I. Аграрные отношения в Болгарии во время византийского господства
1. ОСНОВНЫЕ ЗАНЯТИЯ НАСЕЛЕНИЯ, ОРУДИЯ ТРУДА
Вопрос об уровне развития производительных сил в Болгарии XI—XII вв. — один из наиболее сложных и важных для нашей темы. Хотя материалы, которыми наука располагает на сегодняшний день, слишком невелики, чтобы привести пас к окончательным выводам, они оправдывают тем по менее попытку подвинуть решение этого вопроса.
Как и в период до завоевания, Болгария оставалась в XI—XII вв. страной преимущественно оседлого земледельческого населения.
Болгары возделывали все известные в то время злаки: пшеницу, рожь, ячмень, просо, овес, но особенно часто в источниках сообщается о пшенице и просе. По всей стране было распространено и виноградарство. До завоевания и в первые десятилетия византийского господства население уплачивало государственные налоги пшеницей, просом и вином (Cedr., II, р. 530) [1]. О «плодоносных деревьях», «садах», «садовых местах», «фруктах» в источниках говорится неоднократно, но очень редко можно найти указания на конкретные виды плодовых деревьев. Феофилакт Болгарский (Theophyl., col. 532. D) пишет о маслинах в феме Охрида. И. Сакызов думал, что они возделывались только здесь [2], но
1. Список сокращений см. в конце книги.
2. I. Sakâsov. Bulgarische Wirtschaftsgeschichte. Berlin und Leipzig, 1929, S. 38.
11
Феофилакт подчеркивает (col. 532. D — 533. А), что именно в этой феме маслин было мало [3]. В брачном договоре знатных охридских греков упоминаются тутовые и ореховые деревья [4]. В типике монастыря Продрома под Месемврией (Несебыром) неоднократно говорится об оливковом масле (NP, р. 28. 36; 37. 15—16; 45. 28), как и в типике монастыря Бакуриани (район Пловдива) (TGP, р. 22. 8; 27. И, 19, 24 etc.).
На садоводство в Болгарии мог оказать влияние богатый опыт соседней Византии. Так, в житии св. Климента, переложенном на греческий язык Феофилактом, говорится, что Климент перенес «из страны греков» (ἀπὸ τῆς τῶν Γραικῶν χώρας) все виды плодовых деревьев (πᾶν εἶδος ἡμέρων δένδρων), а с их помощью (вероятно, путем прививок) превратил в плодоносящие и полезные и те, которые были дикими на почве Болгарии [5].
Известны единичные указания и на овощеводство [6]. Бобовые и капуста упоминаются в типике монастыря под Месемврией (ΝΡ, р. 13. 15; 27. 13—14; 28. 35—36; 37. 15—16; 45. 23; 43. 3—4), а также в типике монастыря Богородицы Милостивой (MND, р. 86. 2—3). При раскопках в Πлиске были найдены семена дынь [7]. Чеснок, по сообщению Феофилакта (col. 500. В), можно было найти в любом нищем домишке в Болгарии. П. Скок считает,
3. У Миня: ὀλιγαλαίαν; в Будапештской рукописи (2 Fol. Graec., f. 14v)— ὀλιγολαίαν. Мы имели возможность пользоваться этой рукописью XVIII в., содержащей половину изданных у Миня писем Феофилакта, во время поездки в Будапешт летом 1959 г. Описание рукописи см. Maria Кubinyi. Libri manuscripti graeci in bibliothecibus budapestinensibus asservati. Budapestini, 1956, p. 14—15. Микрофильм писем Феофилакта, сделанный недавно с афонских рукописей, хранится в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне (см. F. Dölger. BZ, 50, 2, 1958, S. 96). Описание сочинений Феофилакта по афонским рукописям см. Е. W. Saunders. A Descriptive Check List of Selected Manuscripts in tbe Monasteries of Mount Athos. Washington, 1957 (нам недоступна).
4. M. I. Γεδεών. Βυζαντινὰ συμβόλαια. ΒΖ, 5,1896, S. 115: συκαμίνων δένδρων, καρύων δένδρων.
5. «Житие на Климент Охридски», перевод от гръцкия оригинал, увод и бележки от Ал. Милев. София, 1955, стр. 78. И—14.
6. Б. Ангелов и М. Генов. Стара българска литература. София, 1922, стр. 118; Theophyl., col. 500. В; TGP, p. 48.9 sq.
7. Станко Станчeв. Разкопки и новооткрити материали в Плиска през 1948. ИБАИ, т. XX, 1955, стр. 192.
12
Что и на развитие Овощеводства в славянских землях положительное влияние оказала Византия. Прослеживая названия огородных растений, он пришел к выводу, что многие из них проникли; к болгарам (и южным славянам вообще) в значительной мере из основанных там византийских монастырей [8].
Наконец, источники сообщают и о льноводстве [9].Льном болгары торговали даже на рынках Константинополя [10]. Византийские торговцы полотнами и холстами наживали огромные богатства и были в состоянии покупать за деньги важнейшие титулы империи (Nie. Chon., p. 639). Болгарские священники доставляли своим епископам в начале XIII в. по 50 горстей «обработанного льна» ежегодно (Pitra, VI, р. 574). Иоанн Навпактский, живший среди смешанного албано-славяно-греческого населения Эпира, говорит о тяжкой доле покинутой мужем женщины, которая не выпускает из рук веретена, чтобы прокормить семью прядением шерстяной и льняной пряжи (Pétridès, № 29, р. 29. 24-25).
Известия о сельскохозяйственных орудиях встречаются крайне редко. Ни письменные источники, ни данные археологии не позволяют сказать что-либо определенное об отличиях этих орудий периода византийского господства от более ранних. Уже 50 лет назад при раскопках Плиски были обнаружены железные сошники, серпы, мотыги [11]. Лопатообразный лемех и серп были обнаружены в 1954 г. болгаро-советско-румынской археологической экспедицией у с. Попина Силистренского округа. Найденные здесь византийские монеты XI в. позволяют предполагать, что часть вещей относится к XI—XII вв. [12] Почти одновременно с этой находкой у с. Глуфишево Сливенского округа иве. Горна Врабча Радомирского
8. P. Skok. De l'horticulture byzantine en pays Jougoslaves. «Εἰς μνήμην Σπ. Λάμπρου». Ἐν Ἀθήναις, 1935, σελ. 463, 469.
9. Le livre du préfet ou l'édit de l'empreure Léon le Sage, publiε par Jules Nicole. Génève, 1893, p. 39, 40; Pitra, VI, p. 574; Иoанн Навпактский (Сборник статей в честь В. И. Ламанского. СПб., 1907, стр. 246).
10. Le livre du préfet..., p. 39, 40.
11. Материалы для болгарских древностей. Абоба-Плиска. ИРАИК, X. София. 1905, стр. 310—311.
12. Ж. Въжарова. Славяно-българското селище край село Попино, Силистренско. София, 1956, стр. 15—24.
13
округа в числе железных предметов, датируемых XII—XIII вв., были обнаружены железные лемехи, серп, мотыги, косарь, киркомотыги и пр. [13]
Болгарский археолог Ж. Н. Выжарова специально изучала болгарские пахотные орудия и виды лемехов. Она устанавливает четыре типа пахотных орудий, сохранявших в течение столетий все специфические признаки. Эти типы характерны: 1) для Северо-Восточной и Юго-Восточной Болгарии; 2) для Северо- и Юго-Западной Болгарии, 3) для Южной Фракии и 4) для Пиринской Македонии [14]. Выжарова связывает эти типы плугов и лемехов с определенными этническими группами, что, по всей вероятности, объяснялось натуральностью средневекового хозяйства, когда изготовление пахотных орудий было делом каждой семьи [15], из поколения в поколение следовавшей старым традициям. Первый тип Выжарова считает славянским, занесенным на Балканы из Восточной Европы во время вторжений славян [16].
Богатый материал, собранный автором, придает убедительность ее выводам, это важный, по пока еще первый этап в изучении пахотных орудий. Крайне важно было бы установить отличия одного вида плуга от другого и датировать изменения в их конструкции, если только они были [17].
В письменных источниках мы по находим каких-либо определенных указаний на отличие болгарского плуга от византийского. И тот и другой обозначаются общим довольно неопределенным термином ἄροτρον. Как и в Византии (где в плуг впрягали пару волов —
13. Т. Герасимов. Две находки със сечива и оръжия от XII—XIII в. ИБАИ, т. XX, стр. 590—593.
14. Ж. Н. Выжарова. О происхождении болгарских пахотных орудий. (К вопросу об этногенезе болгарского народа). М., 1956, стр. 13; ср. ее же. Пахотные орудия на территории Болгарии и их этническое определение. Автореферат диссертации на соискание степени кандидата истор. наук. М., 1952, стр. 8 сл.
15. Ж. Н. Выжарова. О происхождении..., стр. 5—6. А. П. Каждан («Византийское сельское поселение». ВВ, II, 1949, стр. 227) считает, напротив, что перемены в этническом составе населения империи не привели к каким-либо заметным изменениям в сельскохозяйственной технике, которая оставалась античной.
16. Ж. Н. Выжарова. О происхождении..., стр. 43—44.
17. Там же, стр. 3.
14
ζευγάριον, ζεύγος) [18], в Болгарии ужо при Петре и Самуиле, а может быть, еще раньше, плужная упряжка из пары волов была единицей налогообложения (Cedr., II, p. 530). В «Книге св. Иоанна»» (Liber sancti Joanni), или «Тайной богомильской книге», упомянута «пара волов, соединенных ярмом для пахоты» [19]. Анна Комнина (Anna, II, р. 305) говорит об ἄροτρα манихеев (вероятно, павликиан) под Филиппополем. Иоанн Навпактский также говорит об ἄροτρον как об обычном орудии пахоты у местного населения [20].
Может быть, на разнообразие типов пахотных орудий в различных районах Болгарии влияло также имущественное положение крестьян. По сообщению А. Иширкова, еще в начале этого столетия даже в такой издревле земледельческой области, как Струмицкая, отношение количества плугов у крестьян к количеству сох составляло 1 : 5 [21], и зависело это, в первую очередь, от материального положения той или иной крестьянской семьи.
Жали хлеб болгары серпом. Несколько железных серпов со следами длительного употребления было найдено в Плиске и в других местах [22]. Упоминает о серпах Феофилакт Болгарский (col. 313. С). В середине XI в. поселенные близ Сердики печенеги взбунтовались и, не имея другого оружия, вооружились «крестьянскими топорами (ἀξίνας γεωργικάς), серпами и другими орудиями, взяв их с полей (ἀπὸ τῶν ᾀγρῶν)» (Cedi·., II, p. 587—589), т. е., по всей вероятности, отобрав их у местного населения.
Упоминают источники также заступы и деревянные лопаты для провевания зерна (τὸ πτύον) [23], садовые ножи [24]. Мельницы у болгар были нескольких видов. Ручные были обнаружены при раскопках в Плиске. Участник
18. А. П. Каждан. Аграрные отношения в Византии XIII—XIV вв., М., 1952, стр. 43.
19. Й. Иванов. Богомилски книги и легенди. София. 1925, стр. 74.
20. Иоанн Навпактский (Сборник в честь В. И. Ламанского, стр. 246).
21. А. Иширков. Струмишко (Стопански чъртици). МП, г. I, кн. 1, 1924, стр. 33.
22. См. выше, стр. 13—14.
23. Сinn., р. 106. 17 sq.
24. ИРАИК, X, стр. 310.
15
раскопок К. В. Шкорпил сообщает, что такими мельницами болгары пользовались и в начале XX в. [25] О водяных мельницах говорит Феофилакт (col. 448. С; 449, А). Пселл рассказывает о споре жителей славянского села Мамица в феме Фракии и Македонии с монахами монастыря Нерукотворного из-за прав на ручей, приводящий в движение три мельницы монастыря и одну «зимнюю мельницу» села (SM, II, р. 299. 19—300.5). О мельницах на Стримоне сообщает и Ансберт [26]. Водяные мельницы и мельницы, приводимые в движение животными, упомянуты в типике Бакуриани (р. 13. 32—33).
Зерно болгарские крестьяне, очевидно, так же, как и византийские, хранили в особых ямах во дворе (γούβαι). Воины Мануила I, отправляясь на поиски продовольствия в села близ Белграда, захватили с собою лопаты, которыми отыскивали «хлеб, спрятанный в ямах» (Cinn., р. 106. 17-19) [27].
Скотоводство в Болгарии было гораздо более развито, чем в европейских владениях Византии. Акрополит говорит, что по разведению овец, свиней и волов Болгария занимала первое место среди других «епархий империи» [28].
Соотношение видов скота в разных областях Болгарии было различным. Так, при раскопках Плиски оказалось, что кости свиньи среди кухонных отбросов составляют 70% [29]. В материалах раскопок 1954 г. у с. Попина, напротив, кости крупного рогатого скота составляют 66,59% всех костей, свиньи — 14,48%, мелкого рогатого скота — 9,94% [80]. Важно, что в VIII—XII вв. обнаруживаются существенные перемены в скотоводстве Подунавья. Если в античный период соотношение костей крупного рогатого скота и мелкого составляло 1,33:1, то к концу XII в. оно достигло 3,67 :1 [31]. Иными словами, в скотоводстве имел место значительный прогресс: население
25. ИРАИК, X, стр. 315.
26. Ansbert, p. 38, 44.
27. Ср. FRB, p. 160. 20: πτύον λαβὼν εἰς χεῖρας ἀποναυτίξεσθαι.
28. Georgii Acropolitae Annales. Bonnae, 1836, p. 20.
29. ИРАИК, X, стр. 329.
30. Ж. Въжарова. Славяно-българското селище, стр. 92.
31. Там же, стр. 92—93.
16
переходило к разведению более продуктивного крупного рогатого скота.
Многочисленны, сообщения об овцеводстве. В типике Бакуриани говорится о 238 «дойных овцах» монастыря (р. 54. 8—9. Ср. Pitra, VI, р. 510—511). В источниках есть также известия о разведении коз 32, ослов мулов (Theophyl., col. 316. С), лошадей. Сакызов (а вслед за ним и многие другие историки) считает, что коневодство было развито в Болгарии очень слабо [34]. Действительно, упоминания о лошадях в источниках не столь часты. Например, Феофилакт благодарил одного из подчиненных ему епископов за присылку хотя и не очень «доброго», но единственного у епископа коня (col. 520. С). Тем не менее аргументация Сакызова малоубедительна. Один из его доводов, в частности, основан на сообщении о том, что Симеон пожалел убитого под ним коня [35].
Согласно «Чуду св. Георгия с болгарином», некоторые боляре в X в. отправлялись на войну не с одним, а с двумя конями. Самая дружина этих боляр была также конной [36]. Традиции коневодства должны были остаться и от протоболгар, сохранявших элементы кочевого быта даже в первое время после поселения на Балканах. Значительная часть армии восставших в 1040 г., которая подошла к Фессалонике, была конной (Сес. Strat., р. 22. 10—20). Бакуриани подарил основанному им монастырю 102 лошади (TGP, р. 54. 4—6). Во всяком случае едва ли в Северо-Восточной Болгарии с конца XI в. коневодство было наиболее отсталой отраслью скотоводства. Соседство печенегов и половцев и их проникновение в Паристрион не могло не оказать своего влияния. Недаром, по сообщению участника IV крестового похода Робера де Клари, в Северной Болгарии накануне восстания 1185 г. паслись табуны лошадей императора Византии [37].
32. Й. Иванов. Български старини из Македония. София, 1931, стр. 397; ИРАИК, X, стр. 317.
33. M. Ласкарис. Ватопедската грамота на царь Иван Асеня II. «Български старини», XI. София, 1930, стр. 5; Theophyl., col. 316. С.
34. I. Sakâsov. Op. cit., S. 36—37.
35. Ibid., S. 37,
36. Б. Ст. Ангелов. Старославянски текстове. ИИБЛ, кн. III, 1955, стр. 172—173.
37. Rоbert de Clari. La conquête de Constantinople. Poèmes et récits de la ville Franco, XVI. Paris, 1939, p. 37.
17
Интересны в этом отношении раскопки у с. Попина. Среди кухонных отбросов были обнаружены кости лошади, составлявшие 7,67% всех костей, т. е. меньше, чем кости остальных домашних животных [38], но и не так уж мало для оседлого земледельческого населения. Во всяком случае этот факт не свидетельствует в пользу вывода Сакызова.
Есть сведения и о рыболовстве. Рыба была постоянным продуктом в рационе монахов причерноморского монастыря под Месемврией (NP, р. 33. 18; 45. 33; 46. 22—23; 47. 7 etc.). Феофилакт сообщает о рыбных угодьях и о своих спорах с жителями Охрида из-за ловли рыбы на Охридском озере (col. 360. А; 448. С; 449 А; 481.С). Феофилакт не раз отправлял сушеную рыбу в дар высшим чиновникам, даже в Константинополь (col. 380. С; 468 А; 481. С; 514 В—D) [39]. В одной из неопубликованных рукописей Афинской национальной библиотеки (№ 1308), относящейся, правда, к XIV в. содержащей краткий географический справочник, говорится, что с реки Дунай доставляются ζηρβεσταὶ ἰχθὺες (может быть, осетры?) [40]. В раскопках, однако, процент костей рыб невелик: в с. Попино он составляет 0,18% [41].
Занималось население Болгарии и пчеловодством: например, болгары из долины Стримона продавали мед в Константинополе [42]. Охота в занятиях населения занимала, по всей вероятности, ничтожное место, несмотря на благоприятные условия. В Плиске в очень небольшом количестве были найдены кости оленя, серны, кабана и даже древнего тура. В с. Попино кости диких животных (оленя, серны, кабана, зайца, волка и барсука) составляют всего 0,47% среди костей домашних животных. Охота была в это время забавой знати, как об этом сообщается
38. Ж. Въжарова. Славяно-българското селище, стр. 92.
39. Ср. Жития Мелетия Нового (Миупольского) (изд. В. Г. Васильевского). «Православный Палестинский сборник», вып. 17, 1886, стр. 43, где нарисована типичная картинка переезда в деревню городского жителя, везущего в числе прочих продуктов также сушеную рыбу, которой нагружен один мул.
40. A. Delatte. Geographica. BZ, 30, 1929/1930, S. 513.
41. Ж. Въжарова. Славяно-българското селище, стр. 92.
42. Le livre du préfet, p. 40.
18
в житии Прохора Пшинского [43], и занятием лишь отдельных совершенно обездоленных людей. Так, в житии Якима Осоговского говорится о бедняках, идущих на охоту, чтобы как-нибудь прокормить свои семьи [44].
Наиболее труден вопрос о развитии ремесла в Болгарии в XI—XII вв. Основным материалом являются здесь данные раскопок. Лишь тщательное сравнение предметов этой эпохи с орудиями и изделиями времени Первого Болгарского царства и с предметами чисто византийского происхождения от XI—XII вв. позволит выяснить судьбы болгарского ремесла в период иноземного господства. Точная датировка археологического материала имела бы при этом почти решающее значение, но как раз это необходимое условие для большинства обнаруженных в Болгарии предметов, к сожалению, еще отсутствует [45].
В буржуазной историографии признание отсталости болгарского ремесла и торговли было почти аксиомой. И. Сакызов утверждал, что иностранцы были «первыми учителями» болгар в производстве ремесленных изделий, а развитие ремесла, по его мнению, определялось главным образом потребностями и вкусами знати [46].] сновное внимание уделялось не орудиям труда и предметам быта, а предметам роскоши. Нельзя, конечно, отрицать, что техника изготовления украшений является показателем уровня ремесленного производства, однако только изучение массового бытового материала может привести к правильным выводам. Не вкусы и прихоти феодальной знати, а потребности хозяйства — ив первую очередь хозяйства непосредственного производителя-крестьянина—были определяющим фактором развития ремесла. К сожалению, при раскопках Πлиски не была сделана
43. ИРАИК, X, стр. 317; Й. Иванов. Български старини..., стр. 402. Впрочем, знатные люди в Охриде давали охотничьи угодья (κυνηγίου κατὰ τον δρυμῷνα) даже в приданое (M. 1. Γεδεών. Op. cit., p. 115).
44. Й. Иванов. Български старини..., стр. 409.
45. С. Георгиева справедливо замечает, что несмотря на обилие археологического материала (накопленного на сегодняшний день в Болгарии), он продолжает оставаться плохо систематизированным и изученным, что в значительной мере обусловливает его ограниченное использование («За керамичното производство в средновековен Преслав», ИИ, г. IX, № 6, 1953, стр. 626).
46. I. Sakâsоv. Op. cit., S.41.
19
датировка каждого комплекса находок. Все предметы отнесены к VII—XII вв. [47] Одно их перечисление свидетельствует о богатом опыте обработки железа и широком использовании изделий из него. Это сошники, серпы, мотыги, ножи, гвозди, обручи, тесло, прутья, дверные петли, стенные крючья, части железной обшивки деревянных предметов, обломки железных сосудов, ведерные дужки, треножники, ухваты, подковы, уздечки, колокольчики для скота, пряжки и кольца, ключи; различные виды оружия — секиры, мечи, наконечники копий и стрел, палицы, ножны, боевые косы. Там же были найдены и медные изделия (сосуды, бронзовые звонки, пуговицы, пряжки), и изделия из свинца [48].
Множество железных и медных предметов было обнаружено при раскопках дворца в Преславе в 1927 [49], 1941—1943 гг. и в последующие годы [50]. В числе этих находок был даже железный зубоврачебный инструмент [51]. Раскопки в Преславе 1950, 1953 и 1955 гг. значительно увеличили количество обнаруженных здесь железных и бронзовых предметов, относимых предположительно к IX—X вв. [52] Немало железных предметов (топоры, гвозди, мечи, шлемы, стрелы, подкова, лемех и т. п.) было найдено в Πлиске в 1948 [53] и в 1955 гг. [54], а также в Преславе [55]. Несколько лет назад археолог Т. Герасимов сообщил о находке железных вещей в крепости у с. Глуфишево Сливенского округа и в с. Горна Врабча Радомирского округа. Находка датируется монетами Алексея III Комнина (т. е. концом XII — началом
47. ИРАИК, X, стр. 252, 285, 286, 294, 297 сл.
48. ИРАИК, X, стр. 169, 171, 308—313, 315, 319—321; стр. 309, 313, 315, 330.
49. 10. Г. Господинов. Разкопки в Преслав. ИБАИ, т. VI. 1932, стр. 187.
50. «Разкопки и проучвания», III. Средновековен отдел. София, 1949, стр. 23, 42, 45, 75, 76.
51. 10. Г. Господинов. Нови находки в Преслав. ИБАИ, т. XV, 1946, стр. 82—85.
52. Й. Чангова. Търговски помещения край южната крепостна стена в Преслав. ИБАИ, т. XXI, 1957, стр. 238—239.
53. Ст. Станчев. Ук. соч., стр. 192—194, 203—207, 219. «Разкопки и проучвания», III, стр. 165—168, 180, 181, 211—213.
54. ИБАИ, т. XXII, 1959, стр. 285—287.
55. ИБАИ, т. XXI, 1957, стр. 238, 247—248, 250—251.
20
XIII в.) [56]. Богатый материал, датируемый большей частью XI—XII вв., дали раскопки 1954 г. у с. Полина. В числе железных предметов, обнаруженных здесь, были рыболовный крючок, долото, ножницы [57].
Свидетельством того, что большинство этих предметов было местного, болгарского производства, являются обнаруженные при раскопках в Плиске и у с. Попина железные шлаки, куски железа и меди, сосуды для плавки руды, паяльники [58]; в 1948 г. в Плиске была раскопана мастерская по производству металлических изделий [59] или даже квартал таких мастерских и кузниц [60]. Особенно интересна находка близ г. Русе в с. Червен. Археолог Г. Георгиев обнаружил там три печи для выплавки железа и мастерскую, где изготовлялись железные вещи. Химический анализ показал, что металлургическая техника того времени была еще весьма примитивна — много железа уходило в шлак, и металл, добытый с таким трудом, ценился, по всей вероятности, дорого [61].
К. В. Шкорпил, участник первых раскопок в Плиске, изучая многочисленные железные изделия, найденные там, склонялся к выводу, что одним из главных занятий населения Северо-Восточной Болгарии было «добывание железа и меди из руд» [62]. В 20-х годах у Згури-града в Искырском ущелье в старом медном руднике был обнаружен клад монет (от Константина X до Исаака II). Н. А. Мушмов сделал вывод, что рудник использовался, по крайней мере, в XII в. [63] Но интересно, что он был окончательно заброшен еще во время византийского господства.
56. Т. Герасимов. Ук. соч., стр. 590—593.
57. Ж. Въжарова. Славяно-българското селище..., стр. 15—30.
58. ИРАИК, X, стр. 313—330; Ж. Въжарова. Ук. соч., стр. 19.
59. Ст. Станчев. Ук. соч., стр. 193—194.
60. «Разкопки и проучвания», III, стр. 163 сл.
61. Т. Герасимов. Археологически данни за железодобиването в Североизточна България през средните векове. «Природа», кн. V, 1955, стр. 66.
62. К. В. IIIкорпил. Домашний быт и промысел. ИРАИК, X, стр. 301. Таково же мнение Кр. Миятева («Славянский город в древней Болгарии». BS, X, 2, 1949, стр. 263).
63. H. A. Mушмов. Колективни находки на монета. ИБАИ, т. У, 1929, стр. 385, ср. Ст. Цонев. Стоковото производство във феодална България. ИП, г. X. № 5, 1954, стр. 57, бел 6.
21
В верхнем течении р. Белицы (район г. Серр) одно из сел до сих пор носит название Кырчево, т. е. «Рудное». Оно было известно своими железными рудниками уже в XII в., а особенно в XIII-XIV вв. Турки называли это село «Железная страна» (Демиркол), а греки — «Сидерокастрон». В период турецкого господства его жители были обязаны поставлять в качестве налога уголь для железоплавильных печей [64]. В афонских актах упоминается об обязанности зависимого населения этих районов уплачивать часть ренты или налога также древесным углем и даже железом или гвоздями и подковами (παροχῆς σιδήρου ἢ καρφοπετάλων) (Lavra, № 41; № 46. 12; № 50. 4—5).
Как известно, степень дифференциации, обособление отдельных видов ремесел друг от друга является одним из наиболее ярких показателей прогресса в развитии ремесленного производства, особенно на его первых этапах. Сообщения о различных категориях ремесленников в Болгарии мы имеем уже для X в. Иоанн Экзарх говорит о кузнецах, строителях кораблей, о медниках, ткачах, кожевниках, золотых дел мастерах [65]. Кузнец (ковач) упоминается и в «Чуде св. Георгия с болгарином» [66]. Идризи сообщает о большом числе кузнецов в г. Акли —Афли (ныне Сливен) [67]. О кузнеце, обвиненном в ереси, сказано и в «Синодике царя Борила» [68].
Раскопки в Плиске, Преславе и других городах Болгарии свидетельствуют о высоком развитии гончарного ремесла. Гончары уже специализировались по производству определенных видов изделий. Изделия из полихромной керамики, обнаруженные недавно в Круглой церкви и в Патлейне, близ Преслава, поражают совершенством исполнения. Там же были обнаружены и специальные
64. Й. Иванов. Български старини..., стр. 29, 33—34.
65. Ив. Дуйчев. Из старата българска книжнина, I. София, 1943, стр. 80.
66. Б. Ст. Ангелов. Старославянски текстове, стр. 173.
67. Géographie d'Édrisi, traduite de l'arabe en français par P. Amédée Jaubert, vol. II. Paris, 1840, p. 388—389; W. Tomasсhek. Zur Kunde der Heraus-Halbinsel, II. Die Handelswege im 12. Jahrhundert nach den Erkundigungen des Arabers Idrisi. SKAW, philos.-hist. Classe. CXIII, 1. Wien, 1887, S 318—320; ср. С. Лишев. За стоковото производство във феодална България. София, 1957, стр. 78.
68. ИРАИК, II, 1897. Приложение, стр. 53.
22
печи для обжига этих изделий [69]. Множество глиняной посуды, изготовленной на гончарном кругу, было найдено вместе со стеклянными сосудами и в Плиске [70].
Несомненно, особыми специализированными ремеслами были ткачество и кожевенное производство. Идризи сообщает о ткачах г. Зихны [71]. Иоанн Навпактский говорит о поденщице (χερνῆτιν), прядущей шерстяную и льняную пряжу у чужих людей (Pétridès, р. 29. 13—32).
Таким образом, как ни скуден материал, которым мы располагаем, он тем не менее дает право говорить о быстро развивающемся болгарском ремесле. Мы согласны с выводом Кр. Миятева и Д. Ангелова, что пора отбросить теорию о болгарских городах средневековья лишь как о крепостях и административных центрах [72]. Но каковы были судьбы болгарского города в последующий период? Как отразилось на его развитии иноземное господство?
Крайняя скудость источников объясняет существование диаметрально противоположных точек зрения по этому вопросу в современной историографии. По мнению Б. Т. Горянова, с XI в. в Византии (включавшей в свои пределы и Болгарию), в противоположность странам Западной Европы, начался упадок городов, «прогрессирующий до конца ее истории» [73]. Напротив, А. П. Каждан, З. В. Удальцова [74] и М. Я. Сюзюмов [75] приходят
69. ИБАИ, т. XX, 1955, стр. 494—502.
70. ИРАИК, X, стр. 307-308.
71. Géographie d'Edrisi, p.318; W. Tomaschek. Op.cit., S. 366.
72. Kp. Mиятeв. Славянский город в древней Болгарии, стр. 265—266; Д. Ангелов. По въпроса за стопанския облик на българските земи през XI—XIV в. ИП, г. VII, № 4—5, 1951, стр. 422; С. Георгиева. За керамичното производство, стр. 635.
73. Б. Т. Горянов. Крупное феодальное землевладение в Византии XIII—XIV вв. ВВ, X, 1956, стр. 111; ср. М. В. Левченко. Рецензия на книгу А. П. Каждана «Аграрные отношения...» (ВВ, VII, 1953, стр. 282).
74. А. П. Каждан. Византийские города в VII—XI вв. CA, вып. XXI, 1954, стр. 170 сл.; его же. Рецензия на книгу: М. Thompson. Athenian Agora, II. Princeton, 1954 (ВВ, XIV, 1958, стр. 298); З. В. Удальцова, А. П. Каждан. Некоторые нерешенные проблемы социально-экономической истории Византии. ВИ, 1958, № 10, стр. 90, 92.
75. М. Я. Сюзюмов. Роль городов-эмпориев в истории Византии. ВВ, VIII, 1956, стр. 29; его же. Некоторые проблемы истории Византии. ВИ, 1959, № 3, стр. 116.
23
к выводу о подъеме в XI—XII вв. византийских городов на основе внутреннего развития феодальной экономики провинций. Развитие городского хозяйства в Болгарии, по мнению С. Лишева, в XI—XII вв. было задержано на долгое время [76]. Наоборот, с точки зрения Д. Ангелова, включение Болгарии в страну более развитого ремесленного производства (Византию) отразилось в целом положительно на развитии производительных сил Болгарии, независимо от политических и социальных последствий византийского завоевания [77].
Болгарский город в изучаемое нами время в значительной мере сам обеспечивал себя продуктами сельского хозяйства. Идризи постоянно указывает, какими видами сельского хозяйства занимались осообенно интенсивно жители того или иного болгарского города [78]. Но занятия ремесленного населения городов средневековья земледельческим трудом — явление заурядное и для Византии [79], и для Западной Европы. Поэтому, признавая этот факт, мы не можем на его основе делать какие-либо выводы о состоянии болгарского ремесла на протяжении XI-XII вв.
Чтобы восполнить приведенные выше скудные данные о болгарском ремесле в XI—XII вв., необходимо остановиться на тесно связанной с вопросом об уровне развития города проблеме товарно-денежных отношений в Болгарии. Обычно сведения о внутренней торговле в источниках гораздо малочисленнее, чем о торговле внешней, но это, на наш взгляд, отнюдь не доказывает, что внутренняя торговля имела менее существенное значение. Сведения о ней, которые мы можем найти главным
76. С. Лишев. За стоковото производство..., стр. 80.
77. Д. Ангелов. По въпроса за стопанския облик... стр. 434. Особенно сильным влияние Византии, пишет Д. Ангелов, было в период византийского господства и в эпоху Второго Болгарского царства (D. Angelov. Die gegenseitigen Beziehungen und Einflüsse zwischen Byzanz und dem mittelalterlichen Bulgarien, BS, XX, 1, 1959, p. 45).
78. Д. Ангелов. По въпроса за стопанския облик..., стр. 432 сл.
79. Например, по сообщению Кекавмена, урожай хлеба, полученный населением Лариссы с полей под стенами города, был достаточен для пропитания жителей в течение четырех лет осады (Сес. Strat., р. 65. 16—24).
24
образом в нарративных памятниках, весьма скудны, ибо авторы редко говорили о столь обыденных явлениях, сосредоточивая главное внимание на жизни императорского дворца и внешнеполитических событиях.
Но хотя сведения о внутренней торговле редки и скупы, о ней говорится как о повседневном и естественном явлении. Именно такого рода сообщение мы находим уже у Косьмы Пресвитера, упрекающего монахов в том, что они «прикупы и откупы многие делают» [80]. Иоанн Экзарх, перечислив различные категории ремесленников, замечает, что «человеческие искусства нуждаются одно в другом» [81]. В этом можно видеть намек на существование обмена не только между земледельцами и ремесленниками, но и между самими ремесленниками. В житии Прохора Пшинского сообщается о нечестном пастухе, продавшем овцу одной вдовы [82].
Несколько лет назад при раскопках в Преславе у южной крепостной степы было обнаружено несколько торговых помещений, специально предназначенных для продажи керамических изделий жителям внешнего и внутреннего города [83]. Археолог Ст. Станчев, указывая на неоднократно находимые при раскопках в Плиске каменные литейные формы, говорит, что литейное мастерство в конце X в. достигло такого уровня, что некоторые предметы, по крайней мере металлические украшения, изготовлялись ужо не только на заказ, по и «на обеспеченный рынок» [84]. Находка в Плиске предметов самого различного назначения (преимущественно орудий труда) в одном месте (судя по обнаруженным здесь же шлакам, месте их изготовления) [85] также заставляет предполагать, что часть их предназначалась для продажи. Ст. Цонев делает даже вывод, что в XII в. городское ремесло
80. Μ. Г. Попруженко. Козма Пресвитер. «Български старини», XII. София, 1936, стр. 56.
81. Ив. Дуйчев. Из старата българска книжнина, I, стр. 80. Ср. там же: «орудия и инструменты, которыми они (ремесленники. — Г. Л.) делают это, они берут один у другого».
82. Б. Ст. Ангелов. Старославянски текстове, стр. 174.
83. Й. Чангова. Ук. соч., стр. 233, 261—263.
84. Ст. Станчев. Ук. соч., стр. 219,
85. ИРАИК, X, стр. 330.
25
в Болгарии ориентировалось преимущественно на рынок [86], что нам кажется все же недоказанным.
Количество сведений о товарно-денежных отношениях в Болгарии заметно возрастает, начиная с эпохи византийского владычества. В известной мере это объясняется вообще гораздо большим количеством сохранившихся источников от этого времени сравнительно с предшествующим, но, конечно, не в этом главное.
Обычно в историографии в качестве доказательства крайне слабого развития товарно-денежных отношений в Болгарии в первой половине XI в. ссылаются на сообщение Скилицы, что перевод натуральных государственных налогов в 1040 г. в денежные привел к первому крупному восстанию в Болгарии против византийского господства (Cedr., И, р. 530) [87]. Такое толкование источника нам не представляется бесспорным. Перевод натурального налога на деньги был сделан во время голода (Cedr., II, р. 518, 521—522) не по обычным, а по более высоким ценам (т. е. налог был фактически увеличен), что не замедлило бы сказаться при первом же сколько-нибудь удовлетворительном урожае [88]. Конечно, это новшество в известной мере нарушало установившийся порядок ведения крестьянского хозяйства, заставляло крестьян теснее связываться с рынком, но дело было не в одной денежной форме налога.
В последние годы на вопросе об этой коммутации налога в Болгарии останавливались Ст. Цонев и С. Лишев. Ст. Цонев при этом особенно акцентирует внимание на том факте, что денежный налог был введен и сохранился впредь, несмотря на восстание 1040 г., и это объяснялось, по его мнению, ростом производительности труда, оживлением товарообмена и появлением нового существенного стимула к росту
86. Ст. Цонев. Ук. соч., стр. 75 сл.
87. См. об этом также нашу статью: «Налоговая политика Византии в Болгарии в 1018—1185 гг.». ВВ, X, 1956.
88. В 960 г., например, за номисму можно было купить 8 модиев пшеницы или 12 модиев ячменя (G. Оstrogorsky. Löhne und Preisein Byzanz. BZ, 32, 1932, S. 321), а в конце 60-х годов XI в. — даже 18 модиев пшеницы (Attаl., р. 203); теперь же номисма была приравнена лишь к 1 модию пшеницы, 1 модию значительно более дешевого проса и 1 мере вина.
26
производства [89]. С. Лишев, напротив, подчеркивает то обстоятельство, что за переводом налога на деньги последовало восстание, причины которого он усматривает в том, что в Болгарии того времени «еще в значительной степени отсутствовали естественные возможности и условия для появления, сложившегося денежного обращения и товарно-денежных отношений» [90].
При всех оговорках, внеэкономическому принуждению — предварительному закрепощению непосредственного производителя с середины XI в. автор придает решающее значение как фактору, обеспечившему участие крестьянина в товарно-денежном обращении. Но, пишет далее С. Лишев, денежное обращение, введенное в Болгарии «до известной степени средствами насилия, не могло... пустить глубоких корней в болгарском хозяйстве: это внеэкономическое принуждение сковывало в большой мере производственные возможности непосредственного производителя» [91].
Но во-первых, речь идет о сборе государственного денежного налога, и, следовательно, автор имеет в виду прикрепление к земле государственных крестьян — тезис, далеко еще не доказанный. Во-вторых, едва ли государство было в состоянии, как бы ни был могущественен его аппарат, силою ввести (или, вернее, резко усилить) такое сложное экономическое явление, обусловленное глубокими естественно-историческими причинами, как товарно-денежные отношения, и силой взыскать денежный налог, если бы возможность этого не была достаточно подготовлена.
Византийский налоговый гнет, как гнет любого другого государства в завоеванной стране, и феодальная эксплуатация сковывали производственные возможности непосредственных производителей. Борьба господствующего класса за полное изъятие прибавочного продукта и крестьянина и ремесленника за сохранение как можно
89. Ст. Цонев. Стоковото производство във феодална България в светлината на колективните монетни находки. «Трудове на Държавния университет», стопански фак-тет, кн. II. Сталин, 1954, стр. 559.
90. С. Лишев. За проникването и ролята на парите във феодална България. София, 1958, стр. 120.
91. Там же, стр. 142.
27
большей его части в хозяйстве составляют существо экономического развития в период феодализма. Денежная рента при этом позволяла поколебать устоявшиеся и освященные обычаем размеры взносов, но она не могла быть введена, если условия для этого не созрели.
Поэтому мы считаем, что причины восстания 1040 г. заключаются скорее в значительном повышении налога, чем в том, что в Болгарии не созрели товарно-денежные отношения. Если бы это было так, то взимание его стало бы возможным лишь в пограничных с византийскими землями районах. Сообщение же Скилицы не оставляет сомнения в том, что реформа была проведена по всей Болгарии.
Чрезвычайно интересные нумизматические данные о развитии денежного обращения в Болгарии с X по XIV в. собраны и исследованы Ст. Цоневым. 50% всех монетных находок от X в. происходят из городских и крепостных сооружений, и хотя 90,9% находок — мелкие, Цонев считает, что товарно-денежные отношения проникали в это время главным образом в имения феодалов, ибо все монеты иноземного происхождения [92]. В XI в. количество монет в обращении увеличивается на 60% (но при этом необходимо иметь в виду, что многие из учтенных монет XI в. найдены вместе с монетами XII и XIII вв.). 61,9% находок снова приходится на города и крепости [93].
В XII в. происходят значительные перемены: мелких находок по-прежнему много (91,53% от общего числа),
92. Ст. Цонев. Стоковото производство... в светлината..., стр. 551—552.
93. Там же, стр. 552—553. По мнению И. В. Соколовой («Клады византийских монет как источник для истории Византии VIII—ΧI вв.», ВВ, XV, 1959, стр. 60—61), серебряные монеты, которые почти исключительно содержатся в кладах X—XI вв., предназначались преимущественно для внешней торговли. См. также рецензию Т. Герасимова на ук. соч. И. Соколовой (ИБЛИ, т. XXII, 1959, стр. 369—371). О тезаврации и ростовщичестве см.: Г. Цанкова-Πеткова. Югозападните български земи през XI в. според «Стратегикона» на Кекавмен. ИИБИ, VI, 1956, стр. 609—611; С. Лишев. За стоковото производство.., стр. 69; его же. За проникваието..., стр. 103 сл. Ф. Грайерсон (Ph. Gryerson. The debasement of the bezant in the XI century. BZ, 47, 1954, S. 384, Anm. 1) справедливо видит одну из причин тезаврации в Византии XI в. в порче монеты, но объясняет падение курса чисто субъективными моментами.
28
по 77,97% находок приходится ужо на сельскую местность [94]. Резкое увеличение числа находок вне стен городов, кажется, подкрепляет вывод Цонева, что в XII в. товарно-денежные отношения проникают в зависимое село [95]. Карты размещения монетных находок, составленные Цоневым, прекрасно иллюстрируют постепенное расширение сферы денежного обращения, охватывавшего прежде всего густо населенные земледельческие районы и долины более крупных рек [96].
С. Лишев, тоже привлекавший нумизматический материал, пришел в сущности к тому же выводу. «В период византийского господства, — пишет он, — болгарское село было вовлечено в более значительные товарно-денежные отношения с городом» [97]. Именно в этот период, говорит он в другой своей работе, т. е. в XI в., монеты в Болгарии приобрели функции средства обращения в меры стоимости [98].
Лишев [99] сообщает о десятках кладов и о тысячах содержащихся в них монет, в большинстве медных [100], которые никак, разумеется, не могли служить платежным средством во внешнеторговых операциях. Они находили применение как раз во внутреннем, мелком, розничном обмене между селом и городом. Некоторые клады
94. Ст. Цонев. Стоковото производство... в стветлината, стр. 554.
95. Там же, стр. 560.
96. Там же, карты № 1 и 2. Выводы С. Цонева поддержал А. Бурмов в рецензии на его работу («Ценен принос към проучването на феодализма в България». ИП, г. X, № 1, 1954, стр. 109).
97. С. Лишев. За стоковото производство..., стр. 63.
98. С. Лишев. За проникването..., стр. 116.
99. См. также: В. Белков. Археологические находки в Болгарии, относящиеся к истории Византии. ВВ, XV, 1959, стр. 252— 253.
100. Крупные клады золотых монет в Болгарии от этого времени — скорее, исключение. См. о таком кладе: ИБАИ, т. I, 1924, стр. 229. Найденный в 1903 г. близ с. Изгерлии (Згарли) клад состоял из 25 кг золотых монет, из которых 300 просмотренных принадлежали Алексею I, Иоанну II и Мануилу I Комнинам. 250 из них [260 — по сообщению Н. Мушмова (ИАД, IV, 1914, стр. 272), среди которых было несколько монет и Исаака II Ангела] поступили в Софийский музей. Найденные вместе с монетами золотые вещи говорят в пользу того, что клад был занесен в Болгарию из Малой Азии (ИБАИ, т. I, стр. 229). Не связано ли его зарытие с восстанием болгар в 1185 г.?
29
содержали по несколько килограммов медных монет, а один — даже 15 кг. Нумизмат Т. Герасимов считает, что эти монеты предназначались именно для внутреннего рынка [101].
Подтверждение этих археологических данных мы находим и в письменных источниках. Никифорица, вводя свою грабительскую монополию на торговлю хлебом, запретил крестьянам продавать его «с телег» и « в своих жилищах» [102]. В типике Бакуриани говорится о крупных суммах денег, которыми располагал монастырь в Бачково (р. 26.19 sq.; 41.10 sq.), получая значительную их часть от продажи на рынках продуктов своего домена, на котором трудились крестьяне, и непосредственно от своих зависимых крестьян [103]. Феофилакт говорит о «купеческом полумедимне» (col. 497. А), сообщает он и о торговле рыбой (col. 449. А). Крестоносцы во время Первого похода грабили местные рынки в долине р. Марицы (Ginn., р. 70—71). Еще до этого в Белграде немецкие
101. Т. Герасимов. Старинни фалшификати на монети от Ив. Цимисхий. ИБАИ, т. XVII, 1950, стр. 313—315. Монеты эти представляют собой грубую и неграмотную имитацию монет Иоанна Цимисхия. Ср. это мнение Герасимова с предположением Ив. Дуйчева («Към въпроса за появата на парите в нашего народно стопанство». ИИБИ, III—IV, 1951, стр. 106—107), что среди так называемых византийских медных монет IX—X вв., находимых в Болгарии, может быть есть монеты и болгарской чеканки (?). С. Лишев, впрочем («За проникването...», стр. 84—85), считает это предположение неверным, ссылаясь на низкий уровень развития товарных отношений в Болгарии того времени.
102. Attal., р. 203. Полагаем, что Н. Скабаланович («Византийское государство и церковь в XI в.», СПб, 1884, стр. 296—297) прав, относя это известие не только к окрестностям г. Редесто, где Атталиат имел свои владения, но и ко всей Фракии и Македонии; скорее же всего, мероприятие Никифорицы коснулось по крайней мере всех западных фем. См. также: С. Лишев. За стоковото производство..., стр. 54; ср. G. Т. Brätianu. Un expérience d'économie dirigée. Le monopole du blé à Byzance au Xle siècle. Byz., IX (2), 1937, p. 645, 650, 654. Автор считает, что это мероприятие Никифорицы означало фискальную монополию, связанную с унаследованной от Римской империи синоной — обязанностью продавать хлеб государству по низким ценам. Ср. A. Andréadès. Byzance, paradis du monopole et du privilège. Byz., IX (1), 1934, p. 177—181. Во всяком случае торговля хлебом имела такие масштабы, что во введении монополии на нее Никифорица увидел верное средство быстрого пополнения казны и личного обогащения.
103. Ср. С. Лишев. За стоковото производство..., стр. 70; его же. За проникването..., стр. 152—153.
30
рыцари затеяли скандал на городском рынке и получили жестокий урок от возмущенного населения [104]. В типике монастыря Космосотиры близ г. Эноса говорится о доходах от ежегодных ярмарок в г. Неокастро (р. 52.12—14). Исаак II подарил монастырю также торжище Сагудаус (р. 52.32—33). О крупной торговле феодалов в XII в. продуктами сельского хозяйства сообщает и Евстафий Фессалоникийский [105].
Если признать в какой-то части достоверными данные хрисовула Калимана, датированного 1192 г., то в Софии XII—XIII вв. существовал даже специальный рынок металлических изделий — «медный ряд» [106].
Все эти известия, по всей вероятности, не случайно относятся преимущественно к Южной и Юго-Западной Болгарии, однако нумизматический материал, наглядно представленный на составленных С. Цоневым картах, свидетельствует о том, что и в Северо-Восточной Болгарии развивались в XI—XII вв. товарно-денежные отношения [107]. Подтверждением этого является сообщение Атталиата (р. 204—205), что в 1074 г. обязанное несением пограничной военной службы население подунайских городов восстало, не получив ежегодного денежного жалованья.
О торговле Болгарии с другими странами есть сведения уже от X в. Как известно, поводом к войне Симеона с Византией послужило ущемление торговых интересов болгарской знати византийцами (Cedr., II, р. 254). Одним из наиболее ярких свидетельств о развитии внешней торговли в Болгарии является сообщение «Повести временных лет» о торговле на Дунае — в Переяславце [108]. Особая
104. Gesta Dei per francos. Hanoviae, 1611, p. 188.
105. См. об этом: С. Лишев. За проникването..., стр. 132—133.
106. В. Априлов. Болгарские грамоты. Одесса, 1845, стр. 34. Интересно, что неподалеку от Софии и ныне добывается медная руда.
107. С. Цонев. Стоковото производство... в светлината, карты № 1, 2. Кстати, много византийских монет ΧΙ-ΧΙΙ вв. было найдено несколько лет назад и на левом берегу Дуная, в Румынии (J. Sаlbău. Circulaţia monetară în Transilvania secolelor XI—XIII, în lumina izyoarelor numismatic. . «Studiişi Cercetări de Numismatică», 2, 1958, p. 269—301; B. Mitrea. Découverts récentes de monnaies antiques sur le territoire de la Republique Populaire Roumaine. «Studii şi Cercetări de Istorie Veche», 9, 1958, p. 150—156; см. Ν. Вanesсu. BZ, 52, 1, 1959, S. 233—234).
108. «Повесть временных лет», т. I. Изд. АН СССР, 1950, стр. 48.
31
заинтересованность центральной княжеской власти и ближайшего окружения князя в развитии внешней торговли со странами высоко развитого ремесла является, очевидно, одной из характерных особенностей раннефеодального общества.
Торговые связи Болгарии не прекратились и после ее завоевания Византией. Скилица сообщает (II, р. 551—552), что в XI в. русские купцы торговали не только в Константинополе, но и в фемах империи. Сопоставляя это известие с приведенным выше свидетельством нашей летописи, можно думать, что этими фемами были в XI в. Паристрион и Болгария [109]. Михаил Хониат просил своих константинопольских и фессалоникских друзей прислать ему меха «белых зайцев, которые Россия доставляет в Константинополь» [110]. Судя по известиям Никиты Хониата (р. 172), в XII в. существовало несколько путей, ведших из Константинополя через Болгарию в Галицкую Русь [111].
Кекавмен (р. 79. 3 sq.) советовал своим детям поддерживать добрые отношения с иноземными купцами, так как это может пригодиться в случае войны со страной, откуда эти купцы прибыли. Никита Хониат (р. 24) сообщает
109. В собрании Хараланова в Коларовграде хранится золотой медальон с эмалевым изображением птицы, выполненным в разноцветной перегородчатой технике. По мнению Т. Герасимова («Златно медалионче с емайлов образ на птица», ИБАИ, т. VII, 1950, стр. 308), медальон близок киевскому медальону из частного собрания в Нью-Йорке. Медальон Хараланова происходит или из самой Силистры, или из ее окрестностей и может быть датирован XI—XII вв. У Ал-Бекри (вторая половина XI в.) мы находим известие, что товары «славян» «доходят... морем и сушею до русов и Константинополя» («Известия Ал-Бекри о славянах и их соседях». Изд. и перев. В. Розен. ЗАН, т. 32, СПб., 1879, стр. 54). Надо полагать, что и здесь имеются в виду сухопутные торговые пути, ведущие из славянских стран через Болгарию и из Болгарии к Константинополю.
110. Μιχαῂλ Ἀκομινάτου τοῦ Χωνιάτου τὰ σωζόμενα, ἐκδιδ. ὑπὸ Σπ. Λάμπρου, τ. Β' .Ἐν Ἀθήναις, 1880, σελ. 356. Ср. сообщение Иоанна Навпактского (Сборник в честь Ламанского, стр. 244).
111. О торговых путях, шедших через Болгарию в XI—XII вв., см. К. Dieterich. Zur Kulturgeographie und Kulturgeschichte des Byzantinischen Balkanhandels. BZ, 31, 1931, S. 45—48 f. О торговых связях Византии с русскими в XI—XII вв. см.: Е. Frances. Les relations russo-byzantines au XIIe siècle et la domination de Galicie au Bas-Danube. BS, XX, 1, 1959, p. 52, 62.
32
о торговых связях города Браничево с венграми [112]. Однако наиболее тесные торговые связи Болгария имела с Византией.
Византийские крупные города почти не теряли своего торгового значения. Особенно большую роль играли такие византийские города, как Константинополь и Фессалоника. Основные сухопутные торговые пути, ведшие к этим двум городам, пролегали через Болгарию. Наиболее полные сведения об этих путях дает для середины XII в. арабский путешественник Идризи. Согласно его сообщениям, торговые дороги пересекали Болгарию во многих направлениях. В. Ганев, основываясь на этих известиях, устанавливает до 18 военных и торговых путей в Болгарии, помимо дунайского и причерноморского [113]. Шкорпил, изучая археологический материал, наметил направления нескольких таких путей для Северной и Северо-Восточной Болгарии [114].
Особенно тесными были торговые связи между византийскими и болгарскими землями в пограничных районах, существовавшие с давних времен. В начале X в. жители Фессалоники вели оживленную торговлю со славяно-болгарским населением, жившим в окрестностях города, а также по Вардару и Стримону [115]. Лен и мед из этих мест, как мы уже упоминали, болгары продавали даже в Константинополе [116]. В «Солунской легенде»
112. Это подтверждают и находки монет Белы III у Видина. См. Т. Герасимов. Колективни находки на монети през 1933 и 1934 г. ИБАИ, т. VIII, 1935, стр. 488.
113. В. Ганев. Историческото развитие на търговското право. ГСУ, III. Юрид. фак-тет, XII, 1921, стр. 112, 116. См. Géographie d'Édrisi, p. 286 sq., 290 sq., 386 sq.; W. Τоmasсhek. Op. cit., 373 sq.
114. Κ. Β. Шкорпил. Некоторые из дорог Восточной Болгарии. ИРАИК, X, стр. 443—499. См. также: В. Τъпкова-Заимова. Към въпроса за военните пътища през първото българско царство. ИП, г. XIV, № 1, 1958, стр. 58—73.
115. Iоannes Сameniata. De excidio Thessalonicensi. Bonnae, 1938, p. 495—496, 500. См. об этом: P. A. Haслeдовa. Ремесло и торговля Фессалоники конца IX — начала X в. по данным Иоанна Камениата. ВВ, VIII, 1956, стр. 73—76. См. также: Иоанн Камениата. Взятие Фессалоники. Предисловие и комментарии Р. А. Наследовой, перевод С. В. Поляковой и И. В. Феленковской. Две византийские хроники. М., 1959, стр. 150, 223—224.
116. Le livre du préfet, p. 40.
33
о Константине Философе сообщается, что для того, чтобы увидеть болгар, достаточно было отправиться на солунский «торг» [117]. Эти торговые связи в XI—XII вв. стали еще более оживленными.
Болгары торговали в XII в. на традиционных ярмарках в Фессалонике. Причем купцы этих «мисийских племен» съезжались сюда со всей Болгарии «вплоть до Истра» [118]. Атталиат сообщает (р. 201), что хлеб Фракии и Македонии вывозился в конце XI в. к морскому порту Редесто. Пселл говорит, что в Византию стекались сокровища иверийцев, арабов, кельтов, скифов и, «чтобы разом перечислить», богатства всего «варварского окружения» [119].
Согласно хрисовулам Алексея I венецианцам, они имели право торговать в европейских фемах империи [120]. Торговые связи Болгарии с венецианцами продолжались и после освобождения Северо-Восточной Болгарии. Грамота Асеня II Дубровнику, как и грамоты болгарских царей XIII в. венецианцам, рассматривались в исторической литературе как доказательство неразвитости собственной внутренней и внешней торговли в Болгарии. Дело в том, что эти грамоты предоставляли иностранцам право беспошлинной торговли по всей Болгарии. Сакызов [121] считает, что предоставление иностранцам подобных привилегии возможно только тогда, когда торговля внутри страны весьма слаба и конкуренция иноземцев не
117. Й. Иванов. Български старини..., стр. 282.
118. Византийская сатира «Тимарион». Перевод С. В. Поляковой и И. В. Феленковской. Предисловие Е. Э. Липшиц. ВВ, VI, 1953, стр. 367. Может быть, какая-то часть обнаруженных при раскопках Преслава предметов византийского ремесла попала туда в XI в. путем торговли. Византийские амфоры из Преслава датируются свинцовыми печатями Х—XI вв. (Й. Чангова. Ук. соч., стр. 239, 254, 263) и, вероятнее всего, говорят о торговых связях Византии с Первым Болгарским царством. Об амфорах XI—XIIΙ вв. в Болгарии см. Й. Чангова. Средновековни амфори в България. ИБАИ, т. XXII, 1959, стр. 258—259.
119. Ψέλλος. MB, V, σελ. 19.
120. Urkunden zur älteren Handels- und Staatsgeschichte der Republik Venedig. Fontes rerum Austricarum, 2. Abi., Bd. XII, T. I. Vindobonae, 1856, p. 52—53.
121. I. Sakâsοv. Op. cit., S. 135—136. Ср. A. Бyрмов. Феодализмът в средновековна България. ИП, ч. II, № 2, 1945—1946, стр. 159.
34
может ей повредить, ибо своей торговли почти не существует.
Но, во-первых, Сакызов отождествляет развитие города в средние века с развитием капитализма, а политику средневековых ограничений или привилегий — с политикой меркантилизма или фритредерства. Для раннего средневековья к тому же едва ли можно установить непосредственную прямую зависимость между развитием внешней и внутренней торговли. В изучаемое время первая обслуживала преимущественно верхушку феодального общества; предметами внешней торговли были главным образом предметы роскоши или же крайне дефицитные товары (например соль) [122]. Вторая же вовлекала в товарообмен широкие слои непосредственных производителей, была прямым выражением успехов процесса отделения ремесла от сельского хозяйства и обслуживала самые насущные нужды крестьянина и ремесленника.
Во-вторых, предоставление иностранцам важных торговых привилегий отнюдь не является доказательством слабости собственной торговли [123]. Как известно, те же венецианцы уже в XI в. имели едва ли меньшие привилегии в самом Константинополе, но никому не приходило в голову объявить это следствием слабого развития товарно-денежных отношений в Византии в это время.
В-третьих, право беспошлинной торговли было предоставлено Асенем II дубровчанам [124], очевидно, на взаимной основе. Так, в договоре 1253 г. говорится о старой «любви и приязни» обеих сторон со времен Иоанна Асеня [125], упоминаются привилегии дубровчан, и тут же сказано, что купцы Болгарии в свою очередь имеют право производить продажу и покупку в самом Дубровнике «без
122. По договору с Дубровником болгарским купцам разрешалось покупать в Дубровнике золото, серебро, сукна, затканные золотом ткани и все прочее, «кроме одной пшеницы, которую не вывозить из Дубровника без позволения того князя, который будет владетельным в то время» (В. Αприлов. Ук. соч., стр. 67).
123. См. об этом: E. Frances. La féodalité et les villes byzantines au XIIIe et au XIVe siècles. BS, XVI, 1, 1955; его же. Sur la conquête de Constantinople par les Latins. BS, XV, 1, 1954.
124. Й. Иванов. Български старини..., стр. 578.
125. В. Априлов. Ук. соч., стр. 64—71.
35
всякой дани» [126]. Согласно логике Сакызова, нужно было бы здесь сделать вывод о слабом развитии внутренней торговли в этой морской республике.
Таким образом, развитие товарно-денежных отношений косвенно свидетельствует о медленном, но неуклонном прогрессе в развитии болгарского ремесла в XI—XII в.
Как ни скуден приведенный выше материал источников, он все-таки позволяет, на наш взгляд, поколебать представления о значительном экономическом отставании Болгарии XI—XII вв. от других современных ей стран Европы. Экономическое развитие страны не остановилось под гнетом византийских завоевателей. В среде непосредственных производителей шел незаметный процесс обогащения земледельческого опыта в течение длительного тесного общения с населением, жившим в условиях более развитого интенсивного земледелия. В Болгарию проникали новые виды огородных культур, плодовых деревьев, находили применение более совершенные методы их возделывания. Но, во-первых, это положительное влияние в условиях иноземного ига носило ограниченный характер, а, во-вторых, оно едва ли было повсеместным. Скорее всего, в большей степени оно касалось территории Юго-Западной и Южной (к югу от Балкан) Болгарии, где общение болгарского населения с греческим было менее затруднено.
Подобное же явление было, по всей вероятности, характерно и для болгарского ремесла и города. Материалы раскопок, данные нумизматики, сведения о развитии торговли свидетельствуют о положительном византийском влиянии на технику ремесленного производства в Болгарии и о его постепенном росте. Некоторые источники прямо говорят о процветании отдельных болгарских городов, таких, например, как Пловдив [127], Дристра [128]. В Юго-Западной Болгарии в XI—XII вв. велось интенсивное каменное строительство, возникали новые храмы и монастыри [129], украшались и обновлялись
126. В. Априлов. Ук. соч., стр. 66—67.
127. Ansbert, р. 45.
128. Géographie d'Édrisi, p. 386.
129. H. Окуњев. Грађа за историју српске уметности. «Гласник Скопског научног друштва», књ. V. Одељење друштвених наука, 2, 1929; G. Bošković. Deux églises de Milutin. Premier recueil dédié à la mémoire de Ph. Uspenskij. Paris, 1930.
36
старые. Подъем провинциальных византийских городов в XI—XII вв. захватил, несомненно, и некоторые города Западной Болгарии. Возрастало число их жителей и в связи с тем, что население бежало из Азии от турецкой опасности в европейские фемы империи (Attal., p. 211).
В ином положении находились, по всей вероятности, города Северо-Восточной Болгарии. Так, при раскопках Плиски обнаружилось, что слои XI—ΧII вв. говорят о явном упадке города: Плиска потеряла характер городского ремесленного центра и приобрела земледельческо-скотоводческий облик [130]. Еще более заметно это на примере Преслава. Даже беглый осмотр и сравнение керамики музеев Плиски и Преслава говорит о падении мастерства, худшем качестве теста, неравномерном и неполном обжиге. Вместо изделий из прекрасной полихромной керамики X в. в Преславе XI—XII вв. появляются сосуды, поражающие низкой техникой своего изготовления [131]. Самые захоронения в Преславе этого времени отличаются крайней бедностью, свидетельствуя о прямом обнищании населения: сколько-нибудь богатых могил не встречается вовсе, простые горожане захоронены, как правило, без гробов, с камнем или кирпичом под головой, с жалкой утварью и грубыми дешевыми украшениями. Внешний город был в XI—XII вв. вообще незаселен, размеры Преслава резко сократились [132]. Сходные результаты дали и раскопки Ловеча в 1951 г. [133] Такова была судьба древнейших болгарских центров ремесла и культуры. Но, очевидно, и в Паристриоие участь по всех городов была одинакова. По сообщению Атталиата (р. 204), в городах по Дунаю во второй половине XI в. жизнь била ключом. Вероятно, и со стороны византийского правительства этим пограничным городам уделялось больше внимания, по крайней мере — Силистре —
130. Ст. Станчев. У к. соч., стр. 221.
131. С. Георгиева. Ук. соч., стр. 630.
132. В. Иванова. Двете църкви при чупката на източната стена на вътрешния град в Преслав. ИБЛИ, т. XX, стр. 481.
133. С. Георгиева и P. Пешева. Средновековен български некропол край Ловеч и накитите, намерени в него. Там же, стр. 551.
37
центру фемы Паристрион [134]. Поднимались в Паристрионе и новые города — такие, например, как Тырнов, ставший столицей Второго Болгарского царства.
Таким образом, мы считаем, что положительное влияние византийского ремесла и агрикультуры не могло не сказаться на Болгарии за 167 лет византийского владычества. Но, во-первых, этим влиянием были задеты главным образом юг и юго-запад Болгарии; центральные же районы Паристриона, напротив, переживали аграризацию и упадок. Во-вторых, это влияние само по себе было ограниченным. Хозяйничанье византийских феодалов и чиновничества сопровождалось нередко изъятием всего прибавочного продукта. Массовое разрушение производительных сил в результате войн, мятежей знати, карательных византийских экспедиций против местного населения — нарушало ход нормального хозяйственного развития, несмотря на то, что Болгария входила в пределы государства с более высоким уровнем экономики.
Поэтому, давая общую оценку этому периоду болгарской экономической истории, мы считаем, что развитие Болгарии в XI—XII вв., хотя и не было остановлено и законсервировано, было, несомненно, замедлено.
Ко времени завоевания в Болгарии было развитое земледелие, богатое и продуктивное скотоводство, развивались металлургия и ремесла, поднимались города — это была вполне жизнеспособная в экономическом отношении страна. Условия независимого существования и связи со странами Средиземноморья — прежде всего, с Византией — могли, несомненно, обеспечить Болгарии гораздо более быстрое и успешное развитие, чем те условия, в каких она оказалась под иноземным господством.
134. Известно, что при Зое и Константине IX там за счет казны была восстановлена разрушенная каменная церковь (В. Бешевлиев. Към археологическото проучване на Добруджа. Комплексна научна Добруджанска експедиция. София, 1956, стр. 14—17).