Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв.

Михаил Д. Присёлков

ГЛАВА VII. (КИЕВСКАЯ МИТРОПОЛИЯ И ПЕЧЕРСКИЙ МОНАСТЫРЬ ВРЕМЕНИ УПАДКА КИЕВСКОЙ РУСИ)

 

§ 106. Вопрос о границах и новых епископиях по смерти Мономаха  186

§ 107. Смерть митрополита Никиты и прибытие митрополита Михаила  187

§ 108а. Принижение Печерского монастыря при Мстиславе  187

§ 108б. Нифонт, епископ Новгородский, грек — брат Печерской обители до епископской кафедры  188

§ 109. Прекращение княжеских погребений в св. Софии и Десятинной церкви. Канонизация Мстислава  191

§ 110. Междукняжеские отношения при Ярополке  192

§ 111. Раздел епископий  192

§ 112. Печерский монастырь при Ярополке  194

§ 113. Церковная политика Черниговского дома  195

§ 114. Епископские назначения времени Всеволода Ольговича  196

§ 115. Печерский монастырь — ставропигия патриарха  198

§ 116. Ликвидация этой эпохи в летописании Печерской обители конца XII в.  199

§ 117. Причины ссоры Всеволода с митрополитом Михаилом  202

§ 118. Отъезд митрополита Михаила в Византию  203

§ 119а. Изяслав в Киеве. Отношения епископов  203

§ 119б. Заточение Иоакима Туровского  204

§ 120. Колебания Изяслава в церковном вопросе. Междукняжеские отношения  204

§ 121. Собор епископов в 1147 г.  206

§ 122. Убийство киевлянами Игоря. Канонизация и Житие Игоря  208

§ 123. «Посажение» Нифонта в Киеве  210

§ 124. Борьба Изяслава с Юрием  210

§ 125. Изяслав в последний раз в Киеве  211

§ 126. События в Киеве по смерти Изяслава до вступления Юрия  212

§ 127. Междукняжеские отношения в 1154 г.  212

§ 128. Восстановление Юрием греческой митрополии  213

§ 129. Митрополит Константин и его деятельность  213

§ 130. Смерть и погребение Юрия  214

§ 131. Печерский монастырь по смерти игумена Феодоса  215

§ 132. Бегство митрополита Константина в Чернигов и смерть его  215

§ 133. Спор Ростислава и Мстислава о Климе  215

§ 134. Недовольство в Киеве церковной политикой Ростислава  216

§ 135. Вопрос о постах в среду и пятницу. Ересь Леона  216

§ 136. Соглашение Ростислава с Византией о новом митрополите Иване  219

§ 137. Конец патриаршей ставропигии в Печерском монастыре  219

§ 138. Архиепископия в Новгороде  220

§ 139. Спор о постах при митрополите Константине  220

§ 140а. Вмешательство Андрея Боголюбского в церковные дела Киева. Печерский монастырь — архимандрития  220

§ 140б. Отстранение митрополита Константина  221

§ 140в. Печерская Лавра — княжой монастырь  221

§ 141. Смысл споров о постах в среду и пяток  221

§ 142. Неудачи Печерской Лавры в конце XII—начале XIII в. в возрождении былой деятельности  222

 

 

            § 106. Смерть Мономаха не внесла существенных перемен в междукняжеский уклад Руси, и вступление на Киевский стол его «кроткого» сына Мстислава обычно ставят в связь по характеру и направлению с предыдущим княжением отца. К сожалению, мы не знаем точной воли Мономаха и его воззрений на будущие по его смерти отношения сыновей, и странным кажется, что такой заботливый объединитель почти всего наследия Ярослава не оставил следов к попыткам установления прочных отношений между князьями его дома, кроме братских уз крепкой и дружной при отце семьи.

 

Вопрос церковного устройства Руси, по-видимому, сейчас же испытал на себе неудобства иных отношений князей, чем в пору жизни Мономаха. С водворением в Киеве Мстислава Владимировича, удержавшего в своих руках Новгород и Смоленск, оказалось, что киевский князь по Смоленску в церковном отношении подчиняется главнейшею частью этой епархии переяславскому епископу, другою частью — владимирскому, находившимся в политическом обладании иных владельцев. И мы не удивимся известию о желании Мстислава создать епископию Смоленскую, т. е. обособить церковное устройство своего Смоленского княжества от чужих епископов. Впоследствии Ростислав Мстиславич Смоленский подчеркнуто высказался об этих планах отца: «приведохъ епископа Смоленску, сдумавъ съ людми своими, по повелѣнію отца своего святого, еже хотѣвъ при животѣ своемъ сътворити» [1] или: «дажъ кто разрушить сей замыслъ святого отца моего Мьстислава и митрополита Русскаго Михаила» [2]. Те же неудобства чувствовали и другие братья, как Вячеслав Туровский, земля которого была под властью Владимирской кафедры, находившейся в политическом обладании младшего брата Андрея, как Юрий, Поволжье которого тянуло в церковном управлении к Переяславлю, где сидел Ярополк. Передел епархий, стянувший все земли Мономаха (кроме Новгорода и Киева) в две епископии — правобережную, Владимирскую, и левобережную, Переяславскую, — был предпринят Мономахом в самые последние годы его некороткой жизни (§ 104), и устроенный порядок разрушен был после его смерти, как увидим ниже, только после 1136 г., как результат

 

 

1. Владимирский-Буданов М. Хрестоматия. T. I. С. 241.

2. Там же. С. 247.

 

186

 

 

замиренья Мономаховичей с Мстиславичами, т. е. соблюдался сыновьями, несмотря на свои для некоторых из них неудобства и даже несмотря на желание к переделу у Мстислава Киевского, засвидетельствованное его сыном, — все это дает право думать, что Мономаху почему-то казалось важным устроить такую церковную спайку земель своего дома, и сыновья первое время соблюдают эту мысль отца.

 

Мономах умер, оставив вдовствующею кафедру Переяславля, и нового епископа сюда «поставил» в 1126 г. [1] Переяславский князь Ярополк Владимирович. Любопытно, что новый епископ Маркел взят Ярополком из Переяславского монастыря св. Иоанна, т. е. не из братьев киевских обителей, что вообще было большою редкостью в епископских поставлениях.

 

 

            § 107. В том же 1126 г. скончался митрополит Никита, и митрополичья кафедра остается незанятою до ИЗО г., когда в Киеве является новый митрополит Михаил, с именем которого нужно записать в истории русской церкви одну из самых ярких страниц. Ипатьевская летопись относит прибытие Михаила к 1131 г. [2], но указание это ошибочно, как это часто бывает для этого времени с хронологическими данными этого летописного свода. Новгородские летописи помнят прибытие на Новгородскую кафедру поставленного в Киеве нового епископа Нифонта, относя событие это к 1 января 1130 г. «на обедьнюю» [3].

 

Что четырехлетнее вдовство митрополии не было следствием каких-либо недоразумений Киева с Константинополем, видно из истории Полоцкого княжества. В 1127 г. Мстислав, продолжая политику отца к этому княжеству, походом вмешивается в здешние княжеские отношения, а через два года, в 1129 г., решительно кончает со всем Полоцким княжеским домом, «зане не бяхоуть его воли». Полоцкий княжеский дом, по-видимому, всем гнездом был отправлен в Грецию: «и оусажа оу три лодьи и поточи и Царюграду» [4]. Нужно было быть очень близким человеком к Византийскому двору, чтобы решиться на такую меру, втягивающую Константинополь в междукняжеские отношения, и нужно было очень твердо верить в дружбу и преданность со стороны греков. Вспомним случай «поточения» в Грецию Олега во времена Всеволода Ярославича и признаем, что в том и другом случае родственные связи, очевидно, не ограничивались только дипломатическими браками, но и вели к живому и деятельному сношению. Значит, и незамещение митрополии между 1126—1130 гг. объясняется не наличностью недоразумений Мстислава с Империей.

 

Скоро последовавшая после прибытия нового митрополита смерть Мстислава (14 апреля 1132 г.) не дает возможности отследить деятельность Михаила за время княжения этого Мономаховича, и деятельность митрополита развернется в целую картину лишь в последующее время.

 

 

            § 108а. Обращаясь к истории Печерского монастыря за время княжения в Киеве Мстислава, видим смерть игумена Прохора в 1125 г. [5], в год вступления Мстислава на престол. Игумен Прохор попин, как знаем, был избран братнею монастыря и поставлен митрополитом Никифором «повеленьем» князя Святополка в 1113 г., когда еще Печерская обитель была близка руке и сердцу киевского владельца (§ 956). За время игуменства Прохора произошла, значит, та резкая перемена в положении Печерского монастыря, о которой говорилось выше (§ 99): новый киевский князь Мономах, нарушая налаживающуюся

 

 

1. Лаврент., 6634 г.

2. Ипатьев., 6639 г.

3. Новгород. 1-я и 2-я. 6638 г.

4. Ипатьев., 6648 г.

5. Там же, 6634 г.

 

187

 

 

традицию своих предшественников, не берет монастыря под свою защиту от митрополии и не пользуется братией обители св. Феодосия при занятии епископских кафедр. Мало того, видим известное давление на монастырь, где обрывается литературная работа и где уже не слышим голоса игумена, призывающего к соблюдению старейшинства в междукняжеских отношениях.

 

Нет записи об избрании нового игумена по смерти Прохора, и мы лишь случайно узнаем его имя: «В лѣто 6638. Георгии Ростовьскыи и тысячкой окова гробъ Федосьевъ, игумена Печерьскаго, при игумени Тимофѣи» [1]. Из труда епископа Симона знаем, что тысяцкий ростовский Георгий — Георгий Симонович — еще от отца наследовал к Печерской обители почтение и любовь, ставшие наследственными в его роде, как к месту погребения предков.

 

В 1127 г. в Черниговском княжестве разыгралась борьба между Ярославом Святославичем и Всеволодом Давидовичем, изгнавшим дядю из Чернигова. Хотя Мстислав Киевский был тестем Всеволода Ольговича, он встал на сторону Ярослава и «хресть ему человалъ» идти выбивать из Чернигова Всеволода. Последний «нача ся молити Мьстиславу и бояры его подъоучивая и дары дая, моляшеться имъ». Когда Ярослав потребовал, наконец, от Мстислава исполнения клятвы, игумен св. Андрея Григорий, который «любимъ бѣ прежде Володимеромъ, чтенъ же ото Мьстислава и ото всихъ людей», выступил с заявлением, какого в Киеве раньше не слыхали: лучше нарушить крестное целование и не идти на рать, чем проливать христианскую кровь. Голос игумена Григория был неодиноким: «И съвъкупивъше сборъ иереискыи, митрополита же в то время не бяше, — и рекоша Мьстиславу: „на ны будеть тоть грѣхъ“». Мстислав подчинился этому решенью [2]. Что значит выражение «сборъ иереискыи», трудно сказать определенно, хотя возможно думать, что здесь нужно разуметь собор игуменов монастырей киевских, с чем мы уже встречались в 1097 г. в Киеве, когда происходило «моленье» Святополка игуменами о сохранении жизни Василька. Но тогда первую роль играл игумен Печерской обители Иван, не названный в рассказе Василия, потому что рассказ этот вышел из среды, близкой Мономаху и враждебной Печерскому монастырю, — а здесь, в «иереискомъ сборѣ» 1127 г. печерский игумен не играет уже никакой роли.

 

Решительным подтверждением падения влияния и авторитета обители св. Феодосия за время княжения в Киеве Мстислава является летописная запись под 1128 г. [3]: «преяша церковь Дмитрия Печеряне, и нарекоша ю Петра, съ грѣхомъ великимъ и неправо». Мы уже говорили, каковы могли быть основания у печерян домогаться себе церкви, построенной князем Ярополком, завещавшим «всю жизнь свою» монастырю св. Феодосия (§ 756). Известие летописи интересно не столько сообщением факта получения церкви св. Петра печерянами, сколько небывалым в отношении к Печерскому монастырю тоном, объяснимым полным неуважением к обители св. Феодосия в кругах, близких дому Мономаха. В этом читаем и отношение к монастырю самого дома Мономаха.

 

 

            § 108б. Можно, кажется, говорить не только о пренебрежении Печерской обители домом Мономаха, но и о подведении ее теперь под руку митрополита киевского, от чего до сих пор монастырю удавалось укрываться за киевскими князьями. Для этого нам нужно остановиться на вопросе об епископских поставлениях за время Мстиславова княжения в Киеве.

 

Немного лиц было поставлено тогда на епископские кафедры: в 1126 г. в Переяславль — епископ Марк, конечно, не из братии Печерского монастыря,

 

 

1. Там же, 6638 г.            2. Там же, 6636 г.

3. Лаврент., 6636 г.

 

188

 

 

около этого же времени епископ Пантелеймон — в Чернигов, кафедра которого освободилась за смертью епископа Феоктиста еще в 1123 г. О Пантелеймоне не сохранилось известий, откуда взят он на епископию. В 1130 г. новый митрополит Михаил ставит епископа Нифонта в Новгород на место епископа Ивана «попіана», который «отвержеся епископіи, бывъ на престолѣ владычества своего 20 лѣтъ» [1]. На сообщении о поставлении Нифонта нужно остановиться.

 

Забегая несколько вперед, укажем, что митрополит Михаил старался поставить на все открывавшиеся епископские места епископов греческой национальности, и лишь в конце своего пребывания на митрополии под давлением киевского князя Всеволода Ольговича поставил ряд русских епископов. Уже это наблюдение дает право думать, что первое назначение времен митрополита Михаила — было назначение грека Нифонта. Нифонт на своей Новгородской кафедре проявил большую деятельность, достаточно освещенную Новгородским летописанием и записью различных ответов Нифонта на «вопрошаніе» Кирика. В записи этой Нифонт часто ссылается на авторитет Царьграда и Греческой земли (отв. 11, 19, 37), что, пожалуй, можно объяснить хорошим знакомством бывавшего там любознательного человека, но ряд замечаний Нифонта, вроде: «Сдѣ, рече, обычаи нѣсть таковъ» (отв. 70), где под «сдѣ» нужно разуметь не только Новгород, но вообще Русскую землю; или «тако, рече, оу васъ соуботы», где легко увидеть иронию грека над русскими явлениями жизни, — дают право склоняться к мысли о греческой национальности Нифонта.

 

«А молозива, рече, лихо, негодно бо ясти его, яко съ кровью есть; да быша съ три дни теляти даяли, а потомъ чистое сами ѣли. — И повѣда емоу попинъ его: ядять, рече, въ городѣ семь мнози. — И онъ помълче» [2].

 

И в этом диалоге естественнее видеть иностранца, чем русского. В разыгравшихся скоро киевских церковных событиях в связи с поставлением на престол митрополии в 1147 г. собором русских епископов Климента Смолятича Нифонт занял, определенно, греческую позицию вместе с епископом Смоленским греком Мануилом. Упорство Нифонта в защите прав патриарха над русскою церковью, которое превзошло во многом противодействие Клименту со стороны Мануила Смоленского, казалось бы, красноречивее всяких иных доказательств говорит за греческую национальность Нифонта, но ввиду постоянного желания ученой литературы видеть в Нифонте русского [3] приходится вновь перебрать все данные о нем. Если ответы Нифонта Кирику, его защита прав патриарха над русскою церковью и, наконец, поставление его митрополитом Михаилом, до вступления на престол Киевский Всеволода Ольговича, постоянно ставившего греков-епископов, если все это недостаточно говорит за греческую национальность Нифонта, тогда обратимся к Новгородскому летописному своду, к записи, современной Нифонту и к нему горячо расположенной [4]. Вот что читаем там о смерти архиепископа Нифонта:

 

«Той же весне прѣставися архепископъ Нифонтъ, априля въ 21: шьлъ бяше Кыеву противу митрополита; инии же мнози глаголаху, яко полупивъ святую Софию пошьлъ Царюграду; и много глаголаху на нь, нъ собе на грѣхъ. О семь бы разумѣти комуждо насъ: который епископъ тако украси св. Софию, притворы испьса, кивотъ створи и всю извъну украси, а Пльскове св. Спаса церковь създа камяну,

 

 

1. Новгородская летопись... СПб., 1879. С. 189.

2. Русская Историческая библиотека. Изд. 2. T. VI. С. 48 (отв. 90).

3. Только два исследователя высказались за греческую национальность Нифонта: проф. А. Зернин в статье «Нифонт, епископ Новгородский» (Архив истор. сведений. Кн. II, пол. I) и проф А. Никитский в «Очерке внутренней истории церкви в В. Новгороде». СПб., 1879.

4. Новгор. 1-я, 6652 г. «В то же лѣто постави мя попомь архепископ святый Нифонтъ».

 

189

 

 

другую въ Ладозѣ св. Климента. Мьню бо, яко не хотя Богъ, по грѣхомъ нашимъ, дати намъ на утеху гроба его, отведе и Киеву, и тамо прѣставися; и положиша и въ Печерьскемь манастыри у св. Богородици въ печере» [1].

 

Автор записи не скрывает, что такая точка зрения — точка зрения меньшинства; большинство же («инии же мнози») отзывались о Нифонте и его уходе в Киев иронически. Конечно, в Новгороде ошибались, думая, что Нифонт «пошьлъ Царюграду», но ошибались, конечно, потому, что Нифонт не сообщил им причину своего отъезда — желание встретить нового митрополита-грека, прибывающего на Русь после долгого отсутствия греческого предстоятеля на Киевской митрополии. Нифонт мог скрыть от новгородцев цель своей поездки, вероятно, неуверенный в сочувствии к ней их, но он не мог или не сумел скрыть, что отправлялся в поездку с очень большою денежною казною, чуть не опустошившею св. Софью. Что это за деньги, которые повез Нифонт новому митрополиту, — догадаться нетрудно. Это была та дань митрополиту, которую Новгородская, как и всякая другая, кафедра ежегодно платила митрополиту и которая за долгое время отсутствия в Киеве митрополита выросла, конечно, в немалую сумму. Трудно думать, чтобы новгородцы о русском по национальности епископе иронизировали бы, что он, ограбив св. Софью, убежал в Царьград. Однако есть и еще основание говорить о греческой национальности Нифонта. Когда, после смерти Нифонта и его преемника Аркадия, на Новгородскую кафедру вступил Илия, последний 13 марта 1166 г. на епархиальном соборе держал поучение попам, где между прочим сказал: «Святая бо София не оубога есть... Мнѣ бо не кому добытка копити, ни женѣ, ни дѣтемъ, ни вы иноу землю слати» [2]. На кого в последнем мог намекать Илия? Его предшественник Аркадий был новгородец, следовательно, здесь разумелся Нифонт. Сопоставляя эти посылки Нифонта своих «добытковъ» на родину («вы иноу землю») с предположением новгородцев в 1156 г., что Нифонт, в конце концов, обобрав всю св. Софью, ушел и сам на родину, — мы имеем право говорить о греческой национальности Нифонта.

 

Но почему же ученая литература упорно держится мысли о русском происхождении Нифонта? К этому приводит известие о поставлении Нифонта на Новгородскую кафедру из Печерского монастыря. Новгородский летописец церквам Божиим об этом говорит: «Того же лѣта поставленъ бысть Великому Новуграду епископъ Ніфонтъ, а взятъ из Печерскаго манастыря из Кіева» [3] Известие это, как и известие Жития Нифонта [4], где «взятие» из Печерского монастыря выросло и в киевское происхождение, — могли быть почерпнуты или из Печерского Патерика [5], или из Киевского летописного свода извода 1200 г., так как больше ни в одной летописи такого известия не находим. Киевский свод извода 1200 г., откуда взял рассказ о предсмертном видении и смерти Нифонта и Патерик (Иоанновская и Кассиановская 1-я редакция) [6], воспользовался для этого рассказа Печерскою летописью извода 1182 г., которою пользовался позднее Кассиан для своей второй редакции Патерика (1462 г.) [7]. Факт пребывания Нифонта до епископского назначения в братстве Печерской

 

 

1. Новгор. 1-я, 6664 г.

2. Русская Историч. библиотека. T. VI. С. 362.

3. Новгор. летопись... СПб., 1879. С. 189.

4. Памятники старинной рус. литературы. Издание гр. Кушелева-Безбородко. Вып. IV. С. 1—9.

5. Ключевский В. О. Жития святых... С. 261—262.

6. Шахматов А. А. Киево-Печерский Патерик и Печерская летопись // Изв. Отд-ния русс. языка и словесности Императ. Академии Наук. 1897. Кн. 3. С. 805.

7. Там же. С. 836.

 

190

 

 

обители, засвидетельствованный Печерскою летописью извода 1182 г. [1], в нашем понимании истории Печерского монастыря со времени водворения в Киеве дома Мономаха вовсе не должен свидетельствовать о русском происхождении Нифонта, а должен дорисовывать нам ту картину унижения обители св. Феодосия и всего направления ее, которая уже представлялась нам выше. Когда опустилась рука киевского князя, защищавшая Печерский монастырь от власти митрополита, последний не пожелал, конечно, упустить случая взять богатую обитель в свое ведение, чтобы пресечь русское направление его деятельности. Это и дает объяснение появлению среди братии греков, как Нифонт, а позднее и игумена — грека Феодоса. Правда, на основании этого, может быть, и нельзя еще говорить о назначении властью митрополита нового игумена Печерской обители Тимофея [2], но такое назначение было не за горами. Сюда же идет прямое указание летописи, что при Мстиславе Киевском вызывались из Греции лица, пригодные для занятия епископских кафедр, как будущий епископ Смоленский Мануил, который «бѣ пришелъ изъ Грекъ самъ третий къ благолюбивому князю Мьстиславоу» [3]. Таких лиц митрополит вполне мог помещать в Печерский монастырь до случая поставления их на открывшуюся епископию.

 

 

            § 109. Если церковная политика Владимира Мономаха представлялась нам не национальною, то политика сына его Мстислава представляется еще более наклонною в сторону Византии, еще более послушливою и родственною. А между тем время Мономаха и «кроткого» Мстислава было в истории Империи временем возвращения к удачной поре борьбы за существование, поднявшей с необычною силой старые мечты византийских политиков о всемирном господстве, отражением которых была в Киеве энергичная деятельность митрополита Михаила по усилению власти Константинополя над русскою церковью.

 

Обращает внимание одно новое обстоятельство в княжеском обиходе Киева. Не видим княжеских погребений ни в Десятинной церкви, ни в св. Софии при наличности в Киеве греков-митрополитов (поэтому погребение Ростиславом дяди Вячеслава в св. Софии — не в счет). Едва ли это объясняется случайностью. Начались, видимо, какие-то новые порядки, и их нельзя никак для Мстислава определить недоброжелательными отношениями митрополита. Наоборот, преданность Византии и родственная близость с императорским домом дают «кроткому» Мстиславу скоро по его кончине частичную канонизацию. Мы не знаем почти ничего о личной жизни Мстислава, кроме горького раскаяния, которое князь нес всю жизнь на себе за преступление крестного целования, хотя и санкционированное «иерейским» собором Киева, но, вспомнив, что такие бесспорные святые русской церкви, как Феодосий, Антоний и др., — не дождались такого быстрого признания со стороны митрополита, можем думать, что здесь кроме подлинных заслуг Мстислава входила и греческая политическая оценка. Мстислав через 20 лет по смерти называется святым в грамоте сына его Ростислава, данной Смоленской епископии [4].

 

 

1. О том, как старался впоследствии факт этот осветить редактор Печерской летописи извода 1182 г., когда монастырь Печерский стал уже независимым от митрополии, сказано будет несколько ниже (см.: § 116).

2. Известие митрополита Евгения, что Тимофей избран и поставлен в 1124 г., может быть неверно, как и указание года, так как предшественник Тимофея — игумен Прохор — скончался в 1125 г. (Ипатьев., 6634 г.). Евгений, митрополит. Описание Киево-Печерской Лавры. Изд-е. 2. Киев, 1831. С. 133.

3. Ипатьев., 6645 г.

4. Владимирский-Буданов М. Хрестоматия. T. I. С. 241 и 247. Голубинский Е. Е. История канонизации святых русской церкви. Сергиев Посад, 1894. С. 36.

 

191

 

 

Погребение Мстислава было в церкви св. Федора в Киеве, которую он сам создал, заложив в 1128 г. [1]

 

 

            § 110. Смерть Мстислава открыла дорогу в Киев старшему из Мономаховичей Ярополку, что сейчас же вызывает борьбу в доме Мономаха за Переяславль, который Ярополк передал было старшему из Мстиславичей — Всеволоду. Оставляя в стороне подробности этой борьбы, где переходы князей со стола на стол происходили с поразительною скоростью, остановимся на моменте замирения Ярополка Киевского с Юрием Ростовским (1134 г.), получившим при этом Переяславль. Попытка Мстиславичей — Всеволода и Изяслава — в союзе с Ольговичами силою изменить княжеский расклад столов [2] приводит к энергичному выступлению духовенства, оказавшегося на стороне Мономаховичей. После первого похода на Суздаль Всеволода Мстиславича, осенью 1134 г., «иде Исаия игуменъ съломь Кыеву; приде опять съ митрополитомь Михаиломъ Новугороду, декабря 9» [3]. Можно думать, что Исаия этот был официальным послом Новгорода, так как среди новгородцев была, конечно, партия мира. Как живо отнеслись в Киеве к готовящемуся нападению Мстиславичей на Суздаль, видно из необычной поездки митрополита для личного успокоения новгородцев и отвращения их от суздальского похода. Однако в Новгороде не очень постеснились с митрополитом, а главное, не очень ему доверили. Только когда новгородцы «придоша опять» с похода, «пустиша митрополита Кыеву, мѣсяца феурря въ 10, въ мясопустную недѣлю, а на Суждаль идуце, не пустиша его, а онъ мълвляше имъ: не ходите, мене Богъ послушаетъ» [4]. В начале 1135 г. видим замиренье Мстиславичей с Мономаховичами, причем Андрею Мономаховичу достается Переяславль, Изяславу Мстиславичу — Волынь. Но Ольговичи продолжают еще борьбу с Мономаховичами, одерживают верх и в начале 1136 г. получают от Ярополка Киевского Посемье. Вынужденный Ольговичами мир был заключен «ходячю ме ими честьному Михаилу митрополиту со крестомъ» и в присутствии Новгородского епископа Нифонта, приходившего «съ лучьшими мужи» замирять Мономаховичей с Ольговичами [5]. Новые происки Ольговичей, неудовлетворенных миром 1136 г., вызывают поход на них Ярополка Владимировича во главе больших сил, приведший к новому миру, мало изменившему положение 1136 г.

 

18 февраля 1139 г. скончался после короткого княжения в Киеве Ярополк Владимирович и был погребен в церкви св. Андрея в монастыре Янки Всеволодовны.

 

 

            § 111. В церковных делах Ярополк, по-видимому, не чинил препятствий энергии нового митрополита Михаила. Когда в 1136 г. скончался епископ Симеон Владимирский, митрополит Михаил, пользуясь и смертью, бывшею за два года до того, епископа Марка Переяславского (1134 г.), производит, повидимому, передел старых епархий времени Мономаха, вынуждаемый к этому междукняжескими отношениями в доме последнего.

 

«В лѣто 6645, — читаем в Ипатьевской летописи, — поставленъ бы скопечь Маноуило епископомъ Смоленскоу, пѣвечь гораздый, иже бѣ пришелъ изъ Грекъ самъ третий, къ благолюбивому князю Мьстиславоу, предъ симъ бо бѣ не былъ епископъ Смоленьскѣ».

 

Это известие неполно, что видно

 

 

1. Лаврент., 6636 г.; Ипатьев., 6637 г.

2. Грушевський М. Історія України-Руси. Т. II. С. 134.

3. Новгор. 1-я, 6642 г.

4. Там же.            5. Там же, 6643 г.

 

192

 

 

из сокращения того же текста в Лаврентьевской: «В лѣто 6645. Поставиша епископа Мануила скопца Смолиньску: потомъ другого скопца Володимерю епископа Ѳеодора». Но и это сокращение неполно, потому что в Ипатьевской сказано, что Мануил пришел «самъ третий», и такое указание относилось, конечно, не к случайной партии приехавших греков, а к приходу еще при Мстиславе трех незаурядных лиц, которые все трое были поставлены «в лѣто 6645» на епископские кафедры: один скопец Мануил — в Смоленск, другой скопец Федор — во Владимир, третий... Но кто был третий скопец, поставленный на епископскую кафедру в том же 1137 г., не сохранилось от него известия ни в сокращении Ипатьевской, ни в сокращении Лаврентьевской. Привлекая в соображение, что митрополит Михаил воспользовался смертью Переяславского епископа Марка, чтобы отрезать от Переяславской епархии новую епархию Смоленскую, составленную главным образом из владений Переяславской, можно думать, что и смертью Владимирского епископа Симеона митрополит воспользовался не только так, что отрезал от Владимирской епархии небольшой выдел для той же Смоленской епархии («И се и еще и Холмъ даю... якоже дано дѣдомъ моимъ Володимеромъ Семенови преже епископу...» [1]). В Слове о мнисе Туровском Мартыне говорится, что мних этот прежде служил поваром у епископов Туровских Симеона, Игнатия, Иоакима и Георгия. Из приведенных выше рассуждений (§ 104) выводилось, что Симеон, поставленный в этом списке епископов первым, едва ли был первым епископом туровским, в смысле владения Туровскою епархиею, а был, вероятно, первым из епископов владимирских, получившим к Владимирской своей епархии Туровскую область, бывшую до того под управлением митрополичьей кафедры. Тогда нетрудно найти третью кафедру, куда митрополит Михаил в 1137 г. поставил третьего скопца: это кафедра отделенного от Владимира Турова, а епископ — Игнатий.

 

Устроение кафедр в 1137 г., когда от Переяславской и частью Владимирской была выделена кафедра Смоленска, куда поставлен епископ Мануил; от Владимирской выделена кафедра Турова, куда поставлен епископ Игнатий; а во Владимир — епископ Федор, — нужно рассматривать, как следствие замирения Мономаховичей со Мстиславичами в 1135 г., когда в Турове сидел Вячеслав, в Переяславле — Андрей, в Ростове — Юрий Владимировичи, а на Волыни — Изяслав, в Смоленске — Ростислав Мстиславичи, причем теперь все члены дома Мономаха постарались обособиться и в церковном отношении. Если выполнение договора 1135 г. относительно епархиальных разделов задержалось до 1137 г., то здесь были два обстоятельства, помешавшие его немедленному осуществлению. Во-первых, епископ Симеон Владимирский скончался лишь в 1136 г., что развязало руки для окончательного устроения Смоленской кафедры («И се и еще и Холмъ даю...») и выдела кафедры Турова, а во-вторых, тревожные события 1136 г., неудачной борьбы Ярополка с Ольговичами, где участвовал как замиритель и митрополит, едва ли могли дать возможность сейчас же заняться в Киеве епископскими назначениями.

 

Картина церковного раздела 1137 г., однако, не вся перед нами. У нас нет известий о том, как устроились церковные дела Юрия в Ростове и Андрея в Переяславле. Епархия Ростова тянула к епархии Переяславля, и мы не знаем, к какому году отнести выдел особой епархии Ростова. Вопрос усложняется тем, что назначение епископа Евфимия на кафедру Переяславля последовало лишь в 1141 г., хотя кафедра эта, как мы знаем, вдовела с 1134 г. по смерти епископа Марка. Первое, внелетописное, упоминание епископа возобновленной

 

 

1. Владимирский-Буданов М. Хрестоматия. T. I. С. 247.

 

193

 

 

кафедры Ростова — Нестора — встречается в 1149 г. [1], и напрашивается мысль о поставлении Нестора в тот же 1141 г., как и Переяславского Евфимия. Но такое предположение невозможно, и вот почему. Если в 1141 г. в Переяславль ставится епископ, то нельзя упускать из виду, что этому назначению предшествовал мир Андрея Переяславского с утвердившимся в Киеве Всеволодом Ольговичем, между тем как у Юрия Ростовского была со Всеволодом в ту пору острая вражда, что лишает возможности предполагать поставление тогда Нестора в Ростов, невозможное без согласия киевского князя. Поэтому вероятнее думать, что отделение Ростовской епархии от Переяславской, решенное еще при замирении в доме Мономаха в 1135 г., произошло близко к 1137 г., богатому епископскими назначениями, и во всяком случае еще при Ярославе Киевском, т. е. до 1139 г., после смерти которого Киев захватил враг Юрия — Всеволод Ольгович. Что касается вопроса о долгом незамещении кафедры Переяславля (1134—1141 гг.), то его нужно решить в смысле разногласия переяславского князя Андрея с митрополитом Михаилом о кандидате на епископскую кафедру. Андрей, видимо, не желал взять к себе грека, которых так щедро назначал Михаил, и получил русского епископа только в 1141 г. при содействии киевского князя Всеволода Ольговича, стоявшего за назначения на епископии русских.

 

 

            § 112. Печерский монастырь, по-видимому, и в княжение в Киеве Ярополка Владимировича, как при Мстиславе и при Мономахе, продолжал стоять в тени. Не знаем ничего о событиях его жизни за это время, так как ближайшая летописная запись относится лишь к смерти игумена Феодоса в 1156 г. [2] Вероятно, к этому времени Ярополкова княжения нужно приурочить начало игуменства Пимена, которого каталог игуменов митрополита Евгения помещает под 1132—1141 годами. [3] Может быть, годы здесь и произвольны, но имя игумена передано верно. Восстановить имя игумена, заступившего место Тимофея, можно таким образом. Епископ Симон в первом своем послании к Поликарпу сообщает много событий из жизни Печерского монастыря, известных ему, как бывшему постриженнику обители св. Феодосия, или по личному опыту и свидетельству, или по преданию. Нить рассказов Симон развивает в хронологическом порядке, лишь после первого рассказа оборвав ее для трех вводных статей (§ 75б и § 75в). Самым отдаленным от времени личного наблюдения Симона эпизодом, занесенным в послание к Поликарпу, был случай с Онисифором Прозорливцем. Симон сообщает здесь свою отправную точку в нити рассказов: это время игуменства Пимена. Случай с Онисифором дошел до Симона, как брата Печерской обители, через предание двух поколений: «азъ обретохъ единаго (изъ братии), иже исповѣда ми (Симону) вещь сію отъ тѣхъ пръвыхъ черноризець», которым рассказал сам Онисифор. Епископ Симон взят был из постриженников Печерского монастыря князем Всеволодом Юрьевичем в игумены Рождественского монастыря во Владимире. В 1206 г. Симон упоминается как владимирский игумен в описании погребения княгини, где читаем: «Симонъ игуменъ отецъ ей духовный» [4], что ведет к заключению, что Симон был здесь в 1206 г. не новым человеком, почему и приемлемо предположение Е. Е. Голубинского, что Симон стал игуменом с самого основания Рождественского монастыря, т. е. с 1197 г. [5] Итак, до 1197 г. Симон был среди

 

 

1. Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка. С. 30.

2. Лаврент., 6664 г.

3. Евгений, митрополит. Описание Киево-Печерской Лавры. С. 133.

4. Лаврент., 6714 г.

5. Голубинский Е. История русской церкви. T. I¹. С. 759.

 

194

 

 

братии Печерской обители. Сколько же времени он здесь к 1197 г. прожил? По-видимому, не мало, потому что в молодых годах он не был бы взят на должность духовника княгини. Все это и дает возможность приблизительно рассчитать так: сам Симон пробыл среди братии Печерской обители лет 20 (с 1177 г.) и здесь нашел одного брата, очевидно, уже глубокого старца, который слышал рассказ об Онисифоре из уст тех, кому рассказал сам Онисифор (30 лет + 15 лет = 45 лет; 1177 г. – 45 лет = 1132 г.). Это подтверждается и тем, что рассказ Симона о Николе Святоше, скончавшемся в 1143 г. при игумене Феодосе, помещен в хронологической цепи рассказов послания на третьем месте (если опустить вставные: о Еразме, Никоне, Кукше, Никоне и Пимене), что определяет игуменство Пимена первого рассказа, как бывшее до игуменства Феодоса третьего рассказа, т. е. до 1156 г., когда Феодос скончался.

 

Конечно, сказать что-либо определенное о времени поставления Пимена и обстоятельствах этого поставления — мы не имеем данных.

 

 

            § 113. Смерть Ярополка Владимировича открыла дорогу неожиданному кандидату — Всеволоду Ольговичу, искусно воспользовавшемуся борьбою в доме Мономаха, только затихшей на время последних лет княжения Ярополка, между Мономаховичами и Мстиславичами. По смерти Ярополка, 22 февраля 1139 г., в Киев явился было старший из Мономаховичей — Вячеслав, встреченный «людьми с митрополитомъ» [1] и посаженный торжественно на «столъ прадѣда», но уже в первых числах марта под Киевом стоял будущий действительный киевский князь Всеволод Ольгович.

 

В описании жизненных подвигов Всеволода мы встречаем в ученой литературе только одни указания на его дипломатическое искусство и изворотливость, как объяснение его прочного овладения Киевом, и исследователи не хотят видеть в деятельности Всеволода определенных данных расположения к нему киевского общества, привлеченного князем не путем изворотливости, столь нужной для междукняжеских отношений того времени, а путем определенной церковной программы, кончившей время греческого засилья эпохи Мономаховичей.

 

А. Е. Пресняков мимоходом указал на странную связь Всеволода с вышгородцами, помогающими ему овладеть Киевом [2]. Думаю, что эта связь не случайна. Всеволод, говорит летопись, узнав о смерти Ярополка и вступлении в Киев Вячеслава, «събравъ мало дроужины съ братомъ своимъ Святославомъ и с Володимеромъ Давидцемъ придоша Вышегородоу и сташе тоу, въшедше в городъ» [3]. Сюда ко Всеволоду приходят полки, но он не думает брать Киев силой, рассчитывая на общее сочувствие к себе не только Вышегородцев, но и киевлян. И не ошибается в расчете. Что же такое мог нести киевлянам Всеволод и почему в нем так тверда уверенность в симпатии к себе киевского населения? На это можно ответить вопросом: не преувеличиваем ли мы популярность Мономахова дома в Киеве, доверяя источникам, вышедшим из придворной среды этого княжеского дома? Имеем в виду церковную политику Мономаха и его потомства. Сам Мономах дружил с митрополитом, но холоден был к Печерскому монастырю и его задачам. Правда, Мономах чтит память святых братьев Бориса и Глеба, строит им «терем серебрен», золотит раки, ставит церковь «милую» на Альте, но ведь это, во-первых, признанные и греками святые; и во-вторых, здесь было соревнование со Святославичами Черниговскими. Ни при Мстиславе, ни при Ярополке не слышим о почтении

 

 

1. Лаврент., 6646 г.

2. Пресняков А. Е. Княжое право в древней Руси. С. 85, прим. 4.

3. Ипатьев., 6647 г.

 

195

 

 

киевского князя к этой национальной русской святыне, а факты церковной жизни говорят о греческом засилье, против которого не принимаются меры противодействия. Самым ярким фактом здесь являются епископские поставления: все греки или, по крайней мере, большинство. Забота Печерской обители о насаждении русских епископов — забыта. Не то видим у Черниговского дома Святославичей. У них живое почтение к памяти святых Бориса и Глеба не умирает после построения каменного храма в Вышгороде: видим связь Всеволода Ольговича с вышгородцами, где князь этот находит помощь в искании Киевского стола и куда он идет с братьями «събравъ мало дружины», т. е. под видом нередкой, вероятно, религиозной поездки к этому святому месту, почему занятие Вышгорода и не вызывает у Вячеслава Киевского тревоги. Умирающий Всеволод едет к Вышгороду, где и находит место вечного упокоения «оу церкви святою мученику» [1]. В Чернигове еще при Давиде Святославиче выстроен храм святых Бориса и Глеба, где Давид и погребен [2]. Но не только здесь популярность Черниговского дома. У него живая связь с Печерскою обителью, и связь не со вчерашнего дня. Еще в 1106 г. постригся Святослав Давидович, вступил в братство Печерского монастыря и в описываемое время был еще жив в своем монашеском подвиге. Отец Святоши — Давид — блистал не меньше Мономаха подвигом личной жизни, и вокруг могилы его впоследствии поднимался вопрос о канонизации, а жизнь и смерть обросли благочестивой легендой [3]. Наконец, в 1113 г. епископом Чернигова становится игумен Печерской обители Феоктист, бывший до того духовником княжеской семьи, а по смерти его епископское кресло занимает Пантелеймон, о котором, по одному указанию епископа Симона в его рассказе о Николе Святоше, можно судить, как о лице, проникнутом враждою к усилению греческого влияния на русскую церковь (§ 116).

 

Как в Чернигове смотрели на политику дома Мономаха в отношении к традициям Печерского монастыря, к которому видим решительное охлаждение киевских князей этого рода — легко себе представить. При связях Черниговских Святославичей с Вышгородом и Печерскою обителью, обиженными невниманием Мономаховичей, можно легко было узнавать отношение киевских общественных кругов, а когда открылась борьба Мономаховичей с Мстиславичами и обнаружились незалечимые трещины по всему дому, — можно было поднять знамя новой церковной политики или, вернее, возвращения к забытым Мономаховичами традициям прежней поры.

 

 

            § 114. По занятии Киева Всеволод предпринимает нападение на ближайших Мономаховичей, имея в виду вступить с ними в переговоры и, по возможности, союзы. Действительно, ему удается замириться прежде всего с переяславским Мономаховичем Андреем. Уже указывалось выше (§ 111), что у Андрея была, видимо, распря с митрополитом Михаилом, потому что он один из Мономаховичей и Мстиславичей не получил епископа в 1137 г., хотя кафедра его Переяславля вдовела уже с 1134 г. Теперь, по замирении со Всеволодом Киевским, Андрей получает, наконец, епископа: в 1141 г. «поставиша епископа Переяславлю именемъ Еоуфимья» [4]. Из дальнейшего будет ясно, что нельзя предполагать греческую национальность Евфимия, и это был, кажется, первый епископ негрек, поставленный митрополитом Михаилом (Нифонт,

 

 

1. Там же, 6654 г.

2. Лопарев X. М. Слово похвальное на перенесение мощей свв. Бориса и Глеба // Памятники др. письменности. Т ХСѴІІІ. С. 17.

3. Там же. Предисловие.

4. Ипатьев., 6649 г.

 

196

 

 

Мануил, Федор, Игнатий и Нестор). В 1142 г. скончался Черниговский епископ Пантелеймон, и в 1143 г. на место его ставится епископ Онуфрий, горячий защитник попранных греками прав русской церкви. Понятно столь краткое вдовство Черниговской кафедры: на Киевском столе сидит черниговский Ольгович. Назначение русского епископа Онуфрия было второю уступкою митрополита новому киевскому князю. В тот же год поставлен был в Полоцк епископ Козьма, по-видимому грек. Он был, по крайней мере, среди тех епископов, которые спешили в 1156 г. в Киев встречать нового митрополита Константина, присланного «изъ Грекъ», после десятилетнего разрыва Киева с Константинополем. Полоцк был вне политического влияния Всеволода Ольговича, поэтому оказалось возможным поставление митрополитом на эти кафедры грека Козьмы. В том же году поставлен новый епископ и в Туров — Иоаким. В Турове в эту пору сидел старший Мономахович Вячеслав, который совместно с Изяславом Мстиславичем был, по-видимому, со Всеволодом в союзе и договоре о передаче по смерти последнего Киева Вячеславу [1]. Союз этот нужно понимать как согласие Вячеслава и Изяслава и на церковную политику Всеволода, которая впоследствии у Изяслава стала опорной против прежней политики Мономахова дома, которой упорно держался главный соперник Изяслава Юрий Ростовский. При таком соглашении Вячеслава со Всеволодом трудно думать, чтобы новый Туровский епископ Иоаким был греческой национальности. К этому же 1143 г., столь обильному епископскими назначениями, или к следующему нужно отнести возобновление двух старых кафедр: Белгородской и Юрьевской. «В то же лѣто (6652) священа бысть церкви оу Бѣлѣгородѣ св. апостолъ» [2]. Имя епископа узнаем из описания церковного события 1147 г. — Федор. Возобновление Юрьевской кафедры сопровождалось устроением резиденции епископа в Каневе: «в то же лѣто заложена бысть церкы Канѣвьская, св. Георгия, Всеволодомъ княземъ, мѣсяца июня въ 9 день» [3]. Имя епископа узнаем, как и имя Белгородского Федора, из описания церковного события 1147 г. — Демиан, и титулуется он в летописи то епископом юрьевским [4], то епископом каневским [5]. Нетрудно понять необходимость для Киева возобновления этих кафедр, когда так ненадежны были междукняжеские отношения, и киевский князь изворотливо и изменчиво дружил с одними, чтобы замирить других, а замирив, искал бороться с прежними друзьями, что всегда могло привести к опасности не иметь в Киеве двух епископов для соборных действий митрополита. И Федор Белгородский, и Демиан Юрьевский — конечно, русские. Поставленные в земле самого Всеволода, так настойчиво возвращавшего церковь к старым временам русских епископских назначений, они в год разрыва Киева с Константинополем были на стороне Онуфрия Черниговского и Евфимия Переяславского.

 

Итак, подводя итог епископским назначениям времени Всеволода Ольговича, можем с уверенностью говорить о переломе церковной политики киевского князя. Из шести епископов, поставленных за это время, в пяти можно предполагать русскую их национальность (Евфимий, Онуфий, Иоаким, Федор и Демиан) и только об одном — греческую (Козьма). Такая настойчивость в поставлении русских епископов Всеволода не могла вести к добрым отношениям его с митрополитом Михаилом, до сих пор беспрепятственно возводившим греков на русские епископии.

 

 

1. Грушевський М. Історія України-Руси. T. II. С. 141.

2. Ипатьев., 6652 г.

3. Там же.            4. Там же, 6654 г.            5. Там же, 6662 г.

 

197

 

 

            § 115. Как у князя Черниговского дома у Всеволода Ольговича были дружественные отношения с Печерскою обителью. Положение последней за долгие годы обладания Киевом потомством Всеволода Ярославича (1113—1139 гг.) было тяжело и приниженно, и монастырь, естественно, мог рассчитывать теперь при поддержке нового киевского князя на возрождение своего былого независимого положения от митрополии и свою былую руководящую роль в церковно-политической жизни Киева. Но как раз за время Всеволодова княжения в истории Печерского монастыря произошел самый тягостный случай греческого засилья — появление во главе обители св. Феодосия грека — игумена Феодоса.

 

Об этом греке Феодосе до его игуменства в Печерском монастыре сохранился ряд отрывочных данных. Так с его именем связан перевод Послания папы Льва о ереси Евтихия, сделанный Феодосом по просьбе Печерского монаха Панкратия — в миру князя Николая—Святослава Давидовича, — откуда мы узнаем, что Феодос был уже на Руси до 1143 г., когда скончался этот князь-инок, и что, будучи здесь, он не входил в состав иерархии русской церкви, сохраняя непосредственную подчиненность константинопольскому патриарху, так как иначе нельзя понять прямых об этом слов Феодоса: «Призываю же рабъ твои инокыи Феодосии моего патриарха молитвы...» [1]. Феодос играл, видимо, значительную и авторитетную роль в Киеве, что видим из записи Кирика своей беседы с епископом Нифонтом о «недѣлѣ», где Кирик ссылается на Феодоса, как лицо, хорошо известное Нифонту и близкое митрополиту: «И Феодосъ, рече, оу митрополита слышавъ, напсалъ. — Такоже не ни напсавъ, рече, ни митрополитъ, ни Феодосъ, развѣ недѣля празьдникъ...» [2].

 

Как могло случиться, чтобы после игуменства Пимена во главе Печерского монастыря встал грек Феодос, лицо, близкое митрополиту, но ему неподчиненное, — на этот вопрос нужно ответить тем предположением, что митрополит Михаил исхлопотал у патриарха, чтобы последний взял Печерскую обитель по древнему праву под свое непосредственное заведование, как ставропигию. Летопись помнит Феодоса как игумена Печерского уже под 1148 г. [3], но сейчас будут приведены соображения за то, что назначение Феодоса и, следовательно, превращение Печерского монастыря в патриаршую ставропигию случились еще при жизни князя Святоши († 1143 г.), т. е. во время княжения в Киеве Всеволода Ольговича.

 

Что заставило митрополита Михаила прибегнуть к такой исключительной мере по отношению к Печерскому монастырю, ясно из изложенной выше церковной политики Всеволода в епископских назначениях. С большою силою новый киевский князь поднял вопрос о замещении кафедр русскими епископами и в связи с этим не мог не задуматься над возрождением Печерской обители, как рассадника епископов, в составе и положении которой за время игуменства Прохора, Тимофея и Пимена произошли большие перемены в сторону принижения и огречивания. Чтобы возродить былую деятельность обители св. Феодосия по подготовке лиц, нужных к занятию епископских мест, прежде всего, конечно, необходимо было изъять монастырь из-под власти митрополита, особенно теперь, когда митрополит Михаил проявлял столь энергичную деятельность. Может быть, тут вспомнил Всеволод афонские традиции князя Святополка Изяславича и его «повеления» митрополиту, на что последний поспешил ответить тем ходом, что вырвал монастырь, безусловно, из-под

 

 

1. Чтения Московского Общ-ва любителей Истории и Древностей. 1848. № 7, II. 6.

2. Русская Истор. библиотека. T. VI. С. 38.

3. Ипатьев., 6656 г.

 

198

 

 

готовой протянуться руки киевского князя и вынес обитель вне возможности спора за нее между князем и митрополитом.

 

 

            § 116. Впоследствии, когда эпоха патриаршей ставропигии для монастыря миновала, наблюдаем желание братии конца XII в. ликвидировать и изгладить из памяти истории эту печальную пору. Из Киевского свода 1200 г. можно видеть ту литературную работу, какая поднялась в монастыре в исходе XII в., так как Свод 1200 г. пользовался как одним из источников летописью Печерской обители извода 1182 г. [1] По этому отражению Печерского летописания в Своде 1200 г. ясно, что возрождение летописной работы монастыря нужно связывать с эпохою нового расцвета обители, ставшей архимандритиею, и освобождением ее от власти патриарха и притязаний митрополита. Реформа эта пала на время игуменства Поликарпа, и мы его встречаем как одного из авторов Печерского летописца 1182 г. Так, например, только Поликарп мог с такою подробностью рассказать о своих беседах с князем Ростиславом, какая читается под 6676 годом, или передавать наставления Мстислава Изяславича себе и «попу Данилѣ» о погребении, в случае смерти, брата Мстислава Ярополка под 6678 годом, или, наконец, говорит о себе в первом лице, когда рассказывает под 6679 годом о перевезении совместно с игуменом св. Андрея Семеном тела князя Владимира Андреевича: «наутрья же в суботу поидохомъ с Володимиромъ из Вышегорода...». Работа по составлению летописца обители продолжалась и по смерти Поликарпа, что видно из рассказа под 6690 годом о его смерти, избрании братиею нового игумена — попа Василия со Щекавицы и о его торжественном пострижении рукою митрополита Никифора. К сожалению, Киевский свод 1200 г. воспользовался Печерскою летописью, обрывавшеюся на этом известии 6690 г., так что мы лишены возможности судить о литературной работе при игумене Василии.

 

Приступая к работе по Печерскому летописанию, Поликарп располагал материалом из прошлой истории монастыря, переходившим из отрывочной записи после 1113 г., — каково например известие о смерти игумена Прохора в 1126 г. или известие о поковании раки св. Феодосия в 1130 г. — в попытку действительного летописного свода в описании игуменства, литературных трудов и смерти игумена Феодоса († 1156 г.).

 

А. А. Шахматов указал, что Кассиан при составлении второй редакции Печерского Патерика (1462 г.) имел возможность пользоваться Печерскою летописью извода 1182 г., т. е. именно тою, какою пользовался и редактор Киевского свода 1200 г. В числе других добавлений, какие внес Кассиан в свою редакцию Патерика 1462 г., находим «Въпросъ благовѣрнаго князя Изяслава о Латынѣхъ» [2]. Еще Е. Е. Голубинский высказал сомнение в возможности приписать это сочинение основателю Печерского монастыря преподобному Феодосию и указал как возможного автора монаха Феодосия — грека XII в. [3] Мнение Е. Е. Голубинского нашло развитие и новые обоснования в исследовании А. А. Шахматова, отожествившего автора грека Феодосия XII в. с игуменом Печерского монастыря Феодосом, скончавшимся в 1156 г. [4] Не повторяя здесь

 

 

1. Об этом подробно говорит А. А. Шаxматов в статье «Киево-Печерский Патерик и Печерская летопись» // Изв. Отд-ния русс. языка и словесности Императ. Академии Наук. 1897. Кн. З.С. 795—844.

2. Шахматов А. А. Киево-Печерский Патерик и Печерская летопись. // Изв. Отд-ния русс. языка и словесности Императ. Академии Наук. 1897. Кн. 3. С. 827 и след.

3. Голубинский Е. Е. История русской церкви. T. I1. С. 859.

4. Шахматов А. А. Киево-Печерский Патерик и Печерская летопись. // Изв. Отд-ния русс. языка и словесности Императ Академии Наук. 1897. Кн. 3. С. 830 и след.

 

199

 

 

всех убедительных соображений Алексея Александровича, остановим внимание еще на одном подтверждении греческой национальности автора данного сочинения, хотя и не очень значительном. В так называемой первой редакции «Слова св. Ѳеодосія, игумена Печерьскаго монастыря о вѣре крестьяньскои и о латыньскои» читаем: «ты же чадо блюдися кривовѣрныхъ і всѣхъ іхъ словесъ, зане ісполнилася і ваша земля злыя тоя вѣры» [1]. Нельзя слова «і наша земля» понимать в смысле Киевской Руси, так как это не вытекает из всего текста. Наоборот «наша земля» здесь — противоположность вашей, т. е. Руси. Автор желает обратить внимание князя на особо тревожное время, переживаемое правой верой, когда даже «наша земля», т. е. Империя — оплот и твердыня православия, «ісполнилася злыя тоя вѣры», т. е. латинства. Возможно ли такое восклицание горести за православие в устах византийца XII в.? Безусловно. В это время на императорском престоле сидел Мануил Комнин, о котором приведем строки В. Г. Васильевского: «Никогда на Византийском престоле не было государя, более расположенного к Западу, чем император Мануил, даже усвоивший многие обычаи и любимые занятия рыцарства; на Западе о нем после писали, что он презирал собственных своих подданных, т. е. Греков, как людей низких, малодушных и подлых, и всею душою был привязан к иностранцам, приходившим с Запада и толпами селившимся тогда в Константинополе» [2]. Скрывать Феодосу от князя Изяслава Мстиславича это «наполнение» Византии злою верою едва ли было возможно, потому что в Киеве зорко следили за тогдашними европейскими делами [3].

 

Итак, разбираемое Слово принадлежит Печерскому игумену-греку Феодосу и было адресовано князю Изяславу Мстиславичу. Оно было найдено Кассианом в Печерской летописи извода 1182 г. и помещено во второй редакции Патерика. Очень важно отметить, что Кассиан нашел это Слово в Печерской летописи 1182 г.: во-первых, уже как обращенное Изяславу, сыну Ярослава, внуку Владимира и, во-вторых, с написанием имени автора, как Феодосия игумена Печерского «святого отца нашего», т. е. Слово уже в Печерской летописи 1182 г. было отнесено к концу XI в. и приписано св. Феодосию.

 

Но А. А. Шахматов указал еще один памятник, подвергшийся такой же переделке — «Въспрашянье Ізяславле князя, сына Ярославля, внука Володимеря, ігумена Ѳедосья Печерьскаго монастыря» о святости воскресного дня и о лощении в среду и пятницу [4], т. е. опять памятник трудов игумена-грека Феодоса XII в. приписан игумену св. Феодосию XI в., для чего имя князя Изяслава Мстиславича заменено именем князя Изяслава Ярославича [5]. Одинаковость переделки наводит на мысль на одновременность. Возможно, что сочинение это, как и предыдущее, было в такой же своеобразной редакции помещено в Печерской летописи извода 1182 г. и было или опущено Кассианом при составлении второй редакции Патерика, или, что вероятнее, отсутствовало в том экземпляре Печерской летописи 1182 г., которым Кассиан пользовался в работе над Патериком. Что такая переделка относится к периоду до времени составления Печерской летописи 1182 г. и, вероятно, принадлежала игумену Поликарпу, видно из рассказа о предсмертном видении епископа Нифонта

 

 

1. Попов А. Историко-литературный обзор древн. русс. полемических сочинений против Латинян. М., 1875. С. 70.

2. Васильевский В. Г. Из истории Византии ХII в. // Славянский сборник. T. II. С. 217.

3. Там же. С. 235.

4. Макарий, митрополит. История русской церкви. T. II, прилож. 4.

5. Шахматов А. А. Киево-Печерский Патерик и Печерская летопись. // Изв. Отд-ния русс. языка и словесности Императ. Академии Наук. 1897. Кн. 3. С. 832.

 

200

 

 

(† 1156 г.), где игумен-грек Феодос опять заменен св. Феодосием, игуменом XI в. Рассказ этот сохранился в искаженном виде в Киевском своде 1200 г. под 6664 годом и в Печерском Патерике, где Кассиан сверял его с соответствующим местом Печерской летописи извода 1182 г. По этой работе Кассиана видно, что и в Печерской летописи статья эта уже не имела цельности и полноты и подверглась указанной выше замене имени грека Феодоса именем св. Феодосия XI в. Содержание рассказа следующее. Новгородский епископ Нифонт, получив известие о скором приезде в Киев из Царьграда нового митрополита Константина, отправился для встречи его, но, не дождавшись приезда, скончался в Киеве, где и был погребен в Печерском монастыре: «бѣ бо имѣя велику любовь къ св. Богородици и къ отцю Федосью». Перед смертью Нифонт «дивно же видѣние сказа» окружающим. За три дня до своей болезни, пришедши с заутрени и задремав, Нифонт увидел сон, что стоит он в церкви Печерского монастыря на Святошине месте и молится со слезами, «да быхъ видилъ отца Федосья». В это время церковь стала наполняться братиею, и один из них обратился к Нифонту: «хощеши ли видити отца Федосья», на что Нифонт ответил:

 

«аще оузможно есть, покажи ми». — «И поемъ мя, — рассказывал Нифонт, — и въведе въ олтарь и ту показа ми отца Федосья, и шедъ поклонихся ему и въставъ нача благословляти мя и объять мя рукама своима и начатъ цѣловати мя и рече ми: добрѣ приде, брате сыну Нифонте, отселѣ будеши с нами неразлучно; Держаше бо свитокъ в руцѣ, и мнѣ просящю его, и яко вда ми и развертѣхъ, прочтохъ его и бѣ в немъ написано в началѣ: се азъ и дѣти моя, аже ми есть далъ Богъ; и оттолѣ възъбнухъ» [1].

 

Необходимо рассказ этот сопоставить с известием Лаврентьевской летописи под тем же годом: «Преставися Феодосъ, игуменъ Печерскый, и по немъ Нифонтъ епископъ Новгородьскыи, мѣсяца априля въ 18 день, и положиша и в Печерьстѣмь манастырѣ». Едва ли случайно Лаврентьевская летопись связывает эти две смерти («и по немъ»). Вероятнее думать, что между ними была именно та связь, что Нифонт перед смертью своей видел скончавшегося до того игумена. Нифонт, отправляясь в Киев для встречи нового митрополита, имел в виду и готовился повидаться с Феодосом, игуменом Печерским, который, как знаем из записи Кирика, был хорошо известен Нифонту как лицо авторитетное и важное. По приезде в Киев Нифонт узнал, что друг его умер, вероятно, незадолго до приезда. Это поразило Нифонта, и под влиянием горестной новости Нифонт, сам уже близкий к смерти, видит во сне почившего друга, который зовет его к себе («отселѣ будеши с нами неразлучно»). Это довольно обычный житейский случай. Рассказ Нифонта о видении не оставляет сомнения, о каком игумене Феодосии он говорит. Во сне Нифонт увидел себя в церкви Печерского монастыря, где он бывал часто как брат обители, на Святошине месте. Нифонт был знаком со Святошей, так как одновременно с ним жил в обители, как и Феодос, переводивший для Святоши Послание папы Льва. Вероятно, кроме знакомства всех их связывал интерес к литературе, так как и Нифонт, и Святоша, и Феодос были люди ученые и незаурядные. Стоя на Святошином месте, Нифонт молится о возможности увидеть отца Феодосия. Невозможно думать, чтобы Нифонту почему-то захотелось увидеть игумена XI в., но в этой слезной мольбе нужно слышать жалобу друга, не заставшего в живых того, с кем он всю дорогу думал увидеться. Предложение брата провести Нифонта к игумену, знакомая фигура игумена в алтаре, вставшего навстречу Нифонту с благословением, объятием, поцелуем и словом радости, наконец, чувство Нифонта при этой встрече, не проникшегося благоговейным изумлением, как

 

 

1. Ипатьев., 6664 г.

 

201

 

 

естественно при виде живым почившего сто лет назад основателя обители, а отнесшегося к видению естественно и просто, — все это говорит за то, что Нифонт увидел во сне скончавшегося перед его приездом в Киев игумена Феодоса, с которым в видении здоровался и беседовал, как с живым.

 

Итак, в Печерской летописи извода 1182 г. встречаем ряд материалов, относящихся к жизни и деятельности игумена XII в. Феодоса-грека, переделанных так, чтобы приписать их св. Феодосию XI в. Это дает право думать, что возрождение летописной деятельности в Печерском монастыре началось после смерти игумена Феодоса (1156 г.) и до вступления в игуменство Поликарпа, вероятно, с целью прославить память почившего игумена и рассказать об установлении патриаршей ставропигии над Печерской обителью. Такое летописание могло существовать до тех пор, пока монастырь не вырвался из-под патриаршей руки и не добился независимости и от митрополита. Вполне понятно желание братии, освобожденной от греческого управления и влияния обители, ликвидировать и в летописании эту ненавистную пору унижения монастыря, что и приводит к редакции собранных сочинений и рассказов о времени игуменства грека Феодоса, в которой не все уцелело, а уцелевшее было искусно связано с именем преподобного Феодосия XI в.

 

Такое же отношение к игумену Феодосу XII в. встречаем в труде епископа Симона, который в рассказах своего первого послания называет лишь имя игумена Пимена (в сказании об Онисифоре) и обходит молчанием имя игумена Феодоса, хотя описывает в рассказах и его время (в сказаниях о Вавиле и Святоше). Косвенно Симон отозвался о темной поре игуменства грека в сказании о Николе Святоше в сообщении той подробности, что Изяслав Давидович «самъ же къ брату (Святоше, въ Печерский монастырь) ехати хотяше, и удръжанъ бысть отъ тогда сущихъ епископъ» [1]. Какие епископы могли удерживать князя Изяслава от поездки в Печерский монастырь? Конечно, его черниговские епископы. Как раз в это время (1142—1143 гг.) умер Черниговский епископ Пантелеймон и поставлен был на его место Онуфрий. Это дает право говорить о появлении игумена Феодоса в Печерской обители до 1142 г. и считать епископа Пантелеймона того же русского, враждебного грекам настроения, что и Онуфрий, главный деятель антигреческого собора в Киеве в 1147 г.

 

 

            § 117. Возвращаясь к церковной политике Всеволода Ольговича и его отношению к митрополиту, видим, какие острые вопросы встали между ними. И тот и другой не могли быть взаимно довольны: митрополит был недоволен стремлениями киевского князя насаждать русский епископат, князь — греческими тенденциями в деятельности митрополита и его политикой с Печерским монастырем. В виде догадки можно, кажется, указать еще один пункт столкновения — вопрос о канонизации князя Давида Святославича и князя Николы Святоши. Что праведная жизнь этих князей открывала дорогу такому притязанию, нам приходилось говорить выше (§ 113); пример же канонизации Мстислава Владимировича, совершенной именно при митрополите Михаиле (князь скончался в 1132 г., митрополит прибыл в 1130 г.), давал и черниговским князьям право рассчитывать на такое же признание церковью праведной жизни членов княжеского дома Чернигова. Ко всему этому примешивалось недовольство митрополита и междукняжеской политикой Всеволода, где киевский князь враждовал с «вассалом» Империи — Владимиром Галицким. Последнее подкрепляется тем наблюдением, что в частых мирах и союзах, скрепляемых крестоцелованием, которыми так богато было киевское княжение Всеволода, не видим участия митрополита, так охотно замирявшего князей в пору

 

 

1. Патерик Киево-Печерского монастыря. Памятники сл. русс. письменности. T. II. С. 86.

 

202

 

 

Мономаховичей, и Всеволоду пришлось обратиться к князю-иноку Святославу Давидовичу, когда против Киева поднялись и Ольговичи, и Давидовичи [1].

 

 

            § 118. В результате всех этих столкновений между князем Всеволодом и митрополитом Михаилом последовал какой-то решительный шаг со стороны митрополита, не поддающийся по состоянию источников полному восстановлению. Летопись с воздержанностью в слове сообщает только: «И митрополитъ Михаилъ иде Цесарю-городу» — среди известий 1145 г. [2] Из прений на Киевском соборе 1147 г. узнаем, что митрополит Михаил перед отъездом дал какое-то «рукописаніе, яко ее достоить намъ (епископам) безъ митрополита въ св. Софьи слоужити». Мы не можем сказать с определенностью, все ли епископы взяли это «рукописаніе» или только те два — Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский, — которые об этом заявили на соборе, потому что по Ипатьевской [летописи] эти епископы сказали «вѣ взяла», т. е. относили это к себе, а по Хлебниковской и Погодинской: «мы взяли», т. е. относили ко всем вообще епископам. Досаднее, что мы не знаем, как читать слова: «яко не достоить намъ безъ митрополита въ (Хлебн. и Погодин.: «оу») св. Софьи слоужити». Если относить слова «въ св. Софьи» к « слоужити», то выйдет, что митрополит запретил епископам служить в свое отсутствие в его кафедральном соборе. Но если «въ св. Софьи» отнести к словам «безъ митрополита», то перед нами — запрещение епископских служб во всей русской церкви на все время отсутствия митрополита на кафедре св. Софии («безъ митрополита оу св. Софьи»), Вероятнейшим представляется последнее чтение, потому что, уезжая в Константинополь в знак разрыва с князем киевским, едва ли митрополит почему-то решил дать рукописание епископам не служить без него в св. Софии, так как канонически епископы могут служить в чужой епархии лишь с разрешения ее епископа, и митрополиту Михаилу достаточно было не давать такого разрешения. Наконец, слишком ничтожной карой непокорному киевскому князю было бы такое запрещение епископских служб в св. Софии, так как в Киеве существовала немного меньшая по объему и роскоши Десятинная церковь. Наоборот, запрещением епископских служений по всей Руси на время разрыва Всеволода с кафедрою митрополит выносил свою ссору за пределы личного столкновения, заставляя от нее страдать, ее обсуждать и, конечно, содействовать ее прекращению всех князей и епископов Руси.

 

Столь необычный поступок митрополита Михаила свидетельствует о живости и страстности его характера. К сожалению, у нас мало данных для полной обрисовки последнего, но и они, начиная с вычерка из поминанья имени Новгородского епископа Ивана [3], превращения Печерского монастыря в патриаршую ставропигию и попытки личного усмирения княжеских котор поездкою в Новгород в 1134 г. [4], — говорят нам о решительной и резкой воле Михаила.

 

Разрыв 1145 г. Всеволода с митрополитом продолжался до смерти Всеволода в 1146 г., и это лишает возможности судить, какие планы были у киевского князя о церковных делах в дальнейшем. Умер Всеволод в Вышгороде, где и погребен был в церкви святых мучеников, созданной заботою и любовью деда и отца.

 

 

            § 119а. Перед смертью Всеволод думал передать престол, вопреки бывшему, по-видимому, у него соглашению с Вячеславом Владимировичем и Изяславом

 

 

1. Ипатьев., 6650 г.

2. Лаврент., 6653 г.

3. «Сего не поминаютъ» — Новгородская летопись по Синодальному списку. СПб., 1888. С. 443.

4. Новгор. 1-я, 6642 г.

 

203

 

 

Мстиславичем, брату своему Игорю, что, однако, не помешало Изяславу овладеть Киевом, захватив Игоря в плен. Изяслав сидел перед тем в Переяславле. Невозможно не думать, чтобы Переяславский епископ Евфимий, поставленный, как мы догадывались, вопреки желанию митрополита Михаила, не был введен Изяславом в подробности его планов о церковных киевских делах, и епископ был уверен, что будущий киевский князь не унизится перед греками. Вот почему видим благословение на занятие Киева Изяславом со стороны епископа переяславского: Изяслав «вземъ молитву оу св. Михаилѣ оу епископа оу Ефимья» [1]. Игорь, чувствуя надвигавшуюся грозу, посылал к своим братьям Давидовичам Черниговским, прося их, во исполнение бывшего между ними крестного целования, идти к нему на подмогу. Изяслав и Владимир Давидовичи откликнулись на этот призыв. В Чернигове епископом был Онуфрий, горячий сторонник политики покойного Всеволода. Нужно думать, что Онуфрий ожидал от Игоря Ольговича продолжения политики брата и в силу неизвестности будущей церковной политики Изяслава боялся возможности вступления последнего на Киевский стол. Когда Давидовичи, исполняя крестное целованье, двинулись из Чернигова к Киеву, епископ Онуфрий — помнит летопись — «прозвитеромъ своимъ рече: аще кто сего крестьно цѣлования състоупить, а проклятъ боудеть господьскима 12 праздникома» [2].

 

Вступление в Киев Изяслава Мстиславича было очень торжественно: кроме множества народа на встречу князя вышли «игоумени съ черноризьци и Попове всего города Киева в ризахъ» [3]. Но в процессии не было ни Белгородского епископа Федора, ни Юрьевского Демиана. Если это не объясняется известным нам запрещением епископских служений митрополитом Михаилом, то причину отсутствия нужно искать в той же неуверенности этих епископов взглядам Изяслава на церковное событие предыдущего княжения, какую видели у Черниговского епископа Онуфрия, так как оба епископа были сторонниками Всеволода как его ставленники. Видимо, Изяслав и сам чувствовал себя неуверенно среди сложных церковных дел Киева, что ясно из отправки пленного князя Игоря в поруб Переяславского монастыря св. Ивана.

 

            § 119б. В числе первых шагов нового киевского князя была неясная нам расправа с одним из епископов. Как известно, Вячеслав Владимирович понял занятие Киева Изяславом как собственное вступление на Киевский стол, опираясь, видимо, на прежде бывшее соглашение свое и Изяслава со Всеволодом и рассматривая вступление Изяслава в Киев как насильственное осуществление невыполненного договора. Без сношений с Изяславом, только узнав о том, что последний в Киеве, Вячеслав, «послоушавъ бояръ своихъ», начал распоряжаться землями, «надѣлся на старишьство». Вероятно, на этой же точке зрения, кроме бояр, стоял и Туровский епископ, потому что в числе лиц, постигнутых гневом Изяслава, находился и этот епископ. Летопись выражается так, что выделяет епископа из числа арестованных Изяславом лиц, но, кажется, только в смысле окованья: «посадникы (Вячеслава) исковавъ приведе, и Туровьскаго епископа Якима» [4]. Есть некоторая возможность думать, что «приведение» Туровского епископа не привело впоследствии к каким-либо серьезным для него последствиям, и он пострадал уже не от руки Изяслава.

 

 

            § 120. К церковному вопросу Киева Изяслав отнесся не с тою прямотою и решительностью, как его киевский предшественник, и пережил, по-видимому, период колебаний.

 

 

1. Ипатьев., 6654 г.

2. Там же.            3. Там же.

4. Лаврент., 6654 г.

 

204

 

 

Конечно, создавшееся международное положение, в которое вошли Изяслав и Русь в эту пору, когда «скільки запамятала історія, старий Київ не був іще сьвідком такої скомплїкованої полїтичної системи, такоі безконечної сїти союзів і контр-союзів» [1], заставляло Изяслава меньше всего думать о возможности решения распри с греческой митрополией путем уступок со своей стороны. Венгрия боролась с Византией, и та и другая располагали союзниками так, что за Венгрию стояли Сицилия, в Германии — Вельфы, на Руси — Изяслав и Давидовичи, а за Византию — Чехия, в Германии — Конрад, на Руси — Галиция и Юрий Суздальский [2]. Родство с Венгрией и соперничество с Юрием намечали Изяславу путь вражды и с Юрием, и с Владимиром Галицким, «вассалом» Византии, и с самою Империей. Но встать в позу неуступчивости еще не значило решить церковный вопрос. И Изяславу представлялось, кажется, мимолетно, лучшим решением этого вопроса — обращение к латинству. Насколько серьезно было такое желание князя, не покрывало ли оно расчета таким путем вынудить Империю идти на уступки, — сказать у нас нет данных, кроме горячего и резкого «увещания» Печерского игумена грека Феодоса: «не подобаетъ же, чадо, хвалити чужее вѣры. Аще хвалить кто чужю вѣру, то обрѣтаеться свою вѣру хуля, аще ли начнетъ непрестанно хвалити і свою и чужю, то обрѣтаеться таковый двоевѣрець, близъ есть ереси» [3]. Но князь недолго хвалил чужую веру, а обратился к давно не слыханному в Киеве делу — избранию митрополита собором русских епископов. По-видимому, это решение подсказано было Изяславу Черниговским епископом Онуфрием, который и среди епископов в решительный момент доказывал правильность этого шага. «Азъ свѣдѣ, — говорил Онуфрий, — яко достоить съшедшеся епископомъ митрополита поставити». Онуфрий прав. Канонически право избрания митрополита принадлежит собору епископов митрополии, а патриарху — право посвящения избранного кандидата [4]. И Изяслав усваивает эту точку зрения без крайностей и увлечений. Во-первых, мы видим по-старому Печерский монастырь как ставропигию патриарха, и во главе его того же игумена Феодоса, который обращается к князю с увещательным посланием против увлечений латинством и которого Изяслав при нужном случае не отклоняет отправить с ответственным порученьем, хотя и не первым лицом [5]. Во-вторых, у Изяслава с братом его Ростиславом Смоленским живая и дружественная связь, несмотря на отрицательное отношение последнего к вопросу о поставлении митрополита собором русских епископов.

 

В 1147 г., когда Изяслав решился приступить к избранию русского митрополита Киеву, картина княжеских отношений представлялась в следующем виде: сам Изяслав держал Киев, т. е. две епископии — Белгородскую и Юрьевскую, где оба епископа были поставления времени Всеволода Ольговича; в Чернигове сидели союзники Изяслава — Давидовичи, епископская кафедра — в руках Онуфрия, главного вдохновителя Изяслава на событие 1147 г.; в Переяславле был сын Изяслава — Мстислав, епископом — Евфимий, поставления времени Всеволода; в Смоленске сидел брат Ростислав, епископом — грек Мануил; в Новгороде — брат Святополк, епископом — грек Нифонт; на Волыни не знаем князя об эту пору, епископ — грек Федор; в Турове — сын

 

 

1. Грушевський М. Історія України-Руси. T. II. С. 153.

2. Там же; Васильевский В. Г. Из истории Византии XII в. // Славянский сборник. T. II. С. 235.

3. Попов А. Историко-литературный обзор древн. русс. полемических сочинений против Латинян. С. 69.

4. Голубинский Е. Е. История русской церкви. T. I¹. С. 272 и след.

5. Ипатьев., 6656 г.

 

205

 

 

Изяслава, Ярослав, епископ же Иоаким еще в 1146 г. «приведен» был в Киев, и о дальнейшей судьбе его до 1147 г. не знаем. Наконец, под рукою Изяслава были Святослав Всеволодович и дядя Вячеслав, не имевшие у себя епископских кафедр.

 

Врагами Изяслава были Владимирко Галицкий и Юрий Суздальский со своим союзником Святославом Ольговичем. Первый как вассал императора был противником всяких недоразумений с Империей, тем более церковных, так как, не имея в Галиче епископии, он находился под непосредственным управлением митрополита, и реформа Изяслава 1147 г. не могла оставить его равнодушным. Второй — соперник Изяслава по Киеву, союзник Империи, крепкая дружба которой перешла на семью князя по его смерти [1], что обнаружилось в 1162 г., — был верен традициям дома Мономаха о покорении греческой митрополии. Святослав Ольгович к церковному разногласию примешивал ненависть к Изяславу за обиду и плен брата Игоря. Остается неясным поведение Полоцка, где сидел Рогвольд Борисович, зять Изяслава [2], и где епископом был Козьма, вероятно грек.

 

Располагая столькими союзниками и их епископиями, Изяслав мог считать избрание русского митрополита собором епископов, предпринятое им в 1147 г., делом всей Руси, всей русской церкви. Правда, он не встретил у друзей всеобщего сочувствия, что видно из отсутствия на соборе полоцкого епископа, поддержанного, вероятно, своим князем, возможного отсутствия и во всяком случае громкого протеста со стороны Новгородского епископа Нифонта, действовавшего на свой страх и риск, и Смоленского епископа Мануила, действовавшего с согласия князя Ростислава. На отсутствие на соборе Ростовского епископа Нестора Изяслав рассчитывал и сам. Такие разногласия среди князей по церковному вопросу не остановили Изяслава и, хотя Лаврентьевская летопись не без колкости замечает, что избрание русского митрополита в 1147 г. было решено Изяславом «особь», при счастливом удержании той политической позиции, какая была у киевского князя в июле 1147 г., возможно было рассчитывать на признание церковной реформы этого года не только со стороны русских князей, но и самой Империи. И не вина Изяслава, что быстро распавшееся могущество его в «Русской земле» привело к принижению всего дела освобождения церкви от Империи до значения ничтожного эпизода, подвергшегося быстрой ликвидации.

 

 

            § 121. Собор епископов в Киеве 1147 г. для избрания русского митрополита и посвящения его в епископский сан составился из шести епископов, по свидетельству Лаврентьевской летописи. Ипатьевская, более полно излагающая это событие, перечисляя имена участников собора, дает их или пять, если считать, что Новгородский епископ Нифонт и Смоленский Мануил не были на соборе, ограничившись присылкою заявления, — или семь, если считать, что заявление этих двух епископов было сделано ими лично. Но предполагать присутствие епископов Нифонта и Мануила на соборе — нет оснований. Тогда приходится, чтобы согласовать число Лаврентьевской с числом Ипатьевской, счесть пропущенным последнею в перечислении епископов имя епископа Туровского Иоакима, «приведеннаго» в Киев Изяславом еще в 1146 г. Из остальных пяти епископов Ипатьевской — четыре были русские, поставленные при Всеволоде Ольговиче: Онуфрий Черниговский, Евфимий Переяславский, Федор Белгородский и Демиан Юрьевский, и один лишь грек — Владимирский епископ Федор скопец.

 

 

1. Там же, 6670 г.            2. Там же, 6651 г.

 

206

 

 

Переходя к разбору деяний собора 1147 г., нужно прежде всего признать, что перед нами плохо изложенный текст, затрудняющий исследователя: «В то же лѣто постави Изяславъ митрополитомъ Клима... рече бо Черниговьскии епископъ: азъ свѣдѣ, яко достоить съшедшеся епископомъ митрополита поставити». По этому месту выходит, что князь Изяслав, опираясь на авторитетное указание черниговского епископа о порядке поставления канонического митрополитов собором епископов митрополии, решил созвать такой епископский собор: «и снидошась... епископы». На княжеское приглашение не отозвались епископы Нестор Ростовский, Козьма Полоцкий, Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский, все — греки. Это не помешало собравшимся избрать Климента на митрополичий стол и решить произвести в Киеве же собором русских епископов возведение Клима в епископский сан. С этою целью, видимо, неявившиеся епископы были извещены о состоявшемся избрании Клима и вновь приглашены в Киев, чтобы участвовать в рукоположении Клима. Клим, избранный собором, вступил в управление русскою церковью, так что приглашения на рукоположение Клима исходили от этого последнего. Без этого предположения непонятна личная форма ответа, полученная Климом от епископов Нифонта и Мануила.

 

Ответ этих епископов передан, как сейчас увидим ниже, не полно. Первым тезисом («не есть того в законѣ яко ставити епископомъ митрополита безъ патриарха, но ставить патриархъ митрополита») епископы отрицали право собора русских епископов ставить себе митрополита, раз на то не было дано разрешения патриарха («безъ патриарха»), так как до сих пор практика знала для Киева лишь патриаршее избрание кандидатов («но ставить патриархъ митрополита»). Отрицая такое избрание Клима собором русских епископов и, вероятно, приводя канонические к тому основания («не есть того в законѣ»), епископы могли ссылаться на 28 правило Халкидонского собора, как это в XII в. развивалось у канонистов Зонары и Вальсамона [1]. Два другие тезиса Нифонта и Мануила отвечают на приглашение Клима принять участие в его рукоположении. Такое приглашение избранного собором кандидата на митрополичий стол Нифонт и Мануил считают для себя необязательным и служение с ним — невозможным («а не поклонивѣ ти ся, ни слоуживѣ с тобою»), так как только признание патриархом Клима митрополитом может дать ему права на митрополию («зане не взялъ еси благословенна оу св. Софьи ни от патриарха») и заставить всех епископов Руси подчиниться Климу как митрополиту («аще ли ся исправиши благословишися от патриарха и тогда ти ся поклонивѣ»). Наконец, не согласные с собором епископы указывают как третий тезис на невозможность вообще епископской службы, а, следовательно, и рукоположения Клима согласно распоряжению митрополита Михаила перед уходом в Грецию («вѣ взяла от Михаила от митрополита рукописаніе яко не достоить намъ безъ митрополита въ св. Софьи слоужити»). Изложенное возражение епископов Новгорода и Смоленска Клим, вероятно, огласил на соборе, где выступил епископ черниговский, доказавший неосновательность прочитанных возражений. К сожаленью, доказательств этих летопись не приводит, сводя все к одной фразе: «азъ свѣде достоить ны поставити», которая почти дословно приводилась выше («азъ свѣде, яко достоить съшедшеся епископомъ митрополита поставити»). Затем Онуфрий сказал: «а глава оу насъ есть св. Климента, якоже ставять Грѣци роукою св. Ивана». Здесь, в словах этих, нужно видеть ответ Онуфрия на возражение Нифонта и Мануила, опущенное в летописи. Значит, как четвертый тезис возражения против возможности рукоположения Клима

 

 

1. Павлов А. С. Теория восточного папизма // Православное обозрение. 1879. T. III.

 

207

 

 

в Киеве Нифонт и Мануил ссылались на обычай рукополагать кандидатов на митрополии в св. Софии Константинопольской на мощах св. Ивана. По мнению же Онуфрия, это возражение не основательно, и глава св. Климента имеет ту же силу, что и рука св. Иоанна Крестителя.

 

Несомненно, что князь Изяслав после избрания Клима начал добиваться признания этого избрания со стороны патриарха, так что здесь шел спор с Византией о расширении прав русской церкви, но не было разрыва всяких связей церковных с Империей. Это лучше всего видно из случайной записи Кирика: «И се вопраша Климъ нашего епископа (т. е. Нифонта) от полотьскаго епископа: аже слоужить епископъ постьну слоужбоу, кдѣ цѣлоують: въ скранью, ли по обычаю? — Въ рамо, рече, чѣловати» [1]. Клим, уже епископ, затрудненный вопросом практики епископской службы, ищет ответа у авторитетного Нифонта. Правда, делает он это не лично, а через епископа полоцкого, но Нифонт не уклоняется от ответа. И вопрос Клима Нифонту, и ответ последнего показывают, что оба смотрели на разногласие свое, как на спор о правах, решение которого ждали от патриарха. Невозможно думать, чтобы Нифонт ответил Климу даже через посредника, если бы Клим считал ненужным для себя как избранника собора русских епископов взять «благословение оу св. Софьи и от патриарха».

 

 

            § 122. Политическое положение, которое могло внушать Изяславу в июле 1147 г. надежду на единодушное действие князей для добывания в Византии права ставить митрополита на Руси собором русских епископов, было, однако, прочным только по виду и таило в себе все элементы распада, где меньше всего играл роль вопрос церковный, заслоняемый, по крайней мере для большинства князей, вопросами междукняжеских отношений, и остававшийся ясным и определенным только у Юрия и Владимирко, с одной стороны, Изяслава — с другой.

 

Первыми, нарушившими этот внешний блеск и силу Изяслава, — были Давидовичи, перекинувшиеся на сторону Юрия и «лестью» звавшие Изяслава в поход на Юрия и его союзника Святослава Ольговича с тем, чтобы захватить Изяслава или убить. Обнаружилась их интрига на пути Изяслава в Чернигов, и встревоженный князь послал в Киев звать киевлян на подмогу. Рассказ, приведенный в летописи об этом посольстве, показывает большое почтение Изяслава к вновь избранному митрополиту, для которого вопрос о положении Изяслава в Киеве и успехе его борьбы с Юрием — был вопросом не только личного положения как митрополита, но и вопросом положения всей русской церкви. Изяслав отправляет послов к брату Владимиру, остававшемуся за него в Киеве, митрополиту и Лазарю тысяцкому. Вече, собранное у св. Софьи, открывается словом князя Владимира к митрополиту, а «выступившіе» затем послы обращаются от имени Изяслава с такою речью: «цѣловалъ тя братъ, а митрополиту ся покланялъ, и Лазаря цѣловалъ и Киянѣ всѣ» [2]. Это почтение киевского князя к митрополиту основывалось не только на личности Климента, который был «книжникъ и философъ такъ, якоже в Роусскои земли не бяшеть», но и на особом положении, какое мог занять русский митрополит, по происхождению и избранию, в русских междукняжеских делах.

 

Известие о лести Давидовичей привело в Киеве к великому преступлению — убийству раздраженными киевлянами Игоря Ольговича, который отпросился у Изяслава из Переяславского поруба, разболевшись вельми, в монастырь. В Переяславль с разрешения Изяслава епископ Евфимий постриг Игоря 5 января

 

 

1. Русская Истор. библиотека. T. VI. С. 33 (отв. 43).

2. Лаврент., 6655 г.

 

208

 

 

1147 г. [1], а потом «приведоша» Игоря в Киев, в семейный монастырь Мстиславичей, к св. Федору, где Игорь принял схиму.

 

Рассказ об убийстве Игоря дошел до нас не в целом виде: в Лаврентьевском списке он сильно сокращен, в Ипатьевском — слит с другим литературным памятником, вероятно, Житием св. князя Игоря Ольговича, который был впоследствии причислен к лику святых. Тот рассказ, который сильно сокращен в Лаврентьевском своде, а в Ипатьевском слит с Житием Игоря, имел целью оправдать в истории убийства несчастного князя-схимника Изяслава и весь правящий верх Киева: «митрополитъ же възбрянаше имъ и Лазорь тысяцкой и Рагоуило Володимиръ тысяцкой, како быша не оубили» [2]. Совсем иным задавалось Житийное сказание, очень плохо согласованное в Ипатьевском своде с основным источником. Так оно сообщало о каких-то «благовѣрнихъ человѣцахъ», которые приходили «взимать от крове его (Игоря) и от прикрова соущаго на немъ на тѣлѣ его на спасение себе и на исцѣление», сообщало о великом знамении, проявленном Богом над телом убитого Игоря, когда ночью зажглись в церкви (сами собою) все свечи, и, наконец, неодобрительно отзывалось о поведении митрополита Клима: «митрополитъ же запрѣти, да никомоу же не повѣдять (сказавшие ему о чуде), но повелѣ потаити такоую благодать Богоу явлешю над ним (Игоремъ)» [3]. Житие, как видим, говорило об Игоре, как о святом, приводило чудеса от тела князя (случаи исцеления от крови, зажжение свечей) и объясняло причину не тотчас же наступившей по убиении князя его канонизации. Причина заключалась в отношении к убитому митрополита Климента, таившего все эти чудеса. Совершенно ясно, что Житие было составлено в кругах, враждебных Клименту и, конечно, Изяславу, что ведет к предположению, что канонизация случилась по водворении в Киеве вновь греческой митрополии. Обратим внимание на ряд данных. Брат убитого Игоря — Святослав Ольгович — не простил Изяславу смерти брата. Так, когда Изяслав, пользуясь отсутствием помощи Юрия, стеснил черниговских князей, и те просили о мире, обещая забыть смерть Игоря, на съезд «оу Городка» явились лишь Давидовичи, а Святослав отсутствовал [4]. И в 1149 г., когда Юрий двинулся на Киев, а Давидовичи остались верными Изяславу, Святослав в переговорах корит Изяслава разграбленным имуществом Игоря и, отдаваясь союзу с Юрием, говорит последнему: «брате, то намъ ворогь всимъ Изяславъ, брата нашего оубилъ» [5]. Когда Юрию в 1150 г. удалось вновь овладеть Киевом, Святослав «перенесе мощи брата своего Игоря от св. Семена ис Копырева конца в Черниговъ, и положиша оу св. Спаса в теремѣ» [6]. Святослав Ольгович, враждебный Изяславу, был сторонником Юрия и его церковной политики, что особенно ясно видно из бегства митрополита грека Константина в 1158 г. из Киева от Мстислава Изяславича именно в Чернигов, к Святославу Ольговичу. Естественно думать, что, перенеся в 1150 г. «мощи» Игоря в Чернигов, Святослав без большого труда мог добиться от митрополита Константина, дорожившего преданностью греческой митрополии Святослава, канонизации убитого брата, где тяжесть если не самого убийства, то сокрытия чудес от мощей мученика возлагалась на митрополита Клима, все еще не считавшего тогда своего дела окончательно проигранным. Имеем данные говорить, что

 

 

1. Там же, 6654 г.            2. Ипатьев., 6655 г.            3. Там же.

4. Там же, 6656 г.            5. Там же, 6657 г.            6. Там же, 6658 г.

 

209

 

 

канонизация эта действительно состоялась [1] и к ней, вероятно, было приурочено то Житие, которое частью сохранилось в Ипатьевском своде.

 

 

            § 123. После замирения с Черниговскими Давидовичами Изяслав задумал большой поход на Юрия в 1148 г., для чего ездил в Смоленск к брату Ростиславу и в Новгород. Из замышленного похода вышло только разорение Поволжья. Но интерес здесь для нас — в церковном вопросе. В Смоленске и в Новгороде, где побывал Изяслав, сидели два епископа, не признавшие поставления Климента: Мануил и Нифонт. Мы не знаем, как обошелся с ними при встрече Изяслав, но знаем, что, по возвращении своем в Киев, он вызвал к себе Нифонта:

 

«Иде архепископъ Новъгородьскый Нифонтъ въ Русь, позванъ Изяславомь и Климомъ митрополитомь: ставилъ бо его бяше Изяславъ съ епископы Русскыя области, не славъ Царюграду; а Нифонтъ тако мълвляше: „не достоинъ есть сталъ, оже не благословленъ есть отъ великаго сбора, ни ставленъ“; а онъ про то не бързо отрядивъ его, нъ посади и въ Печерьстѣмь манастыри, дондеже Гюрги придеть» [2].

 

Конечно, «посажение» Нифонта в Печерском монастыре, где игуменом был грек Феодос, с которым у Нифонта были добрые отношения дружбы, нельзя понимать как тюремное заключение. Нифонт был оставлен в Киеве, вероятно, до разрешения вопроса о признании Византией избрания Климента. Что касается Смоленского епископа Мануила, то, несомненно, и он получил от Изяслава и Клима подобное предложение явиться в Киев, но уклонился от него или, по словам летописи, «бѣгалъ перед Климомъ», вероятно, находя сочувствие в этом своего князя.

 

Если «посаженіе» Нифонта дает право думать, что Изяславу все еще казалось возможным настоять перед Империей на признании избрания Клима, то события скоро опрокинули эти расчеты.

 

 

            § 124. В 1149 г. Юрий двинулся на Киев. Давидовичи остались верны Изяславу, Ольговичи перешли на сторону Юрия. Изяслав с союзниками двинулся к Переяславлю, где стоял Юрий. Между врагами начались переговоры. Юрий просил уступки Переяславля, соглашаясь признать княжение в Киеве Изяслава. Изяслав отверг это предложение. Епископ Переяславский Евфимий со слезами просил Изяслава: «княже оумирися съ стрьемъ своимъ много спасение примеши от Бога и землю свою избавиши от великия бѣды» [3]. Такую просьбу епископа — участника поставления Климента — можно понять только как надежду миром враждующих князей достигнуть объединения их в церковном вопросе.

 

После поражения Изяслава, Юрий вступает в Переяславль, а через три дня едет на Киев, откуда Изяслав бежит во Владимир, «и митрополита Клима поя съ собою» [4]. Если Ростислав Смоленский умел дружить с братом, разделяя княжескую политику от церковной, где стоял на стороне Мануила против Клима, то у Юрия обе политики были слиты против политики Изяслава. Правда, мы не знаем, как поступил Юрий с епископами тех областей, которые теперь попали в его обладанье, но из некоторых намеков, впрочем не очень убедительных, можно думать, что здесь не было равнодушного отношения к участникам ставления Климента. Так, «приде архепископъ Нифонтъ ис Кыева, пущенъ Гюргемь княземь» [5]; так «Борисъ (Юрьевич) пьяшеть в Бѣлгородѣ на

 

 

1. Никольский Н. К. О литературных трудах митрополита Климента Смолятича, писателя XII в. СПб., 1892. С. 219.

2. Новгор. 1-я, 6657 г.

3. Ипатьев., 6657 г.

4. Там же.

5. Новгор. 1-я, 6658 г.

 

210

 

 

сѣньници съ дружиною своею и с попы Бѣлгородьскыми» [1]; так нигде не встречаем упоминания о епископах: ни в Переяславле, ни в Белгороде, ни в Каневе. Может быть, Изяслав взял с собою во Владимир не одного Клима, или епископы указанных областей сидели в монастырях, как Нифонт при Изяславовом княжении в Киеве.

 

Вероятно, к этому времени нужно отнести получение Нифонтом Новгородским титула архиепископа, переводившего его из-под ведения Киевского митрополита в непосредственное ведение патриарха. Имеем официальное указание на новый титул Нифонта для 1149 г. [2] В Константинополе «посаженіе» Нифонта Климом и Изяславом навело на мысль дать Нифонту свободу от всяких притязаний Киева, и это одновременно показывает нам, что в Константинополе дело Клима все еще было небезнадежно, с одной стороны, и что там были уверены в уважении Клима к распоряжению патриарха — с другой.

 

После нового короткого овладения Киевом Изяслав с дядей Вячеславом бегут от войск Владимирко Галицкого и Юрия, Вячеслав — в Вышгород, Изяслав — «въ свои Володимеръ», а победители входят в Киев. Володимирко Галицкий не имел собственной епископии и, несомненно, десятиной тянул к св. Софьи. В Киеве сейчас не было митрополита, и «вассал» императора снова остается без епископа для Галича. Помолившись «святою мученику въ Вышгородѣ, Владимірко ѣдетъ поклониться святынямъ Кіевскимъ: сначала къ св. Софіи, потомъ въ Десятинную церковь, наконецъ, въ Печерскій монастырь. Юрій, вступивъ въ Кіевъ, „съимася с Володимеромъ в Печерьскомъ манастыри“». Понятно это особое расположение и Юрия, и Владимирко, друзей греческой митрополии в Киеве, к Печерской обители: она все еще была ставропигией Константинопольского патриарха и во главе ее стоял грек Феодос.

 

 

            § 125. На следующий (1151) год Изяслав с венгерскою помощью овладевает Киевом, сажает номинальным князем киевским дядю своего Вячеслава, и с этих пор до самой смерти крепко сидит в Киеве, несмотря на неоднократные попытки Юрия вновь овладеть Киевом. Несомненно, эта перемена политического владельца в Киеве вновь сломила всю церковную политику Киева, если Юрий успел вступить в переговоры с Империей. В Киеве видим вновь митрополита Климента, и естественно думать, что все прежние епископы вернулись на свои епископьи, так как Переяславль — вновь Изяслава, в Чернигове сидит преданный ему Изяслав Давидович, Туров, Волынь — также в руках киевского князя, а Юрий выбит из «Русской земли».

 

К сожалению, летопись не дает нам никаких данных для суждения по вопросу о церковных планах и делах Изяслава, описывая лишь с большою обстоятельностью бранные тревоги киевского князя за время его четырехлетнего непрерывного владения Киевом до смерти (14 ноября 1154 г.). Остается присоединиться к той оценке этой смерти, которую дает профессор М. Грушевский [3], считающий ее великою утратою для Киевщины, тем более тяжелою, что дела междукняжеских отношений стали складываться чрезвычайно благоприятно для Изяслава. Умер Владимирко Галицкий, Святослав Ольгович уже смотрел в сторону от Юрия, половцы — устрашены походом Мстислава Изяславича. Переживи Изяслав Юрия и Вячеслава, он стал бы господином положения на Руси. Прибавим к этому, если позволительны такие предположения, что и церковный вопрос мог принять иное течение, и не за горами было бы признание Империей русской митрополии для Киева. Смерть Изяслава в этом

 

 

1. Ипатьев., 6658 г.

2. Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка. С. 30.

3. Грушевський М. Історія України-Руси. T. II. С. 175.

 

211

 

 

последнем смысле сняла, как известно, навсегда для Киева вопрос о русском митрополите.

 

Трудно сказать, почему тело почившего князя «спрятали» в церкви св. Феодора, в отчем его монастыре, а не в св. Софии или Десятинном храме. Едва ли этому мог противиться митрополит Клим или дядя Вячеслав; скорее, здесь могла сказаться неуверенность погребающих в будущих событиях церковной жизни Киева и боязнь «выгребения» тела почившего рукою грека-митрополита из своих храмов.

 

 

            § 126. Смерть Изяслава вызвала приглашение дядею Вячеславом на сокняжение в Киев Ростислава Мстиславича Смоленского и неудачную попытку Изяслава Давидовича захватить Киев до прихода Ростислава. Последний держался иной церковной политики, чем почивший брат его, укрывая от Климента своего епископа Мануила. Каково стало теперь положение Климента в Киеве, — не знаем, хотя возможно думать, судя по договору Вячеслава с прибывшим Ростиславом, что все осталось в Киеве по-прежнему. Ростиславу и некогда было заняться всем этим, так как сейчас же пришлось идти на половцев, а потом, «ни въ Киевъ не входя»,— на Изяслава Давидовича, звавшего теперь на Киев Юрия Суздальского.

 

С дороги Ростиславу пришлось вернуться, чтобы похоронить дядю Вячеслава, тело которого «положиша оу св. Софья, идеже лежить Ярославъ прадѣдъ его и Володимиръ отець его». Об участии в погребении митрополита — нет упоминания. Раздав все имущество почившего князя по монастырям, церквам, затворам и нищим, «а собѣ ни прия ничто, толико крестъ честьныи взя на благословление собѣ», Ростислав двинулся вновь в прерванный поход, «не оутвердися с людми», на что укоризненно указывали князю бояре. Почему Ростислав не утвердился с киевлянами, — не знаем, может быть, здесь играло роль нежелание его оставлять в Киеве недовольных, когда надо было спешить в поход. Значит, Ростислав не желал «утверждаться» на том, на чем стояли Вячеслав и Изяслав. Не расхождение ли с последними в церковных делах, в частности относительно митрополита Климента, здесь было главным пунктом?

 

Роль Изяслава оказалась Ростиславу не по плечу. Устрашенный половецкою помощью Изяславу Давидовичу, Ростислав вступает с последним в переговоры, что заставляет Мстислава Изяславича бросить дядю и свой Переяславль и уйти с женой в Луцк, а Ростислав, разбитый половцами, бежит в свой Смоленск. Киев остается без князя и напуганный половецким грабежом зовет к себе Изяслава Давидовича. От киевлян к последнему идет епископ Каневский Демиан [1], что заставляет думать, что митрополит Климент ушел из Киева к Мстиславу Изяславичу.

 

Но не пришлось Изяславу удержаться в Киеве, с севера шел Юрий, успевший помириться по дороге с Ростиславом Смоленским и заключить союз с Ольговичами Черниговскими. Изяславу пришлось «молиться и кланяться», уступая Киев «милостивому» Юрию.

 

 

            § 127. Положение Юрия было первое время блестяще: в Переяславле сидел сын его Глеб, в Вышгороде — сын Андрей, в Турове — сын Борис, на Поросье — сын Василько, в Галиче — зять Ярослав Владимирович, в Смоленске — покорный Ростислав, в Чернигове — замирившийся Изяслав, в Новгороде — сын Мстислав. Все гнездо черниговских князей в руке Юрия, как и Владимир Мстиславич Владимирский и Ярослав Изяславич Луцкий. Только Мстислав Изяславич не явился с покорной головой к Юрию, «река: иметь мя Дюрги».

 

 

1. Ипатьев., 6662 г.

 

212

 

 

            § 128. Естественно, что Юрий, чувствуя себя хозяином всей Русской земли, решительно взялся за переустройство церковных дел, все еще смутных и неясных с 1147 г. Как друг и союзник императора и Галицкого князя, как соперник Изяслава Мстиславича Юрий держался традиционных идей Мономахова дома о мире и дружбе с Империей и греческою митрополиею в Киеве. В этом смысле Юрий спешит завязать переговоры с Византией и получить нового митрополита Киеву от патриарха, чем ликвидировать столь продолжительный период церковного неустроения Киева. Не знаем, как поступил Юрий с епископами — сторонниками Климента, которые за годы княжения Изяслава, видимо, вновь вернулись на свои кафедры, как например Демиан, епископ Каневский. Особенно должно было занимать Юрия не столько овладение епископами, епископии которых почти полностью были теперь в его руках или в руках его послушных союзников, сколько овладенье митрополитом Климом, несомненно, приютившимся у Мстислава Изяславича. В этой связи только и можно понять предпринятый Юрием через сына поход на Мстислава сейчас же по занятии Киева, как позднее и нежелание Мстислава явиться на съезд владимирских князей (Владимира и Ярослава) с Юрием, устроенный Ростиславом Смоленским, ввиду возможности ареста со стороны Юрия.

 

 

            § 129. Уже в январе 1156 г. [1] был поставлен в Константинополе митрополит Константин на Русь, в том же году прибывший в Киев. Для встречи нового митрополита приехали в Киев Нифонт, епископ Новгородский, Козьма, епископ Полоцкий, и Мануил, епископ Смоленский; из них Нифонт скончался еще до прихода митрополита. Нифонт и Мануил были теми двумя епископами, которые открыто возражали ставлению Климента. Козьма Полоцкий на соборе 1147 г. не присутствовал, хотя и не выступал с возражениями, подобно Нифонту и Мануилу. Но что же можно сказать об остальных епископах? Федор Белгородский и Демиан Юрьевский (Каневский), Онуфрий Черниговский, Евфимий Переяславский, Аким Туровский исчезают со страниц летописи и, конечно, не случайно. Они не встречают нового митрополита и, если не укрылись от него, то были теперь им смещены с кафедр, где, как увидим, появляются новые лица. Не должно удивлять нас и отсутствие епископа Владимирского Федора скопца, участника собора 1147 г. и епископа той епархии, где сидел, укрываясь от Юрия и нового митрополита, Климент. Неучастие во встрече митрополита Константина епископа Ростовского Нестора нужно объяснить (§ 135) недоразумениями его с епархиею, повлекшими за собою «лишение» Нестора епископьи в том же 1156 г.

 

О первых шагах митрополита Константина летопись сообщает: «и тако (съ Козьмою и Мануиломъ) испровергъши Климову службу и ставления и створивше божественую службу и благословиша князя Дюргя Володимирича, а потомъ [2] и дьякономъ ставление отда, иже бѣ Климъ ставилъ митрополитъ, писаша бо к нему рукописание на Клима» [3]. Собор митрополита и двух епископов приступил, как видим, к восстановлению правильной церковной жизни Киева. Все священнодействия Клима были «испровергнуты», как нарушившие, конечно, рукописание митрополита Михаила. Только с приходом нового митрополита значение этого рукописания падало, и в Киеве была совершена впервые после ухода митрополита Михаила правильная «божественная служба», где князь Юрий получил благословение собора. Из всех посвящений Климента собор нашел возможным признать ставление попов (вариант

 

 

1. Голубинский Е. История русской церкви. T. I¹. С. 288, прим. 1.

2. Воскресенский вариант «попомъ» (6664 г.).

3. Ипатьев., 6664 г.

 

213

 

 

Воскресенской летописи) и диаконов, потребовав от них письменного отречения от признания Клима митрополитом. Князь Юрий, восстановитель правильной церковной иерархии, получил благословение собора, а князь Изяслав Мстиславич, попратель прав Империи над русскою церковью, клят [1]. Едва ли добрым словом вспомянул собор митрополита Клима и избравших его епископов. К сожалению, неизвестно, кто из последних попал в руки нового митрополита, но главных виновников церковного раздора собор перед собой не имел и вынужден был ограничиться «клятвой».

 

Другою работою нового митрополита должны были быть поставления новых епископов на место участников ставленья Клима. Заметим, что три кафедры с этого времени надолго остаются без епископов: это Белгородская, Юрьевская и Владимирская. Две первые были возобновлены в конце XII в., а последняя уже в XIII в. Почему не замещалась кафедра Владимира, отгадать нетрудно: она не входила в политическое обладание Юрия и там до 1164 г. укрывался митрополит Климент. Позднее замещение этой кафедры было забыто, потому что взамен ее открылась новая кафедра Галича, и, не желая терять десятину, шедшую с Галича, митрополит возместил ее десятиной с Волыни. Кафедра Галича открыта была в 1157 г. [2], и туда поставлен епископ-грек [3] Козьма. В том же 1157 г. Переяславская кафедра была замещена епископом Васильцем [4], о национальности которого ничего не знаем. Когда-то до 1159 г. [5] на Черниговскую кафедру был назначен грек [6] Антоний. Из Слова о Мартыне мнисе Туровском [7] знаем, что после Иоакима епископом в Турове был Георгий. Возможно, что епископ Георгий получил назначение в это же время замещения епископских кафедр при митрополите Константине. Новгород, вероятно за верность константинопольскому патриарху, выразившуюся в том, что епископ Нифонт сохранял здесь свой стол, несмотря на киевские церковные тревоги, получил от нового митрополита в 1158 г. епископом Аркадия, которого новгородцы сами выбрали на вече в 1156 г. [8] Наконец, в 1158 г. на место лишенного епископьи в 1156 г. Нестора митрополит ставит в Ростов епископа Леона [9].

 

 

            § 130. У князя Юрия с митрополитом Константином были, видимо, добрые отношения, и князь даже слушал митрополита в делах политических. Так митрополит и все игумены умолили Юрия не выдавать князя Ивана Берладника в руки Ярослава Галицкого [10].

 

Княжение Юрия тяжело чувствовалось среди князей и киевлян. После неудачной попытки Юрия выбить ненавистного Мстислава Изяславича с Владимира, против Юрия складывается союз Изяслава Черниговского с Ростиславом Смоленским и Мстиславом Изяславичем. Но поход не состоялся: смерть Юрия, 15 мая 1158 г., открыла дорогу в Киев Изяславу Давидовичу.

 

Грабеж княжеского имущества и дружины, «избиение» суздальцев по городам и селам — показали злобу, какая таилась в Киеве, примученном Юрием. Юрия похоронили в монастыре св. Спаса на Берестовом, и, нужно думать, без

 

 

1. Там же, 6667 г.            2. Воскрес., 6665 г.            3. Ипатьев., 6673 г.            4. Воскрес., 6665 г.            5. Лаврент., 6667 г.            6. Ипатьев., 6673 г.

7. Макарий, митрополит. История русской церкви. Изд. 3. Т. Ш. С. 300.

8. Новгор. 1-я. 6664 г. и 6666 г.            9. Воскрес., 6666 г.            10. Ипатьев., 6666 г.

 

214

 

 

большой пышности, которой могло помешать настроение киевского общества. Восстановитель церкви в Киеве, конечно, заслуживал, при другой обстановке, погребения в св. Софии.

 

 

            § 131. В 1156 г. еще до прихода нового митрополита скончался в Киеве игумен Печерского монастыря грек Феодос [1]. Нужно думать, что положение монастыря оставалось тем же, т. е. ставропигией патриарха, и теперь, после смерти Феодоса и прибытия нового митрополита, у которого не было повода хлопотать перед патриархом об изменении этого положения Печерского монастыря. Летопись не сохранила нам имени преемника Феодоса по игуменскому креслу, и только в каталогах, как сообщает митрополит Евгений, он называется Акиндином. Вероятно, этому игумену принадлежит возобновление летописания в монастыре, как желание сохранить в памяти потомства жизнь и сочинения игумена Феодоса. Правда, работа эта до нас не дошла, подвергшись переделке при игумене Поликарпе, но следы ее сохранились. Так, здесь была статья о смерти Нифонта и видении ему игумена Феодоса, здесь же были собраны и сочинения Феодоса, адресованные князю Изяславу Мстиславичу, как «Слово о вѣре крестьяньскои и о латыньскои» и, вероятно, «Въспрашанье Изяславле» о святости воскресного дня и о пощении в среду и пятницу (§ 116).

 

 

            § 132. Смерть Юрия открыла дорогу в Киев Изяславу Давидовичу, перешедшему сюда из Чернигова, уступленного Святославу Ольговичу. Недолго сидел Изяслав на Киевском столе, так как в конце 1158 г. был изгнан из Киева Ярославом Галицким и Мстиславом Изяславичем, решившими передать Киев Ростиславу Смоленскому.

 

Церковная политика Изяслава Давидовича, видимо, ни в чем не разнилась с политикой Юрия: митрополит спокойно живет в Киеве, раздавая епископские места (Аркадий в Новгороде, Леон в Ростове).

 

Когда же Изяслав был изгнан и в Киев вошли Ярослав и Мстислав, митрополит Константин бежал в Чернигов, опасаясь мести Мстислава за проклятие собором 1156 г. отца его Изяслава. В Чернигове сидел Святослав Ольгович, давний друг и союзник Юрия, разделявший нелюбовь последнего к церковной реформе Изяслава; епископом был грек Антоний. Здесь митрополит захворал и скончался, завещав бросить свое тело по смерти псам. Столь необычное распоряжение митрополита вызвало скоро вокруг его имени и смерти благочестивую легенду о чудесах, сопровождавших исполнение загробной воли митрополита [2].

 

 

            § 133. Ростислав, позванный на Киев, не торопился, выговаривая себе полную свободу действий:

 

«оже мя въ правду зовете с любовию, то я всяко иду Киеву на свою волю, яко вы имѣти мя отцемь собѣ въ правду и въ моемь вы послушаньи ходити. А се вы являю: не хочю Клима оу митропольи видити, не взялъ благословения от св. Софья и от патріарха» [3].

 

Это заявление Ростислава освещает несколько иначе бегство митрополита Константина перед Мстиславом Изяславичем. Последний шел в Киев с митрополитом Климом, и это лишний раз показывает, что, домогаясь признания Клима митрополитом, ни Изяслав, ни Мстислав не думали о разрыве с Константинопольскою церковью, так как иначе нельзя понять участия теперь в этом Ярослава Галицкого, верного Империи союзника. Послу Ростислава Мстислав отвечал нежеланием признать со своей стороны митрополитом Константина: «не будет Костантинъ въ митропольи, зане клял ми отца». Только сыну Ростислава — Роману —

 

 

1. Лаврент., 6664 г.

2. Лаврент., 6667 г. и особенно Воскрес.. 6667 г.

3. Ипатьев., 6667 г.

 

215

 

 

удалось договориться со Мстиславом на том, что «оба яко не сѣсти има на столѣ митрополитьстемь, и на том цѣловаста хрестъ, яко иного митрополита привести им исъ Царяграда» [1].

 

В год прибытия Ростислава в Киев (Пасха 1159 г.) скончался в Чернигове митрополит Константин, и в Константинополе легко справились с предложением Ростислава прислать другого митрополита взамен Константина. «Том же лѣт (=1160) приде митрополитъ Федоръ ис Царягорода мѣсяца августа, бяшеть бо посылалъ по нь князь Ростиславъ» [2].

 

 

            § 134. Правление Ростислава в Киеве в первое время было далеко не спокойно, и не потому что искал под ним Киевского стола Изяслав Давидович, а потому что в своих надеждах на Киев Изяслав опирался на вражду к Ростиславу киевского населения. Когда в 1161 г. Изяславу удалось овладеть на короткое время Киевом, он «всим дасть прощение Кианомъ ихъже бяху изоимали» [3] или, — по Воскресенской, где, кажется, лучше сохранилось это известие, — «опроста всѣхъ Кіянъ, ихже бѣ поймалъ Ростиславъ въ крамолѣ» [4]. Нельзя ли это недовольство киян сопоставить с тем наблюдением, что по возвращении Ростиславу Киева, «поѣха Изяславич Мъстиславъ ис Киева, розгнѣвавъся на старыя своего на Ростислава, и много рѣчи въста межи ими» [5], — и видеть здесь след общего недовольства и киевлян, и Мстислава на церковную политику Ростислава. Такое наблюдение подкрепляется и тем обстоятельством, что, когда племянник помирился с дядей в 1163 г., Ростислав по смерти митрополита Феодора, последовавшей в том же 1163 г. [6], решает отправить Гюряту Семковича в Царьград «оправити Клима въ митрополью». Тогда можно думать, что короткое пребывание митрополита Феодора сопровождалось с его стороны какими-то претензиями к новой пастве, заставившими даже такого преданного Византийской церкви князя, каким являлся перед нами до сих пор Ростистав, вернуться к домоганиям Изяслава Мстиславича: «оправити Клима въ митрополью», которого он сам же отказывался поддержать против Мстислава Изяславича при вступлении своем на Киевский стол. Конечно, указание летописи на осложнение ссоры Ростислава с Мстиславом занятием первым городов Мстислава — Торского, Белгорода и Треполя, — возвращенных по миру 1163 г., не исключает возможности видеть здесь желания Ростислава наказать Мстислава за «многія рѣчи».

 

С какими же претензиями мог обратиться к Киеву митрополит Феодор, что заставил Ростислава встать по отношению к Византии на дорогу Изяслава Мстиславича? Кажется, дать ответ не представляет затруднения, хотя для этого требуется некоторое отвлечение.

 

 

            § 135. Как известно, между русскою церковью и церковью Константинопольскою к XII в. наблюдалось в вопросе об отмене поста в среду и пятницу по случаю каких-либо праздников [7] некоторое различие, о котором трудно сказать, когда и как оно образовалось [8]. Вопрос этот, ничтожный по существу, уже

 

 

1. Там же.

2. Там же, 6669 г.

3. Там же.

4. Воскрес., 6668 г.

5. Ипатьев., 6670 г.

6. Думаю, что смерть митрополита Феодора последовала в 1163 г., как и указывают Ипатьевская, Воскресенская и Никоновская летописи, а в словах Ипатьевской: «бывъ 10 мЪсяць в митропольи» — нужно видеть пропуск числа лет (вероятно: «быв 2 года 10 мѣс. в митропольи»),

7. Голубинский Е. Е. История русской церкви. Т. I². С. 462 и след.

8. Там же. С. 470.

 

216

 

 

при Изяславе Мстиславиче занимал внимание русского общества, что видно из сочинения игумена Печерского монастыря Феодоса, написанного по побуждению князя. Игумен Феодос, как известно, высказался здесь за русский обычай отмены поста в среду и пятницу, если этот день падает на «Господьскый праздникъ любо святѣй Богородици ли 12 апостолъ», из чего видно, что тогда еще этому не придавали серьезного значения, как не придавал его и Нифонт в ответе Кирику: «Аже, рече, боудеть праздникъ господьскый въ среду и въ пятокъ, или Святыя Богородица и святаго Іоана, аще ядять, добро; аще ли не ядять, а лоуче» [1]. Однако самый факт обсуждения вопроса уже в это время в разных концах Руси — Киеве и Новгороде — показывает, что вопрос в какой-либо форме подымался, но ни игумен Феодос, ни Нифонт на нем не настаивали.

 

Если верить показанию Никоновской летописи [2] и грамоте патриарха Луки Хрисоверга князю Андрею Боголюбскому, сохранившейся в искаженном виде [3], первый, кто поднял вопрос об уравнении порядка постов в среду и пятницу русской церкви с церковью Константинопольской, был епископ Ростовский Нестор, согнанный за то князем Андреем с кафедры Ростова при митрополите Константине, поставившем, нам не ясно, по каким соображениям, нового епископа на Ростовскую кафедру — Леона. Так как грамота патриарха, оправдывающая во всем епископа Нестора и предлагающая взять его вновь князю на епископию, как и ввести в епархии князя Андрея порядки Константинопольской церкви относительно поста в среду и пятницу, т. е. подчиниться указанию свергнутого за то епископа Нестора, так как грамота эта говорит о невозможности устроения митрополии во Владимире и не знает на Ростовской кафедре епископа Леона, то возможно приурочить ее к 1158 г., когда «Андрѣй самъ оу Володимири заложи церковь камяну... и створи в нѣи епископью» и «том же лѣт Леонъ на епископью в Ростовъ» [4]. Таким образом, выходит, что князь Андрей не подчинился грамоте патриарха, так как не взял назад епископа Нестора. Из дальнейшего будет ясно, что Андрей не подчинился и той части грамоты, которая говорила о порядках поста в среду и пятницу. Обиженный отказом патриарха в устроении митрополии во Владимире, князь Андрей не желал, конечно, подчиняться советам патриарха. Но почему не настоял на этом подчинении Андрея митрополит Константин, поставивший епископа Леона в Ростов, несмотря на то что патриарх Нестора продолжает считать епископом Ростову, как оправданного в возводимых на него обвинениях и собором самого же митрополита киевского, и собором патриарха? Слова летописи: «Леонъ епископъ не по правдѣ поставися Суждалю, Нестеру пископу Сужьдальскому живу сущу, перехвативъ Нестеровъ столъ» [5], конечно, не поясняют дела.

 

Во всяком случае, видим, что грамота патриарха прошла незамеченною, если не считать отказа в создании Владимирской митрополии: епископ Нестор не взят Андреем назад на епископию; порядок постов Константинопольской церкви не соблюдался.

 

Новый Ростовский епископ Леон, занявший кафедру Нестора в 1158 г., не мог не заинтересоваться вопросом о постах, стоившим его предшественнику кафедры. Разность русской церкви в этом вопросе от Константинопольской, вероятно, заставила Леона пересмотреть вообще этот вопрос, результатом чего «вста ересь Леонтианьская» [6], так как Леон пришел к выводу, расходившемуся

 

 

1. Русская Истор. библиотека. T. VI. С. 50 (пр. 97).

2. Никонов., 6665 г.

3. Русская Истор. библиотека. T. VI. С. 63.

4. Ипатьев., 6666 г.

5. Лаврент., 6672 г.

6. Там же.

 

217

 

 

как с практикой русской церкви (отменявшей посты в среду и пятницу и в Господские, и Богородичные, и в апостольские праздники), так и с практикой Константинопольской (отменявшей пост этот только для Рождества и Богоявления и ослаблявшей в других случаях): Леон учил о безусловном соблюдении поста среды и пятницы круглый год, кроме «недѣли порозной» [1].

 

Ересь Леона взволновала сначала его епархию: «и бысть тяжа про то велика предъ благовѣрнымъ княземъ Андрѣемъ (и)предо всѣми людми, и упрѣ его владыка Феодоръ» [2]. После «упрѣнія» Леона на церковном соборе Ростовской епархии, Андрей «погна и своей земли». Изгнанный епископ «приде Чернигову къ Святославу Ольговичю. Святославъ же оутѣшивъ добрѣ, пусти къ Кыеву к Ростиславу» [3].

 

На вопрос, когда это было, можно ответить лишь приблизительно. Ипатьевская летопись относит изгнание Леона к 1162 г. и называет черниговского князя Святослава Ольговича, скончавшегося в 1164 г. В этом указании Ипатьевской нет ничего противоречивого. Но Лаврентьевская указывает под 1164 годом: «в то же лѣто вста ересь Леонтианьская». Нужно обратить внимание, что здесь, в Лаврентьевской, перед нами рассказ, видимо, сильно сокращенный («скажемъ вмалѣ») и без конца: рассказывается о ереси Леона, об «упрѣніи» его владыкой Феодором, о желании Леона идти «на исправленье Цесарюгороду», об «упрѣніи» его «надъ рѣкою» перед цесарем Мануилом епископом Болгарским Андрианом, о том, что Леон возразил даже цесарю («Леону молвящю на цесаря»), за что царские слуги ударили Леона «за шью и хотѣша и въ рѣцѣ утопити, сущимъ ту у цесаря всѣмъ сломъ, Кыевьскій солъ, и Сужальскый (солъ) Илья, и Переяславьскый и Черниговскый»; но что потом сделали с Леоном слуги цесаря и к чему привело все это дело — не сказано. Из упоминания в рассказе «владыки Феодора» можно догадываться, что перед нами кусок рассказа о делах Ростовской кафедры, доводивший изложение до извержения на Дунае Леона и, очевидно, до поставления, вероятно, там же на его место Феодора, который и называется в дошедшем куске рассказа «владыкой». Не этим ли концом и был приурочен рассказ к 1164 г., т. е. не в этом ли году вернулся из Византии там поставленный новый ростовский епископ? Такое предположение дает возможность согласовать хронологию Ипатьевской и Лаврентьевской летописей. Леон был изгнан в 1162 г., когда и пришел в Киев. В Киеве был в то время митрополит Феодор, скончавшийся в следующем 1163 г. Мы не знаем, что предприняли с Леоном князь Ростислав и митрополит Феодор, но легко допускаем, что Леон, несомненно, фанатично убежденный в правоте своего взгляда на посты и возражавший позднее даже самому «цесарю», не послушал митрополита и князя киевского и перенес дело на обсуждение патриарха. Из участия послов киевского, суздальского, переяславского и черниговского видим, что «ересь» Леона взволновала не только Ростовскую епархию и Киев, хотя неясно, почему здесь нет послов из других княжеств, имевших свои епископии. Все посольство с Руси вместе с Леоном не совершили полного пути в Царьгород, встретив императора «надъ рѣкою» (вероятно, на Дунае) и тут же услышав и приговор императора над Леоном, нам, к сожалению, неизвестный. Нет препятствий отнести все это к следующему за изгнанием Леона из Ростова году (1163), а возвращение Феодора, ездившего в Константинополѣ и там поставленного патриархом на место Леона, — к 1164 г., под которым находим рассказ о «ереси» Леона в Лаврентьевской летописи.

 

 

1. Ипатьев., 6670 г.

2. Лаврент., 6672 г.

3. Ипатьев., 6670 г.

 

218

 

 

Посольство же могло возвратиться и ранее, в том же 1163 г. Конечно, император, возмущенный всем этим делом, как и тем, что грамота патриарха к Андрею Боголюбскому еще 1158 г. осталась без применения на Руси, приказал митрополиту киевскому добиться единообразной практики всей русской церкви с церковью Константинопольской в вопросе о постах среды и пятницы, чтобы не могла повториться новая ересь. Вот эти-то притязания императора через митрополита Феодора могли взволновать русское общество, и князь Ростислав, желая сохранить практику русской церкви и саму последнюю от греческих уравнений, решился по смерти митрополита Феодора в том же 1163 г., добиваться признания права за русской церковью избирать митрополита собором русских епископов, «оправити Клима въ митрополью».

 

 

            § 136. Конечно, в Константинополе узнали о смерти митрополита Феодора и о желании Ростислава добиться признания Климента митрополитом ранее официального извещения, потому что Гюрята Семкович, отправленный с этими поручениями в Константинополь, в Олешье уже встретил нового митрополита, поставленного в Киев, и царского посла, с которыми и возвратился к Ростиславу. «Приде митрополитъ Иванъ в Русь, и не хотѣ его Ростиславъ прияти». Посол царский вступил с Ростиславом в переговоры, передав богатые дары от императора. К сожалению, чья-то заботливая рука лишила нас возможности судить об этих переговорах, потому что в летописи после слов: «посолъ же царевъ молвяше Ростиславу: молвить ти царь аще примеши с любовью благословение от св. Софья...» — идет досадный пробел.

 

Ростислав в конце переговоров принял нового митрополита Ивана, и с этих пор дальнейшая судьба Климента для нас становится совершенно неизвестной. Нельзя не думать, чтобы Ростислав, желавший было добиться права избрания русского митрополита собором русских епископов, отказываясь, после переговоров с послом императора, от этой мысли, не потребовал себе каких-либо уступок со стороны Византии.

 

В числе таких уступок, думаем, был отказ императора от желания уравнять практику русской церкви в вопросах о постах среды и пятницы с практикою церкви Константинопольской и возвращение Печерской обители ее прежнего положения, т. е. отказ от патриаршей над нею ставропигии. Император готовно шел на уступки, не только потому что вся русская церковь была взволнована попытками уравнять практику постов среды и пятницы, но и потому что нуждался в союзе и помощи Ростислава в замышляемой борьбе Византии с Венгрией [1].

 

 

            § 137. Что в числе уступок Византии Ростиславу стояло и возвращение Печерскому монастырю его прежнего положения, легко увидеть из следующего сопоставления. В описании смерти князя Ростислава впервые упоминается игумен Печерского монастыря Поликарп [2]. Уже приводились выше данные за то, что в лице Поликарпа мы встречаем автора Печерской летописи, перередактировавшего материал, собранный его предшественником по игуменству (вероятно, Акиндином), и дополнившего его описанием событий своего времени. Следы этой работы Поликарпа, продолженной по его смерти, в редакции 1182 г., сохранились в Киевском своде 1200 г., который можно читать в Ипатьевской летописи.

 

По той переработке, которой подверг Поликарп материал, собранный при Акиндине с целью прославления игумена Феодоса, так и по его поведению при митрополите Константине, — нельзя сомневаться, что Поликарп — русский.

 

 

1. Грушевський М. Історія України-Руси. T. II. С. 189 и прим. 4.

2. Ипатьев., 6676 г.

 

219

 

 

Когда же русский игумен встал во главе Печерской обители? Совершенно случайно сохранилось косвенное данное, дающее право утверждать, что уже в 1164 г. Поликарп был на игуменском кресле Печерской обители. В описании кончины Ростислава читаем, как умирающий князь упрекает своего духовного отца, «възборонявшаго» князя при жизни от пострижения: «Молвяше бо Ростиславъ часто то слово къ игумену Печерьскому Поликарпу тогда игумене (взял мысль) от пострижения егда же приде ми вѣсть и Щернигова о Святославли смерти Ольговича, молвяше же и то всегда къ игумену постави ми игумене келью добру, боюся напрасныя смерти, а что си о мнѣ Богъ оустроить и ваша молитва». Хотя место это не может быть названо хорошо сохранившимся, но из него совершенно ясно, что Ростислав под впечатлением смерти черниговского князя Святослава Ольговича (1164 г.) начал обращаться к игумену Поликарпу с просьбою о принятии в число братии обители. Святослав Ольгович скончался после прихода нового митрополита Ивана, хотя и в том же 1164 г.

 

Все это и дает право думать, что освобождение Печерской обители от греческого засилья нужно отнести к 1164 г., и этим делом Ростислава нужно объяснить любовь его к Печерской обители, частые приходы туда, беседы с игуменом Поликарпом и приглашения братии на княжеские обеды [1].

 

 

            § 138. Время короткого правления митрополита Ивана — 1164—1166 [2] — было вообще временем уступок Византии, может быть, продиктованных политическим расчетом. Так, «въ то же лѣто (1165 г.) ходи игуменъ Дионисий съ любовью въ Русь, и повелено бысть владыцѣ архіепископьство митрополитомь».

 

 

            § 139. В начале 1167 г. скончался князь Ростислав и «вложенъ бысть въ гробъ оу св. Феодора въ отни ему манастыри» [3]. В погребении не было митрополита, так как митрополит Иван скончался еще в 1166 г., а новый митрополит Киевский Константин прибыл в 1167 г., когда в Киеве правил князь Мстислав Изяславич [4].

 

Новый Киевский митрополит Константин с большой энергией принялся за введение на Руси практики Константинопольской церкви относительно постов в среду и пятницу. Было ли это энергией личной митрополита, или в Константинополе решили настоять на этом вопросе, не добившись политической помощи Киева во времена Ростислава, — сказать затруднительно, хотя есть неясные данные, позволяющие думать скорее о личном желании митрополита.

 

Желание митрополита встретило живой отпор не только в Киеве, где митрополиту пришлось «запрѣтить» игумена Печерского монастыря Поликарпа, но и по епархиям; так, князь черниговский Святослав изгнал за подобное проведение желания митрополита своего епископа грека Антония [5].

 

 

            § 140а. Когда происходили указанные церковные волнения, междукняжеские отношения шли своим чередом, приведя в 1169 г. к вмешательству в киевские дела политические и церковные суздальского князя Андрея. В начале 1169 г. Андрей выслал на Русь сына своего Мстислава, к которому примкнули восемь южных князей, общими усилиями овладевшие 8 марта 1169 г. Киевом, подвергнув его разграблению.

 

Политическое значение Киева с этого момента окончательно падает, и ключ силы и власти переходит в руки князя Андрея. Как действительный

 

 

1. Там же.

2. Новгор. 1-я, 6674 г.

3. Ипатьев., 6676 г.

4. Новгор. 1-я, 6675 г.

5. Лаврент., 6676 г.

 

220

 

 

хозяин Киева Андрей принимает к сердцу церковные волнения Киева, взяв в них сторону русского понимания порядка соблюдения постов среды и пятницы. Влиянию князя Андрея нужно приписать освобождение игумена Печерской обители Поликарпа от «запрещения» митрополита и возведение Печерской обители в степень Лавры, а игумена — в сан архимандрита. Но не только это.

 

 

            § 140б. Когда в июле 1171 г. в Киев вошел на золотой стол Роман Ростиславич, то «оусрѣтоша и съ кресты митрополитъ и архимандритъ Печѣрьскии игуменъ и инии игумени вси и Кіяне вси и братья его» [1]. Какой митрополит встречал Романа? Он здесь не назван по имени. Едва ли это Константин, имя которого упоминается в последний раз в связи с казнью епископа Феодора (1169 г.) [2]. А. С. Павлов указал в свое время Е. Е. Голубинскому на упоминание в одной из греческих рукописей Московской Синодальной библиотеки имени митрополита русского Михаила в числе присутствующих на Константинопольском патриаршем соборе 24 марта 1171 г. [3] Так как это не мог быть Михаил митрополит Киевский, в 1145 г. уехавший в Константинополь [4], и так как в Константинополе не мог быть поставлен новый митрополит, если бы Константин все еще занимал кафедру, то приходится думать, что этот митрополит Михаил прибыл в Киев уже к июлю того же 1171 г. и участвовал во встрече нового князя киевского, посаженного Андреем. Но тогда приходится думать, что митрополит Константин если не скончался к этому времени, то был лишен кафедры. Если вспомнить дарование Печерской обители титула Лавры и возведение игумена ее в сан архимандрита, что нельзя не признать победой в столкновении с митрополитом Печерской обители; если вспомнить совершенно нецерковную казнь, какую учинил митрополит Константин епископу Ростовскому Федору; если привлечь к этому самое выражение, сохраненное в летописи о разорении Киева: «се же здѣяся за грѣхы ихъ (киевлян), паче же за митрополичю неправду» [5], то можно сказать, что к увольнению митрополита Константина были достаточные основания.

 

 

            § 140в. Любопытно, что титул архимандрита в приложении к игумену Печерской обители впервые упомянут в том же 1171 г., как и митрополит Михаил, только что прибывший из Византии. Это дает право думать, что князю Андрею удалось одновременно добиться увольнения митрополита Константина и освобождения Печерской обители от власти митрополита и клириков софийских, а вопрос о посте в среду и пятницу оставить в форме старой русской практики.

 

Судя по грамоте князя Андрея Печерскому монастырю, страшно искаженной хозяйственными заботами очень поздних споров монастыря, Печерская обитель, изъятая из-под ведения митрополита, стала княжьим монастырем, чего так долго и жадно домогалась обитель преподобного Феодосия в первое время своего существования [6].

 

 

            § 141. В спорах о посте в среду и пятницу исследователей поражает та страстность с обеих сторон, какая наблюдалась нами выше, когда епископы жертвовали кафедрами за желание ввести у нас константинопольскую

 

 

1. Ипатьев., 6682 г.

2. Лаврент., 6677 г.

3. Голубинский Е. Е. История русской церкви. T. I¹. С. 288.

4. Лаврент., 6653 г.

5. Там же, 6676 г.

6. Что в основе грамоты Андрея, дошедшей до нашего времени, лежит или лежала когда-то подлинная грамота этого князя, видно из подробностей, которых нельзя было придумать. Так, князь Андрей называется здесь Китаем (Евгений, митрополит. Описание Киево-Печерской Лавры. Изд. 2. Киев, 1831. С. 167).

 

221

 

 

практику этого вопроса (Ростовский епископ Нестор, Черниговский Антоний), а князья гнали или извергали епископов. Однако нетрудно понять эту страстность, если согласиться, что за нею скрывалась все та же разница воззрений греков и русских на отношение митрополии Киевской к патриархату. Первые видели в русской церкви обычную митрополию и желали сравнять ее в церковных порядках с другими митрополиями патриархата; последние же считали свою церковь особенной церковью лишь во временной опеке церкви-матери и дорожили всеми мелочами церковного обихода как чертами индивидуального характера.

 

Любопытно, что здесь поднялся против греческих притязаний князь Андрей, отец которого так преданно грекам вел себя в деле Климента, и это лучше всего свидетельствует, что даже в князьях, не сочувствовавших резким шагам по отношению к Византии (Ростислав, Андрей), жила черта, дальше которой они не допускали греческой руки и на которой соединялись все князья и деятели церкви.

 

 

            § 142. Киево-Печерский монастырь достиг наконец того, чего тщетно добивались его игумены XI в. Теперь княжий монастырь, независимый от митропольи, он мог широко развить свою работу на процветание русской церкви. Но политическое падение Киева, с одной стороны, рост Севера, куда перемещается и политический центр, с другой, надолго лишили Печерскую обитель возможности найти вновь действительное признание и пути к нему. В работах епископа Симона и мниха Поликарпа над сказаниями о Печерской обители нельзя не видеть желания авторов обратить внимание правящих кругов и общества к былой истории монастыря для поучения в настоящем. И необходимость такой работы знаменитых составителей Патерика красноречивее всяких слов говорит, что и к их еще времени монастырь не достиг желаемой высоты влияния на развитие церкви по заветам Антония, Феодосия и великого Никона.

[Previous] [Next]

[Back to Index]