Староболгарские традиции в истории русского литературного языка

Пенка Филкова

 

Глава третья. ЛИТЕРАТУРНО-ЯЗЫКОВОЕ РАЗВИТИЕ В XVIII в. И СТАРОБОЛГАРСКИЕ ЯЗЫКОВЫЕ ТРАДИЦИИ

 

1. Литературно-языковое развитие в первой половине XVIII в. и староболгарские языковые традиции  172

а) Церковнославянский литературный язык  173

б) Русская разновидность церковнославянского литературного языка в первой половине XVIII в.  178

в) Повествовательно-исторический тип письменно-литературной разновидности русского языка в первой половине XVIII в.  189

г) Официально-деловой тип письменно-литературной разновидности русского языка в первой половине XVIII в.  196

2. Литературно-языковое развитие в середине и во второй половине XVIII в. и староболгарские языковые традиции  203

а) Теоретическое обоснование в середине XVIII в. единой системы русского литературного языка с тремя стилями  205
б) Теория трех стилей и художественно-речевая практика во второй половине XVIII в.
 220
в) Дискуссия о месте и роли церковнославянского языка в литературно-языковом развитии в конце XVIII - начале XIX в.
 229

 

 

В истории русского литературного языка XVIII в. занимает исключительное положение. В специальных исследованиях с основанием отмечается, что это было время интенсивного, противоречивого, осложненного борьбою различных тенденций формирования новых норм литературной речи, постепенного сложения системы стилей [184a].

 

 

1. Литературно-языковое развитие в первой половине XVIII в. и староболгарские языковые традиции

 

Литературно-языковое развитие в первой половине XVIII в остается сложным. Тогда происходит постепенное изменение языковой ситуации, функционального статуса церковнославянского литературного языка и его русской разновидности и русского письменно-литературного языка (с его двумя типами, разновидностями), места, которые они занимали в общественной жизни России, и роли в литературно-языковом развитии. Все эти проблемы рассматриваются в основном с точки зрения староболгарских языковых традиций.

 

Литературно-языковое развитие в XVIII в. характеризуется действием разнообразных тенденций, которые обуславливают формирование единой системы русского литературного языка.

 

В рассматриваемый период продолжают функционировать церковнославянский литературный язык (с его русской разновидностью) и письменно-литературная разновидность русского

 

 

184a. Процессы формирования лексики русского литературного языка. Предисловие. М.-Л., 1966, с.3.

 

 

173

 

русского языка (с историко-повествовательным и официально-деловым типами).

 

 

а) Церковнославянский литературный язык

 

В первой половине XVIII в. собственно церковнославянский литературный язык продолжает функционировать в сфере культа, христианской церкви, богослужения, теологии, христианской литературы. В указанной сфере, как упоминалось, он сохраняется до наших дней без особых изменений.

 

В рассматриваемый период продолжается издание церковных книг для нужд богослужения, различных православных обрядов и для священнослужителей (требники, служебники, каноники, чиновники, часословцы, октоихи, триоди, ирмологии, библейские книги, соборники и т.д.). Распространяются некоторые печатные и рукописные церковно-религиозные труды. Указом Петра I с 1712 г. начинается работа над пересмотром и исправлением текста первопечатной Московской Библии [185]. С XVII в. возникает активное взаимодействие русских и украинских изданий церковных книг, напр. московский Апостол (1621 г.), московский Псалтырь (1615 г.), московское евангелие (1657 г.), московские издания "Пролога" (1640-1643 гг.), "Маргарита" Иоанна Златоуста (1640-1641 гг.). "Церковного устава" (1641 г.), киевский Номоканон (1624 г.) . Особое значение для окончательной стабилизации языковой нормы собственно церковнославянского литературного языка имеет издание Новой (Елизаветинской) Библии (1751-1756 гг.). С конца XVIII в. появляются русские переводы некоторых церковнославянских текстов Библии, напр. "Послание к римлянам" в переводе Мефодия Смирнова (1794 г.).

 

С 1738 по 1710 г. создается новый гражданский печатный шрифт. Старый шрифт, который остается только для книг

 

 

186. А.В.Горский. К.И.Новоструев. Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки. Отд. I. Священное писание. М., 1855, с.165.

 

187. Я.Д.Исаевич. Преемники первопечатника. М., 1981.

 

 

174

 

церковно-богослужебных, христианских, сохраняет указанные черты русского полууставного шрифта. Его очертания не изменяются до первой половины XIX в., когда для издания "Остромирова евангелия" составляется шрифт, близкий к древнему уставу. Этот шрифт совершенствуется П.И.Шафариком и им начинают печатать древнейшие памятники [188].

 

Гражданский печатный шрифт, который создается работниками московской типографии при участии Петра I, отличается от старого шрифта тем, что в нем сначала вовсе исключаются некоторые буквы, напр. омега (ѡ), пси (ѱ), кси (ѯ), юс малый (ѧ), юс большой (ѫ), ижица (ѵ) и т.д., вводятся буквы -э, -я (йотированное -а), устраняются титлы и силы (т.е. ударения), начертание букв округляется [189] (в соответствии с русским рукописным нецерковным письмом и графикой применявшихся в то время в Европе шрифтов). С течением времени возвращаются буквы ѵ, ѿ, силы - ударения, над і ставятся везде две точки. По этому поводу В.В.Виноградов отмечает, что "реформа шрифта, не разрушая в корне графических основ церковнославянской письменности, отражала "переходное", "смешанное" состояние русского литературного языка. Однако значение ее было велико. Усиливалась потребность в более четком разграничении "церковных" и гражданских форм и категорий речи" [190].

 

Специально следует подчеркнуть соображения В.В.Виноградова по поводу реформы азбуки и ее значения для истории, литературного языка: "введение русской гражданской азбуки обозначало упадок церковнокнижной культуры средневековья, утрату церковнославянским языком господствующего положения в структуре русского литературного языка и вместе с тем намечало

 

 

188. Е.Ф.Карский. Славянская кирилловская палеография, с.180-181.

 

189. П.П.Пекарский. Наука и литература при Петре Великом. СПб., 1862, т.2.

 

190. В.В.Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIХ веков. М., 1982, с.91.

 

 

175

 

пути дальнейшей борьбы за создание на народной основе национально-русского литературного языка" [191].

 

Изменения, которые наблюдаются в языке церковно-богослужебной, христианской литературы, незначительны. Они устанавливаются на основе существующей кодификации церковнославянского языка, представленной в грамматиках М.Смотрицкого (1619 г., 1648 г., 1721 г.) и Ф.Поликарпова (1721 г.). Московское издание грамматики М.Смотрицкого (1721 г.), которая связывается и с именем Ф. Поликарпова, рекомендует некоторые новые формы (или варианты форм), по сравнению с московским изданием грамматики М.Смотрицкого (1648 г.), напр. в дат.пад.ед.ч.: святынѣ (и старое святыни); тысячѣ - тысячи (и старое тысящи); в местн.пад.ед.ч.: сердцѣ (и старое сердца); в им.пад.мн.ч.: отцы (и старое отци); в род.пад.мн.ч.: воиновъ - воинъ (и старое воинъ); в твор. пад.мн.ч.: именами - имены (и старое имены) и т.д.

 

Появляются оценки языковых форм с точки зрения разграничения церковнославянских и русских. Так, напр., В.К.Тредиаковский в "Разговоре об ортографии" комментирует формы типа "человеком" (дат.пад.мн.ч.) следующим образом: "точно славенски, а мы их ныне произносим и пишем через а так: человекам" [193]. По отношению к формам имен.пад.мн.ч. прилагательных "добрии, добрыя, добрая" он отмечает: "употребляются точно в церковном языке, но гражданский наш инако" [194]. Характерными для церковнославянского языка он считает формы аориста, двойственного числа и др. [195]

 

 

191. В.В.Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIХ веков. М., 1982, с.90.

 

192. Л.Л.Кутина. Последний период славяно-русского двуязычия в России. - В: Славянское языкознание. VIII Международный съезд славистов. М., 1978, с.255.

 

193. В.К.Тредиаковский. Сочинения. СПб., 1849, т.3, с.50.

 

194. Там же, с. 611.

 

195. Там же, с.202.

 

 

176

 

Подобные оценки связаны и с различиями в ударении отдельных слов в церковнославянском и в русском языках. Интересные данные содержатся в статье профессора Московского университета А.А.Прокоповича-Антонского, в которой он приводит следующие примеры различий в "церковном и гражданском выговоре", напр. в церковнославянском языке:

дáры, дéрзнет, жéсток, защи́тить, избáвитель, избрáн, крамолá, милосты́ня, посрáмлен, предáнный, призвáн, рáмена, сумрáк, терпи́т, удержáн, утéшитель, филосóф, цéна и пр.;

в русском языке:

дары́, дерзнт, жестóк, защити́ть, избави́тель, и́збран, крамóла, ми́лостыня, посрамлн, прéданный, при́зван, раменá, сýмрак, тéрпит, удéржан, утеши́тель, филóсоф, ценá и др.

 

Об отдельных изменениях в лексике богослужебных христианских книг можно судить на основе работы справщиков священного писания, которые на месте слова "препругъ" пишут "покрывало", на месте "в'ногатицы" - "в'горницѣ" и т.д. [196]

 

Появляются и данные, свидетельствующие о тем, что церковнославянский литературный язык функционирует и в устной форме в среде духовенства, священнослужителей, учащихся в духовных школах и т.п. В.К.Тредиаковский в предисловии перевода романа французского писателя Поля Тальмана "Езда в остров любви" (1730 г.) отмечает, что на церковнославянском языке "прежде сего не толко я им писывал, но и разговаривал со всеми" [197]. Подобные данные содержатся и в "Русской грамматике" Г.В.Лудольфа (Оксфорд, 1696 г. См. переиздание и перевод русской грамматики и вступительную статью и примечания Б.А.Ларина, Л., 1937 г.).

 

В целом, нормативная система церковнославянского литературного языка представлена в первой, половине XVIII в. в

 

 

196. Труды Общества любителей российской словесности, ч.IV, М., 1812, с.71-77.

 

197. А.В.Горский, К.И.Невоструев. Описание славянских рукописсей. С., 165-166.

 

198. В.К.Тредиаковский. Сочинения, т.3, СПб., 1849, с. 649-650.

 

 

177

 

стабилизированном виде, не подвергается дальнейшим существенным изменениям, сохраняется до наших дней в сфере церкви, богослужения, духовной семинарии, христианской литературы.

 

Староболгарские языковые традиции играют важную роль, потому что староболгарский, литературный язык остается языковой основой церковнославянского литературного языка, в котором сохраняются указанные главные дифференциальные древнеболгарские признаки, являющиеся системообразующими, напр. неполногласие, -жд, -щ на месте определенных праславянских сочетаний, начальные -а, -е, -ю, -я, -ра, -ла, приставки -пре, -воз/ вос, -из/ис (с выделительным значением), -раз/рас, суффиксы -ущ, -ющ, -ащ, -ящ, причастные и другие конструкции и пр.

 

См. отрывок из "Следованной псалтыри 1713 г.":

 

Староболгарские языковые традиции обуславливают сохранение обширного ряда старых грамматических форм, которые в русском языке подвергаются изменениям, напр. прошедшие времена (аорист, имперфект, перфект, плюсквамперфект), суффикс -ти инфинитивов, окончание -ши (2 л.ед.ч. настоящего/будущего простого времени), некоторые окончания имен существительных (-и в имен.пад.мн.ч. м.р.; -ом, -ем в дат.пад.мн.ч.м.ср.р.; -ы, -и в твор.пад.мн.ч.м.ср.р.), двойственное число, звательный падеж и т.д. См., напр., в "Следованной псалтыри 1713 г." възвеличилъ есть, хождаху, сътворити, г҃и, въ рȣцѣ и др.

 

Староболгарские языковые традиции определяют целостность, стабильность языковых норм церковнославянского литературного языка, который в первой половине XVIII в. остается образцом для других разновидностей литературного языка.

 

 

178

 

 

б) Русская разновидность церковнославянского литературного языка в первой, половине XVIII в.

 

В первой половине XVIII в. русская разновидность церковнославянского литературного языка продолжает выделяться и функционировать как тип (подсистема) литературного языка. Уже отмечалось отсутствие единого мнения по вопросу о наличии, характере и наименований этой разновидности.

 

В.В.Виноградов определяет "XVII-XVIII вв. как переходный этап к образованию единых норм русского национально-литературного языка в первые десятилетия XIX в."... этот этап обозначается "с начала или с середины XVII в., со времени распространения системы трех стилей, когда на базе прежнего книжно-славянского типа древнерусского литературного языка формируется высокий, и посредственный стили русского литературного языка XVII-XVIII вв." [199].

 

Ф.П.Филин обращает внимание на относительное единство церковнославянского языка в канонической богослужебной и примыкающей к ней литературе, "чего уже нельзя сказать о литературе светской, написанной на этом языке. "Славяно-русский тип" церковнославянского языка, особенно позднего периода, был пропитан русизмами и начинал сближаться с русским литературным языком "повествовательного типа"..." [200]

 

Выделяет в первой половине XVIII в. русскую разновидность церковнославянского языка и Л.Л.Кутина, которая с основанием отмечает, что "судьбы старой письменной традиций в России XVIII в. (книжно-славянский тип языка) в русистике изучены чрезвычайно слабо" [201].

 

Рассматриваемый период определяется Б.А.Успенским как "переход от церковнославянско-русской диглоссии к

 

 

199. В.В.Виноградов. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка.., с. 150.

 

200. Ф.П.Филин. Истоки и судьбы русского литературного языка, с. 285.

 

201. Л.Л.Кутина. Последний период славяно-русского двуязычия в России. - В: Славянское языкознание. VIII международный съезд славистов. М., 1978, с.242.

 

 

179

 

церковнославянско-русскому двуязычию. Поскольку двуязычие, в отличие от диглоссии, является нестабильной языковой ситуацией - оба языка конкурируют друг с другом, а не распределяют свои функции, - русский язык постепенно оттесняет церковнославянский на периферию языкового сознания, узурпируя права и функции литературного языка и оставляя за церковнославянским в конечном счете лишь функции языка культового" [202].

 

А.И.Горшков считает, что в Петровскую эпоху "разрушились старые системные связи языковых единиц в пределах текста, создавались новые словесные ряды, которые пока еще не получали четкого композиционного оформления "в сложном единстве целого". Оставалась, таким образом, открытой проблема лингвистической организации текстов различных типов. А поэтому и тексты не объединялись в достаточно определенные типологические ряды, следовательно неясно вырисовывалась система подсистем литературного языка" [203].

 

Высказываются и соображения о том, что "в чистом виде церковнославянский язык к XVIII в. практически не существует. Его заменяют национализированные и опрощенные на народно-языковой почве разнообразные видоизменения" [204].

 

Действительно, русская разновидность церковнославянского литературного языка (книжно-славянский тип русского литературного языка или славяно-русский тип церковнославянского языка, по другой терминологии) может рассматриваться как видоизменение церковнославянского языка на русской народно-языковой почве. Следует отметить однако, что собственно церковнославянский литературный язык, представленный в канонической и другой христианской староболгарской оригинальной и переводной литературе, устойчиво сохраняет свою староболгарскую языковую

 

 

202. Б.А.Успенский. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка. М., 1983, с. 109.

 

203. А.И.Горшков. Теоретические основы истории русского литературного языка. М., 1983, с.138.

 

204. И.К.Белодед, Г.П.Ижакевич, З.Т.Франко. Взаимосвязи между украинским и другими славянскими языками в XVII-начале XVIII в. - В: Вопросы образования восточно-славянских национальных языков. М., 1962, с.88.

 

 

180

 

основу и отдельные русские черты, которые устанавливаются прочно и принимают нормативный, характер. В русской оригинальной и переводной литературе первой половины XVIII в., связанной в одной или другой степени с христианским мировоззрением, русские авторы более свободно допускают русские, украинские, польские, западноевропейские и др. языковые средства, в результате чего обособляется русская разновидность церковнославянского литературного языка. Она отличается от собственно церковнославянского литературного языка сферами употребления, жанрами, определенными лингвистическими признаками, более широкой вариативностью.

 

Русская разновидность (тип) церковнославянского литературного языка, как и в предшествующий период, представлена в оригинальных и переводных сочинениях русских авторов. Сферы ее употребления остаются широкими и разнообразными.

 

Это, с одной стороны, богословская, церковно-дидактическая, догматическая, проповедническая, панегирическая и полемическая литература, связанная с нравственно-философскими проблемами христианства, с церковными прославлениями, с идейными столкновениями между сторонниками правословия и католицизма, а также протестантизма, никоновской церкви и раскольников. Появляются в этот период печатные и рукописные труды Ф.Поликарпова (напр. "Объявление о продерзателях","Первое учение отроком", "Слово в неделю осьмую надесять", "Духовный регламент", "Панегирикос", "Слово о власти и чести царской"; "О исхождении св.Духа", "Рассуждение о нетлений мощей" и др.), Дм.Ростовского (напр. "Минеи четьи", "Рассуждение о образе божии", "Розыск о Брынской вере" и др.), Ст. Яворского (напр. "Камень веры", "Знамения пришествия антихристова" и др.), "Пращица новосочиненная противо вопросов раскольнических", "Слово о богодарованном мире" и т.д.

 

С другой стороны, русская разновидность засвидетельствована в значительной части научной (исторической, лингвистической, математической и т.д.) и технической русской оригинальной и переводной литературы, напр. "Правда воли монаршей", "Лексикон треязычный", "Розыск исторический о понтифексах" и "О смерти Петра Великого краткая повесть" Ф. Прокоповича,

 

 

181

 

"Деяния церковная и гражданская" Цезария Барония, "Книга историография..." Мавро Урбини, "Аполлодора грамматика Афинейскаго библиотеки", "Книга систима" Дм. Кантемира, "Арифметика" А.Магницкого, "География генеральная" В.Варения, "Книга учащая морского плавания" И.Копиевского, "Книга марсова" А.Маллэ, "Проект о школах" И.Посошкова, "Книга земледелательная" и т.д.

 

Русская разновидность церковнославянского литературного языка представлена также и в части художественней литературы изучаемого периода (драматургической, повествовательной, в поэзии и пр.), напр. драмы "Слава Российская", "Стефанотокос", "Владимир" (Ф.Прокоповича), повести "Повесть о разорении града Трои", "Повесть о Париже и Вене", "Апофегматы", стихотворения, песни "Епиникион или песнь победная на преславную победу Полтавскую" (Ф.Прокоповича), "Победославная песнь на победу Полтавскую", "Кто идет с войском, лаврами венчанный" и др.

 

Показательно, что авторы и переводчики сочинений, относящихся к указанным сферам и жанрам литературы, по-разному определяют язык своих трудов: "славенский язык", "славенский диалект", "славянороссийский язык", "славенороссийский диалект", "русский язык", "российский язык", "гражданское наречие" и др. См. "Философия естественная.., ныне же на славенский язык переведенная", "Книжку г.Еразма о разговорахъ.., перевели на славенороссийский языкъ", "Книга, учащая морскаго плаванія.., от латинскаго языка, преведе на славянороссийскій диалектъ", книги С.Пуффендорфа "на россїискїи съ латинскаго преведенныя" и др. По-видимому, и в первой половине XVIII в., как и в настоящее время, отсутствует единое мнение о сущности и наименовании рассматриваемой разновидности (типа) церковнославянского литературного языка. Особенно важно то, что некоторые современники изучаемого периода осознают реально существующее расслоение церковнославянского литературного языка, в составе которого выделяется собственно церковнославянский литературный язык (т.е. русская редакция староболгарского литературного языка), более нормализованный и архаизованный тип (подсистема), с одной стороны, и его русская разновидность,

 

 

182

 

более русифицированный, тип (подсистема), с другой. Ряд свидетельств доказывают это. Так, напр., Ф. Поликарпов в предисловии к "Географии генеральной" пишет: "Преводих сив (книгу) не на самый славенский высокий диалект против авторова сочинения и хранения правил грамматических, но множае гражданскаго посредственного употреблях наречия" [205].

 

Д.Л.Кутина с основанием отмечает, что "попытка создания упрощенной редакции, облегченного варианта книжно-славянского языка для нужд просвещения и пропаганды в 20-е- годы XVIII в. несомненна" [206]. Но анализ языка существующей древнерусской и русской литературы и письменности свидетельствует, как показано, о формировании подобного "облегченного варианта книжно-славянского языка" еще в Киевский период, когда возникает сложное расслоение языка существующей собственной, списанной и переводной литературы и письменности.

 

В лингвистическом отношении русская разновидность церковнославянского литературного языка отличается некоторыми характерными чертами. Как и в предшествующий период, церковнославянский литературный язык продолжает оставаться ее языковой основой. Это означает, что наряду с установленными языковыми староболгарскими средствами (напр. слова с неполногласием, с -жд, -щ в определенной этимологической позиции, с начальными -а, -я, -ю, -е, -ра, -ла, с приставками и суффиксами -воз/вос, -из/ис (с выделительным значением), -низ/з нис, -пре, -раз/рас, -ущ, -ющ, -ащ, -ящ, различные предложно-падежные и другие конструкции и т.д.) в нем представлены и регулярные древнерусские и русские черты (напр. рефлексы -у, -ю, -я, -а на месте носовых, сочетания редуцированных с плавными между согласными типа гърло-горло, мьртвыи-мертвый, вълкъ-волкъ, -л-епетентетикум, окончания -ему (в дат. пад.ед.ч.м.ср.р. полных прилагательных и т.д.).

 

 

205. В.Варений. Географиа генералная Небесныи и земноводныи круги ... Прев. с лат.яз. на рос. М., 1718.

 

206. Л.Л.Кутина. Последний период славяно-русского двуязычия, с. 262.

 

 

183

 

См., напр., отрывок из драмы "Слава российская": "Персия. Многими аз богатствы всегда изобилна, / Не издам никогда же аз гласа умилна. / Многие мне царствия рабско покорены / И под мою державу весма преклоненны; / Не буду иным царством аз дани давати, / Но еще буду иных в плен к себе взимати... / Вси, чаю, возмнят мене быти полномощну, / Златом, драгим богатством не весьма же тощну".

 

См. и отрывок из "Слова" Ф.Прокоповича: "Аще бо могли быхом удивитеся пределу толикия крепости в нечувственной натуре, кольми паче ко удивлению возбуждает ум человеческий таковое от естества своего подлежащее немощи вещество, человек глаголю, сей всем внешним и внутренним душевным и телесам страданиям подверженный.. Но зри, что не творит?..."

 

Русская разновидность церковнославянского литературного языка первой половины XVIII в. характеризуется более свободным использованием ряда дополнительных русских языковых средств (фонетических, грамматических, словообразовательных, лексических, фразеологических и др.), которые входят в состав вариативных рядов вместе с соответствующими церковнославянскими (и староболгаскими) и архаическими праславянскими языковыми средствами, напр. аз-я, блато-болото, великия-великие, грагол-слово, дщерь-дочь, един-один, злыи-злой, иже-который, красиваго-красивого, лежати-лежать, писах-писал и т.д. См., напр., отрывок из тракта С.Пуфендорфа "О должности человѣка и гражданіна": "Дано бо есть человѣку, да бы не токмо разлічныя вещи, которые въ мірѣ семь случаются могъ познавати, оныя межѣ собою уподобляти, и отъ того новыя себѣ изобрѣтати познанія: но да бы такожде могъ усмотрѣвать, что творіти имать, и ко исполненію того подвізатіся, и тое самое ко извѣстному правілу, и намѣренному концу сообразно производіти: и что имать оттуду проізоіти, внімать, и хотя что содѣялъ уже, разсуждать согласуется ли правілу. Ибо не вся изволенія человѣческая всегдашнімъ и едіноподобнымъ образомъ двіжутся. Но некоторое отъ сіхъ внутреннім, человѣка двіженіемъ возбуждаются... Такожде и не ко всѣмъ предлогамъ или намѣреніямъ равноподобно человѣкъ касается".

 

 

184

 

См. еще и отрывок из романа "История о Париже и Вене": "Во время бо свое дщер породи прекрасну, / Всякь, видя, подобляше сию солнцу ясну. / И во всю вселенную бысть сия навина, / Всяку сущу на земли радость бѣ едина. / Король же с королевою зеле рад бываше,/ Яко толѣ прекрасную дочку свою зряше- / Благоволи оную абие крещати / и славное имя ей Вена даровати: / Для славы града того, Вены, нареченной, / Хотя быти по себе сной наследственной. / Оице во своихъ кралевскихъ жилищахъ воспитать, / Исабѣлью мамъку ей повеле приставить".

 

В русской разновидности церковнославянского языка изучаемого периода появляются различные заимствования из украинского, латинского, западноевропейских и других языков, новообразования, термины и обороты, а также языковые средства, характерные для других разновидностей (типов) литературного языка.

 

К.С.Аксаков отмечает, что в этом "ярко является характер тогдашнего слога, - эта смесь церковнославянского языка, простонародных и травиальных слов, травиальных выражений и оборотов русских и слов иностранных" [207]. См., напр., отрывок. из "Истории о Париже и Вене": "Потом же Адоардъ Парижа моляше / Иттить с ним за едино, украсив шленты, / Взявши с собою мусикійски инструменты: Бяху игратели оба зѣло славны / И в мусикійских науках в Венѣ не обрѣтеся им главны. / Вземше цытру, за едино слово вставше, Нощію идоша, где Вена спавше. / Своим пѣніем Париж Вену возбуждаше / И знакъ гласом и музыкою даяше... / И нача утешати сладкими вещаньми: / - Париже любѣзнейшій, ужъ бо болше года, / Какъ я и самъ в страсти сей не имамъ от вода: / Мало - по-малу хожду, умъ мой порушая".

 

Относительная нормализованность, кодифицированность и стабильность литературно-языковых норм церковнославянского литературного языка в конфессиональной (церксвно-богослужебной) сфере и неустойчивость, вариативность литературно-языковых норм его русской разновидности в сферах панегирической

 

 

207. К.С.Аксаков. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка. - В: К.С.Аксаков. Собрание сочинений, т. 2, М., 1875, т. 252.

 

 

185

 

научной и другой литературы в результате проникновения иноструктурных языковых средств являются основным аргументом для выделения двух разновидностей, (типов) церковнославянского литературного языка, эволюция которых оказывается различной. Церковнославянский язык, как упоминалось, сохраняется до наших дней в конфессиональной сфере, а для его русской разновидности первая половина XVIII в. - последний этап ее функционирования в качестве нормативной подсистемы литературного выражения. Именно тогда обозначается процесс постепенного распада, разрушения русской разновидности церковнославянского литературного языка и ее объединения с письменно-литературной разновидностью русского языка, что находит выражение в теории М.В. Ломоносова о трех стилях русского литературного языка. Во многих сочинениях изучаемого периода указанные языковые процессы находят определенное отражение. См., напр., отрывок из трактата В.Н.Татищева "Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ": "Весма полѣзно взнатныхъ услугахъ быть чающему учить нетокмо отечества своего ноидругихъ гс҃дарствъ: дѣяния і лѣтописси іли гистория іхронограѳия... землѣописание іли геограѳия показуетъ нетокмо положение мѣстъ дабы вслучае войны ідругих, приключенияхъ знать все оного воукреплениях іпроходахъ іспособности іневозможности притом нравы людѣи природное состояния воздуха іземли доволство плодовь ібогатствъ ізбыточество інедостатки во всякихъ вѣщахъ наипаче же собственного отечества. потомъ пограничнымъ с которыми часто некоторые дѣла яко надежду к помощи іопасность от их нападения імѣемъ весма обстоятѣлно знать дабы в гд҃рственном правленииі ісовѣтахъ будучи овсемъ собл҃горазумиемъ анеяко слѣпой о краскахъ разсуждать могъ".

 

В рассматриваемый период появляются замечания по поводу нарушения норм церковнославянского литературного языка или точнее его русской разновидности. В цитированном "Разговоре двух приятелей о пользе науки и училищ" В.Н.Татищев отмечает: "2. есть же славенскаго языка многіе слова прибавкою или убавкою некоторых букв от простых людей перепорчены, яко вмѣсто глава, мразъ, гладь, страна, двадесять пишутъ голова, мороз, голодъ, сторона, двадцать", ... "3. Словенскаго жѣ

 

 

186

 

языка окончаніями странными, искаженъ и сложениями непорядочными речи перепорчены".

 

Расслоение, которое возникает еще в составе древнерусской редакции древнеболгарского литературного языка в Киевской Руси и приводит к постепенному выделению ее древнерусской разновидности, сохраняется и в первой половине XIIП в., когда окончательно решается эволюция двух разновидностей. Система собственно церковнославянского литературного языка расценивается как архаизованный, трудно доступный книжный язык. Можно вспомнить в связи с этим соображения Ф.Поликарпова, который в 1723 г. пишет в своем заявлении Синоду: "Книга Григория Богослова Назианзена, с прочими, иже с ней, переведена необыкновенною славянщизною, паче же рещи еллинизмом, и затем о ней мнози недоумевают и отбегают" [208].

 

Изучение староболгарских языковых традиций в русской разновидности церковнославянского литературного языка первой половины XVIII в. дает основания для несколько обобщений.

 

Во-первых. Языковой основой русской разновидности церковнославянского литературного языка, как отмечалось, остается церковнославянский литературный язык (т.е. русская редакция староболгарского литературного языка). В таком смысле староболгарские языковые средства продолжают оставаться системообразующими по своей сущности. См., напр., отрывок из "Интермедии": "Смерть. Что, старче древни, слезно вопиеши? / Чесо мя ради до себе зовеши? / Имя ми есть Смерть. Аз мир умерщвляю, / Души от телес людских разлучаю... / Не льсти мя старче! По гласу тя знаю. / Чего хощеши, повеждь, вопрошаю. / Старик. Прости мя, Смерть! Се правду вещаю: / На помощь милость твою призываю, / Пособи дрова на плеща возложити. / Твоим пособством престани тужити".

 

Во-вторых. Староболгарские языковые традиции обуславливают сохранение ряда архаических форм, конструкций, оборотов, лексических единиц, не употребительных в письменно-литературной

 

 

208. С.Н.Браиловский. Ф.П.Поликарпов-Орлов, директор московской типографии. - В: ЖМНП, 1894, № 9-11, с. 31.

 

 

187

 

разновидности русского языка и особенно в русском народно-разговорном языке. См., напр., отрывок из трагикомедии Ф.Прокоповича "Владимир": "Ярополк. Что вижду? Киев се есть. Горе мне! О горе! / Умерший единою, се уже повторе / Умрети чаю. Почто, плачевний удоле / Адский, послал мя еси семо! Сие поле / Большую скорбь и позор лютейший имеет: / Увидит мя Владимир и паки убиет. / Аще же и не может меч духа убити... / О граде тяжкий моим очесем! О злаго / Жилище разбойника! Добре таковаго / Князя достоин еси, аще болезнь чужда / Не болит тебе, аще болезнь чужда."

 

В-третьих. В рассматриваемый период частое использование староболгарских языковых средств в торжественных словах, в ораторской прозе, в панегирической поэзии, в стихах торжественных, в патетических драматургических сочинениях и т.д. приводит постепенно к формированию у них соответствующей коннотации, которая накладывается на их основное значение и начинает придавать оттенки торжественности, эмоционального подъема. К середине XVIII в. возникает определенная зависимость между староболгарскими языковыми единицами, предметом речи (напр., героические события, значимый предмет обсуждения и т.п.), отношением к нему (напр. благоговение, восторг и т.д.) и определенными жанрами (напр. оды, героические поэмы и др.).

 

В творчестве выдающихся русских писателей середины XVIII в. и его второй половины проводится не только отбор староболгарских языковых средств, но и осуществляется указанная зависимость их употребления от предмета речи, отношения к нему и жанров. Эти тенденции кодифицируются в теории М.ВЛомоносова о трех стилях русского литературного языка. Староболгарские и церковнославянские языковые единицы становятся одним из основных средств выражения в высоком стиле. Таким образом, изменяется статус староболгарских языковых средств. Из системообразующих (т.е. языковых средств, принадлежащих системе церковнославянского языка) они превращаются в стилеобразуюцие (т.е. отобранные языковые средства, которые употребляются в высоком стиле русского литературного языка).

 

 

188

 

См. употребление староболгарских языковых средств в первой половине XVIII в., когда они представлены как системообразующие, (т.е. они представлены в русской разновидности церковнославянского литературного языка), напр. в отрывке из сочинения Ф.Прокоповича "Владимир": "Аз первый прозрел его, яко лицемерно / Начат богом служити: слыши тайну странну. / Первие он ко богом и жерцом пространну / Име руку и, егда жертву приношаше, / Радость, праздник, торжество, веселие наши / Бе тогда: воли толсти и тучние крави / Убиваеми бяху и довольно страви / Не бози токмо, но и жерци имеяхом / И не токмо ни мало тогда не стужахом; / Но, - вируй ми, о княже! - жрец Перуна, бога, / Добре чрево исполнил от тука премнога".

 

См. употребление староболгарских языковых единиц в середине XVIII в., когда они редуцируются и используются как стилеобразующие языковые средства (т.е. характеризующие высокий стиль русского литературного языка), напр. в отрывке из героической поэмы М.В Ломоносова "Петр Великий": " Там нимфы по брегам в веселии ликуют, / И в осень зафиры между древами дуют; Вменяя, что лице земное расцвело. / Тогда возвел монарх веселое чело / К начальникам своих победоносных ратных, / Что видит в целости другов своих обратных. / Отрада всех живит, стократно выше бедств. / Отвсюду слышен глас желаний и приветств: "Уже нам, государь, твоими в запад персты / Врата для подвигов торжественных отверсты"..."

 

В-четвертых, в первой половине XVIII в. русская разновидность церковнославянского литературного языка остается одним из главных источников расширения лексических, фразеологических, стилистических и частично грамматических ресурсов русского языка и главным образом его письменно-литературной разновидности. Конкретные примеры приводятся в следующем параграфе.

 

Итак, русская разновидность церковнославянского литературного языка продолжает играть определенную роль в литературно-языковом развитии в первой половине XVIII в. и особенно в начале XVIII в. Намечаются языковые процессы, которые приводят к середине XVIII в. к объединению русской разновидности церковнославянского литературного языка с письменно-литературной разновидностью русского языка.

 

 

189

 

 

в) Повествовательно-исторический тип письменно-литературной разновидности русского языка в первой половине XVIII в.

 

В литературно-языковом развитии первой половины XVIII в. в России выделяется и функционирует, как и в предшествующий период, письменно-литературная разновидность русского языка, в составе которой в зависимости от функциональных сфер, системы жанров, от целевых установок и в первую очередь от отбора и организации языковых средств продолжается языковое расслоение и вычленение двух ее языковых типов (подсистем): историко-повествовательного и официально-делового.

 

Исследователи истории русского литературного языка по-разному характеризуют, как отмечалось, литературно-языковое развитие в первой половине XVIII в.

 

В.В.Виноградов, определяя периодизацию "истории народно-культурного или народного обработанного типа древнерусского литературного языка до середины XVII-начала XVIII в.", пишет, что "в это время народно-литературный тип особенно широко и многообразно вбирает в себя элементы живой народно-разговорной речи и вливается не только в простой, но и в посредственный, отчасти даже в сфере лексико-фразеологической - и в высокий стиль русского литературного языка XVII-XVIII веков" [209].

 

А.И.Горшков указывает на то, что в начале XVIII в. "оставалась открытой проблема лингвистической, организации текстов различных типов. А поэтому и тексты не объединялись в достаточно определенные типологические ряды, следовательно неясно вырисовывалась система подсистем литературного языка. Однако потенциальные возможности русского литературного языка Петровской эпохи были огромны. В некоторых сферах его употребления намечались зачатки принципиально новой

 

 

209. В.В.Виноградов. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка, с. 150-151.

 

 

190

 

лингвистической организации текста. Такими сферами были прежде всего повествовательная литература и научная (а также научно-популярная, техническая и учебная литература" [210].

 

Н.А.Мещерский подчеркивает, что "еще ярче стилистическая пестрота и неупорядоченность литературного языка Петровской эпохи обнаруживается при рассмотрении языка и стиля переводных и оригинальных повестей этого времени" [211].

 

Е.Г.Ковалевская отмечает, что "так называемое "посредственное наречие" используется не только в текстах деловой и научно-популярной литературы, но и в художественной литературе (светские переводные и оригинальные повести, драмы, зарождающаяся лирика)" [212], обращая внимание на то, что посредственное наречие "это новый тип письменного литературного языка, в котором уживались элементы церковнославянского языка, старого государственного приказного языка и элементы обиходной разговорной речи XVIII в." [213].

 

В.Д.Левин пишет, что "наибольшей пестроты и неупорядоченности достигает язык в светских жанрах художественной литературы - повести, лирике, переводных драматических произведениях" [214].

 

Все указанные констатации правдиво раскрывают сложный характер литературно-языкового состояния в первой половине (особенно в Петровскую эпоху) XVIII в., когда не только расширяется состав светской литературы, но возникают новые жанры, изменяется характер образования, устанавливаются контакты с западноевропейскими языками, появляются призывы к отказу от использования церковнославянского языка в светских сферах, когда отсутствуют филологические труды, регламентирующие

 

 

210. А.И.Горшков. Теоретические основы истории русского литературного языка., с. 138.

 

211. Н.А.Мещерский. История, русского литературного языка, с. 150.

 

212. Е.Г.Ковальевская. История русского литературного языка, с. 144.

 

213. Там же, с. 142.

 

214. В.Д.Левин. Краткий очерк истории русского литературного языка, с. 121.

 

 

191

 

литературно-языковые нормы, когда эти нормы отражают процессы переходного этапа языковой ситуации. Некоторые авторы считают даже, что в XVIII в. "утверждается в своих правах новый русский литературный язык" [215].

 

Анализ языка русской светской (оригинальной и переводной) повествовательной, исторической и другой подобной литературы первой половины XVIII в. показывает, что историко-повествовательный тип (народно-литературный тип) письменно-литературной разновидности русского языка все еще выделяется в его системе. Жанровые рамки этого типа (или подсистемы) продолжают расширяться. Наряду с различными повестями, в которых развиваются традиции демократической литературы второй половины XVII в., появляются истории (гистории - в значении повествования), романы, мемуары, исторические сочинения, комедии, бытовая и любовная лирика, народные исторически песни, пьесы, сатиры, записи народного творчества и т.д., напр. "Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли", "История о Александре, российском дворянине", "Езда в остров любви", "История российская" В.Н.Татищева, "Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина им самим описанная", сочинения И.Т.Посошкова "Завещание отеческое" и "О скудости и богатстве", сатиры А.Д.Кантемира, "Комедия о графе Фарсоне", "Комедия о Франталпее", стихотворения Д.А.Квашина, стихотворения "Буря море раздымает", "Уж как пал туман на сине море" и др., исторические песни "Ах, бедные головушки солдатские", "Как по матушке Москве" и др., стихотворения А.Д.Кантемира "О купиде", "К трекозе" и др., стихотворения и басни В.К.Тредиаковского "Прошение любви", "Ворон и лисица" и др.

 

Язык указанных светских сочинений, русский в своей основе, отличается известной нестабильностью норм, вариативностью языковых единиц. Но, как отмечалось, историко-повествовательный

 

 

215. Б.А.Успенский. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка, с.110.

 

 

192

 

(или народно-литературный) тип письменно-литературной разновидности русского языка на всех этапах своего существования остается более открытой подсистемой выражения, в которой свободно используются народно-поэтические и народно-разговорные, общеупотребительные и архаические, праславянские и иноязычные, староболгарские и церковнославянские и др. языковые средства.

 

См., напр., отрывок из "Истории о Александре, российском дворянине": "Александр, скоро на улицу побежал, и поровнясь с пасторскими полатами, устремился на все окна смотреть, и узрил ее в окне седящу, дивился красоте ея. Элеонора ж, узрев Александра, возмнила быть некоему шуту: того ради отворя окно, рече ему громко: "Чего, человече, желавши? Или мадел зданию снимавши?" Александр отвещал: "О желании моем скоро известна будишь!" И паки на квартиру возвратился и пришел посланной, девке подарил 20 червонных и просил, чтоб ему помощь учинила, как бы с государынею ея познаться. Она же обещала возможно вспомогание, а ради лучшего совета просила сроку до утра. Александр, опустя девку, размышлял много; способнейшего случая никоего не домыслился и был всю ночь в великом диспорате".

 

В некоторых сочинениях находит выражение стремление авторов к освобождению от архаизмов, от неупотребительных и труднодоступных староболгарских, западноевропейских и других заимствований, к более нормализированному, последовательному использованию русских народно-разговорных, народно-поэтических и общеупотребительных языковых средств. См., напр., отрывок из стихотворения "Уж как пал туман на сине море":

 

"Уж как пал туман на сине море,

А злодей-тоска в ретиво сердце.

Не сходить туману с синя моря,

Уж не выйти кручине из сердца вон.

Не звезда блестит далече во чистом поле,

Курится огонечек малешенек.

У огонечка разостлан шелковый ковер,

На коврике лежит удал доброй молодец,

Прижимает белым платком рану смертную,

Унимает молодецкую кровь горячую.

Подле молодца стоит тут его бодрой конь,

И он бьет копытом в мать сыру землю,

Будто слово хочет вымолвит хозяину:

Ты вставай, вставай, удал доброй молодец,

Ты садися на меня, на своего слугу;

отвезу я добра молодца в свою сторону

К отцу, к матери родимой, к молодой жене."

 

 

193

 

См. еще отрывок из романа "Езда в остров любви" (в переводе В.К.Тредиаковского): "Но когда мы хотѣли пристать къ одному острову, гдѣ мы думали отдохнуть и повеселиться, тогда встала превеликая буря, и вѣтръ такъ силнои, что онъ насъ бросилъ съ великою наглостїю къ другому берегу на противъ того, на которой мы хотѣли вытти. Насъ тамъ было чрезъ четири или пять часовъ, но потомъ оная буря затихла, и Солнце появилось на Небѣ такъ красно, что оно таково никогда небывало. А мы нашлися близко одного острова, у котораго берега украшены были очюнь прекрасными садами".

 

См. и отрывок из "Истории российской" В.Н.Татищева: "У грузинцовъ когда время родить приспеетъ посадят роженицу среди ізбы наковре, инеколико мусчинъ вшед кней съ саблями върукахъ машут и страсчаютъ доколе родить, мня что для страсчанія легче родить. Укалмыкъ случилось мне видеть прироженице, вкибитке неколико духовныхъ, которые часто, илекари бываютъ, и немного женшинъ призываютъ около кибитки по поставленному белому знаку множество народа собрався поютъ и кричатъ и чим знатнее роженица темъ более людей сходится исвеликимъ крикомъ ожидаютъ рожденіа".

 

Нет сомнения, что традиции историко-повествовательного типа письменно-литературной разновидности русского языка сохраняются и в первой половине XVIII в. Тогда появляются важные свидетельства о причинах отказа использования церковнославянского литературного языка (его русской разновидности) в различных жанрах русской (оригинальной и переводной) светской литературы, что допускается в Московский период (XIV-XVII вв.). Так, напр., в 1730 г., в предисловии к осуществленному им переводу романа французского писателя П. Тальмана "Езда в остров любви", В.К.Тредиаковский пишет: "На меня, прошу васъ покорно, не изволте погнѣваться, (буде вы еще глубокословныя держитесь славенщизны) что я оную не славенскимъ языкомъ перевелъ, но почти самымъ простымъ русскимъ словомъ, то есть каковымъ мы межъ собой говоримъ. Сие я учинилъ сльдующихъ ради причинъ. Первая: языкъ славенскои, у насъ есть языкъ церковной; а сия книга мирская. Другая: языкъ славенскои въ нынѣшнемъ вѣкѣ у нас очюнь темень,

 

 

194

 

и многия его наши читая не разумьютъ; а сия книга есть сладкая любви, того ради всьмъ должна быть вразумителна. Третия: которая вамъ покажется можетъ быть самая легкая, но которая у меня идетъ за самую важную, то есть, что язык славенскои нынѣ жестокъ моимъ ушамъ слышится, хотя прежде сего не толко я имъ писывалъ, но и разговаривалъ". Следовательно, в начале XVIII в. в среде филологов и литераторов наличие двух систем письменно-литературного выражения (церковнославянской и русской) не только осознается и признается, но и определяются признаки, которые обуславливают их различия: сферы (церковная - мирская), жанры (богослужебные - книги любви), доступность (темный славенский язык - вразумительный русский язык), качества (очень сильный, жесткий, жестокий славенский язык - простой природный русский язык).

 

Наличие указанных двух систем письменно-литературного выражения признается и другими общественными кругами в России в начале XVIII в. Так, напр., как подчеркивалось, В.Мусин-Пушкин, один из сторонников языковой политики Петра I, докладывает ему о переводе "книжки г. Еразма": "Я префекту приказал, чтобы исправил и речения б клал некоторые русским обходительным языком" [216]. Характерно в этом отношении распоряжение самого Петра I Синоду (1724 г.) о составлении Катехизиса: "... чтоб просто написать так, чтоб и поселянин знал, или на две: поселяном простяе, а в городах покрасивее для сладости слышащих" [217]. Я.В.Брюс, который составляет "Книгу лексикон, или Собрание речей по алфавиту с российского на голланский язык" (1717 г.), пишет Петру I: "И хотя... сыщутся не мало слов, не сходных с простым наречием и со иными лексиконы, однако ж я принужден был следовати лексикона" [218].

 

 

216. П.П.Пекарский. Наука и литература при Петре Великом. СПб., 1862, т. 2, с. 368.

 

217. Там же, т. 1, с. 181.

 

218. Там же, т. 1, с. 302.

 

 

195

 

В развитии историко-повествовательного типа письменно-литературной разновидности русского языка важную роль продолжают играть староболгарские языковые традиции.

 

Во-первых. Староболгарские языковые средства остаются важным источником пополнения ресурсов книжной лексики русского языка. См., напр., отрывок из книги И.Т.Посошкова "Завещание отеческое": "Намъ не золотомъ, ни серебромъ, ниже накладными волосами надобаетъ себя украшати, но паче подобаетъ намъ себя украшати въ воинъскомъ дѣле храбростію, въ судейскомъ дѣлѣ - правосудіемъ..., мастеровымъ же людемъ - въ тщателномъ художествѣ. Въ духовномъ же дѣлѣ паче всѣхъ воспомянутыхъ украшеній, украшатися благочестивою правою христіанскою древнею вѣрою; къ тому же украшатися книжнымъ ученіемъ, грамматическимъ и риторьскимъ, и философьскимъ разумомъ".

 

Во-вторых. Староболгарские языковые средства становятся одним из источников пополнения стилистических ресурсов русского языка. Они используются как стилистически выразительные средства (эпитеты, метафоры, сравнения и т.д.). См., напр., их употребление в переводе В.К.Тредиаковского "Езда в остров любви":

 

"Перестань жаловаться на нещастье, мои гласъ;

незабудь, и ты сердце, кручину на малъ часъ",

"Премногія красятъ цветы

Чрезъ себя прекрасный брегъ тои",

"Розы, тюлипы, жесмины

Благовонность испускаютъ",

"Всегда древа имѣють плоды свои спѣлы,

Вѣтви всегда зелены".

 

См. еще и оду В.К.Тредиаковского "Вешнее тепло":

 

"Прохлада майская надхнула;

Изчезъ мразъ, и трѣскуче зло",

"Среди насъ вѣкъ златый воскресъ;

Псарь в рощахъ намощенъ стрѣляетъ",

"Что ихъ жжетъ огнь любви жарчайшій;

Отъ яркой разности гласовъ".

 

В-третьих. В первой половине XVIII в. сохраняется и продолжается традиция использования староболгарских языковых средств в целях создания комического эффекта, экспрессии юмора, иронии, сатиры. См., напр., их употребление в сатирах А.Д. Кантемира:

 

"Епископомъ хочешь быть? Уберися въ рясу,

Сверхъ той тѣло съ гордостью риза полосата

Пусть прикроетъ, повѣсь цѣпь на шею отъ злата,

Клобукомъ покрой главу, брюхо бородою";

"Златой вѣкъ до нашего не дотянулъ роду;

Гордость, лѣность, богатство, мудрость одолѣло",

"Нѣтъ правды въ людяхъ, кричитъ безмозглый церковникъ;

Еще не епископъ я, а знаю часовникъ,

 

 

196

 

Псалтырь и посланія бѣгло честь умѣю,

Въ Златоустѣ не запнусь".

 

В-четвертых. Во многих из указанных сочинениях староболгарские языковые средства свободно используются в сочетании о разнообразными генетическими и стилистическими средствами. Это неизбежный этап в процессах разрушения двуязычия в литературной сфере и сложения единых норм в результате нормализации.

 

См., напр., употребление различных стилистических, генетических, архаических, новых языковых средств в "Гистории о российском матросе Василии Кориотском": "Новый, атаман Василий крикнул великим гласом: "Молодцы удалые, во фрунт!" И все разбойники - единым оком мигнуть - все во фрунт стали, и Василий нарошно пред ними, якобы что знает волшебное, взяв два замка большие, привязал к ногам своим и около всех разбойников обежал, поклонился и выставил бочку вина, всем по ковшу поднес. Тогда вси разбойники, между собою реша: "Хорош, братцы, наш атаман новой, лучше старого"..."

 

 

г) Официально-деловой тип письменно-литературной разновидности русского языка в первой половине XVIII в.

 

В первой половине XVIII в. продолжает функционировать и официально-деловой тип (подсистема) письменно-литературной разновидности русского языка, выделяясь сферами употребления, системой жанров, назначением, функцией и в первую очередь установленными языковыми чертами.

 

В специальных трудах по истории русского литературного языка этот вопрос рассматривается неоднозначно, во многих случаях бегло или вообще не ставится.

 

В.В.Виноградов отмечает, что в Петровскую эпоху "происходит резкое усиление значения разновидностей государственной, приказной речи, расширение сферы ее влияния. Заботы передового общества и правительства о "внятном" и "хорошем стиле" переводов, о сближении их с "русским обходительным языком", с "гражданским посредственным наречием", с "простым русским языком" отражали сложный процесс формирования

 

 

197

 

общерусского национального языка". [219] В.В.Виноградов обращает также внимание на то, что "из делового приказного слога при помощи разговорной речи постепенно вырастают новые стили научно-технических произведений, новые стили публицистической и повествовательной литературы" [220].

 

А.И.Горшков считает, что "наряду с интенсивным развитием литературного языка в Петровскую эпоху происходит дальнейшее расширение функций "делового языка", связанное с ростом значения и увеличением разновидностей деловых документов и деловой переписки" [221].

 

Н.А.Мещерский подчеркивает, что "в языке деловой письменности Петровской эпохи сосуществовали противоборствуя элементы старые, традиционные, и новые. К первым отнесем церковнославянские слова и формы, а также выражения из старомосковского языка приказов; ко вторым – малоосвоенные языком иноязычные заимствования (варваризмы), просторечие, черты диалектного словоупотребления, произношения и формообразования" [222].

 

А.И.Соболевский указывает на то, что "деловой язык петровского времени - живой язык образованного класса того времени, класса, к которому принадлежал царь и его двор. Он не. был чистым русским языком, таким чистым, каким был деловой язык в Москве XV-XVII вв. Он заключал в себе довольно много славянизмов, едва ли встречавшихся в живом употреблении, принадлежавших исключительно письменному" [223].

 

Ф.П.Филин высказывает соображения о том, что "вопреки утверждениям Б.О.Унбегауна, А.В.Исаченко и др. какой-либо пропасти,

 

 

219. В.В.Виноградов. Вопросы образования русского национального литературного языка. - В: Избранные труды. История русского литературного языка. М., 1978, с.193.

 

220. Там же, с. 194.

 

221. А.И.Горшков. Теоретические основы историй русского литературного языка, с. 139.

 

222. Н.А.Mещерский. История русского литературного языка, с. 149.

 

223. А.И.Соболевский. История русского литературного языка Л., 1980, с.118.

 

 

198

 

обрыва языковых традиций между древнерусской и московской деловой литературой и деловой письменностью XVIII и XIX-XX вв., как одной из сфер русского литературного языка, не было, хотя изменений, разумеется, произошло немало" [224].

 

Изучение языка русской официально-деловой письменности в первой половине XVIII в. свидетельствует о том, что в целом, независимо от различных частичных изменений, языковые традиции официально-делового типа (подсистемы) письменно-литературной разновидности русского языка сохраняются и развиваются и в рассматриваемый период. Сохраняются и расширяются как функциональные сферы, так и жанровая система официально-делового типа, который представлен не только в традиционных сферах и жанрах государства, права, администрации, военного и торгового дела, не и в газетном деле, а также частично в научно-популярней, технической, научной литературе, в различных описаниях, речах, трактатах, манифестах и т.д. См., напр., "Собрание законов Российской империи", "Письма и бумаги императора Петра Великого", "Письма русских государей и других особ царского семейства", "Ведомости", "Приемы циркуля и линейки", "Учение и практика артилерии", "Книга мирозрения", "Разговор у адмирала с капитаном о команде" К.Н.Зотова, "Брюсов календарь", "Артикул воинский", "Приклады, како пишутся комплименты разные", "Манифест о разрыве мира с Турцией" 1711 г., книга "О скудости и богатстве" и "Проект о школах" И.Т.Посошкова, "Разговор дву приятелей о пользе науки и училищ" В.Н.Татищева, "Реляции" и "Трактат о стихотворстве" А.Д.Кантемира, книга "Разговор между чуждестранным человеком и российски об ортографии", речь "О чистоте российского языка" и трактат "Новый и краткий способ к сложению российских стихов" В.К.Тредиаковского и др.

 

Основные лингвистические черты официально-делового типа (подсистемы) письмнно-литературной разновидности русского языка устойчиво сохраняются и в первой половине XVIII в.

 

 

224. П. Филин, Истоки и судьбы русского литературного языка, с. 279.

 

 

199

 

(русская языковая основа, частотность терминологической и конкретной лексики, новые грамматические формы и др.). См., напр., отрывок из "Ведомостей" (1703 г.): "Из Олонца пишут. Города Олонца, поп Иван Окулов, собрав охотников пеших с тысячу человек, ходил за рубеж в свейскую границу и разбил свейские Ругозенскую, и Гиппонскую, и Сумерскую, и Керисурскую заставы. А на тех заставах шведов побил многое число и взял рейтарское знамя, барабаны и шпаг, фузей и лошадей довольно, а что взял запасов и пожитков он, поп, и тем удовольствовал солдат своих. А достальные пожитки и хлебные запасы, коих не мог забрать, все пожег. И Соловскую мызу сжег и около Соловской многие деревни, дворов с тысячу, пожег же. А на вышеписанных заставах, по сказке языков, которых взял, конницы шведской убито 50 человек, пехоты 400 человек".

 

В изучаемый, период для официально-делового типа становится характерным и широкое использование заимствований из западноевропейских языков, которые употребляются свободно наряду с другими установленными языковыми средствами. См., напр., отрывок из книги К.Н.Зотова "Разговор у адмирала с капитаном": "Адміралскіи(ь) вопросъ. Когда не хочешь потерять много земли оборотомъ повѣтру, тогда как дѣіствовать надобно. Капитанскіи отвѣтъ(з). Потомъ когда кораблю сталъ приходить на другую сторону, тогда бізань роспусти и наполни заднія парусы и притягиваи ихъ шкуты и брасы, а передніми палоши покамѣстъ уже у задніхъ буліны натянутся".

 

Официально-деловой тип (подсистема) письменно-литературной разновидности русского языка подвергается дальнейшей литературной обработке. Во многих жанрах наблюдается более активное использование книжно-абстрактной лексики, старых лексических и грамматических единиц, староболгарских, народно-поэтических, художественно-выразительных средств, новых форм вежливости. См., напр., отрывок из "Трактата с стихотворстве" А.Д.Кантемира: "Государь мой! Я не знаю, для какой причины отправленный Вами книги въ прошломъ годѣ только на сей недѣлѣ ко мнѣ дошли; но вы из того изволите узнать, для чего я медлелъ удовольствовать желаніе ваше въ томъ, что касается до книжицъ подъ титломъ Новаго и краткаго способа къ составленію стиховъ русскихъ." "Нашъ языкъ, напротиву, изрядно отъ

 

 

200

 

славенскаго занимаетъ отмѣнныя слова, чтобъ отдалиться въ стихотворствѣ отъ обыкновеннаго простаго слога и укрѣпить тѣмъ стихи свои; также полную власть имѣетъ в преложеніи, которое не только стихъ, но и простую рѣчь украшаетъ".

 

См. и отрывок из "Проекта о школах" И.Т.Посошкова: "Для Россійская славы; наипачеж ради духовный пользы, довелось бы в Россіи состроить академия великая всехъ наук исполненная, дабы в великой Россіи, великая и академия была"... "Слышалъ я что крымскіе татарове дѣтей своих ни за какую вину не бьютъ дабы он былъ буявъ и безстрашенъ и сему мочно вѣрить что правда аще кто из младенчества в наказан и всзрастетъ той и до смерти будет бл҃гоговѣин, а кой в бестрашіи. возрастет тотъ таковъ уже и состарѣется яко младое древцо куды нахилишь туда и во старости криво будет".

 

В официально-деловом, типе, как и в других письменно-литературных разновидностях, устанавливается известная неустойчивость и неупорядоченность языковых норм в результате использования разнородных в генетическом, стилистическом, хронологическом и лингвистическом отношении средств (праславянских, русских, староболгарских, западноевропейских, народно-разговорных, народно-поэтических, книжных, новых и старых грамматических форм и т.д.). См., напр., отрывок из письма Петра Великого к генералу князю А.И.Репину: "Сегодня получил я ведомость о Вашем толь худом поступке, за чьто можешь шеею запълатить, ибо я чрезъ господина губернатора подъ смертью не велелъ ничего в Ригу пропускать. Но ты пишешь, что Огилвии тебе велелъ. Но я так пишу: хотя бъ и ангелъ, не точию сей дерзновенникъ и досадитель велелъ бы, но тебе не довълело сего чинить. Впреть же аще единая щепа пройдетъ, ей богомъ кленусь, без головы будешь".

 

Староболгарские языковые традиции в официально-деловом типе находят выражение в первую очередь в пополнении его лексических ресурсов. См., напр., отрывок из речи "О чистоте российского языка" В.К.Тредиаковского: "Ясно есть, что и трудности въ нашей должности не толь есть трудна, чтобъ побѣждена быть не возмогла. Одно тщаніе, одна ревность, одна неусыпность отъ насъ требуется. Можно жъ дать и способъ,

 

 

201

 

чѣрезъ который тщаніе, ревность и неусыпность непреминуемо имѣть мы будемъ"... "Впрочемъ, Господа, хотя и кажется мнѣ, что я нѣсколько доказалъ пользу, славу, и препобѣждаему трудность въ новой сей нашей должности; но всеконечно не знаю, приличнымъ и свойственнымъ ли словомъ сіе я исполнилъ".

 

Староболгарские языковые традиции обуславливают использование староболгарских языковых единиц и в определенных стилистических целях для выражения определенных коннотаций (торжественности, иронии и т.д.), ассоциаций с христианской религией, церквыо и т.д. См., напр., отрывок из книги И.Т.Посошкова "О скудости и богатстве": "Самъ г҃дь б҃гъ рекъ г҃ля, яко единъ рабъ не можетъ дву господамъ служити тако и воину, и инаго чина ч҃лвку, всякому, свой чинъ прямо вести а в другой предѣлъ не вступати"... "А аще г҃сдь б҃гъ у насъ в россійскомъ цр҃ствѣ, устроить сицѣ: еже судьи и всѣ правители будутъ кійждо управлять, свое дѣло с прильжаніемъ, а въ купечество не въступати: но токмо ихъ от обидников защищати такожде и военным людямъ, ни афицѣрамъ, ни салдатамъ в купечество не въступати".

 

Сохранение ряда архаических грамматических форм и лексических единиц тоже обусловлено воздействием староболгарских языковых традиций. Некоторые употребительные еще во ХVII в. формы, слова и обороты в изучаемый период начинают обособлятьтся как архаические, специфические "приказные", "канцелярские" элементы, напр. инфинитивные формы с суффиксом -ти, окончания полных имен прилагательных -аго, -ыя, книжные слова типа -глаголати, -нареченный, -пребывати, -воедино и т.д., различные архаические местоимения, наречия, частицы, союзы, союзные слова типа -аще, -бо, -вельми, -дондеже, -егда, -елико, -кои, -обаче, -оный, -понеже, -семо, -сице, -тако, -токмо, -яко и т.д. См., напр., отрывок из книги И.Т.Посошкова "О скудости и богатстве": "Аще такой краткоснои судъ будетъ ворам и разбоиникамъ то имъ страшнее жестоких смертей будетъ понеже кои разбоиникъ ни попадется то уже взвороту ему не будетъ"... "О семъ судьямъ велми надлежитъ пещися что бы в тюрмахъ колодниковъ не много было то бы добро ежели і единаго узника не было худая судьямъ похвала что колодников много деръжатъ".

 

 

202

 

Итак, официально-деловой тип и в первой половине XVIII века все еще выделяется как функционально и жанрово обособленная подсистема письменно-литературного выражения в системе русского языка. Староболгарские языковые традиции продолжают играть определенную роль в его развитии.

 

Обобщая, следует подчеркнуть, что в первой половине XVIII в. происходит известное нивелирование прежней обособленности различных видов (подсистем) письменно-литературного выражения (русской разновидности церковнославянского языка, повествовательно-исторического типа и официально-делового типа русского языка), представленных в богатой и разнообразной русской литературе. Все они связаны тем, что выполняют общую роль литературного языка, что обслуживают один и тот же языковой коллектив и представлены в его литературе. С другой стороны, они остаются до известной степени разграниченными, потому что выполняют различные функции, находят выражение в различных жанрах и сферах общественной жизни русского народа.

 

Но процесс постепенного нивелирования их противопоставленности, который возникает еще во второй половине XVII в., в первой половине XVIII в. расширяется и углубляется. Это нивелирование является результатом распространения общих лексических слоев на общей праславянской основе (русских, староболгарских, западноевропейских, греческих, латинских и др.), общих стилистических разрядов на стилистически нейтральной основе (книжных, народно-разговорных, народно-поэтических, стилистически меркированных, экспрессивных), на основе сохранения ряда общих праславянских грамматических форм, фонем, морфем и т.д. Взаимопроникновение языковых средств (общих и различных) указанных трех разновидностей письменно-литературного выражения (русской разновидности церковнославянского языка, историко-повествовательного и официально-делового типов русского языка) приводит постепенно к их сближению, к разрушению их целостности и противопоставления. Нарушается также функциональное и жанровое разграничение. Все это создает условия для формирования единой системы русского литературного языка, в которой объединяются, сливаются все разновидности (типы) письменно-литературного выражения.

 

 

203

 

2. Литературно-языковое развитие в середине и во второй половине XVIII в. и староболгарские языковые традиции

 

В русской литературе, в русской официально-деловой письменности первой половины и середины XVIII в. находит выражение, как указывалось, процесс нивелирования, сглаживания, обособленности упомянутых разновидностей (типов) письменно-литературного выражения (русской разновидности церковнославянского языка, историко-повествовательного и официально-делового типов русского языка). Этот процесс представлен неравномерно в различных видах и жанрах русской литературы и официально-деловой письменности рассматриваемой эпохи. Но принципы нивелирования языковой противопоставленности и разрушения целостности выделяемых разновидностей (типов) письменно-литературного выражения становятся общими. Это, с одной стороны, взаимопроникновение и взаимодействие разнородных языковых средств (праславянских, русских, староболгарских, западноевропейских и др., книжных, народно-разговорных, народно-поэтических, стилистически нейтральных и др., общеупотребительных, архаических, новых и др.). С другой стороны, это постепенное освобождение языковых средств от функциональной и жанровой зависимости.

 

См., напр., употребление разнородных языковых средств в переводном романе "История о Париже и Вене", в котором в целом выражаются нормы русской разновидности церковно-славянского литературного языка, но частично использованы русские и западно-европейские лексические единицы (наряду с праславянскими и староболгарскими), архаические, общеупотребительные и новые грамматические формы, книжные, абстрактные, народно-разговорные и народно-поэтические слова и обороты и др.:

 

"Во время бо свое дщер породи прекрасну,

Всякъ, вида, подобляше сию солнцу ясну.

Король же с кралевою зело рад бываше,

Яко толь прекрасную дочку свою зряше.

Благоволи оную абие крещати

И славное имя ей Вена даровати."

... "Тогда стецъ веліе торжество учреждаше,

Егда сынъ родися, имя Парижь нарицаше.

Когда же Ияковъ в дом королевской вхождая,

Сына же своего Парижа при себѣ вождая,

Политикам, церемоніям і всякаго благородных обычая,

Воинским регулам и стихотворным наукам обучая".

 

 

204

 

См. и отрывок из "Реляции" А.Д.Кантемира, в которой находят выражение нормы официально-делового типа письменно-литературной разновидности русского языка. В ней представлены частично староболгарские и западноевропейские слова, старые и новые грамматические формы, книжные и обиходные единицы: "На прошедшей недѣлѣ доносилъ я, что дѣло объ акцизѣ непріятной здѣшнему министерству имѣло конецъ. Тогда общее было мнѣніе, что другихъ слѣдствій оно имѣть не будетъ"... "Въ прошлую среду гишпанской посодъ имѣлъ у короля приватную аудіенцію, на которой жалобу приносилъ съ стороны своего государя, что два алшрійскіе корабля подъ протекціею аглинскихъ кораблей введены въ Гибралтаръ, въ чемъ аглинской командиръ поступалъ противно дружбы, на оное ему г-ну послу отвѣтствовано, что понеже дворъ гишпанской трудность чинить, чтобъ изъ гишпанскихъ провинцей потребныя провизіи привожены были въ Гибралтаръ, его англинское в-о надеется правильно поступать, защищая алшріицовъ, которые къ его гарнизону хлѣбъ привозятъ"

 

См. еще отрывок из "Гистории о российском матросе", в котором находят отражение нормы историко-повествовательного типа письменно-литературной разновидности русского языка. Но эти нормы характеризуются определенной нестабильностью в результате использования разнородных языковых средств: "Минувшу же дни по утру рано прибежал от моря есаул их команды и объявил: "Господин атаман, изволь командировать партию молодцов на море, понеже по морю едут галеры купецкие с товары". Слышав то, атаман закричал: "Во фрунт!" То во едину часа минуту все вооружишася и сташа во фрунт. Токмо российской матрос Василий единъ стоит без ружья особо, понеже не определен. Тогда разбойники реша атаману: "Что наш новоприемной товарищ стоит без ружья и не в нашем фрунте; извольте приказать оружие выдать". И атаман вскоре повеле ему оружия выдать"... "Василий, встав на коленки, рече: "Государыня, прекрасная девица, королевна, ты роду какого и како сими разбойники взята". И отвеща девица: "Изволь, милостивый государь, слушать, я тебе донесу"...".

 

 

205

 

В это время постепенно принимает все более очерченные формы другое противопоставление и обособление разнородных языковых средств, отбор и сочетание которых в различных видах литературы и официально-деловой письменности начинает определяться в зависимости от темы, предмета, содержания, от жанра и стиля.

 

 

а) Теоретическое обоснование в середине XVIII в. единой системы русского литературного языка с тремя ее стилями

 

В литературно-языковом развитии в России в середине XVIII в. созревает острая общественная необходимость в устранении основных противоречий, характерных для литературного языка, в его нормализации и кодификации.

 

Нивелирование обособленности, противопоставленности различных типов (разновидностей, подсистем) письменно-литературного выражения, взаимопроникновение их языковых средств., возникновение стилистической пестроты и неупорядоченности в их употреблении - все это приводит к постепенному распаду старой системы письменно-литературного двуязычия, системы типов (разновидностей, подсистем) церковнославянского и русского языков.

 

В недрах старой распадающейся письменно-литературной системы закладываются постепенна основы новой системы отбора и организации разнородных языковых средств.

 

Процесс складывания единого литературного языка на русской народной основе при сохранении всех жизнеспособных и необходимых староболгарских, западноевропейских и др.языковых средств сопровождается формированием других, новых дифференцированных его подсистем (разновидностей, типов, стилей). Этот процесс заканчивается лишь в первой половине XIX в. и на протяжении почти целого столетия (с середины XVIII в.) протекает в условиях действия противоречивых тенденций и попыток устранения основных противоречий, упорядочения и нормализации.

 

Г.О.Винокур подчеркивает, что "к середине XVIII в. благодаря усилиям теоретиков литературного языка, каковы Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов, в этот процесс в значительной

 

 

206

 

мере было внесено нормализующее начало, особенно заметно и плодотворно сказавшееся в литературной практике и теории второй половины века" [225].

 

Огромную роль в нормализации формирующейся системы единого литературного русского языка играет стилистическая теория и литературная практика М.В.Ломоносова. В своих трудах "Предисловие о пользе книг церковных в российском языке", "Российская грамматика", "Риторика" и др. выдающийся русский ученый и писатель с поразительным даром научного обобщения и филологическим проникновением определяет нормы и статус единого литературного языка и его трех стилей (подсистем).

 

М.В.Ломоносов имеет ясное представление и четко разграничивает русский язык в его письменно-литературной разновидности и церковнославянский литературный язык. В 1764 г. в отзыве о плане работы А.Л.Шлецера М.В.Ломоносов пишет: "Однако он (т.е. Шлецер - П.Ф.) поистине знает, сколько речи, в российских летописях находящиеся, разнятся от древнего моравского языка, на который переведено прежде священное писание, ибо тогда русский диалект был другой, как видно из древних речений в Несторе, каковы находятся в договорах первых русских князей с князями греческими. Тому же подобны законы Ярославовы, "Правда Русская" называемые, также прочие исторические книги." [226] Нелишне напомнить, что у многих современников М.В.Ломоносова, а также и у некоторых филологов XIХ-ХХ вв. отсутствует дифференцированный подход при изучении языка древнерусской и русской литературы и официально-деловой письменности. Определенная часть из них отождествляет церковнославянский литературный язык и письменно-литературную разновидность русского (и древнерусского) языка. Другая часть считает церковнославянский язык единственным литературным языком в эпоху Средневековья. Третья часть воспринимает автономное формирование литературного языка на русской народной основе.

 

 

225. Г.О.Винокур. Русский литературный язык во второй половине XVIII века. – В: Избранные работы по русскому языку, М., 1959, с.138.

 

226. М.В.Ломоносов. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1952., т.7, с.899.

 

 

207

 

М.В.Ломоносов относится с глубоким уважением к традициям церковнославянского литературного языка, обращая внимание на ряд существенных аспектов. В результате непосредственных контактов и через церковнославянский литературный язык русский язык обогащается достижениями греческой языковой культуры. "Сие богатство больше всего приобретено купно с греческим христианским законом, - пишет М.В.Ломоносов, - когда церковные книги с греческого языка на славенский для славословия божия. Отменная красота, изобилие, важность и сила эллинского слова коль высоко почитается, о том довольно свидетельствуют словесных наук любители"... "Ясно сие видеть можно вникнувшим в книги церковные на славенском языке, коль много мы от переводу ветхого и нового завета, поучений отеческих, духовных песней Дамаскиновых и других творцов канонов видим в славенском языке греческого изобилия и оттуду умножаем довольство российского слова, которое и собственным своим достатком велико и к приятию греческих красот посредством славенского сродно" [227].

 

М.В.Ломоносов специально подчеркивает, что "по важности освященного места церкви божией и для древности чувствуем в себе к славенскому языку некоторое особливое почитание, чем великолепные сочинитель мысли сугубо возвысит" [228]. Он рекомендует "всем любителям отечественного слова"... "дабы с прилежанием читали все церковные книги, от чего к общей и к собственной пользе воспоследует" [228]. В результате чтения книг церковных и знакомства с церковнославянским языком "всяк будет уметь разбирать высокие слова от подлых и употреблять их в приличных местах" и "отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков" [229].

 

М.В.Ломоносов постоянно разграничивает русский язык от церковнославянского, указывая на "пользу от книг церковных

 

 

227. М.В.Ломоносов. Предисловие о пользе книг церковных в российском языке. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1952, т.7, с. 587-588.

 

228. Там же.

 

229. Там же.

 

 

208

 

славенских в российском языке", выражая уверенность в том, что "российский язык в полной силе, красоте, и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится" [230]. С другой стороны, он предлагает упорядочение литературного языка на основе отбора и объединения наиболее целесообразных, нужных, важных и выразительных языковых средств церковнославянского языка (по существу его русской, разновидности) и письменно-литературного русского языка, считая, что "российский язык утвердится" именно "старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славенского языка купно с российском" [231].

 

Употребление церковнославянских и русских языковых средств, представленных в рамках единого русского литературного языка, ставится в зависимости от установленных норм выделяемых трех стилей в его системе.

 

В "Предисловии о пользе книг церковных в российском языке" М.В.Ломоносов пишет: "Как материи, которые словом человеческим изображаются, различествуют по мере разной своей важности, так и российский язык чрез употребление книг церковных по приличности имеет разные степени: высокий, посредственный и низкий. Сие происходит от трех родов речений российского языка. К первому причитаются, которые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю (т.е. праславянские слова - П.Ф.). Ко второму принадлежат, кои хотя обще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, господень, насажденный, взываю (т.е. староболгарские слова - П.Ф.). Неупотребительные и весьма обветшалые отсюда выключаются, как: обаваю, рясны, овогда, свене и сим подобны (т.е. архаические неупотребительные староболгарские слова - П.Ф.). К третьему роду относятся, которых нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, который, пока, лишь (это общеупотребительные праславянские слова; только слово лишь является собственно русским - П.Ф.).

 

 

230. Там же.

 

231. Там же.

 

 

209

 

Выключаются отсюда презренные слова, которых ни в каком штиле употреблять не пристойно, как только в подлых комедиях." [232]

 

Следовательно, на лексическом уровне языковую основу единого русского литературного языка составляют пласты общеупотребительной праславянской и русской лексики, а также вразумительные староболгарские лексические единицы, употребительные преимущественно в книжной сфере. В других своих трудах М.В.Ломоносов пишет и о западноевропейских словах, предлагая оставлять только те из них, которые усвоены русским языком и "в также пришли обыкновение, что будто бы они сперва в российском языке родились" [233]. За пределами лексики русского литературного языка М.В Ломоносов оставляет три группы слой: а) "неупотребительные и весьма обветшалые" староболгарские слова; б) русские "презренные слова"; в) "дикие и странные слова нелепости, восходящие к нам из чужих языков" [234].

 

Лексические пласты, составляющие лексическую основу единого русского литературного языка, оцениваются М.В.Ломоносовым через призму различных категорий: а) историко-генетической (т.е. выделяются праславянские, русские, староболгарские и западноевропейские лексические единицы); б) стилистической (т.е. "российский язык имеет разные степени: высокий, посредственный и низкий"); в) естетической (т.е. разные степени русский язык имеет "по приличности"; кроме того из разряда русских слов исключаются "презренные слова"); г) понятийной (т.е. выделяются староболгарские вразумительные слова, а также западноевропейские); д) хронологической и нормативной (т.е. разграничиваются общеупотребительные, малоупотребительные, неупотребительные и обветшалые слова) [235].

 

М.В.Ломоносов нормализирует литературный язык, обозначая его термином "российский язык", разграничивает в его системе три стиля и, что исключительно важно, определяет нормы

 

 

232. Там же, с. 588-589.

 

233. Там же, с. 608.

 

234. Там же, с. 588-591.

 

235. Там же.

 

 

210

 

этих стилей, указывает на принципы отбора и сочетания различных языковых средств, устанавливает зависимость между языковыми средствами, темой, (предметом) и жанром. В "Предисловии о пользе книг церковных в российском языке" он подчеркивает: "От рассудительного употребления и разбору сих трех родов речений рождаются три штиля: высокий, посредственный, и низкий. Первый, составляется из речений славенороссийских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразумительных и не весьма обетшалых. Сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются"... "Средний стиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностью, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова, однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость"... "Сим штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия"... "Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных. Низкий штиль принимает речения третьего рода, то есть которых нет в славенском диалекте, смешивая со средним, а от славенских обще не употребительных вовсе удаляться по пристойности материй, каковы суть комедии, увеселительные эпиграмы, песни, в прозе - дружеские письма, описания обыкновенных дел. Простонародные низкие слова могут иметь в них место по рассмотрению" [236].

 

В "Российской грамматике" и частично в "Риторике" М.В. Ломоносов регламентирует орфоэпические, акцентологические и грамматические нормы установленных трех стилей. Эти регламентации подчиняются его основной концепции, что система литературного языка русской нации основывается на синтезе нужных,

 

 

236. Там же, с.589.

 

 

211

 

общепринятых, жизнеспособных и выразительных русских и церковнославянских языковых средств.

 

Изучение роли староболгарских языковых традиций в литературно-языковом развитии, середины и второй половины XVIII в. соприкасается именно с процессами нормализации литературного языка, которые находят выражение в трудах М.В.Ломоносова и в сочинениях выдающихся русских писателей, ученых и других деятелей русской культуры.

 

Со староболгарскими языковыми традициями непосредственно связано обособление и выделение высокого стиля единого русского литературного языка. По учению М.В.Ломоносова, как упоминалось, языковую основу высокого стиля составляют праславянские и староболгарские языковые средства (т.е. языковые средства церковнославянского литературного языка), специально отобранные и кодифицированные. Ломоносов регламентирует использование тех староболгарских лексических единиц, "кои хотя обще употребляются мало и особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны". Он приводит такие примеры, как: отверзаю, господень, насажденный, взываю, но изучение языка сочинений Ломоносова свидетельствует об использовании значительного пласта подобных староболгарских лексических единиц, напр.

богиня, божество, блаженство, бесконечный, брег, бездна, воздвигать, владетель, величество, воздыхать, вознести, власть, владычество, внимать, возгласить, восхищать, восстенать, врата, вселенная, град, глас, гласить, глад, дщерь, дерзостный, древо, десница, естество, един, златые, изваянный, мраз и т.д. (в героической поэме "Петр Великий").

См. еще использование подобных лексических единиц в "Оде Екатерине Алексеевне":

богиня, благостыня, блаженный, блаженство, благоволить, благословить, благословенный, брег, божественный, вышний, восходящий, возвысить, воздвигнуть, вознести, воззреть, возбудить, великодушный, воссиять, восхищенный, владычество, врата, владетель, глас, гордыня, денница, десный, дщерь, добродетель, единодушный, един, здравие, златые, злак, источник, изувер, класы, младый, множество, ограждать, обогащение, обращать, премудрость, предвидеть, пребыть, просвещать, рождение, священный, сокращать, союз, сладкогласный, торжествовать, храбрый, член и т.д.

 

 

212

 

М.В.Ломоносов определяет и место обширного слоя староболгарских лексических единиц, которые не проникли в систему письменно-литературной разновидности русского языка, подчеркивая: "неупотребительные и весьма обветшалые отсюда выключаются, как сбаваю, рясны, овогда, свене и сим подобные" [237].

 

В высоком стиле нормой признаются еще:

а) оканье (т.е. сохранение безударного -о, напр. хорошо);

б) отсутствие перехода -е в -о под ударением перед твердыми согласными (т.е. орел, а не орёл);

в) сохранение различий между -ѣ и -е;

г) фрикативное произношение -г;

д) ударения типа: высòко, избрàн, дàры;

е) окончание -а в род.пад. ед.ч. м.р. (напр. трепета);

ж) окончание -е (-ѣ) в местн.пад. ед.ч.м.р. (в поте);

з) формы сравнительной и превосходной степени прилагательных на -ейший, -айший, -ший;

и) сохранение архаических форм числительных (типа четырдесятый, вторыйнадесять);

к) причастия, а также деепричастия на -а;

л) употребление оборота "дательный самостоятельный" [238].

 

М.В.Ломоносов не только отбирает и регламентирует состав староболгарских языковых средств высокого стиля, но и уточняет жанры, как отмечалось, "сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаические речи о важных материях".

 

Таким образом, староболгарские языковые единицы начинают играть роль стилеобразующих средств, являясь одним из признаков высокого стиля русского литературного языка середины и второй половины XVIII в. Следует заметить, что стиль (или штиль) в стилистической теории М.В.Ломоносова - это "целесообразно организованная и общественно осознанная система языковых средств" [239], что целью этой теории является "выработка такого описания, - как с основанием подчеркивает В.П.Вомперский, - с помощью которого можно представить "штили" литературного языка в виде системы или точнее говоря, системы систем (высокий, средний, низкий "штили")" [240].

 

 

237. Там же, с. 589.

 

238. М.В.Ломоносов, Полное собрание сочинений, т.VII.

 

239. В.П.Вомперский. О понятии "штиля" в стилистической теории М.В.Ломоносова. - В: Вопросы стилистики. М., 1966, с.50.

 

240. Там же, с.47.

 

 

213

 

См., напр., отрывок из "Оды на день тезоименитства великого князя Петра Феодоровича" М.В.Ломоносова:

 

Возвысится, как кедр высокий,

Над сильных всех твоя глава;

Ты, как змию, попрешь пороки.

Пятой наступишь ты на льва.

...

Прострешь свои державны длани

Ко вышнему за нас в церквах

Покажешь меч и страх в день брани,

Подобно как твой дед в полках.

Премудрость сядет в суд с тобою,

Изгонит лесть и ков с хулою.

И мужество твои чресла

Скрепит для общей нашей чести,

Защитит нас к противных мести,

Дабы исторгнуть корень зла.

 

См. и отрывок из героической поэмы М.ВЛомоносова "Петр Первый":

 

Тогда возвел монарх веселое чело

К начальникам своих победоносных ратных,

Что видит в целости другов своих обратных.

Отрада всех живит, стократно выше бедств.

Отвсюду слышен глас желаний и приветств:

"Уже нам, государь, твоими в запад персты

Врати для подвигов торжественных отверсты".

 

См. еще и отрывок из "Поздравительного письма Г.Г.Орлову" М.В.Ломоносова:

 

Предводит польза их и следует успех.

Стократно счастливы ее под кровом нивы,

Где лавры собрал Петр, она садит оливы,

Возносят грады там в веселии главы;

О как красуетесь, Балтийски бреги, вы!

Тритоны с нимфами там громко восклицают.

 

 

214

 

Значение староболгарских языковых традиций определяется и тем, что они играют определенную роль как стилеобразующие средства, хотя и с известными ограничениями, и в среднем стиле. В связи с этим приходится напомнить еще раз соображения М.В.Ломоносова, который пишет: "средний штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские в высоком штиле употребительные, однако с некоторою осторожностию, чтобы слог не казался надутым" [241].

 

Очень сложно установить инварианты среднего стиля, в том числе и состав "речений славенских", так как моделирование норм среднего стиля затрудняется наличием разнообразных вариантных единиц и элементов высокого и низкого стилей. [242] М.В. Ломоносов рекомендует "сим штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия. Однако может и первого рода штиль иметь в них место, где потребно изобразить геройство и высокие мысли" [243]. Несомненно, он и в среднем стиле устанавливает зависимость между темой, предметом речи, содержанием (т.е. изображение геройства, высокие мысли) и староболгарскими языковыми средствами. Мы могли бы определить состав этих средств в среднем стиле, принимая во внимание сочинения Ломоносова и то, что к среднему стилю он относит еще стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги, элегии, "описания дел достопамятных и Учений благородных".

 

См., напр., в "Письме о пользе стекла" М.В.Ломоносова:

агнец, безвредный, бисер, брег, брань, блаженный, благословенный, безбедный, бесплодный, безмерный, божественный, благоговение, вещь, вознести, воздух, враны, враг, вред, веселие, воздвигнуть,

 

 

241. М.В .Ломоносов. Предисловие о пользе книг церковных, с.590.

 

242. Н.И.Толстой. Роль древнеславянского литературного языка в истории русского, сербского и болгарского литературных языков XVII-XVIII вв. - В: Вопросы образования восточнославянских национальных языков. М., 1962, с.11.

 

243. М.В.Ломоносов. Предисловие о пользе книг церковных, с.590.

 

 

215

 

вселенная, величество, восстать, глас, глава, горящий, глад, град, драгой, единство, естественный, жертва, жрец, здравие, злато, златый, искусство, искусный, изрыть, краткий, лицемеры, мраз, шадость, мрак, невежда, облаки, оный, обратньй, отвращать, обращать, премудрость, пламень, полунощный, пища, предать, помощь, пребывать, прекрасный, посрамить, предел, пространство, рождать, разумный, страна, сонмище, средина, сребреный, твердь, учредить, хранить, храниться, хлад, храмина, чрез, члены и др.

 

См. в связном тексте "Письма о пользе стекла":

 

Венцы врагам корысть, и плоть их вранам пища!

И кости предков их из золотых гробов

Чрез стены подают к смердящим трупам в ров!

С перстнями руки прочь и головы с убранства.

Секут, несытые и златом и тиранством.

Иных, свирепствую, в средину гонят гор

Драгой металл изрыть из преглубоких нор.

Смятение и страх, оковы, глад и раны,

Что наложили им в работе их тираны,

Препятствовали им подземну хлябь крепить,

Чтоб тягота над ней могла недвижна быть.

Обрушилась гора! Лежат в ней погребенны

Бесчастные! или поистине блаженны.

 

В изучаемый, период протекает и другой, процесс, характеризующийся известной эволюцией староболгарских языковых единиц, которые выполняют роль стилеобразующих языковых средств в высоком и частично в среднем стилях русского литературного языка. На базе отобранных и закрепленных в русской литературе и официально-деловой, письменности староболгарских языковых единиц (наряду с другими разрядами слов) формируется пласт стилистически маркированных, художественно-выразительных, экспрессивных средств. Постепенно возникает расслоение в составе староболгарских языковых единиц в процессе их употребления в различных видах и жанрах литературы и письменности с различной целевой установкой, и разнообразным словесным окружением. Староболгарские языковые единицы используются уже не только

 

 

216

 

как стилеобразующие средства, характеризующие высокий стиль и частично средний, но и как стилистические, как носители многообразных оттенков экспрессивности (торжественной, лирической, юмористической и т.д.). В недрах классицизма зарождаются и получают в дальнейшем возможность самостоятельного развития новые стилистические категорий, напр. пиитизмы, поэтизмы, иронизмы, историзмы, канцеляризмы [244], в которых староболгарские языковые единицы занимают важное место. Наряду с этим в их составе постепенно обособляются разряды, которые пополняют ресурсы стилистически нейтральной, книжной, разговорной, просторечной, жаргонной, и даже диалектной лексики.

 

Со староболгарскими языковыми традициями связан процесс проникновения в систему лексики формирующегося единого русского литературного языка обширного пласта староболгарских лексических единиц. Они вступают в определенные взаимоотношения с остальными лексическими единицами этой системы. Между ними устанавливаются системные связи, которые обуславливают возникновение различных семантических изменений в составе староболгарских лексических единиц. В рассматриваемый период четко выделяются некоторые процессы и типы семантических изменений [245]:

 

а) возникновение или расширение полисемии (напр. адский, веяние, волшебный, двойственный, грехопадение, иссыхать, качество, насыщать, отрасль, празднование, размерять, славословить, убожество, член, хищник и пр.);

 

б) закрепление переносно-отвлеченных значений (напр. бесплодный, возбуждать, воспитание, восстание, гражданин, единица, жупел, златоуст, извлекать, кумир, младенец, насыщать, откровение, первобытный, рабский, страж, торжество, фарисейский, чуждый и др.);

 

в) сокращение или разрушение полисемии (напр. бремя, воздержать, глас, естество, жребий, здание, изречение, кропление, мечтание, насыщение, отрицание, пещера, разум, среда, торжище, умащать и др.

 

 

244. В.В.Замкова. Славянизм как стилистическая категория в русском литературном языке XVIII в., Л., 1975.

 

245. П.Филкова. Типы семантических изменений староболгарских слов в лексике русского литературного языка. - Болгарская русистика, 1989, № 2.

 

 

217

 

г) перестройка семантической структуры (напр. алчный, благоверный, бытие, вождь, вкус, время, вселенная, гражданство, единство, жертва, зрение, искус, книжник, мощный, немощный, сглашение, общество, область, правоверие, раскол, священный, течение, упразднять, художник, чуждый, юродивый и др.);

 

д) появление теологических значений (напр. благодать, вознесение, грамматик, дароносец, единственный, жертвенник, здравие, искус, кощунствовать, лик, многогрешный, неправедный, омовение, послушание, рождение, странник, таинство, упокойный, шествие и др.) [246];

 

е) действие секуляризации (напр. ангельский, божество, воплощение, грехопадение, демонский, еретический, жрец, законник, исповедь, казнь, мученик, освящение, праведник, риза, святыня, троица, целование и др.);

 

ж) развитие художественно-синонимических значений (напр., с одной стороны, беспутный, варварский гробокопатель, двойственный, жидовский, ехидный, животное, змий, истреблять, книжный, лихоимец, молчальник, нравный, окаяние, праздный, рабство, смрад, тление, угодник, хищник, язычник и др.;

с другой стороны, бесценный, восхищение, дерзновение, естественный, жертвенный, изваяние, изящный, кумир, мужественный, обаяние, пророк, райский, святыня, трезвый, художество, чудотворец, явление и т.д.);

 

з) семантическое заимствование и семантическая индукция (напр. влияние, возбуждение, гражданский, дух, испытание, мужественный, нераздельный, отвлеченным, просвещать, развлечь, совещать(ся), течение, чувственный и пр.);

 

и) семантическое взаимодействие (напр. будущий, главный, издать, искупление, отверзти, обратный, предать, преступить, течение и др.);

 

к) целостное изменение семантической структуры (напр. алчба, блажить, воспитание, главный, давление, заблуждать, изверг, клеврет, мытарство, надлежащий, общежитие, похищать, разврат, средство, творительный, уродстве, юнец и др.);

 

 

246. П. Филкова. Типы семантических изменений староболгарских слов в лексике русского литературного языка. – Болгарская русистика, 1989, № 2,3;

Е.С.Копорская, Семантическая история славянизмов в русском литературном языке нового времени. М., 1988.

 

 

218

 

л) процесс энантиосемии (напр. блаженный, брань, изменить, лестный, маститый, оглашение, помазать, прельщать, угодник, учреждение, хитрость, художник, язычник и др.) [247].

 

Староболгарские языковые традиции обуславливают проникновение в систему лексики русского литературного языка XVIII в. значительного слоя лексических единиц, которые в результате различных семантических изменений, семантической дифференциации подвергаются процессу специализации, терминологизации, напр.

бытие, вещество, вещь, вещный, вкус, владычество, влияние, воззрение, внешний, вопрос, время, всеобщий, гражданин, гражданский, движение, действие, деяние, естество, житие, здравый, искусство, низвергать, область, обращение, общение, общество, общий, отвлеченный, плоть, предел, просвещение, развитие, существо, телесный, учреждение, член и др. [248]

 

Итак, в середине XVIII в. М.В.Ломоносов осуществляет жизненно необходимую кодификацию русского (российского) литературного языка, исходя из реально установившихся тенденций литературно-языкового развития в условиях изменения характера церковнославянско-русского двуязычия.

 

Церковнославянский литературный язык (в генетическом отношении русская редакция староболгарского литературного языка), изигравший важную роль в литературно-языковом развитии Киевской и Московской Руси, постепенно сужает сферы функционирования. Он употребляется в богослужении, богословии, является обязательным предметом школьного преподавания, в различных видах и жанрах христианской богослужебной, нравоучительной и др. литературы.

 

Русская разновидность церковнославянского литературного языка (книжно-славянский тип или славянорусская разновидность) определяется М.В.Ломоносовым как языковая основа высокого стиля русского (российского) литературного языка.

 

Письменно-литературная разновидность русского языка (дошедшая в историко-повествовательном и официально-деловом типах)

 

 

247. П.Филкова. Типы семантических изменений староболгарских слов в лексике русского литературного языка. - Болгарская русистика 1989, № 3.

 

248. В.В.Веселитский. Отвлеченная лексика в русском литературном языке XVIII-начала XIХ в., М., 1972.

 

 

219

 

неуклонно расширяет сферы функционирования, проникая в различные области общественной жизни (в светскую литературу, в науку, образование, искусство, политику и т.д.). В этой письменно-литературной разновидности (подсистеме) русского языка М.В.Ломоносов расчленяет два стиля: средний и низкий.

 

В результате кодификационной деятельности М.В.Ломоносова регламентируются отбор и сочетание языковых средств русского (российского) литературного языка, жанры литературы, сферы его употребления. Все регламентации подчиняются основной концепции М.В.Ломоносова, что систему литературного языка необходимо строить на основе синтеза употребительных, нужных, понятных и жизнеспособных праславянских, русских, церковнославянских и западноевропейских языковых средств. Отобранные староболгарские языковые средства становятся в русском (российском) литературном языке стилеобразующим единицами, т.е. характерными чертами высокого стиля и частично - среднего. В системе церковнославянского литературного языка они остаются системообразующими средствами.

 

М.В.Ломоносов, как упоминалось, обозначает систему литературного языка с его тремя стилями термином российский язык, природный язык. См.: "Высоким штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церковных" [249]. В российском языке "великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка" [250]. М.В.Ломоносов приветствует усилия тех, кто "к прославлению отечества природным языком усердствуют, ведая, что с падением оного безыскусных в нем писателей немало затмится слава всего народа" [251].

 

Некоторые авторы пишут о формировании нового русского литературного языка в Ломоносовский период. Но литературно-языковая

 

 

249. М.В.Ломоносов. О пользе книг церковных в российском языке, с. 539.

 

250. М.В.Ломоносов. Российская грамматика, с.391-392.

 

251. М.В.Ломоносов. О пользе книг церковных..., с. 591.

 

 

220

 

практика ясно свидетельствует о том, что староболгарские языковые традиции и традиции письменно-литературной разновидности русского языка сохраняются, а не обрываются.

 

Новым являются, с одной стороны, объединение регламентированной русской разновидности церковнославянского литературного языка с регламентированной письменно-литературной разновидностью русского языка в рамках единой системы литературного языка, с другой стороны, отбор, организация и общественная осознанность системы языковых средств, системы трех стилей литературного языка. В.Д.Левин с основанием пишет, что "весь пафос теории Ломоносова заключается в утверждении литературных прав русского языка и ограничении церковнославянской стихии, определении ее истинной - весьма почтеной, но все же ограниченной - роли в системе русского литературного языка" [252]. Действительно, в высоком стиле сохраняется не целостная система церковнославянского литературного языка, а только отобранные употребительные и вразумительные его языковые средства. Русский язык в своей письменно-литературной форме представлен в широких рамках среднего и низкого стилей. В процессы бурного развития русской светской литературы и официально-деловой письменности средний и низкий стили подвергаются дальнейшей литературной обработке.

 

Процесс сложения единых норм русского национального литературного языка находит свое блестящее завершение в первой половине XIX в. в творчестве выдающихся русских писателей, критиков, ученых, деятелей науки, культуры, искусства и особенно в творческом гении А.С.Пушкина.

 

 

б) Теория трех стилей и художественно-речевая практика во второй половине XVIII в.

 

Теория трех стилей регламентирует и кодифицирует в основных чертах нормы русского (российского) литературного языка середины XVIII в. Эти нормы находят отражение и выражение и в

 

 

252. В.Д.Левин. Краткий очерк истории русского литературного языка, с. 132.

 

 

221

 

русской литературе и официально-деловой письменности второй половины XVIII в.

 

Нормы высокого стиля воплощаются в одной или другой степени в различных одах, героических поэмах, панегириках, похвальных словах, торжественных речах, в произведениях церковного красноречия, вообще „в прозаических речах о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются", по словам Ломоносова. В зависимости от этого к высокому стилю практически могут относиться и некоторые научные и публицистические сочинения, а также трагедии. Лексический состав таких жанров в основном совпадает с нормами, указанными Ломоносовым в его рассуждении "О пользе книг церковных в российском языке", а грамматический состав - с. нормами, которые обобщаются в его "Российской грамматике".

 

Староболгарские языковые традиции находят выражение прежде всего в том, что в указанных жанрах широко используются лексические единицы, относящиеся к древнеболгарским и церковнославянским источникам. Они все еще сохраняются как стилеобразующие средства, характеризующие высокий стиль русского литературного языка второй половины XVIII в., напр. трагедии "Дмитрий Самозванец", "Мстислав" и "Синав и Трувор" А.П.Сумарокова, трагедии "Росслав", "Вадим" и "Дидон" Я.Б.Княжина, "Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления" Д.И.Фонвизина, трактат П.А.Плавильщикова "Нечто о врожденном свойстве душ российских", поэма "Елисей" В.И.Майкова, "Ода на войну с турками" В.П.Петрова, эпическая поэма "Россияда" и трагедия "Венецианская монахиня" М.М.Хераскова, оды, поэмы и стихотворения Г.Р.Державина "Фелица", "На взятие Измаила", "Водопад", "На смерть князя Мещерского" и др., философские и публицистические сочинения "О человеке", "О самодержавстве", "Беседа о том, что есть сын отечества", ода "Вольность", стихотворение "Осмнадцатое столетие" и др. А.Н.Радищева и т.д.

 

См., напр., отрывок из поэмы В.И.Майкова "Елисей или раздраженный Вакх":

 

Ах, нет, я пред тобой грешу, любезна муза,

С невеждами отнюдь не ищешь ты союза,

Наперстники твои знакомы между нас;

Единого из них вмещает днесь Парнасе,

 

 

222

 

Другие и теперь на свете обитают,

Которых жительми парнассикими считают.

Итак, полезнее, мне мнится, самому

Последовати их рассудку и уму.

 

См. и отрывок из оды "Фелица" Г.Р.Державина:

 

Богоподобная царевна

Киргиз-кайсацкия орды,

Который мудрость. несравненна

Открыва верные следы

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

Где роза без шипов растет.

Где добродетель обитает!

Она мой дух и ум пленяет;

Подай найти ее совет.

 

См. еще отрывок из трактата А.Н.Радищева "Беседа о том что есть сын отечества": "Не все рожденные в отечестве достойны величественного наименования сына отечества (патриота). Под игом рабства находящиеся не достойны украшаться сим именем. Поудержись, чувствительное сердце, не произноси суда твоего на таковые изречения, доколе стоиши при праге. - Вступи и виждь! Кому не известно, что имя сына отечества принадлежит человеку, а не зверю или скоту или другому бессловесному животному? Известно, что человек существо свободное, поелику одарено умом, разумом и свободною волею, что свобода его состоит в избрании лучшего, что сие лучшее познает он и избирает посредством разума".

 

См., также, отрывок из трагедии "Вадим Новгородский" Я.Б.Княжина:

 

Чего ж я жду?... О дщерь, несчастна и любезна!

Когда Отечеству жизнь наша бесполезна,

Став праздными его свидетельми оков,

Нам ползать ли в толпе тирановых рабов?...

Ты плачешь, горестью моею поражена?

Не плачь! утеха есть несчастным откровенна!

Она для робских душ ужасна и горька,

Великодушию приятна и сладка:

 

 

223

 

Не быть, престать сей свет - тиранов жертву - видеть;

Смерть благо, ежели жизнь должно ненавидеть!

 

Подобные сочинения дают богатый материал для изучения характерных особенностей высокого стиля в эпоху расцвета русского классицизма, для выявления состава староболгарских языковых средств, которые получают распространение в русском литературном языке именно благодаря высокому стилю.

 

Ресурсы высокого стиля стали одним из важных источников пополнения состава языковых средств революционной гражданской поэзии декабристов, Пушкина, Лермонтова и др., а также публицистики революционных демократов. Определенные староболгарские лексические слои сохраняются и обособляются как стилистические средства для выражения экспрессии торжественности, риторичности, патетичности, приподнятых чувств и эмоционального напряжения. В таких целях они используются многими русскими и советскими писателями и публицистами XIX и XX вв., что будет проанализировано в следующих разделах.

 

Староболгарские языковые единицы в сильно редуцированном составе остаются стилеобразующим средством и в среднем стиле русского литературного языка второй половины XVIII в.

 

Жанровые рамки и языковой состав среднего стиля особенно широки. В нем находит выражение сложное взаимодействие и взаимопроникновение книжных, стилистически нейтральных и народно-разговорных средств, праславянских, русских, староболгарских, западноевропейских и других лексических единиц и т.д. В литературно-художественной практике средний стиль находит наиболее полное отражение, с одной стороны; в сфере художественной литературы, напр. в стихотворениях, в театральных сочинениях, в сатирических произведениях, в элегиях, эклогах, в оригинальных и переводных повестях и романах, отчасти даже в комедиях (при изображении положительных персонажей); с другой стороны, в научной, научно-популярной, исторической, литературно-критической, общественно-политической, официально-деловой и др. оригинальней и переводной литературе.

 

Образцы среднего стиля представлены в элегиях, эпистолах, эклогах и сатирах А.П.Сумарокова, в стихотворной повести "Душенька" и других работах И.Ф.Богдановича, в сатирико-бытовых

 

 

224

 

повестях "Пересмешник или славенские сказки", "Пригожая повариха", "Самозванец Гришка Отрепьев"; в сатирической поэме и других работах М.Д.Чулкова; в литературно-критическом "Опыте исторического словаря о российских писателях"; в сатирических произведениях в журналах "Трутень", "Живописец" и пр. Н.И.Новикова; в романах Ф.А.Эмина; в трудах Н.Н.Поповского, А.А.Барсова, Д.С.Аничкова, Я.П.Козельского, И.А.Третьякова, С.Е.Десницкого и др.; в статьях и трактатах деятелей "Вольного экономического общества", напр. "О земледелии" И.М.Комова; в географических описаниях И.И.Лепехина, Н.Я.Озерецкого. В.Ф.Зуева и др.; в переводных сочинениях, напр. "Диэтика", "Чудеса натуры", "Письма о разных физических и филозофических материях" Д.Эйлера и т.д.

 

См., напр., отрывок из сатиры А.П.Сумарокова "О благородстве":

 

Сию сатиру вам, дворяня приношу

Ко членам перьевым я отечества пишу.

Дворяня без меня свой долг довольно знают;

Но многие одно дворянство вспоминают,

Не помня, что от баб рожденных и от дам

Без исключения всем праотец Адам...

... Пойди и землю рой или руби дрова:

От низких более людей не отличайся

И предков титлами уже не величайся

Сей Павла воспитал, достойного корон!

Дабы подобен был Екатерине он;

С Спиридоновым валы Орловы пребегают

И купно на ведах с ним пламень возжигают.

 

См. еще отрывок из стихотворения Г.Р.Державина "Приглашение к обеду":

 

Приди, мой благодетель дивный,

Творец чрез двадцать лет добра!

Приди, - и дом, хоть не нарядный,

Без резьбы, злата и сребра,

Мой посети; его богатство –

Приятный только вкус, опрятство

И твердый мой, нельстивый нрав.

 

 

225

 

Приди от дел попрохладиться.

Поесть, попить, повеселиться

Без вредных здравию приправ.

Не чин, не случай и не знатность

На русской мой простой обед

Я звал, одну благоприятность;

А тот, кто делает мне вред,

Пирушки сей не будет зритель.

Ты, ангел мой, благотворитель

Приди - и насладися благ.

 

См. и отрывок из статьи А.И.Радищева "О самодержавстве": "Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние. Мы не токмо не можем дать над собой неограниченной власти; но ниже закон, извет общия воли, не имеет другого права наказывать преступников опричь права собственный сохранности. Если мы живем под властию законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем неотменно, но для того, что мы находим в оном выгоды".

 

В жанровых рамках среднего стиля тоже обособляется определенный слой лексических единиц, в том числе и староболгарских, которые пополняют ресурсы художественно-выразительных средств, становятся носителями экспрессии поэтичности, нежности, изящности, лиризма. По этому поводу Г.О.Винокур отмечает, что "изменились не столько слова, сколько вкус. Старым словам, обладавшим в прошлом разного рода "высокой" экспрессией - то эмоциональной "громкости" и "пышности", то рассудочной отвлеченности, то гражданственности ... ... была сообщена экспрессия "сладостности", нежности, пластичности и музыкальности" [253].

 

В указанной функции слой поэтической (в том числе и староболгарской) лексики используется в творчестве различных авторов XVIII-ХХ в. См., напр., отрывок из стихотворения "Русские девушки" Г.Р.Державина:

 

 

253. Г.О.Винокур. Наследство XVIII в. в стихотворном языке Пушкина. В: Избранные работы по русскому языку. М., 1959, с.337.

 

 

226

 

Зрел ли ты, Певец Тииский,

Как в лугу весной бычки

Пляшут девушки российски

Под свирелью пастушка;

Как, склонясь главами, ходят

Башмаками в лад стучат

Как их лентами златыми

Челы белые блестят,

Под жемчугами драгими

Груди нежные дышат;

На ланитах огневые

Ямки врезала любовь.

 

Некоторые писатели, особенно Н.М.Карамзин и его сторонники в конце XVIII- начала XIX в., начинают активно использовать староболгарские лексические единицы в составе перифрастических выражений, как эпитеты и метафоры, напр. царица хлада, преклонить выю, врата Запада, на персях Природы, златые дни и т.д.

 

См., напр., отрывок из произведения Н.М.Карамзина "Остров Борнгольм": "Друзья! Прошло красное лето; златая осень побледнела; зимний пух сыплется на хладную землю - простимся с природою до радостного весеннего свидания, ... Ночь была ясная свет полной луны осребрял темную зелень на древних дубах и вязах".

 

В среднем стиле с особой силою выражаются поиски норм национального русского литературного языка. М.В.Ломоносов, определяя нормы рассматриваемого стиля, опережает усилия крупнейших русских писателей и деятелей культуры, науки и образования второй половины XVIII в. - первой половины XIX в., направленные на создание единой системы русского литературного языка на народной основе, объединяющей все исторически сложившиеся, жизнеспособные, значимые, нужные, выразительные языковые средства. Мы писали о рекомендациях М.В.Ломоносова, который отмечает, что в среднем стиле "можно использовать некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностию, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова, однако

 

 

227

 

остерегаться, чтобы не опуститься в подлость. И, словом, в сем штиле должно наблюдать всевозможную равность" [254].

 

На фоне подобной стилистической "равности" привлечение более концентрированного состава староболгарских языковых средств дает возможность авторам ставить определенные акценты, выражать соответствующие эмоционально-экспрессивные оценки.

 

В "Путешествии из Петербурга в Москву" А.Н.Радищева, напр., богатство тем, широкий охват различных сторон действительности, многообразие героев, различное отношение к изображаемому обуславливает использование разнообразных языковых средств. Стилистическая "равность" нарушается в случаях, когда автор в одних или других целях активизирует слои староболгарской или народно-разговорной лексики. Так, напр., в "Проекте в будущем" (Хотилов) эмоциональное напряжение, гражданский пафос, риторичность изложения достигаются А.Н.Радищевым при помощи активизации староболгарских языковых средств: "Но кто между нами оковы носит, кто ощущает тяготу неволи? Земледелец! кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает не имея права распосряжати ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит."... „И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ее не поросли тернием и нивы изобилуют произращениями разновидными; назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза покрова. О, дабы опустети паки обильным сим странам!"

 

Отбор языковых средств меняется в "Путешествии из Петербурга в Москву", когда А.Н.Радищев рассказывает, напр., о крестьянке и воспроизводит ее язык. См. отрывок из "Городни": "В одной толпе старуха лет пятидесяти, держа за голову двадцатилетнего парня, вопила: - Любезное мое дитятко, на кого ты меня покидаешь? Кому ты поручаешь дом родительской? Поля наши порастут травою, мохом - наша хижина. Я, бедная престарелая мать твоя, скитаться должна по миру. Кто согреет мою дряхлость от холода, кто укроет ее от зноя?"

 

 

254. М.В.Ломоносов. Предисловие о пользе книг церковных в российском языке, с. 590.

 

 

228

 

Стилистическая однотонность изменяется и в результате нарушения норм употребления стилеобразующих языковых средств. Так, напр., как отмечалось, "низкий стиль принимает речения третьего рода, то есть которых нет в славенском диалекте" [255]. "Сим штилем" М.В.Ломоносов рекомендует писать комедии, увеселительные эпиграммы, песни, в прозе - дружеские письма, описания обыкновенных дел. Но и в этих жанрах появляются различные староболгарские языковые единицы, которые объединяются с общеупотребительными и даже народно-разговорными русскими языковыми средствами. См., напр., отрывок из комедии "Бригадир" Д.И.Фонвизина:

 

"Советник. Она смиренна, яко агнец, трудолюбива, яко пчела, прекрасна, яко райская птица, яко горлица.

 

Бригадир. Разве умна, как корова, прекрасна, как бы и то... как сова.

 

Советник. Как дерзаешь ты применить свою супругу к ночной птице?"...

 

История русского литературного языка во второй половине XVIII в. проходит под знаком начинавшегося кризиса системы трех стилей. Г.О.Винокур с основанием пишет, что "нормализующие тенденции, шедшие от теоретиков языка и литературы, не могли подчинить себе целиком живые процессы, совершавшиеся в языке того времени" [256].

 

В этот период наблюдается ослабление регламентации употребления различных речевых средств в одном из трех стилей. Многие авторы используют различные стилеобразующие средства в рамках только одного произведения. Богатство русского литературного языка, которое накапливалось многими веками, оказывается разобщенным, разделенным между различными стилями и жанрами.

 

Все это приводит к постепенному стиранию границ между стилями, раскрывает недостаточность и бесперспективность системы трех стилей, обуславливает ее распад.

 

 

255. М.В.Ломоносов. Предисловие о пользе книг церковных в российском языке, с.590.

 

256. Г.О.Винокур. Русский литературный язык во второй половине XVIII в. - В: Избранные работы по русскому языку, М., 1959, с. 157.

 

 

229

 

 

в) Дискуссии о месте и роли церковнославянского литературного языка в литературно-языковом развитии в конце XVIII - начале XIX вв.

 

Развитие русского литературного языка в конце XVIII - начале XIX в. идет неуклонно по пути формирования на народной основе единой системы, которая объединяет при помощи отбора и определенных критериев все необходимые, значимые, употребительные и выразительные достижения языковой культуры (праславянские, восточнославянские, русские, польские, староболгарские, церковнославянские, греческие, латинские, западноевропейские, народно-разговорные и т.д. языковые средства).

 

Исторически сложившиеся языковые средства объединяются воедино и получают возможность принципиально новых группировок и использования в зависимости от функций и сфер употребления литературного языка. Это приводит к сложению его функционально-стилевой системы.

 

В конце XVIII и начала XIX в. все еще проводятся дискуссии о месте и роли церковнославянского литературного языка в литературно-языковом развитии в России, о значении его языковых средств в сфере художественной литературы, публицистики и других функциональных стилей. Споры о литературном языке, с его сущности и его развитии занимают "центральное место в русской культурной жизни того времени, они приобретают широкий общественный смысл" [257].

 

Некоторые авторы все еще остаются на позициях Ломоносовских трех стилей и значимости высокого стиля, сложившегося на основе церковнославянского литературного языка. Так, напр., в "Отечественных записках" печатаются "Мысли о Сумарокове и других писателях", где отмечается: "Мы хотим писать как говорим? Да что писать? - шуточки, сказочки, песенки? - не спорю. Но разве нет у нас среднего и высокого слога? Не уже ли распространить сие правило и на все важные соченения? Тогда мы ничего путного иметь не будем, не различим простонародной

 

 

257. Б.А.Успенский. Из истории русского литературного языка XVIII - начала XIX века. М., 1985, с.5.

 

 

230

 

сказки от поэмы"... "Мнение, что славенские книги не могут нынешним нашим сочинениям служить образцами, есть мнение весьма неосновательное, отводящее нас от силы языка и красноречия" [258].

 

Литературный язык продолжает восприниматься отдельными деятелями культуры как общая система письменно-литературного выражения, объединяющая славенский язык (т.е. церковнославянский) и русский, которые находятся в иерархическом соотношении (высокий - простой или высокий - средний - низкий).

 

А.С.Шишков в своих заметках "О переводах священных писаний" пишет: "Язык у нас славенский и русский один и тот же. Он различается только (больше нежели всякой другой язык) на высокой и простой. Высоким написаны священный книги, простым мы говорим между собою и пишем светския сочинения, комедии, романы, и пр. Но сие различие так велико, что слова, имеющая одно и то же значение, приличны в одном и неприличны в другом случае: воззреть очами и взглянуть глазами суть два выражения, не смотря на одинаковое значение слов, весьма между собою различию. Когда поют: „се жених грядет во полунощи", я вижу Христа; но когда тож самое скажут: „вон жених идет в полночь", то я отнюдь не вижу тут Христа, а просто какова нибудь жениха. Сколько смешно в простых разговорах говорить высоким славенским слогом, столько же странно и дико употреблять простой язык в священном писании" [259].

 

В других своих работах А.С.Шишков разграничивает "слоги российские" от "славенского языка": "Простой, средний и даже высокий слог Российский, конечно не должен быть точно словенский, однакож сей есть истинное основание его, без которого он не может быть ни силен, ни важен" [260]. Он специально подчеркивает: "Ничего нет безрассуднее, как думать, что Словенский язык не нужен для красоты новейшаго росскийского слога" [261].

 

 

258. Отечественные записки, 1828, март, № 25, с.527.

 

259. А.С.Шишков. Записки, мнения и переписка, Berlin, 1870, т.II, с.215-216.

 

260. А.С.Шишков. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПб., 1803, с.72.

 

261. Там же, с.73.

 

 

231

 

Выделяет "высокий, умеренный и простой слог" и П. Калайдович, который, указывает на то, что "в высоком слоге у нас употребляются славенские (слова - П.Ф.): око, глаголю, секира, а в разговоре, простом и умеренном слоге, русские: глаза, говорю, топор и др."

 

Развитие сравнительно-исторического языкознания содействует более глубокому осмыслению генетической близости, родства славянских языков, общности их праславянского источника, их различной эволюции, роли церковнославянского литературного языка в литературно-языковом развитии других славянских языков, особенно русского.

 

В рецензии на книгу В. Григоровича "Статьи, касающиеся древнего славянского языка" подчеркивается: "Нам Провидение определило быть хранителями Православия в среде славянства; отсюда такое развитие церковно-славянской литературы у нас, такое богатство ее памятников, такая близкая связь церковнославянского языка с народным и такое распространенное практическое знакомство с первым" [263].

 

Сам В.Григорович считает, что "в истории нашего просвещения не столь важен вопрос о влиянии церковнославянского языка на русский, сколько обратное влияние русского на церковнославянский" [264].

 

Признают церковнославянский и русский отдельными языками и выдающиеся русские писатели того времени. Н.М.Карамзин, например, пишет в "Истории Государства Российского", что "разсеянныя по Европе, окруженныя другими народами, Славянския племена утратили единство языка, и в течение времен произошли разныя его наречия" [265]. Язык Библии, переведенной Кириллом и Мефодием, "сделался образцом для новейших книг Христианских, и сам Нестор подражал ему; но Русское особое наречие сохранилось

 

 

263. Москвитянин, 1852, т.V, № 18, с.69.

 

264. В. Григорович. Статьи, касающиеся древнего славянского языка. Казань, 1852, 14-15.

 

265. Н.М.Карамзин. История Государства Российского СПб., 1818,. т. I, с. 105.

 

 

232

 

в употреблении, и с того времени мы имели два языка, книжный и народный. Таким образом изъясняется разность в языке Славянской Библии и Русской Правды" [266].

 

В статье "Путешествие из Москвы в Петербург" А.С.Пушкин подчеркивает: "Давно ли стали мы писать языком общепонятным? Убедились ли мы, что славенский язык не есть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно, что если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимствованы из церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли писать „да лобжет мя лобзанием" вместо „целуй меня" [267]. А.С.Пушкин и в своих статьях, и в своем творчестве утверждает народный язык как источник русского литературного языка. Широко известно его высказывание: "Есть у нас свой язык; смелее! - обычаи, история, песни, сказки и пр." [268]. Наряду с этим А.С.Пушкин учитывает большое значение церковнославянского языка и открывает возможности своим творчеством для отбора на основе принципов соразмерности и сообразности различных средств церковнославянского (главным образом лексических и фразеологических). Он оценивает высоко поэтическое творчество М.В.Ломоносова: "Слог его, ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным" [269].

 

В рассматриваемый период церковнославянский литературный язык теряет свои позиции в светской сфере общественной жизни русской нации, но остается важным источником пополнения лексических, фразеологических и стилистических ресурсов русского литературного языка.

 

 

266. Там же, с. 251

 

267. А.С.Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург. ПСС, т.I-XVI. M., 1937-1949, т.XI, с.226.

 

268. А.С.Пушкин. О французской словесности. ПСС, т.XII, с.191-192.

 

269. А.С.Пушкин. О предисловии г-на Лемонто к переводу басен И.А.Крылова. ПСС, т.XI, с.33.

 

 

233

 

А.А.Бестужев (Марлинский) очень образно выражает эти новые тенденции: "Язык славянский служит теперь для нас арсеналом: берем оттуда меч и шлем, но уже под кольчугой не одеваем героев своих бычачьею кожею, а в охабни рядимся только в маскарад. Употребляем звучные слова, например, вертоград, ланиты, десница, но оставляем червям старины семо и овамо и тому подобные" [270].

 

Высоко ценит староболгарские традиции (особенно в лексике и фразеологии) В.Г.Белинский. Он указывает на то, что О.И.Сенковский „слова "сии и оные" хочет совсем изгнать из языка русского, равно как и слова: объемлющий, злато, младой, очи, ланиты, уста, чело, рамена, стопы и пр. Увлекшись своею мыслию, он не хочет видеть, что слог в самом деле не один, что самый драматический язык, выражая потрясенное состояние души, разнится от простого разговорного языка, равно как драматический язык необходимо разнится от языка проповеди. Не говорим же о различии стихотворного языка от прозаического" [271]. В.Г.Белинский подчеркивает не только зависимость языковых средств от жанров и видов литературы, от тематики и выражаемых чувств. Он обращает внимание на очень важный аспект в употреблении староболгарских языковых единиц, которые не стали общеупотребительными, - на их использование в качестве средств исторической стилизации. По этому поводу В.Г.Белинский пишет: "Русский язык - один из счастливейших языков по своей способности передавать произведения древности. Невежды смеются над славянскими словами и оборотами в переводе Гнедича (перевод "Илиады" - П.Ф.); но это именно и составляет одно из его существеннейших достоинств. Всякий коренной самобытный язык, в период младенчества народа, в созерцании которого жизнь еще не распалась на поэзию и прозу, но и самая проза жизни опоэтизирована, - такой язык, в своем начале, бывает полон слов и оборотов, дышащих какою-то младенческий простотою и высокою поэзиею;

 

 

270. A. А.Бестужев (Марлинский). Замечания на критику... касательно "Опыта краткой истории русской литературы" — Сын отечества, 1822, ч. 77, №20, с.263.

 

271. B. Г.Белинский. Литературные пояснения. ПСС, т.I-IV, 1953-1954, т.II, с.546.

 

 

234

 

со временем эти слова и обороты заменяются другими, более прозаическими, а старые остаются богатым сокровищем для разумного употребления, и наоборот, если их некстати употребляют. Так у нас остались древние поэтические слова: ланиты, очи, уста, перси, рамена, храм, храмина, праг и т.п., заменившиеся прозаическими словами: щеки, глаза, губы, груди, плечи, хоромы, порог и т.п." .... „В переводы "Илиады" наши слова под пером вдохновенного переводчика, исполненного поэтического такта, - истинное и бесценное сокровище!" [272].

 

В XIX в. староболгарские языковые средства многими авторами используются и как средство речевой характеристики, когда они выражают речевые портреты служителей культа и других лиц, близких к духовной среде. Это хорошо обосновывает Ф.М.Достоевский: "Многие из поучений моего старца Зосимы (или лучше сказать, способы их выражения) принадлежат лицу его, т.е. художественному изображению его. Я же... если б лично от себя выражал их, то выразил бы их в другой форме и другим языком. Он все не мог ни другим языком, ни в другом духе выразиться, как в том, который я придал ему. Иначе не создалось бы художественного лица" [273].

 

В XX в. вопрос о староболгарских языковых традициях продолжает оставаться актуальным, староболгарские языковые единицы сохраняются как один из источников художественно-изобразительных средств. А.М.Горький очень тонко отмечает наметившееся расслоение в их составе: "Остаются в силе такие церковные словечки, каковы: лицемерие, двоедушие, скудоумие, лихоимство и множество других словечек, коими, к сожалению утверждается бытие фактов. Поэтому один из корреспондентов моих, утверждая "необходимость изгнать из языка церковнославянские слова", стреляет мимо цели: изгонять нужно прежде всего постыдные факты из жизни, и тогда сами собою исчезнут из языка слова, определяющие эти факты. В старом славянском языке все-таки есть веские, добротные и образные слова, но необходимо различать язык церковной догматики и проповеди от языка поэзии" [274].

 

 

272. В.Г.Белинский. Русская литература в 1841 году. Собрание сочинений в трех томах. М., 1948, т.II, 156-157.

 

273. Ф.М.Достоевский. Письмо к Н.А.Любимову, 7 августа. - В: Русские писатели о языке. Л., 1954, с.551.

 

274. А.М.Горький. О языке. Собрание сочинений, т.I-ХХХ, М., 1949-1954, т. XXVII, с. 165.

 

 

235

 

Функционально-стилистическое расслоение староболгарских языковых средств приводит к стабилизации их места в системе лексики русского литературного языка. Это можно проиллюстрировать на основе анализа состава и места указанных языковых средств в языке А.С.Пушкина.

 

По данным "Словаря языка Пушкина" [275] в творчестве А.С. Пушкина засвидетельствовано около 21290 лексических единиц. Из них свыше 3000 относятся к староболгарскому (и церковнославянскому) пласту. Предварительно следует подчеркнуть, что А.С. Пушкин проводит отбор староболгарских языковых единиц и подвергает их резкому количественному сокращению по сравнению с их составом в древнерусской и русской письменности и литературе XI-XVIII вв. [276]

 

Сокращению подвергаются староболгарские лексические единицы, известные по памятникам древнерусской и русской письменности и литературы XI-ХVIII в., но не получившие распространения. Это слова малоупотребительные, трудно доступные, отличающиеся искусственностью, напр. алкионитский. антипатствовати, баальство, вапление, веледарование, и т.д. Не использует А.С. Пушкин и некоторые староболгарские лексические единицы, засвидетельствованные в русской литературе и письменности XVIII в., напр. богонеистовствовать, велевратно, всепремощный, есень, любомирный, обаче, понеже, превелий, произрещи, рабичищ, средина, тысяща, четыредесятый и др.

 

Наряду с этим А.С.Пушкин пользуется обширным пластом староболгарских лексических единиц, которые отличаются своими функционально-стилистическими качествами. Значительное место в языке Пушкина занимают староболгарские слова, которые относятся к составу общеупотребительной, стилистически нейтральной лексики русского литературного языка, напр. ароматный, владеть,

 

 

275. Словарь языка Пушкина. М., 1956-1961, т.1-4.

 

276. П.Филкова. Староболгаризмы и церковнославянизмы в лексике русского литературного языка. София, 1987, т.1-3.

 

 

236

 

возвратить, вторник, время, исторический, книжный, мраморный, наречие, общество, пещерный, различный, шлем и т.д.

 

Выделяется и обширный слой староболгарских лексических единиц, которые Пушкин использует как художественно выразительные средства для достижения различной экспрессии и определенных стилистических целей. Многие из них остаются на периферии системы лексики русского литературного языка. См.:

агнец, аз, блато, брада, брадатый, бразда, брань, брег, вежды, влачить, воззреть, вострубить, вран, выя, глава, глагол, глад, глас, гласить, горний, град, длань, днесь, дольний, драгой, древо, здравие, зиждать, златить, злато, змий, иже, куща, ладья, лобзание, младой, младость, млат, мраз, нощь, праг, рыбарь, сребро, сребриться, хлад, хладный и т.д.

 

Большую группу составляют староболгарские слова, которые представлены в составе книжной, абстрактной лексики, использованной Пушкиным, напр.

благоухание, властитель, властолюбивый, воскрешать, достоверность, единовластие, жертвоприношение, злодейство, клятвопреступник, малодушие, нравоучительный, обременить, плодотворный, преображение, славословить, тщеславие, хищение, чудотворный и т.д.

 

Итак, в конце XVIII - начале XIX в. староболгарские языковые единицы окончательно освобождаются от стилевой и жанровой зависимости. Они перестают быть стилеобразующим средством (принадлежностью высокого и частично среднего стиля). В рассматриваемый период определяется их место в системе русского литературного языка, в его функциональных стилях.

 

С конца XVIII в. со староболгарскими языковыми традициями связывается процесс пополнения ресурсов лексики, фразеологии, словообразования, грамматики, стилистики русского литературного языка некоторой части староболгарских языковых средств. Именно отдельные аспекты этого процесса являются предметом анализа в следующих разделах работы.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]