12. ОРДА И ГОСУДАРСТВА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В СЕРЕДИНЕ XV ВЕКА (1430-1460)
Б.Н. Флоря
Изучение ордынской политики в Восточной Европе имеет свою историю, начало которой было, по существу, положено выходом в свет в 1940 г. замечательной работы А.Н. Насонова “Монголы и Русь”. То принципиально новое в изучении темы, что принесла с собой эта работа, получило затем продолжение в ряде работ, посвященных как истории Древней Руси, так и истории Золотой Орды [1].
Все, что нам известно в настоящее время о политике Орды, позволяет утверждать, что она была весьма активной. В XIII-XIV вв. Орда постоянно вмешивалась в политическую жизнь региона, стремясь не допустить образования здесь крупных государств, которые поставили бы под угрозу ее господство над восточнославянскими землями. Эту политику Орда продолжала проводить и тогда, когда начался упадок ее политического могущества. XIV век, в особенности его вторая половина, был, как известно, временем, когда в Европе складывались крупные политические образования, то в форме неравноправной федерации, в которой объединялись литовский центр и подчиненные его политическому руководству земли, то в форме союза княжеств, подчиненных руководству Москвы в рамках Великого княжения Владимирского. Так как создание этих объединений сопровождалось острыми политическими конфликтами, столкновением центробежных и центростремительных сил, то политику Орды постоянно поддерживали те или иные местные политические силы, интересы которых объективно совпадали с ее интересами. Именно благодаря такому совпадению интересов вмешательство Орды в политическую жизнь региона неоднократно оказывалось успешным.
В целом вторая половина XIV-XV в. были временем постоянного ослабления Орды и, напротив, усиления противостоявших ей государств, прежде всего Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского. Но это не был прямолинейный процесс: периоды глубокого упадка Орды сменялись периодами ее повторного усиления, когда она снова становилась серьезной угрозой для своих соседей.
В истории взаимоотношений Орды с ее северными и западными соседями середина XV в. - период, историческое место которого остается во многом неясным. В работах отечественных исследователей, глубоко изучивших русско-ордынские отношения второй половины XIV - начала XV в. и второй половины XV в., этому этапу в истории ордынской политики в Восточной Европе, по существу, не уделялось серьезного внимания.
172
Объяснения следует искать в том, что основной массив сведений по истории Орды этого времени содержится в источниках не местного происхождения. Это прежде всего пласт важных сведений в “Анналах” польского хрониста второй половины XV в. Яна Длугоша и в ряде современных событиям польских документов. Другой важный пласт сведений содержат документы из архива Тевтонского ордена. Большое количество сведений, извлеченных из документов этого архива, было введено в научный оборот в написанной А. Коцебу биографии литовского великого князя Свидригайло. Использование этих сведений затруднялось тем, что их содержание было известно лишь по пересказам А. Коцебу. В последние десятилетия XIX в. значительная часть документов, о которых сообщал Коцебу, была опубликована в ряде томов многотомной публикации “Liv-Est und kurländisches Urkundenbuch”. Так, появилась возможность использовать подлинные тексты документов и одновременно выявилась достаточная точность пересказов Коцебу, что позволило использовать эти пересказы в тех случаях, когда подлинный текст оставался недоступным. Эти документы привлекли к себе серьезное внимание исследователей политической истории Великого княжества Литовского середины XV в. и были широко использованы в работах таких историков конца XIX - первой половины XX в., как А. Левицкий, О. Халецкий, Л. Коланковский [2]. Особенно внимательно анализировал эти документы Л. Коланковский, установивший с их помощью ряд важных фактов из истории Орды этого времени. Однако главное внимание этих исследователей привлекло изучение внутренних конфликтов в Великом княжестве Литовском в 30-40-х годах XV в. Ордынская политика в Восточной Европе, ее мотивы и цели, оценка способностей Орды проводить ту или иную политику не были в центре интересов этих ученых. Отсутствовало в их работах и сопоставление сведений о политике Орды по отношению к Великому княжеству Литовскому и Польше со сведениями источников о политике Орды по отношению ко княжествам Северо-Восточной Руси.
Позднее, в 40-х годах, эти источники были широко использованы в работе немецкого исследователя Б. Шпулера, специально посвященной истории Золотой Орды [3]. Дав довольно аккуратную сводку фактов, извлеченных из польских и немецких источников, автор не сделал, однако, каких-либо определенных выводов о характере политики Орды в эти годы и ее изменениях с течением времени.
Хотя работа Б. Шпулера была известна отечественным исследователям истории Золотой Орды, включенные в нее материалы использованы были в очень незначительной степени и без непосредственного обращения к источникам. Неудивительно, что в этих работах нельзя найти сколько-нибудь развернутую характеристику политики Орды в Восточной Европе середины XV в.
Попытка дать такого рода характеристику была предпринята в начале 60-х годов И.Б. Грековым [4]. Исследователь справедливо подчеркивал, что и в середине XV в. наследники Золотой Орды продолжали активно участвовать в политической жизни Восточной Европы, добиваясь
173
достижения собственных целей. Однако, как представляется, он переоценил масштаб этой политики, размер вмешательства татарской знати в конфликты, вспыхивавшие на территории Восточной Европы. Вряд ли молчание источников о действиях татар в те или иные годы следует объяснять тем, что “Орда умела маскировать свою политику” [5]. Кроме того, следует отметить, что в данной части работы И.Б. Грекова мы имеем дело скорее с обобщением результатов предшествующих исследований, чем со специальным изучением источников, что, впрочем, не было в полной мере возможно в работе синтетического характера, охватывающей трехвековой период в истории Восточной Европы.
Для истории “улуса Джучи” второе и третье десятилетия XV в. стали временем беспрерывных смут. На ханском столе непрерывно сменяли друг друга различные претенденты. Орда фактически перестала существовать как единое государство, междоусобная борьба достигла такой степени остроты, что после нападения Едигея на Киев в 1416 г. мы не встречаем известий о каких-либо крупных акциях ордынской знати в отношении ее соседей по Восточной Европе. Престиж Орды в глазах этих соседей упал. Занявший ханский трон в 1411 г. старший сын Тохтамыша Джелаль-эд-дин оказался последним правителем Орды, к которому ездили на поклон русские князья.
Качественно новым явлением стало вмешательство соседей во внутреннюю жизнь Орды. Такое вмешательство в широких размерах практиковал наиболее могущественный правитель Восточной Европы того времени великий князь литовский Витовт, опиравшийся на поддержку своего сюзерена - польского короля Владислава-Ягайло. В конце XIV в. Витовт дал приют изгнанному из Орды Тохтамышу и его сыновьям. Во время начавшихся смут в Орде он поддерживал притязания сыновей Тохтамыша на власть. Первым ставленником Витовта, сумевшим на время захватить ханский трон, был уже упоминавшийся выше Джелаль-эд-дин. Выплаты “выхода” в Орду прекратились. Ставленники Витовта оказывали ему военную помощь: в 1414 г., а затем в 1422 г. ордынские войска участвовали в его походах против Тевтонского ордена.
Смуты в Орде (разжиганию которых он сам способствовал) Витовт использовал, чтобы расширить границы своего государства на юг и на восток. Границы Великого княжества Литовского достигли северного побережья Черного моря, где к началу 20-х годов XV в. появились литовские крепости. Под властью Витовта оказались и ордынские улусы, располагавшиеся на восточных границах Киевщины и Подолии (примером могут служить владения будущего рода Глинских). На этих землях Витовт селил ордынскую знать и рядовых татар, переселявшихся сюда, спасаясь от смут. Так в Великом княжестве Литовском образовался многочисленный слой “своих татар”, которых Витовт использовал, чтобы помогать своим ставленникам против враждебных ему ханов Орды. Вероятно, поддержка со стороны Витовта дала возможность одному из его ставленников, Улу-Мухаммеду, к концу 20-х годов временно собрать под своей властью значительную часть территории
174
Орды - бассейн Волги от Булгара до Астрахани, Крым и восточноевропейскую степь между Волгой и Днепром. Улу-Мухаммед был признан как законный глава Орды и литовским двором, и князьями Северо-Восточной Руси.
Смерть Витовта явилась внешним толчком для ряда важных изменений в политической жизни Восточной Европы - изменений, наложивших отпечаток на политику Орды и ее судьбу. О том, как реагировала ордынская знать на смерть Витовта (1430 г.), узнаем из сообщений русских летописных сводов под 6939 г. (1430/1 г.). В этом году один из главных ордынских князей, Айдар, зять хана Улу-Мухаммеда, совершил набег на Литву, его войска заняли Мценск, где Айдар обманом захватил мценского наместника Григория Протасьева [6]. Согласно одной из летописных версий, татарские загоны находились недалеко от Киева [7]. Очевидно, первой реакцией ордынской знати стало желание разорвать мирные отношения с государством, небезуспешно пытавшимся установить свой патронат над Ордой.
Однако, по сообщению русских летописей, “царь” (т.е. хан Улу-Мухаммед) “поругася Айдару и не похвали его и почтив Григория и отпусти его”. Правильность летописного сообщения подтверждается письмом литовского великого князя Свидригайло великому маршалку Тевтонского ордена от 9 мая 1431 г., в котором говорится, что хан приказал освободить не только Г. Протасьева, но и захваченный в набеге полон [8]. Такое решение, как выясняется из письма, было принято после того, как хана посетил посол нового литовского великого князя Петр Монтигирдович, наместник Новогрудка.
В письме сановнику Тевтонского ордена Свидригайло сообщал, что миссия его посла увенчалась полным успехом. Хан не только освободил пленных, но и выразил желание жить “в дружбе” с великим князем литовским и помогать ему против его врагов не только с помощью своих войск, но и личным участием. Хан, по словам Свидригайло, также выразил намерение заключить с новым великим князем литовским такой же договор, как с его предшественником Витовтом, и для окончательного “утверждения” соглашения выслал к литовскому правителю четырех своих “высших князей”, один из которых - отец жены хана.
Хотя Свидригайло подчеркивал, что его договор о союзе с Ордой повторяет более раннее соглашение с Витовтом, заключен он был в иной политической ситуации и имел иные исторические последствия. Хорошо известно, что Свидригайло пришел к власти как ставленник знати Великого княжества Литовского, стремившейся сделать свое государство суверенным, независимым от Польши, и закрепить за собой территории, являвшиеся яблоком раздора между Литвой и Польшей, - Волынь и Подолию. Для достижения этой цели знать Великого княжества была готова пойти даже на риск вооруженного конфликта, в котором она рассчитывала противостоять Польше, опираясь на поддержку соседей. С этой целью 19 июня 1431 г. был заключен договор о союзе между Великим княжеством Литовским и Тевтонским орденом.
175
В подобной ситуации договор о “дружбе” между Свидригайло и Улу-Мухаммедом был договором о союзе между Великим княжеством Литовским и Ордой, направленном против Польши. Такой характер соглашения вел к существенным изменениям в положении сторон. Если предшествующий договор обеспечивал Витовту возможность вмешательства в политическую жизнь Орды, то договор со Свидригайло давал Орде возможность широкого воздействия на политическую жизнь Восточной Европы.
Хотя у нас нет сведений, заключили ли татарские князья окончательное соглашение о союзе, наблюдения за последующими событиями говорят о том, что это, скорее всего, имело место. Очевидно, следуя союзным обязательствам, Орда, когда в 1431 г. началась война между Великим княжеством Литовским и Польшей, выслала на помощь Свидригайло свои войска. В письме великому магистру польский король Владислав-Ягайло сообщал о гибели в неудачном для армии Свидригайло сражении на Волыни большого количества татар [9]. Татары как часть армии Свидригайло неоднократно упоминаются и в рассказе о войне польского хрониста Яна Длугоша. Он, в частности, сообщает, что татары уничтожили один из отрядов польской армии, ушедший слишком далеко от своего лагеря [10]. Позднее Свидригайло ставил себе в заслугу, что, заключив 1 сентября 1431 г. перемирие с поляками, он избавил польские земли от нападения татар [11]. Во время действия перемирия в ночь с 31 августа на 1 сентября 1432 г. в Великом княжестве Литовском была предпринята попытка государственного переворота. Часть литовской знати, недовольная усилением позиций “русских” феодалов, выступила против Свидригайло и провозгласила великим князем его двоюродного брата Сигизмунда Кейстутовича, который поспешил возобновить союз между Великим княжеством и Польшей. Под властью Свидригайло остались только “русские” земли Великого княжества. Конфликт Польши и Литвы наложился на внутреннюю борьбу в Великом княжестве Литовском. Литовская знать стремилась сохранить за собой монополию на власть в этом государстве, опираясь на поддержку Польши, знать “русских” земель, выступая против этой монополии, искала помощи у других соседей Великого княжества. Однако и в этих условиях Орда не отказала Свидригайло в поддержке. Как сообщает Длугош, в битве под Ошмяной между войсками Свидригайло и Сигизмунда Кейстутовича 8 декабря 1432 г. в составе армий Свидригайло снова сражались татары. Сражались они тогда же и против польских войск в Подолии [12]. В следующем, 1433 г. на подмогу Свидригайло снова пришли татарские войска [13].
Более конкретное и детальное представление о характере отношений между Свидригайло и Ордой и размерах оказываемой ему Ордой помощи позволяют составить материалы, отложившиеся в архивах Тевтонского ордена. В этом конфликте орден выступал на стороне Свидригайло. Высшие чины ордена вели с великим князем обширную переписку, согласовывая планы военных действий. Представители ордена неоднократно посещали резиденцию великого князя, прямо оттуда сообщая
176
новости своим правителям. Неудивительно, что именно в материалах такого рода обнаруживаются разнообразные сведения на интересующую нас тему.
Так, 13 декабря 1432 г. ливонский магистр сообщал великому магистру на основании известий Свидригайло, что Улу-Мухаммед посылает на помощь великому князю своего зятя с 20-тысячным войском [14]. Особенно интересный материал содержат донесения Людовика фон Ланзее, находившегося в резиденции Свидригайло в самом конце 1432 - начале 1433 г.
Перед Рождеством (24 декабря) прибыли посланцы от князя Федька [Несвижского], воеводы Подолии, с сообщением, что с помощью татар и молдаван он нанес поражение польским войскам [15]. Так документально подтверждаются сообщения Длугоша о действиях татар в Подолии. Затем Людовик Ланзее сумел получить доступ к переписке Свидригайло с Ордой и переслал великому магистру перевод послания Улу-Мухаммеда, в котором тот сообщал о готовности сесть на коня, чтобы поддержать великого князя [16]. 14 февраля 1433 г. Ланзее мог увидеть новые письма хана, в которых сообщалось, что хан посылает на помощь великому князю пять уланов - “своих ближайших друзей” (nehesten frunde) с 10-тысячным войском [17].
Важные сведения о последующих событиях содержит письмо Свидригайло великому магистру от 3 мая 1433 г. [18] Свидригайло информировал союзника, что отправил к “царю Магмету” в начале 1433 г. своего “боярина” Михаила Арбанаса, а затем, весной, пана Ивашка Монивидовича - сына виленского воеводы, позднее подольского наместника Свидригайло [19] - с просьбой о помощи. Затем он подробно излагает ответ хана, который привез ему первый посол. Хан сообщал, что посланные зимой на помощь Свидригайло войска не могли подойти к Киеву из-за больших снегов. Но в настоящее время он посылает войско во главе со своим старшим сыном Мамутеком и двумя зятьями, Айдаром и Ельбердеем [20]. Хан выражал готовность в случае необходимости лично пойти на помощь великому князю.
“Как есми, - передавал Свидригайло слова хана, - взял братство заодно стояти с тобою со своим братом, великим князем Швитригайлом, то так держу истинное свое слово, свое докончанье”.
В том же письме упоминалось о действии князя Федька в Подолии, где “татар с ним досыть есть”. 3 июня 1433 г. Л. Ланзее сообщал великому магистру, что Федко уже выступил в поход с 4-тысячным татарским отрядом, а главные силы Орды пойдут не в Подолию, а с войсками великого князя в Литву [21].
В документах переписки Свидригайло с осени 1433 г. упоминается уже иной хан - Сеид-Ахмед, свергший Улу-Мухаммеда. Это, однако, не привело к каким-либо переменам во взаимоотношениях между Свидригайло и Ордой.
В апреле 1434 г. великий князь мог сообщить властям ордена, что из Орды вернулся его посол Немиза (Немира), брянский воевода, с послами от хана Сеид-Ахмеда и ордынских князей. Послы сообщали о готовности
177
хана выступить в поход на помощь Свидригайло, о том, что татарское войско уже находится на пути в Киевскую землю и Ивашко Монивидович послан его встречать [22]. К 1435 г. относится подробный рассказ неизвестного польского духовного лица о битве под Вилькомиром, где неоднократно отмечается участие в битве татарской конницы на стороне Свидригайло [23]. После этой битвы, в которой войска Свидригайло и его союзника Ливонского ордена понесли серьезное поражение, Свидригайло утратил Полоцк, Смоленск и Витебск и смог удержать под своей властью лишь Киевщину и Волынь. Но и после битвы под Вилькомиром Орда продолжала его поддерживать. В феврале 1436 г. Свидригайло сообщал великому магистру, что хан прибыл к нему на помощь и стоит лагерем около Киева [24]. В апреле ливонский магистр сообщал великому магистру, что по сведениям, полученным от его посланцев, побывавших у Свидригайло, войска последнего вместе с татарами нападали на польские земли, в частности разорили Подолию, взяв там большой полон [25]. Положение не изменилось и в следующем, 1437 г. В сентябре 1437 г. Свидригайло сообщал магистру, что киевский воевода Юрша с пришедшими на помощь Свидригайло татарами нанес поражение посланному занять Киев войску Сигизмунда Кейстутовича, захватив 7 знамен и 130 знатных людей [26].
Таким образом, на всем протяжении конфликта, в который на разных этапах были втянуты Польша, Великое княжество Литовское и орден, Орда оказывала вооруженную поддержку Свидригайло. Очевидно, что лица, стоявшие во главе Орды, считали поддержку этого правителя важнейшей задачей своей внешней политики.
Эта активность на западном направлении определенным образом контрастировала с политикой Орды по отношению к княжествам Северо-Восточной Руси. Здесь в 30-х годах XV в. сложилась ситуация в чем-то сходная с той, которая существовала в Великом княжестве Литовском. Здесь тоже все началось с дипломатической борьбы, перешедшей затем в военную между претендентами на великокняжеский трон. Столкнувшиеся между собой претенденты - Юрий Дмитриевич и его племянник Василий Васильевич - искали решения своего спора в Орде, где летом 1432 г. хан Улу-Мухаммед дал ярлык на великое княжение Василию Васильевичу, а Юрий Дмитриевич в дополнение к землям своего удела получил город Дмитров. Посол Улу-Мухаммеда Мансырь Улан 5 октября 1432 г. посадил Василия Васильевича на великое княжение [27].
Новый великий князь сразу же нарушил условия соглашения “и взя Дмитров на себя” [28]. В договоре, который заключили между собой в 1433 г. Василий Васильевич и Юрий Дмитриевич, было зафиксировано обязательство последнего отдать великому князю “царев ярлык на Дмитров” [29]. Однако никакой реакции Орды ни эти действия, ни попытки Юрия Дмитриевича захватить переданный ханом Василию Васильевичу великокняжеский трон не вызвали.
Вообще князья, боровшиеся в первой половине 30-х годов XV в. за великокняжеский трон, почти не пытались обращаться за поддержкой
178
в Орду. В источниках обнаруживаются лишь два упоминания о подобных попытках. Так, согласно сообщению Ермолинской летописи, потерпев в 1434 г. поражение в борьбе с Юрием Дмитриевичем, Василий Васильевич бежал в Нижний Новгород, “а оттоле въхоте поити в Орду” [30]. Замысел такой поездки появился у него потому, что он оказался в безнадежном положении (“не бе ему стати с кем противу его”). До поездки к хану, впрочем, дело не дошло.
В конце 1434 г. “побеже с Москвы в Орду” другой претендент на трон - старший сын Юрия Дмитриевича Василий [31]. По-видимому, он рассчитывал получить в Орде ярлык на великое княжение. Не случайно в договоре, который он заключил в следующем, 1435 г. со своим соперником Василием Васильевичем, есть такой текст: “А имут нас сваживати татарове, почнуть ти давати великое княжение, и тобе не взяти” [32]. Однако если поездка и состоялась [33], то никаких практических последствий она не имела. Борьба за великокняжеский трон в 1434-1435 гг. развертывалась без всякого участия татар.
Такая пассивность Орды резко контрастирует с ее активной политикой по отношению к Великому княжеству Литовскому в эти годы, и это заставляет думать, что в 30-х годах XV в. поддержка Свидригайло была не только важнейшей, но едва ли не главной задачей внешней политики Орды, на решение которой уходили ее основные силы. Мотивы, определявшие выбор приоритетов теми, кто возглавлял Орду, станут понятнее в свете оценки опыта предшествующего периода, когда литовский великий князь Витовт, опиравшийся на поддержку Польши, был главной фигурой политической жизни Восточной Европы первой трети XV в. Он неоднократно и успешно вмешивался во внутреннюю жизнь Орды, сажал ставленников на ханский трон (одним из них был хан Улу-Мухаммед). Ордынская знать, как представляется, стремилась избежать подобной ситуации, поддерживая Свидригайло, государственного деятеля, находившегося в состоянии острого конфликта с польскими феодалами. Уже сам этот конфликт резко ограничивал для Великого княжества Литовского и Польши возможности наступательной политики по отношению к Орде. Кроме того, возможная победа Свидригайло привела бы к разрыву связи между Великим княжеством Литовским и Польшей, а лишенное польской поддержки оно не представляло бы для Орды такой опасности, как во времена Витовта.
Княжества Северо-Восточной Руси явно не воспринимались в Орде как возможный источник столь же значительной опасности. Московские великие князья не пытались вмешиваться во внутренние конфликты в Орде, а междукняжеские конфликты 30-х годов XV в. не отражались на характере отношений русских княжеств с Ордой: выход в Орду исправно уплачивался независимо от перемен на княжеских столах [34]. Однако и в отношениях с русскими княжествами проявилась политика Орды, стремившейся препятствовать созданию крупных политических объединений на территории Восточной Европы. В подробном рассказе великокняжеского летописания о споре Юрия Дмитриевича и Василия Васильевича из-за великого княжения перед ханом Улу-Мухаммедом и
179
ордынской знатью сохранилось интересное сообщение, что представлявший в этом споре сторону Василия боярин И.Д. Всеволожский запугивал ордынских князей тем, что Юрий Дмитриевич - “побратим Свидригайло”, и этот аргумент повлиял на позицию ордынской знати [35]. Сообщения И.Д. Всеволожского соответствовали действительности: Свидригайло и Юрий Дмитриевич были свояками (женатыми на дочерях смоленского князя Ивана Святославича) [36]. В 30-х годах между ними продолжали сохраняться дружеские отношения. Весной 1434 г., когда Юрий Дмитриевич во второй раз занял великокняжеский трон, Свидригайло сообщал великому магистру, что Юрий Дмитриевич, “с давнего времени искренний и верный наш друг“, посылает ему на помощь сына с многочисленным войском [37]. Улу-Мухаммед в 1432 г. был союзником Свидригайло, еще в 1431 г. его войска помогали литовскому великому князю в войне с Польшей, но великое княжение хан передал Василию Васильевичу. Очевидно потому, что не был заинтересован в политическом сближении Великого княжества Литовского и Москвы.
То обстоятельство, что лица, стоявшие во главе Орды, сумели выбрать для себя цель первоочередной важности и в течение ряда лет упорно добивались ее достижения, говорит о том, что еще и в 30-х годах Орда являлась силой, способной проводить свою политику и оказывать серьезное влияние на политическую жизнь Восточной Европы. Для оценки возможностей Орды в этом отношении остановимся еще на двух вопросах. Как показала практика последующего времени, татары часто были весьма неудобным союзником: приходя на помощь, они часто грабили ту территорию, которую им следовало защищать (как это часто случалось, например, в годы действия союза между Крымом и Богданом Хмельницким). Подобные факты имели место и в 30-х годах XV в. Так, под 1433 г. в “Анналах” Яна Длугоша есть сообщение, что татарские войска, которые привел на помощь Свидригайло Ивашко Монивидович, вместо того чтобы принимать участие в сражениях, разорили Киевщину и Северскую землю [38]. Однако такие факты все же, по-видимому, не были правилом. Татарские войска приходили во владения Свидригайло практически ежегодно на протяжении пяти лет, и, если бы они постоянно вели себя таким образом, вряд ли население “русских” земель Великого княжества Литовского упорно поддерживало бы Свидригайло, терпеливо перенося тяготы длительной войны. Очевидно, что, преследуя достижение важных политических целей, лица, стоявшие во главе Орды, умели в те годы поддерживать дисциплину в своем войске.
Если во второй половине XV в. и в последующие столетия татарское войско занималось опустошительными набегами на земли соседей, избегая участия в каких-либо сражениях, то ордынское войско в 30-х годах наряду с захватом добычи, что, конечно, постоянно случалось, участвовало в войне. В столкновениях с польским войском на территории Подолии (о которых сохранилось больше сведений) татары неоднократно наносили ему поражение. Так, о военных действиях в Подолии в 1435 г. сохранилось письмо, написанное в мае этого года одним из слуг
180
плоцкого епископа [39]. Согласно его сообщению, когда татары вторглись на территорию Подолии, паны Малой Польши направили против них войско во главе с братом познанского епископа Чиолеком, которого автор письма аттестовал как лучшего воина в стране. В битве с татарами погибли Чиолек и “многие большие господа из Польши”, а другие были уведены ими в плен. В 1438 г. при новом вторжении татар в Подолию войско, собранное панами Русского воеводства, также потерпело полное поражение, погиб и сам его предводитель - подольский староста М. Бучацкий [40].
Ряд указаний источников показывает, что в 30-х годах ордынская знать продолжала считать себя верховным сюзереном восточноевропейских государств, от воли которого зависит решение спорных вопросов между ними. По свидетельству Длугоша, во время военных действий на Волыни летом 1431 г. Свидригайло передал польскому королю и панам ярлык Улу-Мухаммеда, в котором им предписывалось прекратить войну с Литвой и передать Свидригайло объект спора - Подолию, так как хан пожаловал ее Свидригайло [41]. Сам хронист полагал, что текст ханского ярлыка был сфабрикован самим Свидригайло, но уже наиболее авторитетный исследователь политической истории Великого княжества Литовского 30-х годов XV в. А. Левицкий усомнился в правильности этого утверждения [42]. Действительно, в ярлыках крымских ханов великим князьям литовским (Хаджи Гирея 1461 г. и Менгли-Гирея 1472 и 1507 гг.) [43], восходивших к ярлыку Тохтамыша Витовту [44], как часть их владений постоянно упоминается “Подольская тьма”. Можно не сомневаться, что подобный ярлык был выдан Улу-Мухаммедом Свидригайло, а затем хан мог потребовать от польского правительства передать его “пожалование” литовскому великому князю.
Польское государство могло пренебречь распоряжениями хана, как не посчитались с ними в конце концов сражавшиеся между собой московские князья, но, когда дело касалось более мелких политических образований, правители Орды еще распоряжались их судьбами. В апреле 1434 г., сообщая великому магистру о приходе к нему с войсками князей Одоевских, Свидригайло разъяснял, что хан отдал этих князей с их землями ему “во владение” [45]. Именно в позиции, занятой Ордой, следует видеть одну из причин того, почему московским великим князьям не удалось в то время восстановить свои позиции в Верховских княжествах, утраченные в последние годы правления Витовта.
Несмотря на постоянные значительные усилия, ордынской знати не удалось добиться своей цели: Свидригайло потерпел поражение в борьбе с противниками. И это еще одно свидетельство того, что Орда была не в состоянии направлять политическое развитие Восточной Европы в желательном для себя русле. Не последнюю роль сыграло при этом то обстоятельство, что свою политику правители Орды пытались проводить в условиях, когда в жизни кочевого мира продолжали проявляться центробежные тенденции. В рассказе великокняжеского летописания имеем важное указание, что летом 1432 г., когда Василий Васильевич и Юрий Дмитриевич находились у Улу-Мухаммеда, “пошел бяше на Махмета
181
Кичь Ахмет царь” [46]. Речь идет в этом известии о Кичи-Мухаммеде, внуке хана Тимур-Кутлука, который в 1430/1 г. был провозглашен правителем восточного улуса Золотой Орды [47]. Выступление Кичи-Мухаммеда увенчалось известным успехом, так как в 1433 г. на смену чеканившимся в Хаджи-Тархане (будущей Астрахани) монетам Улу-Мухаммеда пришли монеты этого правителя [48]. В том же году войска Кичи-Мухаммеда напали на Рязанскую землю [49]. Несомненно, борьба с претендентом на ханский трон должна была серьезно отвлекать Улу-Мухаммеда от сотрудничества со Свидригайло. Этим хлопоты правителя Орды не ограничивались. 14 августа 1432 г. один из чиновников Тевтонского ордена сообщал своим властям, что, одержав победу над врагом и захватив его в плен, хан отправил его к Свидригайло [50]. Таким врагом никак не мог быть Кичи-Мухаммед. Очевидно, помимо него, против Улу-Мухаммеда выступал в это время другой претендент на престол. Наблюдения над чеканкой монет в Среднем Поволжье дали ряд аргументов в пользу того, что в 30-х годах XV в. обособилась и Казань под властью местного хана Гияс-ад-дина [51]. Наконец, в 1433 г. начались усобицы в самой Орде. Приход к власти Сеид-Ахмеда был переворотом, в результате которого от власти были отстранены Улу-Мухаммед и связанная с ним часть ордынской знати. Однако Улу-Мухаммед не был вычеркнут из политической жизни и продолжал борьбу с соперником. В ноябре 1436 г. Свидригайло сообщал великому магистру, что Сеид-Ахмед наконец одержал победу над Улу-Мухаммедом и подчинил своей власти Орду [52]. Таким образом, для победы над соперником ему потребовалось около трех лет, и эта победа оказалась отнюдь не окончательной. Судя по сообщениям Иоасафата Барбаро, находившегося летом 1438 г. в Азове, в это время орда Улу-Мухаммеда продолжала еще кочевать на юге восточноевропейских степей. Лишь измена и переход на сторону Кичи-Мухаммеда, правившего на Волге, одного из его главных эмиров, Науруза, сына Едигея, привели к тому, что орда Улу-Мухаммеда, оставив свои кочевья, бежала на север [53] и пыталась “зимовать” в районе города Белева [54].
Очевидно, что в обстановке постоянных усобиц Большая Орда, которую возглавлял сначала Улу-Мухаммед, а затем Сеид-Ахмед, не могла направить все свои силы на поддержку Свидригайло, что и было одной из причин его поражения в борьбе с противниками. Неудивительно, что политические противники Орды стремились использовать эти центробежные тенденции в своих интересах. Ряд данных указывает на то, что противник Свидригайло и его татарских союзников Сигизмунд Кейстутович попытался посадить своего ставленника на ханский трон. Этим ставленником оказался будущий основатель Крымского ханства Хаджи-Гирей. По свидетельству одной из ранних редакций русских родословных книг, его отец, сын Тохтамыша Дулатберды улан, “жил в Литве у Витофта” [55]. В середине XVI в. здесь помнили, что Хаджи-Гирей родился “близ Трок” [56]. В дипломатической переписке с Крымом первых десятилетий XVI в. имеется официальное сообщение литовской стороны о том, что находившегося в Литве Хаджи-Гирея Сигизмунд
182
Кейстутович “в Орде перекопской вспоможением своим, накладом и выправою на царство посадил” [57]. В ярлыке, который в 1461 г. Хаджи-Гирей дал великому князю литовскому Казимиру Ягеллончику [58], исследователи отметили наличие выражения, свидетельствующего о том, что при его составлении был использован документ, выданный ранее Сигизмунду Кейстутовичу [59]. Очевидно, выступив как претендент на власть над Ордой, Хаджи-Гирей поспешил ярлыком подтвердить законность власти покровителя над “русскими” землями Великого княжества Литовского.
Есть основания полагать, что и сам союзник Орды - Свидригайло использовал в своих интересах ее внутреннюю неустойчивость.
10 ноября 1433 г., предлагая Ягайло заключить перемирие, Свидригайло упоминал о помощи, которую ему готов оказать “сын татарского императора Сеид-Ахмед, которого он недавно возвел на отцовский трон” [60]. Как человека, “возведенного нами на престол”, характеризовал Свидригайло Сеид-Ахмеда и в письме великому магистру от 11 апреля 1434 г. [61] Польский исследователь Л. Коланковский обратил внимание на одну деталь, которая заставляет отнестись к этим утверждениям со всей серьезностью [62]. В письме от 3 сентября 1432 г., сообщая великому магистру о нападении на него сторонников Сигизмунда Кейстутовича и о своем бегстве в Полоцк, Свидригайло отметил, что в этом бегстве его сопровождал татарский царевич “Sydachmatch Bexubowitz” [63]. Хана, пришедшего к власти после пребывания в ставке Свидригайло, великий князь мог с известным основанием рассматривать как своего ставленника.
Разумеется, нет оснований рассматривать Сеид-Ахмеда как простую марионетку Свидригайло. Ясно также, что Сеид-Ахмед мог захватить ханский трон и удержаться на нем потому, что значительная часть ордынской знати по каким-то причинам была недовольна Улу-Мухаммедом (как, по-видимому, и Свидригайло), но сама неустойчивость внутреннего положения в Орде открывала возможности для вмешательства тех соседей, которые имели в этой среде связи и контакты.
И все же, сопоставляя положение в 30-х годах с ситуацией, характерной для предшествующих десятилетий, следует сказать, что в это время процесс распада Орды заметно замедлился. Несмотря на внутренние конфликты и отделение ряда областей на периферии, основное ядро Орды сохранило единство и оказалось способным предпринимать в течение ряда лет активные внешнеполитические акции. Вероятно, ежегодные набеги на белорусские и украинские земли, когда при содействии местных сил Орда постоянно получала добычу и пленных, содействовали ее временному укреплению.
После того как Великое княжество Литовское с возведением на великокняжеский трон королевича Казимира (1440 г.) фактически снова превратилось в самостоятельное государство, наметился спад напряженности в отношениях Орды с Великим княжеством Литовским и Польшей.
Еще О. Халецкий обнаружил в описи польского государственного архива, составленной в начале 70-х годов XVI в. Я. Замойским, регесты
183
документов, содержащих сведения о заключении мира между Польшей и Ордой. К “татарскому императору” ездил “de расе perpetua” польский посол Теодор Бучацкий, за этим последовала поездка татарского посла в Буду, где находился в то время король Владислав III. В сентябре-октябре 1442 г. Т. Бучацкий, занявший к этому времени важный пост старосты Подолии, получил от короля деньги на выплату “упоминков” и дары хану и четырем “верховным” князьям [64].
Вероятно, тогда же был заключен и мирный договор между Великим княжеством Литовским и Ордой, по которому Орде также обеспечивалось получение выхода с части территории этого государства. Хорошо известно, что в конце XV в. крымский хан Менгли-Гирей добивался восстановления порядков, существовавших “при Седехмате при царе”, когда в пользу Орды поступал “ясак” с территории Киевской земли, а сбором его занимались татарские дараги, сидевшие в таких городах, как Канев, Черкасы, Путивль и ряд других [65].
Литовская рада, фактически правившая в то время Великим княжеством Литовским, в начале 40-х годов XV в. вела осторожную политику, стремясь избегать конфликтов с Ордой. В договоре 1442 г. о союзе между Великим княжеством Литовским и Молдавией из числа “неприятелей”, против которых стороны обязывались оказывать друг другу помощь, был исключен “царь татарский” (с пояснением “занеж цар есть волный”). В случае осложнений литовская рада обещала помогать господарю только “прозбою и послы” [66].
Мирный характер носили, судя по всему, в первой половине 40-х годов XV в. и отношения княжеств Северо-Восточной Руси с татарскими ханствами. Уже само отсутствие в летописных сводах сведений о татарских набегах в эти годы показательно [67]. В договоре Василия Васильевича с Дмитрием Шемякой, заключенном в начале 40-х годов XV в., говорится о необходимости для удельного князя внести свою долю “в выходы и в ордынские проторы и што есмы посылал киличеев своих ко царем к Кичь-Махметю и к Сиди-Ахметю” [68]. Из этого текста следует, что великий князь московский поддерживал дипломатические отношения и с Ордой Кичи-Мухаммеда, и с Ордой Сеид-Ахмед а. Текст, однако, не дает оснований полагать, что упомянутый в докончании выход платился одновременно в обе Орды и что они обе выступали в качестве сюзерена русских земель.
Скудные данные источников, приведенные выше, указывают на то, что орда Кичи-Мухаммеда кочевала на Нижней Волге и Северном Кавказе, на большом удалении от русских земель. Упоминания о ней стали появляться в русских источниках лишь начиная с 1460 г. Характерно, что Кичи-Мухаммеда вовсе не упоминает и Длугош при описании событий 30-40-х годов XV в., а, говоря о победе над ним Хаджи-Гирея в 1465 г., отмечает, что владения этого “императора татар” находятся “за Волгой” [69]. Послание собора русского духовенства 1447 г. Шемяке дает, напротив, позитивные доказательства того, что именно Сеид-Ахмеда в Москве воспринимали как преемника Улу-Мухаммеда в качестве главы Орды [70]. Очевидно, что в 40-х годах XV в. орда Сеид-Ахмеда
184
занимала главное место в отношениях восточноевропейских государств с кочевым миром.
Большая, сложная и острая проблема возникла перед правящими кругами Великого княжества Московского, когда орда Улу-Мухаммеда пришла на земли Среднего Поволжья и объединилась с силами местной татарской и нетатарской знати.
В исторической литературе, как представляется, недостаточно принимается во внимание, что присоединение Нижнего Новгорода к Московскому княжеству вызвало особо отрицательную реакцию у соседних ордынских улусов Среднего Поволжья. Хорошо известно, что великому князю Василию Дмитриевичу удалось в начале 90-х годов XIV в. получить ярлык на Нижний Новгород от хана Тохтамыша [71]. Несмотря на это, уже в 1394 г. на Нижний Новгород напал его “вотчич” князь Семен Дмитриевич с большим отрядом татар. Откуда пришли эти татары, позволяет установить реакция Москвы на их действия. Князь Юрий Дмитриевич с московской ратью “взя град Болгары Великие, град Жукотин и град Казань” [72]. Позднее, когда нижегородским “вотчичам” удалось захватить в 1410 г. Нижний Новгород, они выступали против московской рати “з болгарскыми князми и с жукотынскими и с мордовскими” [73].
С приходом на север орды Улу-Мухаммеда появились новые возможности для борьбы за Нижний Новгород. Так, уже в 1442 г. князь Даниил Борисович нижегородский “вышол на свою отчину от Махметя царя в другий ряд” [74]. Удержаться в Нижнем Новгороде ему не удалось, но попытки занять этот важный центр продолжались. Как отмечено в Ермолинской летописи под 1444 г., “царь Махметь нача помышляти к Ноугороду Нижнему, и князь повеле осады крепити” [75]. Затем хан пришел “к Новугороду Нижнему и хоте ту зимовати” [76]. Его войска стали в “старом” Нижнем Новгороде, а оттуда двинулись к Мурому. В поход против татар должен был выступить Василий II в сопровождении всех князей московского дома. Согласно рассказу великокняжеских сводов, московские воеводы “биша татар” в разных местах, но главная цель похода не была достигнута - татары не сняли осады с Нижнего Новгорода. Весной 1445 г. московские воеводы в Нижнем Новгороде “изнемогоша з голоду” и вынуждены были покинуть крепость. В Нижнем Новгороде появились “вотчичи” - князья Шуйские, пытавшиеся под опекой Улу-Мухаммеда восстановить Суздальско-Нижегородское великое княжение [77].
Положение еще ухудшилось, когда 6 июня 1445 г. в битве под Суздалем с войсками сыновей Улу-Мухаммеда, Махмутека и Якуба, Василий Васильевич потерпел поражение и попал в плен к татарам [78]. Как известно, это событие послужило толчком для новой вспышки борьбы за великокняжеский трон. Источники не дают ясного ответа на вопрос, как в этих условиях правителям Москвы удалось положить конец притязаниям князей Шуйских и восстановить свою власть над Нижним Новгородом [79], но вопрос об укреплении их власти над этим важным центром оставался актуальным еще и в конце 40-х годов. Заключая в то время договор с одним из суздальско-нижегородских князей, Иваном
185
Васильевичем Горбатым, Василий Васильевич требовал передать ему татарские ярлыки “на Суждаль, и на Новгород на Нижней, и на Городець, и на все на Новгородское княженье” и не брать у татар новых ярлыков [80].
Из плена великий князь освободился, лишь обязавшись уплатить огромный “окуп” (200 тыс. руб., по сообщению Новгородской Первой летописи) [81]. Вместе с ним, по сообщению великокняжеского летописания, “послали послов своих многых князей со многыми людьми” [82]. Они, очевидно, должны были наблюдать за тем, как великий князь выполняет свои обязательства, и сами участвовать в сборе “окупа” [83]. Все это вызвало сильную вспышку антиордынских настроений в русском обществе, чем воспользовался Дмитрий Шемяка, отстранив двоюродного брата от власти. Однако и сторонники Василия Васильевича, вернувшегося к власти в конце 1446 г., не считали постоянное присутствие в стране ордынских сборщиков и надзирателей нормальным явлением. В написанном в декабре 1447 г. послании собора епископов Дмитрию Шемяке иерархи заявляли, что, как только будет заключен прочный мир между ним и Василием Васильевичем, “того же часа князь велики татар из земли вон отшлет” [84].
Удалению ордынских наблюдателей и сборщиков, вероятно, способствовало обострение отношений с Казанским ханством: известно, что в конце 1447 г. хан Махмутек “послал всех князей своих со многою силою воевати отчину великого князя Володимеръ и Муром и прочаа грады” [85].
Приобретенный в эти годы негативный опыт, как представляется, определил реакцию московского правительства на новую вспышку внешнеполитической активности Орды в конце 40-х годов XV в.
Установившаяся на ряд лет стабильность была нарушена, когда королевич Казимир в 1447 г. занял польский трон и Польша и Великое княжество Литовское опять объединились под властью одного монарха. В Великом княжестве Литовском в течение первых лет его правления существовала серьезная оппозиция политике Казимира Ягеллончика. Главой недовольных был сын Сигизмунда Кейстутовича Михаил, который, стремясь занять великокняжеский стол, искал поддержки у соседей Великого княжества [86]. Первоначально среди этих соседей Орда даже не упоминалась, но с избранием Казимира на польский трон положение изменилось. В 1448 г. Сеид-Ахмед стал добиваться от Казимира возвращения Михаилу Кейстутовичу его родовых владений [87]. По-видимому, переговоры произвели на Казимира столь сильное впечатление, что он стал ходатайствовать в Риме о передаче ему части доходов польской церкви “pro subsidio contra Thartaros” [88]. Но словами дело не ограничилось. В начале сентября 1448 г. сам хан с многочисленным войском вторгся в Подолию и увел многочисленный полон [89]. Набег затронул территорию не только Польского королевства, но и Великого княжества Литовского [90].
Еще более важные события произошли в следующем, 1449 г. По сообщению Я. Длугоша, летом этого года Михаил Сигизмундович
186
“с татарской помощью” захватил Стародуб, Новгород-Северский и ряд других замков. Высланное против него литовское войско было разбито, и Казимиру самому пришлось выступить в поход [91]. Рассказ об этих событиях в литовской “Летописи Быховца” содержит два существенных дополнения. Согласно этому источнику, Михаил Сигизмундович занял не только указанные Длугошем города, но и Киев, а военными действиями руководил глава литовской рады виленский воевода Ян Гаштольд [92]. Существенные добавления и уточнения позволяют внести и современные немецкие источники.
Сведения о новом вторжении татар на территорию Великого княжества Литовского появляются в переписке властей Тевтонского ордена уже в марте 1449 г. [93] Вторжение заставило короля Казимира прибыть в конце весны в Литву и созвать в Вильне раду, где было решено послать войска против Михаила Сигизмундовича [94].
В июне 1449 г. власти ордена получили сведения, что Михаил Сигизмундович с большим татарским войском по-прежнему находится на территории Великого княжества и что его войска заняли Киев [95]. Тогда же стало известно, что из-за трений в польско-литовских отношениях поляки не оказывают Казимиру необходимой помощи [96].
Лишь 25 июня 1449 г. в письме, отправленном из Новогрудка, Казимир мог сообщить об освобождении от татар Новгород-Северского, Стародуба и Брянска [97]. Однако война продолжалась, и только 26 августа Казимир известил великого магистра о полном поражении врага [98]. Добиться этого Казимир сумел благодаря тому, что обратился за помощью к московскому великому князю [99]. Важные сведения на этот счет содержатся в опубликованном Л. Коланковским письме Казимира великому магистру Тевтонского ордена от 26 августа 1449 г. В этом письме Казимир писал, что войскам Михаила Сигизмундовича нанес поражение некий татарин Якуб, “сын императора”, которого прислал на помощь Казимиру “наш друг великий князь московский” [100]. Нет никаких сомнений, что упомянутого Казимиром “татарина” следует отождествить с царевичем Якубом, сыном Улу-Мухаммеда, поступившим на службу к Василию Тёмному в 1446 г.
Рассмотрение этого эпизода позволяет констатировать, что лица, стоявшие во главе Большой Орды, последовательно проводили свой политический курс в Восточной Европе. Реакция на новое объединение Польши и Литвы оказалась очень острой: Орда приняла самые энергичные меры к тому, чтобы утвердить на территории Великого княжества Литовского особого самостоятельного правителя. Очевидно, препятствовать политическому объединению Польши и Литвы было и в середине XV в. одним из главных приоритетов ордынской политики в Восточной Европе.
Вместе с тем эта масштабная акция Орды была сорвана благодаря совместным действиям двух восточноевропейских государств - Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского. Наметившееся здесь сотрудничество этих государств было закреплено докончанием от 31 августа 1449 г. В нем стороны обязывались оказывать
187
друг другу помощь “на всякого твоего недруга и на татар”. Не ограничиваясь этим общим обязательством, составители договора внесли в него еще одну статью:
“А поидуть, брате, татарове на нашы вкраинные места и князем нашим и воеводам нашим, вкраинным людем сославсе да боронитисе им обоим с одного” [101].
Включение этого условия ясно показывает, что оба государства понимали, что стоят перед перспективой длительной войны с татарами, и были намерены вести ее совместно. Обозначившийся здесь поворот Великого княжества Московского к активным действиям против Орды был, несомненно, связан с наметившимся окончанием феодальной войны, к такому повороту подталкивал большой негативный опыт отношений с Казанским ханством в предшествующие годы. Отсюда такая резкая реакция Москвы на попытку Орды расширить зону своего политического влияния.
Литовская рада принимала и другие меры, чтобы устранить нависшую угрозу. Как сообщал Казимир магистру в письме от 26 августа 1449 г., он выдвинул на ханский трон находившегося в его распоряжении “татарина”, объявив его законным ханом в противовес Сеид-Ахмеду. Этот шаг, по словам Казимира, увенчался успехом. Недовольная Сеид-Ахмедом ордынская знать прислала своих послов к “татарину” в Киев. Казимир писал магистру, что в день отправки письма прибыли послы, сообщившие, что “татарин” действительно сумел стать ханом в Орде. Введение в оборот этого текста позволило Л. Коланковскому точно датировать рассказ “Летописи Быховца” о том, как в ответ на обращение ордынской знати во главе с родами Ширинов и Барынов Казимир отправил на ханский трон Хаджи-Гирея. Нового хана сопровождал посол Казимира Радивил Остикович, который его “именем великого князя Казимира посадил на царстве” [102].
В письме великому магистру Казимир передавал слухи о бегстве Сеид-Ахмеда к “Пяти горам”, на Северный Кавказ, но слухи эти оказались ложными. Хаджи-Гирею удалось утвердиться только в Крыму. Большая часть владений Орды осталась под властью Сеид-Ахмеда, который вступил в войну с Польским королевством, Великим княжеством Литовским и Великим княжеством Московским.
Ряд сообщений Длугоша не оставляет сомнений, что на южных границах державы Казимира Ягеллончика шла постоянная война с Ордой. В 1450 г. хан, воспользовавшийся тем, что шляхта Русского воеводства и Подолии отправилась в поход в Молдавию, напал на эти области Польского королевства “congregata omni potentia suorum gentium”, захватив многочисленный полон. Один из татарских загонов дошел до границ Белзской земли [103]. В 1451 г. польские дипломаты снова вели в Риме переговоры с папой Николаем V о передаче королю части доходов польской церкви “pro defensione catholicorum a thartaris” [104].
В 1452 г. татары напали на Подолию. Положение было признано столь серьезным, что первые сановники государства - каштелян и воевода краковские - были посланы с войсками и деньгами для организации обороны. Им должен был оказывать поддержку вассал Казимира
188
молдавский воевода Александр. В своей ленной присяге он обязывался лично выступить в поход вместе с боярами, “ажбы коли имала неволю земля короля его милости рускаа и подолскаа от татар” [105]. В трм же 1452 г. набег татар повторился и татарские загоны дошли до Львова [106]. В 1453 г. последовало новое нападение татар, разоривших район Теребовля [107]. Лишь во время последнего из этих набегов польское войско сумело нанести поражение татарам. Внимание польского хрониста было, естественно, привлечено именно к тем набегам татар, которым подвергались земли Польского королевства, однако есть основания полагать, что и для Великого княжества Литовского опасность была не меньшей.
Известно, что в 1450 г. население Великого княжества было обложено особым налогом на ведение войны [108], и в том же году Казимир специально объезжал пограничные области государства [109]. Да и у Длугоша можно обнаружить известие, что в 1453 г. татары разорили Луцкую землю, захватив 9 тыс. пленных, проданных затем в рабство [110]. Одновременно с нападениями татар на Подолию начались нападения орды Сеид-Ахмеда на земли Северо-Восточной Руси.
Первоначально, в 1449-1450 гг., когда хан пытался посадить своего ставленника на литовский великокняжеский стол, а затем со всей ордой вторгся в Подолию, набеги на русские княжества предпринимались сравнительно небольшими силами, и московские войска успешно их отбивали. Так, в 1449 г. “скорые татарове Седиахматовые”, захватывая полон, дошли до Пахры, но были разбиты служилым татарским “царевичем” Василия Тёмного Касимом, сидевшим в Звенигороде, который отнял у них полон [111]. Когда в 1450 г. на территорию Московского княжества напали “Малы Бердеи улан и иные с ним князи со многими татары”, посланный Василием Тёмным татарский “царевич” и коломенская рать снова догнали татар и разбили [112]. По-видимому, в успешном отражении этих нападений немалую роль сыграли татарские войска, бывшие на службе у Василия Тёмного. Положение изменилось к худшему, когда в 1451 г. Оку перешли главные силы орды Сеид-Ахмеда. Татар в походе возглавили сын Сеид-Ахмеда Мазовша и главный из князей его орды Едигер. Собранная спешно по приказу Василия II рать во главе с коломенским наместником князем Иваном Звенигородским не смогла задержать татар на Оке. 2 июля 1451 г. татары подошли к Москве и пытались штурмовать город. Однако штурм закончился неудачей, ночью татары бежали, “пометаша от меди и железа и прочего многово товару” и бросив захваченный полон [113].
Если таким путем Сеид-Ахмед рассчитывал заставить Василия II разорвать союз с Казимиром, то эта попытка закончилась неудачей. Есть основания полагать, что оба государства находились и в последующие годы в состоянии войны с ордой Сеид-Ахмеда. Ярким доказательством этому может служит послание, отправленное митрополитом Ионой смоленскому епископу Мисаилу после похода на Можайск, предпринятого Василием Тёмным в 1454 г., и бегства князя Ивана Андреевича Можайского в Литву [114]. Поход на можайского князя Иона объяснял тем, что тот не послал великому князю на помощь свои полки,
189
когда
“сиимы чясы приходила паки рать-татарьскаа царева Сииди-Охестова (!), сын его со многими людьми приходил”.
Одновременно смоленский епископ должен был дать знать правящим кругам Великого княжества Литовского, что, несмотря на отъезд можайского князя во владения Казимира, “князь великий велми хочет с своим братом... с великим королем братства и любви и прочнаго добраго житья”. Опасаясь, что можайский князь своими враждебными действиями может нанести ущерб дружеским отношениям между государствами, митрополит просил смоленского епископа, чтобы тот “пану Михаилу канцрелю (!) говорил... чтобы христианства деля также о том поберегл”.
Очевидно, что в середине 50-х годов союз двух государств, опиравшийся на общую заинтересованность в борьбе против орды Сеид-Ахмеда, продолжал сохраняться.
Новые крупные столкновения с ордой Сеид-Ахмеда произошли в 1454-1455 гг. Сведения о них, сохранившиеся в ряде летописных сводов, требуют специального анализа. Как отмечалось исследователями, в летописных источниках помещены два разных рассказа о происшедшем [115]. Один рассказ в полном виде помещен в Софийской II и Львовской летописях [116], восходя к неофициальному своду 80-х годов XV в., а в сокращенном виде - в Ермолинской летописи и Сокращенных сводах [117]. В рассказе говорится о нападении царевича Солтана, сына Сеид-Ахмеда. Его войска перешли Оку, так как коломенский наместник И.В. Ощера не решился оказать им сопротивление. Положение изменилось, когда подошло войско во главе с детьми великого князя Иваном и Юрием: татары, “видевши силу велику, возвратишась”. При отступлении орды на татар напал Федор Басенок с двором великого князя и отбил полон.
Рассказ явно говорит о столкновении, в которое оказались вовлечены крупные военные силы с обеих сторон. Когда же оно произошло? В Софийской II и Львовской летописях оно датировано 1454 г., в Ермолинской и Сокращенных сводах - 1455 г. Сопоставление с посланием митрополита Иона смоленскому епископу говорит в пользу того, что правильной является первая дата: именно в этом послании, написанном в 1454 г., упоминалось о приходе снова (“паки”) царевича, сына Сеид-Ахмеда.
В великокняжеской летописной традиции известие о набеге татар в 6953 г. (или 6952) отсутствует, зато известие о таком набеге читается под следующим, 6954 г. В этом известии сообщается о набеге татар Сеид-Ахмеда, которые перешли Оку ниже Коломны [118]. Сходство ситуации и отсутствие известия о нападении татар в 6953 г. заставляют предполагать, что под разными датами описано одно и то же событие. Однако между версиями имеются определенные расхождения. Так, если в рассказе Софийской II - Львовской летописей говорится о том, что в походе против татар войско возглавляли сыновья великого князя Иван и Юрий, то в великокняжеском летописании как командующий выступает князь Иван Юрьевич Патрикеев. Непонятно, что могло побудить великокняжеского летописца заменить сыновей великого князя московским наместником и главой боярской думы, тем более в рассказе,
190
где говорится о победе русской рати над татарами. Наконец, что весьма существенно, само событие изображено в обеих версиях по-разному. В версии Софийской II - Львовской летописей до битвы с татарами дело не дошло. Лишь Федор Басенок, очевидно с конным авангардом, сумел догнать татар и отбить полон. В кратком известии великокняжеских сводов, напротив, речь идет о сражении, когда “бысть им бои и одолеша христиане татаром”.
Эти наблюдения позволяют предполагать, что в 1454 г. русской рати не удалось добиться успеха, и поэтому, очевидно, данному событию и не нашлось места в великокняжеском летописании, а внимание составителя общего источника Ермолинской летописи и Сокращенных сводов оно привлекло потому, что во время военных действий отличился Федор Басенок - персонаж, которому в этом источнике уделялось особое внимание.
Исследователи отмечали, что в общем источнике Софийской II и Львовской летописей читались оба известия: и известие о набеге царевича под 1454 г., и известие о сражении с татарами под 1455 г., что, естественно, объяснялось использованием в своде двух разных источников [119]. Однако стоит отметить, что известие Софийской II и Львовской летописей заметно отличается от аналогичного известия великокняжеских сводов. Здесь подчеркнуты наступательный характер действий русской рати (великий князь “послал за Оку рать”) и глубина поражения противника (“побиша татар множество”) [120] - этих слов в великокняжеских сводах нет, не исключено, что здесь следы использования особого источника, содержавшего краткий, но оригинальный рассказ о сражении с татарами в 1455 г.
Провалом похода на Москву воспользовался соперник Сеид-Ахмеда крымский хан Хаджи-Гирей. По свидетельству Длугоша, в 1455 г. он напал на лагерь Сеид-Ахмеда, нанес ему поражение, и тот с семьей и “князьями” был вынужден бежать на территорию Великого княжества Литовского, к Киеву [121].
Так перестало существовать наиболее крупное и сильное объединение среди наследников Золотой Орды, которое прежде всего осуществляло ордынскую политику по отношению к восточноевропейским соседям.
Анализируя отношения восточноевропейских государств с Ордой в конце 40-х - первой половине 50-х годов XV в., можно отметить появление в них ряда новых черт. Стремление восточноевропейских государств общими усилиями положить конец вмешательству Орды в их внутреннюю жизнь и ограничить сферу ее влияния ордынская знать встретила враждебно. Характерной чертой этого периода стали практически ежегодные набеги татар на земли соседей, сопровождавшиеся постоянным захватом полона, продававшегося на невольничьих рынках. Именно в эти годы работорговля становилась одним из главных источников существования Орды.
В эти годы можно еще отметить наличие в восточноевропейских государствах сил, готовых сотрудничать с Ордой для достижения общих
191
политических целей. Сообщения Яна Длугоша о сношениях Сеид-Ахмеда с частью литовской знати, недовольной правлением Казимира, которая хотела бы видеть на литовском троне особого правителя, подтверждаются современными немецкими источниками [122]. Однако это последний из известных фактов такого рода. В дальнейшем татарские ханства в Восточной Европе неоднократно и успешно использовали в своих интересах противоречия между Москвой и Литвой, но никаких попыток вмешиваться в их внутриполитическую жизнь не делали.
Наконец, неудача попыток Сеид-Ахмеда осуществить государственный переворот в Великом княжестве Литовском и сам конец его орды свидетельствуют о том, что в системе международных отношений в Восточной Европе наметились перемены, связанные с растущим значением Великого княжества Московского в политической жизни региона.
Все это рано или поздно должно было вызвать враждебную реакцию правящих кругов Великого княжества Литовского, тем более в условиях, когда угрожавшая обеим сторонам общая опасность была устранена. Раньше всего эта враждебная реакция проявилась в их отношении к той части договора 1449 г., которая четко и однозначно относила Великий Новгород к зоне московского влияния [123]. Почти через 10 лет после заключения договора 1449 г. между Новгородом и Великим княжеством Литовским начались переговоры о присылке “князя”, которому были бы отданы в кормление новгородские пригороды, и в 1459 г. в Новгород прибыл как литовский наместник князь Юрий Лугвеньевич [124]. А позднее в Вильно предприняли другой важный шаг. В 1461 г. Казимир обратился к крымскому хану Хаджи-Гирею [125] с просьбой о подтверждении ханских ярлыков, выданных ранее великим князьям литовским. В ханском ярлыке после перечня городов, входивших в состав Великого княжества Литовского, указывалось, что в знак благодарности за “дружбу” со стороны Казимира теперь и Великий Новгород “до панства литовского подали” [126]. Обозначившееся в этом документе стремление правящих кругов Великого княжества Литовского изменить невыгодное соотношение сил в регионе, опираясь на поддержку Орды, свидетельствовало о начале нового этапа в отношениях татарских орд с Москвой, объединявшей вокруг себя земли Северо-Восточной Руси, и Литвой.
1. Здесь могут быть отмечены следующие работы:
Греков Б.Д., Якубовский И.Ю. Золотая Орда;
Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960;
Греков И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV-XV вв.). М., 1975;
См. также: исследования, опубликованные в сб. “Куликовская битва” (М., 1980).
2. Lewicki A. Powstanie Swidrygiełły // Polska akademia umiejętności / Wyd. hist.-filoz. Rozprawy. Kraków, 1892. T. 29;
Halecki O. Dzieje unii jagiellońskiej. Kraków, 1919. T. 1;
Kolankowski L. Dzieje Wielkiego Xięstwa Litewskiego za Jagiellonów. W-wa, 1930. T. 1.
3. Spuler B. Die Goldene Horde // Die Mongolen in Russland 1223-1502. Leipzig, 1943.
4. Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV-XVI в. М., 1963.
5. Там же. С. 129.
192
6. ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 147; М.; Д., 1959. Т. 26. С. 186.
7. ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6; СПб., 1910. Т. 20. 1-я пол. С. 234.
8. Monumenta medii aevi historica res gestas Poloniae illustrantia. Kraków, 1891. T. 12. N 789. S. 256.
9. Ibid. 1894. T. 14. Dod. N 6. S. 505.
10. Długosz J. Opera omnia. Cracoviae, 1877. T. XII. S. 447-48.
11. Коцебу A. Свидригайло, великий князь литовский. СПб., 1835. С. 131.
12. Długosz J. Op. cit. Cracoviae, 1877. T. XIII. S. 491.
13. Ibid. S. 519-520.
14. Liv-Est und Kurlàndisches Urkundenbuch. Riga; Moskau, 1884. T. 8. N 646. S. 378-379. (Далее: LE KUB).
15. Ibid. N651. S. 383.
16. Коцебу A. Указ. соч. С. 168-169.
17. LE KUB. T. 8. N661. S. 392.
18. Опубликовано H.M. Карамзиным - см.: История государства Российского. М., 1993. T. V. С. 334. Примеч. 264, где ошибочно датировано 1432 г.
19. О нем см.: Semkowich W. О litewskich rodach bojarskich zbratanych ze szlachtą polska w Horodle roku 1413 // Lituano-slawica poznaniensia. Studia historica. Poznan, 1989. T. III. S. 19.
20. Зять хана Улу-Мухаммеда Ельбердей упоминается в летописном рассказе о Белевской битве 1437 г. (ПСРЛ. Т. 25. С. 260), а Айдар, вероятно, в этой битве погиб ("зятя царева убиша").
21. Коцебу А. Указ. соч. С. 181.
22. Там же. С. 194-195.
23. LE KUB. T. 8. N 98. S. 597.
24. Коцебу A. Указ. соч. С. 221.
25. LE KUB. Riga; Moskau, 1889. T. 9. N 39. S. 17.
26. Ibid. N227. S. 135.
27. Зимин A.A. Витязь на распутье. М., 1991. С. 46-47.
28. ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 182; Т. 25. С. 250.
29. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1950. № 30. С. 76. (Далее: Д и ДГ).
30. ПСРЛ. Т. 23. С. 148.
31. ПСРЛ. СПб., 1901. Т. 12. С. 20.
32. Д и ДГ. № 36. С. 101, 103.
33. Известие о поездке Василия Косого в Орду, читающееся в Никоновской летописи, отсутствует в летописных сводах, послуживших источником этой части повествования, и это заставляет сомневаться в достоверности летописного сообщения.
34. Ряд ясных указаний на это имеем в докончаниях Василия Васильевича с Юрием Дмитриевичем и его сыновьями (Д и ДГ. № 30, 34, 36).
35. ПСРЛ. Т. 25. С. 249.
36. Редкие источники по истории России. М., 1977. Вып. 2. С. 26-27.
37. Коцебу А. Указ. соч. С. 190-191, 195-196; Зимин A.A. Указ. соч. С. 66.
38. Długosz J. Op. cit. S. 520.
39. Monumenta medii aevi... T. 14. Dod. N 25. S. 533.
40. Długosz J. Op. cit. S. 592-593.
41. Ibid. S. 450.
42. Lewicki A. Op. cit. S. 225-226.
43. Их издание см.: Барвиньскі Б. Історічні причинкі. Львів, 1909. T. II. С. 11-21; Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1848. T. II. № 6.
193
44. Prochaska A. Z Witoldowych dziejów: Układ Witolda z Tochtamyszem 1397 r. // Kwartalnik historyczny. 1912. T. XV. S. 259-264.
45. Коцебу А. Указ. соч. С. 197.
46. ПСРЛ. T. 25. С. 250.
47. Сафаргалиев М.Г. Указ. соч. С. 237.
48. Марков А.К. Инвентарный каталог мусульманских монет Имп. Эрмитажа. СПб., 1896. С. 502-503, 530.
49. Д и ДГ. С. 448.
50. Коцебу А. Указ. соч. С. 140-141.
51. Мухамадиев А.Г. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв. М., 1983. С. 125-127, 133-134.
52. Коцебу А. Указ. соч. С. 222.
53. Барбаро и Контарини о России: К истории итало-русских связей в XV веке. Д., 1971. С. 140-141, 150.
54. ПСРЛ. Т. 6. С. 150; Т. 20, ч. 1. С. 240: "постави город на реце на Белеве... хотя зде зимовати".
55. Редкие источники по истории России. Вып. 2. С. 67.
56. Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 64.
57. Цит. по: Kolankowski L. Op. cit. S. 257-258.
58. Барвиньскі Б. Op. cit.
59. В документе указывалось, что люди, живущие в городах, на которые выдан ярлык, должны служить великому князю Казимиру, как они ранее служили великому князю Сигизмунду.
60. Halecki О. Z Jana Zamoyskiego Inwentarza Archiwum Koronnego materiały do dziejów Rusi i Litwy // Archiwum Komisji historycznej Polskiej Akademii Umiejstności. Kraków, 1919. T. XII. Cz. I. S. 216. Обоснование даты документа см.: Ibid. S. 198-199.
61. Коцебу A. Указ. соч. С. 191.
62. Kolankowski L. Op. cit. S. 256.
63. LE KUB. T. 8. N 624. S. 366. Это свидетельство проливает свет на происхождение Сеид-Ахмеда. Он был сыном "Betsub-ulana", о котором Длугош упоминает под 1418 г. как об одном из кандидатов на ханский трон, которых поддерживал Витовт (Długosz I. Op. cit. S. 221). Очевидно, как и другие ставленники Витовта, Бетсуб принадлежал к числу сыновей Тохтамыша.
64. Halecki О. Z Jana Zamoyskiego Inwentarza... S. 163-164.
65. Сборник Русского исторического общества. СПб., 1892. Т. 35. С. 290-291.
66. Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1848. T. I. № 40.
67. Приход на Рязань царевича Мустафы в 1443 г. был не грабительским набегом, а попыткой потерпевшего поражение претендента на ханский трон (известны монеты с его именем) найти себе пристанище. Характерно, что, когда пришли московские воеводы, Мустафа "был в городе, резанци же выслаша его из города" (ПСРЛ. Т. 25. С. 394). Очевидно, он поселился в Рязани по какому-то соглашению с ее жителями.
68. Д и ДГ. № 38. С. 108.
69. Długosz J. Op. cit. T. XIV. Cracoviae, 1878. S. 422.
70. Иерархи задавали Шемяке, отказавшемуся участвовать в расходах на содержание послов Сеид-Ахмеда, риторические вопросы: не сидит ли Сеид-Ахмед на том самом "юрте", где его отец, Юрий Дмитриевич, добивался великого княжения? "не те жо ли паки царевичи и великие князи у сего царя Седи-Яхмата, который тогды у того царя были?" (Русский феодальный архив XIV-XVI вв. М., 1986. T. I. № 19. С. 111).
194
71. Насонов А.H. Монголы и Русь. M.; Л., 1940. С. 138-139.
72. ПСРЛ. Т. 25. С. 226-227.
73. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 485.
74. Акты феодального землевладения и хозяйства XIV-XVI веков. М., 1951. Ч. 1. № 233; О дате документа см.: Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси. М., 1964. Т. III. С. 320-321.
75. ПСРЛ. Т. 23. С. 151.
76. ПСРЛ. Т. 6. С. 170; Т. 20, ч. 1. С. 257; Т. 25. С. 262, 395.
77. См. об этом подробнее: Кучкин В.А., Флоря Б.Н. О докончании Дмитрия Шемяки с нижегородско-суздальскими князьями // Актовое источниковедение. М., 1979.
78. Зимин A.A. Указ. соч. С. 104-105.
79. Возможно, сыграла свою роль вспышка внутренней борьбы в Казанском ханстве после убийства Улу-Мухаммеда его старшим сыном Махмутеком. Его братья, Касим и Якуб, укрывшиеся "в Черкасах", в конце 1446 г. стали искать "службы" у московского великого князя (см.: ПСРЛ. Т. 25. С. 268).
80. Д и ДГ. № 52. С. 156.
81. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 426.
82. ПСРЛ. Т. 25. С. 263.
83. См. сообщение Тверской летописи: с Василием II пришли "татарове дани имати великие" (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 492)
84. Русский феодальный архив XIV-XVI вв. Т. 1. № 19. С. 109.
85. ПСРЛ. Т. 25. С. 269.
86. См. об этом: Kopystiański A. Ksi qże Michał Zygmuntowicz // Kwartalnik historyczny. 1906. N 1/2.
87. Kolankowski L. Op. cit. T. LS. 264. Возможно, переговоры имели место на Рождество 1448 г., когда он принимал в Вильно послов "татарского императора" (Długosz J. Op. cit. S. 44-45).
88. Długosz J. Op. cit. S. 49.
89. Ibid. S. 56-57.
90. Великий магистр сообщал в декабре 1448 г. графу Г. фон Эттинген, что татары вторглись в Литву, жгли и разоряли страну (LE KUB. Riga; Moskau, 1896. T. 10. N 525. S. 386).
91. Długosz J. Op. cit. S. 61. Как отметил О. Халецкий, сообщение о личном участии короля в походе подтверждается документально (Halecki О. Dzieje unii jagiellońskiej. T. I. S. 370).
92. ПСРЛ. M., 1975. T. 32. С. 159.
93. LE KUB. T. 10. N 560. S. 415.
94. Ibid. N 597. S. 447.
95. Ibid. N 623. S. 462; Kolankowski L. Op. cit. T. I. S. 259.
96. LE KUB. T. 10. N 623. S. 462.
97. Ibid. S. 451. 1 августа и ливонский магистр сообщал великому о "большой победе" литовского войска над Михаилом Сигизмундовичем и татарами (Ibid. N 642. S. 485).
98. Ibid. S. 500.
99. Не исключено, что договоренность о совместных действиях была достигнута еще в 1448 г. Великокняжеское летописание отметило как важное событие приезд весной 1448 г. в Москву посла Казимира Сеньки Гедиголдова (ПСРЛ. М.: Л., 1949. Т. XXV. С. 269-270). Ранг посла, сына виленского воеводы, который стал в 1450 г. каштеляном виленским, также говорит о важном значении
195
его миссии (Peltz W. Ród Giedygolda i jego majętnósci // Zeszyty naukowe unywersytetu im. A. Mickiewicza w Poznaniu. Historia. Z. 11. Poznan, 1971. S. 27-28).
100. Kolankowski L. Op. cit. T. I. S. 265.
101. Д и ДГ. № 53. С. 160.
102. ПСРЛ. T. 32. С. 160. Тюрко-татарское предание также отмечает решающую роль Тэгене, главы рода Ширинов, в победе Хаджи-Гирея над Сеид-Ахмедом (Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века. СПб., 1887. С. 213).
103. Długosz J. Op. cit. S. 78.
104. Ibid. S. 99.
105. Уляницкий В. Материалы для истории взаимных отношений России, Польши, Молдавии, Валахии и Турции в XIV-XVI вв. М., 1887. № 77.
106. Długosz J. Op. cit. S. 105, 117-118.
107. Ibid. S. 133.
108. LE KUB. Riga; Moskau, 1898. T. 11. N 58.
109. Любавский M.K. Литовско-русский сейм. M., 1900. С. 109-110.
110. Długosz J. Op. cit. S. 130.
111. ПСРЛ. T. 25. C. 270. Запись восходит к великокняжескому летописанию. В неофициальных сводах лишь краткие записи о приходе татар.
112. ПСРЛ. Т. 25. С. 271. В неофициальных летописях отмечен лишь факт сражения с татарами.
113. Подробный рассказ о набеге сохранился в великокняжеском летописании (см.: Там же. С. 271-272).
114. Русский феодальный архив. T. I. № 60. С. 203-205.
115. См.: Насонов A.H. История русского летописания XI - начало XVIII века. М., 1969. С. 307-308.
116. ПСРЛ. Т. 6. С. 180; Т. 20. пол. 1. С. 262-263.
117. ПСРЛ. Т. 23. С. 155; Т. 27. С. 274, 348.
118. ПСРЛ. Т. 25. С. 273.
119. Зимин A.A. Указ. соч. С. 170-171.
120. ПСРЛ. Т. 6. С. 180; Т. 20, пол. 1. С. 264.
121. Długosz J. Op. cit. S. 216. Другая версия того же рассказа помещена ошибочно под 1452 г. (Ibid. S. 119). См. об этом: Rozbiór krytyczny "Annalium Poloniae" Jana Długosza. Wrocław etc. 1965. Cz. II. S. 47. В 1456 г., принося вассальную присягу Казимиру, молдавский воевода Петр Арон обязался доставить королю в Каменец сыновей Сеид-Ахмеда, если они попадут в его руки (Уляницкий В. Указ. соч. № 82).
122. См. об этом: Kolankowski L. Op. cit. T. 1.
123. "в Новъгород Великии... тобе, королю и великому князю, не вступатися" (Ди ДГ.№53. С. 162).
124. Вернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 214, 267.
125. После поражения Сеид-Ахмеда он серьезно претендовал на роль главы всей Орды.
126. Барвиньскі Б. Історічні причинки... С. 15.