I. МАКЕДОНСКИЕ ЗЕМЛИ НА РУБЕЖЕ XIX—XX ВЕКОВ И РОССИЯ
§ 1. Македонский вопрос в европейской политике в конце XIX века
«Яблоко раздора для всех, последний уголок
еще не замиренных страстей Восточного вопроса,
вечная угроза для всеобщего мира на Балканах —
вот вам Македония и македонский вопрос».
А. А. Башмаков (1858—1943) — российский публицист
Внешняя политика России в рассматриваемый нами период традиционно развертывалась на двух основных театрах — европейском и азиатском, мостом между которыми служил балканско-ближневосточный регион. Активность Российской державы на этих направлениях была, естественно, взаимосвязана, но главное внимание и силы направлялись, как правило, на европейско-ближневосточные дела. Значение азиатского театра хотя и менялось, но в целом оставалось подчиненным. На рубеже XIX—XX веков это соотношение изменилось в пользу дальневосточного направления. После поражения в русско-японской войне 1904—1905 гг. центр тяжести внешней политики России вновь переместился на Балканы и Ближний Восток. Еще в середине XIX в. огромное значение в истории Европы и Азии приобрел Восточный вопрос,
через призму которого проявились все аспекты противоречий между ведущими державами Европы и Азии. По большому счету он отражал соперничество между европейской и азиатской цивилизациями. Составными частями Восточного вопроса являлись проблемы Черноморских проливов и освобождения христианских народов, входящих в состав Османской империи. Нараставшее национально-освободительное движение народов, находившихся под властью Османской империи, ставило под сомнение саму возможность существования этого государства в прежних границах. Именно поэтому балканское направление на протяжении XIX в. занимало одно из главных мест во внешней политике России. Балканы
25
являлись важным в геополитическом отношении регионом. Здесь скрещивались стратегические интересы ведущих европейских держав — Англии, Австрии, России. Важнейшей геополитической задачей России было установление благоприятного для нее режима Черноморских проливов, открывающих выход в Средиземное море, что имело огромное значение для экономики страны, ее внешнеполитических и стратегических интересов. Но, в конечном счете, Балканы, как справедливо отмечает российская исследовательница О. Н. Исаева, так и остались для России недостижимой целью, сыграв роковую роль в ее исторической судьбе. Они стали для Российской империи капканом, ловушкой, выбраться из которых она не смогла [1].
Анализируя внешнюю политику России конца XIX — начала XX века в целом, и на Балканах, в частности, следует заметить, что российский внешнеполитический курс складывался тогда под воздействием двух быстроназревавших кризисов — внутригосударственного, грозившего социальными потрясениями, и международного, вылившегося затем в мировую войну. Выход из первого правящие круги страны видели в экономической модернизации, прежде всего промышленной, но отчасти и сельскохозяйственной, осуществлявшейся под опекой государства при сохранении основ политической авторитарной системы.
Второй кризис подталкивал империю Романовых к объединению с державами, более заинтересованными, как и сама Россия, в сохранении уже состоявшегося раздела мира, чем в его переделе, то есть с Францией и Англией, с первой из которых Петербург связывали союзнические узы. Кроме того, избранный вариант экономической модернизации (при сохранении крупнопомещичьего землевладения) требовал для своего осуществления значительного притока иностранного капитала, что побуждало российское правительство обращаться к тем же Франции и Англии. Одновременно симпатии значительной части российской экономической и политической элиты тяготели к близкой им по духу империи Гогенцоллернов. Тем более, что у двух держав были и сходные интересы. Консервативные империи Габсбургов и Романовых были готовы действовать заодно в борьбе с международным революционным
1. Исаева О. Н. Балканская ловушка для Российской империи // Славянский сборник : межвуз. сб. науч. тр. Вып. 7. Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 2008. С. 68.
26
движением. Обе предпочитали реформистский путь решения Восточного вопроса [2].
Таким образом, стержнем российского внешнеполитического курса в Европе в рассматриваемый период стала установка на максимально длительный срок мирной передышки. Опыт промышленного подъема 90-х годов XIX в., подтвержденный затем в 1909— 1913 гг., свидетельствовал, что такой вариант развития выгоден для России, позволяя ей при сохранении привилегированного положения крупных помещиков догонять ушедшие вперед великие державы. Он в целом соответствовал видам господствующих социальных слоев. Сохранение мира отвечало также интересам народных масс и могло, таким образом, рассматриваться как общенациональная задача. Не случайно в его пользу выступали наиболее дальновидные деятели николаевского царствования — С. Ю. Витте и П. А. Столыпин.
С. Ю. Витте еще в начале правления Николая II, в 1896 г., убеждал молодого самодержца: «Лучший и вернейший союзник России есть время. Каждый год, прожитый спокойно Вашим народом, равносилен выигрышу хорошего и полезного сражения» [3]. А после окончания неудачной войны с Японией, в 1905 г., он утверждал: «России необходим мир и внешний покой по меньшей мере на 20—25 лет, в течение которых она сконцентрировала бы усилия на внутреннем устроении и восстановлении военного потенциала, хотя бы и ценой временной утраты мировой роли» [4].
Сходного мнения придерживался и П. А. Столыпин. В 1911 г., незадолго до своей смерти, он писал бывшему министру иностранных дел А. П. Извольскому: «Вы знаете мой взгляд — нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа
2. Игнатьев А. В. Австро-Венгерская монархия во внешней политике России на рубеже XIX—XX вв. // Судьба двух империй. Российская и Австро-Венгерская монархии от расцвета до крушения. М. : ИРИ РАН, 2006. С. 235.
3. Цит. по: Игнатьев А. В. Внешняя политика России в начале новой исторической эпохи (конец XIX в. — 1914 г.): Материалы научной конференции «Национальные интересы и государственные ориентиры российской внешней политики. Россия в международных отношениях XIX—ХX столетий» // Бюллетень Института российской истории РАН. Вып. I (2002—2003 гг.). М., 2004. С. 14—15.
4. Военная история Отечества с древнейших времен до наших дней. Т. II. М., 1995. С. 125.
27
да поводу, будет гибельна для России и династии. Напротив того, каждый год мира укрепляет Россию не только с военной и морской точки зрения, но и с финансовой и экономической. Но, кроме того, и главное, это то, что Россия с каждым годом зреет: у нас складывается и самосознание и общественное мнение» [5].
Таким образом, в конце XIX — начале XX в. российское руководство взяло курс на проведение сдержанной политики в Европе, включая временное замораживание Восточного вопроса. От этой линии предполагалось отступить только в двух случаях, затрагивавших стратегические интересы Российской империи, — краха Османской империи и угрозы установления контроля сильной державы или держав над проливами; распада Австро-Венгерской империи и попытки Германии присоединить немецкоязычные земли габсбургской монархии.
Одним из ключевых вопросов российской, да всей европейской политики на Балканах в конце XIX — начале XX в. становится так называемый македонский вопрос. Сущность македонского вопроса в рассматриваемый нами период, как уже отмечалось, заключалась в национально-освободительной борьбе христианского населения Македонии против турецкого гнета, тесно переплетавшейся с экспансионистскими устремлениями балканских государств (Болгарии, Греции, Сербии и Румынии) в отношении македонских земель и затрагивавшей интересы великих держав, имевших свои внешнеполитические планы в отношении Македонии.
В начале XX века македонский вопрос становится одним из главных предметов дискуссий в российском внешнеполитическом ведомстве. Главная проблема заключалась в том, какова будет судьба македонских территорий в случае их выхода из состава Турции: будут ли они разделены между соседними балканскими государствами или же возможен вариант создания автономной области Македония. Это был вопрос не только о судьбе Балкан и Европейской Турции, это была проблема сохранения международного равновесия и стабильности, столь необходимых России для проведения внутренних преобразований. Именно поэтому македонский вопрос занимал столь значительное место в российской внешней политике.
5. Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. 340. Коллекция. Личный архив А. П. Извольского. Оп. 835. Д. 58. Л. 15.
28
Перед тем, как непосредственно перейти к рассмотрению внешней политики России в македонском вопросе, следует дать общую историко-географическую и этноконфессиональную характеристику македонским землям, которые в конце XIX — начале XX в. превратились в настоящее яблоко раздора на Балканах.
Македония — историко-географическая область в центре Балканского полуострова, пережившая множество государственно-исторических перемен, в ходе которых менялись как территориальные границы, так и состав ее населения.
Термин «Македония» первоначально возник как обозначение географической области, называвшейся прежде Эматия, и древнего государства V—II вв. до н. э. Последнее во время правления Филиппа II Македонского (359—338 гг. до н. э.) существенно расширило свои границы, подчинив всю Грецию, а при его сыне Александре Македонском (336—323 гг. до н. э.) превратилось в мировую державу. В 168 г. до н. э. Македония была завоевана Римской империей и превращена позднее в одноименную провинцию, приблизительно совпадавшую с границами Македонии времен начала правления Филиппа II. С 395 г. эта провинция вошла в состав Восточной Римской империи (Византии).
Начавшаяся в ходе Великого переселения народов славянизация Балканского полуострова привела к значительному изменению этнического состава Македонии: часть местных племен в VII веке н. э. была ассимилирована славянами. Другая часть была оттеснена на запад Балканского полуострова (албанцы, влахи и др.). В течение IX—XIV вв. за Македонию шла ожесточенная борьба между Болгарией, Сербией и Византией, поочередно владевшими этой областью. На рубеже X—XI вв. македонские земли вошли в состав Западно-Болгарского царства (970—1018 гг.). В XI—XII вв. Македония — вновь под властью Византии. С воссозданием в 1186 г. болгарской государственности в состав Второго Болгар
ского царства вошли и македонские земли [6].
В 80-е годы XIII века начинается наступление сербов на Византию. В 1334 г. сербские войска под предводительством Стефана Душана (1331—1355 гг.) вторглись на территорию Византии и почти без сопротивления начали продвигаться на юг Македонии, дойдя до Фессалоники. Византийский император Андроник III
6. См. об этом: Краткая история Болгарии: с древнейших времен до наших дней / отв. ред. Г. Г. Литаврин. М., 1987. С. 42—120.
29
вынужден был заключить мир с сербами ценой потери македонских городов — Охрида, Стумицы и Прилепа.
В 1345 г. Стефан Душан, воспользовавшись военной слабостью Византии, занял почти всю Албанию и окончательно покорил Македонию, что позволило ему в конце 1345 г. провозгласить себя «царем сербов и греков» [7].
В конце XIV века Македония, как и весь Балканский полуостров, была завоевана турками-османами, сохранив при этом на некоторое время свою церковь, общинное самоуправление с вассальным македонским правителем Марко Кралевичем (Королевичем), ставшим впоследствии героем южнославянских эпических песен. Однако уже в 1395 г. Македония перестала существовать как отдельное государство и окончательно вошла в состав Османской империи.
В административно-территориальном отношении Македония вначале принадлежала к османскому вилайету (области) Румелия, организованному между 1362 и 1385 гг., центр которого длительное время находился в Софии, а с 1820 г. был перенесен в г. Битоль, центральный город западной Македонии.
На протяжении веков внутренние административные границы Османской империи неоднократно перекраивались. В 1868 г. в Турции было введено новое административное деление, просуществовавшее вплоть до окончания Балканских войн 1912—1913 гг. Территория Македонии рассматриваемого нами периода вошла в состав Солунского (Салоникского) вилайета с санджаками (округами) Солунским, Сересским, Драмским и Битольского вилайета (Монастырского) с санджаками Битольским, Скопским и Дебарским (без Призренского). Позднее был организован самостоятельный Ускюбский (Скопский), или Косовский, вилайет, в который вошли юго-восточные районы Македонии, в частности, Ускюбский санджак [8]. Следует отметить, что санджаки делились на казы (уезды), а последние, в свою очередь, — на нахии (общины).
В XIX — начале XX века Македонию называли «жемчужиной» владений султана в Европе. Плодородные почвы, благоприятный климат, хорошие пастбища, удобные водные артерии, морские порты международного значения (Салоники, Кавала), выгодное
7. История Югославии в 2-х т. М., 1963. Т. 1. С. 94.
8. Бендерев А. Военная география и статистика Македонии и соседних с нею областей Балканского полуострова. СПб., 1890. С. 602.
30
географическое положение создавали и благоприятные условия для развития основных отраслей экономики, и прежде всего — земледелия, скотоводства, ремесла и торговли.
Главную роль в хозяйственной жизни Македонии, как и других балканских владений Османской империи, играло земледелие, в котором было занято около 75% местного населения. Сельским хозяйством занимались не только крестьяне, оно также являлось основным занятием и для городского населения. Значительное число городов Македонии, особенно мелких, расположенных на плодородных равнинах, сохраняло в рассматриваемый нами период аграрный характер.
Основными районами сельскохозяйственного производства в Македонии были долина Вардара, котловины Сересского поля, районы Битоля, Прилепа, Скопье, известные своими прекрасными землями.
Важной отраслью хозяйства Македонии было скотоводство. Основным скотоводческим районом была западная Македония (Галичник, Лазарополе и др.) [9].
Важное стратегическое и экономическое значение Македонии с самого начала обусловило особое внимание турецких властей к этой области. Начиная со Средневековья османские власти направляли в македонские земли турецких переселенцев из Малой Азии и поощряли исламизацию местного христианского населения, стремясь создать в Македонии мощную мусульманскую прослойку и тем самым препятствовать развитию национально-освободительного движения местного христианского населения.
Таким образом, в значительной мере в результате османской национальной политики население Македонии стало этнически неоднородным. Из 2,5 млн. населения Македонии в начале XX в. большую часть составляли славяне (болгары и сербы), примерно одну треть составляли турки, на третьем месте были греки и албанцы. Кроме того, на македонских землях проживали также влахи (румыны), евреи, цыгане, черкесы [10]. Российский славист болгарского происхождения П. Д. Драганов, посещавший Македонию в 80-е годы XIX века, отмечал, что «ни одна страна в Европе, если
9. См. об этом: Струкова К. Л. Общественно-политическое развитие Македонии в 50-70 гг. XIX века. М., 2004. С. 38.
10. Исаева О. Н. «Македонская смута»: взгляд русских консулов // Славянский сборник. Саратов, 2003. Выпуск 6. С. 103.
31
не считать вполне европейским Кавказ, не представляет на сравнительно незначительной площади такого большого смешения различных языков, культур и племен, как современная Македония» [11]. Британский исследователь Лорд Кинросс, в свою очередь, отмечал, что Македония, в миниатюре воспроизводившая всю Османскую империю, «представляла собой смешение самых разных национальностей, языков и религий без наличия четких географических границ между ними, что обрекало их на непрерывные конфликты как между собой, так и с турецкими провинциальными властями» [12].
Следует отметить, что все население Османской империи, начиная с XV века, в соответствии со своим вероисповеданием было поделено турецкими властями на различные милеты (конфессиональные общины). Милеты обладали определенной юридической автономией, то есть его члены могли регулировать свои внутренние дела по собственным законам, в соответствии со своими национальными и религиозными традициями.
По системе милетов, подменявшей национальное сознание религиозным, все православное население Османской империи, в том числе Македонии, рассматривалось турецкими властями как одна «греческая община». Православные христиане Османской империи подчинялись Константинопольской патриархии, которая, начиная с XVIII века, стала активно проводить политику эллинизации подвластных ей христиан, открывая греческие школы и церкви в тех областях Османской империи, где преобладало православное славянское население. В 1844 г. официальной программой греческого национального движения на Балканах стала так называемая Великая идея, которая предполагала воссоздание Великой Греции в границах бывшей Византийской империи. В состав нового греческого государства, согласно Великой идее, должны были войти и македонские земли, а славянское население, живущее в Македонии, предполагалось насильно огречить [13]. Говоря о насильственной эллинизации славянского населения Македонии, консул в Битоли М. А. Хитрово в своем донесении сообщал российскому посланнику в Константинополе
11. Драганов П. Д. Общий этнографический очерк Македонии // Известия Санкт-Петербургского славянского благотворительного общества. 1887. № 11. С. 336.
12. Кинросс Л. Расцвет и упадок Османской империи / пер. с англ. М. Пальникова. М., 1999. С. 617.
13. Тошев Д. Гръцката въоръжена пропаганда в Македония (1903— 1912 гг.) // Военноисторически сборник. София, 1998. № 5. С. 26.
32
Е. П. Новикову, что в Битоли в 1864 г. на 20 тысяч православных была только одна церковь. Богослужение в ней велось на греческом языке, в школе болгарский язык не преподавался. «Македония подчинилась грецицизму». Кириллица сохранилась только в северных округах, в остальной местности болгары употребляли греческие буквы для выражения славянских звуков. Битольского митрополита консул характеризовал как турецкого чиновника, жертвующего интересами христиан ради собственного благополучия и прислуживавшего местным властям [14].
Следует отметить, что мусульманское население Македонии, впрочем как и всей Османской империи, занимало привилегированное положение по сравнению с христианами, которые были практически лишены всех политических прав и свобод. Несмотря на ряд законодательных актов (султанские указы 1839 и 1856 гг.), в соответствии с которыми в Османской империи провозглашалось равноправие всех подданных, свобода совести и религии [15], православные христиане различных национальностей по-прежнему оставались в угнетенном положении. Они не имели права занимать высокие государственные должности, служить в турецкой армии и полиции, учреждать собственные национальные школы и церковь. Вся политико-административная жизнь в Османской империи, в том числе в македонских вилайетах, была сконцентрирована в руках мусульман. Они составляли подавляющее большинство в административных, судебных учреждениях и в жандармерии. В органах местного самоуправления — административных советах (меджлисах) вилайетов, а также в судах всех инстанций христиане допускались только на второстепенные должности.
Ислам был господствующей религией в Османской империи; насильственное распространение мусульманства не только оправдывалось, но и поощрялось как центральными, так и местными турецкими властями. Судебные решения выносились на основе шариата, суд признавал имеющими силу только свидетельские показания мусульман. Любые формы насилия в отношении «гяуров»
14. См. об этом: Хевролина В. М. Борьба России за усиление своих позиций на Балканах в 1856—1875 годах (деятельность российских консульств) // Геополитические факторы во внешней политике России: вторая половина XVI — начало XX века / отв. ред. С. Л. Тихвинский. М., 2007. С. 249.
15. Кинросс Л. Расцвет и упадок Османской империи… С. 513—514, 542.
33
(презрительное название христиан), как правило, оставались безнаказанными. Идея мнимого превосходства ислама над христианством, веками насаждавшаяся правящими кругами Османской империи и высшим мусульманским духовенством, была источником распаленного религиозного фанатизма большинства мусульманского населения Османской империи.
Кроме огромных официальных государственных налогов и разорительных повинностей, христианское население Османской империи подвергалось произвольным поборам со стороны местных турецких властей. По словам российского посла в Константинополе И. А. Зиновьева, всякий мелкий турецкий чиновник, приходя в христианское село, считал себя полновластным пашой и распоряжался там, как в завоеванной земле [16].
При общей беззащитности христианского населения положение различных национальных общин в Македонии отличалось существенными нюансами. Самым тяжелым было положение македонских болгар, основная масса которых жила в селах, где крестьяне подвергались наиболее грубым формам национального и социального угнетения. Кроме того, над всеми македонскими болгарами, помимо турецкого ярма, тяготел еще духовный и экономический гнет греческой Константинопольской патриархии [17]. Греческое религиозное засилье выражалось в насаждении греческого языка при богослужениях и в учебных заведениях в Македонии [18]. Эти обстоятельства отрицательно сказывались на общем уровне общественного и культурного развития македонских болгар. Боснийский историк Стефан Веркович, проживавший в Македонии с 1850 по 1877 гг., в одной из своих работ писал, что «на долю славянской ветви, населяющей Македонию, выпала самая несчастная судьба, а в культурном отношении македонские славяне — самые отсталые среди турецких славян» [19].
Наиболее развитыми в экономическом и культурном отношении среди македонских христиан были греки. Большая часть македонских
16. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. 1907. Д. 2721. Л. 8 об.
17. Теплов В. Греко-болгарский церковный спор по неизданным источникам. СПб., 1889. С. 79.
18. Макарова И. Ф., Жила Л. И. Конфессии и формирование болгарской нации // Роль религии в формировании южнославянских наций / ред. И. В. Чуркина. М., 1999. С. 209.
19. Веркович С. И. Топографическо-этнографический очерк Македонии. СПб., 1889. С. 4.
34
греков жила в городах и занималась в основном торговлей, ремеслом и морскими промыслами. Греки, как и остальные христиане в Османской империи, хотя и не были ограждены от национальной и религиозной дискриминации и насилия со стороны турок, занимали все же более прочные экономические позиции в Македонии, что позволяло греческой общине держаться более независимо по отношению к турецким властям.
Вместе с тем, все христианские народы Македонии, будь то болгары, греки, сербы или румыны, были недовольны своим положением, национальной и религиозной дискриминацией.
Впервые в европейской политике македонский вопрос возник во время Восточного кризиса 1875—1878 гг. Судьба македонских земель обсуждалась на международной Константинопольской (Стамбульской) конференции, проходившей в конце 1876 — начале 1877 г. Дипломаты великих держав (Великобритании, России, Франции, Германии, Австро-Венгрии и Италии) подготовили тогда программу реформ, согласно которой территория Румелии [*] делилась на две автономные области — восточную (со столицей в Тырново) и западную (со столицей в Софии), включавшую македонские территории. Здесь под контролем великих держав должны были быть образованы органы власти, в которые вошли бы представители всех проживающих на данной территории народов, независимо от их этнической и религиозной принадлежности [20]. Несогласие Порты с требованиями о проведении этих реформ среди прочих причин привело к русско-турецкой войне 1877—1878 гг.
Согласно Сан-Стефанскому прелиминарному (предварительному) мирному договору 1878 г. между Россией и Турцией, македонские земли были включены в состав автономного Болгарского княжества. После подписания Сан-Стефанского мира в македонских землях предполагалось ввести гражданское управление, аналогичное учрежденному в самой Болгарии, где русские чиновники некоторое время возглавили администрацию Болгарского княжества [21]. В качестве кандидата на пост русского гражданского комиссара в Македонии был назван М. А. Хитрово, служивший несколько лет консулом
*. Общее название балканских государств, захваченных турками.
20. История Османского государства, общества и цивилизации: в 2 т. / под ред. Э. Ихсаноглу ; пер. с тур. В. Б. Феоновой под ред. М. С. Мейера. Т.1. М., 2006. С. 90.
21. См. об этом: История Болгарии в 2 т. / под ред. П. Н. Третьякова, С. А. Никитина, Л. Б. Валева. М., 1954. Т. 1. С. 336—338.
35
в Битоли и хорошо знавший этот край. Русское военное командование готовилось даже занять Македонию отдельным кавалерийским отрядом [22]. Однако несогласие Великобритании и Австро-Венгрии с условиями Сан-Стефанского договора помешало претворению этого плана в жизнь. Западные державы, опасавшиеся образования на Балканах крупного славянского государства, находящегося под покровительством России, выступили категорически против создания Большой Болгарии за счет включения в ее состав македонских земель.
Положения Сан-Стефанского договора полностью устраивали Болгарию, но не устраивали другие балканские государства — Грецию, Сербию и Румынию, имевшие собственные обширные территориальные притязания на ряд областей Македонии. По словам премьер-министра Сербии Николы Пашича (1891—1926 гг.), СанСтефанский договор, в соответствии с которым Македония вошла в состав Болгарского княжества, «как громом поразил сербские национальные идеалы», надолго превратив македонский вопрос в камень преткновения в сербо-болгарских отношениях [23].
Известие о включении большей части македонских земель в состав болгарского государства вызвало также волну протеста в Греции, что в конечном итоге привело к восстанию в 1878 г. в греческих областях Македонии. Греческие повстанцы создали даже Временное правительство Македонии в местечке Литохоро. Восстание имело ярко выраженную антиболгарскую направленность, поскольку македонские греки не хотели разом очутиться в независимой Болгарии. Во время похода греческих чет в македонские земли (Битоль, Мариов, Лерин и Костур) в 1879 г. четники упорно убеждали местное славянское население, что Македония — это чисто греческая земля, и требовали у жителей Македонии отказаться от болгарского языка [24]. Греческое движение в Македонии пошло на убыль лишь после того, как условия Сан-Стефанского мирного договора были пересмотрены на Берлинском конгрессе, проходившем в июне-июле 1878 г.
22. Шофман А. С. Очерки по истории Македонии и македонского народа (с древнейших времен до первой мировой войны). Т. II. Казань, 1960. С. 13.
23. Цит. по: Шемякин А. Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998. С. 149.
24. Шемякин А. Л. Идеология Николы Пашича… С. 149.
36
По Берлинскому трактату от 1 (13 июля) 1878 г. территории, входившие в Сан-Стефанскую Болгарию делились на три неравноправные части: Болгарское автономное княжество, Восточную Румелию (южную часть Болгарии с центром в Пловдиве), получившую права территориально-административной автономии и Македонию, которая наряду с частью Фракии была вновь возвращена под турецкое управление с туманным обещанием будущего реформирования. В частности, статья 23 обязывала Порту ввести в Европейской Турции (включая Македонию) «органический устав 1868 г. с изменениями, которые будут признаны справедливыми» [25]. То есть турецкое правительство должно было провести в Македонии реформу местного самоуправления и уравнять христиан в правах с мусульманами, прежде всего, допустить христиан в состав судебных и административных учреждений, а также в полицию и жандармерию.
Затягивая проведение соответствующих преобразований, султан Абдул-Хамид II (1876—1909 гг.) установил в Османской империи, в том числе и в балканских владениях, жесточайший режим («зулюм» [*]), для которого были характерны чудовищный произвол турецких чиновников и всеобъемлющая коррупция в государственном аппарате [26]. В отношении христиан в годы его правления проводилась оголтелая шовинистическая политика. Будучи ярым панисламистом, он не доверял даже туркам и окружал себя приближенными из числа черкесов, курдов лазов, аджарцев [27].
Решения Берлинского конгресса были с разочарованием встречены православным населением Македонии, в первую очередь болгарами, которые в своих многочисленных письмах на имя российского посла в Константинополе Н. П. Игнатьева с горечью писали о своем возвращении в состав Османской империи, возлагая надежды на Россию в освобождении их от власти османов. Так, например, в письме болгарского архимандрита М. Кусева говорилось о необходимости объединения болгарского и македонского
25. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами в 15 т. / сост. Ф. Ф. Мартенс. СПб., 1888. Т. 8. С. 643.
*. В переводе с турецкого «гнет», «тирания».
26. См. об этом: Петросян Ю. А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки. М., 1990. С. 216—222.
27. Национальные процессы в странах Ближнего и Среднего Востока / отв. ред. М. С. Иванов М., 1970. С. 61.
37
народов как в политическом, так и церковном отношении. Здесь же отмечалось и преобладание болгарского населения во Фракии и Македонии, а также его страдания под гнетом турецких властей и греческого духовенства [28].
В апреле 1878 г. несколько болгарских священнослужителей из Македонии обратились к великому князю Николаю Николаевичу (Старшему) «с покорнейшей просьбой от македонского булгарского народа о немедленном занятии Македонии российскими победоносными войсками и тем поставить конец вековым страданиям этой провинции» [29].
Следует отметить, что положение христианского населения Македонии после Берлинского конгресса значительно осложнилось в связи с массовым притоком в Македонию тысяч беженцев-мусульман, так называемых мухаджиры, из областей, освобожденных благодаря победе русского оружия в русско-турецкой войне 1877— 1878 гг. и в соответствии с условиями Берлинского трактата, по которому от турецкого господства освобождались Болгария, Южная Сербия, Босния и Герцеговина, Фессалия. Турецкие власти стали направлять мухаджиров в христианские села Македонии, жителям которых вменялось в обязанность обеспечить беженцев жильем и питанием. Часто мухаджиры наделялись землей за счет местного христианского населения [30].
Известный защитник интересов славянского населения в Македонии охридскй митрополит Нафанаил в своем письме российскому публицисту И. С. Аксакову отмечал, что после Берлинского конгресса «Македония, эта старая колыбель славянской письменности, стонет уже под новым, еще более тягостным гнетом не только от башибузуков, но и от собравшихся из Боснии, из Болгарии и из Фракии беженцев-турок. Новые убийства, грабежи и насилия безнаказанны: каждый христианин думает, доживет ли до вечера, если он дожил до утра» [31].
Появление большого числа мухаджиров увеличило состав мусульманского населения в Македонии, что было эффективно
28. Освобождение Болгарии от турецкого ига. Документы в 3 т. Т. 2. М., 1964. С. 515—516.
29. Там же. Т. 3. С. 80.
30. Христов Хр. Аграрните отношения в Македония през XIX — началото XX в. София, 1964. С. 114.
31. Освобождение Болгарии… Т. 3. С. 178.
38
использовано турецкими властями для укрепления здесь своего господства.
Кроме мухаджиров, турецкие власти в последней четверти XIX века стали в массовом порядке переселять в македонские земли и албанцев-мусульман. Российский консул в Ускюбе В. Ф. Машков в связи с этим отмечал в январе 1900 г.: «Турецкое правительство после войны 1878 г. задалось целью переорганизовать западные и центральные вилайеты Балканского полуострова таким образом, чтобы административные границы ни одного из них не совпадали бы с этнографическими пределами населяющих их народностей. Этим, по-видимому, путем имелось в виду затруднить применение разных реформ и частичных автономий, а может быть, и способствовать расселению арнаутов (албанцев) по таким местностям, где христианское население до сих пор оставалось более или менее сплошным» [32].
Огромное недовольство пересмотром Сан-Стефанского договора выражала и общественность Болгарского княжества. Для болгарского народа условия Берлинского договора стали настоящей исторической драмой, а Сан-Стефанская Болгария, которая объединяла бы в своих границах большинство болгар Балканского полуострова, стала для них национально-государственным символом на долгие годы.
После Берлинского конгресса в Болгарии повсеместно стали создаваться комитеты «Единство», которые начали подготовку вооруженного восстания в Македонии с целью освобождения македонских земель от турецкого господства вооруженным путем. Первым 29 августа 1878 г. был создан комитет «Единство» в городе Тырново [33].
Восстание за освобождение Македонии началось в октябре 1878 г. Несколько болгарских отрядов напали на турецкий гарнизон, располагавшийся в селе Кресна (Восточная Македония). В итоге, под контролем повстанцев оказалось около 35 сел. Однако негативная реакция на Кресненское восстание великих держав, требовавших прекращения волнений, наряду с расколом в рядах самих повстанцев привели к его медленному затуханию. В мае 1879 г. последние отряды болгарских повстанцев были распущены [34].
32. Цит. по: Ямбаев М. Л. Македония и Россия (1897—1902 гг.) : дис. … канд. истор. наук. М., 2004. С. 23.
33. Освобождение Болгарии… Т. 3. С. 210—211.
34. История южных и западных славян в 2 т. Т. 1. / под ред. Г. Ф. Матвеева и З. С. Ненашевой. М., МГУ, 1998. С. 520.
39
Следует отметить, что в период проведения Берлинского конгресса некоторые деятели македонского национально-освободительного движения впервые выдвинули требование: «Македония для македонцев» — предоставления Македонии автономного статуса в рамках Османской империи, — но поддержки у великих держав эта идея не получила [35]. Европейские державы стремились оттянуть решение Восточного вопроса и, в частности, македонской проблемы до лучших времен. Поэтому они выступали за сохранение территориального и политического статус-кво, созданного Берлинским трактатом 1878 г.
Говоря о позиции России по македонскому вопросу в конце XIX в., следует отметить, что российская дипломатия в указанный период вынуждена была сочетать политику сохранения власти турецкого султана и территориального статус-кво на Балканах, к чему ее обязывали условия Берлинского договора, с традиционной для России ролью покровительницы и защитницы христианского населения Османской империи.
Исходя из этого, главной целью своей внешней политики на Балканах в целом и в Македонии в частности российское правительство считало улучшение положения христианского населения европейских вилайетов Османской империи, включая Македонию. Реализовать эту задачу предполагалось путем настойчивых рекомендаций турецкому правительству провести соответствующие реформы в пользу христиан, прежде всего, уравнять последних в правах с мусульманами.
В инструкции, данной дипломатическому представителю России в Болгарии Н. В. Чарыкову, направляемому туда в марте 1896 г. после восстановления прерванных ранее дипломатических отношений с Болгарским княжеством, были сформулированы основные принципы российской политики в регионе: «Мы твердо желаем улучшения быта христианских народов Турецкой империи, но не можем допустить ни с чьей стороны попыток, клонящихся к внезапному и насильственному разрушению этой империи». Что касается Македонии, то, «признавая настоятельную необходимость улучшения
35. Карасев А. В., Косик В. И. Этапы борьбы македонского народа за независимость // Македония: путь к самостоятельности. Документы. М., 1997. С. 13.
40
теперешнего административного положения в македонских вилайетах», в инструкции указывалось, что «в настоящее время следует ограничиться введением в них некоторых местных реформ»,
что должно было, по мнению руководства российской дипломатии, способствовать если не разрешению, то, по крайней мере, отсрочке решения македонского вопроса [36].
София не скрывала своей заинтересованности в помощи России в реализации сан-стефанской идеи Великой Болгарии, то есть в вопросе об аннексии Македонии. Но Петербург не собирался поддерживать внешнеполитические устремления Софийского кабинета, противоречившие принципу статус-кво. Кроме того, поддерживать претензии Болгарии на Македонию означало выступать против аналогичных претензий Сербии и Греции. Россия, уже имевшая случай испытать на себе все своеобразие болгарской «благодарности», тяготела к более сбалансированной стратегии на Балканах. В Петербурге понимали, что здесь нужно соблюдать региональное равновесие, которое непременно было бы нарушено в случае возникновения конфликта из-за Македонии между Болгарией, Грецией и Сербией.
В связи с этим российскому посланнику в Болгарии поручалось настоятельно рекомендовать болгарскому правительству «соблюдать в отношении Македонии осторожность и крайнюю осмотрительность» и заявить, что ни Россия, ни другие державы не допустят агитации в Македонии, «могущей вызвать восстание и поставить на очередь весь Восточный вопрос» [37].
Аналогичная инструкция бала дана Н. В. Чарыкову после его назначения в 1901 г. Чрезвычайным посланником и полномочным министром России в Сербии. В инструкции, в частности, указывалось: «Обращаем Ваше внимание на руководящую нашу мысль способствовать всеми зависящими от нас средствами к поддержанию на Балканском полуострове мира и спокойствия» [38].
Отложить решение македонского вопроса и других балканских проблем на более поздний период требовала также активизация
36. Очерки истории Министерства иностранных дел России в 3 т. Т. 1. М., 2002. С. 215.
37. АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. 1896. Д. 37. Л. 13 об. — 14.
38. Цит. по: Павлюченко О. В. Россия и Сербия. 1888—1903 (дипломатические отношения, общественные связи). Киев, 1987. С. 42.
41
внешней политики Российской империи на Дальнем Востоке в конце XIX века. Были и другие доводы в пользу осторожной политики на Балканах. В 90-е годы XIX в. Петербург взял курс на мирное, поэтапное урегулирование Восточного вопроса, при котором необходимо было искать компромиссы в отношении с Портой.
Более того, у руководства российской дипломатии уже не было твердой уверенности в том, что прогрессирующий распад Турции и даже ее полный уход из Европы соответствует национальным интересам России, поскольку не было гарантии, что вакуум на Балканах заполнит именно Россия или благоволящие к ней силы. Одним из факторов, порождавших большие сомнения на этот счет, являлась доктрина неославизма. В ее основе лежала противоположная панславизму идея о либеральном устройстве молодых балканских государств, подразумевавшая усвоение ими соответствующих культурно-идеологических ценностей и, как следствие, — прозападной внешнеполитической ориентации. Ссориться с Турцией ради поощрения такой модели суверенизации славянских народов казалось не вполне разумным. Отсюда повышенная предрасположенность Петербурга к политике консервации сложившихся на Балканах реалий [39].
Комментируя данную ситуацию, министр иностранных дел России в 1895—1896 гг. А. Б. Лобанов-Ростовский писал: «Нам надо бы поставить Балканы под стеклянный колпак, пока мы не разделаемся с другими, более спешными делами» [40]. М. Н. Муравьев, сменивший Лобанова-Ростовского на посту министра иностранных дел, в свою очередь, в 1897 г. отмечал, что македонский вопрос будет служить существенным фактором при решении Восточного вопроса, но в данный момент решение македонской проблемы необходимо отложить «до той минуты, когда Россия в состоянии будет сосредоточить на этом все свои силы» [41]. Для решения данной задачи России необходимо было договориться о поддержании статус-кво на Балканах со своим главным конкурентом в этом регионе — Австро-Венгрией.
39. Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700—1918 гг. : учебное пособие. М., 2004. С. 384—385.
40. Красный архив. 1925. Т. 8. С. 3.
41. Цит. по: Коренные интересы России глазами ее государственных деятелей, дипломатов, военных и публицистов. Документальная публикация / сост. И. С. Рыбаченок. М., 2004. С. 153.
42
Следует отметить, что и Россия и Австро-Венгрия в начале XX века были крайне заинтересованы в том, чтобы отсрочить решение македонского вопроса и тем самым избежать осложнения международных отношений на Балканах: России, как уже отмечалось, необходимо было обеспечить себе надежный тыл при активизации своей внешней политики на Дальнем Востоке, Австро-Венгрия, полностью поглощенная решением внутренних проблем, связанных, помимо прочего, с нарастанием в Дунайской империи славянского антигабсбургского движения, также вынуждена была на время отказаться от активной внешней политики на Балканах. Обоюдная заинтересованность сторон привела к тому, что в апреле 1897 г. в ходе визита императора Франца-Иосифа и министра иностранных дел Австро-Венгрии А. Голуховского в Петербург между двумя империями было заключено соглашения о совместном поддержании статус-кво на Балканах. Во время переговоров было проявлено совпадение позиций двух правительств относительно балканских событий. Обе империи договорились проводить единую линию по стабилизации положения на Балканах. Соглашение состоялось в форме обмена нотами министерств иностранных дел России и Австро-Венгрии и включало следующие основные пункты: 1) поддерживать статус-кво на Балканах, пока это возможно; 2) когда это станет невозможным, исключить завоевательные планы на полуострове как со стороны обеих стран, так и со стороны других государств; 3) вынести вопрос о Константинополе и Проливах за рамки предметов соглашения [42].
Таким образом, стороны договаривались по самым общим вопросам, а при их конкретизации выявились разногласия. Так, Вена предлагала Петербургу принять в рамках соглашения определенный план возможного предстоящего переустройства Балканского полуострова. В частности, в австрийской ноте [43] содержалось предложение создать на Балканах независимое Албанское княжество, включив в его состав территории между Яниной на юге и озером Скутари на севере, с достаточным расширением на востоке. «Остальная часть территории, подлежащей
42. См. текст соглашения 1897 г. между Россией и Австро-Венгрией о Балканах: Сборник договоров России с другими государствами. 1859— 1917 гг. М., 1952. С. 303—308.
43. Там же. С. 303—306.
43
распределению» [*], согласно австрийскому плану, должна была стать «объектом справедливого раздела между существующими малыми балканскими государствами».
В ответной ноте [44] министр иностранных дел Росси М. Н. Муравьев заявил, что соглашение о разделе балканских территорий между малыми балканскими государствами является преждевременным и обсуждение этого вопроса — дело будущего. По мнению М. Н. Муравьева, главной целью российского и австро-венгерского правительств, заключивших соглашение о сотрудничестве в области балканской политики, должно было стать поддержание, укрепление и мирное развитие малых балканских государств, а также стремление следовать на Балканах «политике полной гармонии и, следовательно, избегать всего того, что могло бы посеять среди нас элементы трения или недоверия» [45].
Таким образом, в области балканской политики в целом и в македонском вопросе в частности, российское правительство в конце XIX в. взяло курс на сотрудничество с Австро-Венгрией. Этот курс с некоторыми незначительными оговорками одобрил и российский император Николай II, объявивший себя в беседах с австрийским послом убежденным сторонником австро-русского соглашения, но «желавший совместить это с традиционной покровительственной ролью русских на Балканах» [46].
Русско-австрийское соглашение 1897 г. о поддержании статус-кво на Балканах было дополнено в 1904 г. подписанием Декларации о взаимном нейтралитете, в соответствии с которой обе державы обязались соблюдать абсолютный нейтралитет, в случае, если одна из сторон окажется в состоянии войны с третьей державой [47].
Таким образом, официальная позиция российского руководства в отношении македонского вопроса на рубеже XIX — XX вв. состояла в том, чтобы всеми средствами постараться избежать его радикального решения (раздела между балканскими государствами
*. Имеется в виду возможный предстоящий раздел балканских владений Османской империи, хотя в австрийской ноте об этом напрямую не говорится.
44. Сборник договоров России… С. 306—308.
45. Там же. С. 308.
46. Цит. по: Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906—1910 гг. М., 1961. С. 182.
47. Сборник договоров России… С. 333.
44
ми или достижения автономии в рамках Османской империи), которое могло привести к серьезному военно-политическому конфликту на Балканах, чего Россия, обремененная другими внешнеполитическими проблемами, не желала.
Вместе с тем, в отдельных дипломатических кругах в конце XIX — начале XX в. существовали свои варианты решения македонского вопроса, которые зачастую не совпадали с позицией руководства российского МИД.
Так, например, российский посол в Вене П. А. Капнист, полагавший, что «простое поддержание статус-кво не может быть окончательной целью какой-либо политики», в начале XX века предлагал руководству российского МИД, воспользовавшись очередным выступлением турецких христиан в Македонии, направить туда войска России и Австро-Венгрии и произвести заранее оговоренный раздел македонских земель между балканскими государствами (Болгарией, Сербией, Грецией) [48]. В записке МИД, составленной министром иностранных дел В. Н. Ламздорфом, после рассмотрения предложений П. А. Капниста, подчеркивалось, что они «диаметрально расходятся с тою выжидательною, твердо миролюбивою политикой, которая за последние годы дала столь осязательные результаты, сохранив одновременно за Россией полную свободу действий в будущем» [49]. Предложенный П. А. Капнистом вариант решения македонской проблемы был расценен руководством российского МИД как «крайне рискованный и вредный для России» [50].
Российский посол во Франции А. И. Нелидов, в свою очередь, видел перспективу мирного решения македонского вопроса в начале XX в. в придании Македонии статуса автономии во главе с христианским губернатором, назначенным великими державами, но с сохранением номинальной власти султана. В своем письме в российский МИД в апреле 1904 г. посол указывал, что «раздел Македонии между заинтересованными народами приведет к прениям и пререканиям. Чтобы этого не допустить, необходимо
48. Дюлгерова Н. А. Русская дипломатия в Восточном вопросе на рубеже XIX—XX вв. : автореф. дис. … докт. ист. наук. М., 1997. С. 10.
49. Цит. по: Рыбаченок И. С. Последний бастион. В. Н. Ламздорф и Мюрцштегское соглашение 1903 года // Российская дипломатия в портретах / под ред. А. В. Игнатьева, И. С. Рыбаченок, Г. А. Санина. М., 1992. С. 292.
50. Там же.
45
сохранить целокупность Македонии» [51]. В будущем, по мнению А. И. Нелидова, «сознание общности интересов македонских вилайетов приведет их к слиянию в одно целое созданием срединного автономного македонского княжества, правительство которого не будет стремиться к присоединению к Болгарии, не подчиняться греческому влиянию. Такая Македония будет служить к поддержанию равновесия между балканскими государствами и установлению на Балканах самостоятельной политической жизни с исключением всяких чужих попыток захвата» [52].
Идею автономии Македонии в начале XX века поддерживал и российский консул в Битоли А. А. Ростковский, полагавший, что «высшим благополучием для жителей Македонии было бы автономное управление под властью султана, когда всякая народность сможет развиваться совершенно самостоятельно согласно своему желанию и влечению» [53]. Следует отметить, что такая позиция российского дипломата противоречила официальной линии Петербурга, выступавшего против предоставления Македонии автономии.
Российский консул в Призрене (Косово и Метохия) С. В. Тухолка так же как и А. И. Нелидов, выступал против раздела Македонии. В 1908 г. он отмечал, что «всякие предположения о разделе Македонии кажутся мне при прежних условиях недопустимыми и опасными как для нас, так и для балканских славян: балканские государства не в состоянии сговориться между собой об этом разделе, и даже вопрос о разделе сфер пропаганды и влияния вызывает среди них кровавые распри» [54].
О недопустимости раздела Македонии между балканскими государствами в своей «Записке о национальностях в Македонии» писал и российский консул в Салониках А. Петряев. По мнению Петряева, «раздел Македонии между отдельными балканскими государствами нужно признать неосуществимым, так как участники дележа
51. Доверительное письмо А. И. Нелидова — В. Н. Ламздорфу. 8 апреля 1904 г. // АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. 1904. Д. 2648. Л. 28—29.
52. Там же. Л. 29.
53. Цит. по: Бурбыга В. А. Македонский вопрос в российской дипломатической переписке 1893—1909 гг. (по материалам консульств в Салониках и Битоли) // Македонски преглед. 1996. № 1. С. 70.
54. Записка о политике России касательно Македонии, составленная российским консулом в Призрене и Митровице С. В. Тухолкой // АВПРИ. Ф. 192. Миссия в Софии. Оп. 527/1. 1908. Д. 10. Л. 304.
46
неминуемо между собой поссорятся и никогда не сговорятся о своих долях. По моему мнению, — продолжал консул, — наилучшим разрешением македонского вопроса было бы наделение Македонии кантональным устройством наподобие Швейцарии и гарантирование ей вечного нейтралитета» [55]. Принимая во внимание этническую пестроту населения Македонии, А. Петряев полагал, что «разделение Македонии на несколько десятков кантонов как нельзя больше отвечало бы этнографическим особенностям этой провинции и интересам населения» [56]. Следует отметить, что это мнение российский дипломат высказал в 1909 г., но оно полностью проецируется на наш период.
Ранее Генеральный консул России в Салониках В. Ф. Машков, в свою очередь, отмечал, что в силу определенных причин, «автономная Македония получит чисто болгарский характер и при первом удобном случае войдет в состав Великой Болгарии, имеющей стать орудием Запада против России» [57]. Живым примером для В. Ф. Машкова была ситуация, сложившаяся после освобождения Россией Болгарии в 1878 году, когда последняя вскоре заняла далеко не дружественную позицию по отношению к России. Следует отметить, что еще в 1898 г. в донесении И. А. Зиновьеву В. Ф. Машков предлагал два, по его мнению, наиболее подходящих варианта разрешения македонского вопроса:
«Оставить Македонию так, как она есть, под турецким владычеством, обязав только Турцию ввести действительные для защиты жизни, чести, имущества и свободы исповедываемого христианами культа реформы с негласным, но обязательным для Болгарии и Сербии разделением их сфер влияния, или Если Турция на введение столь настоятельно необходимых реформ окажется не способной, то, отделив Македонию от Турции, разделить ее между Болгарией и Сербией, а может быть, и Черногорией» [58].
А. А Гирс, сменивший В. Ф. Машкова на посту российского консула в Салониках, предлагал в декабре 1902 года такое решение македонского вопроса: «Лишь безотлагательным, по возможности,
55. Записка о национальностях в Македонии, составленная российским консулом в Салониках А. Петряевым // АВПРИ. Ф. 151. Политархив. Оп. 482. 1909. Д. 4392. Л. 30—31.
56. Там же. Л. 31.
57. Цит. по: Ямбаев М. Л. Македония и Россия… С. 159.
58. Там же. С. 160.
47
примирением на почве дел македонских этих двух славянских народностей [сербов и болгар. — С. А.] и властным разграничением их национальных вожделений можно достигнуть скорого и прочного успокоения края» [59]. В данном случае консул предлагал посредничество России в сербо-болгарском споре о Македонии.
Забегая вперед, заметим, что и в дальнейшем российские дипломаты на Балканах выдвигали различные проекты возможного позитивного решения македонского вопроса. Так, свой вариант решения македонской проблемы в начале XX века предлагал российский консул в Скопье А. Д. Калмыков. В своем донесении в МИД от 9 декабря 1911 г. Калмыков отмечал, что «автономия Македонии под непосредственным наблюдением Европы и ее представителей, безусловно, неисполнима. Необходимо сохранить Македонию в составе Турецкой империи» [60]. В качестве меры, способной нормализовать ситуацию в Македонии, А. Д. Калмыков предлагал оказать Порте финансовую помощь, выделив ей займ на оживление экономики Македонии и решение социальных нужд местного населения. Тогда, по мнению консула, «политические кризисы отойдут в сферу деятельности парламентских кабинетов и перестанут служить поводом к междоусобной войне» [61].
Таким образом, отдельные российские дипломаты в зависимости от личных политических убеждений и симпатий к тем или иным балканским народам предлагали в начале XX в. различные варианты решения македонского вопроса: предоставление Македонии автономии или раздел македонских земель между балканскими государствами, что, однако, никак не повлияло на внешнеполитическую линию Петербурга в македонском вопросе. Проекты российских дипломатов по решению македонского вопроса в конце XIX — начале XX в. остались невостребованными руководством российского МИД. Российский внешнеполитический курс в конце XIX — начале XX в. как на Балканах в целом, так и в Македонии в частности оставался неизменным — поддержание статус-кво в этом регионе.
59. АВПРИ. Ф. 180. Посольство в Константинополе. Оп. 517/2. 1902. Д. 2298. Л. 122 об.
60. Цит. по: Шатилова Л. В. Македонский вопрос в период балканских войн 1912—1913 гг. и политика России // Балканские исследования. Выпуск. 15. Россия и славяне: политика и дипломатия. М., 1992. С. 190.
61. Там же.
48
В сложившейся на рубеже XIX—XX вв. международной обстановке проведение подобной политики, на наш взгляд, было наиболее оптимальным вариантом внешнеполитического курса, проводимого Россией как на Балканах в целом, так и в Македонии в частности.
Таким образом, поскольку радикальное решение македонского вопроса в конце XIX — начале XX века не входило в планы российского внешнеполитического ведомства, то основное внимание российской дипломатии в ближайшие годы было решено сосредоточить на том, чтобы добиваться от Порты проведения реформ в интересах христианского населения Македонии.