Россия - Болгария: векторы взаимопонимания. XVIII-XXI вв. Российско-болгарские научные дискуссии

Ритта Гришина (отв. редактор)

 

I. Русские и болгары: представления и стереотипы восприятия друг друга

 

1. Особенности условий общения болгар и русских в Бессарабии в 1820-е годы  (Венедиктов Г. К.)  15

 

2. Научное значение книги Ю. Венелина «Древные и нынешные болгары в политическом, народописном, историческим и религиозном их отношении к россиянам»  (Даскалова Б.)  31

 

3. Первый российский консул в болгарских землях Г.В. Ващенко о местном населении. 1830-е годы  (Медведева О.В.)  36

 

1. Особенности условий общения болгар и русских в Бессарабии в 1820-е годы

Г.И. Венедиктов

(Институт славяноведения РАН)

 

В начале XIX в. в истории Болгарии и России произошли два важные события, которые впервые в новое время привели к непосредственному контакту больших масс населения этих стран. Эти события - русско-турецкая война 1806-1812 гг. и переселение большого числа болгарских семей в пределы Российской империи, именно в Бессарабию, которая вошла в нее согласно Бухарестскому договору 1812 г. Оба эти события тесно взаимосвязаны. Что же касается взаимопознания русского и болгарского народов, то, как это само собой очевидно, в рамках названных событий он проходил в экстремальных условиях для обеих сторон - сначала во время войны на болгарских землях, а потом, по окончании войны, в сложных условиях послевоенного времени на территории Бессарабии, только что присоединенной к России. С началом военных действий русские (точнее - российские) воинские части оказались в городах и селах Болгарии, где в необычных условиях общались с жившими у себя дома, на родной земле крестьянами, ремесленниками, торговцами, для которых русские были не равные им по социальному положению землепашцы или сапожники, скорняки и прочие ремесленники, а пришедшие из далекой Московии люди в военной форме. В Бессарабии было иначе и сложнее. Там болгары в качестве задунайских переселенцев оказались на чужой для них земле, на шторой в новой для себя повседневной жизни они сталкивались уже не столько с русскими военными - солдатами и офицерами (хотя русские воинские части в Бессарабии находились), сколько с русскими чиновниками, в прямом или заочном общении с которыми им предстояло заново устраивать свою жизнь. Но не только в этом заключалась особенность условий общения болгар и русских в Бессарабии во втором десятилетии XIX в. Особенностью было и то, что в эти годы сама русская (российская) администрация в Бессарабии только отлаживала или налаживала деятельность властных структур по управлению новой территорией, которая в силу неизбежных не всегда до конца продуманных решений и обычной чиновничьей бестолковщины и

 

 

16

 

забюрократизированности создавала переселенцам дополнительные трудности в реализации ими установленных для них законом прав и привилегий. Ситуация осложнялась и тем обстоятельством, что переселенцы сталкивались и с сохранявшими здесь силу молдавскими боярами и помещиками, которые имели свои виды на переселенцев. Другими словами, болгарские переселенцы, хотя и оказались в России (Российской империи), в Бессарабии имели общение преимущественно с русскими чиновниками. Общение же с симметричными им по социальному положению русскими крестьянами или ремесленниками здесь во втором десятилетии XIX в. было, надо полагать, минимальным. Не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, отметим только, что в силу указанных экстремальных обстоятельств и вытекавших из них последствий отношение болгар к русским определялось в те годы личным опытом общения с ними в тех именно обстоятельствах. Общего, единого - благоприятного или неблагоприятного - отношения, как нам кажется, тогда не было и не могло быть, потому что мотивация и того и другого отношения в конечном счете определялась тем, как в итоге сложилась судьба болгар вследствие этих обстоятельств. Нужно при этом иметь в виду, что речь здесь идет не о всем болгарском населении, а о той его части, которая этими обстоятельствами была непосредственно охвачена Понятно, что и в то время, без нынешних средств массовой информации, известия о судьбах болгар, захваченных русско-турецкой войной 1806-1812 гг. и переселившихся в Бессарабию, быстро распространялись по стране и способствовали тому или иному представлению о России и русских и их отношению к болгарам.

 

К осени 1818 г., через несколько лет по окончании войны, в Бессарабии оказалось около 27 тысяч задунайских переселенцев - болгар и гагаузов. Для их расселения в Буджаке, южной части Бессарабии, были выделены казенные земли площадью в 557 тысяч десятин. На них планировалось построить 60 новых сел. Закреплению этих переселенцев и освоению ими новых земель Россия придавала большое значение, о чем свидетельствуют принятые высшей властью меры, обеспечивавшие решение этих задач. Специальным указом императора Александра I от 29 декабря 1819 г. были установлены права и привилегии прибывших в Бессарабию задунайских переселенцев. На них распространялись права и привилегии, дарованные иностранным колонистам манифестом Екатерины II от 22 июля 1763 г. и указом Александра I от 20 февраля 1804 г. Переселенцы из Болгарии, таким образом, уравнивались в правах и привилегиях с другими колонистами в Российской империи. Важнейшие из них - безденежное наделение каждой семьи 60 десятинами земли из казенных земель в постоянное пользование без права собственности на нее (60 десятин - это 65 гектаров или 650 декаров), свобода от воинской и гражданской службы, свобода от уплаты казенных податей и других повинностей

 

 

17

 

в льготные годы, право покупки помещичьих земель в собственность, право на владение фабриками, занятие торговлей и ремеслами, запись в гильдии и цехи. Это - общие положения, устанавливавшие правовой статус и имущественные отношения колонистов в Бессарабии.

 

Нужно отметить, что в подготовке положения о статусе задунайских переселенцев в Бессарабии большую роль сыграл главный попечитель колоний в Южной России и полномочный наместник в Бессарабии с 1818 г. генерал-лейтенант от инфантерии Иван Никитич Инзов. Он воспользовался тем обстоятельством, что Александр I в мае 1818 года посетил Новороссийский край «с главною целию личного осмотра и устройства Бессарабии, представлявшейся тогда еще чужестранной провинциею на ее севере и безбрежной пустынею на юге» [1]. Инзов составил доклад Александру I, в котором были «подробно изложены и причины переселения, и настоящая участь задунайских болгар, их права на покровительство Русского двора и те несправедливые притязания, которым подверглись они со стороны молдавских бояр и помещиков» [2]. Направленный 19 марта г. этот доклад Александру I о покровительстве болгарам тех же прав, которыми пользовались уже другие иностранные колонисты, даже и не православные, «имел полный успех» [3].

 

Относительно управления болгарскими переселенцами в Бессарабии специально в указе Александра I от 29 декабря 1819 г. сказано следующее: «Управление сих переселенцев учредить на общих правилах колонистского управления, подчиня их Бессарабской конторе иностранных поселенцев» [4]. В соответствии с этим в данной конторе вводился «один чиновник в звании товарища старшего члена, обязанность коего состоять будет, под руководством конторы, иметь ближайший над поселенцами надзор и должное о них попечение» [5]. По предложению Инзова и, как пишет Скальковский, «всеобщему выбору самих болгар», первым непосредственным попечителем болгарских переселенцев в Бессарабии был «высочайше назначен» ротмистр Ватикиоти, но тот вскоре умер, и на его место 13 марта 1820 г. был «по просьбе самих болгар, высочайше определен» майор Камчатского пехотного полка Малевинский, «которому, следственно, - как пишет Скальковский, - и поручено было приведение в действие всех предположений правительства по водворению болгар» [6]. Во исполнение воли Александра I об обеспечении «ближайшего над поселенцами надзора и должного о них попечения» была разработана и в 1821 г. отпечатана специальная «Инструкция о обязанностях сельских приказов», которой должны были руководствоваться местные органы власти и следовать все переселенцы из Болгарии. Прежде чем перейти к содержанию «Инструкции», следует остановиться на самом издании этого документа.

 

 

18

 

То, что «Инструкция» была издана в 1821 г., в историографии впервые стало известно, по-видимому, из предисловия С. Радулова к опубликованному в 1864 г. в болгарском переводе сборника законов об основании болгарских колоний и управлении. В этом предисловии С. Радулов писал, что.« для руководства сельских приказов собственно болгарских колоний в 1821 г. были изданы инструкции, напечатанные в виде особых книжек на русском, молдавском и болгарском языках, и разосланы по всем приказам в колонии» [7]. С. Радулов названия «Инструкции» здесь не указывает, а самого ее текста в этом сборнике, включающем «высочайшие указы», нет. Очевидно, этим отчасти объясняется то, что интересующая нас здесь «Инструкция» практически оказалась известна лишь библиографам, сообщавшим в описаниях болгарских печатных изданий эпохи Возрождения сведения о ней со слов своих предшественников. Впервые она была отмечена К. Иречеком в вышедшем из печати в 1872 г. его известном библиографическом труде «Книгопис на новобългарската книжнина. 1806-1870» (1872), где о ней под № 226 сказано: «Инструкция об обязанностях сельских приказов, на болгарском и русском языках. Печ. в Кишиневе 1821, по распоряжению генерала И. Инзова» [8]. В изданной несколькими годами позднее «Истории болгар» К. Иречек отметил, что «Инструкция для колонистов была, по приказанию Инзова, напечатана в 1821г. в Кишиневе, главном городе новоприобретенных владений: это было одно из первых произведений новоболгарской печати» [9]. Трудно сказать, держал ли К. Иречек это издание в руках или же приведенные здесь сведения о ней он почерпнул из какого-то другого источника. Тот факт, однако, что в своем описании этого издания он не указывает число страниц в нем, а также то, что, как стало ясно позднее, он приводит не полное название, а только его начальные слова и только на русском языке, без параллельного названия на языке болгарском, заставляет думать, что К. Иречек, первым включивший «Инструкцию» в библиографический перечень болгарских возрожденческих изданий, описывал ее, видимо, все же не de visu, а на основании каких-то других известных ему сведений.

 

После К. Иречека эта «Инструкция» - с прямой отсылкой на труд чешского историографа в одних и с незначительными различиями в описании в других - указывается в авторитетных библиографических справочниках А. Теодорова-Балана (1893; 1909), Н. Начова (1921), В. Погорелова (1923), М. Стоянова (1957-1959). Точное (полное) название «Инструкции» оставалось неизвестным до выхода в свет в 1901 г. 1-го тома «Каталога Одесской городской публичной библиотеки», в 3-м разделе которого под № 1140 оно впервые в литературе было приведено на русском языке - без указания, впрочем, количества страниц, но с важным добавлением (в скобках) составителей «Каталога»: «С переводом на болгарский язык» [10]. Данное добавление, однако,

 

 

19

 

оставляло без ответа два вопроса: 1) каков именно болгарский перевод названия «Инструкции» и 2) как и где был напечатан болгарский перевод всей «Инструкции». Без ответа остались эти вопросы и в опубликованной через три года, в 1904 г., работе С. Потоцкого о генерале И.Н. Инзове, в которой перепечатан полный русский текст «Инструкции». Название документа здесь воспроизведено точно, но в сам текст его внесено множество редакционных (по словам автора - стилистических) поправок [11]. Был ли у Потоцкого свой экземпляр «Инструкции» или же для работы над биографическим очерком об Инзове он воспользовался экземпляром Одесской библиотеки или каким-то другим, нам ничего не известно. Важно же то, что одесский экземпляр «Инструкции» и сейчас существует и, по всей вероятности, это единственный ее экземпляр, сохранившийся до наших дней.

 

Руководствуясь опубликованными данными «Каталога» Одесской библиотеки, в конце 70-х годов и вторично в 1986 г. мы обратились в библиотеку с просьбой прислать по межбиблиотечному абонементу заинтересовавшую нас «Инструкцию о обязанностях сельских приказов». Оказалось, что книжица эта хранится в Одессе в музейном отделе Государственной научной библиотеки им. А.М. Горького, и, надо полагать, ввиду ее особой библиографической ценности как музейного экспоната Библиотека в просьбе нам резонно отказала и вместо оригинала любезно прислала микрофильмированные его страницы. Сделав с микрофильма фотоотпечатки, автор этих строк получил, наконец, в руки достоверные сведения о двуязычном - русско-болгарском - издании «Инструкции о сельских приказах», составленной в 1821 г. для управления и благоустройства болгарских поселений в Бессарабии.

 

«Инструкция» представляет собой небольшую книжицу (брошюру), напечатанную старой (церковной) кириллицей с параллельным текстом на русском и болгарском языках: русский текст (оригинал) - на левых страницах, болгарский (перевод) - на правых страницах разворота. Вот ее название, переданное средствами современных график о русского и болгарского литературных языков (знаки ударения опущены):

 

Инструкция

О обязанностяхъ Сельскихъ Приказовъ, съ пояснение мъ порядка, какъ должны суправляться, и наблюдая за поселянами своей деревни, чего отъ нихь требовать, съ симъ вместе изложены для жителей правила, какь вести себя, и чего придерживаться, для достижения благоустройства и покойной жизни.

 

Инструкция

Заради долгать на Приказете селски сасъ явениять речь, какъ трябова да са оуправя и да варди за своите селяни, какво отъ тяхь трябува да ище, сасъ това заедно е показано правило, какъ да оуправя себе си и защо да са държи да може да достигне добро оустроение и спокойний животъ.

 

 

20

 

Обе страницы имеют одну и ту же пагинацию с буквенными их обозначениями от 1 до 18 (последняя страница болгарского текста пронумерована ошибочно - 19 вместо 18). Объем текста на каждом из языков - около одного печатного листа (примерно 37000 - 38000 знаков). Самому тексту «Инструкции» предшествует подробное оглавление ее статей и параграфов, напечатанное в две колонки на русском и болгарском языках на трех страницах первого и второго не нумерованных разворотов. На правой странице последнего разворота под болгарским текстом и чертой напечатаны следующие важные сведения о времени и месте издания «Инструкции»: «Печатано в Кишиневской Духовной Типографии, в октябре 1821 года». На двух последних страницах внизу вдоль всего разворота, вероятно, рукою писаря (или самого Инзова?) сделана следующая запись: «Киш[инев] Октября 30-го 1821 года. Подленную [так!] подписал Главный Попечитель Колонистов южного края России Генерал Лейтенант Инзов. С подленным верно: Попечитель Задунайских Переселенцев Подполковник Малевинский». Запись скреплена овальной гербовой (с двуглавым орлом) печатью в левом и правом углах разворота. Вторая половина названия города Кишинева оказалось под печатью. Первая цифра даты - 30 октября - на фотоотпечатке просматривается очень слабо: не 20-е ли октября? Очевидно, что такую запись имели все экземпляры «Инструкции», рассылавшиеся в болгарские села, а также, может быть, и те, которые оставались в канцелярии (конторе) иностранных поселенцев.

 

Для истории книгопечатания у болгар немалый интерес представляет вопрос о том, кто был автором болгарского перевода «Инструкции». Понятно, что в самом ее издании фамилия болгарина, первым сделавшего на родной язык перевод трудного русского административно-канцелярского документа, не могла быть указана и ее там нет. В одной из статей, еще до открытия сохранившегося экземпляра «Инструкции», нами было высказано предположение, что этим болгарином, возможно, был Михаил Кифалов (род. в Тетевене в 1783 г.), служивший в 20-е годы XIX в. «переводчиком Верховного совета в Кишиневе» [12]. Никаких аргументов в пользу такого предположения у нас не было 30 лет назад, нет их и сейчас. Можно, однако, с уверенностью утверждать, что перевел «Инструкцию» уроженец Восточной Болгарии или потомок уроженцев этой части Болгарии. Об этом убедительно свидетельствуют широко отраженные в языке перевода характерные особенности восточноболгарского наречия, в частности редукция безударных гласных: млóгу, начéлствуту, буклýкъ, миждý, пóвичи, иднó, силó, сáлянити и др.

 

Рассказанные выше историко-библиографические подробности, касающиеся интересующей нас «Инструкции», можно было бы здесь опустить

 

 

21

 

если бы не три обстоятельства, которые ставят ее в особое положение в истории болгарского книгопечатания и русско-болгарских связей в начале XIX в.

 

Во-первых, «Инструкция» 1821 г. - одно из первых изданий с болгарским печатным текстом, увидевшее свет всего лишь через 15 лет после выхода в 1806 г. «Кириакодромиона» («Недельника») Софрония Врачанското и «Молитвенного крина» неизвестного автора-составителя, положивших начало книгопечатанию у болгар в эпоху Возрождения. Но более важно, пожалуй, то, что в «Инструкции» впервые напечатан значительный по объему текст на народном болгарском языке (с неизбежными - в силу содержания самого документа - иноязычными лексическими заимствованиями и синтаксическими конструкциями). До сих пор в болгарской историографии считается, что первой печатной книгой, написанной на народном болгарском языке, является изданный в 1824 г. «Букварь с различными поучениями» (издавна более известный в литературе как «Рыбный букварь»).

 

Во-вторых, рассматриваемая «Инструкция» - первая изданная в России книжка, содержащая текст на болгарском языке. После нее в последующие десятилетия эпохи Болгарского возрождения книги на болгарском языке печатались и в других городах России - Петербурге, Одессе, Москве, Киеве. Примечательно также, что, обязанная своим появлением на свет необходимости решения неотложных чисто практических административных, хозяйственных и других мер по благоустройству жизни болгарских переселенцев на новых землях Российской империи, «Инструкция» своим содержанием и назначениям резко отличается от изданных до нее болгарских книг, посвященных религиозным и церковно-богослужебным вопросам.

 

В-третьих, болгарский текст «Инструкции» - это первый текст, переведенный с русского литературного языка начала XIX в., представленного здесь канцелярским вариантом бытовавшего в то время его делового стиля. Неизвестный автор этого перевода положил, таким образом, начало одному из важнейших процессов в истории русско-болгарских культурных связей в эпоху Болгарского возрождения, каким стали быстро расширявшиеся переводы русской литературы на болгарский язык.

 

Обсуждаемая здесь «Инструкция» представляет большой интерес и в лингвистическом отношении. Ее болгарский перевод заставляет внести коррективы в сложившиеся в литературе представления о двух важных процессах в истории современного болгарского литературного языка - начале влияния собственно русского (не церковнославянского) литературного языка и начале становления делового стиля.

 

 

22

 

Обнаруженный нами печатный экземпляр «Инструкция о обязанностях сельских приказов» ценен также и тем, что дает теперь в руки исследователям подлинный русский текст оригинала этого документа. Став библиографической редкостью, «затерянный» в фондах Одесской библиотеки единственный экземпляр его оказался вне поля зрения исследователей нашего времени и потому ими не востребованным. В редких, известных нам, случаях обращения к «Инструкции» они опираются на ее текст, переизданный С. Потоцким [13], который опубликовал его со множеством редакционных (по его словам - стилистических) поправок. Сам С. Потоцкий необходимость публикации текста оригинала с его правкой объяснял так: «Ввиду неудовлетворительности языка Инзовской “Инструкции” я нашел нужным подвергнуть ее подлинный текст стилистической выправке, заменяя в некоторых случаях неудачные слова более подходящими к смыслу речи словами и переделывая неправильно построенные и чрезвычайно громоздкие обороты речи синтаксически простыми и грамотнее составленными выражениями. Но, излагая “Инструкцию” во многих местах более простым, чем она написана, языком, я тем не менее оберегался нарушить ее общий тон и вместе с тем не решался далеко отступать от свойственного ей стиля» [14]. Потоцкий правильно характеризует особенности «инзовского» языка «Инструкции», однако в некоторых случаях, вопреки своему стремлению не отступать далеко от стиля подлинного текста, он допускает ощутимые отклонения не только стилистического, но и собственно содержательного характера. Один пример. Параграф «Правила о разделе земли в селении» в оригинале начинается словами: «Полями друг друга не обижать, а делить безобидно одному против другого» [15]. Это важное положение «Инструкции», довольно туманно устанавливающее порядок распределения земли между поселенцами, С. Потоцкий передает так: «Распределением полей друг друга не обижать, а делить землю равномерно и добросовестно» [16]. Предложенная им версия, хотя она как будто и более вразумительна, все же заметно отличается от текста оригинала; срв.: «делить [землю] безобидно одному против другого» в оригинале и «делить землю равномерно и добросовестно» у Потоцкого. В такой версии - со ссылкой на публикацию С. Потоцкого - она и вошла в цитируемую монографию И.И. Мещерюка [17].

 

Обсуждаемая здесь «Инструкция» была подготовлена, надо полагать в Бессарабской конторе иностранных поселенцев, которой, как уже отмечено выше, согласно указу Александра I от 29 декабря 1819 г. «на общих правилах колонистского управления» было поручено управление и болгарскими переселенцами. Очевидно, что идея составления «Инструкции исходила от генерала И.Н. Инзова - главного попечителя колонистов

 

 

23

 

Южного края России. Однако непосредственная роль его в появлении этого документа в существующей литературе представляется по-разному. Согласно К. Иречеку «Инструкция» была напечатана «по распоряжению» [18], «по приказанию» Инзова [19]. Естественно, что такой документ не мог быть напечатан без распоряжения (приказания) главного попечителя колонистов, но был ли он и составителем (одним из составителей) текста этого документа, из слов К. Иречека не ясно. Совершенно определенно об авторстве Инзова впервые, насколько нам известно, сообщил С. Потоцкий. В краткой «Заметке», предваряющей публикуемый им текст «Инструкции», он дважды называет ее «составленною Инзовым», а в другом месте, приведя ее полное название, он указывает: «Составлена И.Н. Инзовым» [20]. Автором (составителем) ее считает и П.Д. Драганов, который в справочно-библиографической статье об Инзове в перечне его работ и писем приводит и это издание: «Инструкция для болгарских колонистов, водворяемых в Бессарабии (1821), переведенная на языки молдавский и болгарский. Кишинев» [21]. Таково же мнение и И.И. Мещерюка, который в работе начала 70-х годов прошлого века говорит о «специальной инструкции, составленной им (Инзовым. - Г.В.) в 1821 г.», указывает, что инструкция эта «составлена И. Инзовым», называет ее «инструкцией Инзова», «особой инструкцией Инзова» [22]. Таково же мнение и автора этих строк, высказанное в конце 70-х годов [23]. Строго говоря, такая точка зрения не имеет документального подтверждения, она базируется скорее на простой посылке, что столь ответственный документ мог составить только главный попечитель колонистов Южного края России, т. е. генерал Инзов. Нет, однако, никаких сомнений в том, что без его личного участия в самом составлении «Инструкции» этот документ не мог быть подготовлен. «Инструкция» составлялась под его руководством и наблюдением; наверное, он был по крайней мере соавтором ее текста и, называя вещи современным языком, ее ответственным редактором. Как высокопоставленный чиновник, призванный организовать и обеспечить устройство жизни задунайских переселенцев на новых землях Российской империи, и как человек, принявший близко к сердцу нелегкую судьбу православных собратьев, покинувших родные земли, генерал Инзов не мог целиком доверить другому лицу или другим лицам составление столь важного документа. В самой «Инструкции» указание на авторство Инзова, подтвердившего, как сказано выше, ее подлинность в записи на обеих страницах последнего разворота, можно увидеть, наверное, в цитируемом ниже его обращении к жителям болгарских сел, в котором сказано, что он «объяснил» им в «Инструкции» их правила и распорядился послать в каждое село по одному ее экземпляру.

 

 

24

 

Обратимся теперь к содержанию «Инструкции».

 

В преамбуле «Инструкции» подписавший ее генерал Инзов, обращаясь к задунайским переселенцам, пишет:

 

«Вы получили все, чего желали, а затем долг ваш ныне состоит в том паче всего, чтоб, принося ежеминутно благодарение всещедрому Богу и Великому Государю, стараться сколь можете более искоренять всякое зло и приучать себя безупорно принимать тот порядок, которой требуется ныне от вас, дабы вы, вникнув в оной, могли навсегда утвердить между собою согласие и тишину как в обществах, так и семействах ваших и радением ко всему доброму, не на словах, на деле показать себя достойными Царских милостей»

 

(с. 1; здесь и ниже фрагменты «Инструкции» передаются средствами современной русской графики с сохранением грамматических и лексических особенностей текста). И далее следует объяснение необходимости в изложенных в ней правилах, руководствуясь которыми переселенцы смогут благоустроить свою жизнь на обретенных ими в Бессарабии землях.

 

«Как же многие среди вас, - продолжает Инзов, - не знают еще настоящего пути к достижению до благоустройства и того порядка, каковой должен быть в кругу вашем, то для руководства Сельского Приказа и собственно каждого из Колонистов Задунайских переселенцев, сим (т. е. «Инструкцией». - Г.В.) поясняются все правила» (с. 1).

 

Очень любопытно более пространное разъяснение необходимости этого документа, которое Инзов дает в другом месте после изложения правил, которым должны следовать сельские приказы и жители сел.

 

«Объяснив вам здесь, - пишет Инзов, - многие правила, чрез кои наиболее обрящете спокойствие в кругу вашем и дойдете до цели настоящего благоустройства, естьли прийметесь во всем оным следовать неукоснительно, я предписал вместе с сим Попечителю вашему Господину Майору Малевинскому роздал. Инструкции сии каждому селению по одному экземпляру, с тем, чтобы оная была сколь можно чаще читана в громаде, дабы всяк из поселян, худой или доброй, узнав сам лично о правилах, что от каждого требуется, не мог отговорится неведением, благоразумнейшие же, познав настоящую из того пользу, на каждом шагу могли научить слабейшего в понятиях от себя, остаюсь в надежде, что вы, как народ доброй, честной и пещийся о благе своем, и вместе с тем желающий оправдать благость Монарха (т. е. Александра I. - Г.В.), вам оказанную, будете покорны правилам и исполните все в возможной точности» (с. 15).

 

 

Приведенные фрагменты «Инструкции» ясно показывают, что генерал Инзов, главный попечитель колоний в Южной России и полномочный наместник в Бессарабии, составитель (один из составителей) этого документа, с одной стороны, проявляет подлинную заботу о переселенцах, благоустройстве

 

 

25

 

их жизни в новых условиях, с другой же стороны, довольно жестко требует неукоснительного соблюдения ими правил «Инструкции» как залога их благополучия.

 

Правила, которым должны были следовать в своей деятельности сельские приказы (органы местной власти) и жители болгарских сел, сформулированы в «Инструкции» в 16 статьях (главах). Вот перечень их заглавий, который дает общее представление о ее структуре и основных проблемах административного управления и благоустройства сел, которые, по мнению Инзова, должны были они решать совместными усилиями:

 

«Обязанность поселян, яко християн, ко храму Божию»,

«О правилах, относящихся к благонравию поселян»,

«О выборе сельских старшин и о обязанностях поселян к оным»,

«О сельском приказе и его обязанностях»,

«О разборе дел между поселянами и о запрещении самоуправий»,

«О наблюдении сельскими старшинами за поведением поселян и их хозяйственными занятиями»,

«О присмотре за чистотою в селениях и опрятностью в домах»,

«О нетерпении в селении вредных толкователей и подговорщиков»,

«О искоренении бродяжества и отлучек без письменных видов»,

«От кого получать письменные виды»,

«Как нанимать и отпускать наемных работников»,

«О займах, контрактах и прочих письменных сделках, как заключать оные»,

«О долгах и долговых расчетах»,

«Правила о разделе земель в селении»,

«О штрафах, каким подвергать провинившихся»,

«О внутренних устройствах в селениях, каковые имеют быть введены».

 

Остановимся теперь кратко на сельских приказах, на которые «Инструкцией» возлагался широкий круг полномочий и обязанностей по административному управлению, поддержанию в селах порядка, организации хозяйственной жизни поселян.

 

Как сказано в начале статьи, главным попечителем колоний в Южной России и полномочным наместником в Бессарабии с 1818 г. был генераллейтенант от инфантерии Н.И. Инзов. Высшим органом управления всеми болгарскими поселениями в Бессарабии, согласно указу Александра I, была Бессарабская контора иностранных поселенцев. В рамках этого учреждения назначался один чиновник, обязанностью которого было осуществление под руководством конторы «ближайшего надзора» над болгарскими поселенцами и должного о них попечения. Первым попечителем болгарских переселенцев был (очень короткое время) ротмистр Ватикиоти, а после него с 13 марта 1820 г. их попечителем стал майор Камчатского пехотного полка Малевинский, заверивший в конце октября 1821 г. подлинность напечатанной «Инструкции» уже в чине подполковника. Это было верхнее звено в трехзвенной структуре административного управления болгарскими поселениями. Сложная и ответственная работа этого звена

 

 

26

 

по организации управления и практической реализации предписаний «Инструкции» по благоустройству создаваемых болгарских поселений выпала на долю их попечителя Малевинского.

 

Среднее звено управления болгарскими поселениями составляли окружные приказы, которых было четыре - по числу административных округов в Буджаке (в Южной Бессарабии), где создавались болгарские поселения. Во главе этих приказов стояли сельские старшины. Функции и полномочия окружных приказов в «Инструкции» отдельно не прописаны, а из того, что в ней об этом говорится, можно заключить, что они надзирали за деятельностью местных сельских приказов, решали более важные вопросы, не входившие в компетенцию сельских приказов, и др.

 

Нижнее звено административного управления - сельские приказы - были тем органом власти, на которые возлагались обеспечение общественного порядка в селах и их благоустройство, жесткий надзор за соблюдением всеми жителями сел предписанных «Инструкцией» правил в семейных и общественных отношениях, в хозяйственной деятельности. Можно сказать, что сельский приказ назначался ответственным за все, что происходило в селе. Согласно «Инструкции», он представлял собой выборный орган местной власти. Состоял он из четырех должностных лиц - одного выборного (так называлась должность), который был главным среди них, и двух старост, которые (все трое) избирались жителями села, и сельского писаря. Обращаясь к поселянам, «Инструкция» провозглашает:

 

«Вам предоставлено по узаконениям право избирать себя в сельские начальники, выборного и двух старост, с предварением, дабы выбор сей учинили из честнейших и благоразумнейших людей, отличнейших в хозяйстве и особенно сведущих во всех хозяйственных упражнениях и обзаведениях, как то: в хлебопашестве, скотоводстве, садоводстве и прочих заведениях, дабы могли они несмыслящему подать доброй совет и научить в том, чего таковые не знают, ибо в то время, в которое они будут занимать места сии, будут составлять начальство над вами в селении» (с. 4).

 

Сельский писарь не избирался, а назначался по найму из числа грамотных жителей села. Он был «исполнитель токмо дел, производимых по распоряжению сих избранных (т. е. выборного и двух старост. - Г.В.), но за исправность предписанною порядка и выполнение в сходство предписаний начальства ответствует яко грамотный» (Там же). Выборный, старосты и писарь «обязаны выслушивать все происходящие дела и споры, ссоры между жителями происходящие, разбирать их и по мере справедливости решить, мирить добровольными сделками, определяя обиженным вознаграждение от стороны виновных, или с определением наказаний и штрафований, каковые должны определяться приказом вместе с согласием громады» (Там же).

 

 

27

 

«Инструкция» представляет собой своего рода свод разнообразных правил, нацеленных на достижение благоустройства и обеспечение спокойной жизни болгарских поселенцев, и сельским приказам надлежало следить за их исполнением поселенцами и этому способствовать. Правила эти, как видно и из приведенного выше перечня статей «Инструкции», относятся к разным сферам жизни: хозяйственная деятельность, семья, отношения с односельчанами и др.

 

Иллюстрацией стремления властей обеспечить справедливое - в интересах поселенцев - решение стоявших перед властями задач могут служить многие правила и советы «Инструкции», касающиеся организации и ведения хозяйственной деятельности в болгарских селах. Таковы устанавливаемые ею правила раздела земель в селах, правила заключения поселенцами сделок о займах и контрактах, о долгах и долговых расчетах, правила найма и отпуска наемных работников и др.. Понятно, что поселенцам важно было знать, как им следует поступать в этих и других случаях, чтобы не оказаться обманутыми, не понести имущественный и иной урон. В «Инструкции» даются и совсем конкретные советы, например, не запродавать весной на корню ожидаемый осенью урожай, чтобы не оказаться в убытке; «Инструкция» призывает поселенцев искоренять пьянство, не творить саморасправ и не устраивать драк; не отбирать насильно имущество у других лиц и др.; она дает много конкретных советов, какими полезными делами следует поселенцам заниматься, например, непременно сажать деревья возле домов, на заливаемых половодьем землях сажать быстро растущие ракитник и тополь, блюсти чистоту и опрятность в доме. Есть и советы уважать престарелых, быть уважительным к священникам, слушать советы благоразумнейших старцев. «Инструкция» призывает богатых быть снисходительными к бедным и к тем, кто оказался в долгах. И многое другое. Это - с одной стороны.

 

С другой стороны, в «Инструкции» содержится много жестких правил и требований, которые все поселенцы должны были неукоснительно соблюдать и за нарушение которых они должны были нести ответственность в виде разного рода наказаний. Так, поселенцам строго запрещалось покидать свои села без специального на то разрешения сельских приказов и без обязательного в таких случаях билета - документа на право передвижения по территории данного округа и за его пределами; преследовалось бродяжничество; категорически запрещалось выделение или отделение кого-либо из родственников (например, сыновей или братьев) из семьи; поселенцы не имели права заключать какие-либо письменные сделки без ведома начальства; не допускалось создание в селах каких-либо «партий», которые считались «главными нарушителями внутреннего спокойствия, порядка и

 

 

28

 

благоустройства»; не допускалось проживание в селах «толкователей» и «подговорщиков», т. е. разного рода смутьянов, которые бы действовали «в противную сторону правил или узаконений», чинили бы «какие-либо беззаконные поступки или вредные предприятия»; осуждались «буйственные и прочие проступки» молодых людей, равно как и неблагопристойное их поведение «относительно не позволительных связей с женщинами и девицами»; порицается несоблюдение поселенцами обязанностей к церкви, неуважительное отношение к священникам; и многое другое, что, с точки зрения властей, считалось помехой в благоустройстве болгарских поселенцев в Бессарабии.

 

За несоблюдение предписываемых «Инструкцией» правил и требований нарушители подвергались различным наказаниям. Этой стороне жизни поселенцев в ней уделяется большое внимание. Специальную статью «О штрафах, каким подвергать провинившихся» (с. 15-17) Н.И. Инзов начинает с априорного положения о непременном наличии в селах незаконопослушных жителей: «Но как среди вас, как обыкновенно бывает в многочисленном сословии народа, найдутся люди беспокойные и упрямые в выполнении правил и, следовательно, будут подлежать наказанию и оштрафованию, а потому нужным считаю пояснить о штрафах и наказаниях, каковые должны быть введены для укрощения виновных и порочных, то есть тех, кои налагать предоставляется сельскому приказу обще с ведома громады и разрешения окружных старшин» (с. 15-16). Следить за соблюдением поселенцами правил и карать нарушителей этих правил было, согласно «Инструкции», первейшей обязанностью сельских приказов. Они должны были вести подробнейший учет всех совершенных в селах нарушений и с подробным их описанием доносить по начальству - в окружные приказы и выше - попечителю. В случае легких нарушений сельский приказ ограничивался увещеванием провинившихся. Более серьезные нарушения карались денежными штрафами, а при повторном нарушении - денежными штрафами и общественными работами в селе от двух до десяти дней. Провинившиеся в третий раз подвергались телесному наказанию, «мера коего определяется сельским приказом купно с громадою и с утверждения старшины округа; наказание таковым производится в виду собранной громады» (с. 16). Очевидно, трижды нарушившие правила подвергались публичной порке с назначенной «мерой», т. е. числом ударов розгами (плетью ?). Но самым тяжелым для провинившихся поселенцев наказанием было, видимо, лишение их колонистского звания, влекшее за собой лишение ими прав и привилегий, установленных законом для колонистов Южного края России.

 

 

29

 

Из сказанного видно, что реализация болгарскими переселенцами в Бессарабии дарованных Александром I прав и привилегий обеспечивалась «Инструкцией о обязанностях сельских приказов». Как эта «Инструкция» была встречена жителями болгарских сел, как она реально прилагалась в административном управлении этими селами и их благоустройстве, насколько эффективными и результативными оказались ее предписания, это - тема отдельного специального исследования. Можно, очевидно, предположить, что жесткий надзор властей, включая и местной власти в лице избираемых сельских приказов, за жизнью поселенцев и требования неукоснительного соблюдения ими правил «Инструкции» могли стать одной из причин того, что немалое число переселенцев вскоре покинуло Бессарабию: одни вернулись в родные края, в Болгарию, другие через Прут ушли в Молдову, а оттуда в Валахию, в том числе и в Бухарест. Настоящей статьей мы хотим обратить внимание исследователей, прежде всего историков и языковедов, на сохранившийся редчайший (может быть, единственный) экземпляр изданной в 1821 г. в Кишиневе русско-болгарской «Инструкции о обязанностях сельских приказов», которая, как нам кажется, дает интересный материал для изучения первого в истории Болгарии и России непосредственного контакта значительных масс болгарского и русского (российского) народов в экстремальных условиях.

 

В заключение отметим, что рассматриваемая здесь «Инструкция о обязанностях сельских приказов» была переведена не только на болгарский язык, но и на молдавский. О том, что был и молдавский перевод «Инструкции», отметил еще С. Радулов в 1864 г., а в начале XX в. П.Д. Драганов. С. Потоцкий писал, что она была переведена «на болгарский язык для болгарских переселенцев и на молдавский язык для молдавских поселенцев» [24]. Из слов Потоцкого следует, что «Инструкция», специально составленная для управления болгарскими селами, которую должны были знать болгарские переселенцы и ею руководствоваться, была переведена и на молдавский язык «для молдавских поселенцев». Если это действительно так, то смысл перевода этой «Инструкции» для последних заключался, видимо, в том, чтобы местное население, молдаване, и местные молдавские власти были осведомлены об указанных в ней правах и обязанностях болгарских переселенцев в Бессарабии и административной деятельности их сельских приказов. Экземпляр «Инструкции» с текстом на молдавском языке отмечен в упоминаемом в начале статьи «Каталоге Одесской городской публичной библиотеки», где он предшествует описанию рассмотренного здесь экземпляра с русским и болгарским текстами [25].

 

 

30

 

            Примечания

 

1. Скальковский А. Болгарские колонии в Бессарабии и Новороссийском крае. Одесса, 1848, с. 18.

 

2. Там же. С. 18-19.

 

3. Там же.

 

4. Цит. по: Скальковский А. Указ. соч. С. 24.

 

5. Там же.

 

6. Там же. С. 25.

 

7. Радулов С. Предисловие // Постановления за българските колонии в височайши хрисовули за тяхното основание и подтверждение. Болград, 1864. С. III.

 

8. Иречек К. Книгопис на новобългарската книжнина. 1806-1870. Виена, 1872. С. 25.

 

9. Иречек К. История болгар. Одесса, 1878. С. 677, сноска 2.

 

10. Каталог Одесской городской публичной библиотеки. Т. 1. Одесса, 1901. С. 111. № 1140.

 

11. Потоцкий С. Инзов Иван Никитич, генерал от инфантерии, главный попечитель и председатель попечительного комитета об иностранных поселениях южного края России. Биографический очерк. Бендеры, 1904. С. 98-122.

 

12. Венедиктов Г.К. Вопросы нормализации болгарского литературного языка в начале XIX в. // Славянское и балканское языкознание. История литературных языков и письменность. М., 1979. С. 253.

 

13. Показательна в этом отношении монография И.И. Мещерюка «Социально-экономическое развитие болгарских и гагаузских сел в Южной Бессарабии (1808-1856)» (Кишинев, 1971), в которой «Инструкция» упоминается и цитируется со ссылкой на работу С. Потоцкого.

 

14. Потоцкий С. Указ. соч. С. 98.

 

15. Там же. С. 14.

 

16. Там же. С. 115.

 

17. Мещерюк И.И. Указ. соч. С. 121.

 

18. Иречек К. Книгопис на новобългарската книжнина... С. 26.

 

19. Иречек К. История болгар... С. 677.

 

20. Потоцкий С. Указ. соч. С. 98, 122.

 

21. Драганов П.Д. Bessarabiana. Кишинев, 1911. С. 26.

 

22. Мещерюк И.И. Указ. соч. С. 307, 315, 318.

 

23. Венедиктов Г.К. Указ. соч. С. 254.

 

24. Потоцкий С. Указ. соч. С. 98.

 

25. Каталог Одесской городской публичной библиотеки... С. 111. № 1139.

 

 

31

 

2. Научное значение книги Ю. Венелина «Древные и нынешные болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам» [*]

Б. Даскалова

(Московский государственный университет)

 

 

Современным историкам хорошо известно, что когда известный славист профессор Московского университета Михаил Погодин решил опубликовать «записки» Юрия Венелина в книге «Древные и нынешные болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам» в российской исторической науке того времени сведения о прошлом болгарского народа были крайне скудными. Теория происхождения болгар, изложенная Венелиным в данной книге, впервые в европейской историографии эмоционально и однозначно обосновывала славянский характер болгарского народа. На суждения автора о кровном одноплеменном родстве русских и болгар сильное влияние оказало стремление явить общественности свою убежденность в славном прошлом славянских народов и их заметном месте в политической и культурной истории Европы.

 

Горячая защита Венелиным болгарского народа как творца классической древности славянской культуры и смелые идеи о его славянском происхождении не были встречены однозначно доброжелательно в российской науке. Известна полемика Полевого и Качановского с Погодиным по этому поводу [2]. Но все же после появления публикации Венелина представление о болгарах как о славянах мало-помалу начало распространяться в русском обществе, что, в свою очередь, позднее подтолкнуло многих журналистов, университетских преподавателей и общественных деятелей к более активному изучению южного славянства и конкретно болгар. Российское славяноведение проявило значительный научный интерес к

 

 

*. Перевела Т.В. Волокитина

 

 

32

 

исследованию болгарской истории, фольклора, грамматики болгарского языка. В этом плане показательна научная деятельность П. Кэппена, М. Погодина, О. Бодянского, Н. Мурзакевича, В. Григоровича и многих других авторитетных русских общественных деятелей и ученых [3].

 

Но теория Венелина о «братском славянском» болгарском народе сыграла огромную роль и в истории болгарского Возрождения. Книга Венелина о древних и современных ему болгарах вдохновила многих болгар-возрожденцев Влахии, Молдовы и России на работу по духовному пробуждению и просвещению своих соотечественников в Османской империи. Болгарские купцы из Одессы Васил Априлов и Никола Палаузов, растроганные сочинением Венелина, выразили свою благодарность автору в теплых письмах к нему [4]. О впечатлении, произведенном книгой на болгар в Бухаресте, свидетельствует письмо одного из деятелей просвещения Атанаса Кипиловского от 30 июня 1831 г. Автор пишет, что «шесть раз с ненасытностью прочитал» сию замечательную книгу, наполнившую душу его восторгом, что «весь болгарский народ должен направить благодарственное послание этому бессмертному возобновителю болгарского существования» [5].

 

Разумеется, безоговорочное восприятие болгарскими возрожденцами теории Венелина обусловливалось еще и тем, что усиливало их веру в скорейшее вмешательство России в «турецкие дела» с целью освобождения болгар и восстановления независимого государства. Воодушевление, с которым деятели национального Возрождения восприняли идеи Венелина о том, что болгары и русские - «единоплеменные», «единокровные» и «единоверные» братья, объяснялось надеждой, что могучая Российская империя не оставит болгарский «братский» славянский народ страдать под гнетом иноверного Османского государства. Молодая болгарская историческая наука в лице Марина Дринова и Гавриила Крыстевича пыталась защитить доброе имя болгар, отрицая европейские теории о «татарском», «гуннском», «угро-финском» или ином «неславянском» происхождении древних славян, предполагавшие их бескультурье, варварство и кочевой образ жизни. Дринов и Крыстевич обосновывали идею о праболгарах как «малочисленной дружине», которая быстро ассимилировалась в славянской среде и оставила след о себе только в названии. Крыстевич полностью воспринял утверждение Венелина о том, что названия «гунны» и «славяне» суть синонимы.

 

Таким образом, политические пристрастия и предубеждения XIX века положили начало болгарской истории, которая сегодня лишена многих конкретных исторических фактов, но была полностью понятной в условиях тогдашнего существования болгар. Наиболее вероятная причина, по которой Дринов представил болгар как незначительную по численности

 

 

33

 

«дружину», заключалась в популярности в то время теории Н.М. Карамзина о «татарском племени» болгар, что мешало пробудить сочувствие русского общества к делу освобождения Болгарии. Стремясь преодолеть негативное отношение части дворцовых кругов к болгарским проблемам, Дринов поддержал теорию, согласно которой болгары времен хана Аспаруха якобы не имели ничего общего с нынешним болгарским народом. Сложная историческая реальность, в которой он создал свою теорию, охарактеризована П. Коледаровым следующим образом:

 

«Истоки и объяснение заблуждения Дринова следует отнести ко времени, когда славянофилы в России начали, наконец, свою кампанию в защиту “братьев-болгар”, страдавших под властью султана. Поначалу среди русской общественности поднялось негодование с связи с определением болгар как “братьев”, поскольку в дунайских болгарах они видели болгар волжских, выступавших против славян на стороне татар. Своим авторитетом Дринов рассеял возникшее недоразумение, утверждая, что болгары Аспаруха были всего лишь незначительной “ордой”» [6].

 

Несколькими годами позднее теория о «славянском характере» болгарского народа нашла отражение и в труде чешского историка Константина Иречека, который, полностью соглашаясь с Дриновым, утверждал, что болгары были малочисленным народом. По мнению Иречека, при переселении болгары обосновались на небольшой территории между Дунаем и Черным морем, и это якобы было явным доказательством их малочисленности. Иречек критиковал как немецких историков XVIII в., так и их оппонентов Йована Раича и Юрия Венелина за чрезмерную переоценку численности и силы древних болгар:

 

«Оба течения забыли об одном важном обстоятельстве. Болгары Испериха и его преемников занимали не более четверти территории, которую сегодня занимает говорящий на славянском языке болгарский народ... Лишь спустя два века болгарское владычество расширилось за пределами Балканского хребта во Фракии и Македонии, которые к 679 г. уже давно были славянизированы. Уже только по одной этой причине болгары, которые в 679 г. обитали в Мизии, не могут считаться предками всего нынешнего болгарского народа» [7].

 

В заключении главы «Приход болгар» Иречек вновь акцентирует внимание на славянском происхождении болгар:

 

«Итак, предками нынешних болгар была не горсточка болгар Испериха, завладевших в 679 г. частью Придунайской Мизии, а славяне, которые гораздо раньше заселили Мизию и Фракию, Македонию и Эпир и даже районы всего полуострова. Кровь финских болгар, которая текла преимущественно в жилах дворянских родов именно той болгарской страны - между Дунаем и Балканскими горами, как видно, давно испарилась» [8].

 

 

34

 

Так введенная Марином Дриновым в научный обиход по политическим соображениям теория о чисто славянском характере болгарского народа, с помощью которой он хотел содействовать скорейшему освобождению Болгарии, нашла отражение в исторической науке через производные от его взглядов теории.

 

Еще один исторический источник - история византийского патриарха Михаила Сирийского, в которой сообщалось о заселении 10 тысячами болгар обоих берегов Дуная при императоре Маврикии (582-602 гг.), - был ошибочно интерпретирован авторитетным болгарским историком Василом Златарским [9]. Он полагал, что Михаил Сирийский сообщил о переселении болгар, и в силу этого в болгарскую историю надолго вошла эта мифическая цифра - 10 тысяч человек как общая численность болгар Аспаруха. Тот факт, что такие известнейшие болгарские историки периода после Освобождения, как Марин Дринов, Константин Иречек и Васил Златарски, единодушно поддержали тезис о малочисленности древнего болгарского племени, оказал сильное и длительное влияние на нашу историческую науку.

 

Теория «славянизации» как фундамента болгарской идентичности, которую сформулировал Юрий Венелин и которая пустила глубокие корни в период Возрождения по причине стремлений болгар к политическому освобождению с помощью России, пережила новый виток популярности в 1944-1989 гг. В это время болгарская историческая наука находилась под сильным влиянием советских идеологем. Сегодняшнее поколение болгарских историков предлагает более объективные оценки значения и последствий этой «славянизации» 10. Новые исследования древнего прошлого болгар и их политической и культурной роли в создании болгарской народности более правдоподобно и аргументировано трактуют государственно-творческое начало болгар, с одной стороны 11, и сильное влияние славян при формировании староболгарского языка и культуры, с другой. В этом отношении дело Юрия Венелина навсегда останется в европейской историографии, благодаря его значению для реабилитации болгарской культуры и литературы Средневековья.

 

 

            Примечания

 

1. Данное сочинение опубликовано в Москве в 1829 г.

 

2. Златарски В.Н. Юрий Иванович Венелин и значението му за българите. София, 1903. С. 11.

 

3. Анчев А. Руската общественост и Българското национално възраждане през 30-те и 40-те години на XIX век // Одринският мир от 1829 г. и балканските народи. София, 1981. С. 163-184.

 

 

35

 

4. Априлов В. Съчинения. София, 1968.

 

5. Златарски В.Н. Указ. соч. С. 39.

 

6. Коледаров П. Горко на победените // История, разпъната на кръст. София, 1998. С. 8 (статья П. Добрева).

 

7. Иречек К. История на българите. София, 1979. С. 153.

 

8. Там же. С. 154.

 

9. Златарски В. Известието на Михаил Сирийски за преселението на българите // Златарски В. Избрани произведения. Т. 1. С. 57.

 

10. Митев П. За «славянизацията» на възрожденските българи // История на българите: потребност от нов подход, преоценки. София, 1998. С. 155-172.

 

11. Степанов Цв. Средновековните българи - нови факта, интерпретации, хипотези. София, 2000; Алексиев-Хофарт А. Изгубените кодове на древните българи. София, 2002.

 

 

36

 

3. Первый российский консул в болгарских землях Г.В. Ващенко о местном населении. 1830-е годы

О. В. Медведева

(Институт славяноведения РАН)

  

Дипломатические документы имеют важное значение для изучения стран и народов. Среди них особое место занимают материалы иностранных консульств, находившихся в данной стране. Ведь донесения консулов подробно передают обстановку в стране пребывания, быт и нравы его народа. Что касается истории болгарских земель до 30-х годов XIX в., то исследователи такими материалами не располагают, так как консульств здесь не было. Исключение составляло российское консульство в Сливене, открытое в 1830 г. Но на протяжении длительного времени - более 150 лет - его материалы не были известны исследователям, как и история его учреждения и деятельность первого российского консула в болгарских землях Герасима Васильевича Ващенко. В литературе о существовании этого консульства были только упоминания [1]. Несколько подробнее писал о сливенском консульстве С. Табаков. Он отмечал, что по окончании русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Россия прислала в Сливен своего консула для защиты болгарского населения от мести турок. Однако болгарский историк полагал, что никаких других дипломатических поручений консул не имел, и поэтому считал бесполезным искать в архивах его донесения [2].

 

Однако обнаруженные нами в Архиве внешней политики Российской империи материалы первого российского консульства в болгарских землях оказались необыкновенно богаты новыми данными об этом слабо изученном периоде болгарской истории.

 

Как известно, российское консульство было открыто по многочисленным просьбам болгар после окончания русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Об истории учреждения консульства, документах, содержащихся в его материалах, о деятельности консула Герасима Васильевича Ващенко уже были опубликованы статьи [3]. Нами была опубликована статья и большая подборка документов, посвященная главной задаче, ради выполнения которой и

 

 

37

 

был направлен в Сливен российский консул, - предотвращение массовой эмиграции болгарского населения после только что окончившейся войны, покровительство болгарскому населению, защита его от турок [4].

 

Первое донесение Г.В. Ващенко отправил из Селимно (так назывался в то время Сливен) 18 апреля 1830 г. Последнее - 9 декабря 1833 г. За неполные четыре года пребывания в Сливене он собрал ценную информацию о болгарах, полученную в результате как собственных наблюдений, так и посылки агентов в различные места. Донесения российского консула, регулярные и подробные, его записки о состоянии хозяйства, развитии торговли и ремесел в эти годы в болгарских землях, входивших в состав Силистрийского и Видинското пашалыков Османской империи, передают реальную обстановку начала 30-х годов XIX в. Консульские материалы содержат статистические и демографические данные, сведения о социально-экономическом и политическом положении болгарского населения, о его национально-освободительной борьбе. Документы позволяют воссоздать довольно полную картину положения болгар в 1830-1833 гг. Эта проблема мало изучена в исторической науке в силу слабого обеспечения источниками. Поэтому мы полагаем, что найденные нами материалы первого российского консульства в Сливене представляют интерес для исследователей.

 

Из материалов сливенското консульства прежде всего выявляется экономическое состояние края как итог завершившейся разорительной войны и происходившей массовой эмиграции. Это исторический срез на 1830 г. Но не только. Необходимо отметить, что перечисляя опустошенные районы и разоренные отрасли хозяйства, разорванные экономические связи, Г.В. Ващенко вместе с тем дает богатый материал по экономике довоенной, ибо постоянно сопоставляет собранные им сведения с тем, что производилось в том или ином округе до войны 1828-1829 гг., показывает социально-экономическую специфику каждого из округов. Он приводит цены, объемы производства и продаж основных видов сельскохозяйственной продукции по местностям до войны и после нее.

 

Картина опустошения, вызвайная войной и массовой эмиграцией, всесторонне представлена в подробном обзоре «Замечания о промыслах и торговле Селимно и близлежащих мест». В документе перечислены основные виды занятий местного населения до войны, налоги, им уплачиваемые, а также современное состояние этих ремесел в условиях, когда значительная часть трудоспособного населения покинула этот край, а та, которая осталась, была еще «недостаточно спокойна, чтобы оправиться от ударов, нанесенных ей войной и эмиграцией» [5].

 

Ващенко сообщал, что до войны основным ремеслом жителей Сливена, Башкьоя (совр. Жеравна), Казана (совр. Котел), Градеца было производство

 

 

38

 

шерстяных тканей - абы, ярмулука, - которых до войны здесь изготовляли до 500 тыс. штук в год, от 7 до 10 аршин каждый, и все эти ткани «продавали купцам оптом и в розницу на месте тем, которые приезжали сюда из Константинополя, Адрианополя, Филиппополя (совр. Пловдив), Софии, Салоник, Синопа и даже из Алеппо». Говоря о нынешнем состоянии этого ремесла, консул отмечал, что «сейчас отсутствие шерсти и рабочих рук чрезвычайно уменьшили эту отрасль производства» [6].

 

Говоря о других занятиях местных жителей, он писал: «Прежде здесь, особенно в Селимно и Ахиоло (Анхиало, совр. Поморие), было развито виноградарство... Ныне виноградники остались невозделанными вследствие эмиграции большинства собственников». А «солеварни Анхиало, принадлежащие фиску, на которых до войны добывалось до 250 тыс. киле соли, снабжавшей всю Румелию, сейчас также находятся в запустении» [7].

 

Далее консул писал, что «перед войной в этих краях были многочисленные стада овец... Они насчитывали более 700тыс. овец и баранов только в Селимно, Казане, Башкьой, Градеце, Ени-Зааре (Ени-Загра, совр. Нова-Загора), Ямболе, Карнобате, Аидосе (Айтос) с близлежащими деревнями; сейчас все эти места располагают едва ли 50 тыс. овец в совокупности, остальные были истреблены или погибли во время войны, а значительная часть была перегнана за Дунай эмигрировавшими... Что же касается сельского хозяйства вообще, которым занимались в дистрикте Ени-Заара, Новой, Карнобата и Аидоса, то сеют и собирают зерно только в малом количестве, которого едва может хватить для ежегодного потребления края, за исключением дистрикта Карнобата, откуда вывозят зерно в Константинополь и Бургас. Однако почти все поля остались в этом году под паром, так как эмиграция болгар остановила все работы» [8].

 

Разруха в Силистрийском пашалыке, который недавно был главным театром военных действий, была столь велика, что даже в 1833 г. Г. Ващенко отмечал: «эта провинция не оправилась полностью от той нищеты, в которой она оказалась во время заключения мира, а ее население, особенно христианское, уменьшилось до того, что прошедшим летом не хватало рук, чтобы собрать то, что посеяли» [9].

 

Необычайно ценным, на наш взгляд, является статистический обзор, составленный консулом в 1833 г. Он дает довольно целостное представление о демографическом состоянии Силистрийского и Видинското пашалыков в 1830-е годы. Насколько нам известно, документа, содержащего информацию подобного рода, относящуюся к болгарским землям этого периода, не имеется, а данных о населении в болгарских землях в этот период крайне мало. Те же отрывочные сведения, которые встречаются в литературе [10], дают основания говорить, что консул в этом отчете при-

 

 

39

 

водит довольно точные цифры численности того или иного населенного пункта.

 

Из документа следует, что

 

«на территории той части, которая находится между Балканами и Дунаем, от Черного моря до Видана, и входящая в два санджака: Силистрийский и Видинский (кроме Ниша и Софии), находятся 30 городов и 31 дистрикт, включая 3 крепости: Рущук, Никополь, Видан - 1 972 деревни и городков. Все население этого края насчитывает 103 190 семей турецких и 94 840 христианских, всего 198 030 семей, которые, считая по 6 человек в каждой, представляют население 1 188 180 душ» [11].

 

Далее идет подробное описание 18 городов Силистрийского санджака и 12 - Видинското с указанием числа деревень, относящихся к каждому городу, и численности населения, турецкого и христианского, в каждом городе. Из документа видна неравномерность распределения христианского и турецкого населения в целом по этим двум санджакам, а внутри их - по городам и округам. Конечно, необходимо принимать во внимание, что цифры, приводимые в отчете, носят приблизительный характер, но все же на основании этих данных можно судить сколь малочисленно христианское население в Силистрийском санджаке, в первую очередь, из-за массовой эмиграции, которая охватила именно эти районы. В другом донесении консул уточняет: «В Силистрийском санджаке турецких семей 60 190 семей, христианских - 13 080, в Видинском - 43 000 турецких семей и 81 460 христианских семей» [12].

 

Отчеты и донесения консула позволяют увидеть не только хозяйственное и демографическое состояние болгарских земель после минувшей войны, но и довольно хорошо показывают условия жизни болгар в тот период.

 

Восстанавливать разрушенную экономику пришлось в крайне трудных условиях. Главная трудность для болгарского населения состояла в национально угнетенном положении христиан в Османской империи. Хотя еще до войны султанское правительство предприняло первые шаги по смягчению национальных противоречий в империи [13], на деле положение христиан не изменилось. Болгары не верили обещаниям султана, данным после войны, и свидетельством этому была их массовая эмиграция после ухода русских войск за Дунай. Опустошение земель, упадок «этой житницы государственной казны в Константинополе» [14] вследствие войны и эмиграции, необходимость остановить массовый отток болгар и вернуть уехавших, восстановить порядок, без которого невозможно функционирование хозяйственного организма, явились толчком к дальнейшему развитию реформаторской деятельности правительства Махмуда II в области национальных отношений. Был принят дополнительно ряд мер по улучшению

 

 

40

 

положения немусульманского населения в империи, явившихся предтечей реформ 30-50-х годов XIX в.

 

Вслед за общим фирманом об амнистии Махмуд II издал особый фирман, по которому вернувшимся гарантировались возврат имущества, земли и личная безопасность. В нем говорилось «об оказании им впредь всякой справедливости, не касаясь отнюдь разыскания о делах, происшедших во время войны» [15]. В Дунайские княжества были направлены эмиссары Порты, которые убеждали осевших там болгар вернуться на родину [16]. Населению пострадавших от войны районов, как туркам, так и христианам, направлялась денежная помощь от султана и великого визира. В Ямбол великий визир прислал 20 тыс. пиастров для беднейших болгар и турок с обязательством возврата через 15 месяцев. По распоряжению главы османской администрации края Гюссейн-паши Адрианопольского в Казанлыке и Ески-Загре (Стара-Загора) были учреждены общественные кассы под надзором двух христиан и одного турка. Причем их деятельность была ограждена от вмешательства аянов этих городов. Султан выделил на строительство новой православной церкви в Сливене 2 тыс. пиастров [17].

 

В марте 1831 г. султан «направил во многие места Силистрийского санджака деньги туркам и христианам в уплату за прокорм турецких войск до и во время войны», а также фирманом предписал Гюссейн-паше ссудить местным болгарам на 4 года 25 тыс. пиастров «за продажу винограда, собранного в виноградниках, покинутых эмигрировавшими болгарами». Местным властям были разосланы указания «знать все беды, которые толкают их (болгар. - О.М.) на этот чрезвычайный отъезд, чтобы предотвратить его и помочь тем, кто остается». Порта обратилась за помощью к Константинопольскому патриарху. Последний направил циркулярное письмо всем священнослужителям, в котором обязал их сообщать ему обо всех фактах несправедливого обращения с христианами для передачи султанскому правительству [18].

 

Требования интересоваться реальным положением христианских подданных были новым, невиданным ранее явлением в системе управления Османской империи. Г.В. Ващенко находил эти меры правильными и считал, что «если все отданные приказы будут выполняться, то христиане жаловались бы напрасно». Однако, отмечает он далее, чиновники и местные власти «не придают этому большого значения и предоставляют делам идти, как прежде» [19].

 

Да и политика центрального правительства в отношении болгар была непоследовательной и противоречивой, о чем свидетельствуют многие донесения русского консула. Так фирманом, опубликованным в июне 1830 г., войскам и всем чиновникам без исключения запрещалось требовать с райи

 

 

41

 

постоя и кормления, а уже в декабре того же года был издан другой фирман «об обязательном устройстве на ночлег и кормлении всех регулярных воинских частей при прохождении через города и селения» [20].

 

Непоследовательность наблюдалась и в действиях правительства при сборе налогов, которые были одним из основных компонентов государственного пресса в Османской империи. Этот вопрос особенно обострился в условиях крайней нищеты данных районов в описываемый период. Султанское правительство, не желая мириться с потерей доходов с этих территорий, часто вопреки своим же постановлениям и обещаниям послаблений в пользу райи, продолжало взимать чрезвычайные налоги военного времени. По словам Ващенко, это были «такие налоги, что не только христиане, но даже турки говорят, что больше не могут терпеть». Причем турки старались переложить на оставшихся болгар и уплату тех налогов, которые должны были платить сами [21].

 

К числу многочисленных иллюстраций этого относится одно из донесений консула:

 

«Несмотря на то, что по повелению Порты или рущукского паши (имеется ввиду Гюссейн-паша. - О.М.) местные христиане были освобождены от всяческих поборов, кроме харача, недавно здесь получен фирман, коим повелевается, чтобы болгары снова были подвергнуты платежу земских повинностей, но поелику повеление сие не определяет времени, с которого они должны платить подати сии, то общество турецкое воспользовалось сиим обстоятельством, чтобы принудить болгар к участию с ними в таковом платеже и за прошедшее время половиною суммы, как сие бывало до войны, несмотря на выезд отсель почти всех христиан, из коих часть только досель возвратилась». Часто только обращение болгар к Гюссейн-паше или в Константинополь давало положительный результат. Так в 1831 г. дело было решено в пользу христиан. Турки должны были уплатить на этот раз 2/3 всей суммы, причем для христиан были снижены недоимки по акцизу за виноделие за 1831 г. с 70 тыс. до 25 тыс. пиастров [22].

 

Для упорядочения сбора налогов в империи осенью 1831 г. была проведена перепись населения, которая, по донесениям консула, впоследствии проводилась каждые 6 месяцев. Н. Тодоров пишет, что это была первая всеобщая перепись населения в Османской империи. Учитывались только лица мужского пола с 12 до 60 лет, кроме увечных. Как сообщал Ващенко, проведение переписи имело целью учет мужчин турок для службы в армии, а христиан - для единообразного распределения взимаемых с них податей [23].

 

Для того, чтобы решить окончательно вопрос о равномерном сборе податей, султанское правительство в конце 1831 г. издало фирман, зачитанный

 

 

42

 

в городах империи, «об уравнении всех земских повинностей, платимых как турками, так и христианами, освобождая их от произвольных налогов, коими они, особливо христиане, часто бывали в подобных случаях подвергаемы от местных начальников». Отныне устанавливались 4 разряда, в соответствии с которыми, в зависимости от материального положения, полагалось выплачивать соответственно 10, 20, 30 и 40 пиастров, а с болгар - лишь с октября 1831 г., а не за все время, как хотело турецкое население [24].

 

Однако и при проведении переписи по новому порядку турецкие власти на местах старались переложить на болгар большую часть налогов. От христиан Силистрийского и Адрианопольского пашалыков к консулу стали поступать многочисленные жалобы на значительное увеличение харача после очередной переписи в 1832 г., достигавшееся тем, что «при упомянутой переписи большая часть людей, состоявших в низших разрядах и, следовательно, плативших меньшую сумму, перемещена ныне в высшую и весьма часто не по состоянию человека». Ващенко отмечал, что аян проделал это в сговоре с представителями богатых болгар. Консул вступился «за беззащитных» перед аяном Сливена, и тот вынужден был «переменить до пятидесяти билетов высшего разряда, взявши таковые от беднейших и вручив их людям зажиточным» [25].

 

Одной из форм злоупотреблений при взимании налогов была передача владельцами селений своих прав сбора налогов на откуп другим лицам. Так в одном из донесений Ващенко писал, что владелец Жеравны Хаджи Мустафа, проживавший в Константинополе, передал свои права в аренду некоему Реджиб-аге за плату в 900 пиастров в год, а тот собирал с жителей 1200 пиастров и, располагая юридическими правами, имел дополнительную возможность для вымогательства. В других местах, например, в Градеце, субаши (чиновник, исполнявший обязанности начальника местной полиции. - О.М.) произвольно увеличил налоги, платимые болгарами, вопреки тому, что они были строго регламентированы султанскими фирманами. Его угрозы взыскать с жителей отмененные центральной властью налоги явились причиной новой волны эмиграции болгар из Градеца [26].

 

Как видно из документов, слабость политики султанского правительства усугублялась игнорированием его распоряжений властями на местах. Из донесений Ващенко явствует, что турки мало считались с постановлениями верховной власти и продолжали всячески притеснять болгар, стараясь отыграться на них за свои страхи и потери во время войны.

 

Несмотря на то, что Порта издала хатти-шериф и особый фирман, его подтверждающий, «о предании забвению всех дел, происшедших между турками и райя во время бывшей с Россией войны», турецкое население

 

 

43

 

и власти на местах зачастую игнорировали эти постановления правительства. В августе 1830 г. консул писал о том, что местные власти отбирают скот у болгар в пользу турок, вернувшихся после ухода русских войск. Он обратился к Гюссейн-паше с требованием прекратить это самоуправство, нарушающее постановления Адрианопольскош мирного договора. Вследствие этих представлений глава администрации края наказал аянов ряда городов за злоупотребления в отношении христиан. Но, как отмечал Ващенко, «теперь турки... питают намерение испытать другие средства, представляя такие дела под другими видами», и продолжают творить беззакония [27].

 

Например, кади Нова-Загоры уже в 1833 г. «объявил тамошним жителям о том, что он намерен войти в розыскание дел, последовавших во время занятия его округа российскими войсками, и что, если кто имеет какое-либо требование к болгарам, то он готов удовлетворить каждого судебным порядком» [28].

 

В притеснениях болгар особенно отличился тырновский воевода (военно-административный управитель в Тырново до Танзимата [29]). На него были поданы столь многочисленные жалобы, что он был заменен. Однако ему удалось оправдаться и избежать наказания, а «христиане из бессметных сумм, у них вынужденных, не получили ничего. На жалобы последовало только повеление взимать от них натурою некоторые повинности, которые они выплачивали деньгами в десять крат больше» [30].

 

Факты, приводимые российским консулом, свидетельствуют, насколько сложными были условия жизни болгарского населения. В одном из своих донесений Ващенко констатировал, что помимо крайней нищеты этого края для болгар были невыносимы

 

«лихоимство, чрезмерные налоги, несправедливость и произвол судебных властей с целью вымогательства денег, несметное количество притесняющих злоупотреблений и даже убийства, - все это приводит болгарское население к эмиграции; угнетателями были турки, сограждане угнетенных; они занимаются разбоем в полной безопасности, поскольку аяны и кадии, будучи с ними заодно, не желают слышать жалоб райи и все свои усилия направляют на то, чтобы помешать им достичь верховных властей» [31].

 

В донесениях Ващенко содержатся многочисленные сведения о том, что болгары, не желая мириться с самоуправством местных властей, посылали свои депутации к верховным властям края и даже в столицу империи, чтобы довести до их внимания свои жалобы и требования. Подробные донесения почти о каждой такой акции позволяют увидеть материальное положение болгар их глазами, узнать о специфике многих болгарских населенных пунктов с учетом их привилегий, а также о тех

 

 

44

 

уступках христианам, на которые пошло правительство в тех чрезвычайных обстоятельствах. Конкретные факты, описываемые консулом в каждом отдельном случае, позволяют лучше понять причины и направление реформаторской деятельности Махмуда II в 20-30-е гг. XIX в. Вот, например, пожелания болгарских жителей г. Казана и сел Жеравна, Башкию, Градец, Катуница, Папаскию (Papaskioyu), Ичера, которые их делегации представили великому визиру весной 1830 г. Котленцы просили: 1) запретить представителям власти на местах - аяну и кади - требовать денег на их содержание, так как согласно последним фирманам они должны жить за свой счет; 2) запретить воеводе (здесь: сборщик налогов. - О.М.) при исполнении своих обязанностей в городе притеснять болгар; 3) освободить болгарское население от бесплатной поставки фуража для почтовых лошадей, следующих через город; 4) запретить взыскание денег с лиц, освобожденных от харача (подушной подати); 5) запретить кади брать с христиан налог за наследство сверх установленного; 6) предписать аяну требовать исполнения любых повинностей соразмерно возможностям населения; 7) отсрочка уплаты десятины на овец вследствие истощения стад.

 

Жители Жеравны просили: 1) соблюдать указ об освобождении их как войнуков (войнуки или войнуганы - рядовые вспомогательных войск из болгар-христиан. - О.В.) от налога на содержание администрации, подвергать обложению налогами только на военные нужды; 2) запретить are (старейшине), приезжающему для набора войнуков, требовать у жителей средств на его содержание; 3) не взимать харач за отсутствующих жителей; 4) налог за разрешение хоронить мертвых соразмерять с материальным состоянием умершего; 5) отменить противозаконный обычай взимать налог на виноградники там, где их нет.

 

Такими же были требования жителей сел Градец, Катуница, Папаскию, Ичера, но дополнительно они просили: 1) запретить аяну использовать местных жителей для работы в его собственных селах; 2) не допускать вымогательства вознаграждения (800 пиастров) во избежание домашнего обыска, который производится под надуманными предлогами; 3) прекратить продажу общественных пастбищ; 4) не разрешать войскам постой и питание в домах жителей [32].

 

Решение великого визира по этим петициям болгар были таковы: для жителей Казана - были удовлетворены все их требования, за исключением отсрочки на уплату десятины с овец, поскольку «на этот год султан помиловал всех владельцев Силистрийского пашалыка, куда входит и Казан, и следовательно, они могут вновь представить эту просьбу»; для сел Жеравна, Башкию, Градец, Катуница, Папаскию, жителей которые

 

 

45

 

пользовались определенными налоговыми льготами и ограниченными правами автономии, - предписывалась уплата только военных налогов, составлявших 1/8 всех военных расходов, но на них не распространялись административные налоги, как практиковалось местными властями. Аге (старшине) войнуков, а также забитам (турецким военачальникам городов или сел. - О.М.) запрещалось требовать с жителей средства на свое содержание. Аянам этих селений запрещалось использовать жителей на барщине в своих поместьях. Христиане, жители перечисленных селений, по новому распоряжению великого визира, освобождались от налога, который они платили до того времени, чтобы избежать домашних визитов турок под предлогом розыска укрывающихся. Были разосланы письма с этими повелениями великого визира аянам этих населенных пунктов. Однако болгары, по словам Ващенко, хотят в отношении десятины с овец иметь фирман и высказывают намерение направить делегацию прямо в Константинополь, поскольку считают полученные приказы великого визира недостаточными [33].

 

Действительно, как мы видели из приводимых выше документов, постановления верховной власти на местах зачастую не выполнялись, и это вызывало недовольство болгарского населения.

 

Но и турки были недовольны новыми мерами центральной власти. Это недовольство, помимо противостояния местных властей приказам правительства, проявлялось и в открытой форме, как только какие-либо внешние факторы давали им надежду на возвращение старых порядков. Так было во время мятежа паши Шкодера весной 1831 г. и восстания египетского паши Мухаммеда-Али в 1832-1833 гг. Консул писал, что турки находятся в ожидании новой войны с Россией с целью возвращения старых порядков и «готовы подняться по сигналу, который им будет дан». Боясь восстания райи в связи с предполагавшимся вступлением русских войск в Болгарию, «в войводалыке Тырново местные власти разоружили всех христиан, хотя правительство не отдавало подобного приказа» [34].

 

После окончания военных действий появилось много солдат, в массе своей беглых низамов (солдаты регулярной султанской армии), которые, по словам Ващенко, совершали грабежи и убийства [35].

 

Нестабильности положения в крае способствовали и эпидемии болезней. С июня по сентябрь 1830 г. здесь свирепствовала чума, а с мая 1831 г. в течение нескольких месяцев холера, принесшая страшные опустошения: в Шумле, по словам консула, она ежедневно уносила по 50-60 человек; почти все жители-христиане городов Осман-базар, Тырново, Габрово ушли, спасаясь от болезни в горы; наиболее сильно холера проявилась в Филиппополе [36].

 

 

46

 

Но донесения консула не ограничивались описанием разорения хозяйства и тяжелого положения населения. Значительное место в них занимают позитивные факторы и намечавшиеся положительные процессы. К числу последних относится начавшееся уже с сентября 1830 г. возвращение эмигрировавших болгар. Трудности, с которыми им пришлось столкнуться в пути и на чужбине, пропаганда эмиссарами Порты в Дунайских княжествах мер, предпринятых султанским правительством по улучшению положения христиан, заверения властей в сохранности оставленного уехавшими имущества в ответ на письма эмигрировавших, присутствие российского консула в Сливене, его активная деятельность в защиту болгар способствовали этому возвращению [37]. Так, сливенцы, поселившиеся в Старом Крыму, писали в сентябре 1831 г., «что слыша о возвращении своих соотечественников из Валахии и что в отечестве их существует ныне лучший порядок и больше против прежнего спокойствия, они также имеют мысль возвратиться в Селимно» [38]. В своих донесениях консул постоянно приводит подробные данные о том, сколько болгарских семей, когда, откуда и в какие населенные пункты вернулось в 1830-1833 гг. Ващенко сообщал также, что возвратившиеся, по повелению Гюссейн-паши, освобождались от налогов на 2 года [39].

 

Конечно, точно установить число вернувшихся в болгарские земли переселенцев на основании этих данных невозможно, но они позволяют проследить тенденцию возвращения болгар на родину в первой трети 30-х гг. XIX в.

 

Большой интерес представляют и донесения консула в 1833 г., свидетельствующие о том, что несмотря на разруху и опустошения, доставшиеся Видинскому и Силистрийскому пашалыкам в наследство от последней войны, на трудные условия жизни населения, хозяйство постепенно восстанавливалось. Если в донесениях первого года своего пребывания в Сливене он писал о потрясшем его упадке экономики этих районов Османской империи, то в 1833 г. экономическая ситуация в крае, как видно из его сообщений, стала более благоприятной. Ващенко писал: «Тырново изобилует зерном... Дистрикты Рущук, Разград, Джума и Осман-базар до Чалака, будучи совершенно сельскохозяйственными, гораздо богаче Тырнова зерновыми», а также отмечал низкие цены на пшеницу, ячмень, рис. Говоря о занятиях жителей этих районов, Ващенко отмечал, что «во всех означенных округах жители суть земледельцы, занимающиеся также виноделием, шелковичными червями, немного скотоводством и значительно овцеводством, особенно в Силистрийском пашалыке», «виноделием занимаются в основном по берегам Дуная, а округ Тырново кормит шерстью-сырцом себя и санджак Силистрию». О быстром развитии овцеводства

 

 

47

 

свидетельствует такое замечание: «везде многочисленные стада овец» [40].

 

Показателем уровня развития экономики является торговля. Ващенко уделял в своих донесениях этому вопросу большое внимание. Каждый год он представлял в российское Министерство иностранных дел подробные отчеты о ярмарке, ежегодно проходившей в Сливене в мае и «считавшейся в прежние времена первою во всей Турции по великому стечению торговцев и по количеству привозимых сюда товаров» [41]. Деятельность этой ярмарки являлась важным показателем экономического состояния болгарских земель. Консульские отчеты об этой ярмарке отражают не только постепенное оживление хозяйственной жизни этих районов, но и торговые связи болгарских земель и особенности конъюнктуры османского рынка в указанный период.

 

В 1830 г. ярмарка в Сливене не состоялась, как доносил Ващенко, «из-за отсутствия порядка, который полностью еще не восстановлен». Она не состоялась ив 1831 г. из-за беспорядков, вызванных восстанием шкодринского паши, и эпидемии холеры. Однако в своем отчете консул отмечал, что купцы все-таки приехали в город, но были вынуждены все продавать в убыток. Сведения, приводимые в этом отчете о товарах, дают некоторое представление о торговых связях болгарских земель в то время: «Были купцы австрийскоподцанные из Бухареста, заметна большая часть произведений австрийских, выделываемых нарочито для Турции, как-то: сукно, холст, ситцы, выбойки, платки, сенокосные косы, стекло и другие мелочи в незначительном количестве. Из российских изделий привезено из Бухареста одним из тех же австрийцев: чемоданов, седел, узд, сабель, зеркал, подносов, замков, славянских церковных книг, церковных медных или серебряных сосудов...» [42].

 

В этом отчете интересен такой факт: «два болгарина из числа переселившихся в Россию привезли сюда абу (сукно) и шерсть, выделанные там». Это Добро Железникович (так Ващенко называет, по-видимому, основателя первой текстильной фабрики в Болгарии) и Александр Димитров. Они сообщили о намерении болгар, переселившихся в Старый Крым, заняться производством абы и кап (покрывал-ковров) и торговать с Османской империей [43].

 

Некоторое оживление ярмарки наблюдалось в 1832 и 1833 гг. и хотя, по мнению консула, значение этой ярмарки, «кажется, упало безвозвратно», данные, приводимые им, позволяют проследить некоторую динамику. Он писал, что товаров было привезено в 1832 г. значительно больше: из различных мест Румелии, Анатолии, Венгрии, из Бухареста на сумму 700 тыс. пиастров. Из них реализована была примерно одна пятая, хотя, в основном, в кредит, или, как сказано в донесении, «на срок» [44].

 

 

48

 

Среди приехавших в этот года на ярмарку консул вновь отмечал купца 2-й гильдии болгарина из Феодосии Александра Дмитриевича (Дмитриева), который привез из Крыма овечью шерсть-сырец, крашеную шерсть, абу и капы. В шерсти, необходимой для изготовления сукна, также была постоянная нужда. Он продал весь свой товар быстро, «так как в Турции существует постоянный спрос на сукно аба и ярмулук. Аба поставляется в казну и поэтому продается на сторону тайно и в малом количестве». Г. Ващенко считал, что болгары, поселившиеся в Таврической губернии и занявшиеся выработкой абы и кап, могут успешно торговать своим товаром в Турции, и это будет выгодно и для российской торговли [45].

 

На сливенскую ярмарку 1833 г., как сообщал консул, «прибыло довольно много купцов, в том числе и российскоподцанных», и было привезено товаров на 4 421 тыс. пиастров, из которых была продана примерно четверть, преимущественно сукна. Консул считал, что эта ярмарка была неудачной, и причиной этого называл бедность местного населения, как турок, так и христиан [46]. Однако, если сравнить данные за предыдущие годы и за 1833 г., можно говорить об оживлении торговли.

 

Об этом свидетельствует и документ, приложенный к отчету за 1833 г. Он называется «Роспись товарам, привезенным на селимнскую ярмарку 1833 г. с показанием капитала по числу открытых лавок». Этот документ представляет интерес для исследователей, так как показывает конъюнктуру и торговые связи болгарских земель в этот период. Консул подробно перечисляет количество лавок, открытых на ярмарке, откуда прибыли купцы, какой товар они привезли [47]. В своих донесениях Ващенко уделял большое внимание основному ремеслу местных жителей - изготовлению абы, ярмулука и кап, стараясь привлечь внимание российского правительства к этим изделиям с целью установления постоянных торговых связей, выгодных для России. Он сообщал, что сукна всегда пользовались и пользуются большим спросом на турецком рынке и «требование на эту продукцию постоянно, так как ими снабжается вся Турция, особенно Азия. Богатые купцы имеют своих комиссионеров из Трапезунда, Синопа, Самсона, Смирны, Константинополя». В связи с реорганизацией турецкой армии казне требовалось все больше сукна. Лучшее сукно и лучшие ковры, как отмечал он, вырабатывались только в Сливене, Казане и нескольких близлежащих селениях. Однако «недостача шерсти и рук, вырабатывающих оное сукно, со времени переселения отсель многих болгарских семейств, не удовлетворяет сему требованию, и по сей причине цена на сие изделие очень возвысилась» [48].

 

Высокая оценка качества вырабатываемого в этих местах сукна заинтересовала российское министерство финансов. Консулу было поручено

 

 

49

 

закупить и переслать в Россию образцы этих изделий, что Ващенко исполнил в октябре 1831 г., приложив подробную «Записку об образе и способах выделывания в Селимно сукна, называемого аба, и ковров, известных под названием капа». Это интереснейший документ, в котором подробно описывается способ производства этих изделий, на каких станках, цены на эту продукцию. «Записка» представляет, на наш взгляд, интерес для изучения традиционного болгарского ремесла [49].

 

К началу 30-х гг. XIX в. относятся первые проявления заботы государства о промышленном развитии империи, элементы политики покровительства промышленности. Это было связано с военными реформами Порты, а фабрики, построенные на средства государства в конце 20-х - 30-е гг., работали почти исключительно на нужды армии.

 

Население Сливенското округа было тесно связано с государственными заказами на абу и капы для армии и флота, которые начались здесь с 1831 г. Консульские донесения о ходе выполнения этих заказов содержат ценные сведения о положении болгар в связи с военными поставками.

 

Государственные заказы стимулировали развитие абаджийства (сукноделия), а Сливен и ближайшие к нему селения приобрели большое значение в текстильном производстве.

 

Чрезвычайно интересны сообщения Ващенко о ходе выполнения этих поставок, поскольку они содержат информацию о ранней стадии и механизме социального расслоения болгарского общества. Государственный заказ на сукно был выполнен ив 1831 г (40 тыс. кусков), и в 1832 г. (60 тыс. кусков), и в 1833 г. (50 тыс. кусков). Эти поставки, как писал консул, были не затруднительны для населения, так как только в Сливене производилось более 100 тыс. кусков абы в год. И вместе с тем они поставили жителей в тяжелое положение. Консул видел причину в том, что нет порядка и справедливости в распределении поставок среди населения. Наиболее зажиточные люди, болгарские старейшины, чорбаджи, подкупом и обманом получавшие специальные фирманы, монополизировали покупку шерсти (сырья) и скупку готовой абы. Это поставило жителей в полную зависимость от узкого круга лиц. Так, в 1832 г. в Сливене сбор производили два человека, известные своим «лукавством». Для бедных продажа сукна оказалась даже в убыток, а монополисты «чувствительно выгадали» [50]. Массовое недовольство населения таким порядком было известно властям. В 1833 г. был издан фирман о праве жителей свободно покупать шерсть в соседних округах «по вольным ценам». Однако в ход пошли взятки, и соответствующие документы на покупку шерсти вновь оказались у нескольких лиц, а жители по-прежнему вынуждены были покупать у них сырье по высоким ценам [51]. По наблюдениям Ващенко, в

 

 

50

 

Котеле было больше согласия среди населения, там поступили благоразумнее, распределив поставку сукна среди многих сограждан и ослабив таким образом возможную монополию. Но скупщики шерсти все равно перепродавали ее жителям с выгодой для себя [52].

 

Судя по донесениям консула, социальное расслоение болгарского общества в этот период проявилось достаточно отчетливо. Сообщая о жалобах бедных болгар, Ващенко отмечал, что жалобы эти «весьма справедливы, потому что старейшины их (болгар. - О.М.) мало заботятся о пользе общества, а смотрят единственно на свои собственные выгоды», притеснения со стороны местных турецких властей часто совершаются «по согласию с болгарскими старейшинами и при деятельном содействии их», что богатые болгары Сливена «в силу личных интересов более турки, чем христиане» [53]. Консул располагал сведениями о «раздорах» между старейшинами, между различными слоями болгарского населения Сливена, Котела, Рущука, Стара-Загоры.

 

Беззакония, творимые аяном, воеводой и зажиточными болгарами, вызывали недовольство как болгарского, так и турецкого населения края и их совместные действия против притеснителей - против них была направлена общая жалоба болгар и турок Гюссейн-паше, что само по себе было явлением невиданным и свидетельствует о крайней степени накала страстей [54].

 

В донесениях Ващенко имеются сведения и о национально-освободительной борьбе болгарского народа в описываемый период. В материалах сливенското консульства отложились документы о подготовке восстания в болгарских землях в начале 30-х гг. XIX в. В некоторых исследованиях по истории освободительного движения в Болгарии в той или иной степени затрагивался вопрос о планах радикально настроенных участников вооруженной борьбы 1828-1829 гг. поднять восстание сразу после заключения Адрианопольского мира. Авторы связывают эти замыслы с деятельностью известного борца за свободу Г. Мамарчева и его единомышленников [55]. В материалах сливенското консульства отложилась группа документов о Трифоне Неделевиче Давицком как об одном из организаторов восстания против турок в рассматриваемый период. Насколько нам известно, в литературе имеются только три упоминания о нем [56]. Много дополнительной информации содержат новые документы: это копия допроса Давицкого; копии его писем консулу Г.В. Ващенко и чиновнику А. Белову, посланному в поездку по болгарским землям для проверки достоверности сведений о подготовке восстания; переписка консула с русской миссией в Константинополе о настроениях населения и его отношения к возможному восстанию [57].

 

 

51

 

Как следует из документов, 20 марта (1 апреля) 1831г. русскими военными властями в Бухаресте был задержан уроженец села Стрелча Филиппополъского (Пловдивското) округа Трифон Неделевич Давицкий, служивший в отряде болгарских волонтеров. Во время допроса он сообщил о готовящемся в болгарских землях восстании и указал места, «в коих заговорщики рассеяны»: Филиппополь, Татар-Пазарджик, Нова-Загора, Плевен, Стара-Загора, Казанлык, Габрово, Свиштов, Враца. Имен их Давицкий не назвал. Согласно его показаниям, в октябре 1830 г. заговорщики собрались в Вознесенском монастыре близ Карлово и дали клятву бороться за «ниспровержение власти оттоманов», а на 25 марта 1831 г. назначили новый сбор, чтобы определить день восстания. По словам задержанного, к подготовке восстания его самого и его единомышленников привело то, что «Македония и Болгария остались по-прежнему под тяжким игом оттоманским. .. и что участь соотечественников нимало не улучшилась, что они попрежнему во всем терпят угнетение и гораздо более озлоблены». В момент задержания, по словам Давицкого, заговорщиков было уже 600 человек. Сам Давицкий прибыл в Бухарест для покупки продовольствия и лошадей, имея при себе 25 тыс. левов, собранных заговорщиками специально для этой цели. Своим опорным пунктом они избрали Силистрию, чтобы в случае преследования со стороны турок иметь надежное убежище под покровительством России. Давицкий рассказал задержавшим его русским о заговоре, потому что считал, что «Россия будет покровительствовать их намерению в справедливом деле и доставит средство к избавлению их от угнетения иноверцами» [58].

 

Однако к этому времени русско-турецкие отношения нормализовались, обе стороны были заинтересованы в установлении дружественных отношений, в мире [59]. Генерал П.Д. Киселев немедленно отправил чиновника А. Белова в поездку по указанным Давицким населенным пунктам. И хотя, согласно дальнейшим донесениям Ващенко, расследование не подтвердило показания Давицкого, заслуживают внимания слова проверяющего, что там он видел «много болгар, которые от бедности готовы на все, только, по их собственным словам, недостает им вождя, оружия, денег» [60].

 

Другие материалы, относящиеся уже к 1833 г., о восстании в ряде пограничных с Сербией нахиях, позволяют усомниться в «успокоительных» результатах проверки Белова. В мае 1833 г. консул сообщил, что по сведениям, полученным им от своего агента,

 

«посланного для сбора статистических данных в Видинский санджак, болгары, живущие между Видином и Софией, включая дистрикты Видина, Кюприли, Ниша, Пирога (в то время Ниш и Пирог входили в состав Видинското санджака. - О.М.), а также дистрикт Софии, готовы свергнуть турок с оружием в руках, которое они хранят,

 

 

52

 

и ждут только сигнала... Их цель - присоединение их края к Сербии».

 

Главную роль, по донесению агента, в этом заговоре играет некий Коста Кантарджи, имеющий полное доверие у своих соотечественников. Сообщалось, что и болгарский епископ Ниша также состоит в этом заговоре. Восстание жителей трех деревень, вспыхнувшее весной 1833 г., было, по мнению консула, «только началом хорошо организованной революции от Видина до Софии». Оно произошло в одной из пограничных с Сербией нахий, о возвращении которых Сербии шел спор между последней и Портой. Безусловно, факт существования по соседству автономного сербского княжества являлся серьезным стимулятором вооруженной борьбы болгарского народа. Ващенко справедливо указывал в качестве основной причины восстания османское иго. «Турки, - писал он, - своим варварским отношением к христианам довели положение вещей до того, что последние восстали». Видинский паша посредством нескольких православных священников пытался мирными средствами привести восставших к повиновению властям. Но это не имело успеха. Тогда он направил к месту событий войска, которые навязали восставшим открытый бой, в котором были убиты 517 болгар и разрушены три деревни. Далее Ващенко писал, что князь Милош, узнав об этом, повелел занять эти места своим войскам, и дело было отложено до решения Дивана. По мнению агента российского консула, «это восстание инспирировано Милошем, который обещал им (болгарам. - О.М.) не только помощь и содействие своей армией, но еще и поддержку России, вот почему болгары решились поднять оружие против турецкого правительства» [61].

 

Точность донесений Ващенко о восстании болгарских крестьян весной 1833 г. во многом подтверждает существующая в современной исторической литературе оценка этих событий [62].

 

Такими увидел и описал в своих подробных донесениях условия жизни болгар первый российский консул в болгарских землях Г.В. Ващенко. Его донесения и записки отражают сложные условия жизни болгарского народа после русско-турецкой войны 1828-1829 гг., те изменения, которые происходили в начале 30-х годов в болгарском обществе, вызванные изменениями в Османской империи в целом, явившимися следствием окончившейся войны и постановлений Адрианопольского мира. Донесения первого российского консула в болгарских землях касаются практически всех сторон жизни болгар в тот период: воздействия начальных шагов реформаторской деятельности Махмуда II в области экономики и национальных отношений, приведшей к административным реформам 1834—1839 гг., механизма формирования торгово-ростовщического капитала в болгарских землях и неразрывно связанного с ним ускорения процесса социального расслоения в обществе.

 

 

53

 

Эти документы значительно пополняют источниковую базу, расширяя наше представление о положении болгарских земель и жизнедеятельности болгарского этнического элемента в составе Османской империи в 30-е годы XIX века.

 

 

Примечания

 

1. Раковски Георги С. Горски пътник. Нови Сад. 1857; Иречек К. История болгар. Одесса, 1878; Табаков С. Опит за история на град Сливен. Т. 2. София. 1924; Арнаудов М. Селимински. Живот-дело-идеи (1799-1867). София, 1938; Конобеев В.Д. Национально-освободительное движение в Болгарии в 1828-1829 гг.// Ученые записки Института славяноведения. М.-Л., 1960. Т. 20; Шеремет В.И. Адрианопольский мир 1829 г. М., 1975; Кристанов Ц., Маслев С., Пенаков И. Доктор Иван Селимински като учител, лекар и общественик. София, 1962; Велики К. Емигрирането на българите от Сливен във Влахия през 1830 година // Страници от миналото на българския народ. София, 1987; Матеева М. Чуждите консулства в българските земи преди Освобождението // Международни отношения. 1976. № 1; Матеева М. Консулските отношения на България 1876-1988; Стоилова Т. Първи опит за Откриване на руското консулство в българските земи // Военноисторически сборник. София, 1983. № 2.

 

2. Табаков С. Указ. соч. Т. 2. С. 142

 

3. Медведева О.В. Российская дипломатия и эмиграция болгарского населения в 1830-е годы (по неопубликованным документам Архива внешней политики России) // Советское славяноведение. 1988. №4; Степанова Л.И. Первое российское консульство России в болгарских землях (Сливен, 1830-1833)// Проблемы истории стран Юго-Восточной Европы. Кишинев, 1989; Медведева О.В. Материалы российского консульства в Сливене как источник для изучения положения болгарского населения в 30-е годы XIX века// Славяноведение. 1995. №3; Медведева О.В. Деятельность российского консула в Сливене Г.В. Ващенко (1830-1833 годы) // Славяноведение. 1999. № 4; Медведева О.В. Положение болгарских земель в 30-е годы XIX в. (По донесениям первого российского консула в Сливене Г.В. Ващенко) // Вестник Приднепровского университета. 2005. № 1; Медведева О.В. Когда говорят документы // Славянский мир в третьем тысячелетии. Славянская идентичность - новые факторы консолидации. М., 2008.

 

4. Медведева О.В. Проблемът за българска емиграция в Русия в дейността на руската дипломация // Известия за държавните архиви. София, 1989. Кн. 57.

 

5. Архив внешней политики Российской империи (далее: АВПРИ). Фонд Посольство в Константинополе. (Далее указывается только год, № дела, листы). 1830. Д. 813. Л. 60.

 

6. АВПРИ. 1830. Д. 813. Л. 60 об.

 

7. Там же. Л. 61.

 

 

54

 

8. Там же. Л. 61-61 об.

 

9. Там же. 1833. Д. 820. Л. 23-23 об.

 

10. Михов Н. Населението на Турция и България. Т. III. София, 1929; Т. IV. София, 1935; Т. V. София, 1968; Тодоров Н. Руски документа за демографското състояние на част от Източна България през 30-те години на XIX в. // Известия на държавните архиви. Т. II. София, 1967. С. 423-424.

 

11. АВПРИ. 1833. Д. 820. Л. 36-40.

 

12. Там же. 1833. Д. 819. Л. 93. Подробный перечень городов, указанных в документе, см.: Медведева О.В. Положение болгарских земель... С. 112-113.

 

13. Тодорова М. Англия, Россия и Танзимат. М., 1983. С. 27.

 

14. АВПРИ. 1833. Д. 820. Л. 23 об.

 

15. Там же. 1831. Д. 817. Л. 67; Пастухове. Българска история. София, 1942. Т. II. С. 654.

 

16. Липранди И.П. Болгария. М., 1877. С. 42; Пастухов С. Указ. соч. С. 656

 

17. АВПРИ. 1830. Д. 813. Л. 47 об.; 1831. Д. 817. Л. 79, 247.

 

18. Там же. 1831. Д. 817. Л. 1 об.; 1830. Д. 813. Л. 27 об., 47 об.

 

19. Там же. 1830. Д. 813. Л. 47 об.

 

20. Там же. Л. 47, 92.

 

21. Там же. 1830. Д. 813. Л. 66,75 об.

 

22. Там же. 1832. Д. 818. Л. 23 и др.

 

23. Там же. 1831. Д. 817. Л. 82; 1832. Д. 818. Л. 48; Тодоров Н. Балканский город XV-XVIII вв. М., 1976. С. 282.

 

24. Там же. 1831. Д. 817. Л. 82.

 

25. Там же. 1833. Д. 820. Л. 76-77.

 

26. Там же. 1830. Д. 813. Л. 28-29, 34 об., 36-36 об.

 

27. Там же. 1830. Д. 813. Л. 43, 65-66; 1831. Д. 817. Л. 5 об.; 1832. Д. 818. Л. 23,41.

 

28. Там же. 1833. Д. 820. Л. 41 об.

 

29. Христов Хр. Българските общини през Възраждане. София, 1973. С. 62.

 

30. АВПРИ. 1832. Д. 818. Л. 59-60; 1833. Д. 819. Л. 5-5 об.

 

31. Там же. 1830. Д. 813. Л. 27 об.

 

32. Там же. 1830. Д. 813. Л. 27 об.-29 об.

 

33. Там же. Л. 40-42 об.

 

34. Там же. 1831. Д. 817. Л. 42 об.; 1833. Д. 820. Л. 1,2, 6, 11, 12.

 

35. Там же. 1833. Д. 820. Л. 43 об.

 

36. Там же. 1830. Д. 813. Л. 50; 1831. Д. 817. Л. 78-78 об., 80-80 об.

 

37. Там же. 1830. Д. 813. Л. 50; Velichi C.N. Emigrarea bulgarilor din Sliven in Tara Româneasca in anul 1830 // Romanoslavica. V. X. București, 1965. P.289-314; Meщерюк И.И. Переселение болгар в Южную Бессарабию. 1828-1834. Кишинев, 1965. С. 180-193; 1831. Д. 817. Л. 1-2; Медведева О.В. Когда говорят документы. С. 217-223.

 

 

55

 

38. АВПРИ. 1831. Д. 817. Л. 81.

 

39. Там же. 1830. Д. 813. Л. 76, 87; 1831. Д. 817. Л. 59 об., 61, 78-78 об., 8 об., 96; 1833. Д. 820. Л. 56,76,101,122.

 

40. Там же. 1833. Д. 820. Л. 19 об.-20, 14; 1833. Д. 819. Л. 92.

 

41. Там же. 1833. Д. 820. Л. 74-74 об.

 

42. Там же. 1830. Д. 813. Л. 61 об.-62; 1831. Д. 817. Л. 55-55 об.

 

43. Там же. Л. 56.

 

44. Там же. 1830. Д. 820. Л. 74-74 об.

 

45. Там же. Л. 74 об.-75.

 

46. Там же. 1833. Д. 819. Л. 141 об.; 1833. Д. 820. Л. 80-81. Донесение датировано 1832 г., но по содержанию самого документа, по дате приложения, а также по входящим номерам нами установлена неточность датировки.

 

47. Там же. 1833. Д. 820. Л. 81 об.

 

48. Там же. 1831. Д. 817. 55 об., 91; 1833. Д. 820. Л. 82-83.

 

49. Там же. 1831. Д. 817. Л. 131,91-95.

 

50. Там же. 1832. Д. 818. Л. 85-85 об.; 1833. Д. 819. Л. 106-108 об.

 

51. Там же. 1833. Д. 819. Л. 148 об.-149.

 

52. Там же. 1832. Д. 818. Л. 49.

 

53. Там же. Л. 68; 1833. Д. 819. 148 об.

 

54. Медведева О.В. Когда говорят документы. С. 220-222.

 

55. Конобеев В.Д. Национально-освободительное движение в Болгарии в 1828-182 гг. // Ученые записки Института славяноведения. Т. 20. 1960. С. 268-270; Жечев Н. Велчовата завера. 1835. София, 1985. С. 35-38; Възвъзова-Каратеодорова К. Капитан Георги Мамарчев. 1786-1846. София, 1986.

 

56. Мещерюк И.И. Переселение болгар в Южную Бессарабию С. 3 6; Грек И. Ф., Червенков Н.Н. Към историята на въоръженото въстание в България през първата половина на 30-те години на XIX в. // Векове. 1985. Кн. 1. С. 40-41; Грачев В.П. Балканские владения Османской империи на рубеже XVIII-XIX вв. М., 1999. С. 89.

 

57. АВПРИ. 1831. Д. 817. Л. 13-53.

 

58. Там же. 1831. Д. 817. Л. 13,17-17 об., 20-20 об.

 

59. Шеремет В.И. Турция и Адрианопольский мир 1829 г. М., 1975. С. 168-182.

 

60. АВПРИ. 1831. Д. 817. Л. 40-41.

 

61. Там же. 1833. Д. 820. Л. 52-53 об.

 

62. Димитров Стр. Сербия и восстание в Западной Болгарии в 30-40-е годы XIX в. // Studia balcanica. София, 1970. С. 250-252.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]