Перед историческим рубежом. Балканы и Балканская война (1926)

Лев Троцкий 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К ИТАЛЬЯНСКОМУ ИЗДАНИЮ

 

 

Лев Троцкий был писателем необычайных способностей, который всем своим творчеством продемонстрировал то, что первым псевдонимом «Перо» - данным ему в молодости товарищами по партии - он пользовался по праву. Председатель Петербургского Совета во время революций 1905 и 1917 годов, руководитель делегации на переговорах в Брест-Литовске, глава победоносной Красной армии в Гражданской войне, был очень проницателен - ухватывая настроения, характеры, проникая в социальную психологию, чувствуя реакции отдельных лиц и классов - и умел мастерски передать это понимание читателю. Тексты, которые мы сейчас представляем, являются красноречивым свидетельством этого.

 

Оказавшись в 1912 г. на Балканах, в качестве военного корреспондента популярной демократической газеты «Киевская Мысль» и других газет, Троцкий получил возможность непосредственно познакомиться, а также описать протагонистов и статистов трагедии, которая происходила на сцене этого театра, и которая немногим более чем через год должна была распространиться по всей Европе. Статьи, написанные по этому случаю, дополненные архивными материалами, касающимися этого вопроса, были переизданы в 1926 году в качестве шестого тома запланированного, но так и не вышедшего полностью собрания сочинений Троцкого; в 1927 году победа сталинизма остановила публикацию на тринадцатом томе. Текст, который мы публикуем, в основном воспроизводит этот том, с некоторыми отличиями в последовательности статей [lviii], а также включает в себя краткое историческое введение по поводу балканского вопроса [lix], написанное И. М. Павловым, редактором русского издания.

 

Исходная особенность самостоятельных статей, очевидно, включает в себя ряд повторений, которые нельзя устранить, желая сохранить целостность текста. Но именно журналистская форма подчёркивает высокий уровень Троцкого, как писателя, и оправдывает язык, который иногда отходит от научной строгости, которая была бы необходимой при ином типе повествования.

 

Здесь не место возвращаться к оценке стратегических недостатков Троцкого - они уже являются предметом подробного рассмотрения в других наших изданиях. Кроме того, оценка, соответствующая всей важности этих статей может быть дана именно за рамками специфического стратегического контекста.

 

Троцкий пишет: «... трудности, в тисках которых бьются и мечутся балканские народы, определяются не этнографической картой полуострова, - по крайней мере, не ею непосредственно, - а своекорыстной работой европейской дипломатии, которая перекраивала Балканы с таким расчётам, чтобы их отдельные, искусственно обособленные части взаимной борьбой нейтрализовали и парализовали друг друга. Европейская дипломатия воздействовала и воздействует не только извне.

 

 

XXX

 

Она здесь, на этой кровью и слезами напоённой почве, создала свои ремизы, свои передаточные станции в лице балканских династий и их политических орудий. На этой шахматной доске короли и министры не столько игроки, сколько главные фигуры, - подлинные игроки глядят на доску сверху, и если игра принимает нежелательный для них оборот, они замахиваются над доскою бронированным кулаком».

 

Вооружённый этими знаниями Троцкий рисует нам живую и насыщенную картину того, как «этнография» и «дипломатия» связаны в балканской драме, того, как реализуются индивидуальные и коллективные представления, того, как определённым образом переплетающиеся историческое наследие и «современные» империалистические интересы могут вновь отбросить людей - которые вовлечены в происходящее - на такой уровень варварства, который никто не считал возможным.

 

Вспышка войны застала его во время поездки из Белграда в Софию, и ему трудно было поверить в то, что событие - ранее просчитывавшееся при помощи разума и ожидаемое - произошло на самом деле: «Это сочетание житейски-обычного, повседневно-человеческого: кур, цигарок, босоногих сопливых мальчишек - с невероятно-трагическим фактом войны не вмещается в моей голове». Сила его комментариев не нуждается в дополнениях: «Отвлечённая гуманитарно-моралистическая точка зрения на исторический процесс есть самая бесплодная точка зрения. Я это очень хорошо знаю. Но та хаотическая масса материальных завоеваний, навыков, привычек и предрассудков, которую мы называем цивилизацией, гипнотизирует всех нас, внушая нам ложное ощущение, будто главное уже сделано. - и вот приходит война и показывает, что мы все ещё не выползли на четвереньках из варварского периода нашей истории. Мы научились носить подтяжки, писать умные передовые статьи и делать шоколад «милку», а когда нам нужно всерьёз решить вопрос о сожительстве нескольких племён на благодатном полуострове Европы, мы бессильны найти другой способ, кроме массового взаимоистребления».

 

«Я открыл в своих статьях борьбу, - пишет он в воспоминаниях, - против лжи славянофильства, против шовинизма вообще, против иллюзий войны, против научно организованной системы одурачивания общественного мнения». Троцкий обличает зверства всех участников конфликта и энергично срывает маску соучастия прессы, которая - но обе стороны - посвятила себя осуждению жестокости противника и покрытия своей собственной, но не только. Горючий материал для пожара, который не удалось погасить в течение целого столетия, анализируется несравненным образом, как и политическая психология более или менее неуклюжих пожарных и различным образом замаскированных пироманов, которые ещё сегодня живут на Балканах или посещают их.

 

Конечно, для внимательного читателя не останется незамеченным то, что роль «ставки» на истерзанном полуострове играл вопрос о проливах, выходе к морю и т.д., который сегодня уже не имеет той важности, что тогда. Этот «полигон» новых многополярных отношений между державами, несомненно, остался в прошлом, но многие другие черты

 

 

XXXI

 

сохранились или лежат в основе современных событий. Виртуозное описание Троцкого сохраняет свою полезность для многих случаев.

 

Достаточно подумать о портрете буржуазии, которая «бесплодна, труслива, бездарна и до мозга костей разъедена шовинизмом», банкиров и финансистов, которых условия отсталости заставляли быть «политическими ходатаями по собственным делам», о тех последствиях, которые имеет для сербских солдат вступление на равнину Косово, тысячу раз воспетую и абсолютно им неизвестную, о бесконечной галерее персонажей всех национальностей и разного социального положения - от британского журналиста до румынского священника, от русского извозчика из Бухареста до венгерского помещика, от армянского добровольца до пленного турецкого офицера - каждый из которых ухвачен в материальной взаимосвязи с войной и с идеальным представлением, которое складывается у каждого из них об этой взаимосвязи.

 

Арриго Черветто пишет, что одно из удачных определений, вышедших из под пера Троцкого, которое сравнивало Ленина с твёрдым, жёстким, упорным мастифом, а Плеханова с элегантной, быстрой, благородной борзой, может быть применено к его собственному автору. Всё тот же Черветто не раз ссылался на теоретическое наследие марксизма как на сокровищницу, которая ещё далеко не исследована.

 

Посредством этого издания, часть этой сокровищницы - плод труда «борзой» Троцкого - стала доступна для итальянского читателя.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]


 

lviii. - В итальянском издании книги, в отличие от нашего и издания 1926 года, ряд статей из второй части книги выделены в отдельное приложение "Русский славянофильский либерализм и Балканы".

 

lix. - См. предисловие "От редакции".