Глава IV. Пятнадцать лет диктатуры Зогу
1. Внутренняя и внешняя политика республики
5. Неудача курса на либерализацию
1. Внутренняя и внешняя политика республики
В результате победы контрреволюционных сил 24 декабря 1924 г. восстанавливалось правительство Ильяза Вриони, находившееся у власти всего две недели — с 27 мая по 10 июня 1924 г. Но тогда, в декабре ни правительства, ни парламента, ни регентства не существовало. Вся полнота государственной и военной власти находилась в руках "полковника Зогу, главнокомандующего операций". Первыми его шагами стала чистка государственного аппарата и подавление оппозиции. Пришедшие с ним из Югославии вооруженные отряды со рвением приступили к выполнению чисто полицейских функций. Реальную угрозу себе Зогу ожидал от Байрама Цурри, не сложившего оружия и ушедшего со своим отрядом на север страны в горы Драгобии. Там один из самых популярных народных героев 29 марта 1925 г. нашел смерть от выследивших его агентов бывшего соратника по Народной партии [*]. Незадолго до этого, 2 марта, в Бари (Италия) был убит Луидь Гуракучи — ближайший соратник Фана Ноли,
6 января 1925 г. кабинет Ильяза Вриони уступил место новому — с Ахметом Зогу в качестве премьер-министра и министра внутренних дел. В новый кабинет вошли ближайшие соратники Зогу — Кочо Котта, министр народного хозяйства, и Мюфид Либохова, получивший портфели министра юстиции, финансов и заместителя министра иностранных дел. Другие министерства временно упразднялись. Таким образом возник любопытный феномен — правительство из трех министров.
15 января в Тиране собрались сохранившие верность Зогу парламентарии. Через шесть дней на сессии собрания, названного учредительным, была торжественно провозглашена республика и образована комиссия для выработки конституции
*. В 1952 г. расположенный недалеко от места гибели Байрама Цурри поселок городского типа Кольгецай (в прошлом деревня) получил его имя и стал административным центром округа Тропоя.
127
"под президента". Первые ее статьи депутаты утвердили уже через 10 дней после начала заседаний, что дало основание для избрания Ахмета Зогу президентом, который одновременно являлся премьер-министром, министром иностранных дел и главнокомандующим армии. Он стал самым молодым президентом Европы: ему исполнилось тогда 30 лет.
Зогу стремился как можно скорее добиться признания законности своего возвращения во власть европейскими правительствами и в первую очередь соседних с Албанией государств — Италии и Югославии. Уже 3 января 1925 г. он встретился в Дурресе с итальянским посланником маркизом Карло Дураццо. Заклеймив "большевистское правительство" Фана Ноли, Зогу выразил надежду на установление нормальных дипломатических отношений с Италией, которой он обещал предоставить существенные преимущества в экономической области. Президент сообщил о намерении ликвидировать армию как таковую (нет внешних врагов), а для поддержания внутреннего порядка свести все вооруженные силы в один корпус хорошо обученной и дисциплинированной жандармерии численностью около 3500 человек. "Кто знает Зогу, как я его знаю, — писал Дураццо в Рим Муссолини в отчете о результатах своей беседы, — тот не поверит на слово ни одному его обещанию". А обещал он под конец встречи, что постарается освободиться от своих обязательств перед Белградом... Муссолини оперативно отреагировал, сообщив о намерении не спешить с признанием и не опережать других.
Тем временем в Югославии, которая пребывала в состоянии урегулирования своих весьма непростых отношений с Италией, крепла надежда на взаимопонимание также и в албанском вопросе. В середине января 1925 г. король Александр по пути из Парижа в Белград остановился в Венеции, где разговаривал с итальянским посланником в Югославии Алессандро Бодреро. Он изложил (для передачи Муссолини) принципы политики своего правительства в отношении некоторых интересующих Италию проблем: а) ориентация на близкие взаимоотношения с Италией; б) тяготение в сторону Эгейского моря ("Он с улыбкой намекнул на Салоники", — записал Бодреро); в) демонстрация перед Европой хороших итало-югославских отношений. Что касается Албании, то король, признавая итальянские интересы в этой стране, намекнул, что она может переметнуться на сторону Великобритании. Муссолини и без этого предупреждения подозревал Зогу в пробританских симпатиях: слишком активно выступал в роли "отца-опекуна" Албании британский посланник Эйре. Вероятно поэтому итальянская дипломатия довольно быстро откликнулась на предложение албанской стороны о признании.
128
22 января председатель кабинета министров и министр иностранных дел Албании Ахмет Зогу обратился к председателю кабинета министров и министру иностранных дел Италии Бенито Муссолини с официальным письмом. Он заверял в своем желании установить в стране правление, соответствующее требованиям современности и обеспечивающее период длительной политической стабильности, а также выразил надежду на моральную поддержку итальянского правительства, "которое так много сделало для укрепления албанской независимости". 26 января Муссолини ответил согласием признать правительство Зогу и обещал ему дружественное содействие со стороны Италии. Правда, тут же он посоветовал своему специальному представителю Уго Соле, направленному в Албанию для налаживания итало-албанских связей (он находился там с 16 января но 25 февраля), занять осторожную позицию в отношении нового правительства. Предстояла серьезная борьба за нефтяные концессии, а по сути дела за влияние в Албании между Италией и Англией, при этом Зогу поддерживал последнюю.
Зогу в спешном порядке выстраивал структуру государственной власти, учитывая ошибки прежних правительств. 2 марта была принята в окончательном варианте конституция, подтверждавшая введение республиканской формы правления. Она устанавливала двухпалатную систему: сенат в составе 18 сенаторов, 6 из которых назначались президентом, а 12 избирались сроком на 6 лет, и палата депутатов, избиравшаяся на 3 года двухстепенным голосованием.
16 марта президент опубликовал декрет о выборах в парламент. Выборы принесли полную победу сторонникам Зогу, тем более что никаких легальных политических партий и группировок не существовало, а в условиях террора, наступившего поело контрреволюционного переворота, никакие оппозиционно настроенные политические деятели не рисковали выставлять свои кандидатуры.
Новый парламент собрался 1 июня 1925 г. Первое его заседание носило парадный характер, так как все необходимые законодательные мероприятия, направленные на упрочение власти Зогу, были к тому времени в основном осуществлены. В конце того же месяца он созвал съезд байрактаров, поддержкой которых рассчитывал пользоваться и впредь. 26 июня около 350 байрактаров из Шкодры, Косова и Дибры, одетых в красочные национальные костюмы, вооруженные старинными пистолями и кинжалами, прошли нестройной колонной перед принимавшим этот парад президентом республики. Начавшийся дождь не помешал торжественной церемонии: они дали ему "бесу" — клятву верности. Байрактарам гарантировались права, принадлежавшие им испокон веков на основе "законов гор",
129
присвоены звания офицеров запаса и установлено постоянное жалованье. Другой вооруженной опорой режима стали отряды жандармерии и милиции, приобретавшие профессиональные навыки под руководством британских инструкторов.
На создание и содержание аппарата подавления направлялись большие средства, а субсидирование иных, менее важных, с точки зрения правящей верхушки, статей сокращалось. Так, например, уменьшился объем денежных средств, предназначенных на развитие школьного обучения, — и это при почти поголовной неграмотности населения. Результатом стало сокращение числа школ, а в тех, которые сохранились, учителя месяцами не получали зарплату. "Ваше превосходительство, — писали президенту Зогу в декабре 1926 г. учителя города Корчи — вот уже четыре месяца мы стучимся во все двери, но, к сожалению, везде нас встречают угрюмые лица, и никто не дает нам ни капли надежды. Вы, который как никто другой знает цену просвещения и высоко уважает миссию учителя, не должны пройти мимо этой нашей горячей просьбы, Вам адресованной". Однако понимания нужд образования не произошло.
Основной заботой Зогу стало упрочение личной власти, а она достигалась в том числе и укреплением позиций феодалов, с помощью которых он победил. В государственном бюджете 1926/27 г. 75% его доходной части выделялось на содержание вооруженных сил и госаппарата, и только 25% на развитие экономики, общественных работ, образование, культуру и т.п. Президент тратил на свои нужды гораздо больше, чем выделялось на здравоохранение, образование и сельское хозяйство вместе взятые.
После всех социально-политических потрясений, обрушившихся на Албанию по окончании первой мировой войны и формального обретения независимости, в стране, где вся экономика держалась на сельском хозяйстве, воцарился хаос именно в аграрном секторе и прежде всего в сфере земельных отношений. То стихийное перераспределение земель, которое происходило за счет государственных (в недалеком прошлом османского государства и султанской семьи) земель, а также заброшенных или в силу разных обстоятельств отобранных владений частных лиц, стало вновь подвергаться пересмотру после реставрации Зогу. В основу лег закон 1923 г. о поселении иммигрантов из соседних государств, главным образом из Югославии, на земельных участках, выделяемых из государственного фонда. Феодалы, торговцы, высшие гражданские и военные чиновники регистрировались в качестве крестьян-иммигрантов и получали бесплатные наделы, в то время как перед действительно обездоленными земледельцами вырастали непреодолимые препятствия.
130
Ничего и говорить, что не претерпела значительных изменений система налогообложения, существовавшая еще во времена Османской империи. По-прежнему, сохранялись десятина, налоги на скот, пастбища, воду и т.п.
Положение в сельском хозяйстве оставалось в рамках внутренних проблем экономики. В то же время развитие добывающей промышленности и упорядочение финансов находились в непосредственной зависимости от помощи извне, а это в свою очередь ставило вопрос о выборе покровителя. Зогу пытался лавировать между претендентами на монопольное влияние в Албании. Югославия, с помощью которой он вернул себе власть, скоро оказалась оттесненной двумя более сильными соперниками — Италией и Великобританией. Она же получила утешительную награду: в июле 1925 г. состоялась передача ей монастыря св. Наума на берегу Охридского озера и часть территории Вермоша на границе с Черногорией.
После реставрации режима Зогу вновь встал на повестку дня вопрос о нефтяных концессиях. Договор марта 1921 г. о передаче Англо-персидской компании преимущественного права на разведку и добычу нефти не был ратифицирован парламентом. Тогда проявили интерес другие иностранные компании: Франко-албанский синдикат, американские "Синклер" и "Стандард ойл", итальянские "Селеница" и "Ферровие делло стато" (Железнодорожная компания итальянского государства). В 1923 г. Зогу, который еще не решил для себя, кого выгоднее было бы ему поддерживать, попытался поставить вопрос о пересмотре условий соглашения с Англо-персидской компанией. Но Эйре от имени своего правительства оказал такое давление, которое, как писал один из итальянских дипломатов, "намного перехлестывало границы того, что могло позволить себе иностранное представительство в отношении суверенного государства". Последовавшие за этим политические бури не дали сделать окончательный выбор.
В конце января 1925 г. расстановка сил прояснилась: Зогу поддерживал англичан, а на стороне итальянских претендентов находились тогдашний второй человек в государстве Мюфид Либохова и его брат Экрем, занимавший пост албанского посланника в Риме. Эйре приманивал албанцев обещанием поддержать в Лиге наций выделение стабилизационного займа на сумму в 3 млн ф. ст. Тогда Муссолини лично включился в борьбу, предложив Соле "нейтрализовать англичан", претендующих на монополизацию нефтяных концессий. В ход пошли ультимативные требования, подкрепленные, в отличие от англичан, не абстрактными хлопотами перед Лигой наций о займе Албании, а выделением вполне конкретной суммы лично Зогу.
131
Когда в начале февраля 1925 г. возникла угроза ратификации договора с Англо-персидской компанией, Муссолини дал указание Соле довести до сведения Зогу, что подобный шаг будет расценен как враждебный по отношению к Италии и к тому же посягающий на экономическую независимость Албании. Итальянскому послу в Лондоне П. Томази делла Торретте предлагалось воздействовать непосредственно на министра иностранных дел О. Чемберлена, чтобы тот умерил пыл своего подчиненного. Демарши не достигли желаемого успеха: в Албанию прибыла группа британских предпринимателей, получивших предварительное одобрение со стороны албанского правительства на строительство портовых сооружений, мостов, трамвайных и железнодорожных линий.
Муссолини прибегает к последнему аргументу. "Чтобы дать доказательства моих дружественных чувств по отношению к Албании, — пишет он Соле 22 февраля, — и моего живейшего желания помочь ей по мере моих возможностей, я решил... предоставить заем в 1 млн золотых франков, чтобы обеспечить Ахмету Зогу ту независимость, которая так необходима ему для ведения дел". По всей вероятности, Сола увидел в намерениях своего шефа признаки альтруизма, и поэтому выступил со встречным предложением, расписав его по пунктам; 1) албанское правительство разрывает договор с британской группой; 2) Италия немедленно переводит Зогу 500 000 золотых франков ("безвозвратно, повторяю, безвозвратно"); 3) одновременно албанское правительство делает некий благожелательный жест "в нашу сторону". И тогда ровно через две недели можно перевести оставшиеся полмиллиона в тот же адрес и на тех же условиях,
Сола смог переломить ситуацию. Группа предпринимателей отбыла ни с чем. Забегая вперед, необходимо сказать, что после ухода англичан никто не взял на себя ведение тех работ, которые они собирались сделать. Трамвайных линий ни в одном городе Албании нет до сих пор, первая железная дорога вступила в строй только в 1947 г.
Развивая успех, итальянские эмиссары приступили к переговорам с Мюфидом Либоховой, занимавшим в то время пост министра финансов, об учреждении банка Албании и получении нефтяных концессий. Правда, Сола весьма скептически относился к перспективам развития нефтедобывающей промышленности Албании. Все говорят о нефтяных богатствах этой страны, все туда стремятся, но "тем не менее нельзя исключить, что все стали жертвами миража, ложных научных представлений", — не без основания делился он своими сомнениями с Муссолини, полагая, что надо вкладывать деньги в разведку месторождений хотя бы для того, чтобы подстраховаться от англичан.
132
Албанскому направлению придавалось большое значение в итальянской внешней политике. Об этом свидетельствовал тот факт, что в конце марта 1925 г. в Министерстве иностранных дел Италии был создан подчинявшийся непосредственно Муссолини специальный албанский отдел во главе с директором Общего отдела министерства Винченцо Лояконо. Весьма деликатной, а поэтому и тайной стороной его деятельности стало оказание материальной помощи политическим противникам Зогу. Щедрые субсидии на себя и детей, обучавшихся в колледжах, получал Мустафа Круи. Оплачивалась деятельность главы ирредентистского Косовского революционного комитета Хасана Приштины. В справке МИД о нем говорится как об "агенте по Албании большевистского центра в Вене и друге Габриэле Д'Аннунцио". Сам Хасан Приштина не скрывал собственной двойной "подчиненности" и, получая от итальянского правительства субсидии на свою деятельность, просил вручать их тайно, "чтобы избежать случайной дискредитации в глазах друзей, не унизить свое достоинство и репутацию революционера" [2*]. Субсидирование "на всякий случай" оппозиции Зогу составляло лишь часть задач албанского отдела. Основные усилия направлялись на подготовку военно-политического договора с Албанией, в который предполагалось включить секретные статьи о военном сотрудничестве и экономическую конвенцию.
Тогда идеи политического союза и экономической конвенции не удалось реализовать на практике, хотя сотрудничество в поенной области было оформлено секретным албано-итальянским договором, датированным 26 августа 1926 г. Он предусматривал введение итальянских войск в намеченные итальянским генштабом пункты на территории Албании в случае возникновения угрозы последней; осуществление руководства албанской армией итальянским генштабом; автоматическое объявление Албанией войны любому балканскому государству, которое окажется в состоянии войны с Италией; обещание албанской стороны не заключать ни с одним другим государством военного или союзного договора без согласия Италии. Существовала также договоренность, что в случае войны с Югославией (и, естественно, победы над ней) будут приняты во внимание территориальные претензии Албании.
Политика "открытых дверей", проводившаяся правительством Зогу, казалось, предоставляла одинаково широкие возможности
2*. После разгрома революции 1924 г. Али Кельцюра и Бахри Омари нашли убежище в Италии и получали денежную помощь от министерства внутренних дел Италии. Впоследствии они стали лидерами созданной в годы второй мировой войны националистической организации "Балы комбтар" ("Национальный фронт").
133
всем соперничавшим в Албании державам. Однако признание лишь за Италией ее особых интересов делало ее шансы на выигрыш более предпочтительными. После того как Англо-персидская компания потеряла право на монопольное приобретение нефтяных концессий, заявки на разведку и эксплуатацию нефтяных месторождений подали в течение 1925—1926 гг. пять других иностранных компаний. Это были: итальянские АИПА (Azienda Italiana Petroli Albania) и СИМСА (Societa Italiana Miniere di Selenizza), американские "Стандард ойл" и "Генри Раштон", а также Франко-албанский синдикат. Итальянские компании получили право на добычу угля в Мемалиае, немецкая — на разведку пиритов, хромитов и марганца в префектуре Мирдита, Сербо-албанский (югославский) банк — на разведку нефти в Пуке и т.д.
Исход борьбы за Албанию решило создание двух акционерных объединений, поставивших ее под полный финансовый и экономический контроль Италии — Национального банка Албании ("Банкальба") и СВЕА (Societa per lo sviluppo economico dell’Albania — Общество по экономическому развитию Албании).
Вопрос о создании национального банка поднимался уже в первые годы после окончания первой мировой войны и восстановления независимости Албании. Нестабильная обстановка в стране, часто меняющиеся правительства, хозяйственный хаос — все это не внушало доверия потенциальным инвесторам. Только выдвижение группировки Зогу на первый план общественно-политической жизни создало реальную субъективную предпосылку для внедрения в страну путем овладения ключевой финансово-экономической опорой. На первых порах Зогу отдавал предпочтение Великобритании. Английская группа предпринимателей, приезжавшая в феврале 1925 г., имела более обширные планы, чем строительство мостов и прокладка в небольших по площади албанских городах трамвайных линий. Ее главной целью было получение от албанского правительства лицензии на основание банка. Тогда Сола с помощью братьев Либохова смог нейтрализовать англичан несмотря на то, что за спиной одной из заинтересованных в сделке компаний просматривалась тень известного нефтяного магната Базиля Захарова. Инициатива перешла к итальянским финансовым группам, ибо к тому времени у них накопился некоторый примечательный опыт общения с Зогу. В ноябре 1923 г. Зогу получил "задаток" за продажу итальянской компании "Ферровие делло стато" принадлежавшего ему леса в районе Мати за круглую сумму в 1 млн 700 тыс. лир. Тогда ему выплатили только 700 тыс. лир, а остальные буквально накануне подписания 12 марта 1925 г. соглашения о нефтяной концессии с вышеупомянутой компанией.
134
По всей вероятности, вырученные за продажу леса деньги убедили Зогу сделать следующий шаг в сторону Италии.
15 марта 1925 г. министр финансов Мюфид Либохова и Марио Альберта, представлявший рекомендованную итальянским правительством финансовую группу, подписали конвенцию об учреждении Национального банка Албании, ставшего известным под названием "Банкальба", и о выделении албанскому правительству займа на производство общественных работ. Мосле утверждения конвенции обеими палатами албанского парламента банк конституировался 2 сентября того же года как акционерное общество с постоянным местопребыванием в Риме. Филиалы создавались в Тиране, Дурресе, Шкодре, Влёре и Корче, причем тиранский офис считался главным.
Известие о подписании конвенции дало уверенность маркизу Дураццо утверждать в письме Муссолини, что отныне Италии "обеспечено решающее преобладание в экономической, а поэтому и в политической жизни этой страны". Сам дуче поспешил известить об этом лично короля Виктора Эммануила III, выразив уверенность в том, что овладение Албанией становится реальностью. Правда, Зогу оценил происшедшее иначе. "Я никогда не дамся в руки Италии", — заверил он Эйрга. И действительно, тогда еще не очень ясно вырисовывался окончательный выбор. "Албания — это служанка-госпожа двух хозяев с неким любовником, маячащим в отдалении", — так охарактеризовал ее положение в начале 1926 г. итальянский делегат в Лиге наций Витторио Шалойя. Несколько фривольный образ в целом правильно отражал сложившиеся к тому времени отношения между этой страной и тремя соперничавшими за нее державами (Великобритания, Италия и Югославия).
Распределение акций банка свидетельствовало о намерении итальянских финансистов, за которыми стояло правительство, направлять финансово-экономическую политику албанского государства. Впоследствии, в 1937 г., М. Альберти издал трехтомник под характерным названием "Война денег" ("La guerra delle monete"), где описал все перипетии напряженной борьбы за контрольный пакет акций. В итоге итальянская финансовая группа получила блокирующий пакет акций — 26% капитала банка. Но так как ей принадлежали все учредительные акции, она получила право распоряжаться почти 38% активов. Итальянское присутствие усиливалось тремя частными акционерами (19% акций). Все другие иностранные банки (югославские, швейцарские, бельгийские) располагали 25% акций. С албанской стороны держателями 30% акций стали братья Экрем и Нуредин Влёра, а также Айет Либохова, единственный из албанцев, кто вошел в административный совет банка, составленный преимущественно из итальянцев. В последний момент
135
в него был включен в качестве советника Стефано Цурани, номинальный представитель албанского правительства, а по сути дела наблюдатель, не оказывавший никакого влияния на политику банка. Албанские держатели акций довольно скоро отказались от своей доли, перепродав свои ценные бумаги итальянским банкам.
Банк получил исключительное право на эмиссию банкнот и чеканку металлических денег. В обращение поступили бумажные и металлические (золотые и серебряные) албанские франки, а также новая монета — лек. Пять леков приравнивались одному франку. По всей видимости, над развитием и упорядочением албанской финансовой системы работали весьма квалифицированные итальянские специалисты, что позволило превратить албанский франк в одну из самых надежных валют Европы межвоенного периода. Он всегда имел стопроцентное золотое покрытие и никогда не подвергался опасности обесценения, как это случилось с английским фунтом в 1931 г., американским долларом — в 1933 г. и швейцарским франком — в 1936 г.
В концепцию банка как главного кредитора албанского государства изначально закладывалась идея учреждения акционерного Общества по экономическому развитию Албании (СВЕА) с основным капиталом в 15 млн итальянских лир через месяц после начала функционирования самого банка. На самом деле оно было создано 25 апреля 1925 г., до того как сам банк прошел утверждение по всей бюрократической цепочке. СВЕА должно было предоставить кредит албанскому правительству в размере 50 млн золотых франков траншами от 7,5 до 12,5 млн золотых франков в течение пяти лет. Условием предоставления кредита являлось его направление на так называемые общественные работы, т.е. на прокладку автострад и железнодорожных линий, осушение болот, развитие сельского хозяйства, обустройство портов. Предусматривалось привлечение специалистов и квалифицированной рабочей силы из Италии, но не более 50% от общего числа занятых в проектах, если в самой Албании таковых будет недоставать.
Создание банка и СВЕА сопровождалось многочисленными финансовыми махинациями, в которых оказались замешанными ближайшие сподвижники Зогу. В коррупции и в "заимствованиях" из государственной казны был уличен министр финансов Мюфид Либохова, вынужденный подать в отставку. Расследование в парламенте всех обстоятельств аферы выявило новые злоупотребления со стороны высшего чиновничества, но "своевременное" самоубийство М. Либоховы остановило дальнейшие разоблачения. Сам Зогу, убедившись в устранении с политической арены своего эвентуального соперника, не проявил
136
заинтересованности в доведении дела до конца. К тому же именно с этого времени началось его быстрое личное обогащение. Небогатый, обремененный многочисленной родней человек в начале своей карьеры, он постепенно превратился в крупного помещика, владельца обширных земельных угодий, а также вилл в Тиране, Дурресе и Широке.
1926 год стал решающим для итальянской политики в Албании. Победа Италии в "нефтяной войне" 1925 г., подписание серии финансово-экономических соглашений, заключение секретного военного договора обеспечили прочную базу дальнейшей экспансии.
В начале февраля 1926 г. в Албанию прибыл новый итальянский посланник — барон Помпео Алоизи, получивший самые широкие полномочия в ведении албанских дел. Перед отъездом его принял Муссолини, который дал следующие директивы:
"По экономическим вопросам производить сильное давление на Ахмета Зогу. Всякий раз, когда он попытается избежать принятия на себя экономических обязательств, необходимо заставить его принять и выполнить их. В политических вопросах абсолютное воздержание, потому что у меня нет ни малейшего к нему доверия. Давать широковещательные заверения в дружбе, но избегать до времени ангажироваться политически".
Вето с ведения политических переговоров было снято в июне 1926 г. Зогу обратился с очередной просьбой к итальянскому правительству о займе — 1,5 млн золотых франков на реорганизацию жандармерии. Муссолини выразил принципиальное согласие, но обусловил предоставление новых кредитов подписанием политического договора. Переговоры велись долго и трудно. В какой-то момент возникли опасения срыва из-за возможного вмешательства англичан или югославов. Итальянском у послу в Лондоне маркизу делла Торретте поручалось добиться подтверждения в Форин оффис преимущественных интересов Италии в Адриатике. Чемберлен прямо не высказался, заявив, что у Великобритании нет других интересов в Албании, кроме поддержания мира. И только 30 сентября 1925 г. на встрече с Муссолини в Ливорно он заверил его в безусловной лояльности английского правительства в отношении итальянской политики в Албании и в бассейне Адриатики и даже обещал отозвать посланника У. О'Рейли, вызывавшего нарекания итальянской стороны. Собеседники единодушно заклеймили Зогу, его двуличие и интриги, при помощи которых он пытался поссорить Великобританию и Италию.
Итало-английское согласие лишило Зогу возможности маневра. Он продолжал выторговывать более выгодные экономические условия взамен на политический союз, но было очевидно, что до бесконечности переговоры не могли продолжаться.
137
Муссолини был непреклонен, "Если с Зогу ничего не получится", — направил он 25 октября 1926 г. инструкцию Алоизи, — то нужно будет обрушиться на него, сметя его полностью. Необходимо только постоянно иметь в виду, что на настоящий момент Зогу является тем единственным человеком, который при помощи кулака может управлять Албанией". Случай помог убедиться в этом. 30 ноября на севере страны вспыхнуло антизогистское восстание, поддержанное Югославией. С жестокостью подавленное правительственными войсками, оно тем не менее напутало Зогу своей внезапностью и размахом. Он сделал окончательный выбор.
27 ноября 1926 г. в Тиране итальянский посланник Алоизи и министр иностранных дел Албании Хюсен Вриони подписали договор "О дружбе и безопасности", который получил впоследствии название 1-го Тиранского пакта. Статья 1 договора констатировала, что нарушение политического, юридического и территориального статус-кво Албании противоречит политическим интересам договаривающихся сторон. В статье 2 фиксировались обоюдные обязательства не подписывать политические и военные соглашения, наносящие ущерб интересам другой стороны. Договор заключался сроком на пять лет, подлежал ратификации в парламентах обоих государств и регистрации в Лиге наций.
Итало-албанский договор вызвал бурную и разноречивую реакцию в Европе. Официальная британская оценка была в целом положительной, свидетельствуя о надеждах Форин оффис на укрепление позиций англо-итальянского альянса на Балканах в противовес Франции и ее союзникам. Во французских дипломатических кругах обращалось внимание на то, что договор заключен между государствами разной весовой категории и поэтому сильно напоминает пакт о протекторате. Негативной с самого начала была реакция правительства и общественности Югославии.
Муссолини отчетливо представлял себе неблагоприятные последствия для итало-югославских отношений подписания такого пакта и сознательно шел на обострение, понимая, что дело может кончиться разрывом или даже войной. Складывающаяся на Балканах ситуация представлялась многим настолько тревожной, что это побудило Чемберлена в личном послании Муссолини дать "дружеские советы", чтобы тот снял наслоения, возникшие в связи с албанским вопросом. В ответ он получил резкую отповедь. «Относительно Албании я непреклонен, — писал Муссолини, отвергая самую мысль о дискуссии вокруг Тиранского пакта. — Албания является вопросом жизни для Италии. Допустила бы Англия дискуссии насчет Гибралтара, Мальты, Суэца? Нет. Для Италии Албания имеет аналогичную
138
ценность, что в конце концов торжественно признано великими державами. Я не допускаю дискуссий об итальянских правах на Албанию, как не допустил бы, положим, разговоров о правах Италии на Пьемонт. Вот в чем суть вопроса: "To be or not to be"».
Итало-албанский договор 1926 г. знаменовал собой принципиальный отказ Италии от союзников в проведении балканской политики. Он если и не обеспечивал полный протекторат над Албанией, то во всяком случае гарантировал достижение этой цели в ближайшем будущем. В стране расширялось итальянское военное присутствие. Если руководство жандармерией продолжало по традиции оставаться в руках британских офицеров, то в сухопутных войсках должности инструкторов занимали итальянцы. Военным атташе в итальянском дипломатическом представительстве стал полковник, а затем генерал Альйерто Париани, с именем которого связана вся последующая история итальянской экспансии в Албании вплоть до оккупации в 1939 г. Свыше 50 итальянских топографов из военно-географического института проводили картографические работы и Центральной Албании. Все это по идее предпринималось Италией ради укрепления и обеспечения обороны своей балканской союзницы, а итальянская периодическая печать усердно поставляла материалы об угрозе Албании с севера.
В марте 1927 г. возник кризис в итало-югославских отношениях в связи с действиями на албанской границе вооруженных отрядов косовских албанцев, якобы собиравшихся начать наступление на Тирану в целях свержения Зогу. 19 марта в Париж, Лондон, Берлин были направлены соответствующие ноты, а в Северную Италию начали подтягиваться войска, готовые выполнить условия Тиранского пакта. В ответ Югославия потребовала разбирательства в Лиге наций. Едва усилиями британской дипломатии конфликт удалось потушить, как возник новый — так называемое "дело Джурашковича", переводчика югославского консульства в Албании.
По всей вероятности, югославские спецслужбы поддерживали антизогистскую оппозицию и, подобно итальянцам, имели свою кандидатуру на высший пост в албанском государстве. И те и другие периодически производили своеобразный смотр резервов. В мае 1927 г. глава Косовского комитета Хасан Приштина зондировал почву в Италии, где встречался с Д'Аннунцио. Сохранивший склонность к рискованным авантюрам поэт, которому в то время было за 60 лет, обещал максимум содействия и свержении Зогу. Но тогда Муссолини не проявлял заинтересованности в замене последнего. Специальный албанский отдел МИД порекомендовал Приштине ограничиться публикациями, компрометирующими авторитарный королевский режим Югославии. В самой Югославии рассматривалась кандидатура
139
преемника Зогу — Цено-беги Крюэзиу, уроженца Косова, женатого на одной из сестер Зогу и сыгравшего большую, если не решающую, роль в реставрации власти своего шурина.
Среди недостатков Цено-беги был один, перевешивающий все достоинства, — он являлся югославским агентом. Переписка с ним и его албанскими сторонниками велась через югославское консульство, а переводы на сербский язык делал натурализовавшийся в Албании черногорец В. Джурашкович. Переводчик не укладывался в рабочее время, брал материалы на дом, что и позволило албанской полиции их изъять, не нарушая иммунитета иностранного консульства, а Джурашковича арестовать по обвинению в шпионаже против албанского государства в конце мая 192? г. Разгоревшийся скандал привел к разрыву дипломатических отношений между Албанией и Югославией. И хотя в начале августа они были восстановлены благодаря усилиям великих держав, Зогу уже не мог использовать Белград в качестве противовеса. "Дело Джурашковича" имело последствия для судьбы Цено-беги. Его постарались изолировать от югославских и албанских сторонников, отправив послом в Прагу, где он погиб от руки наемного убийцы 14 октября 1927 г. Молва возлагала вину за его смерть на Зогу, избавившегося таким образом от опасного соперника.
Осенью 1927 г. итальянская дипломатия открыла новый тур переговоров с Зогу, стремясь расширить завоеванные год назад позиции. По итальянской инициативе был возбужден вопрос о своего рода легализации секретного итало-албанского военного соглашения 1925 г., которое должно было принять форму оборонительного союза. Кроме того, стремясь укрепить личную власть Зогу, Муссолини предложил ему через нового посланника, но не нового для Албании человека Уго Солу подумать о возможности преобразования албанской республики в монархию, а следовательно, о браке и порядке наследования. Зогу и сам к тому времени созрел для такого шага и поэтому ответил принципиальным согласием, выразив в то же время опасения в связи с неизбежными финансовыми и психологическими (так он их определил сам) осложнениями. В частности, он предугадал, что выдвижение его кандидатуры может натолкнуться на противодействие феодальной знати. Но главную трудность Зогу видел в подведении под эту идею материальной базы. Сола обещал ему всемерную поддержку и, предвидя, что содержание короля может вылиться в круглую сумму, написал Муссолини ободряющее письмо, прибегнув к ссылке на практику крупнейшей и мудрейшей колониальной державы мира: "Англичане считают вассально зависимым не того властителя, который платит дань британской короне, а того, который короной субсидируется".
140
В Риме приняли решение выплачивать Ахмету Зогу по цивильному листу 2— 3 млн лир ежегодно. Однако создание королевства оказалось делом длительным, на которое понадобился год. Прежде всего для основания династии требовался наследник, но Зогу все еще оставался холостяком. Он разорвал помолвку с дочерью Шевкета Верляци, одного из богатейших феодалов Албании, нажив в его лице заклятого врага. Албанки, даже и очень знатные по местным понятиям, его не устраивали. Поэтому параллельно с подготовкой договора начались поиски невесты. В Италии найти не удалось. Зогу склонялся к кандидатуре королевской дочери. Но принцесса Джованна предпочла выйти замуж за болгарского царя Бориса. В семье маркиза Д'Аулетта, род которого восходил чуть ли не к самому Скандербегу, не имелось девицы брачного возраста. Потерпев неудачу еще с двумя-тремя матримониальными проектами, итальянцы отступили, занявшись чистой политикой, В воспоминаниях Сола свидетельствовал, что провозгласить монархию можно было уже тогда, но в Риме не хотели, чтобы это выглядело как предоставление Зогу трона в обмен на военный договор.
Согласование статей договора происходило по стихийно установившейся в албано-итальянских контактах схеме: итальянская сторона разрабатывала проект, албанская сторона выдвигала чаще всего неприемлемые условия, Сола "утрясал", совершая челночные поездки через море. Буквально накануне подписания договора Зогу организовал утечку сведений в Англию, стремясь смягчить слишком отдающую вассальным духом преамбулу. Чемберлен весьма оперативно среагировал и попытался если не воспрепятствовать подписанию договора, то по крайней мере отложить, но смог лишь добиться перенесения официальной церемонии с утра 22 ноября на вечер. Так появился на свет "Договор об оборонительном союзе", заключенный сроком на 20 лет и получивший название 2-го Тиранского пакта.
Новый договор предусматривал совместные действия обоих государств в случае "неспровоцированной войны" против одного из них, предоставление в распоряжение союзника всех поенных, финансовых и другого рода ресурсов. Более конкретная расшифровка некоторых статей договора содержалась в письме посланника Солы, которое считалось интегральной частью основного документа и также подлежало ратификации. В нем оговаривались принципы руководства военными операциями и использования союзной территории. Инициатива совместных действий против третьей державы отдавалась целиком в руки Италии, которая по своему усмотрению выбирала момент развязывания конфликта.
141
В официальных комментариях итальянских дипломатических представителей за рубежом необходимость подписания нового договора обосновывалась желанием оградить албанскую независимость, которая подвергалась угрозе и во время мартовского кризиса, и при возникновении "дела Джурашковича". Сугубо оборонительный характер пакта подчеркивал посол в Москве Черрути во время беседы с Г.В. Чичериным. "Когда я спросил Черрути, — записал Чичерин, — против кого это направлено, принимая во внимание, что Югославия не собирается нападать на Албанию, Черрути объяснил, что имеется в виду поддержание самого албанского правительства". Резко негативной была реакция на новый пакт в Великобритании. Чемберлен считал его политической ошибкой, равно как и предшествовавший ему франко-югославский договор. Во Франции предвидели такой поворот в политике Италии, готовой идти на конфронтацию с Францией. Поэтому французский министр иностранных дел Аристид Бриан прореагировал на известие одной энергичной фразой: "Плевать я хотел на это дело".
Тиранские пакты явились важным этапом в осуществлении средиземноморской программы фашистской Италии. Албания, фактически лишенная политической самостоятельности, превращалась в итальянский плацдарм на Балканах, в ее аграрносырьевой придаток.
2. Провозглашение монархии
Озабоченность Зогу укреплением своей личной власти отодвинула на второй план внутренние проблемы. Однако они давали о себе знать спонтанными проявлениями антиправительственных настроений, выступлениями сельской и городской бедноты против произвола властей и активизацией политических противников режима за рубежом. После подписания серии экономических и политических албано-итальянских соглашений волна стихийного народного возмущения направлялась также и против итальянской политики в Албании. Причем протесты имели как чисто экономическую, так и политическую основу.
Одно из первых открытых антифашистских выступлений имело место в Шкодре, где местное отделение "Банкальбы" отмечало 28 октября 1927 г. очередную годовщину муссолиниевского "похода на Рим" поднятием итальянского флага. Ученики местной гимназии организовали демонстрацию, требуя запрещения фашистской символики. Манифестантов разогнали силой, зачинщиков исключили из учебного заведения за участие в политической акции, но власти все же предписали банку
142
впредь вывешивать в праздничные дни только албанские флаги.
Зимой 1927/28 г. голод поразил северные и центральные, главным образом горные, районы страны, где последствия грабительской фискальной политики ощущались особенно остро. Крестьянские делегации буквально осаждали органы местной власти, требуя принятия мер, Зогу был вынужден создать в январе 1928 г. правительственную комиссию, которая организовала сбор средств для помощи нуждающимся. К весне того же года волна недовольства докатилась до южных областей, захватив города. Взрывоопасная ситуация складывалась на предприятиях добывающей промышленности и на строительных площадках, принадлежавших иностранным владельцам. Зарплата иностранных рабочих и специалистов намного превосходила получаемую албанцами. Начались акты протеста и забастовки, увенчавшиеся частичным успехом, — некоторым повышением ставок квалифицированным албанским рабочим.
Серьезная угроза режиму исходила из-за рубежа в результате деятельности его политических противников, сохранявших связи внутри страны. Создание при помощи Балканской коммунистической федерации в Вене 25 марта 1925 г. уже упоминавшейся организации КОНАРЕ, объединившей в своих рядах идейных и личных противников Зогу, явилось событием большой важности. Организация смогла создать платформу, приемлемую для всех оппозиционеров, основные положения ее сводились к четырем главным пунктам: 1) спасение Албании от А. Зогу и от его сторонников-феодалов, прислужников иностранных империалистических государств; 2) установление истинно республиканского строя; 3) проведение аграрной реформы в интересах трудящихся масс; 4) восстановление этнических границ Албании. Возглавил КОНАРЕ епископ Фан Ноли. Организация имела свой печатный орган — выходившую в Женеве раз в две недели газету "Лирия комбтаре" ("Национальная свобода"). Ее директором стал молодой врач Омер Нишани, а редактором — Халим Джело [3*]. Газета вела бескомпромиссную борьбу против режима Зогу и пользовалась огромной популярностью в среде албанской эмиграции. В апреле 1927 г. и КОНАРЕ произошел раскол — из организации выделились политики из числа личных врагов Зогу, а не того режима, который он олицетворял. Они образовали организацию "Башкими
3*. Омер Нишани, не входя ни в одну из албанских политических партий, придерживался либерально-демократических взглядов, что не помешало ему стать министром иностранных дел первого коммунистического правительства Албании, а затем председателем Народного собрания. Халим Джело, выпускник университета во Флоренции, придерживался социалистической ориентации. Умер в 1937 г. в Москве, где находился на лечении.
143
комбтар" (Национальный союз"), многие представители которой после оккупации Албании в 1939 г. стали тесно сотрудничать с итальянскими фашистами. Революционно и просоциалистически настроенные члены КОНАРЕ объединились в "Комитет национального спасения", активно сотрудничавший с Косовским комитетом в том, что касалось национальных и социальных целей движения. В 1931 г. его штаб-квартира переместилась в Париж, где он просуществовал до 1936 г.
Хотя деятельность зарубежных организаций не представляла непосредственной опасности для Зогу, он старался обезопасить себя от возможных покушений на свою власть со стороны как радикальных революционеров, так и претендентов из числа не слишком верных ему сторонников. Физическое устранение не решало вопроса. В целом его позиции в стране представлялись довольно шаткими, как о том свидетельствовал полковник Париани. Он сообщал о своих наблюдениях в Рим: режим опирается на немногочисленную военную касту, и отношение к нему народа двойственное — одни равнодушны, другие ненавидят. "В подобных обстоятельствах, — соглашался с ним посланник Сола, — ни одно правительство не может долго продержаться. Нет сомнения, что и Зогу долго не удержится, если не будет иметь нашей политической и главным образом экономической поддержки". Выход обеим заинтересованным сторонам виделся в политическом решении, и летом 1928 г. Зогу вернулся к заманчивому предложению итальянцев об учреждении монархии, не дожидаясь истечения 7-летнего срока президентства.
Обосновывая в интервью корреспонденту "Дейли экспресс" преимущества монархической формы правления по сравнению с любой другой, Зогу выдвигал в качестве аргумента ее большую устойчивость: дескать, президент зависит от обстоятельств, ибо всегда должен учитывать волю тех, кто его избрал. К тому же существует опасность быть свергнутым какой-либо оппозиционной партией. "Первым же положительным результатом восстановления монархии, — размышлял Зогу, — станет освобождение моей страны от межпартийной борьбы... Король будет выше партий".
В Италии поддержали намерения Зогу, ибо укреплением его позиций в стране обеспечивалась защита также и итальянских интересов. Начались переговоры, которые в очередной раз превратились в откровенный торг. Зогу попросил выделить ему обещанные 10 млн лир на предвыборные затраты (предполагались выборы в Учредительное собрание) и "на трансформацию режима". Муссолини согласился при условии, что Зогу ни в коем случае не превысит эту сумму и, кроме того, приступит к выработке условий военной конвенции.
144
Итальянцы исходили из того, что Зогу должен ясно осознавать прямую зависимость своего нахождения у власти от благорасположения ''великой союзницы", а поэтому не очень с ним церемонились, предъявляя очередные требования. При согласовании текста тронной речи, проект которой готовился итальянцами, предполагалось внести в нее ритуальную албанскую клятву верности (бесу) Италии лично от монарха и от всего албанского народа. Впоследствии от этого отказались, равно как и от предложения албанской стороны упомянуть в официальном документе о поддержке Италией претензий Албании на соседние территории с преобладающим албанским населением, Муссолини счел лишними все формальные заверения. "Весь мир знает и в скором времени убедится лишний раз в том, — подводил Муссолини итог очередному раунду албано-итальянских переговоров в начале августа 1928 г., — что албанский трон является итальянским творением независимо от того, заявит или нет об этом господин Ахмет Зогу".
Тем временем ускоренными темпами шла подготовка к изменению государственного строя. 5 июня 1928 г. правительство издало указ о созыве Учредительного собрания. В течение двух месяцев все предварительные мероприятия, включая выборы, были проведены, и 1 сентября министр иностранных дел Ильяз Вриони направил уведомления всем иностранным дипломатическим представителям в Албании, а Соле — довольно подробное письмо для передачи Муссолини, о провозглашении национальным собранием Зогу I "королем албанцев" (Ахмет I звучало бы слишком по-восточному, не по-европейски). Как бы обосновывая титул, Зогу сказал, что никогда не примирится с расчленением Албании в 1913 г. Это вызвало резкие протесты соседних государств, особенно Югославии, где албанцы составляли третий по численности этнос — после сербов и хорватов. В некоторых официальных дипломатических документах и в прессе обращалось внимание на то, что в самом титуле (не король Албании, а король албанцев) содержался недвусмысленный намек на возможный пересмотр границ. Но в конце концов албанская монархия была признана. Дольше всего (до 1931 г.) упорствовал Мустафа Кемаль Ататюрк, заявлявший, что ликвидация республики является предательством интересов албанского народа и свергнувшая "своего" султана Турция никогда не одобрит даже "чужую" монархию.
Коронация Зогу состоялась в небольшом городе Круя, из которого в середине XV в. начал свою борьбу против турецкого нашествия великий воин Албании — Георгий Кастриоти Скандербег. Первый и последний король Албании вскоре отблагодарил Муссолини за содействие. Он сделал ему поистине бесценный подарок, преподнеся мраморную голову Аполлона,
145
найденную итальянской археологической миссией при раскопках в Бутринте, одним из центров древней греко-римской культуры на территории современной Албании, и приписываемую предположительно школе Праксителя (около 390 — около 330 гг. до н.э.). Только в 1982 г. итальянское правительство возвратило ее Албании, и скульптурный портрет Аполлона занял достойное место в экспозиции Национальной художественной галереи в Тиране.
Одновременно с провозглашением монархии произошло подписание итало-албанских военных конвенций, дополнивших 2-й Тиранский пакт. Текст конвенций включал 16 статей, которые содержали подробную регламентацию действий сторон в случае войны. Предусматривалось учреждение должности военного советника при генштабе албанской армии и военных инструкторов, ему непосредственно подчиненных. Эти посты должны были замещаться исключительно итальянскими подданными. Все материально-техническое обеспечение албанской армии предполагалось осуществить за счет специальных ассигнований итальянского правительства. Конвенциями оговаривалась даже численность армии — 60 тыс. солдат через пять лет после подписания соглашения.
В специальном приложении, уточнявшем права и обязанности итальянских советников и военных инструкторов, содержался пункт, по которому в случае войны главный военный советник автоматически принимал на себя функции начальника генштаба албанских вооруженных сил. Им стал произведенный к тому времени в генералы Альберто Париани. Возник уникальный в международной практике прецедент, когда военный атташе иностранного государства числился на службе в стране пребывания, сохраняя одновременно пост в официальном дипломатическом представительстве.
1 декабря 1928 г. албанский парламент принял новую конституцию, в соответствии с которой Албания объявлялась "демократической, парламентарной и наследственной монархией". Провозглашение монархии не изменило главных направлений внешней и внутренней политики, определившихся с момента переворота в декабре 1924 г. Несамостоятельность в решении вопросов международного характера и крайняя реакционность в подходе к внутренним проблемам характеризовали годы правления Зогу.
Албания являлась единственной страной на Балканах, где после получения независимости не была осуществлена буржуазная аграрная реформа. Система налогообложения, сохранившаяся в основных чертах со времен турецкого господства, примитивные методы обработки земли, кабала ростовщиков и помещиков, малоземелье продолжали господствовать в албанской
146
деревне. Разорявшиеся крестьяне в поисках заработка уходили в города, эмигрировали. На юге страны набирал силу процесс исхода мужского населения. В ноябре 1929 г. министерство иностранных дел сообщило правительству, что эта тенденция принимает особо опасный характер для национальной экономики и что неотлагательно требуется закон, ограничивающий эмиграцию.
Выход из создавшегося положения виделся в одном — в проведении аграрной реформы. Но помещики, крупные торговцы и ростовщики, составлявшие опору правительства, не были в ней заинтересованы. Сохранение по сути дела феодальных отношений в деревне отвечало интересам также и итальянских предпринимателей, ибо они получали дешевую рабочую силу для принадлежавших им рудников и шахт. И тем не менее правительство пришло к выводу о необходимости предпринять кое-какие меры по улучшению положения в сельском хозяйстве или хотя бы сделать вид, что оно стремится к этому.
Конституции 1925 и 1928 гг. формально положили конец турецкому земельному закону 1856 г., что выразилось в основном и сведении всех видов земельной собственности к трем категориям (государственная, юридических и физических лиц). Кроме того, правительство приняло некоторые постановления, касавшиеся конкретных вопросов сельского хозяйства: о наказаниях за потраву скотом полей и садов (1925), о создании показательных ферм на государственных землях (1926), о выделении министерства сельского хозяйства и лесов из министерства экономики (1927) и т.п. На базе нового Гражданского кодекса 1929 г. предполагалось установить точные размеры землевладений и определить собственников спорных наделов. Некоторые изменения претерпела фискальная система в сторону упорядочения налогов.
В октябре 1928 г. правительство создало комиссию по подготовке аграрной реформы и одновременно обратилось к Италии с просьбой прислать экономического советника, который независимо от этой комиссии разработал бы свой вариант законопроекта. Такой специалист — профессор Дж. Лоренцони — прибыл в июне 1929 г. и к концу года представил свои соображения. Разработанные им рекомендации основывались на необходимости преобразований, которые способствовали бы развитию албанского сельского хозяйства по капиталистическому пути. Непосредственной задачей Лоренцони считал перераспределение земельной собственности, что должно было “создать такие объективные и субъективные условия, которые облегчили бы преобразование албанского сельского хозяйства в интенсивное и прибыльное как для населения, так и для государства".
147
После обсуждения проекта в различных комиссиях и в парламенте закон о реформе был утвержден и обнародован 13 апреля 1930 г. Он предполагал изъятие у помещиков земельных излишков (свыше 100 га) и продажу земли безземельным и малоземельным крестьянам (до 5 га на семью). Закон, содержавший почти 100 статей, предусматривал большое количество исключений из общих правил конфискации. Не подлежали отчуждению виноградники, оливковые рощи, сады, пастбища, леса. Реформу предстояло проводить в течение 15 лет, причем по каждому землевладению требовалось специальное решение короля.
Естественно, что в таком виде закон об аграрной реформе превратился в новое орудие, которое Зогу использовал для борьбы со своими личными противниками. В итоге помещичье землевладение как таковое не затрагивалось реформой. Более того, фавориты короля, приобретавшие по дешевой цене государственные земли, обогащались и становились обладателями обширных угодий. На продаже малодоходных земель выигрывали собственники, "уступавшие" их казне за крупные суммы. Почти единственным относительно положительным результатом стало расселение албанских беженцев (1888 семей) из югославской области Косово на бросовых заболоченных землях, принадлежавших ранее государству.
Прогрессивная албанская эмиграция по достоинству оценила этот обман крестьянских масс. Издававшаяся в Женеве албанская газета "Лирия комбтаре" ("Национальная свобода") противопоставила громоздкому закону 1930 г. четыре основных требования, осуществление которых, по ее мнению, действительно принесло бы пользу крестьянам: безвозмездное отчуждение всех помещичьих, кулацких и церковных владений; бесплатное наделение землей безземельных и малоземельных крестьян; аннулирование задолженности крестьян по налогам; уничтожение десятины. "Эта программа может быть выполнена полностью только тогда, — писала газета, — когда рабочие и крестьяне Балкан под руководством коммунистических партий поднимутся против местных режимов, являющихся ставленниками иностранных капиталистов и местных богачей, свергнут силой эти кровавые режимы и сами возьмут власть в свои руки".
Аграрная реформа осталась на бумаге. В годы мирового экономического кризиса именно албанское крестьянство первым испытало на себе его губительное воздействие. Значительно упали цены на экспортировавшиеся Албанией продукты животноводства и земледелия, а поразивший страну неурожай создал необходимость ввоза дополнительного количества зерна. Покупательная способность резко снизилась, так как основная
148
масса населения не могла приобретать даже самое необходимое.
Резко сократились внешнеторговые операции, За годы кризиса, который длился в Албании с 1929 по 1934 г., импорт снизился с 38,6 млн албанских франков до 12,3 млн, а экспорт — с 14,7 млн албанских франков до 4,3 млн. Сильное сокращение экспорта связывалось со значительным падением спроса на традиционные статьи экспорта. Почти полностью был прекращен вывоз сыра и кож, составлявший основную статью доходом населения южных районов. В Гирокастре проходили массовые демонстрации голодных людей, которые требовали хлеба. Совет старейшин Скрапари информировал правительство о случаях смерти в результате хронического недоедания: “сжальтесь и примите срочные меры для спасения народа, который дошел до крайности".
Разорившиеся крестьяне и городские ремесленники тщетно искали заработка на стройках и промышленных предприятиях, число которых уменьшалось. Хозяева увольняли рабочих, даже не выплатив заработанных ими денег. Существенное сокращение ассигнований на строительные работы и на развитие промышленности, реэмиграция албанских рабочих, не находивших применения своим силам в охваченных мировым экономическим кризисом странах Европы и Америки, — все это увеличивало и без того огромную армию безработных. В той отчаянной экономической ситуации, в которой очутилась страна, вдруг начинали циркулировать самые фантастические слухи о займах из Франции и Англии или о каком-то американском миллиардере, готовом спасти Албанию от поразившего ее кризиса.
Однако правительство ничего или почти ничего не предпринимало для облегчения положения народа.
"Внутриполитическая обстановка в Южной Албании представляется в общем неизменной. Население, измученное голодом, видит причину своих страданий в отсутствии понимающего его нужды правительства, которое хотело бы и могло заботиться об интересах страны, — писал в апреле 1931 г. итальянский консул во Влёре С. Мелони своему коллеге в Дурресе. — Коррупция министров и чиновников, которые обогащаются за государственный счет и спекулируют, возбудила такое глубокое негодование, что все уверены в том, что причина обнищания страны может быть уничтожена только путем смены режима".
В стране действительно росло недовольство. Полицейские осведомители сообщали в министерство внутренних дел, что на стенах домов в Шкодре появились надписи с призывом свергнуть короля и правительство. Во Влёре был раскрыт заговор.
Власти пытались справиться с возникшими внутренними трудностями, широко применяя репрессивные меры. Министр
149
внутренних дел Муса Юка, один из самых кровавых руководителей этого министерства за все время существования зогистского режима, добился существенного увеличения ассигнований на нужды "поддержания порядка". Но если полицейскими мерами можно было на время притушить растущее возмущение, то достижение экономической стабилизации представлялось весьма проблематичным. Слабость албанской экономики, ее зависимость от внешнего рынка и от иностранного капитала являлись основными факторами, затягивавшими преодоление кризиса. Когда в ведущих капиталистических странах Европы Великая депрессия пошла на убыль, в Албании кризис продолжал свирепствовать с прежней силой, достигнув наивысшей точки в 1934 г.
3. Итало-албанский конфликт
Проникновение Италии в Албанию осуществлялось настолько успешно, что еще в ноябре 1928 г. руководитель албанского отдела в министерстве иностранных дел Италии Винченцо Лояконо, посетивший страну по случаю торжественной церемонии открытия филиала "Банкальба" в Дурресе, с удовлетворением констатировал успех итальянской политики "медленного давления и резкого скачка": "Политическая ситуация. Хорошая. Не видно и следа деятельности иностранцев, могущей конкурировать с нашей. Ни английской, ни французской активности; ни югославской, ни греческой. Дело Италии победило, и результаты этого видны повсюду". Далее он писал, что сформирована одна дивизия под итальянским командованием, а "Банкальба" продолжает, по его выражению, "выкачивать золото из карманов албанцев". Начинают функционировать две профессиональные (сельскохозяйственные) школы под руководством итальянских специалистов. К организации высшего образования албанское правительство не проявляет интереса, так как в результате этого "плодятся адвокаты и политиканы, т.е. существа бесполезные и даже вредные". Идет разведка нефтяных и других месторождений. Одним словом, Албания превращается в итальянский бастион на Балканах, в настоящую подмандатную территорию, что хорошо, ибо "дорога к Империи начинается в Албании".
Итальянское влияние ощущалось повсюду, даже при королевском дворе. Правила этикета устанавливались по примеру западной соседки. Королева-мать и шестеро сестер занимались благотворительностью. Только старшая из них, задолго до того как стать принцессой, побывала замужем за Цено-бегом Крюэзиу, вернулась в семью после его убийства и вела затворнический
150
образ жизни, тихо сходя с ума от сознания того, что ее родной брат мог быть виновником смерти мужа. Другие же в ожидании знатных европейских женихов постигали искусство верховой езды под руководством итальянского инструктора капитана Фраги и занимались автоспортом, пользуясь уроками его соотечественника Либерти. У того всегда стоял наготове фактор, чтобы вытаскивать машины сестер из ям, в которых они неизменно застревали. Итальянцы-католики способствовали отделению албанской православной церкви от константинопольской патриархии в начале 1929 г. Правда, Святой синод в Стамбуле официально признал автокефальную албанскую церковь только в апреле 1937 г.
В период мирового экономического кризиса правительство Муссолини, пользуясь тяжелым положением Албании, сделало попытку еще прочнее закрепить ее зависимость от Италии. Дело осложнялось двумя обстоятельствами; частыми болезнями короля и, как следствие этого, опасениями, что он мог в любой момент умереть, и тем, что в 1931 г. истекал пятилетний срок действия 1-го Тиранского пакта. Молва приписывала Зогу чрезвычайно опасные болезни, и когда он в очередной раз исчезал из поля зрения своих подданных, отправляясь на лечение в Вену, то албанцы, собираясь в кафе и просто встречаясь на улицах, страстно обсуждали проблему, что произойдете стране после его смерти. Поэтому, когда в самом начале 1931 г. по Тиране пронесся слух о каких-то подозрительных коликах во внутренних органах Зогу (оказалось, что это никотиновое отравление) и он исчез в Вену на два с половиной месяца, среди итальянцев возникла тихая паника.
Выяснилось, что Зогу нет равноценной замены. Верные друзья Италии из числа беев — Фейзи Алиэоти и Экрем Либохова — оказались в той или иной мере скомпрометированными. Северных байрактаров опасались из-за их тесных связей с Югославией. За православной буржуазией юга ("корчинская плутократия") не признавалась способность управлять мусульманской страной. Значительно ослабли позиции италофилов в окружении короля. Он тяготился слишком откровенным давлением "великой соседки" и, как утверждали сами итальянцы, лучшим способом добиться одобрения королем какого-либо решения было упоминание, что его не поддерживают в Риме.
В отсутствие Зогу вся полнота власти сосредоточилась в руках "серого кардинала" Абдуррахмана Мати, самого могущественного человека в правительственных структурах. Не обладая официальным высоким постом, он тем не менее во многом определял политику двора. В народе он получил прозвище Кроси (Плешивый), ставшее почти что второй фамилией, а за силу
151
своего влияния на королеву-мать приобрел славу албанского Распутина, "Невежественный, неграмотный, хитрый тип, интриган, лжец и убийца, — характеризовал его итальянский посланник маркиз Антонио Соранья. — Один из самых законченных негодяев, которых я когда-либо встречал в своей жизни". Абдуррахман славился безграничной преданностью Зогу, неукоснительно выполняя его волю. Придерживался простой и эффективно действующей схемы управления страной — держать на государственных постах только своих людей. Его ненавидели все, особенно молодежь, получившая европейское образование. Итальянцы серьезно опасались, что в случае смерти короля именно Кроси посадит на албанский престол своего человека. Но Зогу выздоровел, возвратился в Тирану, и начался обычный для албано-итальянских отношений переговорный процесс: албанская сторона просила заем, а итальянская, соглашаясь на это в принципе, обусловливала предварительным возобновлением 1-го Тиранского пакта.
Зогу категорически не хотел возобновления пакта, считая, что он исчерпал себя и, более того, перекрыт 2-м Тиранским пактом. Он просил устроить ему поездку в Рим, где он мог бы изложить Муссолини свои аргументы, но получил отказ. Ему удалось привлечь на свою сторону генерала Париани, который в середине мая 1931 г. отправился в Рим с намерением уговорить Муссолини оказать помощь нищей Албании, не выдвигая предварительных условий. Дескать, народ обвиняет в своих нынешних бедах Италию, которая выделяет деньги исключительно на военные нужды, забывая о хлебе насущном для простых людей. А хорошо бы: а) дать заем на поощрение промышленности, перерабатывающей продукцию сельского хозяйства; б) посылать албанских студентов в высшие учебные заведения Италии; в) поощрять ирредентистские чувства албанцев в отношении Косова; г) способствовать тому, чтобы Зогу создал наконец семью. Муссолини внимательно выслушал аргументацию генерала и решил: а) сначала возобновить пакт, а экономикой заняться потом; б) контакты с ирредентистами наладить; в) с поисками невесты для короля повременить.
Видный дипломат, один из идеологов "атлантизма" в послевоенной Италии, а тогда 1-й секретарь миссии в Тиране Пьетро Кварони, неоднократно присутствовавший на переговорах с Зогу, описал в мемуарах тактику короля — "обманщика и актера". Тот открывал свои большие голубые глаза невинного младенца, в которых читалось страдание и непонимание. Затем долго морочил голову, а когда маневр не проходил, говорил: "Но почему же вы раньше об этом мне не сказали сразу — уж давно все было бы решено..." Так и на этот раз. Узнав о позиции Муссолини, Зогу согласился на возобновление пакта,
152
присовокупив к этому просьбу о займе. Переговоры вступили в решающую стадию.
21 июня 1931 г. стороны достигли соглашения о предоставлении Албании беспроцентного займа в размере 100 млн албанских франков сроком на 10 лет с условием ежегодной выплаты 10 млн, если будет продолжаться "полное и искреннее сотрудничество между двумя правительствами". Предусматривалось удовлетворение следующих требований: 1) командование албанской армии осуществляется итальянским генералом; 2) в министерства финансов, сельского хозяйства, общественных работ назначаются итальянские контролеры, следящие за использованием займа; 3) оба государства заключают таможенный союз; 4) английские инструкторы в жандармерии заменяются итальянскими.
Однако когда первый транш в сумме 1,8 млн золотых франков был получен, выяснилось, что Зогу не собирается держать слово в отношении пакта. Он выдумывал различные отговорки, его приближенные, включая Абдуррахмана, доверительно сообщали итальянцам, что они пытаются переубедить короля, но тот тверд. Муссолини, к тому времени передавший пост министра иностранных дел видному деятелю фашистской партии Дино Гранди, тем не менее лично занялся урегулированием албано-итальянских разногласий. Но все оказалось напрасным. За три дня до истечения срока пакта Зогу послал по-иезуитски вежливые приветственные телеграммы Виктору Эммануилу III и Муссолини, отметив успехи, достигнутые в установлении дружественных связей между обеими странами. Но 27 ноября, в пятилетнюю годовщину пакта. Министерство иностранных дел Италии довело до сведения всех своих дипломатических представительств в Европе, что 1-й Тиранский пакт не будет продлен.
В Италии возникли подозрения, что жест короля был инспирирован извне, ибо, как там полагали, сам он не мог рискнуть на такой шаг. Сначала заподозрили Югославию ("враг № 1 Италии на Балканах"), а затем и Великобританию ("Зогу прислушивается к мнению английских советников"). Югославия на самом деле с большим неудовольствием воспринимала усиление итальянского влияния в Албании, но именно в тот период она не могла решиться на открытое противодействие. В ходе участившихся зимой и весной 1932 г. итало-югославских контактов, которые, по мысли белградских политиков, предполагали согласие обеих сторон на уважение взаимных интересов в бассейне Адриатики и Албании, итальянская дипломатия отстаивала предпочтительные права для Италии. В частности, в одной из бесед югославского короля Александра с итальянским посланником в Белграде Карло Галли речь зашла о сохранении за
153
Италией права на высадку войск в Албании в интересах обеспечения своей безопасности. Король взмолился: "Ну, можем ли мы с нашими четырьмя баркасами (так он охарактеризовал югославский флот. — Н.С.) представлять опасность для Италии на Адриатике?!" Однако в Риме отвергали любое посягательство на умаление своей роли, и давление на Албанию продолжалось.
Различного рода разработки, выходившие из-под пера многочисленных итальянских экспертов, занимавшихся "албанским вопросом", отдавали несомненное предпочтение экономическим и дипломатическим рычагам. Применение силы отвергалось, ибо, по словам генерала Париани, "албанцы очень болезненно реагируют на угрозы своей независимости, которую они завоевали после многовекового периода рабства". Почувствовав, что непосредственной опасности его режиму нет, Зогу стал предпринимать попытки заручиться политической и финансовой поддержкой в третьих странах, одновременно ограничивая активность Италии. В сентябре 1932 г. албанское правительство обнародовало законопроект, по которому албанцам запрещалось обучать своих детей в духовных и светских школах, принадлежавших иностранцам. Подавляющее число таких школ находилось в руках итальянцев. В ответ итальянское правительство отозвало своих преподавателей и вывезло оборудование. С большими перебоями работала постоянная албано-итальянская комиссия по использованию кредитов по займу 1931 г., ибо все возникавшие трудности не могли быть преодолены без урегулирования на межправительственном уровне.
2 января 1933 г. французское агентство Гавас выступило с сообщением о методах давления, применявшихся Италией с целью заставить Албанию согласиться на таможенный союз. Эти сведения, "полученные из информированных источников", сделали достоянием гласности то, о чем только строили догадки европейские политики. Дипломатические крути Белграда, Лондона и Парижа выразили протест против действий Италии. Последовало официальное опровержение итальянского правительства, которое отрицало намерение заключить таможенный союз с Албанией.
В апреле того же года по инициативе Зогу были прерваны албано-итальянские переговоры об урегулировании долговых обязательств, а летом советник короля Мехмет Коница обратился от имени Зогу к югославскому правительству с просьбой о предоставлении Албании кредита на сумму 3 млн албанских франков. "Без нашей помощи или воцарится анархия, или произойдет капитуляция перед Италией", — писал из Тираны югославский посланник. Но само югославское правительство не
154
располагало свободными средствами в таком размере, а идея пропорционального размещения займа в странах Малой Антанты не возымела успеха. Итальянская сторона выжидала. Муссолини дал установку не отступать и не уступать. 21 мая он имел беседу с албанским временным поверенным в делах в Риме Тахиром Штюллой, и ему показалось, что в албанской политике появились колебания и неуверенность. Через несколько дней он следующим образом ориентировал нового посланника в Тиране Оттавиано Коха: "Мы останемся в горах, но с туго завязанным кошельком". Тогда же из Тираны отозвали слишком мягкотелого генерала Париани, а с ним и часть аппарата миссии с группой итальянских инструкторов албанской армии. Новый атташе полковник Рикардо Балокко представлял "жесткую линию" в албанской политике Италии и действовал заодно с Кохом, презиравшим албанскую правящую верхушку, услугами которой приходилось пользоваться за неимением лучшего. Последний писал в одном из своих подробных отчетов в центр о Зогу как о бесперспективном политическом лидере: "Неумолимый ход событий сметет эту маленькую фигурку, слишком ничтожную, чтобы она где-то в придаточном предложении могла остаться на страницах книги судьбы при очередном и неумолимом ее повороте".
Параллельно с зондажем в Белграде албанские представители вели переговоры о займе в США, однако американцы выдвинули столько оговорок, что это было равносильно отказу. В конце мая—первой половине июня 1933 г. Зогу просил финансовую помощь у Франции, подобную той, которую французы оказали Австрии и Венгрии. И здесь последовала неудача. Французское правительство сообщило, что непосредственная помощь исключается, и посоветовало обратиться в Лигу наций. Равным образом, предоставлением финансовой поддержки в размере 5—6 млн албанских франков, обусловливалась возможность вхождения Албании в созданную в феврале 1934 г. Балканскую Антанту.
Итальянское правительство понимало, что Зогу попал в безвыходное положение, и стало усиливать давление вплоть до применения экономических санкций. Так, весной 1934 г. был ограничен или полностью запрещен ввоз в Италию маслин, рыбы, кож, шерсти, являвшихся важнейшими статьями албанского экспорта. Король начал сдавать одну позицию за другой. Последним отчаянным шагом Зогу стало появление в печати его открытого письма к председателю кабинета министров с призывом уменьшить государственные расходы и срочно ввести режим экономии во всех отраслях народного хозяйства. Как бы в развитие этого пожелания состоялась реорганизация албанской армии, что отразилось прежде всего на 60 итальянских
155
офицерах, которые за отсутствием средств на их содержание отпускались на родину.
Напряженность в албано-итальянских отношениях снова стала нарастать, и тогда 22 июня 1934 г. на рейде Дурреса неожиданно появилась итальянская эскадра. В Албании и в соседних странах возникли опасения вооруженного вмешательства. Германский посол в Риме Ульрих фон Хассель считал, что эта акция свидетельствовала о том, что Муссолини окончательно потерял терпение и решил сделать что-то эффектное, чтобы привести в чувство Зогу. "Скорее всего в Риме попытаются снова дать пряник обиженному союзнику, — писал он в Берлин по свежим следам событий, — после того как ему показали кнут".
Военная демонстрация произвела определенное впечатление не только на албанское правительство. В тогдашней международной ситуации маневрирование более чем 20 итальянских военных кораблей вдоль балканского побережья Адриатики воспринималось рядом европейских политических комментаторов (например, Табуи и Пертинаксом) в качестве недружественной акции, приуроченной в том числе и к визиту в Белград французского министра иностранных дел Луи Барту. Албанское правительство дало широкую огласку как самому факту появления военных кораблей, так и внезапности этой акции. Дипломатические представители ряда стран выразили Коху протест против такой формы давления на Албанию. Вынужденное отступить, фашистское правительство заявило, что военно-морская демонстрация как таковая отнюдь не планировалась, а приход эскадры надо рассматривать обычным визитом вежливости, сообщение о котором задержалось на телеграфе. Столичные газеты сообщили о поездке военных моряков на экскурсию в Тирану, после чего корабли ушли, оставив после себя все те же нерешенные проблемы в албано-итальянских отношениях. Только ранней весной 1935 г. стало возможным говорить о преодолении кризиса, и тогда же возобновились прямые переговоры с Зогу об открытии частных светских и религиозных (католических) школ в Албании, о возвращении в албанскую армию итальянских инструкторов, о развитии почти что заглохнувших торговых отношений, о субсидировании албанской экономики по линии СВЕА. И, как всегда, король попросил новый заем — на развитие сельского хозяйства.
Утверждая свой контроль над Албанией, фашистская Италия методично превращала ее в опорный пункт последующего экономического и политического закрепления на Балканах. Формально независимая страна, член Лиги наций, Албания чувствовала себя скованной незримыми цепями. В связи с инициативами советского правительства по расширению дипломатических
156
отношений с балканскими странами Зогу пошел на установление, а вернее, на восстановление отношений между СССР и Албанией. Это произошло в сентябре 1934 г. Казалось бы, подписание в сентябре 1933 г. в Риме советско-итальянского договора о дружбе, ненападении и нейтралитете должно было стимулировать также и развитие советско-албанских отношений, но этого не случилось. Советское правительство предложило через свое торгпредство в Милане экспортировать сельскохозяйственную технику заинтересованным в ней албанским организациям. Однако власти Тираны блокировали сделку.
4. Восстание в Фиери
Затянувшийся до конца 1934 г. экономический кризис сменился, как казалось, некоторым улучшением положения. Во всяком случае официальная статистика свидетельствовала, что увеличился объем внешнеторговых операций, расширились разведка и добыча полезных ископаемых, возобновились строительные работы и т.п. Но ни экспорт, ни импорт не достигли уровня предкризисного 1928 г. Что касалось промышленности, то развивались в основном те ее отрасли, где господствовали иностранные (по преимуществу итальянские) предприниматели. Не случайно поэтому Албанию вновь поразил голод.
Толпы истощенных хроническим недоеданием крестьян и горожан бродили по дорогам в поисках хлеба и работы. В июне 1935 г. министерство внутренних дел информировало премьер-министра о том, что горцы районов Дибры и Косова так сильно страдают от голода, что не исключены смертные случаи. Правительство прибегло к насильственным мерам: полиции был дан приказ возвращать крестьян к месту жительства. Одновременно Зогу выступил инициатором кампании по организации помощи населению. 7 июля он обратился с открытым письмом к премьер-министру Пандели Эвангели:
"Мы узнали, что имеются случаи самоубийства, вызванные отчаянием из-за невозможности обеспечить себе существование. Некоторые бедняки, стыдясь протянуть руку за подаянием, остаются безо всякого вспомоществования..."
Это говорил человек, который, по подсчетам его итальянских покровителей, тратил на нужды двора и свои собственные по меньшей мере 7 млн франков из 13 млн, составлявших годовой национальный доход страны. Лицемерное обращение короля не имело никаких последствий, Правительство было вынуждено через Красный Крест просить помощи для тех районов, где обстановка становилась катастрофической. Однако размеры этой единовременной помощи
157
оказались незначительными, и существенных улучшений так и не произошло. Не изменилось и отношение народа к монархии, существование которой едва перевалило пятилетний юбилей.
Одной из побудительных причин неожиданного, но довольно продолжительного противодействия Зогу итальянской политике явилось его желание пробудить в народе симпатии к себе, разрушить сформировавшийся в сознании людей образ ставленника и верного слуги фашистской Италии. Поэтому во многом прав оказался Кох, когда писал в Рим о том, что "народ должен был колоссально возненавидеть режим грабежа и насилия, который при поддеРжке Италии наживался за его счет". И далее о короле: "Мегаломан, как он мог только подумать, что, получив с нашей помощью королевство, ему удастся завоевать моральный авторитету своего народа, возбуждая в нем чувства ненависти к иностранцам". Демагогические шаги, предпринимавшиеся королем для привлечения симпатий общественности (уменьшение расходов на управленческий аппарат, закрытие в целях экономии некоторых албанских консульств за рубежом, заявление в печати о сокращении расходов на содержание королевского двора), не дали ожидаемых результатов. Постоянно боявшийся покушения, ни на мгновение не остававшийся без охраны, руководивший страной через посредника между собой и народом, в качестве которого выступал "папаша" Абдуррахман Мати-Плешивый (итальянцы даже в официальных записках называли его "иль падрино дель Ре", — "крестный отец", или "папаша Короля"), Зогу смог удержаться у власти только потому, что ему не было замены. В самой стране организованная оппозиция отсутствовала, а за рубежом противники режима рассредоточились по нескольким странам.
После разгрома революции 1924 г. объединившая на какоето время почти всех политических эмигрантов организация КОНАРЕ (подробнее см. гл. III) раскололась в 1928 г. на две новые организации — "Члирими националь" ("Национальное освобождение") и "Башкими комбтар" ("Национальное единение"). Первая поддерживала контакты с международным коммунистическим движением, издавала свой печатный орган — газету "Лирия комбтаре" ("Национальная свобода"), которая выходила в Женеве и распространялась в Албании. Она выступала с программой создания единого фронта угнетенных трудящихся, ибо, как утверждалось в одной из редакционных статей, только фронт может добиться победы в "великой революционной борьбе, которая увенчается свержением феодально-фашистского режима и установлением Республики трудового народа". Что касается "Башкими комбтар", то она объединяла в своих рядах ультраправое крыло албанской эмиграции.
158
На рубеже 20—30-х годов зародилось албанское коммунистическое движение, Первая албанская коммунистическая группа была создана политэмигрантами в Москве в 1928 г. с помощью Коминтерна и Балканской коммунистической федерации. Большую заботу о первой албанской коммунистической ячейке проявлял лидер болгарских коммунистов коминтерновец Г. Димитров. В записке Балканскому секретариату Исполкома Коминтерна от 12 сентября 1928 г. он предложил развернутый план работы по созданию в будущем албанской коммунистической партии. "Само собой разумеется, — писал Димитров, — что осуществление правильного решения требует долгой и тщательной подготовки, которую должны провести сами албанские товарищи". Он подчеркивал, что албанские коммунисты в СССР, Франции, Швейцарии, Австрии, в самой Албании не связаны между собой и не работают систематически среди албанских трудящихся и национально-революционной интеллигенции. Без образования сети коммунистических групп в Албании, без широкой пропаганды марксизма, без большой работы в массовых организациях не мыслилось создание боеспособной албанской компартии. Поэтому необходимо было, чтобы албанские коммунисты возвращались на родину и включались в революционно-демократическое движение.
К рекомендациям руководства Коминтерна прислушались, московская ячейка была распущена в 1930 г., и некоторые ее члены стали возвращаться в Албанию. Среди них был Али Кельменди (1900—1939), принявший активное участие в создании коммунистических ячеек в Тиране, Влёре, Круе и Эльбасане. Он установил тесные связи с коммунистической группой Корчи, созданной почти одновременно с московской группой, А. Кельменди происходил из Косова и с ранних лет включился в национально-освободительную борьбу, сражаясь в отряде Байрама Цурри. Он участвовал в июньской революции 1924 г. и после контрреволюционного переворота уехал в Советский Союз. Несмотря на болезнь, а он страдал тяжелой формой туберкулеза и рано ушел из жизни, А. Кельменди внес большой вклад в развитие албанского коммунистического движения. После его кончины руководство Коминтерна рассматривало кандидатуры его преемника. Среди них назывались Сейфула Малешова, Кочо Ташко и Лазар (Заи) Фундо, Однако фашистская оккупация Албании и начало второй мировой войны смешали все предварительные планы.
В Албании самая крупная организация, поставившая своей целью свержение режима Зогу, сформировалась в апреле 1934 г. в Тиране. "Тайная организация" (так она называлась) создала разветвленную сеть филиалов в городах Берат, Фиери, Дуррес, Корча, Влёра. Движение объединяло людей разных политических
159
взглядов и убеждений. В нем участвовали революционно настроенная молодежь, увлекавшаяся социалистическими идеями, офицеры-республиканцы, буржуа, недовольные проитальянской политикой правительства, и даже некоторые италофилы из числа личных противников Зогу. Руководство находилось в руках недовольных королем беев и высших офицеров, из среды которых вышли Али Шефкети, Рамиз Дибра и Муса Кранья. Политическим руководителем стал журналист Кост Чекрези, участвовавший ранее в одном из антизогистских вооруженных выступлений. Свержение короля должно было произойти путем верхушечного переворота, силами боевых отрядов, отдельных воинских частей и жандармерии. Народ привлекать не предполагалось. В президенты новой республики (монархию заговорщики намеревались упразднить) прочили Нуредина Влёру, представителя знатной албанской фамилии, женатого на мультимиллионерше из Чили и большую часть жизни проводившего за границей. Его выдвигали потому, что он происходил из семьи основателя албанского независимого государства Исмаила Кемали и к тому же придерживался умеренных политических взглядов.
С "Тайной организацией" наладили контакты коммунисты, имевшие свою программу переустройства страны в случае успеха восстания: народная демократическая республика, аннулирование всех кабальных договоров с фашистской Италией, ликвидация монополий и концессий, амнистия политическим заключенным. По всей видимости, эта программа не отразилась на планах руководства (даже если она и была ему известна), помышлявшего лишь о приходе к власти в рамках парламентской республики. Единственный коммунист, входивший в руководство "Тайной организации", Риза Церова незадолго до восстания вернулся из СССР и не принадлежал ни к одной из внутриалбанских коммунистических групп. Вся его организаторская деятельность в сельских районах Скрапари и Малакастры, где он пользовался большим авторитетом, строилась во многом на личной инициативе, диктовалась собственным пониманием долга перед народом в конкретной ситуации, выдвинувшей на первый план задачу свержения диктатуры Зогу, Всего же на разных ступенях подготовки и проведения восстания принимали участие девять коммунистов из Тираны, Круи и Фиери.
Восстание планировалось на осень 1935 г. или даже на весну следующего года. Однако силою обстоятельств его сроки сместились во времени, и оно началось раньше, чем предполагалось. Несмотря на тщательную конспирацию, соблюдавшуюся заговорщиками, ищейками министра внутренних дел Мусы Юки удалось напасть на след организации. Узнав об этом, руководство
160
“Тайной организации" в начале августа 1935 г. приняло решение выступить вечером 14 августа. Но уже 10 августа Н. Влёра и несколько военных руководителей были арестованы. Фиерский филиал организации взял инициативу в свои руки и приступил к решительным действиям днем 14 августа. И рядах повстанцев оказалась часть жандармерии во главе с лейтенантом Мустафой Краньей. Они арестовали супрефекта и при поддержке населения овладели положением в городе. Однако, вместо того чтобы постараться развить успех и двинуться дальше, на Тирану, победители устроили митинг с пламенными речами, обличавшими режим Зогу. Неожиданно на площадь въехала автомашина, в которой находился генеральный инспектор албанской армии, один из приближенных короля, генерал Гилярди. В Фиери он заехал по пути в Поян, куда направлялся по делам службы. Раздались выстрелы, и генерал был убит на месте.
Повстанцы двинулись на Тирану. Ожидалось, что к ним присоединятся боевые группы из других районов. Центральной и Южной Албании. Однако из Влёры, Берата и Гирокастры поступили сообщения, что подкрепления не будет, так как местные организации разгромлены. Люшня встретила фиерских повстанцев огнем правительственных войск. Перестрелка продолжалась всю ночь. К утру стало ясно, что восстание потерпело неудачу. Цепь неожиданных осложнений деморализовала руководителей, и они решили спасаться бегством.
Кост Чекрези, Муса Кранья и еще трое участников восстания добрались на автомашине до побережья в районе Каравасты. Там под видом английских инженеров, любителей морских прогулок, они попросились на итальянскую рыболовную моторную лодку. В море они заставили команду плыть в Италию. В Бари они были задержаны пограничниками и взяты под стражу. Беглецы провели в заточении три месяца. Их просьбы об освобождении оставались без ответа. Например, письмо Чекрези к Муссолини пролежало нераспечатанным в Архиве Министерства иностранных дел Италии около 40 лет. Оно было обнаружено, вскрыто и прочитано автором этих строк. Прекрасно сохранившееся, оно содержало слезную мольбу о помиловании, подкрепленную высокопарным восхвалением Муссолини и фашистской Италии.
Оставшиеся без руководства повстанцы сдавались правительственным войскам. Отряд Ризы Церовы попытался пробиться к государственной границе с Югославией. Недалеко от Поградеца 22 августа 1935 г. произошла стычка с жандармами, во время которой Р. Церова получил тяжелое ранение. Соратники смогли перенести его в укромное место. Он прожил после этого несколько часов и, прощаясь с семьей, написал в предсмертной
161
записке: "Придет время, когда Албания станет свободной, и народ не будет больше страдать. Но этого он добьется без беев и ага, т.е. так, как это произошло в Советском Союзе".
Уже на следующий день после подавления восстания по всей стране было арестовано около 900 человек. Правительственная газета "Беса" вышла 17 августа с призывом к королю последовать примеру Гитлера и устроить албанскую "ночь длинных ножей". Однако советы такого рода оказались излишними. Люди Мусы Юки хватали любого, кто подозревался в оппозиционных настроениях. Арестованных свозили в Фиери, где их размещали по 10—20 человек в комнатах грязного отеля под громким названием "Националь" и в соседних домишках, превращенных во временные тюрьмы. Для получения нужных показаний к заключенным применяли самые изощренные пытки — от вырывания ногтей до накачивания кишечника воздухом с помощью автомобильных насосов. Суд готовился в большой спешке. По словам корреспондента югославского прессбюро из Тираны, "одни ответят за свои демократические убеждения, другие — за веру в то, что Земля вертится".
Суд над участниками восстания проходил в конце августа — начале сентября в Фиери. Заседания шли на подворье имения бея Джемаля Вриони, где на специально сколоченном помосте восседали пять судей. Внизу располагались обвиняемые, привязанные один к другому. Около 100 жандармов и солдат с винтовками наперевес несли охрану, а также выдворяли журналистов, если подсудимые начинали обличать режим и предъявлять суду доказательства пыток и издевательств.
Арестованные проходили через судилище группами по 30—70 человек. Первым слушалось дело 27 жандармов, обвиненных в убийстве генерала Гилярди. 11 из них были приговорены к расстрелу, что и было немедленно исполнено. Следующая группа — из 48 человек, непосредственно участвовавших в подготовке восстания, обвинялась в намерении свергнуть государственную власть. То, что говорили обвиняемые, суд практически не принимал во внимание. Председатель трибунала Али Риза определял меру наказания в зависимости от предписаний лично Зогу. Четверо из этой группы были приговорены к повешению, остальные — к каторжным работам.
В следующую группу вошли бывшие сенаторы, депутаты, высшие офицеры, крупные собственники, чиновники. Многие из них не участвовали в движении. Они были потенциально опасны для режима, являясь личными врагами Зогу. Им также выносились смертные приговоры. Всего же в ходе процесса были приговорены к смерти 52 человека, десятки получили сроки от 3 лет до 101 года.
162
В Европе развернулось движение солидарности в поддержку осужденных. Призывы содержали требования обуздать "тиранов из Тираны". Группа бывших депутатов албанского парламента обратилась к генеральному секретарю Лиги наций с просьбой не остаться равнодушным к общенациональному избиению, происходившему в Албании. "Мы верим, — писали они, — что Лига наций и великие державы, подписавшиеся под гарантиями албанской независимости и признавшие режим, ни низанный вопреки воле нации, имеют не только право, но и моральную обязанность перед маленьким албанским народом и мировым общественным мнением вмешаться, чтобы положить конец этим ужасам". Зогу не решился санкционировать исполнение новой серии смертных приговоров. Характерно, что итало-фашистские политики, способствующие становлению Зогу как политического и государственного деятеля и поэтому поддерживавшие его, сделали вывод из фиерского восстания о возможной замене короля. Как отмечал итальянский генеральный консул во Влёре Гранде, "хотя движение и подавлено, но оно доказало вероятность успеха при минимальной организации".
Начальник отдела политической полиции в итальянском министерстве внутренних дел Ди Стефано, предпринявший своего рода инспекционную поездку в Албанию сразу же после восстания, пришел к заключению о шаткости режима. "Революционное движение в Фиери ясно продемонстрировало миру, что ни сам король Зогу, ни его приверженцы не пользуются никакой поддержкой ни в одном слое населения, ни у одной партии". В результате анализа положения дел в стране у него сложилось вполне определенное убеждение о возможности создания общенационального фронта борьбы против режима при активной роли в нем коммунистов, "готовых использовать любую возможность, чтобы довести движение до конца". Сам Муссолини, который внимательно следил за событиями в Албании, соглашаясь с характеристиками своих подчиненных, считал, что час отставки Зогу еще не пробил. Просто надо использовать ситуацию и заставить его принять все итальянские предложения.
Восстание в Фиери получило высокую оценку Балканской секции Коминтерна, рассмотревшей его уроки на одном из своих заседаний в декабре 1936 г. Выступивший там Али Кельменди отметил, что для албанских коммунистов восстание стало "крещением огнем и пробным камнем". Этот экзамен, говорил Кельменди, "они выдержали с честью и показали себя достойными своих братьев — коммунистов из других стран".
163
5. Неудача курса на либерализацию
Восстание в Фиери испугало дворцовую камарилью и заставило ее пойти на некоторое, хота бы чисто внешне, смягчение репрессивного характера режима. В октябре 1935 г. кабинет во главе с престарелым Пандели Эвангели, фактически не имевшим никакого веса в государственных делах, был заменен так называемым либеральным правительством. Новый премьер-министр Мехди Фрашери, принадлежавший к интеллектуальным кругам общества и известный своими либеральными взглядами, выступил с широковещательной программой. Он обещал гарантировать народу свободу слова, собраний, печати, установить контроль над экспортно-импортными операциями, сбалансировать бюджет, способствовать развитию капиталистических начал в сельском хозяйстве, превратив каждую деревню в некий самоуправляющийся синдикат, и т.п. Ушел в тень "папаша" Абдуррахман заодно с самым одиозным в межвоенной истории Албании министром внутренних дел Мусой Юкой. Место последнего занял Этхем Того. Не будучи замешанным в кровавых делах режима, он прославился "цивилизованными" методами борьбы с инакомыслием, а именно созданием секретной комиссии по контролю за "опасной литературой", распространявшейся в Албании.
"Либеральное" правительство не выполнило ни одного из своих обещаний в области внутренней политики. Зато оно связало Албанию новой серией договоров с Италией. Начав с восстановления прав итальянских военных и гражданских инструкторов и советников, вынужденных покинуть Албанию во время конфликта, правительство пошло на заключение 19 марта 1936 г. кабальных соглашений с Италией в экономической области. Албания получила два новых денежных займа взамен реструктурированного, а вернее говоря, "прощенного" займа 1931 г. Итальянское правительство обязалось покрыть дефицит в платежном балансе, создавшийся к концу 1934/35 бюджетного года. Взамен албанское правительство отменило все ограничения на ввозимые в страну итальянские товары. Предусматривалось расширение итальянского военного контроля над Албанией. На средства, предоставленные фашистским правительством, предстояло возвести новые сооружения в порту Влёра, охранявшие военно-морскую базу Италии на острове Сазан, а также реконструировать дурресский порт.
Соглашения были ратифицированы парламентом 1 апреля 1936 г. в первом чтении и при полном единодушии депутатов. Мехди Фрашери, вводя присутствовавших в курс дела, подчеркнул бескорыстие фашистской Италии, пострадавшей от наложенных на нее Лигой наций экономических санкций за
164
агрессию против Эфиопии и тем не менее нашедшей средства, чтобы помочь Албании. Премьер ничего не сказал о том, что именно он в качестве делегата Албании в Лиге наций голосовал против введения санкций, чем вызвал благодарность Муссолини.
"Либеральное" правительство подвергалось нападкам как со стороны патриотических сил, обвинявших его в капитуляции перед Италией, так и "отцов нации" из числа приверженцев короля — сторонников жесткой линии. Последние, стремясь к восстановлению старых порядков, использовали обычные для Албании того времени волнения в сельскохозяйственных районах, забастовки, демонстрации городской бедноты в качестве аргументов, подтверждавших неспособность "молодых" поддерживать порядок и спокойствие в стране. В итоге правительство Мехди Фрашери подало в отставку в ноябре 1936 г. Новый премьер-министр Кочо Кота и вернувший себе кресло министра внутренних дел Муса Юка открыто восстановили прежние террористические методы правления, упразднив даже те куцые проблески демократии, которыми было отмечено правление их предшественников.
Король поспешил назначить на 31 января 1937 г. выборы в парламент, мобилизовав "силы порядка" на обеспечение победы кандидатам, внесенным в правительственный список. Вести агитацию за других просто запрещалось, хотя формально на некоторых избирательных пунктах независимые депутаты числились. Министерство внутренних дел издало распоряжение привести в готовность вооруженные силы на местах, "чтобы воспрепятствовать каким-либо неожиданным событиям". Все гги меры принесли плоды, и правительственный блок добился полной победы.
Весной 1937 г. на юге страны возникла новая угроза свержения режима вооруженным путем. 17 мая газета "Штюпи" ("Пресса") сообщила, что в Дельвине вспыхнуло большевистское восстание. В Тиране создалось напряженное положение. Зогу объявил дополнительный набор солдат в районе Мати для усиления столичного гарнизона и поддержки регулярных wойск, брошенных на подавление мятежа. Официальная печать, не давая оценки событиям, перепечатывала сообщения из различных европейских газет о том, что восстание инспирировано коммунистами и они-де руководят им, Затем появилось известие, что предводитель восстания убит в бою с правительственными войсками. Им оказался один из бывших друзей и соратников Зогу, активный участник декабрьского переворота 1924 г., недавний министр внутренних дел в правительстве Мехди Фрашери, а в момент восстания начальник жандармского управления Гирокастры Этхем Тото. Новым руководителем
165
стал его брат Исмет,.В свое время он пытался организовать фашистскую молодежную организацию по образцу "гитлерюгенда", но, потерпев неудачу, перешел к нападкам на правящую клику. Падение кабинета Мехди Фрашери объединило обоих братьев — и фашиста, и "либерального" жандарма — в одном лагере. Бунтарский дух в братьях Тото поддерживала также их личная вражда не на жизнь, а на смерть с тогдашним министром внутренних дел Мусой Юкой.
Восстание, к которому примкнула часть офицерства, удалось довольно быстро подавить. Главные зачинщики, не успевшие бежать в Югославию, были схвачены и казнены. Так закончилась неудачей попытка совершить переворот, наделавшая тогда много шума в Европе, но не имевшая серьезной политической базы.
Установленный в Албании полицейский режим исключал всякую возможность легальной деятельности для любой оппозиции. Случай с кабинетом "молодых", отличавшимся от прежних лишь либеральной окраской и более мягкими методами проведения все той же антинациональной и антинародной политики, свидетельствовал о том, что подлинного изменения курса можно было добиться только вооруженным путем. Однако пока Зогу и его ближайшее окружение могли рассчитывать на поддержку фашистской Италии, любые оппозиционные выступления обрекались на неудачу.
Во второй половине 30-х годов в Европе складывался блок фашистских держав. Итало-эфиопская война завершила поисковый период во внешней политике Италии и определила ближайшего союзника в Европе. Им стала гитлеровская Германия. Хотя формальное подписание итало-германского политического соглашения состоялось 25 октября 1936 г., но именно кровавая авантюра в Африке сблизила эти режимы. Открытое выступление итальянской дипломатии в поддержку оккупации Рейнской области 7 марта 1936 г. явилось конкретным вкладом в формирующийся союз. Вместе с тем противоречия на Балканах сохранялись, предполагая развитие самостоятельных направлений каждой из стран. В интересах реализации экспансионистских планов Муссолини возрастала роль Албании в итальянской внешней политике. Речь шла об укреплении политических и экономических позиций в этой стране. Через небескорыстное посредничество Италии Албания вовлекалась в сферу общеевропейского капиталистического хозяйства, однако это достигалось путем приспособления старых форм и методов эксплуатации к новым условиям путем развития черт, характерных для колониальной экономики. Сохранявшиеся докапиталистические формы эксплуатации накладывали на всю экономическую жизнь страны отпечаток застоя и отсталости.
166
К концу 30-х годов исчезли огромные по албанским понятиям латифундии размером 10—15 тыс. гектаров: только 7 семейств владели угодьями, средний размер которых несколько превышал 2 тыс. га, причем в их площадь входили наряду с обрабатываемыми землями леса и пастбища. В албанской деревне усилилась прослойка "новых" хозяев — городской буржуазии и крепких хозяев (ага), к которым в социалистической Албании прочно прикрепился русский термин — кулак. Они устанавливали более широкие связи с внешним рынком, производя и экспортируя продукты земледелия и скотоводства, пользовавшиеся спросом за рубежом (табак, маслины, цитрусовые, сыр, кожи и т.п.).
Крупные и средние землевладения концентрировались в равнинных и холмистых районах страны — в Центральной Албании, особенно вдоль Адриатического побережья от Дурреса до Влёры. Но только три-четыре хозяйства на всю страну приближались по своему типу к капиталистическим. Подавляющая часть землевладений не имела единственного хозяйственного профиля. Разделенные на небольшие участки, лишь частично пригодные для обработки (от четверти до половины площади) или под пастбища, они эксплуатировались путем сдачи в аренду крестьянам-издольщикам.
Земельные площади находились во владении государства, религиозных учреждений, хотя в целом размеры государственных земель за годы зогистского режима заметно сократились: со 100 тыс. га в 20-е годы до 50 тыс. в конце 30-х годов, что составляло около 13% всей площади пригодных к обработке земель. За счет государственного фонда обогащались король, его семейство и фавориты. Под видом концессий часть владений переходила в руки итальянских предпринимателей. По конституции продажа сельскохозяйственных угодий иностранцам была запрещена. Однако итальянские концессионеры покупали землю через подставных лиц или арендовали на длительные сроки (от 25 до 99 лет). К концу 30-х годов насчитывалось 11 таких итальянских капиталистических ферм, обеспеченных современной сельскохозяйственной техникой и кадрами специалистов. Эти небольшие "государства в государстве" имели настолько широкие права, что им разрешалось селить на арендованных землях итальянских колонистов, беспошлинно ввозить технику и вывозить произведенную ими сельскохозяйственную продукцию.
Основная часть земельного фонда была распределена между землевладельцами, причисляемыми официальной статистикой к разряду богатых собственников, а также между крестьянами — середняками и бедняками. Богатые землевладельцы, составлявшие 3% всего сельскохозяйственного населения, владели
167
23% всех земельных угодий. Причем в среднем на каждую семью приходилось по 19 га. 129 тыс. семей середняков и бедняков (83% всего сельскохозяйственного населения) владели 61% всех земель, т.е. на каждую семью приходилось в среднем по 1,8 га. Большинство же этой категории земельных собственников составляли крестьяне-бедняки, наделы которых не превышали 1 га. В некоторых высокогорных районах страны земля оставалась во владении деревни, общины, в которую входили представители одного рода. Там сохранялись пережитки патриархальных отношений.
Крестьянам-беднякам, наделы которых не обеспечивали прожиточного минимума их довольно-таки многодетным семьям, а также безземельным крестьянам приходилось идти в кабалу к помещикам, ага или работать за нищенскую плату у итальянских концессионеров. Они становились арендаторами и сверх государственных налогов должны были вносить землевладельцу арендную плату натурой в размере от трети до половины урожая, выполнять ряд повинностей феодального характера: отдавать определенное число домашней птицы, яиц, поставлять к столу хозяина мед, молочные и другие продукты в зависимости от профиля их небольшого хозяйства. В обязанность крестьян входили также бесплатная работа в усадьбе землевладельца от 10 до 40 дней в году и выделение установленных обычаем сумм на содержание религиозных учреждений.
Животноводство имело больший удельный вес в сельском хозяйстве по сравнению с земледелием. Его продукция превышала половину всего экспорта страны, достигая в некоторые годы 60—65%. Однако это не свидетельствовало о его высоком уровне. Скот (главным образом, овцы и козы) был малопродуктивным, содержался на естественных пастбищах, и пастухам приходилось совершать многокилометровые переходы в поисках новых выпасов, покидая на 6—7 месяцев свое жилье. Главные богатства — стада и пастбища — принадлежали крупным феодалам-собственникам, эксплуатировавшим неимущих чабанов. В горных скотоводческих районах, отсталых в экономическом и культурном отношениях, прочно сохранялись пережитки родовых отношений. Представители местной знати (байрактары) держали в своем материальном и духовном подчинении основную массу населения, опираясь зачастую на авторитет обычаев и "законов гор".
Тяжелое положение сельского населения усугублялось грабительской налоговой системой. Сбор налогов и особенно десятины (ахпара) превращался для тружеников в настоящее бедствие. Сборщики налогов — откупщики, пользуясь неграмотностью и темнотой крестьянства, устанавливали произвольные размеры поборов, намного превышавших их официальную
168
величину. Продуктов, оставшихся после внесения натуроплаты, но хватало до конца года, и крестьяне пребывали в вечном долгу у ростовщиков, которые брали до 200% годовых.
В 1938 г. 96,5% всех посевных площадей приходилось на зерновые. Остальные были заняты техническими (табак), фуражными и овощными культурами. Однако две основные — кукуруза и пшеница — неизменно возглавляли список продуктовых товаров, импортировавшихся в Албанию. Парадоксальность (и ненормальность) этой ситуации осознавалась в правящих кругах, но никаких практических мер по исправлению положении не предлагалось. Все надежды возлагались на будущее. В отчете министерства национальной экономики за 1937 г. провозглашалось: "С развитием мелиорации, осушением и обводнением больших площадей, чему в последнее время уделяет особое внимание министерство национальной экономики, Албания в скором времени не только обеспечит себя хлебом, но и станет государством-экспортером". Пока же эти радужные прогнозы разбивались о неприглядную действительность. Заболоченные земли в равнинных районах Центральной Албании являлись рассадником малярии — воистину общенациональной беды, которая наряду с сифилисом и туберкулезом угрожала самому существованию албанской нации. Многолетняя борьба благотворительного Фонда Рокфеллера по искоренению болезни не дала ощутимых результатов. И об этом с откровенностыо говорилось в том же отчете.
Не только отсутствие мелиоративных работ и сокращение ассигнований на сельское хозяйство вели к поддержанию перманентного состояния кризиса, в котором пребывала эта отрасль. Низкая культура земледелия, незнание химических удобрений, обработка полей исключительно деревянной сохой (нарменд) и мотыгой — все это исключало понятие прогресс применительно к развитию албанской деревни. Достаточно с казать, что до 1938 г. в страну было завезено всего 32 трактора, 19 уборочных машин, 395 молотилок, 24 тыс. железных плугов.
Заинтересованность итальянских кредитно-финансовых организаций в оказании помощи в первую очередь итальянским сельскохозяйственным предприятиям привела к закреплению за Албанией статуса сырьевого придатка. "Банкальба", СВЕА и, наконец, созданный в 1937 г. Сельскохозяйственный банк, зависевший от Банка Неаполя, являлись носителями этой политики. Кредитование албанских зажиточных землевладельцев осуществлялось в зависимости от их политических пристрастий, поощряя расширение проитальянски настроенной части общества.
Промышленный сектор албанской экономики, включая ремесленное производство, давал 18% национального дохода. Наиболее
169
важной отраслью считалась добывающая промышленность. Однако удельный вес ее был ничтожно мал — всего 2,7% национального дохода в 1938 г. Все предприятия, за исключением только трех оставшихся у албанских владельцев небольших шахт по добыче бурого угля в окрестностях Корчи и Тираны, принадлежали итальянским компаниям.
Албания считалась весьма перспективной с точки зрения запасов полезных ископаемых, в том числе и редких. Созданное в 1926 г. при министерстве национальной экономики геологическое управление сразу же попало в руки иностранцев. Сначала там заправляли австрийские и венгерские инженеры, а с 1928 г. — итальянцы. Основное внимание уделялось добыче нефти. Во время итало-эфиопской войны (1935—1936) албанские месторождения давали немногим более 12 тыс. т нефти в год, что не имело практического значения для Италии. Однако надежды на то, что Албания может давать до 1 млн т в год, побуждали итальянское правительство вкладывать значительные средства в разведку новых месторождений, кроме уже работавших промыслов в Патоси и Кучове, принадлежавших Итальянскому предприятию по разработке албанской нефти (АИПА — Azienda Italiana petroli Albania). Почти вся нефть вывозилась необработанной на нефтеочистительные заводы промышленных зон Венеции и Фиуме через порт Влёра, соединенный нефтепроводом с Кучовой.
Итальянские фирмы получили долгосрочные концессии на эксплуатацию медных рудников Пуки и Рубику (САМИА), на разведку и эксплуатацию хрома в Поградеце, Кукесе и Тропое (АММИ). Разведку цветных металлов и других полезных ископаемых вели АММИ и группа "Монтекатини".
Обрабатывающая промышленность работала на местном сырье, и число предприятий, принадлежавших как албанским, так и итальянским собственникам, было невелико. По некоторым сведениям, существовало около 50 предприятий, производивших продукты питания (оливковое масло, макароны, муку, вина) 6 небольших ткацких, 5 трикотажных, 2 обувные фабрики, 5 кожевенных предприятий и около 5 тыс. разрозненных ремесленных мастерских. О величине этих "фабрик", как тогда называла их официальная статистика, свидетельствуют следующие данные по самым крупным из них: на пивном заводе в Корче в 1937 г. было занято 60 рабочих, на фабрике в Шкодре, обслуживавшей хлопчатобумажным обмундированием жандармское управление, — 30, на папиросной фабрике СТАМЛЕС в Дурресе — 20, и т.д. Вся продукция текстильной промышленности в 1938 г. выражалась скромной цифрой 358 тыс. метров тканей в год.
Наибольшая концентрация рабочих отмечалась в нефтедобывающей промышленности. На промыслах в Кучове и на
170
предприятии по добыче битума в Селенице в конце 30-х годов грудились 1500—1800 рабочих» В целом же число рабочих по всей стране не превышало 15 тыс. человек, причем преимущественно это был не промышленный пролетариат, а работники ремесленных предприятий, сезонные строительные рабочие, еще не порвавшие связей с деревней. С разной степенью интенсивности велись поисковые работы по нефти, хромовой и железной рудам, свинцу и др. Однако до разработки уже разведанных месторождений дело так и не дошло. Своих капиталов не имелось, а иностранные инвесторы предпочитали не ввязываться в рискованные проекты по освоению труднодоступных районов Албании в обстановке общей нестабильности.
Чрезвычайно сложно складывалась социально-политическая атмосфера. Рабочего движения как такового не существовало. Противоречия, а следовательно и конфликты между трудовым народом и работодателями выливались в экономические забастовки, акции протеста. Но они носили локальный характер и не имели организующего начала.
Итальянские концессионеры, стремясь извлечь из своих предприятий максимальную прибыль, снижали оплату труда, увеличивая одновременно продолжительность рабочего дня. На нефтепромыслах и шахтах он достигал 14—16 часов. При этом, албанцам платили в 2—3 раза меньше, чем занятым на тех же операциях итальянским рабочим. Почти полностью отсутствовала система охраны труда. В условиях безработицы владелец предприятия без всякого риска в любой момент мог уволить забастовщиков, заменив их более сговорчивыми людьми, готовыми принять любые условия.
Работники ремесленных мастерских видели источник своих бедствий главным образом в конкуренции фабричных товаров. Поэтому на многих демонстрациях конца 30-х годов выдвигались требования закрыть фабрики, деятельность которых вела к разорению ремесленников. Сапожники Корчи, Берата, Гирокастры упорно требовали от министерства национальной экономики запретить производство летней обуви. Их вынуждали на эту бесперспективную борьбу реальная угроза безработицы, так как низкий уровень развития промышленности не позволял обеспечить работой разорявшихся кустарей.
6. Крах режима
Возросшая в конце 30-х годов дипломатическая и военная активность фашистских государств в Европе создала непосредственную угрозу Балканам. В рамках раздела сфер влияния между странами "оси" Берлин—Рим Италии отводились в качестве
171
приоритетных направлений Балканы и Средиземноморье. Однако на практике гитлеровская Германия, претендовавшая на господство также и в этом регионе, не собиралась строго придерживаться достигнутых договоренностей, вызывая тем самым небезосновательные подозрения у своего союзника. Вынужденное согласие Муссолини на аншлюс Австрии в марте 1938 г., с одной стороны, безусловно способствовало дальнейшему итало-германскому сближению. К тому же лаконичная телеграмма Гитлера ("Муссолини, я никогда не забуду сделанного тобой") позволяла "дуче" надеяться на благодарность по формуле "я тебе — Австрию, ты мне — Балканы". Но, с другой стороны, слишком реальной представлялась опасность прорыва Германии к Адриатическому морю, чтобы в Италии не учитывали ее и не попытались бы окончательно закрепиться на албанском плацдарме.
Стратегическое значение Албании в цепи захватнических планов итальянского фашизма признавалось и военными, и дипломатами, и промышленниками. При том сырьевом голоде, который испытывала итальянская промышленность, несомненный интерес представляла эксплуатация природных ресурсов этой страны. Существовал и морально-политический аспект, а именно стремление к реваншу за позор поражения в битве за Влёру в 1920 г.
После официального признания европейскими государствами захвата Италией Эфиопии и включения ее в состав итальянской фашистской империи настала очередь Албании. С начала 1938 г. подготовка к ее оккупации перешла в разряд практических задач, причем главную роль взял на себя министр иностранных дел Италии и зять Муссолини Галеаццо Чиано. Его особый интерес к албанской проблеме обусловливался в какой-то мере тем, что семейству Чиано принадлежали относительно крупные капиталовложения в албанскую нефтяную промышленность. Но не последним было и то обстоятельство, что Чиано стремился албанской операцией обеспечить себе политический авторитет в фашистской партии и в правительственных верхах. Он относился к Албании, как к своей вотчине, назначая туда своих людей и ревниво относясь к любой попытке постороннего вмешательства в дела этой страны.
27 апреля 1938 г. Чиано присутствовал на бракосочетании 43-летнего короля Зогу с венгерской графиней Джеральдиной Аппоньи, которая была моложе его на 20 лет. По линии матери она происходила из семьи нью-йорских банкиров Стюартов и получила прекрасное образование в Европе в области общественных наук и финансов (ее воспитывали венгерские родственники). Свадьба была гражданской, так как Ватикан отказался благословить католичку на брак с мусульманином. Тем не
172
менее церемония прошла с приличествующей этому событию торжественностью, а молодожены получили поздравления от царствующих домов и от ряда видных государственных деятелей, включая президента США Ф.Д. Рузвельта.
Чиано использовал поездку для того, чтобы на месте выбрать окончательный вариант действий в отношении Албании. В итоге из-под пера министра появился план "интегрального разрешения" албанского вопроса, т.е. оккупации страны с частичными незначительными территориальными уступками в пользу Югославии. Проект был доведен до сведения Муссолини и одобрен им уже 30 апреля. С тогдашним правительством Милана Стоядиновича у римских политиков установились прекрасные отношения, и они изъявляли готовность передать северной соседке Албании контроль над районами вокруг Шкодринского (Скадарского) озера. Правда, принц-регент Павел отнесся к этому предложению весьма скептически. "У нас проживает столько албанцев в границах нашего государства, — заявил он, — и мы имеем от них столько неприятностей, что у нас нет ни малейшего желания увеличивать их число".
Более подробный и конкретный план действий излагался в составленной Чиано докладной записке от 2 мая 1938 г. Детальный обзор экономики Албании и приспособления ее к нуждам Италии начинался словами: "Страна богата, действительно богата..." Далее излагались соображения Чиано по поводу того, почему необходимо именно оккупировать эту страну. Последние события — и бракосочетание короля дало тому дополнительные доказательства — свидетельствовали об угрозе итальянскому влиянию. Венгерские родственники молодой албанской королевы, хотя и происходили из дружественной страны, тем не менее позволяли нелояльные высказывания в отношении Италии и итальянцев. Настораживало также то, что в апреле начались конфиденциальные албано-германские переговоры о заключении торгового договора и что самый дорогой свадебный подарок поступил от Гитлера. А во время открытия автострады Тирана—Дуррес, построенной на итальянские деньги итальянскими инженерами, одна из сестер Зогу сказала Чиано, кивая на дорогу: "Конечно Вам это нравится, Ваше превосходительство. Нам же эта автострада представляется весьма посредственной по сравнению с дорогой из Тираны в Эльбасан". Принцесса намекала на высокое качество немецкого строительства. Чиано ничего не ответил, но в дневнике обругал разом всех шестерых сестер, записав, что все они годятся разве что для выступлений на подмостках провинциальной оперетки.
Муссолини согласился со всеми доводами своего зятя, одобрил план действий, и подготовка агрессии вступила в решающую
173
фазу. Ориентировочный срок "акции" намечался на май следующего, 1939 г. Для итальянской дипломатии задача соответствующей обработки европейского общественного мнения облегчалась тем, что политика кабинета Стоядиновича ориентировалась на полное признание исключительных прав Италии в Албании. Его возросший авторитет в Балканской Антанте мог в какой-то мере гарантировать более или менее спокойное отношение других членов этой организации к возможным изменениям в судьбе Албании.
Во время нарастания международной напряженности в связи с судетским кризисом предчувствия скорой развязки в отношении также и Албании оказались настолько сильными, что в Тиране начиная с 25 сентября 1938 г. стали проводиться ежедневные совещания. Все свидетельствовало о том, что в случае вооруженного конфликта из-за Судет итальянское правительство воспользуется случаем, чтобы оккупировать Влёру, а затем и всю страну, Военный министр Аранити обсуждал с высшим офицерством меры по приведению в боевую готовность албанской армии в предвидении возможного итальянского вторжения. Однако до всеобщей мобилизации дело не дошло, так как было получено сообщение о Мюнхенском соглашении. Позиция, занятая "миротворцем" Муссолини, а он настойчиво подчеркивал свою решающую роль в урегулировании кризиса невоенными методами, как казалось, отвела от Албании угрозу вооруженного вмешательства, по крайней мере на ближайшее время.
Но и после Мюнхена напряженность в итало-албанских отношениях не спала. 13 октября Зеф Середжи, адъютант Зогу, доставил Чиано личное послание короля, содержащее попытку выяснить намерения итальянской стороны. Смысл письма, в изложении Чиано, сводился к следующему: "Теперь Албания находится в руках Италии, которая контролирует все области национальной деятельности. Король верен вам. Народ благодарен. Почему же вы хотите еще большего?" Чиано постарался успокоить Середжи, а для себя отметил: "Надо поскорее разделаться с этой Албанией". И уже 13 ноября Муссолини распорядился начать дипломатическую и военную подготовку к захвату Албании.
30 ноября Муссолини выступил перед большим фашистским советом: "Я объявляю вам о ближайших целях фашистского динамизма. Подобно тому, как был взят реванш за Адуа, то так же произойдет и с Валоной (итальянское название Влёры. — Н.С.). Албания станет итальянской. Я не могу, да и не хочу пока говорить вам, когда и каким образом это произойдет. Но это будет". Угрожающий тон заявления вызвал новую волну опасений. Король Зогу, потерпевший неудачу в попытках договориться
174
со своими итальянскими покровителями через посредников, решил сделать это лично. Под предлогом отдыха на озерах Северной Италии, так необходимого его беременной жене, он отправился в начале декабря 1938 г. в морское путешествие на находившейся в его пользовании итальянской яхте "Иллирия”. Сильный шторм принудил его возвратиться в Дуррес. Так рухнула надежда Зогу на встречу с Муссолини, от которой он многого ожидал.
Тем временем подготовка "акции" продолжалась. В Риме не исключали вероятности дипломатических осложнений, так как в случае оккупации Албании нарушался статус-кво на Балканах. Муссолини, уверенный в невмешательстве Франции, Англии и Греции, выражал беспокойство в отношении югославской позиции. Он поручил Чиано переговорить со Стоядиновичем и предложить Югославии греческие Салоники и "некоторое исправление границы с Албанией" в качестве компенсации за согласие на итальянскую оккупацию. Во время бесед Чиано с принцем Павлом и Стоядиновичем в конце января 1939 г. условия двустороннего соглашения уточнялись. Причем в белградских кругах отношение к возможной сделке было весьма осторожным. Опасение, что на Балканы ступит нога враждебной по сути своей державы, перевешивало желание получить территориальные приращения. Но 4 февраля кабинет Стоядиновича пал. "С уходом Стоядиновича, — писал Чиано, — югославская карта потеряла для нас 90% своего значения. Поэтому дело будет завершено не с Югославией, а без нее и, возможно, против нее". Решение было принято, но внешне политика не претерпела изменений: Югославия, а тем более Албания оставались в неведении об истинных планах Италии. Тогдашний посланник в Тиране Франческо Якомони получил инструкцию из министерства иностранных дел, рекомендовавшую давать Зогу любые заверения и "мутить воду так, чтобы воспрепятствовать раскрытию наших истинных намерений”. Уже 7 февраля генштаб итальянской армии определил срок нападения — между 1 и 19 апреля.
С конца марта между Римом и Тираной начался интенсивный обмен письмами, в которых обсуждались планы нового итало-албанского союза. 25 марта 1939 г. в Тирану прибыл секретарь канцелярии министра иностранных дел барон Карло де Феррарис с проектом договора, смысл которого сводился к установлению итальянского протектората над Албанией. Итальянское правительство настаивало на введении в Албанию своих войск, на праве свободного пользования аэродромами, портами, шоссейными дорогами, на отмене таможенных и валютных ограничений, на назначении во все албанские министерства итальянских генеральных секретарей, а также на предоставлении
175
албанского гражданства проживавшим в Албании итальянцам.
Зогу всячески затягивал переговоры, выдвигая контрпредложения, которые тут же отвергались Римом. Наконец Муссолини в ультимативной форме потребовал согласиться на все итальянские условия. "Пусть Зогу подумает о том, какие доказательства моей дружбы он получал за последние тринадцать лет, — инструктировал он Якомони. — Я хотел бы и дальше следовать этой линии поведения. Но если это будет сочтено неприемлемым, то за последствия будут расплачиваться король Зогу и албанский народ". Только безоговорочное согласие устраивало агрессоров.
Тем временем в иностранную печать просочились сообщения об итало-албанском конфликте, чреватом вооруженным столкновением. Обе стороны официально опровергли эти слухи. Когда под давлением британской общественности, обеспокоенной угрозой возникновения очага агрессии на Балканах, посол в Риме лорд Перт обратился к Чиано с официальным запросом о намерениях Италии, министр ответил, что речь идет не об оккупации, а о защите итальянских интересов в Албании при сохранении статус-кво и без ущемления ее суверенитета. Это позволило Н. Чемберлену сделать 6 апреля заявление в палате общин, что Великобритания не имеет прямой заинтересованности в Албании, но выражает беспокойство, опасаясь возникновения угрозы миру. Муссолини немедленно направил Чемберлену телеграмму, в которой заявлял, что "разрешение итало-албанской проблемы будет осуществлено в такой форме, которая не вызовет кризиса ни в англо-итальянских отношениях, ни в международной обстановке в целом".
Французское правительство не делало даже таких формальных жестов, которые позволяли себе английские официальные лица. Развитие итальянской агрессии в албанском направлении на какое-то время отводило угрозу от Франции и ее колоний, и 7 апреля в беседе с английским послом в Париже Э. Фиппсом министр иностранных дел Франции Ж. Бонне заметил, что Франция была уведомлена заранее о намерениях Муссолини, но никогда не собиралась защищать Албанию силой оружия.
Наибольшее беспокойство проявляла югославская дипломатия. В Белграде знали о положении в Албании, равно как и об ухудшении итало-албанских отношений, из агентурных источников. Посланник Югославии в Риме Б. Христич неоднократно пытался выяснить истинные намерения Италии по официальной линии, но неизменно получал заверения, что в отношении Албании не будет предпринято ничего такого, что могло бы ущемить интересы Югославии.
176
Албанское правительство до последнего момента надеялось уладить свои отношения с Италией миром. Поэтому, когда 4 апреля в Тиране состоялся массовый митинг жителей города, участники которого направили к Зогу делегацию с требованием принять меры по организации обороны, король заявил, что стране не угрожает никакая опасность. В тот же день состоялось заседание кабинета министров, принявшее решение отклонить итальянский проект договора. В срочном порядке была создана специальная комиссия для выработки контрпредложений.
На рассвете 5 апреля 1939 г. у албанской королевской четы появился на свет наследник, получивший имя Лека I. Почти одновременно Зогу узнал об итальянском ультиматуме с требованием дать ответ к 12 часам следующего дня. Опасность, нависшая над Албанией, привела в движение народ, который требовал оружия. Король не решился ни на принятие ультиматума, ни на его отклонение, ни на вооружение народа. Он попросил итальянцев продлить срок ответа и стал вывозить свою семью, значительную часть государственной казны и средства, принадлежавшие Красному Кресту. Следуя примеру короля, начали тайно пробираться к границе с Грецией некоторые министры и другие официальные лица режима. Правительство распалось.
Албания осталась беззащитной перед угрозой нападения. Малочисленная армия (2200 кадровых военных и 2000 резервистов) , даже при условии ее трехкратного увеличения за счет новых призывников, не могла оказать эффективного сопротивления агрессору. Так называемый генштаб меньше всего занимался проблемами военного строительства, погрязнув в придворных интригах и мздоимстве. Не случайно поэтому буквально накануне итальянского вторжения потерял свой пост глава этого ведомства генерал Мирдач, обвиненный в предательстве. Его место занял бывший австрийский офицер, подполковник албанского генштаба Кирхнер.
В 4 час. 30 мин. 7 апреля, в страстную пятницу, 35—40-тысячная итальянская армия под командованием генерала Альфредо Гудзони начала высадку в портах Шенгин, Дуррес, Влёра и Саранда. Чиано лично ознакомился с обстановкой, совершив ранним утром инспекционный полет над районом высадки у Дурреса. "Зеркальное море. Зеленая долина и горы — высокие и величественные, увенчанные коронами из снега", — так вдохновенно он изливал впечатления от увиденного на страницах дневника. Дымки выстрелов из окон, цепочка из распластавшихся на земле берсальеров, охранявших порт со стороны города, — все это свидетельствовало о сопротивлении, оказанном передовым частям. При поддержке орудий, установленных
177
на военных судах, отдельные его очаги удалось подавить, и к 10 часам утра город был занят.
Однако наступления на Тирану в тот же день не последовало. Генерал Гудзони принял парламентеров от Зогу, вручивших ему новые албанские предложения (к тому времени сам король бежал на юг и уже приближался к греческой границе), и отложил военные операции на 6 часов с тем, чтобы проконсультироваться с Муссолини. К тому же оказалось, что моторизованные части остались без горючего, по неизвестным причинам не работала связь, не вовремя подходили подкрепления. Некоторые воинские подразделения даже не были осведомлены о том, против кого и где им предстояло сражаться. Многие солдаты были уверены, что едут на завоевание колоний в Африке, и распевали антифранцузские песни, а другие, высаживаясь в Дурресе, справлялись, не Абиссиния ли это.
Задержка вызвала негодование Муссолини, приказавшего немедленно продолжить наступление. Гудзони на следующее утро преодолел оставшиеся 30 км и вступил в Тирану в 9 час. 30 мин. того же дня. 9 апреля 1939 г. пали Шкодра и Гирокастра, а 10 апреля оккупация всей страны стала свершившимся фактом. Сопротивление итало-фашистским захватчикам, оказанное отдельными группами военных и гражданских лиц, удалось подавить. В Риме праздновали победу. Однако причины столь легкого успеха раскрыл в мемуарах один из видных дипломатов того времени, Филиппо Анфузо: "Десант в Албании был осуществлен со столь детским дилетантизмом, что, будь у короля Зогу хотя бы одна хорошо обученная пожарная команда, он сбросил бы нас в море".
Прибывший 8 апреля в Тирану Чиано приступил к "политическим маневрам", как он сам называл серию мероприятий по юридическому оформлению оккупации. Был создан Временный административный комитет во главе с бывшим министром двора Джафером Юпи. Комитет обратился с прокламацией к албанскому народу, в которой говорилось, что 26 лет существования независимого государства доказали неспособность албанцев к самоуправлению. Комитет призвал оказать благожелательный прием итальянской армии, которая находится в Албании "как друг", и направил Муссолини верноподданническую телеграмму.
12 апреля на заседании спешно созванной Конституционной ассамблеи рассматривался проект "личной унии" Албании и Италии. Из 159 депутатов этой ассамблеи 68 являлись помещиками, 25 — байрактарами, 26 — крупными торговцами, 20 — духовными лицами, 20 — офицерами и представителями интеллигенции. Но и это собрание верных фашистской Италии людей с неудовольствием встретило проект "личной унии", понимая,
178
что предложение албанской короны Виктору Эммануилу III будет означать полную ликвидацию независимости страны. Соглашаясь на капитуляцию перед фашистской Италией, они хотели сделать вид, что произошла простая смена династии при сохранении статуса независимого государства. Поэтому и байрактар Гьон Марка Гьони, и глава францисканцев Андон Харапи, и влиятельный в кругах интеллигенции католический поэт Дьердь Фишта настаивали на том, чтобы корону вручили принцу Савойской династии, а не самому Виктору Эммануилу III. Чиано провел серию встреч с депутатами и с обычным для него цинизмом записал в дневнике, что приобрел их согласие при помощи конвертов с албанскими франками, которые он на всякий случай захватил с собой. В результате голосование прошло "единодушно и даже с энтузиазмом" Сомнительную честь формирования кабинета ассамблея предоставила Шефкету Верляци. Одним из первых актов нового правительства стало решение о выходе из Лиги наций.
15 апреля 1939 г. в Риме состоялось заседание большого фашистского совета, одобрившего "личную унию". На следующий день делегация албанского марионеточного правительства поднесла Виктору Эммануилу III "корону Скандербега". Присутствовавший при этой церемонии Чиано нарисовал весьма унылую картину: Верляци голосом уставшего человека сказал что-то приличествующее случаю, а затем неуверенным и каким-то дрожащим голосом произнес ответную речь король. Албанцы, подавленные контрастом между величественными залами Квиринала, по которым они прошли, и фигурой маленького человечка, восседавшего на большом позолоченном троне, смотрели на все это и не понимали, как такое могло случиться.
В течение последующих двух месяцев мероприятия по закабалению Албании завершились. В конце апреля появилось правительственное постановление об уравнении итальянцев в гражданских и политических правах с албанцами. Тогда же оформилась и таможенная уния. 3 июня специальным соглашением устанавливалось, что впредь "все внешние связи Италии и Албании унифицируются и концентрируются в королевском министерстве иностранных дел в Риме". Место албанского министерства иностранных дел заняла созданная при МИД Италии комиссия по иностранным делам.
Изменение статуса албанского государства было отражено в новой конституции, "дарованной" Виктором Эммануилом III 3 июня 1939 г. По этой конституции, которая так никогда и не была одобрена ни одним албанским правительственным учреждением, Албания считалась монархическим государством, вся полнота законодательной и исполнительной власти принадлежала итальянскому королю. Бывший итальянский посланник в
179
Албании Франческо Якомони стал королевским наместником. Без его визы не имело силы ни одно постановление албанского совета министров. Государственный флаг Албании сохранялся, но на его темно-красном полотнище появился новый символ — ликторский пучок.
Фашистское правительство оценило рвение своих албанских прислужников. Шефкет Верляци, Гьон Марка Гьони, Мустафа Круя, Вангель Туртули получили титулы сенаторов Италии. Не осталось незамеченным и усердие министра иностранных дел Италии. За заслуги по расширению "империи" Виктор Эммануил III наградил Чиано "орденом Благовещения", который возводил его обладателя в ранг кузена короля Италии. Чиано уверовал в то, что Албания стала чуть ли не личным владением его семьи, и добился того, что один из красивейших городов Южной Албании Саранда получил новое имя в честь его жены — Порто-Эдад.
Захват Албании имел серьезные последствия для всей ситуации в Европе, давая перевес фашистским государствам. В правящих кругах Великобритании и Франции осознавалась опасность, которая таилась в расширении фашистской агрессии. Тем не менее и Чемберлен, и Даладье фактически поддержали итальянскую акцию. Их позиция повлияла на обсуждение албанского вопроса в Лиге наций, в секретариат которой поступило сразу три документа: письмо албанского временного поверенного в делах в Париже от 8 апреля, в котором тот от имени своего правительства обращался с просьбой о помощи; письмо короля Зогу от 8 апреля аналогичного содержания, в котором, кроме того, обращалось внимание на нарушение Италией Устава Лиги наций; наконец, телеграмма от 13 апреля за подписью нового премьера Верляци о выходе Албании из Лиги наций. Генеральный секретарь лиги Жорж Авеноль дал ход только последнему документу, а именно обещал Верляци довести содержание его телеграммы до членов Лиги наций.
Представитель СССР И.М. Майский, председательствовавший на заседании Совета Лиги 22 мая 1939 г., сделал попытку внести вопрос об итальянской агрессии против Албании в повестку дня. Однако его инициатива была отвергнута.
Так в обстановке нараставшего общеевропейского кризиса прекратило существование одно из самых молодых государств Европы.