ФОРМИРОВАНИЕ ВЗГЛЯДА НА МАКЕДОНСКИЙ ВОПРОС В БОЛЬШЕВИСТСКОЙ МОСКВЕ 1922-1924 гг.
(По документам российских архивов)

Р.П. Гришина (Институт славяноведения РАН)

2.

Что касается понятия "самоопределение балканских народов", то оно вошло в резолюцию без какой-либо конкретизации того, к каким субъектам относится. В резолюции говорилось, что БКФ выступает против реакционных балканских буржуазных государств, где существует национальный гнет, и "за самоопределение балканских народов и объединение их в Балканскую СФСР" [43], т.е. опять-таки без какого-либо отграничения национальных меньшинств от сформировавшихся национальных общностей, имевших определенные объективные возможности для самостоятельного государственного существования. Возможно, именно в этом смешении понятий кроется источник последующих перекосов в собственно болгарском национальном вопросе (в толковании его БКП) в виде выделения в болгарской коммунистической пропаганде отдельных македонской, добруджанской и фракийской наций.

В своем отчете о командировке в Софию, адресованном "Всем членам Политбюро", Милютин относительно 4-й конференции БКФ писал: "Но на последней выявились серьезные разногласия с сербским представителем по национальному вопросу. Только после долгих обсуждений эти разногласия были смягчены и не отразились на существе вопроса" [44]. Покидая Балканы, Милютин написал 3 июля 1922 г. письмо руководству КПЮ, рекомендуя на первой партийной конференции этой партии уделить серьезное внимание национальному вопросу. «Именно в Югославии, - писал он, - должно получить особое значение проведение резолюции по национальному вопросу, принятой II Конгрессом Коммунистического Интернационала. Использовать лозунг "самоопределений" (NB! Множественное число! - Р.Г.) в Югославии, использовать движение на этой почве - ваша задача!» [45].

1-я конференция КПЮ состоялась в Вене 3-17 июля 1922 г. На ней было избрано нежелательное для Коминтерна "правое руководство", а потому спустя некоторое время в ЦК КПЮ вмешательством ИККИ был кооптирован "левый" Тр. Кацлерович. Говоря о национальном вопросе, подчеркнем, что в резолюции конференции он был представлен примерно так же сложно и запутанно, как и в материалах 4-й конференции БКФ, т.е. без разграничения государственно-правового положения национальных меньшинств и фактически сложившихся в Югославии наций. То же относится к вопросу о самоопределении. Этот вопрос поднимался на конференции, пишет Г. Влайчич, но без каких-либо объяснений, к кому относится данный принцип. Для большинства в руководстве КПЮ, продолжает этот автор, македонской нации не существовало; речь велась только о "болгарах в Македонии", которые "никоим образом не включались в сербскую теорию о едином югославском народе". При этом в резолюции конференции признавалось, что македонские болгары "относятся к самым угнетенным народам Югославии"; отмечалось также неравноправное положение венгров и албанцев, в то время как совсем иначе оценивалось положение хорватов и словенцев, которые в национально-культурном плане не порабощены, "но несомненно оставлены без внимания". Анализ материалов 1-й конференции КПЮ приводит автора к выводу о том, что конкретный состав будущей Балканской социалистической федерации, к которой, в свою очередь, апеллировали югославские коммунисты, оставался неясным; но поскольку об отдельных национальных государствах в составе такой федерации ничего не говорилось, "большинство руководства КПЮ, - утверждает Влайчич,- предусматривало возможность включения в Балканскую социалистическую федерацию единой и централизованной Югославии" [46].

Неустойчивое положение в руководстве КПЮ, внутренняя борьба, носившая нередко просто личный характер, и в дальнейшем вызывали пристальное внимание к этой партии со стороны коминтерновских структур. IV Конгресс Коминтерна принял специальную резолюцию "По югославскому вопросу". В ней, правда, внимание к национальным проблемам не превалировало, но выражалось настойчивое требование к КПЮ связаться с БКФ и "наметить и немедленно послать своего представителя в Исполком БКФ" [47]. Между тем, сами балканские компартии остротой споров и разногласий между ними заставляли московское руководство все более и более фиксировать внимание именно на национальном вопросе. Очередное происшествие произошло на 5-й конференции БКФ (8-12 декабря 1922 г.), собравшейся в Москве по завершении IV Конгресса Коминтерна, когда два югославских делегата, чьи имена были зашифрованы в документе под инициалами П. и К., выступили с критикой В. Коларова как секретаря БКФ, и обвинениями Федерации в том, что она вмешивается во внутренние дела других партий и что БКП стремится через нее навязать свое мнение Исполкому Коминтерна по всем вопросам, касающимся остальных партий Федерации [48]. Одним из поводов для выражения фактического недоверия БКП явилось то обстоятельство, что принятое несколько ранее Исполкомом БКФ решение о необходимости работать в исторически спорных пограничных балканских областях, в том числе в Македонии, компартии Югославии, Румынии, Греции практически не выполняли, и компартия Болгарии стала заполнять вакуум, направляя туда своих функционеров. На конференции скандал удалось загасить и еще раз подтвердить верность пункту одной из прежних резолюций, в которой говорилось: БКФ обязана взять на себя организацию пропагандистской работы в тех областях, где деятельность соответствующих партий невозможна; сами эти области пограничья определяются Исполкомом БКФ по согласованию с руководящими органами балканских компартий или с их представителями в БКФ [49]. В ходе дискуссии представители другой части югославской делегации (А. Цесарец, например) отмечали, что в настоящий момент БКП располагает наибольшим количеством лучших кадров и должна предоставлять их в распоряжение других секций по их требованию и согласованию.

Основным докладчиком на 5-й конференции БКФ выступал Хр. Кабакчиев. Для его интерпретации политического положения на Балканах по состоянию на конец 1922 г. было характерно почти болезненное ощущение возможности новой войны на полуострове: он считал, что победа Турции в греко-турецкой войне могла послужить импульсом для военных выступлений Югославии и Румынии, что составило бы военную угрозу для Болгарии. Беспокоила, кроме того, судьба Фракии, также являвшейся своего рода яблоком раздора между Болгарией, Грецией и Турцией. Но для нашего сюжета наибольший интерес представляет раздел доклада, посвященный "национальным движениям в Югославии и других балканских странах", в котором Кабакчиев, во-первых, обвинял сербскую буржуазию в политике лишения прав и насильственной ассимиляции, насилия и террора в отношении "подчиненных народов", вызывающей массовое недовольство в Македонии, Воеводине,Хорватии и др. А во-вторых, заявлял о националистическом завоевательном характере политики в отношении народов, населяющих Македонию, не только сербской, но также болгарской и греческой буржуазии. Поставленные перед всеми балканскими компартиями в целом и перед каждой из них в отдельности задачи содержали важный элемент нового: не просто разоблачать буржуазную политику, но активно использовать национальное движение в интересах революционной борьбы. Балканские компартии, говорилось в докладе Кабакчиева, поддерживая всеми силами борьбу народов Македонии за национальную независимость ("и автономию" было добавлено в резолюции, принятой по докладу), "будут стремиться освободить национальное движение в Македонии от влияния буржуазии соседних стран и направить его по пути революционной борьбы для создания Советской республики в Македонии и Балканской социалистической федеративной республики на Балканах" [50]. Так, хотя бы в теоретическом плане, балканские национальные проблемы предлагалось увязывать с революционной борьбой местных коммунистических партий за перспективный идеал - Балканскую социалистическую федерацию.

Палешутский, в свою очередь, выделяет в качестве элемента нового, проявившегося на 5-й конференции БКФ, признание коммунистическим форумом "македонского освободительного движения", которое уже "не игнорировалось" [51].

Декабрь 1922 г. стал месяцем важных назначений: после избрания Коларова IV Конгрессом Коминтерна генеральным секретарем ИККИ во главе БКФ встал Кабакчиев, также представитель ЦК БКП. Почти одновременно с этим оргбюро ЦК РКП(б) приняло решение о командировании в распоряжение Коминтерна В. Милютина, который вскоре был направлен в Вену, в так называемое Венское бюро ИККИ, имея мандат на занятие балканскими делами.

Всю первую половину 1923 г. Милютин большую часть времени посвятил КПЮ. Ее представители не хотели работать в Исполкоме БКФ, отказывались принимать участие в его заседаниях, б февраля Милютин сообщал в Президиум ИККИ:

"Павлович саботирует отъезд в Софию, я угрожал за саботаж репрессиями, но не знаю, подействует ли. Думаю все же, что отправлю его, хотя боюсь, что он там будет по меньшей мере бесполезен" [52]. 14 февраля последовало новое сообщение - о демарше югославов: Павлович, писал Милютин, отказался быть представителем КПЮ в БКФ, поэтому им будет Радованович; и вообще Павлович, Новакович и Пьяде подали в отставку как члены ИК КПЮ и со всех остальных постов [53]. В волнении Милютин доносил на следующий день: эта группа систематически саботирует партийную работу, собирает "склочный материал"; ни один из них не выполнил постановление IV Конгресса Коминтерна. Впрочем, некоторые причины отказа Павловича ехать в Софию, как можно понять из сообщений Милютина, имели под собой основание и связывались они с тем, что "партия не имеет мнения по национальному вопросу" [54]. Из Софии Кабакчиев в свою очередь неоднократно обращался в ЦК КПЮ с требованием прислать представителя в Исполком БКФ, обращался по этому поводу за помощью к ИККИ [55].

Находясь в Вене, Милютин был занят подготовкой к парламентским выборам в Югославии, составлением воззваний, лозунгов и "намеченном", как он писал, кандидатов. Опубликованную к выборам программу партии Милютин в очередном докладе для Президиума ИККИ назвал малоудовлетворительной: "много воды и общих рассуждений о капитализме и империализме, а наиболее существенные требования момента почти обойдены молчанием: национальный вопрос и крестьянский". Из дальнейшего текста видно, сколь большое значение стал придавать Милютин национальному вопросу и как, во многом ощупью, приходилось ему действовать на практике из-за отсутствия конкретных теоретических, столь необходимых марксисту, разработок. "С национальным вопросом на Балканах, - писал Милютин в Москву, - вообще неблагополучно. На это следует обратить самое серьезное внимание. Шовинистическим духом здесь разит вовсю. К сожалению, мы после известного доклада тов. Ленина по национальному вопросу не имели ни одного авторитетного и серьезного выступления (я говорю о специальном выступлении, так как попутно этот вопрос много раз, конечно, затрагивался). Мне представляется крайне существенным поручить по этому вопросу кому-либо написать брошюру или статью, используя последнего времени материал" [56].

Конец этого абзаца документа я отделяю специально, чтобы подчеркнуть его смысл и лучше понять направление деятельности Милютина на Балканах. Эта часть письма посланца Коминтерна от б февраля 1923 г. заканчивалась так: «Я буду в выборной кампании в Югославии настаивать на решительном выдвигании лозунга "Право наций на самоопределение, вплоть до отделения"» [57].

Кто и как должен был отделяться, Милютин не конкретизировал, но, очевидно, такой подход находился в соответствии с планами "федерализации" Югославии, выраженными в Меморандуме Чичерина и Раковского, о чем речь шла выше. При этом Милютин в данном конкретном случае действовал инициативно, без специального благословения сверху, что следует из первой части цитируемого письма. Его послания в Москву полны жалоб на нерегулярность связи и отсутствие своевременных ответов на его вопросы. Письма о необходимости "разработки национального вопроса" с повторными запросами: "Заказана ли кому литература?" [58] не получали положительного ответа. Секретарь ИККИ Й.А. Пятницкий отвечал Милютину 2 апреля 1923 г.: "Вы спрашиваете, поручено ли кому-либо написать работу о национальном вопросе. Конечно, никому не поручили. Кому это можно было бы поручить?" [59].

Положение в КПЮ в марте 1923 г. специально рассматривалось на заседании Президиума ИККИ: помимо парламентских выборов (на них образованная в январе 1923 г. легальная прокоммунистическая Независимая рабочая партия Югославии потерпела сокрушительное поражение), предстояло провести 2-ю конференцию КПЮ. Из-за недостатка доступного документального материала остается неясным, что именно не устроило председателя Президиума ИККИ Г.Е. Зиновьева в письме, составленном, по словам И.А. Пятницкого, "после тщательного ознакомления со всеми югославянскими материалами и личными переговорами с целым рядом товарищей-югославян" [60] и подготовленном для отправки в Вену. В результате Исполком Коминтерна ограничился направлением в ЦК КПЮ своего обращения - документа общего свойства [61]. Пятницкий тем не менее переслал предыдущий текст Милютину, с предупреждением: "Посылаем его Вам лично и только для Вас, как материал" [62].

Из "совершенно секретного" послания Пятницкого Милютину в Вену от 5 апреля 1923 г. следовало, что из конкретных рекомендаций ИККИ 2-й конференции КПЮ Зиновьевым было "выкинуто все, касающееся нацвопроса" и, следовательно, посланец Коминтерна должен бьш сам на месте сообразовываться с обстоятельствами. Копия коминтерновских рекомендаций направлялась также в Софию - в Исполком БКФ [63]. Одновременно в помощь Милютину в организации и проведении конференции направлялся Б. Шмераль и выражалось требование ускорить созыв конференции, установить ее точный срок.

Повторные напоминания Милютина ЦК КПЮ о том, что "дальнейшая оттяжка созыва совершенно недопустима", свидетельствовали о сложности отношений между раздроблен-ньм руководством КПЮ и московским патроном, которому приходилось преодолевать фактический саботаж. 28 апреля 1923 г. он обратился в ЦК КПЮ со следующим письмом:

"Ввиду того, что несмотря на наши неоднократные и самые настоятельные требования созыва конференции для борьбы с царящим в партии развалом, затем ввиду неполучения нами никакой отчетности относительно израсходования полученных Вами денежных средств - мы постановляем: 1) потребовать немедленного ответа о дне и месте конференции; 2) задержать выдачу средств впредь до получения ответа относительно конференции и до получения отчетности. В случае дальнейшей затяжки с ответом мы вынуждены будем поставить перед Президиумом Коминтерна вопрос о ЦК КПЮ для принятия необходимых мер". Помимо Милютина письмо подписал А. Альбрехт (А. Абрамович-Четуев) как представитель бюджетной комиссии ИККИ в Вене [64].

Так или иначе конференция состоялась 9-12 мая 1923 г. и национальный вопрос стал на ней одним из главных, что не в последней степени было связано с серьезным поражением партии на мартовских парламентских выборах.

На конференции отчетливо проявилось недовольство делегатов КПЮ политикой БКФ (кстати, ее представителей не было на этом югославском форуме), как стремящейся вмешиваться во внутренние дела отдельных партий и к тому же пытающейся навязать мнение о неспособности КПЮ вести пропаганду в македонских землях, каковую, дескать, и следует поручить самой БКФ [65].

В своем отчете в Москву Милютин оценивал конференцию как прошедшую "довольно успешно", несмотря на то, что созвать ее удалось "только благодаря усиленному нажиму (вплоть до угрозы прекратить выдачу средств)". Его мнение о "политической линии партии в отношении национального вопроса" четкостью не отличалось, видимо, из-за отсутствия четкости в высказываниях самих участников конференции. Так, отмечая, что в этом вопросе представления "продолжают быть не вполне ясными, вследствие чего конференция вынесла постановление о необходимости более детального обсуждения" его, он сообщал, что вместе с тем была принята "полностью предложенная мною формулировка по национальному вопросу" [66]. То есть КПЮ соглашалась принять формулу "самоопределение вплоть до отделения".

Что бы это могло означать? По-видимому, принятие такой формулы было связано прежде всего с поиском югославскими коммунистами возможностей приспособиться к ситуации в стране, где уже достаточно сильно проявили себя стремления хорватских и словенских организаций к обособлению, примером чего явился, в частности, внушительный успех на выборах Хорватской республиканской крестьянской партии Ст. Радича, выступавшей с требованием предоставления Хорватии автономии. При вариативности представлений о национальном вопросе в КПЮ, отсутствии хорошо разработанной соответствующей программы и упорстве участников конференции в отстаивании своих прав перед БКФ и в борьбе между "левыми" (они, кстати, одержали победу на конференции) и "правыми", дискуссия, недостаточно подготовленная предварительно, выявила крайние точки зрения: от отказа от теории триединого народа до принятия формулы самоопределения вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. Конкретики того, к кому относилось последнее право и как с этой постановкой вопроса сочеталось предложение конференции, чтобы КГПО выступила со своей программой "автономизации Югославии", "более широкой, чем программа хорватской и словенской буржуазии" (в числе автономий называлась и Македония) [67], в доступных документах обнаружить не представляется возможным. Как утверждает Пале-шутский, подробно анализировавший материалы конференции и последовавшего за ней пленума ЦК партии, из них уже исчезло понятие о "македонских болгарах"; пленум, пишет он, согласился с мнением, что "македонцы являют собой этнографический переход между сербами, болгарами и греками" [68]. Было высказано также предложение реорганизовать БКФ.

Впрочем, мысль, как конкретно использовать в Югославии право наций на самоопределение вплоть до отделения, не слишком занимала Милютина [69]. Выступая на конференции от собственного имени (после "зачтения" официального послания ИККИ), он сделал упор на вопросе обострения национальных и социальных противоречий в стране, создающих, по его мнению, условия, благоприятные "как редко где" для работы коммунистов [70], т.е. видя в национальных и социальных проблемах не более чем подсобное средство для приближения революционных боев.

Основным вопросом 2-й конференции КПЮ был все же организационный: руководство Коминтерна все более решительно вставало на путь освобождения от "реформистских элементов" в центральных органах коммунистических партий и замены их людьми иного склада, склонными следовать жестким большевистским приемам. Избрание нового состава ЦК КПЮ во главе с Тр. Кацлеровичем означало в то же время примирение партии с прежде саботировавшимися ею решениями IV Конгресса Коминтерна. Но предстояло еще наладить отношения с БКФ.

Подводя некоторый итог, следует сказать, что руководство Болгарской компартии действовало в 1922 - начале 1923 г. гораздо более инициативно в отношениях с Москвой, чем КПЮ или другие балканские компартии, принадлежавшие к странам-победителям. БКП была заинтересована в привлечении внимания Коминтерна к балканским национально-территориальным проблемам, и главным образом к македонской, в признании и укреплении своего влияния в БКФ, что вызвало недовольство и сопротивление со стороны КПЮ. Руководители БКП и БКФ акцентировали внимание Коминтерна на балканских национальных проблемах в то время, когда в Москве еще не была выработана четкая линия в постановке национального вопроса для компартий зарубежных стран. Теоретически увязывая грядущее решение балканских национальных проблем с социалистической революцией и с созданием Балканской советской федеративной республики, что безусловно укладывалось в большевистскую концепцию мировой революции, болгарские коммунисты практически тем самым подпитывали внимание большевистских лидеров к Балканам.

Подобными идеями особенно проникся делегат ИККИ в Вене В. Милютин. Оказавшись в австрийской столице, где вольготно разместились центры многих балканских "национально-революционных" организаций и эмигрантских ЦК запрещенных компартий, он, очевидно, испытал на себе их авантюристически-боевое влияние в искусно создаваемой атмосфере вот-вот готовых разразиться революционных схваток. Один из важнейших факторов в "раскочегаривании" революции он стал видеть в использовании национальных противоречий. Характерно, что поддержка Милютиным лозунга "самоопределения вплоть до отделения", ориентирование на него компартии Югославии на 2-й ее конференции осуществлялась им без специального санкционирования Москвы.

После переворота 9 июня 1923 г. в Болгарии, в котором, по неофициальным сведениям, принимала участие Внутренняя македонская революционная организация (ВМРО) Т. Александрова, информация, поступавшая в Москву по македонскому вопросу, стала значительно более обширной. Количество источников ее увеличилось, содержание усложнилось. Помимо прежних партийно-коммунистических, включая письма Милютина из венского центра, определенные данные стали поступать в красную столицу от лидеров самих македонских организаций - ВМРО федералистов и ВМРО автономистов, которые по тем или иным причинам проявляли заинтересованность в установлении связей с Москвой. Кроме того, на режим более регулярной отправки донесений перешли направлявшиеся на Балканы агенты советских спецслужб. В результате к концу 1923 - началу 1924 г. на основе полученных данных и анализа проведенного Москвой зондажа региона .в большевистских кругах постепенно стала оформляться определенная линия относительно балканских национальных проблем и их использования в революционных целях. В последнем случае македонскому вопросу придавалось специальное значение.

В свое время содействие Стамболийского приезду в Болгарию советской миссии Красного Креста способствовало открытию шлюза для свободного проникновения в страну советских разведчиков и агентов спецслужб. Достаточно сказать, что формирование членского состава этой миссии происходило в Москве через ГПУ под непосредственным присмотром И. Уншлихта. Установлено, что в Болгарии в это время работали такие удачливые разведчики, как С.Г. Пупко-Фирин и Б.Н. Иванов-Краснославский. Фирин, например, еще в 1921 г. был командирован Москвой вместе с известным "Степановым" (А.К. Гиршфельд) в столицу Германии для постановки разведработы в Западной Европе и организации ее центра в Берлине.

Оказавшись в Болгарии, Югославии и особенно в Вене, советская агентура не могла не окунуться в атмосферу далеко не простых отношений между эмигрантским руководством коммунистических и национал-революционных балканских партий и организаций, дискуссий о целях, задачах и способах их достижения. Контакты достигались, видимо, легко, тем более, что помощи со стороны Советской России - моральной, финансовой, оружием - балканские нелегалы ожидали трепетно и наивно. Свою роль играли и такие факторы, как славянская родственность и навеянное советской пропагандой желание верить, будто русская революция справедливо разрешила национальные проблемы в многонациональной стране.

Следует учесть, что в закордонные командировки ГПУ отправляло опытных людей, прошедших школу гражданской войны в России. Такие люди были инициативны, нередко сами находили за границей объекты внимания и субъектов для обработки. При актуализации в 1922-1923 гг. в советском руководстве идеи мировой революции в связи с представлением о якобы новом подъеме революционной волны в Еврого и роли, отводившейся в этом Балканам, концепция всемирной революции являлась главным идеологическим аргументом из деятельности.

1922 год можно считать началом активного зондировании советскими агентами различных балканских национал-рево люционных организаций путем установления связей с их ли дерами и членами, выяснения таких проблем, как устройство внутренняя иерархия и состав руководящих органов, наличие вооружения, способности к объединению с другими органи зациями, а также к контактам с "советскими делегатами" Балканские "национал-революционные" нелегалы в свок очередь старались максимально "прощупать" советских кон трагентов. Возможная материальная помощь с советской сто роны была непременным атрибутом переговоров.

Среди документов 1922 г. по интересующему нас вопроса более всего материалов о ВМРО федералистов. Так, 16-м ок тября 1922 г. помечен доклад № 45 (! - Р.Г.) под названием «С положении в "Новой зоне", Македония и Фракия», полученный в Разведупре Штаба РККА (копии его были разосланы в НКИД, а также Э. Склянскому - заместителю наркомвоенмора, курировавшему военную разведку, и А. Иорданскому - члену РВС Республики). Донесение (подписи под ним не об наружено) касалось земель, вошедших в состав Болгарии вследствие территориальных переделов 1912-1919 гг., которые подробно районировались с указанием степени влияния в каждом районе того или иного "национал-революционного" деятеля. Судя по контексту, задачей агента было обратить внимание, на организацию федералистов и на то, что они вооружаются (как и ВМРО автономистов), отстаивают идею автономии Македонии и выступают за ее самостоятельность "от болгарского, греческого и сербского империализма" [71]. Передаваемая информация грешила лобовыми утверждениям типа: "налицо имеем и национальные, и классовые противоречия" или: в македонском крае Болгарии "исключительно коммунистическое влияние" [72]. Заключался документ сильные аккордом, вероятно, рассчитанным на специальную заинтересованность Москвы: "почва довольно непрочная и каждый момент может взорваться" [73].

Случайно или закономерно, но первоначально основное внимание советской разведки оказалось направленным на федералистов, хотя на самом деле их организация была значительно слабее, чем-у автономистов, и авторитет их лидеров не мог идти ни в какое сравнение с авторитетом руководства последних. Согласно отчету болгарской полицейской службы, контакт между одним из членов ЦК ВМРО федералистов доктором Ф. Атанасовым и советским агентом Б. Николаевым (так он назван в отчете; вероятно, речь шла о Б.Н. Иванове-Краснославском) был установлен в конце 1922 г. через завербованного болгарина П. Шатева [74].

В 1922 г. характерный "дипломатический" зондаж предпринимал старый деятель македонского движения Т. Карайовов, нанося более или менее регулярные визиты к советскому полпреду в Берлине Н.Н. Крестинскому. Последний в своих донесениях в Москву называл Карайовова "здешним представителем ВМРО", уточняя, говорил о его приближенности к А. Протогерову - члену ЦК ВМРО автономистов. Судя по содержанию этих донесений, Карайовов брал на себя некую провокационно-зондажную роль, вынуждая Крестинского делать официальные заявления. Может быть и не стоило бы уделять специального внимания этому македонскому деятелю (кстати, предоставляемую им информацию Крестинский ценил невысоко), но, кажется, именно он был первым, кто на встрече с советским представителем заговорил в октябре 1922 г. о возможности подготовки Болгарией "в благоприятный момент восстания в Сербской Македонии" [75]. Буквально через несколько месяцев этой версии суждено было сыграть существенную роль в провоцировании "революционных" событий в Болгарии - принятии БКП курса на подготовку вооруженного восстания и участии в Сентябрьском мятеже, да и позже она имела хождение в коммунистических кругах. Но тогда, в октябре 1922 г., Крестинский так резюмировал встречу с Карайововым: "Разговоры его о болгарских делах носят несколько безответственный характер"; "Для нас сообщения Карайовова актуального значения не имеют" [76].

Из других идей, "подбрасывавшихся" Карайововым, следует обратить внимание на его тезис об общебалканском характере национально-территориальных проблем в регионе: в июне 1923 г. во время очередного визита в советское полпредство в Берлине Карайовов говорил о том, что "федералистические стремления македонцев по существу ничем не отличаются от таких же стремлений хорватов, словенцев и т.п." [77] Этo суждение, по его мнению, должно было импонировать революционному сознанию и масштабной практике большевиков Характерно, что во время визитов в советское полпредстве Карайовов ссылался на то, что его хорошо знает Чичерин (вероятно, по Генуэзской конференции), просил устроить ему встречу с Литвиновым [78].

Летом 1923 г. усилилось соперничество враждовавшие между собой и нуждавшихся в помощи извне ВМРО автономистов и ВМРО федералистов в стремлении получить моральную и финансовую поддержку со стороны большевистской России. И та, и другая организации, опираясь на нелегальные связи с советскими агентами в Софии и Вене, старались направить свои делегации в Москву. Существующей в историографии версии о приеме в СССР делегации федералистов в июне 1923 г. документального подтверждения обнаружить не удалось. Однако доклад-донесение от 25 июня 1923 г. членов руководства этой организации Ф. Атанасова и Сл. Иванова был представлен в Москву и скорее всего через передаточный пункт в Берлине. В многостраничном тексте руководство ВМРО федералистов излагало историю македонских земель после Берлинского конгресса, сообщало о проделанной ими работе по сплочению всех угнетенных народностей не только в Македонии, но также в Югославии и Греции, исходя из "задачи образовать единый революционный центр", о переговорах на этот счет и установлении связи с хорватами, черногорцами, албанцами, о готовности "открыть в Албании свою революционную базу". Своих противников - автономистов они, естественно, старались всячески принизить. Авторы доклада, кроме того, посчитали нужным сообщить, что после переворота в Болгарии "имеются возможности общих действий против реакции со стороны коммунистической партии, левого крыла земледельцев и нашей организации". Послание кончалось словами: "ВМФРОрганизация обращается с просьбой к РСФСР о моральной и материальной поддержке. А мы решили отдать в помощь все наши наличные боевые и легальные силы для восторжествования свободы и правды" [79].
 

     Часть 1  -  Часть 2  -  Часть 3


43. Там же. Л. 54.

44. АЛ РФ. Ф.3. Оп.20. Д.90. Л.43.

45. Там же. Л. 56.

46. Vlajcic G. Revolucija i nacije. Evolucija stavova vodstva KPJ i Kominteme (1919-1929). Zagreb, 1978. S.52-53.

47. Коммунистический Интернационал в документах. Решения, тезисы и воззвания конгрессов Коминтерна и пленумов ИККИ. 1919-1923. М., 1933. С.365.

48. РЦХИДНИ. Ф.509. Оп.1. Д.11. Л. 34.

49. Там же. Л. 35.

50. Там же. Л. 17.

51. Палешутски К. Указ. соч. С. 191.

52. РЦХИДНИ. Ф.495. Оп.2. Д.22а. Л. 5 об.

53. Там же. Ф.509. Оп.1. Д.28. Л.6.

54. Там же. Ф.495. Оп.2. Д.22а. Л. 15.

55. Там же. Ф.509. Оп.1. Д.28. Л. 13,14.

56. Там же. Ф.495. Оп.2. Д.22а. Л.5.

57. Там же. Л. 5 об.

58. Там же. Л. ЗЗ.

59. Там же. Оп.18. Д.175. Л. 50.

60. Там же. Оп. 19. Д.390. Л.24.

61. Там же. Оп. 18. Д. 175. Л.273.

62. Там же. Л. 50.

63. Там же. Ф.509. Оп.1. Д.28. Л.33.

64. Там же. Ф.495. Оп. 18, Д. 186. Л.22.

65. Палешутски К. Указ.соч. С. 196-197.

66. РЦХИДНИ. Ф.495. Оп.2. Д.22а. Л.131-132.

67. Палешутски К. Указ.соч. С.200.

68. Там же. С. 201.

69. РЦХИДНИ. Ф.509. Оп.1. Д.28. Л.75.

70. Gligorijevic Br. Kommtema, jugoslovensko i srpsko pitanje. Beograd, 1992. S.104

71. АВП РФ. Ф.04. Оп. 7. П. 61. Д.834. Л. 11.

72. Там же. Л. 13.

73. Там же. Л. 15.

74. Централен дьржавен архив (София). Ф.370. Оп. 1 Д 314 Л 45-46

75. АВП РФ. Ф.04. Оп.7. П. 64. Д.4. Л.2.

76. Там же.

77. Там же. П. 61. Д.883. Л. 16.

78. Там же. П. 64. Д.4. Л.2.

79. Там же. П. 61. Д. 831. Л. 53-57.