Глава V. МИССИИ СРЕДНЕВИЗАНТИЙСКОГО ВРЕМЕНИ (VII—VIII вв.)
В нач. VII в. политика «государственной» христианизации продолжалась. В 619 г. император Ираклий обратил «гуннского» вождя Органа. Подробный рассказ об этом обряде содержится у патриарха Никифора:
«Владыка народа гуннов вместе с окружающими его вельможами и телохранителями прибыл в Византий и попросил императора просветить его в христианской вере (μυεῖσθαι δὲ τὰ Χριστιανῶν). Тот радостно принял его, а ромейские вельможи усыновили в божественной купели гуннских вельмож, супруги же их — жен этих [вельмож]. [Варваров], просвещенных в божественном, он почтил царственными дарами и титулами, их предводителя удостоил чина патрикия и благожелательно проводил в гуннские пределы» [1].
Согласно Иоанну Никиускому, родственник и преемник Органы Куврат
«был крещен в городе Константинополе, и в детстве принят в христианскую общину, и вырос в императорском дворце... И после того как он получил дарующее
1. Nicephori archiepiscopi Constantinopolitani Opuscula historica (Leipzig, 1880), p. 12.
116
жизнь крещение, он победил всех варваров-язычников при помощи доблести святого крещения» [2].
В составе так называемого Малоперещепинского клада, который принадлежал какому-то номадскому вождю 2-й пол. VII в., сохранился литургический дискос с вензелем императора Ираклия и греческой надписью Κούβρατος πατρίκιος («Куврат патрикий»). Этот предмет явно был подарен Куврату в миссионерских целях. Греки рассчитывали, что крещеный правитель будет применять подарок по прямому христианскому назначению [3]. Впрочем, смысл миссионерских подарков мог не «прочитываться» варварами. Это же относится и к христианству в целом: его восприятие неофитами отличалось от того, что пытались втолковать им миссионеры. Здесь можно вспомнить, как жившие на Дунае в V в. гунны именовали Феотима, епископа города Томы, «римским богом» (Sozomeni VII, 26, 6).
Ираклий [4] пытался обратить и Кавказскую Албанию, никогда, заметим, не принадлежавшую Римской Империи. В 628 г. после разгрома Персии Ираклий встретился с агванским (азербайджанским) князем Варазом Михранидом. По некоторым сообщениям, этот правитель уже был христианином, но монофиситского толка, по другим же сведениям, он являлся зороастрийцем и принял крещение от Ираклия [5].
2. Chronique de Jean, p. 510—511.
3. См.: И. Вернер, Погребалната находка от Малая Перешчепина и Куврат — хан на българите (София, 1988), с. 37. В том же кладе содержится серебряное литургическое блюдо византийского епископа Патерна (видимо, из города Томы). Было ли это блюдо подарком со стороны ромеев, или его захватили во время набега — неизвестно.
4. С его же именем поздняя и малодостоверная традиция связывала крещение племени хорватов (Константин, с. 136—137, ср. с. 376). Ср. попытку обосновать подлинность этого сообщения: F. Dvornik, Byzantine Missions Among the Slavs (New Brunswick, 1970), p. 5—6.
5. P. Б. Геюшев, Христианство в Кавказской Албании (Баку, 1984), с. 45—48. Религиозные отношения с агванами Византия некоторое время продолжала поддерживать даже после крушения своей власти на Ближнем Востоке: император Констант II посвятил агванского христианского князя Джеваншира в сан протопатрикия, а при личной встрече в 662 г.
«одел его в царские одежды... дал ему частичку Креста. .. приказал, чтобы вельможи его двора... вышли к князю навстречу... лобзанием приветствовал его и позволил ему сесть на главном месте, почтил выше всех вельмож... Опоясал его поясом храброго деда своего Ираклия... дал ему свои одежды» (История агван, с. 147—148).
117
Но в целом средневизантийский период характеризуется уменьшением удельного веса дипломатии сравнительно с силовыми методами. Это наблюдение применимо и к миссии. Так, первое свидетельство массового обращения военнопленных можно найти в загадочном и легендарном Житии Панкратия Тавроменийского (BHG, 1410—1412). Время создания памятника определяется как VIII в., а его малограмотный язык выдает «популярное» происхождение; легенда, лежащая в основе Жития, зародилась на Сицилии, но окончательная конституция текста произошла, по-видимому, уже в Константинополе [6]. Сюжет этого памятника разворачивается главным образом вокруг сицилийского города Таормина, действие помещено в апостольские времена, однако многочисленные анахронизмы указывают на куда более позднюю эпоху. Самый важный из них — описание войны сицилийцев с народом «аваров», притом что первое появление на исторической арене реального кочевого народа с таким этнонимом относится к середине VI в. Действительно ли автор имел в виду аваров, вторгались ли когда-нибудь эти варвары на Сицилию, — все это нас сейчас не занимает. Аварская проблема в Византии достигла пика своей остроты в первой четверти VII в., и к этому времени, скорее всего, следует привязать зарождение той легенды, о которой пойдет речь ниже.
Итак, христианское войско Таормины во главе с неким Вонифатием разгромило аваров и захватило их в плен. Когда герой жития Панкратий начал служить литургию в присутствии пленных варваров,
«весь полон изумился и пришел в восхищение, заслышав [его] сладкое пение, и стали они говорить друг другу:
„Что за чин у них тут, что они так воюют, и так все устроено в их земле (ποῖα τάξις θέλει εἶναι ταύτῃ, καὶ ἐν τοῖς πολέμοις τοιαῦτα, καὶ ἐν τῇ γῇ αὐτῶν οὕτως)? Какому богу они служат?“
Никто не решился рассказать им о [христианском] чине, поскольку предводитель (таорминцев. — С. И.) сказал:
„Пусть они не узнают о нашей вере во Христа без блаженного [Панкратия] — он сам всех огласит и крестит (κατηχήσας βαπτίσει)“.
...блаженный принялся расспрашивать (Вонифатия. — С. И.) о пленных: какого они рода, и какой у них язык, и сказал:
6. А. П. Каждан, История византийской литературы (650—850 гг.) (Санкт-Петербург, 2002), с. 388—389.
118
„Дитя, есть ли у тебя эллины, усвоившие мудрость (Ἕλληνας τῆς σοφίας πρᾶξιν εἰληφότας)“?
А Вонифатий блаженному:
„Нет, отче, они все авары, племя весьма мерзкое, совершенно не владеющее [нашим] отеческим языком (μὴ δ᾿ ὅλως τῆς πατρικῆς γλώσσης προσεγγίζοντα)“...
Вонифатий распределил добычу... и полон весь, велев [воинам] стеречь каждого, сколько бы душ он ни получил, дабы они приняли святое крещение. Приведя переводчика, [Панкратий] сказал им:
„Мы христиане и исповедуем Христа, а если и вы выучитесь греческому и латыни, мы сделаем вас христианами (ἐάν μάθετε καὶ ὑμεῖς τὸ Ἑλληνιστὶ καὶ Ῥωμαϊστί, ποιοῦμεν ὑμᾶς Χριστιανούς)“...
А пленные через переводчика сказали:
„Никогда, господа, не видали мы такого, что узрели на войне“.
Блаженный сказал им через переводчика:
„О мужи, поведайте нам о том великом, что вы увидали, а мы скажем вам слово могучего Бога“.
А мужи эти сказали блаженному через переводчика:
„Мы — народ аварский. Поклоняемся изображениям различных четвероногих как богам, [а также] огню, воде и нашим битвам. Мы увидели, как в вашем войске все сияет светом и пришли в изумление, ... и тотчас [наши жрецы] разбежались и сделались, словно воск, испытавший огня, и словно глина в воде“.
Так сказали пленные. А блаженный [Панкратий спросил] их через переводчика:
„Хочет ли око вашего разума (τὸ ὀπτικὸν τῆς διανοίας ὑμῶν πρόθεσιν), чтобы вы крестились и стали христианами?“
А эти мужи в один голос заявили:
„Пожалуйста, сделай нас христианами“.
И вот блаженный сказал Вонифатию:
„Чадо, давай крестим их... Крестим этот народ“...
А Вонифатий блаженному...
„Не скрою от твоей святости, я призвал всех своих приближенных и велел им не говорить язычникам, какой мы религии, чтобы твоя святость во всем первой научила (μάθῃ) истине. Делай, как ты приказываешь“.
И вот блаженный [Панкратий] привел всех людей этого полона и, огласив, крестил их в холодной воде во имя Отца и Сына и Святого Духа. И можно было увидеть невероятное зрелище: эти бессловесные люди (ἀλάλῳ ἔθνει), ныряя в воду и выныривая крещенными, разверзали уста (διανοίγεσθαι τὰς γλῶσσας) свои и говорили:
„Слава тебе, Христе Боже, истинный и прославленный свет“. Крестил он все множество» [7].
7. The life of S. Pancratius of Taormina. I. Text / Ed. C. J. Stallman. Diss. (University of Oxford, 1986), p. 267—274.
119
В житийном рассказе, несмотря на сказочные подробности, явно присутствуют элементы, заимствованные из реальной жизни. Так, пленные могли принимать крещение не только под страхом смерти, но и добровольно — под впечатлением от военного превосходства христианской армии. Роль миссионера здесь минимальна: он никого ни в чем не убеждает, а лишь закрепляет успех, полученный в результате чуда. Самым же интересным является чудесное обретение «бессловесными» варварами человеческой, т. е., очевидно, греческой речи, без овладения которой византийский автор и не мыслит христианизации (см. ниже, с. 317)!
В середине VII в. массовое переселение аваров и славян на имперскую территорию, экспансия ислама, экономический и социальный кризис в Империи, а также резкое сокращение ее территории привели к тому, что прежние способы государственной христианизации варваров вышли из употребления — впрочем, не окончательно: в 777 г. Лев IV принял в Константинополе булгарского хана Телерига, присвоил ему титул патрикия, женил на своей родственнице и «принял его при крещении из божественной купели» [8].
Ни о каких централизованных инициативах имперской власти по обращению племен мы помимо этого не слышим вплоть до IX в. Считается, что греческое христианство вообще прекратило свое распространение на два с лишним века [9]. В действительности же произошел временный упадок лишь той формы миссионерства, которая опиралась на дипломатию и вооруженную силу. Но именно это открывало больший простор для местной и личной инициативы [10], каковые, быть
8. Theophanis, р. 451.
9. Ср. заявления типа: «С миссионерской точки зрения мало что можно вспомнить в отношении бурных седьмого и восьмого веков» (S. Neill, Christian Missions (Baltimore, 1964), p. 83).
10. В эту эпоху встречаются подчас причудливые судьбы. Например, византиец Феодор из Тарса, подвизавшийся в одном из римских монастырей, был отправлен в 667 г. папой Виталианом в Англию, где стал архиепископом Кентербери и весьма прославился в качестве просветителя варваров (Archbishop Theodore, ed. М. Lapidge (Cambridge, 1995), p. 25). Другой, более сомнительный персонаж, который был якобы родом из Аттики, а миссионерствовал при этом на территории нынешней Бельгии, — это св. Гислен (см.: «Vita s. Gisleni Confessons», 4455 Odobriš. Vol. IV (1866), p. 1030).
120
может, проявлялись и раньше, но обречены были остаться в тени грандиозных государственных предприятий. В какой степени способствовала миссионерству политика иконоборчества, которая могла вызвать эмиграцию иконопочитателей на периферию Империи, вопрос спорный. С одной стороны, мученик иконопочитания Стефан Новый призывает своих последователей бежать «в области по ту сторону Евксинского Понта, в епархии Зихии, от Боспора, Херсона и Никопсиса и до Готской котловины» [11], но с другой стороны, никаких свидетельств в пользу того, что эти беглецы активно миссионерствовали, нет [12]. Ясно во всяком случае, что для этого периода роль центральной власти в деле христианизации невелика.
Какие же свидетельства самостоятельного миссионерства у нас имеются? В кратком житии вышеупомянутого Стефана Нового рассказывается о том, какая судьба постигла учеников этого святого после его мученической смерти от рук иконоборцев в 764 г.:
«Один, будучи заключен в Сосфений, подвергся наказанию в виде усекновения носа и ссылки в Херсон. [Там] он понял, что его собираются убить (μέλλων φονευθῆαι) — и бежал в Хазарию, в которой и сделался епископом. Другой же, по имени Стефан, был сослан в Сугдею и, многим принеся пользу, обрел конец жизни. Точно так же умерли в ссылке оба Григория и многие другие» [13].
Как видим, агиограф рассматривает поездку безымянного иконопочитателя к варварам и миссионерство среди них как крайний шаг, вызванный угрозой для жизни! И все же перед нами — миссионерство по личному выбору, пусть и вынужденному обстоятельствами. Что же касается второго упомянутого в тексте персонажа, Стефана, то возникает неизбежное искушение сравнить его с другим знаменитым агиографическим персонажем, также Стефаном, епископом крымского города Сурож (совр. Судак) [14].
11. «Vita s. Stephani Junioris», PG. Vol. 100 (1860), col. 1117.
12. Скептическую точку зрения по этому вопросу см.: А. Г. Герцен, Ю. М. Могаричев, «Иконоборческая Таврика», Византия и средневеновый Крым [АДСВ, вып. 26] (Барнаул, 1992), с. 180—190).
13. «Menologii Basilii Nov. 29», PG. Vol. 117 (1864), col. 181.
14. См.: Prosopographie der mittelbyzantinischen Zeit. Bd. IV (Berlin — New York, 2001), N 6997.
121
Житие Стефана Сурожского в том виде, как оно дошло до нас, представляет собой лишь далекий отсвет изначального текста. Подчас его вообще объявляют фиктивным [15]. Подобный гиперкритицизм не представляется обоснованным, а кроме того, для наших целей полезна даже фантазия на миссионерскую тему, поскольку она неизбежно отражает если не повседневную практику, то по крайней мере представления о том, как должна происходить миссионерская деятельность.
Житие Стефана в его греческом варианте (BHG, 1671) очень кратко и не содержит интересной для нас информации. Несколько более полна армянская версия [16], которая до сих пор никак не использовалась для сопоставления с другими и которая, имея с ними много общего, все же разнится в важных деталях [17]. Стефан родился в Каппадокии; с семи лет читал Писание, в 18 лет оказался в Константинополе, где патриарх Герман, провидя в нем «великого просветителя», рукоположил его диаконом, а вскоре и священником [18]. Затем Стефан удалился в монастырь на Вифинском Олимпе. Тут в хронологии его жития наступает первая неувязка: когда ему исполнилось 35 лет, сказано в армянской версии,
«умер епископ Сугдеи, и знатные люди города в сопровождении священников отплыли в Константинополь, к святому патриарху Герману и императору Феодосию, прозванному Андрамандин (Адрамитиец. — С. И.). Они попросили у императора и патриарха религиозного главу» [19].
Проблема в том, что Феодосий правил с 715 по 717 г., стало быть, Стефан должен был родиться ок. 680 г. — но тогда он, прибыв в 18 лет в столицу, не застал бы еще патриархом Германа, интронизованного лишь в 715 г. Если верить словам про 18 лет, то год рождения
15. G. da Costa-Louillet, «Y eut-il des invasions Russes dans l'Empire Byzantin avant 860?», Byzantion, vol. 15 (1941), p. 241—243.
16. Ter Israel. Армянский синаксарь Тер-Исраэля был создан в 40-х гг. XIII в., см.: И. А. Агаджанян, «История возникновения армянских Четьих-Миней (Айсмавурков)», Армянская и русская средневековые литературы (Ереван, 1986).
17. Более подробно см.: С. А. Иванов, «Армянское житие Стефана Сурожского и хазары» (в печати).
18. Ter Israel, р. 865.
19. Ibid., р. 866.
122
Стефана — как минимум 697. Видимо, автор армянской версии пошел на некоторое искажение хронологии, чтобы датировать рукоположение своего героя доиконоборческим временем, а на самом деле Стефан получил кафедру, вполне вероятно, и в самом деле из рук патриарха Германа, но императором тогда был уже Лев III, скажем, в 729 г. Если цифры армянского жития еще хоть как-то могут быть согласованы между собой, то славянский вариант, который утверждает, будто Стефан приехал в Константинополь в 15 лет, пробыл там еще 15 лет, а потом провел в монастыре еще 30 [20] — уже совершенно нарушает всякую логику, поскольку «продлевает» жизнь патриарху Герману. Однако вернемся к сюжету повествования.
Далее во всех версиях жития рассказывается о том, что разные люди предлагали разных кандидатов, и тогда ангел указал патриарху на «монаха Стефана, находящегося в такой-то пустыни». Стефану явился ангел и, согласно славянскому изводу, сказал:
«Велит ти... Господь... ити в Соурожь, оустроити церкви Господня оучениемъ твоимъ, собрати люди многы на верование Христово и спасти вся отъ капищныя прельсти, не точию се, но и дроугиа наоучи каатися» [21].
Несмотря на протесты святого (обычный житийный топос), его назначили «епископом митрополии Сугдеи» [22].
Само по себе учреждение кафедры в таком пункте, как Сугдея, довольно знаменательно — дело в том, что населенный пункт в этом месте возник лишь во второй половине VII в. [23], и тот факт, что в 715—717 гг. там уже успел умереть иерарх, допустим даже первый, свидетельствует о неслыханно быстром возникновении епархии в очень молодом городе, который, что самое существенное, лежал на границе варварского мира.
Итак, Стефан на «императорских кораблях» отбыл к месту служения. Политический статус Сугдеи был в это время весьма двусмысленным: с одной стороны, город вроде бы находился под контролем хазар, но с другой — там по-прежнему
20. Васильевский, Житие, с. 77.14; 78.27; 78.35.
21. Там же, с. 80.23—26
22. Эта оговорка указывает на поздний характер источника, поскольку Сугдея стала из архиепископии митрополией довольно поздно (Notitiae, № 17.99)
23. Айбабин, История, с. 194.
123
функционировали какие-то имперские учреждения [24]. Помимо христианского [25], город имел и языческое (адыгское и хазарское) население.
«Он обнаружил там, что большое количество жителей пребывает в идолопоклонническом нечестии. Он начал проповедовать Евангелие, укрепляя в вере верных и крестя неверных по всей этой языческой стране. Его слава распространилась во всей округе» [26].
Греческая версия жития также говорит об этом периоде жизни святого весьма скупо:
«И засветился он не только для верных, но и для неверных, не только для ближних, но и для дальних. Подобно солнцу он всех просвещает (καταφωτίζει) (или „крестит“. — С. И.) и освещает своей светозарной жизнью» [27].
Проповедническая деятельность Стефана лучше описана в другом изводе жития, который сохранился только в славянском переводе. Следует помнить, что перед нами — агиографический текст, а потому многое в нем сгереотипизовано. Так, некоторые пассажи жития являются в сущности дословными цитатами из Жития Иоанна Златоуста, написанного Псевдо-Георгием Александрийским, ср. выше, с. 67 (ниже они выделены курсивом). Но даже в этом случае данный текст, хоть и не является исторической хроникой, тем не менее отражает расхожие представления того времени об идеальном миссионере. Согласно житию, Стефан
«не престая учаше людии, не точию въ церкви, но и в домех и на торжищихъ... Тако многи зловерныя оулови. Беседоваше же к нимъ толикы приводя, иже оба языка добре ведяху, да сии творя оутрь въ граде многи прелстившаяся оулавляше, апостольского проповедапия истиноу указая. Повеле же имь дети своя оучити божественымъ книгамъ и се оухитри отлоучая ихъ и изрешая отъ сети тоя иже почитахоуть, и оуказаше имь божественаа словеса... Много же множство людий въ граде, и по местомъ темъ, овии отъ нихъ жряху капищемъ, а друзии инако, не ведуще коему бы ся подобало Богу молити и кланятися... Слышавше же людие погании, о блаженемъ Стефане, яко великъ есть рабъ Божий,
24. Е. В. Степанова, «Судакский архив печатей: предварительные выводы», АДСВ, вып. 32 (2001), с. 104.
25. По большей части, безусловно, греческого, см.: И. А Баранов, «Застройка византийского посада на участке главных ворот Судакской крепости», Византийская Таврика (Киев, 1991), с. 106—107.
26. Ter Israel, р. 867.
27. Васильевский, Житие, с. 74.8—10.
124
чюдеса творить дивнаа, и вероваша въ Господь, и крестишася множьство бесчисмене. И постави имъ множьство презвутеръ и диаконъ, якоже довлети людемъ на слоужбу церковную и жертву чистоую и бескровноую положи имъ, правления оусгавы песненыя предасгь имъ, божественую тайну» [28].
Стало быть, Стефан не ограничивается христианской паствой, как это обычно делали православные иерархи в варварской стране, но идет к язычникам, обращаясь при этом не только к местной верхушке, но и к широким массам. Если эта черта и выдумана, зачем-то агиографу показалось нужным ее выдумать!
При Льве III, после начала гонений против икон [29], Стефан приехал в Константинополь, где вступил в конфликт с императором-иконоборцем и попал в тюрьму [30]. Поскольку далее армянский агиограф рассказывает, что Лев III умер «через несколько дней» после второго допроса, учиненного им Стефану [31], можно предположить, что святой прибыл в столицу не очень задолго до 740 г., года смерти Льва. При следующем императоре,
«Константине Коприне (т. е. Копрониме. — С. И.), который правил с верой во Христа и с благочестием (K’ristosi havatornyer barepastut’eamb)»,
Стефана перед лицом правителя защищала императрица Ирина, дочь хазарского царя Вирхора [32]. Тот факт, что злостный иконоборец Константин V, проклинаемый всеми иконопочитательскими источниками, назван в армянском тексте благочестивым, свидетельствует о том, что греческий оригинал жития восходит к некоему тексту иконоборческой эпохи и тем самым Стефан не был позднейшим агиографическим измышлением [33].
28. Там же, с. 85.22—86.11
29. Заметим, что иконоборчество должно было сильно затруднять миссионерскую деятельность, поскольку священные изображения играли важную роль «наглядной агитации», ср. ниже, с. 164.
30. Ter Israel, р. 867—869.
31. Ibid., р. 871.
32. Ibid. Это имя не зафиксировано более нигде, его нет даже в полном компендиуме: Р. Golden, The Q’azars: Their History and Language as Reflected in Islamic, Byzantine, Caucasian, Hebrew and Old Russian Sources. Diss. (Columbia University, 1970).
33. Впрочем, возможно и еще одно объяснение: под Константином здесь подразумевается на самом деле Константин VI, внук Константина V (на это может указывать и форма Kostandinos, vordi Коprina — «Константин, СЫН Копронима»). В этом случае упоминаемая далее Ирина — это не жена, а мать императора Константина VI, которая, правда, не была хазаркой, что в корне подрывает сюжет.
125
Славянское житие излагает этот эпизод так:
«Царица его Феодора керческого царя дщи [34] та бо ведаше святаго, слышала бе о добродетели его и о оучении и о чюдесехъ его и рече цареви моужеви своему: господине царю, отец твой всадилъ бе въ темницоу архиепископа нашего Стефана Сурожскаго. Но молютися, аще мя любиши выпоусти его» [35].
Как мы видим, царица-хазарка защищает Стефана с позиций местного керченского патриотизма, что характеризует героя как человека, сумевшего расположить к себе хазарское население — видимо, местные жители воспринимали Стефана не как эмиссара константинопольской власти, а как «своего»! Ирина вышла замуж за Константина и уехала из Крыма в 732 г., но, как видим, продолжала хранить о нем благодарную память еще много лет.
Стефан был отпущен по заступничеству императрицы,
«в то же время родился сынъ у царици, и крести его святый Стефанъ» [36].
Поскольку сын Ирины, будущий Лев IV, родился в 749 г., то мы получаем еще одну твердую дату жизни героя [37]. Потом Стефан был с почестями вновь отправлен в Сурож (видимо, именно это называется ссылкой в Житии Стефана Нового, см. выше, с. 120). Здесь уже славянская версия весьма скупа:
«и пасяше оучениемъ своимь стадо свое» [38].
Зато армянское житие словоохотливее:
«Прибыв в свою епархию, он нашел паству рассеянной и заброшенной. Он принялся проповедовать ей, укрепляя в истинной вере в Святую Троицу.
34. В. Г. Васильевский считал, что Феодорой звали царевну. Вестберг (Ф. Вестберг, «О житии Св. Стефана Сурожского», ВВ, т. 14 (1908), с. 231), а вслед за ним Прицак (О. Pritsak, «At the Dawn of Christianity on Rus’: East Meets West», Millennium, p. 100) утверждали, что славянский текст следует членить несколько иначе: не «царица его Феодора, керческого царя дочь», а «царица его, Феодора керческого царя, дочь». Армянский вариант подтверждает такое толкование: там говорится, что Стефана защищала императрица Ирина, дочь хазарского царя Вирхора (Ter-Israel, 871).
35. Васильевский, Житие, с. 93.16—21
36. Там же, с. 93.22—23
37. S. Gero, Byzantine Iconoclasm During the Reign of Constantine V [CSCO, vol. 384, subs. T. 52] (Louvain, 1977), p. 22—23, n. 53.
38. Васильевский, Житие, с. 93.25—26
126
Он говорил людям: „Смотрите, братья, сколько событий случилось у вас и у нас в эти трудные времена — но Бог в своем всемогуществе посрамил Его противников и укрепил вас в любви и стремлении к Нему“. Он соединил их всех и благодарил Господа, говоря: „Боже великодушный и милостивый, благодарю Тебя за то, что Ты еще раз сделал меня достойным моей паствы!“ Святой Стефан был сострадателен к нищим, гостеприимен к странникам; он кормил и навещал сирот и вдов» [39].
На какие трудности жителей Сугдеи намекает Стефан, можно, увы, лишь догадываться.
И армянская, и славянская версии говорят о том, что у миссионера сложились хорошие отношения с тарханом — хазарским наместником, однако армянская версия гораздо полнее. Ее текст дает основания предполагать, что изначальное греческое житие было написано в Сугдее и опиралось на какие-то местные реалии, понятные тамошним читателям, но выброшенные позднее даже в самой богатой подробностями армянской редакции:
«В это время царь Вирхор жил в Керчи. По каким-то причинам он вызвал к себе правителя Сугдеи, по имени Георгий, по фамилии Тархан. Опасаясь идти, тот обратился к Стефану: „Святой отче, царь зовет меня, и моя душа трепещет — зачем он меня призывает?“ Святой отвечал: „Не бойся, сыне. Этот вызов — к добру. Он вызывает тебя, чтобы женить, согласно мирским обычаям. Однако ты не соединишься с этой женщиной в течение трех лет, а по истечении трех лет ты придешь и построишь церковь во имя Святой Троицы“» [40].
Как видим, наместник предстает здесь уже как христианин. Славянский текст в этом смысле более осторожен:
«В тоже бе время князь Юрий тарханъ и любя его святый, по законоу Божию правяше власть свою всегда приходя къ святому Стефану, послоушаше его яко веляше ему тако творяше. Святый же велми оучаше его на путь спасеный» [41].
Рассказ о жизни Стефана кончается сообщением, что он пробыл епископом 35 лет и умер в семидесятилетием возрасте 15 декабря [42]. Если, как мы предполагали выше, Стефан родился ок. 697 г., то год его смерти — примерно 767. Если
39. Тег Israel, р. 872.
40. Ibid., р. 872—873.
41. Васильевский, Житие, с. 95.2—5.
42. Ter Israel, р. 874.
127
же обратить внимание на то, что кончина святого, согласно армянской версии, случилась в воскресенье, то получится, что он умер либо в 754, либо в 765 г. Сугдейский миссионер был похоронен в местной церкви св. Софии, где позднее поддерживался его культ; на его могиле совершались чудеса [43], рассказ о которых уже не относится к нашей теме.
Ясно, что вышеописанного Стефана нельзя отождествлять с тем «Стефаном, недостойным епископом Сугдейским», который присутствовал на Соборе 787 г. [44] Допустить, что наш герой прожил 90 лет, еще можно — но что он в таком возрасте был в силах совершать морские путешествия и принимать участие во многих заседаниях вселенского Собора, пожалуй, слишком оптимистично. Стефанов явно было двое, причем второй не являлся даже и преемником первого, поскольку в житии сказано, что таковым стал Филарет [45].
Между 692 и 753 гг. в горном Крыму появляется Готская епархия, охватывавшая т. н. «климаты», т. е. полунезависимое государство готов с центром в Доросе (совр. Мангуп) [46]. «Монах Кирилл, наместник епископа Готии Никиты» [47], подписывал
43. В частности, обращение варвара, «русского князя Бравлина», упоминаемое в славянской версии (армянский текст в этом месте частично испорчен), но, скорее всего, не восходящее к греческому прототипу жития.
44. Mansi, vol. XIII (1902), col. 543, 625, 723, 732. Кстати, никто до сих пор не обращал внимания на то, что на Соборе 787 г. присутствовал и еще один представитель Сугдеи — Захария (Ibid., col. 631).
45. Васильевский, Житие, с. 94.26
46. Айбабин, История, с. 208—212; А. Г. Герцен, Ю. М. Могаричев, «О возникновении готской епархии в Таврике», Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии, т. 2 (Симферополь, 1991). Быть может, именно Готией следует считать ту «Хазарию», куда бежал один из иконопочитателей, о котором мы упоминали выше (см. с. 120; ср. : М.-F. Auzepy, La vie d’Etienne le Jeune et le premier iconoclasme (Paris, 1994), p. 404).
47. Mansi (см. прим. 44), col. 1154. Неизвестно, следует ли считать намеком на миссионерство тот автограф, который этот Кирилл поставил под решением четвертой сессии Собора: «Монах Кирилл, представитель Иоанна, епископа готов (ср. о нем ниже. — С. И.), воспитанный в апостольских заветах (ἐντραφεὶς τοῖς ἀποστολικοῖς κηρύγμασι) и отеческих преданиях» (Ibid., col. 137).
128
решения Собора 787 г. Кроме того, сохранилось Житие епископа Готского Иоанна (BHG, 891) [48]. Он описан там как храбрый противник иконоборчества и руководитель освободительного восстания против хазарской власти — но в то же время как весьма пассивный миссионер. Постоянно общаясь с хазарами, Иоанн, тем не менее, почти не пользовался контактами с ними для миссионерства; всего однажды, когда он сидел в тюрьме города Фуллы (видимо, совр. Коктебель), градоначальник-хазарин привел к нему своего больного сына, которого тот и крестил [49].
Следующий агиографический персонаж, который мог, но не стал миссионером, — это Иоанн Психаит (BHG, 891). Он был при Льве V сослан в Крым за свои иконопочитательские взгляды, в Боспоре очень прославился многочисленными исцелениями.
«И вот, когда его слава распространилась уже по всей тамошней округе, — повествует агиограф святого, — все стали собираться к нему, принося своих болящих... А когда и соседящие с Боспором язычники начали стекаться и сидели перед дверями святого (συρρεόντων τῶν παρακειμένων ἐθνῶν τῇ Βοσπόρῳ θύραθέν τε τοῦ ἀγίου καθεζομένων), он счел, что их сборище — это наказание и что их похвалы умаляют его добродетель» [50].
Поэтому Иоанн, несмотря на протесты и сожаления жителей, ок. 822—823 г. [51] отправился назад в Константинополь. Этот случай особенно любопытный, поскольку варвары сами приходят к святому, а тот и не думает использовать благоприятный педагогический момент для их обращения, а напротив, бежит от них.
48. Видимо, он же упоминается на печати, найденной в Херсоне (Н. В. Пятышева, «Печать готского епископа в коллекции Государственного Исторического музея», Археологический Ежегодник за 1962 г. (Москва, 1963), с. 32).
49. В. Г. Васильевский, Труды. Т. 2, вып. 2 (Санкт-Петербург, 1912), с. 424. В одной поздней надписи с Мангупа говорится об обновлении там храма Петра и Павла, возведенного некогда «архиепископом города Феодоро и всей Готии Иоанном Исповедником» (В. В. Латышев, Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России (Санкт-Петербург, 1896), с. 78). Идет ли речь об Иоанне VIII века?
50. Р. Van den Ven, «La vie grecque de S. Jean le Psichaïte», Muséon, vol. 3 (1902), p. 119.6—120.25.
51. Prosopographie der mittelbyzantinischen Zeit. Bd. II. (Berlin — New York, 2000), № 30053.
129
В целом можно сказать, что для области, столь близко прилегавшей к византийским владениям, варварский Крым испытал сравнительно небольшое влияние христианства [52]. Так, все пять церквей, которые ранее причислялись археологами к ранневизантийскому времени, теперь датируются периодом не ранее VIII в. [53] Проанализируем данные по Скалистенскому могильнику (Бахчисарайский район), где хоронили начиная с V в., но подавляющее большинство погребений относится к VII—IX вв. В этом колоссальном комплексе, где к настоящему времени вскрыто 794 захоронения, в каждом из которых содержится по нескольку (как правило, от 4 до 9) скелетов, христианские крестики найдены лишь в № 258, 371 (2-й пол. VII в.); 332 — два (1-й пол. VIII в.); 388, 391, 416 — два, 478 —три, 601, 760, 771 — два (2-й пол. VIII— IX вв.); 249а, 250, 269, 364 — два, 552, 561, 641 (не датированы), да еще три разбросаны по территории могильника; сверх того, в склепе № 303а найден христианский образок, а в склепе 340 — перстень с изображением Георгия Победоносца [54]. Еще в могильнике найдено 11 надгробий с
52. Когда Феодор Студит пишет иконопочитателям, сосланным в Херсон:
«Мне кажется... что и для спасения тамошних жителей устроена ссылка ваша... ибо прибыв туда, вы явились светильниками для находившихся во мраке и заблуждении в жизни, руководителями слепых, учителями добродетели, проповедниками благочестия» (Theodori Studitae Epistvlae / Rec. G. Fatouros [CFHB, XXXI, 2] (Berlin— New York, 1992), p. 435.5—9),
то он отнюдь не имеет в виду миссионерства к варварам, но лишь борьбу с иконоборчеством внутри византийского Херсона. Ни о какой миссионерской деятельности в Крыму не становится известно и из письма того же Феодора к архимандриту Готскому.
53. В. М. Зубарь, А. И. Хворостяный, От язычества к христианству. Начальный этап проникновения и утверждения христианства на юге Украины (Киев, 2000), с. 101. Неясной, однако, остается хронология Мангупского баптистерия, предназначавшегося для крещения взрослых; там, кстати, сохранилась греческая надпись «чтеца Григория». Не исключено, что крещальня появилась все-таки в ранний период, в V—VI вв., быть может, даже раньше той базилики, для которой служила, см.: М. А Тиханова, Материалы по археологии юго-западного Крыма (Херсонес, Мангуп) (Москва —Ленинград, 1953), с. 381—383.
54. См.: Е. В. Веймарн, А И. Айбабин, Скалистенский могильник (Киев, 1993), с. 8, 44—46, 50, 64, 73, 77, 81, 83, 90, 97, 117, 130—132, 136, 141, 156, 161.
130
крестами [55]. Итак, на кладбище, которое начало функционировать уже в христианскую эпоху и где лежало более пяти тысяч человек, христианами были примерно 28 захороненных, происходивших из 19 семей. А ведь от Скалистого до Херсона — считанные километры! Таким образом, можно утверждать, что византийцы вплоть до IX в. не вели активной (по крайней мере, успешной) миссии даже на небольшом расстоянии от береговой полосы.
Падение персидской державы изменило баланс сил на Ближнем Востоке и привело к появлению во 2-й четверти VII в. на восточных рубежах Византии нового страшного врага — арабов. Разумеется, византийцы были знакомы с ними уже много столетий, но теперь арабы являлись носителями новой и весьма агрессивной религии — ислама. В столкновении с ним Империя потерпела ряд тяжелых поражений, причем не только военных, но и идеологических: во-первых, в мусульманство перешло подавляющее большинство обращенных ранее в православие арабов [56]; во-вторых, приход завоевателей приветствовали монофиситы и несториане, видевшие в них освободителей от халкидонитского гнета (см. выше, с. 111) [57].
Суровое отношение мусульман к иноверческой пропаганде надолго сделало христианскую миссию среди них почти невозможной. Разумеется, официальная риторика «вселенского
55. А И. Айбабин, «Могильники VIII — начала X вв. в Крыму», Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии, т. 3 (Симферополь, 1993), с. 130, рис. 18.
56. При этом Судан сохранил верность христианству. В основе суданского эпоса «Футух ал-Бахуас» лежат местные предания о том, как в VII в. нильские христиане помогали византийцам бороться против ислама (G. М. А. El-Tahir, Βυζαντινο-Νουβικά. Διδακτ. διατριβή (Ιοannina, 1994), σ. 94).
57. Впрочем, и при исламском господстве по всей Центральной Азии продолжали компактными группами жить потомки византийских пленных, не перешедшие в ислам. Так, в 762—766 гг. появился православный католикос в городе под характерным названием Ромагирис. Где располагался этот город, точно неизвестно, может быть, в Мерве или даже в районе совр. Ташкента. Этот Ромагирис существовал еще в 1-й пол. XII в. (J. Dauvillier, «Byzantins d’Asie centrale et d’extrème-orient au moyen âge», Mélanges Martin Jugie [REB, vol. 11], 1953, p. 63—67).
131
христианства» от этого нисколько не изменилась. В ответ на оскорбительное письмо арабского халифа Омара II (717— 720 гг.) император Лев III разразился посланием, скрупулезно воспроизводящим ранневизантийские клише:
«Евангелие распространилось по всем народам и языкам человеческим, от одного конца вселенной до другого... и между отдаленными варварами... Живя в дальних странах, говоря иным языком, они не столько, сколько надобно, сведущи в преданиях истины. Но та же самая книга, Евангелие, на всех языках хранится цело и неповрежденно. Умолчу о многих языках, на которых преподаваемо было наше чудесное и спасительное богоучение, упомяну о некоторых, во-первых, наш греческий, во-вторых, римский, в-третьих, бадалийский (?), в-пятых (sic!), сирийский, в-шестых, эфиопский, в-седьмых, индийский, в-восьмых, ваш сарацинский, в-девятых, персидский, в-десятых, армянский, в-одиннадцатых, ивирский, в-двенадцатых, агванский» [58].
Следует, однако, обратить внимание на то, что при всей гордости за универсальный характер своей веры, император отнюдь не пытается обратить халифа в христианство. И тогда, и позднее официальная переписка между византийскими и арабскими властителями, хоть и выливалась подчас в религиозную полемику, никогда не преследовала собственно миссионерских целей.
Иное дело — личные контакты между представителями двух религий. Таковые нередко имели следствием обращение. Чаще всего крестились, понятно, пленные. В Житии Фантина Исповедника, написанном во 2-й пол. VIII в. Петром Таврским, рассказано, как благодаря святому было отбито арабское нападение на Сицилию при Льве V [59]: святой потопил флот мусульман. А
«пленные агаряне, уверовав из-за случившегося с ними чуда, были крещены, сделались христианами и не захотели больше возвращаться в свою землю» [60].
В середине VIII в. появляются и свидетельства о крещении
58. История халифов вардапета Гевонда (Санкт-Петербург, 1862), с. 43—44. Впрочем, письмо это может быть и подложным документом, возникшим в более позднее время, причем даже не на византийской, а на армянской почве, см.: S. Gero, Byzantine Iconoclasm (см. прим. 37), р. 153—171.
59. См.: A. Kazhdan, The List of Saints of the 1st—10th Centuries in Chronological Order. A Manuscript, № 52.
60. V. Saletta, Vita s. Phantini Confessons (Roma, 1963), p. 71. Cp.: «Ты потопил потомков Агари... в море, а спасшихся, извлекши из купели, [сделал своими] детьми» Е. F(ollieri), «Un canone di Guiseppe Innografo», REB, vol 19 (1961), p. 147).
132
мусульман на исламской территории. Некоторые носят легендарный характер: так, в сказании об отсечении руки Иоанна Дамаскина утверждается, что когда отрубленная Иоанну за его христианскую веру десница чудесным образом приросла обратно,
«Эмир, восславив Бога, крестился сам, и весь дом его. ... А Иоанн, научив его всем велениям Христовым, а также переименовав его в Никифора, наставлял его раздавать [милостыню] нищим» [61].
Однако есть и более достоверные свидетельства: Стефан Саваит, племянник Иоанна Дамаскина, хотя и провел свою жизнь (725—794 гг.) в монастыре, много общался с арабами. В житии святого, написанном его учеником Леонтием (BHG, 1670), упомянут целый ряд встреч Стефана с бедуинами. Иноверцы просят излечить их заболевшего соотечественника, объясняя просьбу так: «Мы знаем, что не ослушается тебя твой Бог» [62]; в другой раз Стефан просит арабских охотников пощадить косулю и те уваживают его, «славя христианскую веру» [63]. Но ни в одном случае Стефан не предлагает им креститься. Наконец, в житии описан эпизод, когда некий мусульманин [64], излеченный святым, сам заявляет, что хочет стать христианином. Дальше в тексте приведена обширная формула отречения от «пустой религии арабов», произнесенная этим человеком, и пересказаны его опасения, что бесы отныне станут преследовать неофита. Во всей сцене главную роль играет араб, а про Стефана говорится лишь:
«Старец... благословил его и, просветив богоучительными речами, вручил ему кувшинчик с освященным маслом» [65].
Агиограф как будто намеренно ни словом не дает понять, побуждал ли герой Жития этого варвара к крещению; мало того, мы даже не узнаём, крестил ли он его вообще! Видимо, опасение репрессий со стороны мусульманских властей приводило к тому, что христиане не осмеливались
61. Th. Detorakis, «La main coupée de Jean Damascene (BHG 885c)», AB, vol. 104 (1986), p. 380—381.
62. «Vita s. Stephani Sabaitae», AASS Julii. Vol. III (1869), p. 542.
63. Ibid., p. 543.
64. Он назван Μαγαρίτης. Непонятно, имя это, должность или профессия, но такое же слово употреблено в папирусе № 558 из коллекции эрцгерцога Райнера в Вене.
65. Ibid., р. 544.
133
ни проповедовать в открытую, ни крестить добровольцев — но вместо формального обряда иногда, как представляется, мог быть задействован какой-то литургический «суррогат», после которого обратившиеся могли считать себя в каком-то смысле христианами. Арабский автор Аль-Джахиз (776—869 гг.) пишет:
«Причина роста и распространения христианства в том, что христиане получают сторонников из других религий» [66].
Чрезвычайно интересно Житие Романа Новомученика, сохранившееся лишь в древнегрузинском переводе. Герой его с 771 г. [67] сидел в арабской тюрьме в Багдаде.
«Из Греции были приведены несколько пленных. (..) Из страха мучений и смерти... они отказались от христианской веры и перешли в веру сарацинскую. Когда же эти жалкие отступники увидели св. Романа, молящегося Богу, они пожалели об этом, и взяло их раскаянье. На следующий день пришла ночь воскресенья, и св. Роман встал и, бессонный, бодрствовал пред Богом в молитве и песнопениях. А греческие отступники были вокруг и, видя его, раскаивались... А когда рассвело, они подошли к нему со слезами и, покаявшись в грехах, стали спрашивать его, что им делать. Тут святой стал ругать их за глупость их и за оставление правой веры. А затем обратился к ним с увещеванием и укреплением и научил их, что им делать для блага их души, и сказал:
„Хотя вы согрешили и впали в величайшее нечестие... тем не менее обратитесь к Богу живому, покайтесь в ваших деяниях — и будут жить души ваши. Ибо Он есть человеколюбец..."
Так и подобным образом наставлял блаженный муж этих грешников... А стражи видели, что они плакали у ног св. Романа, и донесли об этом князю. Он призвал святого и сказал ему:
„О враг Бога и враг слуг Его!.. Ты ныне убеждаешь этих верных сарацин, чтобы они стали христианами?“
Отвечал св. Роман и сказал:
„Как видите, я связан и стеснен. Меня стережет толпа соглядатаев и нет мне отдохновения. Нет у меня возможности к кому бы то ни было обращаться, но если ко мне кто-нибудь подходит и спрашивает меня о моей вере, я готов бесстрашно и бестрепетно наставить его в лучшем,
66. J. -М. Gaudeul, Encounters and Clashes. Islam and Christianity in History. Vol. II (Roma, 1984), p. 30.
67. В житии, правда, встречаются некоторые анахронизмы, см.: А П. Каждан, История (см. прим. 6), с. 227.
134
чтó предпочтительно и спасительно для души“» [68].
Роман был казнен в г. Карры в 778 г. Нельзя не признать, что хотя смерть святой встретил и мужественно, но его миссионерское поведение было весьма осмотрительным: он не адресовался напрямую к принявшим ислам грекам и воздействовал на них лишь примером своего поведения. Только дождавшись, чтобы они сами к нему обратились за советом, Роман приступил к увещеваниям. Эту свою стратегию святой честно излагает арабскому князю: не проявлять собственной инициативы, но если она проявлена другой стороной, то действовать не колеблясь.
Человеком, которому «по должности» предписывалось благовествовать варварам, был Феодор, епископ Эдесский, живший, по всей видимости, между 776 и 856 гг. Его Житие (BHG, 1744) изобилует анахронизмами и вымышленными историческими событиями, однако оно весьма существенно для нас как памятник миссионерских представлений. В самом начале Жития сказано, что Феодор
«от Бога получил равноапостольную (ἰσαποστολικήν) благодать широко проповедовать (κηρύττειν διαπρυσίως) слово истины» [69].
Впрочем, дальнейший рассказ рисует святого как человека сугубой осторожности: он делает все возможное, чтобы избежать прямой проповеди мусульманам. Исцелив багдадского халифа Муавию [70] и снискав его благоволение, Феодор тотчас просит о расправе с представителями конкурирующих христианских церквей. Сказано — сделано!
«Манихеи предпочли креститься и присоединиться к святой церкви, чтобы не подвергнуться наказанию. За исключением немногих, они все приняли крещение; те же, кто упорствовал в отеческом беззаконии, погибли ужасной смертью. Подобным же образом из тех, кто держался несторианских и евтихианских
68. P. Peeters, «S. Romain le Néomartyr († 1 mai 780) d’après un document géorgien», AB, vol. 30 (1911), p. 422—423; cp.: К. Кекелидзе, «Новооткрытый агиологический памятник иконоборческой эпохи (Житие св. Романа Нового)», Труды Киевской Духовной Академии, 1910, июнь, с. 233—235.
69. Житие иже во святых отца нашего Феодора архиепископа Эдесского I Изд. И. Помяловский (Санкт-Петербург, 1892), с. 2.
70. Муавия правил Халифатом задолго до предполагаемого времени жизни Феодора,
однако он действительно отличался большой веротерпимостью, благоволил христианам
и даже рассуживал их споры между собой (см.: О. Г. Большаков, История Халифата.
Т. 3 (Москва, 1998), с. 115—117, 176).
135
верований, одни влились во вселенскую церковь и были пощажены, а остальные изгнаны из города. И христианский народ Эдессы стал одной паствой, ведомой одним пастырем, за исключением сарацинов» [71].
К обращению самого халифа Муавии Феодор приступает с невероятными околичностями и только после настоятельных просьб самого властителя. Лишь когда последний прямо выражает желание креститься, герой заявляет ему: «Я послан возвестить тебе слово правды» [72] — и приступает к религиозным наставлениям. В конце концов Феодор «дал царю символ веры в письменном виде на сирийском языке» и «сделал его из агарянина христианином» [73]. Сам же обряд крещения был проведен тайно, когда халиф под предлогом охоты выехал на берег Тигра и обратился к Феодору, цитируя слова евангельского евнуха «эфиопа», обращенные к апостолу Филиппу (ср. с. 18): «О, духовный отче, вот вода и спокойное место,— что мешает мне принять крещение?» После этого святой нарекает Муавию Иоанном и крестит также его телохранителей — аланов [74]. Среди духовных наставлений, преподанных Феодором халифу, наверняка присутствовали и разъяснения насчет особой религиозной роли, принадлежащей Византии: во всяком случае, Муавия-Иоанн тотчас посылает своего крестителя в Константинополь с просьбой о частице от Крестного древа [75]. До поры до времени халиф исповедует христианство секретно, в особом покое дворца, там же он прячет и полученную от императора святыню. Имея тайную поддержку Муавии, Феодор отваживается на единственный акт косвенного миссионерства— вступает в дискуссию с иудеем, которого чудесным образом тотчас лишает дара речи. После этого «многие из сарацинов, евреев и персов уверовали в Господа» [76]. Когда же халиф наконец решился всенародно объявить о своем христианстве и принять мученичество, он заранее отослал Феодора из Багдада, так что те обращения, которые воспоследовали за героической гибелью халифа [77], случились уже в отсутствие
71. Житие (см. прим. 69), с. 78
72. Там же, с. 83. 73. Там же, с. 85. 74. Там же, с. 86.
75. Там же, с. 88—89. 76. Там же, с. 96. 77. Там же, с. 116.
136
святого. Впрочем, Феодор, вернувшись в Эдессу, прославился многочисленными исцелениями,
«а это привело многих исмаилитов к перемене религии и настроило их в пользу христианской веры (μεταβολὴν τῆς θρεσκείας ἐνεποίει καὶ πρὸς τὴν τῶν Χριστιανῶν πίστιν μετερρύθμιζεν), и... умножилось число православных» [78].
Из Жития Феодора следует, что идеальным миссионером считался такой проповедник, который вел себя осмотрительно и не напрашивался на мученичество.
Несколько более смело действует среди мусульман другой миссионер — Илия Новый (BHG, 580), сицилиец, уведенный в середине IX в. в Северную Африку. В житии этого святого говорится, что
«болящие люди из племени исмаилитов приходили к нему и получали исцеление... Некоторых из них он убедил отказаться от вздорной исмаилитской веры и принять Божественное крещение. Делал он это по ночам, приглашая священников. Ведь там были тогда священники, достойные проводить Божественную литургию, среди коих отличался блаженный епископ Панталеон... учивший слову и жизнью своей укреплявший в слове... Учение святого распространилось по всей области, и главы исмаилитские донесли (ἐνδιαβάλλουσι) амермумну (местному правителю. — С. И.), что [Илия] привносит [в умы] новую религию и учит о Сыне Марии... и бесчестит Пророка» [79].
Из этого пассажа следует, что без и до вмешательства Илии местный клир не занимался миссионерством. Святой и в дальнейшем не отказался от проповеди:
«Однажды [в Палестине] он шел по дороге в Африку и повстречался с некими сарацинами, числом двенадцать; прервав путешествие, все они сели отдохнуть. Сарацины принялись расспрашивать святого Илию о нашей вере и догматах Святой Троицы; он же, отверзши свои богословские уста, произнес... (Далее в житии приведена обширная проповедь о преимуществах христианства и недостатках ислама. — С. И.) ...Варвары попросили даровать им купель небесной благодати. Совершив эго, Илия тотчас благодаря крещению превратил детей рабства в сынов свободы. А с этими двенадцатью к святому крещению пришли еще восемь. Настолько был наделен даром учительства (διδακτικός) отец наш Илия, так было его слово приправлено
78. Там же, с. 118.
79. Vita si san'Elia il Giovanne / Ed. G. Rossi Taibbi (Palermo, 1962), p. 24—26.
137
божественной солью, что он умел приводить к вере и Богопознанию даже совершенно неверных и ненаученных слову Божьему» [80].
Все вышеперечисленные миссионеры, как полулегендарные, вроде Феодора, так и реальные, как Илия, проповедовали на свой страх и риск. Ни в мечтах, ни наяву они не рассчитывали на поддержку из Византии и не получали ее.
Разумеется, гораздо более легким делом было обращение тех варваров, которые переходили на имперскую службу. В принципе, в Константинополе язычники могли жить и не меняя веры. О том, что они не подвергались немедленному крещению, свидетельствует неожиданный пассаж из Чудес св. Евфимии. Агиограф рассказывает, как иконоборческий император Лев Исавр выбросил из храма мощи святой и «устроил в нем обиталище некрещеных (ἀβαπτίστων) и непросвещенных людей — ведь туда доставляли пленных из [числа варварских] народов, приводившихся в столицу» [81]. Но сами условия жизни варваров в Империи толкали их к принятию христианства [82]. Варвары даже постригались в монахи: император Михаил III послал дары папе Петру «через монаха Лазаря... родом хазарина» [83]. Вот что пишет Феодор Студит (примерно в 821—826 гг.) патрикию Феодоту, болгарину-перебежчику, крестившемуся в Византии:
«Бог... тебя из нечестивого народа призвал к познанию Его правды таким способом, по видимости недобровольным, в действительности же добровольным, вместе со всеми родственниками, которые покинули страну вместе с тобой (συνεξελθοῦσιν), поскольку никаким другим способом Божьему домостроению никогда не удается оторвать вас от безбожия (ἐπείπερ ἄλλως οὐ δεδοκίμασται τῇ θείᾳ οἰκονομίᾳ ἀφαρπάσαι ὑμᾶς τῆς ἀθεότητος)... Ты был перенесен из тьмы в свет, совлек с себя ветхого человека со всеми [его] нелепыми и языческими помыслами и деяниями, ты облекся во
80. Ibid., р. 32—34.
81. «Acta s. Euphemiae Virginis», AASS Septembris. Vol. V (1866), p. 276.
82. Cp.: N. M. El Cheikh-Saliba, Byzantines Viewed by the Arabs. Diss. (University of Harvard, 1992), p. 237.
83. Liber Pontificalis / Ed. L. Duchesne. Vol. II, (Paris, 1892), p. 147.
138
Христа, став из язычника христианином... бежав от нечестия многобожного болгарского идолослужения» [84].
Крым в Средние века
С приходом славян на Балканы система византийских епископий там практически рухнула. В VIII в. в Греции началась византийская «реконкиста», за ней последовала и христианизация расселившихся там славянских племен. В «Монемвасийской хронике» (памятнике местной анналистики, созданном в нач. X в.) рассказывается, что император Никифор I
«позаботился о том, чтобы [на Пелопоннесе] отстроить те церкви, которые варвары сравняли с землей, а самих варваров превратить в христиан» [85].
Любопытно, какими методами пользовался для этого император:
«Посему он своим повелением водворил на прежнем месте (разбежавшихся жителей Патр. — С. И.) вместе с их собственным пастырем... и предоставил Патрам права митрополии... Что же до города Лакедемона... то он снова учредил его как епископию и назначил быть в подчинении Патр, подчинив ей вдобавок и две другие епископии — Мефону и Корону. Поэтому и варвары, с Божьей помощью и по милости [Его], будучи оглашены, крестились
84. Theodori Studitae Epistulae (см. прим. 52), р. 699.
85. Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (Москва, 1995), с. 330.
139
(Διὸ καὶ οἱ βάρβαροι... κατηχηθέντες ἐβαπτίσθησαν) и присоединились к христианской вере» [86].
Из рассказа ясно, что главной предпосылкой крещения варваров стала организация сети епископий. А залогом конечного успеха было смешение пришельцев с местным христианским населением [87]. Впрочем, крещение «внутренних» варваров не является для нас предметом специального интереса [88].
86. Там же.
87. См.: О. В. Иванова, «Распространение христианства у славян в Византии (VII—X вв.)», Принятие, с. 9—29;
Она же, «О путях интеграции иноплеменников в Византийской империи в VII—X вв. (преимущественно на примере славян)», Византия между Западом и Востоком (Москва, 1999), с. 59—60.
88. В греческом житии святого V в. Александра Акимита, много путешествовавшего по восточным границам Империи, есть такой эпизод:
«Собралось к нему [в монастырь] четыреста мужей, и были там [представлены] все четыре языка: римляне, греки, сирийцы и египтяне. И разделил он их на восемь хоров» (Е. De Stoop, «Vie d’Alexandre l’Acémète», PO. Vol. 6, fasc. 5 (1911), p. 678).
Видимо, такое несоответствие числа хоров количеству языков распалило воображение позднейшего переписчика или переводчика Жития, и в славянском Прологе этот текст преобразован следующим образом:
«и собрашася четыреста мних от осми языкъ и... раздели я [Александр] на восемь манастыревъ: елины особе, сиряны, римляны, аравляны, египтяны, армены, болгары, иверяны, козары» (рук. РГБ, ф. 138, № 13, л. 333 об.).
Рукописная традиция этого пассажа не исследовалась; ясно, что упоминание о болгарах и хазарах не позволяет датировать его временем жизни святого. Скорее всего, перед нами— творчество древнеболгарского книжника, решившего «удревнитъ» христианство своего народа, однако полной уверенности нет; у позднейших греческих агиографов св. Александр не сохранился. В любом случае интерполятор, кто бы он ни был, опирался на следующие слова Жития:
«Если бы кто-нибудь захотел обойти всю землю, что под небом, причем не только римскую, но и варварскую, он [повсюду] нашел бы цветущих учеников блаженного [Александра]» (De Stoop, «Vie», p. 699).