Romanoslavica IX (1963)

 

12. ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ СЛАВЯНО-РУМЫНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

П. П. ПАНАИТЕСКУ

 

- __I_

- __II_

 

I

 

Славянская культура у румын — явление, еще недостаточно изученное историками и филологами. Румыны — романский народ, говорящий на одном из романских языков — использовали с древнейших времен в качество языка письменности церковнославянский, который подвергся влиянию живых славянских языков (болгарского, сербохорватского, украинского). Он преобладал в церкви (богослужении) и в официальных документах феодальной монархии до второй половины XVII в.

 

Ряд славистов пытался в своих работах объяснить возникновение и историческое развитие славянской культуры у румын.

 

Существующие объяснения основаны на двух гипотезах. Первое объяснение, данное Юрием Венелиным в 1840 г., впоследствии расширенное и углубленное с помощью лингвистического материала другими учеными (Л. Милетич, С. Б. Бернштейн) [1], может быть резюмировано следующим образом: на протяжении всего периода «славянской» культуры у румын на территории нынешней Румынской Народной Республики проживало население, говорящее на славянском языке; славянский язык документов, надписей, хроник и церковных книг всех трех средневековых румынских земель — Валахии, Молдавии и Трансильвании был языком этого славянского населения. Славяне румынских земель занимали в обществе господствующее положение, они представляли господствующим класс бояр, дворянства. Со временем, вследствие контакта

 

 

1. Ю. ВЕНЕЛИН, Влахо-болгарские или дако-славянские грамоты, СПб, 1840;

Л. МИЛЕТИЧ и Д. Д. АГУРА, Дакоромъните и тяхната славянска писменост, в «Сборник за народни умотворения...», IX, 1893;

С. Б. БЕРНШТЕЙН, Разыскания в области болгарской исторической диалектологии, I, Москва—Ленинград, 1948.

 

267

 

 

славян с румынским населением и проникновения народных элементов в господствующий класс, этот класс румынизировался, а процесс его румынизации (усвоения им румынского языка) привел к прекращению славянского языка в церкви, в государственных документах и в литературе (в XVII веке). Основное положение этой гипотезы состоит в том, что славяно-румынские тексты (мы понимаем под этим термином письменные тексты, составленные в румынских землях), в особенности документы, акты феодального управления и частных лиц (бояр или горожан) свидетельствуют об употреблении живых славянских языков — средне- и новоболгарского, сербского и украинского. Таким образом, славянский язык у румын, по мнению этих ученых, — это не результат литературной традиции, воспринятой неславянским народом, а живой язык славянского населения, проживавшего на румынской земле.

 

Наоборот, ряд румынских ученых, начиная с Б. П. Хаждеу, утверждал, что славянская культура у румын является результатом внешнего влияния, связанного с православием румынской церкви, зависевшей от епископских центров Болгарии и Сербии, а также и того, что по соседству с румынскими землями на протяжении почти двух третей их границ проживали народы, говорящие на славянских языках [1].

 

Но ни одна на этих теории не опирается на основные факторы развития румынского общества в феодальный период. Рассматривать происхождение славянской культуры у румын как результат внешнего «влияния» — значит игнорировать внутреннее развитие общества, как фактора создания культуры. Впрочем, если речь идет о «влиянии», как решающем моменте, лежащем в основе румынской культуры, тогда невольно возникает вопрос, почему румыны не приняли латинский церковный ритуал, раз римско-католические епископы находились еще с XI века на румынской территории в городах Алба-Юлия и Орадя и почему необходимо было обращаться к болгарским и южнодунайским епископатам? Славянская культура распространилась на всей территории, населенной румынами, а не только в областях, граничивших с Болгарией и Сербией [2].

 

 

1. Уже в 1894 г. И. БОГДАН, в своей работе Însemnătatea studiilor slave pentru romîni (Bucureşti, 1894, стр. 19), утверждал, что церковнославянский язык проник и сохранился у румын «благодаря контакту со славянами..., благодаря церковной и политической иерархии, а также вследствие литературных заимствований». Позднее в том же смысле высказался Н. Бэнеску (N. BĂNESCU, L'ancien état bulgare et les pays roumains, Bucarest, 1947. Institut roumain d’études byzantines). С другой стороны, уже давно Б. П. ХАЖДЕУ подчеркивал (Limba slavică la romîni, в журнале «Traian» I, 1869, № 42, стр. 168) классовый характер использования славянского языка у румын: «стремление высших классов общества или, точнее, господствующей верхушки не допустить, чтобы простой народ мог разбираться в документах и намерениях высших кругов привело к тому, что наряду с народной речью и как бы вопреки ей стал использоваться другой язык, непонятный для черни, который мы будем называть пользуясь более общим термином — официальным».

 

2. Мы не остановимся на теории, согласно которой румыны-пастухи якобы пришли в средние века с юга Дуная и принесли с собой из славянской среды славянскую культуру и староболгарский церковный язык (Ср., например, LADISLAS MAKKAI, Histoire de Transylvanie, Paris, 1946). Пастухи-кочевники не могут быть носителями письменной культуры.

 

268

 

 

С другой стороны, теория о наличии славянского населения, и особенно о проникновении славян в ряды господствующего класса румынских земель до XVII-го века не выдерживает критики. Язык славяно-румынских текстов является смешанным языком: церковные книги, хроники, номоканоны написаны на церковнославянском языке, в то время как в официальных документах и, в особенности, в актах, выданных городскими властями, заметно сильное влияние живых славянских языков (в особенности болгарского), так как при княжеских и боярских канцеляриях, а также в городах проживали профессиональные писцы —болгары, сербы и русские и, в первую очередь, румыны, изучившие один из живых славянских языков, чтобы быть в распоряжении феодального государства, в котором официальным языком был книжнославянский. Архаичность большинства славяно-румынских текстов, а также их смешанный характер (переплетение староболгарских языковых элементов с новоболгарскими, а также с сербскими и украинскими), характерный для славяно-румынской культуры во всех румынских землях и на всем протяжении истории свидетельствует о том, что мы имеем дело с литературным, а не с этническим явлением.

 

Впрочем, авторы теории о том, что местные славяне являлись носителями славяно-румынской культуры в румынских землях, занимались исключительно изучением языка, пренебрегая данными исторических и культурных источников. Напомним, что фамилии бояр Валахии и Молдавии, встречающиеся в канцелярских документах XIV—XV веков, хотя в большинстве случаев являются славянскими по происхождению, — принадлежали румынам, как это видно из использования румынского артикля в собственных именах : Владул, Радул, Данчул и почти исключительно румынского характера прозвища и фамилии, образованные от этих прозвищ, которые являются подлинно народной ономастикой, свободной от церковной традиции. Таковы, например, прозвища Limbă dulce (Сладкоречивый), Jumătate (Половина), Cîrpitul (Починенный), Albul (Белый). Наконец, следует иметь ввиду и известную румынскую топонимику, названия сел, которые соответствуют этническому характеру господствующего класса, поскольку хозяин или первый хозяин села — феодал, в большинстве случаев бывшей крестьянской общины, давал ему свое имя. Таким образом, румынские села носят в славянских документах имена старого хозяина, как правило во множественном числе с румынским артиклем (например, Букурештии, Бужорении, Кэлимэнештии, Чокэнештии, что означает люди Букура, Бужора, Кэлимана, Чокана). Румынская система наименования сел, находящихся в феодальном владении, установленном над крестьянскими общинами, является доминирующим уже в древнейших грамотах Валахии и Моладвии, так как сами хозяева были румынами [1].

 

 

1. В Трансильвании встречаются многочисленные румынские села с теми же наименованиями, поскольку румынская родовая аристократия имела владения на всей территории этой области наряду с дворянством, прибывшим из венгерского феодального государства.

 

269

 

 

В исторических источниках XIV—XV веков говорится о населении, говорящем на романском языке и проживающем в румынских землях, но в них отсутствуют данные о существовании социальной категории жителей этих земель, которые говорили бы на славянском языке. Характерен тот факт, что в период расцвета феодализма многие путешественники и ученые говоря о румынах совершенно не касаются славян, проживающих на румынских землях; если бы славяне составляли правящий класс, безусловно, они должны были бы привлечь в первую очередь внимание этих авторов. Так, например, немец Шилтбергер, путешествовавший по румынским землям в 1396 гг., говорит, что, валахи «имеют свой самостоятельный язык» — речь идет о румынах Трансильвании, Валахии и Молдавии [1]. В 1451 г. гуманист Поджио Брачиолини (Poggio Bracciolini) пишет

 

«Apud superiores Sarmatas Colonia est ab Traiano, ut aiunt, derelicta, quae nunc etiam inter tantam barbariem retinet latina vocabula ab Italos, qui eo profecti sunt notata. Oculum dicunt, digitum, manum».

 

Флавио Биондо (Flavio Biondo) в 1453 г. пишет:

 

«Et qui e regione Danubio item adicent Ripenses Daci sive Valachi, originem, quant ad decus praeseferunt praedicantque romanam, loquela ostendunt, quos. . . aliquando gavisi sumus ita loquentes audiri» [2].

 

Византийский хронист Л. Халкокондил, который писал в середине XV века, говорит, что румыны происходят от итальянцев, что их язык — это испорченный латинский язык. Румыны похожи на итальянцев не только в отношении языка, но и обычаев, орудий производства, употребления пищевых продуктов. В своем сочинении хронист имеет в виду Трансильванию, Валахию и Молдавию [3]. Польский ученый-хронист Ян Длугош (1415—1480 гг.) говорит о валахах следующее:

 

«apud Valachos. . . quorum maiores et aboriginorii Italiae regno pulsi. . . in Ruthenorum ritus et mores a propriis degenerantes transmigraverunt» [4].

 

Итак, по мнению Длугоша, валахи были романским народом, пользовавшимся славянским языком при отправлении церковной службы, и славянского населения, носителя славянской культуры в румынских землях не было.

 

Точка зрения современной румынской историографии по вопросу о специфическом характере славянской культуры у румын, которую мы попытаемся уточнить и аргументировать в настоящем докладе, следующая: славянская культура у румын имела классовый характер, не в том смысле, что она принадлежала высшему классу, говорившему в XIV—XVII вв. на славянском языке, а в смысле официального употребления одного «классического» языка (что в средние века означало — церковного языка). Таким образом правящие круги отделялись от подданных ; последним были недоступны письменность, просвещение. Аналогичным образом использовался латинский язык в католических странах центральной и западной Европы, в странах, где народы не говорили на

 

 

1. H. SCHILTBERGER, Reisebuch, изд. Langmantel, Tubingen, 1885, стр. 52.

 

2. «Ephemeris Dacoromana», I, Roma, 1923, стр. 358—360.

 

3. L. CHALKOKONDYLES, Chronikon, изд. Bonn, стр. 77.

 

4. L. DLUGOSZ, Historiae Polonicae libri, Leipzig, 1711, I—II, столб. 1122.

 

270

 

 

романских языках. Книжнославянский язык, также как и латинский, стал языком письменности, народные же языки еще не могли употребляться в качестве таковых.

 

Следует обсудить вопрос о начальном этапе принятия румынами книжнославянского языка в качестве языка церкви и феодальной культуры. Факт принятия этого языка церкви и государства не следует отрывать от существования на территории румынских земель населения, говорившего на славяно-болгарском и, частично, на славяно-русском языке, начиная с VI по XII века. Существование этого населения в данную эпоху подтверждается историческими, в особенности, византийскими источниками, а также глубоким влиянием славяноболгарского языка на лексику румынского языка и на топонимику современной Румынской Народной Республики. С другой стороны, латинские документы венгерской феодальной канцелярии Трансильвании упоминают, начиная с XIII века, о валашском (румынском), венгерском и немецком населении этой провинции, но нигде не упоминают о славянах как членах общин или как представителях господствующего класса. Мы считаем, что к XIII веку дакийские славяне уже потеряли свой язык, смешавшись с автохтонным населением. В эпоху сосуществования румын и дакийских славян был принят книжнославянский язык в качестве государственного (в воеводских конфедерациях) и церковного языка. Этот факт из истории культуры феодального периода может быть объяснен тем, что на территории Дакии существовали славянские общины, однако отсюда не следует вывод, что язык церкви и государственных документов румынских земель, как и язык православных славянских государств, был разговорным, народным языком дакийских славян. Принятие румынами славянского богослужения и книжнославянского языка в качестве языка деловой письменности относится к X веку, когда политическое господство болгарского царства распространилось на всю Дакию [1]. Он продолжал оставаться литературным, государственным языком, языком румынских феодалов и после исчезновения дакийских славян (XIII век).

 

Книжнославянский язык у румын до XVII века, когда он был заменен румынским языком в результате определенного социального прогресса, о котором мы будем говорить дальше, не был только церковным языком. Он употреблялся и как государственный язык, как язык деловой письменности, а также как язык хроник, кодексов законов, литературных произведений [2]. Согласно недавним исследованиям, произведенным в трансильванских архивах, церковнославянский язык имел широкое распространение также среди румын Трансильвании до конца XVII века [3], где он использовался в качестве «культурного» языка

 

 

1. См. AL. GRECU (P. P. PANAITESCU), Bulgaria în nordul Dunării în veacurile al IX—X-lea, «Studii şi cercetări de istorie medie» I—I/1950, стр. 223—230 (приводятся доводы о принятии славянского богослужения румынами в X веке).

 

2. Ср. в этом отношении: A. BALOTĂ, La littérature slavo-roumaine à l'époque d'Etienne le Grand, «Romanoslavica», I, 1958, стр. 210—236.

 

3. Cp. I. IUFU, Manuscrisele slave din Transilvania, в «Romanoslavica» VIII, 1963.

 

271

 

 

православной церкви и феодального класса сельских «князей». Проникновение грамматических, лексических и фонетических элементов живых славянских языков в славяно-румынские тексты объясняется, как мы уже сказали выше, использованием разных писцов в те времена, когда грамота считалась ремеслом писцов, которые иногда были болгарами, сербами и русскими или довольно часто румынами (что доказывается их именами), изучавшими языки этих народов.

 

Понятно, что эти писцы не делали различия между церковно-славянским языком, сохраняющим свои традиционные формы в монастырях, и современными славянскими языками, которые они изучали. Этим объясняется проникновение элементов живых славянских языков в славяно-румынские тексты. Но наряду с этим проникали и элементы румынского языка — лексики и грамматических форм — в славяно-румынские тексты, в славянские документы, исходящие из государственных, боярских и городских канцелярий. Это румынское влияние в славяно-румынских текстах, в особенности в Валахии, заметно уже в XIV веке. У нас пока еще не создана обстоятельная научная работа об этом явлении. Во всяком случае, ясно, что мы имеем дело с широким проникновением румынского языка в славяно-румынские документы, из чего следует, что их авторами были румыны, знающие книжнославянский язык. Проникновение элементов живых славянских языков в славяно-румынские тексты XIV—XVII вв. не может быть отделено как культурное явление от употребления в тех же текстах элементов румынской разговорной речи.

 

Из всего сказанного вытекает, что книжнославянский язык у румын был в средние века литературным языком определенного класса — румынских феодалов, которые употребляли его наряду со своим родным, румынским языком. Это не означает, что книжнославянский язык знала лишь незначительная прослойка священников и профессиональных писцов. Подобно латинскому языку в католических странах, греческому литературному языку или французскому языку в XVIII веке, книжнославянский язык у румын в XV—XVII вв. являлся разговорным языком книжников, членов господствующих классов (духовенства, бояр, придворных, городской аристократии) наряду с их родным языком. Книжнославянский язык преподавался в школах, а также частными учителями. Мы располагаем достоверным материалом, из которого явствует, что книжнославянский язык употреблялся в качестве разговорного языка в румынском высшем обществе до конца XVII века. В 1503 году польский посол, находившийся при дворе Штефана Великого, воспроизводит свой разговор с господарем, который велся при посредстве переводчика; следовательно Штефан говорил по-румынски. Вдруг, раздраженный словами польского посла, не обращая внимания на переводчика, он обратился непосредственно к послу «по-русски», то есть на книжнославянском языке русской редакции, употреблявшейся тогда в качестве языка деловой письменности в Молдавии [1]. В 1620 г. Гаспар Грациани, славянин-далматинец стал по приказанию турок господарем Молдавии.

 

 

1. I. BOGDAN, Documentele lui Ştefan cel Mare, II, Bucureşti, 1913, стр. 479.

 

272

 

 

Он не говорил по-румынски и, по словам современника-летописца Мирона Костина, когда обращался к своим подданным «по-сербски», его слова переводились на румынский язык великим дворником по фамилии Бучок, говорившим по-румынски и по-сербски» [1].

 

Следует заметить, что торговые привилегии, приказы об освобождении или уменьшении таможенных налогов, которые объявлялись румынскими господарями, писались (в XIV—XVII вв.) на книжнославянском языке. Следовательно, среди таможенных служащих, вожатых обозов и старших погонщиков стад и табунов должны были находиться лица, знающие книжнославянский язык, которые могли бы пользоваться данными привилегиями. Кто не знал по-славянски, мог при этих обстоятельствах поплатиться.

 

 

II

 

В исследованиях, сделанных до настоящего времени в целях определения характерных черт славяно-румынской литературы (мы употребляем термин «литература» в самом широком смысле, имея и виду всю письменную продукцию) применялся исключительно лингвистический метод, анализ языка текстов с объяснением происхождения, этнических и социальных данных этой литературы.

 

По нашему мнению, применение литературно-исторического метода исследования идейного содержания и эволюции славяно-румынской литературы в связи с развитием феодализма в румынских землях может расширить горизонт исследования и привести к более положительным результатам, чем результаты, подученные только лингвистическим путем.

 

Классовый характер литературного языка славяно-румынских текстов, как мы его определили в предыдущем параграфе, подтверждается анализом художественной и социальной основы славяно-румынской литературы.

 

Чтобы лучше понять связь, существующую между славяно-румынской литературой и развитием общества, необходимо очень кратко напомнить о результатах, полученных в последнее время румынскими медиевистами относительно образования и развития феодального строя в Румынии [2].

 

Феодализм зарождается на территории древней Дакии в X веке, когда начинается закабаление свободных крестьянских общин классом феодалов, происходивших из среды этих общин, в результате экономической дифференциации их членов. Образование феодальных княжеств Валахии и Молдавии является результатом классовой дифференциации общества; эти княжества являются политическими органами господствующего класса. В Трансильвании устанавливается иноземное владычество привилегированной знати феодального венгерского государства, которое как бы наслоилось на общество, в котором уже зародился

 

 

1. MIRON COSTIN, Opere, E.S.P.L.A., Bucureşti, 1958, стр. 67.

 

2. Здесь воспроизводится в сокращенном виде результаты, изложенные в «Истории Румынии» (Istoria Romăniei) — коллективном труде, изданном Академией РНР. Тома II (1962) и III (в печати) относятся к феодальному периоду.

 

273

 

 

феодализм во главе с сельскими «князьями». Феодальная раздробленность в румынских землях продолжается и после установления княжеств, вследствие экономической, политической, военной (вооруженных отрядов, возглавляемых боярами), налоговой и судебной автономии боярских и монастырских привилегированных владений; господарь находился в зависимости от крупных помещиков. Во второй половине XV века, в результате экономического развития, роста внутренней и внешней торговли, а также вследствие необходимости объединения военных действий страны перед опасностью турецкого вторжения, делается попытка централизации феодального государства с опорой, в противовес некоторой части крупных бояр, на мелкопоместное боярство, городские и особенно вооруженные отряды, оплачиваемые господарем. Централизация, проведенная господарем с помощью этих сил, не смогла закрепиться из-за экономического и политического упадка государства в связи с установлением оттоманского владычества над румынскими землями на протяжении всего XVI века. Оттоманское владычество означало для румынских земель эксплуатацию всех ресурсов; оно замедлило их экономическое и общественное развитие. Централизованное государство потеряло свои главные ресурсы; одновременно появился на арене новый боярский класс — те бояре, которые обрабатывали свои земли барщинным трудом и добились полного закрепощения крестьян в целях увеличения производства зерна, предназначаемого для внутреннего и, особенно, для оттоманского рынка. Таким образом, во второй половине XVI века закладываются основы так называемого дворянского государства, управляемого боярской олигархией. Для этой эпохи остается в силе принцип централизации государства, нет опасности возврата к средневековой автономии боярских владений, ибо развилось меновое хозяйство в городских центрах, и бояре, крупные землевладельцы, управляют из центра, опекая эфемерных господарей, в большинстве случаев избранных из самой среды бояр. Это дворянское государство просуществовало на протяжении всего XVII века во всех трех румынских княжествах, несмотря на соперничество боярских группировок и несмотря на борьбу, которую вели крестьяне и горожане против бояр. Не следует забывать, что дворянское государство в румынских землях опиралось на новую, все время пополняющуюся знать, за счет обогащающихся семей, безжалостно эксплуатирующих крестьян и занимающихся торговлей скотом и зерном.

 

В этих условиях социального и политического развития румынских земель в феодальный период развивается и славяно-румынская литература. Мы должны отметить с самого начала, что зачатки славянской письменности на территории румынских земель восходят к эпохе, когда, по определению историков, начинается феодализм, то есть к X веку. Последние археологические раскопки, произведенные в Румынской Народной Республике, привели к открытию ряда кирилловских надписей на старославянском языке болгарской редакции, относящихся к X веку. Эти открытия полностью опровергают прежние гипотезы румынских историков, которые считали, что начало славянской литературы и славянского письма у румын относится к XIII—XIV векам как

 

274

 

 

результат «влияния» болгарской епископии из Видина [1]. Во время археологических раскопок в Букове, вблизи Плоешти, произведенных Марией Кишваши-Комша, были найдены остатки кузницы и среди них несколько обломков славянских надписей кириллицей; одна дата вследствие отсутствия цифры, означающей единицы, может соответствовать дате нашей эры между 902—911 гг. Кузница с керамикой, продолжающей так называемую «кухонную керамику», характерную для романских провинций, с орудиями производства, специфичными для автохтонного населения, является господской кузницей, зависящей от феодального двора [2]. Таким образом, эта надпись относится к X веку, также как и надписи, ранее открытые в Добрудже в селе Мирча Водэ (943 г.) и в церкви, находящейся в меловой горе в селе Басарабь (Мурфатлар) 992 г. [3].

 

Славяно-румынская литература от ее начала до XVII века характеризуется незначительным числом оригинальных произведений. Несмотря на то, что число славянских рукописей, сохранившихся в монастырских библиотеках и в библиотеках культурных учреждений, является результатом больших достижений в области культуры, все же большинство этих текстов представляет собой копии переводов с греческого языка, сделанных в России, на Украине, в Сербии и, в особенности, в Болгарии. В то время, как в славянских странах усиленно развивалась деятельность, результатом которой является значительное количество переводов из византийской литературы, как богословского характера, так и хроникального, в славяно-румынской литературе мы этого не находим. Книжники румынских княжеств ограничивались переписыванием старых южнославянских переводов и очень редко обращались непосредственно к греческим источникам. С другой стороны, и оригинальная литература на книжнославянском языке, созданная румынами, несомненно менее богата по сравнению с средневековой славянской литературой Болгарии, России и Сербии. Это явление вполне объяснимо: в этих странах письменная литература, несмотря на ее феодальный характер, не порвала связи с народом, будучи написанной на языке, всем понятном, в то время как в румынских землях славянский язык понимала относительно ограниченная социальная прослойка, и литература на этом языке потеряла связь с румынским народом.

 

Все же славяно-румынская литература существовала, она представляет, наряду с документами, написанными в государственных, церковных и боярских канцеляриях, с надписями на камнях, с копиями рукописей, о которых мы говорили, и оригинальную литературу, принадлежащую

 

 

1. Эта гипотеза была изложена Н. Бэнеску (N. Bănescu) в своей работе Vechiul stal bulgar şi ţarile romîne, Academia Romînă, Memoriile Secţiei istorice, seria a III-а, XXIX, 1947; его же, L'ancien État bulgare et les pays roumains, Bucarest, 1947.

 

2. M. CHIŞVAŞI-COMŞA, Săpăturile de la Bucov, «Materiale şi cercetări arheologice», VI, 1959, стр. 574.

 

3. Cp. коллективный труд Inscripţia slavă din Dobrogea din anul 943 «Studii IV, 1951—3, стр. 123—124; Д. П. БОГДАН, Добруджанская надпись 943 года, «Romanoslavica», 1, 1958, стр. 88—104; I. BARNEA şi V. BILCIURESCU, Şantierul arheologic Basarabi, «Materiale şi cercetări arheologice», VI, 1959, стр. 541—566.

 

275

 

 

румынам, написанную румынами или для румын. (Следует иметь в виду также критерий литературного патроната, существовавшего в эту эпоху: литература, составленная писцами-иностранцами была продиктована нуждами патрона и его страны). Как мы увидим ниже, своими политическими и социальными идеями славяно-румынская литература превосходит иногда подобные произведения средневековой литературы славянских православных стран. Таким образом целый ряд произведений религиозного характера, гимны, жития святых, специальные литургии, затем исторические и паренетические произведения, политические комментарии на книжнославянском языке, в особенности среднеболгарской редакции, были написаны в румынских землях, в большей их части румынами, из которых многие были светскими лицами. Эта оригинальная литературная продукция составляет славяно-румынскую литературу [1].

 

Как мы указали выше, она является классовой литературой, литературой господствующего феодального класса. Кроме того, из анализа содержания этих славянских текстов вытекает, что они соответствовали фазам социального развития феодального строя в е4'о различные периоды, которые мы наметили выше.

 

Древнейшие славянские рукописи литургического характера — копии рукописей, переведенных с греческого языка в соседних славянских странах, находятся в румынских церковных центрах; они относятся к XIII—XIV вв., т. е. до возникновения румынских княжеств — Валахии и Молдавии. Это Апостол написанный писцом Штефаном (XIII в.), Карансебешский Октоих, написанный в Молдавии, отрывок Евангелия, открытый в Рышнове (Трансильвания), отрывок Ветхого Завета (там же) и Минея, хранившаяся в Немецком монастыре [2]. Что касается орфографии, нам кажется, что эти тексты не связаны с какой либо школой писцов из славянских стран, на них нет никакой приписки, из которой можно было бы заключить, где они были написаны. Сохранение этих текстов в очень древних румынских церквях дает нам право утверждать, что эти рукописи возникли на румынской территории.

 

Копии славянских рукописей, находящиеся в румынских библиотеках, хотя и не являются оригинальной литературой, заслуживают упоминания, так как по своему содержанию они позволяют судить о том, какая именно часть славянской литературы была избрана и обслуживала господствующий класс румынских княжеств. Хотя эти рукописи исходят большей частью из монастырских библиотек, они читались не только монахами, носили не только аскетический характер. Из пометок, сделанных на этих рукописях, видно, что их читали многие бояре, канцелярские писцы и даже горожане. Культура аскетического, мистического

 

 

1. На эту литературу и занимаемое ей место в литературном творчестве на славянском языке мы обратили внимание исследователей в докладе La littérature slavo-roumaine (XIV—XVI siècles) et son importance pour l'histoire des littératures slaves, B: Sbornik prací I. Sjezdu slovanských filologŭ v Praze 1929, Praha, 1932, стр. 206—217.

 

2. P. P. PANAITESCU, Manuscrisele slave din biblioteca Academiei R.P.R., vol. I, Bucureşti, 1959, стр. VII.

 

276

 

 

характера не останавливалась у монастырских стен, а охватывала весь господствующий класс, питавшийся средневековым мистицизмом.

 

В период после образования румынских княжеств, то-есть со второй половины XIV века и до конца третьей четверти XV века, характерной чертой рукописей, созданных для удовлетворения духовных запросов господствующего класса Валахии, Молдавии и даже Трансильвании, является византийский мистицизм и, в особенности, исихазм. Тексты, переписанные в это время, время феодальной раздробленности, то есть автономии боярских и монастырских владений, содержат в первую очередь проповеди святого Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, Дионисия Ареопагита, аскетические беседы Ефрема Сирина, Лествица святого Иоанна (Лествичника), сочинения тырновского патриарха Евтимия, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, Никиты Стетатоса, Григория Синаита, Григория Паламы и других [1].

 

Все эти византийско-славянские сочинения написаны в риторическом стиле, мало понятном для тех, кто не владел церковнославянским языком и не имел богословских знаний. Таким образом, они написаны для образованных (в духе того времени) людей. Мистицизм как идеал господствующего класса выражает религиозную идею другой, лучшей жизни и, следовательно, тем самым, отвергает протест против феодального строя и попыток изменения феодальных отношений. Подвластным нечего жаловаться, они будут вознаграждены на том свете!

 

В последней четверти XV века характер создаваемых рукописей изменяется. Славянские сборники, большие коллекции аскетических сочинений становятся все более редкими, их переписывают лишь в очень редких случаях. Наоборот, литургические книги, необходимые для практической деятельности служителей церкви, псалтыри, евангелия, апостол и даже номоканон переписываются в многочисленных экземплярах. Следует заметить, что большинство этих литургических книг написано по инициативе господарей Валахии и Молдавии, на них находятся заметки о том, что они были написаны по приказу того или иного румынского господаря. Это соответствует попытке, о который мы говорили выше, организовать централизованные государства, в которых церковь играла бы важнейшую роль в качестве органа государственной централизации. И наоборот, во второй половине XVI века и в начале следующего века, когда возникает так называемое дворянское государство, начинают снова появляться славянские сборники, состоящие из произведений мистического характера.

 

Оригинальная славяно-румынская литература была довольно скромно представлена во время феодальной раздробленности, когда княжеский двор не имел полной власти над боярами, владельцами обширных поместий. В эту эпоху в румынских землях не было создано ни летописей, ни хроник (сведения, содержащиеся в более поздних хрониках и относящиеся к эпохе до середины XV века, не относятся к данной эпохе).

 

 

1. См. A. ELIAN, Les rapports byzantino-roumains. Phases principales et traits caractéristiques, «Byzantinoslavica», XIX, 2, 1958, стр. 221, и D. ZAMFIRESCU, Manuscrise slave cu traduceri din Simion Noul Teolog, «Ortodoxia», XI, 1959, стр. 535—566.

 

277

 

 

Исторический жанр мог появиться, естественно, лишь в эпоху централизации феодального государства. Но уже раньше в славянорумынской религиозной литературе появляется несколько оригинальных работ. Так, например, монах Филотей, бывший логофет валашского господаря Мирчи Старого (1386—1418), следовательно, боярин со светским образованием, пишет на книжнославянском языке песни в честь божьей матери [1], а другой боярин из Валахии, казначей Симон Дедулович создаст панегирик в честь святого Михаила Синадского (XV век) [2]. В связи с житиями святых, которые всегда отражают в известной мере исторические события времени, следует упомянуть болгарского писателя Григория Цамблака, приехавшего в Молдавию. Он пишет по указанию господаря Александра Доброго (1400—1432) Житие святого Иоанна Сучавского. Это агиографическое произведение относится к 1402 году и изобилует подробностями о черноморских городах, о жизни в этих местах во время татарского ига [3]. Житие святого Никодима, основателя первых монастырей в Валахии, была написана на книжнославянском языке его учениками. Оригинальный текст не сохранился, но имеется позднее переработанный текст на румынском языке [4].

 

Следующий период, в котором румынские господари (а также воеводы Трансильвании) пытаются создать централизованное государство, совпадает с появлением славяно-румынской историографии. В Молдавии сохранился ряд славянских хроник, восходящих к одному прототипу, сохранившемуся в форме, близкой к оригиналу, Анонимной славянской хронике Молдавии, содержащей историю до кончины Штефана Великого (1504 г.). Хроника была составлена по приказу Штефана Великого при его дворе и отражает политическую точку зрения этого феодального господаря: он является избранником божьим, бояре обязаны ему подчиняться. На первый план выдвигается военная дружина — «витязи», наделенные господарем привилегиями и зависящие непосредственно от него. Борьба Штефана против турок определяется как борьба за общие интересы христианства, рассматриваемого как некое политическое единство.

 

Политические установки Штефана Великого отражаются не только в дворцовой хронике, но и в политическом меморандуме, написанном на книжнославянском языке и адресованном московскому великому князю Ивану III приблизительно в 1480—1490 гг. Как и другие политические меморандумы, адресованные тем же Штефаном Великим польскому королю, этот меморандум по своему содержанию является составной

 

 

1. Cp. S. TEODOR, Filotei monahul de la Costa, imnograf romîn, «Mitropolia Olteniei», VI, 1954, стр. 20—35; его же, Pripealele monahului Filotei de fa Costa, там же, VI, 1954, стр. 177—190.

 

2. Рукопись № 278 Библиотеки Академии Румынской Народной Республики (описанная П. П. Панаитеску, Manuscrisele slave. . . , I, стр. 373).

 

3. Viaţa sf. Ioan cel Nou de la Suceava, de Grigore Ţamblac, ed. Melchisedec, «Revista pentru istorie, arheologie şi filologie», III, 1887, стр. 163—174.

 

4. ŞTEFAN IEROMONAHUL, Viaţa Sfintului Nicodim, Craiova, 1938.

 

5. Cronicile slavo-romîne din secolele XV—XVI, publicate de Ioan Bogdan, ediţie revăzută de P. P. Panaitescu, Bucureşti, 1959, стр. 1—23.

 

278

 

 

частью славяно-румынской литературы [1]. И здесь речь идет о политическом единстве христианских стран против мусульманского мира (Турция и татарский каганат): «от двою сторон поганьство тѧжкое, а от трех сторон ркȣчи христиѧне, але мие суть пущи поганьства» (речь идет о Польше Ягеллонов, Венгрии и Валахии). Затем Штефан описывает как «наши грехов длѧ» Византия, Сербия, Албания, Болгария и Босния подпали под турецкое иго и добавляет: «топерь турци преступили чръмное море, заиже кзѧл кафу ...а всеи стороне один аз сам остал».

 

Выход один — для спасения христианского мира необходимо тесное единство Молдавии и московского государя. Этот политический меморандум, не использованный до сих пор румынской историографией, характерен для славяно-румынской литературы периода попыток формирования централизованного государства.

 

О Валахии у нас нет славянских хроник, относящихся к этой эпохе, но можно легко узнать их текст, переведенный на румынский язык и включенный в общую хронику страны, составленную в конце XVII века на румынском языке. Эта официальная хроника Валахии, написанная на книжнославянском языке, была начата в первой половине XVI века [2]. Более ярким свидетельством связи, существующей между славянской исторической литературой румынских земель и социально-политической попыткой основания авторитарного государства, является Повесть о Дракуле воеводе, произведение сохранившееся на русском языке; его оригинал является произведением среднеболгарской редакции. Его создал, вероятно, румынский автор, уроженец Трансильвании [3]. Повести о Владе Цепеше (Дракуле) содержат значительно больше исторической правды, чем это предполагали до сих пор историки, видевшие в этом произведении лишь плод литературной фантазии [4]. Автор, проживавший в Трансильвании, в основном в г. Орадя,

 

 

1. Н. А. КАЗАКОВА и Я. С. ЛУРЬЕ, Антифеодальные еретические движения на Руси XIV—начала, XVI века, Москва, 1955, приложения стр. 388; ср. и В. ЧЕРЕПНИН, Из истории общественной мысли в России и Молдавии на рубеже XV и XVI веков, в коллективном сборнике «Вековая дружба», Кишинев, 1961, стр. 87—91.

 

2. Cp. P. P. PANAITESCU, Începuturile istoriografiei muntene, «Studii şi materiale de istorie medie», V, 1962, отр. 195—255.

 

3. А. Д. СЕДЕЛЬНИКОВ, Литературная история повести о Дракуле, «Известия по русскому языку и словесности Академии Наук СССР», II, Ленинград, 1929, стр. 621—659, и Cronicile slavo-romîne. . . цит. издание, стр. 197—218.

 

4. Ср. BARBU CÎMPINA, Complotul boierilor şi «răscoala» din Ţara Romînească din 1462, «Studii şi referate privind istoria Romîniei», partea I-a, Bucureşti, 1954, стр. 599—624, где автор доказывает достоверность сведений о Владе Цепеше в славянских повестях о Дракуле; ср. его же Victoria oştii lui Ţepeş asupra sultanului Mehmed al II-lea, «Studii», XV, 1962, стр. 533—556. Л. В. Черепнин (цит. раб., стр. 93), утверждает, что Повести были отредактированы на русском языке, вероятно, дипломатом Феодором Курицыным: «Для нее послужили памятники молдавско-венгерской письменности или же молдавско-валашско-венгерский эпос». Ср. и I. STRIEDTER, Die Erzählung vom walachischen vojevoden Drakula in den russischen und deutschen Überlieferung, «Zeitschrift für slavische Philologie», XXIX, 2, 1961, стр. 398—427; P. OLTEANU, Limba povestirilor slave despre Vlad Ţepeş, Bucureşti, 1961, и рецензия A. BALOTĂ в «Studii şi cercetări lingvistice», XIII, 1962, No. 1, стр. 90—97.

 

279

 

 

пишет на языке, используемом в славяно-румынской литературе, который чувствуется еще местами в русском переводе, единственной форме, в которой сохранились Повести. Политическая идея, которая пронизывает эти повести, та же, что и в древних молдавских хрониках: необходимость борьбы против турецких захватчиков, и, следовательно, установления авторитарной власти господаря, направленной против боярской анархии. Это и составляло, как известно, политику Влада Цепеша (1456—1462, 1477), героической фигуры в борьбе против Оттоманской империи и сторонника теории абсолютной, централизованной государственной власти. Поскольку славянские Повести отражают реальную фигуру Влада Цепеша, не оставляет никакого сомнения тот факт, что это произведение принадлежит славяно-румынской литературе. Эти повести были затем переведены (может быть и переработаны) на русский язык и пользовались большой популярностью в России, где ставился тот же социально-политический вопрос борьбы за централизацию государства под управлением одного авторитарного монарха. Повести о Дракуле подчеркивают, с одной стороны, борьбу против турок, которую господарь вел с помощью войска «витязей» — его кавалеров, а в другой стороны, тот факт, что господарь не делает никакого различия между великими боярами, священниками, монахами и простым народом. Известно, что Влад Цепеш был свергнут с престола в результате боярского заговора и что затем, после своего возвращения на престол, был умерщвлен боярами. Повести о Владе Цепеше являются страницей румынской истории, принятые в России в качестве образца с социально-политическими тенденциями в период унификации феодального государства во главе с монархом.

 

Еще два факта истории культуры характеризуют эпоху попыток основать в Валахии и Молдавии централизованное государство. Они показывают ясно, как славяно-румынская литература реагировала на те изменения, которые совершались в правящих кругах. Первый факт— это появление юридических текстов, написанных на книжнославянском языке, а другой — основание господарских типографий.

 

Известно, что в эпоху феодальной раздробленности, в эпоху существования системы дворянских поместий, пользовавшихся иммунитетом, когда владелец имел также право судить, неписанный закон, обычное право применялось почти исключительно. Это было местное право, которое варьировало от области к области в связи с феодальной раздробленностью. Лишь в эпоху попыток феодальных монархов основать централизованное государство под их управлением появилась необходимость в издании единого закона, обязательного на всей территории страны, а для того, чтобы этот закон мог быть понятен и однаково применялся в городах, селах и монастырях, он должен был быть облечен в письменную форму. Так, начиная с середины XV столетия, в Валахии и Молдавии переписывались в целях их применения так называемые Правила (кодексы законов), переведенные в славянских странах с текстов византийского законодательства. Первым известным нам славяно-румынским юридическим кодексом является копия Синтагмы Матея Властаpeca, составленная в 1451 г. грамматиком Драгомиром по приказу валашского

 

280

 

 

господаря Владислава II-го [1]. В Молдавии тот же кодекс законов был переписан во время Штефана Великого (1472 г.) иеромонахом Гервасием в Нямецком монастыре; за этой копией последовала другая, написанная грамматиком Дамианом в 1495 г. по приказу того же господаря в Яссах. В 1544 г., после неоднократного переписывания юридических текстов в румынских землях печатается первый славянский кодекс законов (Правила) в г. Тырговиште. Эти Правила — кодекс законов — находятся в приложениях: к славянскому Молитвеннику и носят название Правило свѧтих апостоль название, которое давалось византийскому Номоканону. В тексте находится указание, что воспроизведенные законы содержат «заповеды о ѥреохъ и о мирскых людеи». Следовательно, речь идет о (уголовных) законах смешанного характера — светского и церковного.

 

Эти кодексы законов в румынских землях не были лишь текстами юридической литературы, издаваемыми в целях юридического просвещения читателей, а применялись и в судебной практике. В многочисленных официальных грамотах первой половины XVI века говорится о том, как решались спорные вопросы в свете этих законов, которые приводятся в них. В Молдавии в 1540 г. господарь Штефан Лэкуста обещает полякам, которые будут добиваться защиты в своей стране разбор их дел «на основании письменного закона» [3].

 

Следовательно, применение господарем и его сановниками письменных законов было одним из средств, способствующих государственной централизации. Впрочем, в византийских и славянских законниках заметно влияние римского права, выражающего идею централизованного государства с авторитарным управлением.

 

Несмотря на то, что нам ничего не известно о существовании оригинального законодательства в румынских землях, юридическая литература на книжнославянском языке в этих землях не ограничивалась переписыванием и применением славянских законов, наоборот, местная юридическая инициатива заметна и в славяно-румынской литературе. Так, в 1561 г. царь Иван IV просил молдавского господаря Александра Лэпушняну достать для него переработанный текст Синтагмы Матея Властареса с расположением статей согласно славянскому алфавиту. Эту переработку Синтагмы произвел епископ Макарий, автор одной из хроник Молдавии [4], и затем она была отправлена в Москву.

 

Типография славянских книг в Валахии (обслуживавшая и Молдавию) начинает свою работу в 1508 г. по приказу господаря Раду Великого (1495—1508). Руководил типографией иеромонах Макарий, типограф, ранее работавший в Цетинье в Черногории под покровительством князя этой страны Георгия Црнойевича. После завоевания Черногории турками Макарий удалился в Венецию, откуда, по имеющимся данным,

 

 

1. AL. GRECU (P. P. PANAITESCU), Începuturile dreptului scris în limba romînă, «Studii», VII, 1954, 4, стр. 215—228.

 

2. См. там же и славянскую рукопись № 131 Библиотеки Академии РНР.

 

3. HURMUZAKI, Documente, Supliment, II—1, стр. 134.

 

4. А. И. ЯЦИМИРСКИЙ, Благотворительность русских государей в Румынии в XVI—XIX в., оттиск из журнала «Русский Вестник», 1899 г., стр. 4—5.

 

281

 

 

и привез шрифт для новой румынской типографии. Все это свидетельствует о проникновении славянского культурного влияния в румынские земли. Но основание типографии следует объяснять и внутренними нуждами феодального государства Валахии. Типография, управляемая Макарием, печатала лишь книги церковного содержания (Литургиарий, Октоих, Евангелие), заказанные правителями страны, которые в послесловии этих книг упоминаются как покровители славянской типографии. Не является простым совпадением тот факт, что типография начала работать в Валахии как раз во время княжения Раду Великого, когда был созван собор церковных иерархов и бояр, постановивший, чтобы все церкви, следовательно и те из них, которые в феодальных владениях пользовались автономией, подчинялись в дальнейшем епископской власти, которая, в свою очередь, подчинялась княжеской власти. На эту политику централизации государства, охватывающую и церковь, валашский господарь получил согласие Нифона, бывшего константинопольского патриарха, приглашенного в страну с этой целью. Конфликт между патриархом и господарем, вспыхнувший после великого собора, следует приписать также чрезмерным претензиям, по мнению Нифона, господаря полностью подчинить церковь государству [1]. В этих условиях типография церковных книг, принадлежащая господарю, была также орудием, при помощи которого центральная политическая власть держала в своем подчинении церковь.

 

После прекращения деятельности славянской типографии Макария (последняя книга была напечатана в 1512 г.) последовал перерыв типографской деятельности в румынских княжествах, продолжавшийся до 1544 г., когда начинает работать вторая славянская типография в Тырговиште под руководством Дмитрия Любавича, племянника Божидара Вуковича, руководителя славяно-сербской типографии в Венеции. Димитрий Любавич сначала работал в монастыре Грачаница в Сербии, следовательно путь культурного влияния тот же самый, что и для типографии Макария. В этой новой типографии печатаются также книги религиозного содержания — Молитвенник в 1544 г. с его юридическим приложением, о котором мы говорили выше, а также Апостол в 1547 г. с повторным изданием, предназначенным для Молдавии, с государственным гербом этой страны. Мы можем с уверенностью утверждать, что и эта типография являлась орудием централизации власти.

 

Во второй половине XVI века начинается в Брашове в типографии дьякона Кореси печатание церковных книг на румынском языке, что соответствует другому периоду развития феодальных румынских государств.

 

Во второй половине XVI века власть господаря падает, ее заменяет дворянское государство с его формами, о которых мы говорили выше: образованием боярской олигархии, управляющей государством

 

 

1. Ι. BIANU şi N. HODOŞ, Bibliografia romînească veche, I, Bucureşti, 1903; Liturghierul lui Macarie, cu un studiu de P. P. Panaitescu, Bucureşti, 1961. Относительно религиозной политики Раду Великого, см. Viaţa şi traiul sfîntului Nifon, ed. Tit. Simedrea, Bucureşti, стр. 9—10.

 

282

 

 

с центра. Естественно, это упразднение власти господаря не обошлось без сопротивления: господари, поддерживаемые некоторыми боярскими семьями, соперничавшими с его противниками, горожанами и мелким дворянством, часто оказывали упорное сопротивление, которое заканчивалось массовыми казнями и гражданскими войнами. Вот почему вторая половина XVI века является периодом почти непрерывных столкновений господарей с крупными боярами, которые, в конце концов, закончились победой бояр. Это неустойчивое положение сказалось и на славяно-румынской литературе, выступающей то в защиту авторитарной власти, то в защиту дворянской «свободы».

 

Славянские хроники Молдавии XVI века — епископа Макария (охватывает период с 1504 по 1551 год), игумена Ефтимия (1541—1554 гг.) и монаха Азария (1551—1574 гг.) [1] — имеют общие литературные черты. Эти три писателя ставят перед собой литературные цели, стараясь создать новый стиль исторической литературы. Прежние, сдержанные по своему содержанию хроники, довольствовавшиеся записью фактов, заменяются теперь описаниями, приукрашивающими эти факты, облекающие их в художественные формы в соответствии со вкусом времени. Но одновременно в XVI в. в Молдавии продолжаются и простые летописи, регистрирующие исторические факты, конечно, в благоприятном господарю свете; эти канцелярские летописи сохранились до настоящего времени в виде польских и румынских переводов [2]. Но именно на их основе были написаны в то время литературные или, точнее, риторические хроники, прославляющие господарей-покровителей. В этих целях авторы вводят в своей текст портреты лиц и характеристики положений, почерпнутых из истории византийских императоров, в особенности из Хронографа Константина Манассия в среднеболгарском переводе XIV века.

 

Следовательно, эти хроники также являются официальными хрониками того времени, когда славянская литература в румынских землях, в особенности в Молдавии, приобретает риторические, часто напыщенные формы, что отличает их от лаконического стиля хроник предшествующего века.

 

Но эволюция славяно-румынской историографии не ограничивается только стилем, она заметна и в трактовке социальной и политической ситуации. Хроника Штефана Великого рассматривает власть господари над боярами и над целой страной как нечто вполне естественное и не упоминает ни одного слова об оппозиционных действиях того времени. Наоборот, хроники XVI века полны резких, оскорбительных выражений в адрес боярских групп, сопротивлявшихся господарям, патронам летописцев. Бояре, участвовавшие в свержении Петра Рареша в 1538 г. «ненаказанїи же и скотооумнїи и стръмни на злобѣ» [3]. Для Ефтимия молдавские

 

 

1. Cronicile slavo-romîne, цит. изд., стр. 74—151.

 

2. В Cronica moldo-polonă, там же, стр. 104—187 и в: GRIGORE URECHE, Letopiseţul Ţării Moldovei, ed. P. P. Panaitescu, ed. a II-а, Bucureşti, 1958 г. : воспроизводятся в переводе части из славянских дворцовых анналов XVI века.

 

3. Cronicile slavo-romîne, стр. 85.

 

283

 

 

бояре — чьи имена даются в хронике, — сопротивлявшиеся выбору Александра Лэпушняну в 1552 г. «клѧтвы и обѣты... ни въ что же въмѣнишѧ» [1].

 

Но между Макарием, писавшим в середине века, и двумя его продолжателями второй половины XVI века заметна разница. Все эти хронисты отражают то смутное время, когда боярство оспаривало авторитет господарей; вместе с тем Ефтимий и Азарий пишут под покровительством господарей, избранных боярами, находящимися в оппозиции с законными наследниками Штефана Великого. Вот почему они отражают начало дворянского режима. Ефтимий в резких выражениях выступает против сыновей Петра Рареша и указывает, что вошествие на престол Александра Лэпушняну произошло по воле и с военной помощью бояр. Азарий, описывая правление Иоанна Воеводы (1572—1574), пытавшегося добиться независимости Молдавии и героически погибшего в борьбе с турками, будучи покинут своими боярами, которым он хотел навязать свой режим, выражается следующими словами об этом господаре:

[2]. Таким образом, эти два хрониста являются выразителями политики нового боярства с его приспособлением к туркам и стремлением опекать господарей [3].

 

Славянская историография Валахии, включенная и переведенная на румынский язык в компиляции хроник конца XVII века, характеризуется теми же чертами [4]. Хроника первой половины XVI века (до 1545 г.) отражает взгляды господарей, продолжавших борьбу против турок совместно с верными боярами, совещавшимися с ними, «каким образом можно вырвать христианскую страну из рук турок-язычников» [5]. Наоборот, вторая хроника Валахии, содержащая историю страны периода с 1545 до 1593 года (периода прекращения историографии на книжнославянском языке и начала историографии на румынском языке) без всякого сомнения является боярской хроникой, выражающей оппозицию по отношению к некоторым господарям, обвиненным в увеличении налогов и в жестокости к боярам, но благосклонной по отношению к другим господарям, которые подчинялись боярским группам, по указанию которых и были написаны хроники.

 

Самым значительным славяно-румынским произведенном этого времени и вообще всей славяно-румынской литературы является паренетическая работа, названная

 

 

1. Там же, стр. 114.

 

2. Cronicile slavo-romîne, стр. 136—137.

 

3. Cp. также E. STĂNESCU, Essai sur l’évolution de la pensée politique roumaine dans la littérature historique du moyen age, в «Nouvelles études d’histoire», II, Bucarest, 1960, стр. 271—314.

 

4. Istoria Ţării Romîneşti (1290—1690). Letopiseţul Cantacuzinesc, ediţie critică de C. Grecescu şi D. Simonescu, Bucureşti, 1960 : отрывка, переведенные из хроник XVI века, на стр. 42—54.

 

5. Там же, стр. 45.

 

284

 

 

Поучения Нягоя Басараба своему сыну Феодосию [1]. Относительно датирования этого произведения и его автора существует разногласие в румынской историографии. Одни историки древней румынской литературы утверждают, что речь идет о произведении валашского господаря Нягоя Басараба (1512—1521) или одного из современных ему духовных лиц, другие же, наоборот, считают это произведение трудом писателя из церковной среды, поставившего своей целью защиту воеводской власти в период борьбы бояр, стремившихся захватить центральную власть, следовательно во второй половине XVI века [2]. Общественно-политический строй страны, отраженный в Поучениях, — это не организация вотчин, наделенных феодальным иммунитетом, против которых поднялась центральная воеводская власть в последние десятилетия XV века, а организация уже централизованного государства, в котором бояре пытаются вырвать бразды центрального управления (от которого зависят доходы, армия и высшие чиновники страны). Вот почему мы считаем, что Поучения являются псевдоэпиграфическим трудом, произведением, приписанным в целях увеличения его значительности благочестивому господарю прошлых времен, память которого почиталась всеми. В действительности они были составлены в период борьбы за установление дворянской власти и упадка воеводской власти, одним из ее защитников, на базе церковных традиций.

 

Поучения, приписываемые господарю Нягое, состоят из советов аскетического характера, частично выписанных из аскетической литературы византийских писателей (в славянском переводе), и из советов политического характера. Между аскетизмом и осуществлением политической власти существует глубокое противоречие, но их сочетание в одном и том же произведении означает сотрудничество церкви с феодальной властью. Автор защищает божественное происхождение монархической власти:

[3]. Господарь должен быть хозяином доходов страны:

[4]. Здесь выражается теория авторитарного господства в противовес совместному управлению с боярами. В эту эпоху бояре уже не добиваются иммунитета для своих владений, а хотят стать сановниками в совете страны. Бояре, согласно Поучениям, говорят господарю:

[5] (Эти отрывки являются частью советов относительно назначения господарем на посты сановников-управителей).

 

 

1. Славянский текст в Cronicile slavo-romîne, стр. 215—316; румынская версия : Învăţăturile lui Neagoe Vodă (Basarab) către fiul său Teodosie, cu o prefaţă de N. Iorga, Vălenii de Munte, 1910; греческая версия: Învăţăturile lui Neagoe: Basarab, versiunea grecească, ediţie şi traducere în limba romînă de V. Grecu, Bucureşti, 1942.

 

2. В «Romanoslavica», VIII, опубликованы три статьи, в которых излагаются различный мнения исследователей относительно автора и времени написания этого сочинения.

 

3. Cronicile slavo-romîne, стр. 230.

 

4. Там же, стр. 236,

 

5. Там же, стр. 230.

 

285

 

 

Что касается проблемы централизации политической власти, Поучения содержат некоторые поистине неожиданные идеи, которые подчеркивают враждебную позицию писателя по отношению к великому боярству. Автор утверждает, что господарь должен в первую очередь поддерживать своих служителей, т. е. вооруженных слуг, наемников и придворных:

[1] следовательно наемники — основа воеводской власти — ставятся выше монастырей, ибо господарь прежде всего нуждается в военной поддержке этих сил, не зависящих от бояр. Больше того, в борьбе против крупных феодалов господарь может найти поддержку среди угнетенных классов, среди крестьян. Писатель напоминает господарям, что их имущество и власть проистекают из труда крестьян и из налогов, уплачиваемых ими. Следующие слова представляют большой интерес для понимания политической доктрины управления, базирующегося не на крупных феодалах, а на других силах:

[2]. Как видно из вышесказанного, славянская литература у румын была классовой литературой, которая своим идейным содержанием отражала изменения, происходившие в среде феодального класса — от феодальной раздробленности к централизованному монархическому государству и затем к дворянскому режиму.

 

По ставится вопрос о том, не находит ли отражение в этой славяно-румынской литературе и борьба эксплуатируемых классов против господствующих классов? Ввиду классового характера книжнославянского языка у румын и того факта, что знали этот язык в большинстве случаев лишь бояре и духовенство, нельзя ожидать, чтобы чаяния порабощенных нашли отклик в произведениях, написанных по-славянски. Подобные чаяния встречаются в устном народном творчестве на румынском языке, но этой литературой, значительно более богатой, чем славяно-румынская, мы здесь не будем заниматься. Все же можно допустить, что на протяжении веков могли устанавливаться кое-какие более узкие контакты между народом и славянской литературой господствующих классов. В городах значительное число богатых горожан, в особенности купцы, были вынуждены изучать книжнославянский язык, чтобы поддерживать связь с государственной властью, а в селах некоторое число священников и писцов-служащих также понимали книжнославянский язык. Издавна в румынских селах известны «посиделки», во время которых грамотные люди рассказывали крестьянам легенды, анекдоты, нравоучительные истории, вычитанные ими из рукописей, которые попадали в их руки.

 

Так объясняется распространение в народе славянских легенд, составляющих так называемую «апокрифическую литературу» или

 

 

1. Там же, стр. 248.

 

2. Там же, стр. 248.

 

286

 

 

«народные книги». Эти произведения — повествования о персонажах из Ветхого и Нового Завета, приписывающие им слова и действия, отличающиеся от слов и действий, признанных церковью на основе «священного писания», были переведены на румынский язык уже в XVI веке и пользовались широким распространением» [1]. Но до сих пор не были изучены народные книги на книжнославянском языке, которые переписывались и читались в румынских землях, начиная с XV века; они являются частью славяно-румынской литературы. Поскольку эти апокрифические произведения были отвергнуты правителями церкви и боярами, имевшими богословскую культуру и поддерживавшими тесные связи с высшим духовенством, можно заключить, что лишь горожане и сельская интеллигенция, о которых мы говорили выше, были читателями и распространителями этих апокрифических текстов, написанных по-славянски (неграмотные приобщались к ним устным путем).

 

Апокрифическая литература означает не только отклонение, противопоставление феодальной церковной доктрине, но в ее состав входят и книги еретические, принадлежащие религиозным течениям, враждебным феодальному строю. В особенности богомильство, болгарская «ересь», восставшая против господства высших светских и духовных лиц, нашла широкий отклик в славяно-румынской литературе. Нет необходимости в этой работе, посвященной истории литературы, заниматься изучением проникновения богомильства в румынские земли. Мы ограничимся лишь замечанием, что целый ряд богомильских, «апокрифических книг» нашел свое место в славянорумынской литературе, как например: Видение пророка Исайи, переписанное в 1448 г. молдавским писцом Гаврилом [2] или Тайная книга Еноха, известная своим богомильским характером, переписанная как в Молдавии, так и в Валахии тоже в XV веке [3]. Распространение у румын богомильских книг наряду с другими произведениями апокрифической литературы на книжнославянском языке (Таможни воздуха, Апокрифическое евангелие Никодима, Легенда Афродициана, Откровение Авраама и многие другие), которые переписывались во всех трех румынских княжествах и вошли в устную народную литературу, является доказательством того, что славяно-румынская литература, хотя и косвенным путем, при посредстве сельских повествователей, проникла в широкие слои населения. Но оригинальные произведения, церковные книги и государственные акты сохранили свой классовый характер, о котором мы говорили выше.

 

 

III

 

Замена книжнославянского языка в румынских землях автохтонным, румынским народным языком, была продолжительным процессом, начавшимся в конце XV века, когда появились марамурешские

 

 

1. Ср. N. CARTOJAN, Cărţile populare în literatura romînească. I—II, Bucureşti, 1929—1938.

 

2. ИОРДАН ИВАНОВ, Богомилски книги к легенды, София, 1025, стр. 131.

 

3. Там же, стр. 164, и славянская рукопись Библиотеки Академии РНР № 552.

 

287

 

 

переводы, и продолжавшимся до конца XVII века [1]. Этот длительный промежуток времени, а также весь XVIII век, включаются в историю Румынии в период феодального строя. Замена классового языка языком народа происходит, таким образом, в рамках феодального общества и обязан ряду социальных изменений того времени. Улучшение во второй половине XVI века и постепенно на протяжении всего последующего века экономического положения нового боярства, торговавшего зерном, которое не знало и не хотело сохранять традиции старого боярства, затем медленное, но не прекращавшееся развитие городских слоев, которые для своих торговых операций нуждались в понятном и легко используемом орудии общения, каким являлся родной язык, и, наконец, выдвижение элементов, вышедших из народной среды значительно способствовали замене книжнославянского языка румынским во всех областях общественной жизни, то есть в богослужении, в государственных документах и в литературе. Начало письменности на румынском языке явилось результатом приобщения простого народа к культуре, а также отказа от определенной традиции. Некоторые духовные лица, крупные бояре, близкие воеводскому двору, продолжали оставаться связанными со славянской культурой. Димитрий Кантемир, великий гуманист европейского масштаба, знал книжнославянский язык и в долгие зимние вечера по просьбе своего отца переводил ему со славянского текста Беседы Иоана Златоуста [2].

 

Но ученые того времени, как и политические и церковные правители, не могли не признавать права народа на культуру, которая для него могла быть лишь на румынском языке. Православная церковь не воспротивилась написанию литургических книг на народном языке, поскольку в ее распоряжении не было ни одного епископского или синодального постановления против употребления румынского языка в церкви. В Трансильвании саксы-лютераны и венгры-кальвинисты поддерживали и рекомендовали замену книжнославянского языка в церкви румынским языком, начавшуюся по инициативе мелких румынских дворян из Марамуреша, затем по предложению румынских горожан из различных муниципальных центров, в особенности из Брашова.

 

Нет необходимости, конечно, излагать здесь процесс постепенного вытеснения книжнославянского румынским языком. Мы ограничимся лишь анализом главных этапов этого исторического явления для того, чтобы затем сделать выводы относительно конечного этапа славяно-румынской литературы.

 

В последние годы XV и в начале XVI в. в Марамуреше, где мелкое дворянство боролось за сохранение автономии феодальной церкви, которая вместе со своими владениями зависела от этого дворянства, появились первые переводы церковных книг на румынском языке на марамурешском диалекте (Шкеянская Псалтыръ, Воронецкий кодекс, Воронецкая Псалтырь, Псалтырь Хурмузаки). В XVI в. движение за употребление

 

 

1. P. P. PANAITESCU, Începuturile scrisului în limba romînă, «Studii şi materiale de istorie medie», IV, 1960, стр. 117—198.

 

2. D. CANTEMIR, Vita Constantini Cantemiri, ed. N. Iorga, Bucureşti, 1923, стр. 68.

 

288

 

 

румынского языка как и церкви, так и в государственных и частных документах охватывает все три румынские княжества. Во второй половине этого века румынская письменность распространяется при помощи печати. В Брашове, торговом центре, расположенном на перекрестке трех румынских княжеств, были собраны румынские рукописи из всех областей, и начата работа по печатанию их на народном языке в типографии, возглавляемой диаконом Кореси.

 

На третьем этапе, в XVII веке, на румынском языке начали писать хроники, документы, исходящие из воеводских канцелярий, законы и богослужебные книги. Перевод литургии и всей Библии на румынский язык в конце XVII века означает окончательную победу румынского языка как официального и литературного.

 

Сообщения инициаторов и покровителей перевода славянских книг на румынский язык не оставляют никакого сомнения относительно классового характера церковнославянского языка, в то время находящегося уже в упадке в румынских землях, а также относительно народного характера движении в пользу перевода славянских книг на румынский язык.

 

В предусловие румынского Октоиха, переписанного дьяконом Опря в Брашове в 1559—1560 гг., можно читать следующее:

 

«Слово божие должно быть понятно юношам (т. е. ученикам школ — П. П.), но как они будут его понимать, когда его изучают на чужом языке, никому не понятном. Сербский (книжнославянский — П.П.) и латинский языки должны знать лишь книжники, будь то священник, учитель или писец, а простой люд не нуждается в знании этих языков» [1].

 

Отсюда вытекает, что славянский язык у румын носил книжный характер, его ставили рядом с латинским; здесь же высказывается мысль о том, что употребление письменного румынского языка связано с низшими, не привилегированными классами.

 

Также во втором Поучительном евангелии Кореси 1581 г. необходимость перевода книги объясняется тем, «чтобы простые люди могли се легче читать и понимать» [2]. В XVII веке в предисловии к Учительскому евангелию Варлаама (Яссы, 1643 г.) дастся характеристика книжнославянского языка как классового, а также указывается на народный характер движения в пользу румынского письменного языка: ученые «были обязаны приблизить священное писание к народу, чтобы оно было ему понятным» [3]. В письме молдавского господаря Георгия Дука, адресованном украинской общине г. Львова в 1671 г. с просьбой напечатать псалтырь и поучительное евангелие на румынском языке, эта инициатива объясняется тем, «чтобы понял скорее простой народ, который не знает книжнославянского языка» [4].

 

 

1. N. SULICA, Cea mai veche şcoală romînească, «Omagiu lui C. Kiriţescu», Bucureşti, 1937, стр. 14—15.

 

2. DIACONUL CORESI, Cartea cu învăţătură, ed. S. Puşcariu şi Al. Procopovici, Bucureşti, 1914, стр. 6.

 

3. I. BIANU şi N. HODOŞ, Bibliografia romînească veche, I, стр. 140.

 

4. HURMUZACHI, Documente, Supliment, 11—3, стр. 84.

 

289

 

 

Из всех вышеуказанных утверждений, связанных с созданием и печатанием книг на румынском языке, вытекает, что книжнославянский язык рассматривался как язык ученых людей, в то время как все другие читали только по-румынски. Книжнославянский язык — это классовый язык в том смысле, что он изучался придворными людьми и духовенством и не был родным языком, а культурной речью господствующего класса, который в течение многих веков монополизировал просвещение.

 

Но возникает вопрос: почему удовлетворение культурных нужд народных масс рассматривается как долг его правителей лишь в XVI веке, а не в предыдущие века, когда существовало аналогичное положение вещей и когда при всем этом нужда в просвещении подданных и бедноты не занимала господствующий класс? Совершенно ясно, что забота о распространении просвещения среди народа является делом гуманистов. Румынские гуманисты не были и не могли быть покровителями и защитниками средневекового книжнославянского языка и, разумеется, не могли поощрять распространение латинского языка в странах с православным населением; вот почему они ограничивались выявлением классового характера румынского языка и признавали его культурным языком.

 

Гуманисты, выразители прогрессивной политики, боролись за распространение просвещения среди безграмотных , но это гуманистическое течение в румынском обществе распространилось лишь в связи с усилением роли мелкого дворянства и горожан в румынских землях в XVI—XVII вв. Это социально-историческое объяснение причин устранения книжнославянского языка у румын подтверждает его классовый характер, как языка ученых людей на первом этапе феодального периода.

 

Анализ славяно-румынской литературы привел нас к тому же результату : она являлась классовой по своему содержанию, своим тенденциям, которые отражают те изменения, которые происходили в феодальный период внутри господствующего класса.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]