МАКЕДОНИЯ - ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ,
Институт славяноведения, РАН
 

ФОРМИРОВАНИЕ ВЗГЛЯДА НА МАКЕДОНСКИЙ ВОПРОС В БОЛЬШЕВИСТСКОЙ МОСКВЕ 1922-1924 гг.
(По документам российских архивов)

Р.П. Гришина (Институт славяноведения РАН)

Переворот в России в октябре 1917 г., приход к власти большевиков коренным образом изменили содержание государственной политики страны во внешней области. Одним из главных ее ориентиров стала идея мировой революции, порождавшая готовность оказать моральную и материальную помощь "кризисным странам" в случае вспышки в них революционных событий.

Балканский регион большевики считали потенциально революционным и отводили ему в своих планах роль одного из очагов всемирной революции. Изменения на карте полуострова, явившиеся результатом первой мировой войны, как и всю Версальскую систему мирных договоров, советское руководство в начале 20-х годов не признавало и определяло исключительно как "империалистический, грабительский передел мира". В такой системе координат власти Греции, Румынии, Королевства сербов, хорватов, словенцев (КСХС) - государств, щедро вознагражденных великими державами-победителями новыми территориями за счет соседей, стали в лексиконе Советов именоваться также империалистическими.

На практике переход в разряд "империалистических", например, для КСХС означал наряду с утратой российского покровительства (столь ценного для Сербии в свое время и дорогостоящего для самого царизма, опиравшегося на активное использование символов типа славянского и православного братства) превращение вместе с "новыми" Грецией и Румынией в государственные образования, обреченные согласие классовой марксистской идеологии, на целенаправленное разрушение. Болгария же оказывалась в ряду балканских стран в особом положении - как страна, потерпевшая поражение, и частично за счет которой в регионе был произведен территориальный передел. Впрочем, пострадала она, в соответствии с той же большевистской системой ценностей, опять-таки из-за империалистических устремлений своих вождей.

Такой была общая оценка. Конкретных решений центральных советских или партийных органов в отношении балканских стран, судя по доступному архивному материалу, до первой половины 1922 г., когда, интерпретируя слова наркома иностранных дел Г.В. Чичерина, началось "зондирование" Балкан, не существовало. До тех пор - в период становления органов советской власти, их постоянного изменения, переоформления, перетекания или даже исчезновения - общая неустойчивость и неслаженность государственного аппарата не располагали к планомерному сбору конкретного балканского материала. Да и после отлива волны революционных событий на Западе Советам приходилосьрешать в первую очередь внутренние задачи - не до македонских проблем было. Тем не менее определенная информация о положении на Балканах, далеко не систематизированная, поступала к большевистскому руководству, до поры до времени, однако, не преобразовываясь в специальные решения. Поэтому один из вопросов, на которые хотелось бы найти ответ, - это вопрос об источниках информации относительно македонских проблем, приходившей в Москву в период, предшествовавший времени, когда большевистское руководство стало уделять балканским делам особое внимание и приступило к целенаправленному зондированию региона.

В поисках ответа на поставленный вопрос, обратимся прежде всего к Коминтерну, имея в виду и его балканских деятелей, и в первую очередь - Кр. Раковского. Именно он, на наш взгляд, сыграл большую роль в закладке основ балканской политики Советской России 20-х годов.

Христиан (Кръстю) Георгиевич Раковский (1879-1941), деятель болгарского и румынского социалистического движения, в 1915 г., на второй балканской социалистической конференции, принявшей решение об образовании Федерации балканских рабочих социалистических партий, был избран секретарем бюро этой Федерации. В 1919 г. он посчитал эти свои полномочия достаточными, чтобы представлять всю Федерацию на Учредительном конгрессе Коминтерна, в подготовке которого он принял деятельное участие. Подпись Раковского стоит под всеми документами I Конгресса Коминтерна наряду с подписями В. Ленина, Г. Зиновьева, Л. Троцкого, Ф. Платтена.

Х.Г. Раковский полагал себя "принадлежащим" пяти государствам: Болгарии, Румынии, России, Франции, Швейцарии, но ощущал себя болгарином. Будучи деятелем П Интернационала, проделал известную эволюцию от крайне левой позиции в начале XX в. - к центристской к 1911-1914 гг., из-за чего нередко подвергался острой критике со стороны не скупившихся на революционную фразеологию болгарских тесняков, в том числе со стороны их патриарха Д. Благоева, неистового приверженца марксистской догмы.

Позиция Раковского в македонском вопросе ко времени образования Коминтерна также претерпела изменения. В начале XX в. он видел будущее Македонии в составе Болгарии, жителей македонских земель называл македонскими болгарами, но исходил из того, что этнические проблемы на Балканах следует решать в общебалканском контексте - путем объединения народов полуострова в федерацию, где и Македония будет располагать автономией [1]. Национальный вопрос как таковой марксиста Раковского тогда не интересовал: вместе с К. Радеком, Н. Бухариным и другими социалистами, считавшими, что социалистическая революция сама по себе разрешит все проблемы, в том числе и национальные, он отрицательно относился к лозунгу о праве наций на самоопределение. Более того, Раковский не отвергал возможность создания такой федерации силами буржуазных балканских правительств и для этого случая полагал, что на время можно отказаться от принципа классовой борьбы [2]. Образование на Балканах сильного федеративного государства с населением свыше 30 млн. человек и имеющего выход ко всем южным морям казалось привлекательным и вождю тесняков, но посягательство Раковского на приоритет пролетариата в таком важном деле ничего, кроме резкой критики со стороны Благоева вызвать не могло.

1 мая 1917 г. Раковский был освобожден русскими солдатами "от имени русской революции" из Ясской тюрьмы. Едва выйдя из заключения, Раковский заявил о необходимости перенести революцию в Румынию. Две недели спустя он через Одессу прибывает в Петроград, но ленинской идеи восстания не разделяет, надеясь, что власти можно добиться легальным путем [3]. Лишь после октябрьского переворота, вскоре после него, он примыкает к большевикам. И сразу становится их истым сторонником, оправдывая жесткую диктатуру и красный террор. С марта 1918 г. по поручению В. Ленина Раковский возглавляет борьбу за советскую власть на Украине и в 1918-1923 гг. становится председателем СНК и комиссаром по иностранным делам этой республики.

Раковский не только воевал за установление советской власти на Украине. Как гласят документы, в апреле 1919 г. "по инициативе Предсовнаркома Украины" в Одессе был создан Революционный Добруджанский комитет, что очевидно было связано со стремлением Раковского "перенести" революцию в Румынию. Хотя, по-видимому, военные действия на территории Советской России не позволили Раковскому развернуть широкую деятельность в этом направлении, но уже в марте 1920 г. действовавшие в Одессе балканские коммунистические группы заявили о необходимости "немедленно возобновить прерванную работу Ревкома Добруджи и немедленно войти в связь с заграничными отделениями Ревкома". Они приняли решение связаться с реввоенсоветом 14-й армии, с губревкомом и губпарткомом, с III Интернационалом, с Раковским, Лениным и Чичериным, а также о командировании двух лиц в Харьков (не в Москву!) для установления связи и регулирования всех вопросов с СНК Украины и Бюро Ш Интернационала [4]. В составленном плане работы находим такие пункты, как: "в нужный момент поднять восстание в Добрудже", содействовать разложению румынской армии, организовать интернациональные части, которые первыми перейдут румынскую границу и "поднимут знамя политической социальной революции".

В документах этого периода революционная инициатива на Балканах отдавалась Румынии, там видели основной ееочаг. Так, в протоколе заседания балканских коммунистических групп от 29 марта 1920 г. говорилось: "Балканский полуостров, в частности Бессарабия и Добруджа, как по своему географическому положению, так и по политическим причинам, вызываемым хищническим версальским миром, будет играть первенствующую роль в деле дальнейшего хода всемирной революции ... Как в прошлом они (Балканы. - Р.Г.) были началом и развязкой мировых событий, так и для дальнейшего развития мировой социальной революции они сыграют свою традиционную историческую роль" [5].

Но вскоре состав ревкома был расширен, а сам он преобразован в Балканское оргбюро, которое заявило, что объектом своей деятельности считает более десяти стран и отдельных районов, а именно: Болгарию, Румынию, Бессарабию, Добруджу, Сербию, Македонию, Грецию, Албанию, Черногорию, Югославию, Турцию и Венгрию. Форма будущего устройства "освобожденных" революцией территорий в данном документе не определялась, главным было "организовать" победное шествие революции на Балканах и в Средней Европе.Как представляется, столь масштабное расширение революционной зоны не являлось спонтанным: организующую роль, видимо, сыграло коминтерновское "Обращение к пролетариату балкано-дунайских стран" от 5 марта того же года [6]. В нем, кстати, пожалуй, впервые было упомянуто о значении национального вопроса для балканских стран, хотя и не содержалось каких-либо рекомендаций относительно конкретных действий.

Коминтерн, как известно, официально провозгласил своей целью совершение всемирной революции, а себя ее штабом. Роль боевых военизированных отрядов предназначалась компартиям разных стран, признавших руководство собою из Москвы. Наряду с идеалом - Всемирной советской федеративной социалистической республикой на повестку дня был поставлен и вопрос о Балканской советской федеративной социалистической республике, и, как видим, даже шире - о Балкано-Дунайской федерации. Ориентация Раковского, таким образом, кардинально менялась: на смену первоначальной идее создания демократической балканской федерации, провозглашенной на 2-й балканской социалистической конференции 1915 г., и собственным предположениям Раковского о возможности федерации балканских буржуазных государств, пришла заманчивая идея борьбы за создание федерации социалистической. В общем Раковский проявил себя как весьма гибкий идеолог и политический практик, умеющий приспосабливаться к обстановке, ставить и формулировать задачи.

Любопытные сведения сообщают современные украинские историки В.А. Головко, М.Г. Станчев (кстати, принадлежащий к роду Раковских) и Г.И. Чернявский, работавшие в местных архивах. Сохраняются сотни документов, пишут они, свидетельствующих о прямом участии правительства Украины и его главы в секретных подрывных операциях на Балканах. Раскрывая некоторые из этих документов, указанные авторы утверждают, что Раковский, пользуясь огромной властью, "посылал в соседние страны, особенно в Болгарию, партийных эмиссаров, которые в свою очередь пытались диктовать линию поведения болгарским коммунистам" [7]. (В настоящее время эти аспекты деятельности Раковского следует отнести к еще совсем не изученным и ждущим своего исследователя).

Таким образом, став большевиком, Раковский в первые годы советской власти предпринимал усилия, нацеленные на превращение восточной части, балканского региона в своего рода базу для распространения огня революции на всю балкано-дунайскую территорию; благодаря же социалистической революции сами собой здесь были бы разрешены сложные национально-территориальные вопросы, включая македонский.

Другой стороной деятельности Раковского в интересующей нас области была, несколько позже, дипломатическая, причем на самом высоком уровне: он входил в состав советских делегаций на Генуэзской и Лозаннской международных конференциях. Большая роль Раковского в работеГенуэзской конференции (весна 1922 г.) отмечена всеми его биографами. Но помимо открытой и известной ее части, имела место значительная кулуарная и другая "побочная" работа, в том числе на балканском направлении, гораздо более знакомом Раковскому, чем главе делегации Г.В. Чичерину и другим ее членам. Так, благодаря дружеским контактам, установленным с болгарским премьером А.Стамболийским (известно, что для него был устроен неофициальный прием в апартаменте Раковского), большевистским делегатам удалось заручиться помощью Стамболийского в преодолении административных барьеров для приезда в Болгарию советской миссии Красного Креста. Тем самьм облегчалось решение первостепенной для Советской России задачи депортации из Болгарии части бывших врангелевцев и другой не менее важной - сопутствующего легального проникновения в эту балканскую страну многочисленных сотрудников ПТУ, из которых в основном и была составлена советская миссия Российского общества Красного Креста (РОКК), в короткий срок развернувшая свои филиалы в 22 городах. Это обстоятельство отметим особо, так как агенты заместителя председателя ГПУ И. Уншлихта, присутствие которых и до того давало о себе знать, получив таким образом известную свободу действия [8], стали направлять в Москву уже регулярные отчеты и информацию с оценкой положения не только болгарских, но и балканских дел вообще. Включая македонские сюжеты. Так создавалась база для еще одного источника информации большевистского руководства по македонскому вопросу, о характере которой будет сказано ниже.

Во время пребывания Раковского в Генуе к нему был проявлен интерес со стороны некоторых деятелей македонского движения, которые искали здесь с ним встречи, назовем в частности Т. Карайовова, Н. Томалевского; поближе к столице международной конференции перебрался А. Протогеров. Не совсем внятные сообщения об этом имеются в мемуарной литературе, иногда встречаются упоминания и в научных исторических сочинениях. Так, македонский историк М. Пандевский пишет, что Протогеров и Томалевский встречались с Раковским через Д. Влахова, входившего в состав болгарской правительственной делегации [9]. Но если такие встречи и имели место, они носили, очевидно, конфиденциальный характер и судить о содержании переговоров не представляется возможным. Здесь же важно отметить подчеркиваемое Пандевским обстоятельство: Раковский и Влахов - старые знакомые по Солуни и Константинополю еще турецкого времени. Думается, их генуэзская встреча (или встречи?) не прошла даром. Во всяком случае, на подобную мысль наталкивают материалы о той роли, которую вскоре пришлось сыграть Влахову в македонско-советских переговорах 1923-1924 гг.

После Генуи влияние Раковского на развитие дел на балканском направлении советской внешней политики выросло в значительной степени. Пожалуй, можно говорить о том, что она приобрела в его лице весьма инициативного деятеля. Так, в своем письме Сталину от 25 ноября 1922 г. относительно тактики советской делегации на Лозаннской международной конференции нарком Чичерин отмечал: "...кроме принятого на Политбюро проекта платформы по ближневосточному вопросу тов. Раковский рекомендует декларативно выдвинуть проект создания балканской федерации (включая Венгрию). Речь идет не о принуждении к этому балканских народов, а о том, чтобы дать им соответствующий совет. При этом имеется в виду не простой союз ... Речь вдет о другом - о проекте создания единого балканского государства с уничтожением границ" [10].

Реакция Сталина по поводу этого заявления остается пока за завесой времени. Но 30 декабря 1922 г. российско-украинско-грузинская делегация, представлявшая на Лозаннской конференции советские черноморские республики, выступила со специальным Меморандумом по Восточному вопросу. Заявляя, что мир на Ближнем Востоке и в Европе не может быть прочным, пока сохраняется нарушение прав народов, зафиксированное в мирных договорах, советская делегация выдвигала положение о Балкано-Дунайской конфедерации. В Меморандуме, официально врученном Дж. Керзону, говорилось: "В результате Лондонского и Бухарестского договоров 1913 г., договоров в Сен-Жермене, Трианоне и Нейи целые страны и провинции, как, например, Македония, Черногория, Фракия, Добруджа, территории и города Албании, Далматии, Хорватии, были включены в состав других государств без опроса их населения ... Вышедшая из революции Россия и другие союзные с ней Советские республики отвергли эти договоры и ныне снова заявляют, что они считают несуществующими все территориальные изменения, которые были осуществлены в нарушение принципа самоопределения народов". Далее советская делегация предлагала свое средство создания благоприятных условий для экономического и политического развития народов Балкан и Дуная, а именно - объединение их в конфедерацию, считая, что "лишь при сохранении каждым из народов автономии, при объединении всех их усилий во имя общей цели долина Дуная и Балканский полуостров перестанут быть театром локальных войн и приманкой для мировых империалистических войн" [11].

Под документом стоят подписи Чичерина и Раковского, но авторство проекта Меморандума, несомненно, принадлежит последнему. 7 июля 1924 г. Чичерин в письме Раковскому, тогда послу СССР в Великобритании и заместителю наркома по иностранным делам, так определял фактическое содержание документа: "Я должен заметить, что наша балканская политика до сих пор была под чрезвычайно сильным давлением старого принципа II Интернационала, что каждая партия должна работать в пределах существующих политических границ. При Вашем участии мы решили выставлять два тезиса: федерализацию Югославии и создание Балкано-Дунайской федерации" [12]. Но что означала бы на деле "федерализация Югославии", провозгласившей себя в 1918 г. унитарным государством?

Меморандум принадлежит к числу полузабытых исследователями документов, изредка лишь подчеркивающих его декларативность. Однако исторически он весьма интересен. Во-первых, как выражение четкой формулы советского неприятия Версальской системы мирных договоров вообще, а в частности и более конкретно - формулы неприятия состоявшегося территориального передела в Балкано-Дунайском регионе. Фактически, если говорить о "федерализации", автор Меморандума предлагал раздробить недавно созданное Королевство СХС на национальные автономии (частично новый передел должен был коснуться и других государств региона, строившихся на унитарной основе, но более всего затрагивал интересы Королевства) с последующим объединением их в конфедерацию. (Видимо, все-таки именно в конфедеративную форму преобразовался предварительный проект Раковского некоего, совсем невероятного, "единого балканского государства с уничтожением границ".)

Хотя о советском социалистическом характере такого государственного образования в документе ничего не говорилось, последующая советская практика свидетельствовала, что текст Раковского, положенный на музыку экспортируемой революции, явился в 1922-1924 гг. своего рода программой деятельности для структур Коминтерна и советских специальных служб, ориентированных на работу за границей и идеологически вооруженных концепцией мировой революции.

Во-вторых, само появление Меморандума, публикация его в официальном советском органе - газете "Известия" 11 и 12 января 1923 г. говорят о значительности роли Раковского в большевистском руководстве того времени. И о том, что тогда он принадлежал в этом руководстве к числу тех, кто не боялся брать на себя ответственность за формулирование определенных идей в НКИД. Стоит отметить, что на ряде официальных бумаг послегенуэзского периода, касавшихся македонских сюжетов и адресованных Чичерину, стоит переадресовка наркома: "Раковскому" [13].

Однако в 1922 г. скорее можно говорить о самодеятельности Раковского, как активного и инициативного работника, чем о разработке четкой и сложившейся программы Советской России на балканском направлении. Во всяком случае следов обсуждения таковой или утверждения ее высшим коммунистическим органом - политбюро ЦК РКП(б) пока не обнаруживается. Более того, спустя несколько месяцев положения Меморандума были частично дезавуированы Чичериным. Давая 5 октября 1923 г. инструкции полпреду СССР в Чехословакии К.К. Юреневу по поводу его переговоров с югославскими представителями на предмет установления официальных отношений между Москвой и Белградом, Чичерин писал: "Наш лозаннский Меморандум кланяется и в мусульманскую сторону, и в сторону балканских народов. В данный момент нам излишне выдвигать какую бы то ни было программу и о Зап[адной] Фракии, и о Македонии, т.е. бывших вилайетах Салоникском, Ускюбском и Монастирском. Наши общие принципы известны, относительно же конкретных программмы по этим вопросам ничем не связаны" [14]. То есть, имея в виду конкретную цель - дипломатические переговоры с Югославией, Чичерин никак не связывал действия НКИД с программой "федерализации" этой страны, как он сам понимал для себя содержание Меморандума.

Раковский же продолжал отстаивать свои идеи в пропагандистской литературе. В 1923 г. он опубликовал брошюру под характерным названием "Грядущая революция. В Лозанну и обратно. Путевые заметки о международном положении", в которой специальный раздел посвятил Меморандуму. Как следует из названия брошюры, изменение ситуации в Балканско-Дунайском регионе Раковский связывал с "грядущей революцией".

Лето 1923 г. внесло кардинальные изменения в жизнь Раковского: недовольный его позицией в дискуссиях по вопросам национального строительства в СССР, а также его стремлением сохранить атрибуты государственной самостоятельности Украинской Республики (следовательно, и его собственной), Сталин настоял на назначении Раковского заместителем наркома СССР по иностранным делам и направлении его в Лондон в качестве полпреда Советского Союза, что воспринималось многими как устранение слишком активного партийца путем отправки его на тогдашнюю периферию дел.

После образования Коминтерна в марте 1919 г. потребовалось время, чтобы балканские социалистические и социал-демократические партии поняли, что благодаря шагу Раковского с ними поступили по принципу "без меня меня женили": они далеко еще не были готовы к этому. Болгарский историк П. Цветков с полным основанием оспаривает утвердившийся в историографии тезис о том, что будто бы уже в 1919 г. Болгарская компартия "безоговорочно встала на позиции Коминтерна" и что изначально можно ставить знак равенства между партией Д. Благоева и БКП, тем более, что "никто не уполномочивал тогда Кр. Раковского быть представителем певицы балканских социалистических партий в новоучрежденной организации. Он сам себя назначил" [15]. Показательно, что в ходе работы I Конгресса Коминтерна Раковскому было отказано в праве голосовать от имени югославянских и греческих социалистических организаций. Когда же сведения о создании Коминтерна дошли, например, до Греции, они, по словам отечественного историка Ар.А. Улуняна, были восприняты членами Социалистической рабочей партией этой страны весьма осторожно, так как среди его основателей, пишет он, не было ни одного известного им лица из числа западноевропейских социалистов [16].

Лишь в мае 1921 г. состоялся учредительный съезд компартии Румынии, в апреле 1920 г. назвала себя коммунистической соцпартия Греции. Раньше других прошли учредительные съезды коммунистических партий в Югославии (20 апреля 1919 г.) и Болгарии (25-27 мая 1919 г.), совпавшие с работой международных комиссий по подготовке послевоенных мирных договоров. Известия о предложениях которых с тревогой воспринимались в побежденной Болгарии, в том числе болгарскими социалистами. Тем более, что в годы войны уже появились сигналы о новациях в подходе к национально-территориальным вопросам среди балканских социалистов, в частности в кругу сербских социалистов зрела идея поэтапного разрешения национального вопроса, что отличалось от позиций, согласованных на Балканской социалистической конференции 1915 г. Этапность заключалась в том, чтобы вначале произвести объединение всех югославян в одном самостоятельном и независимом государстве и лишь затем делать следующий шаг - к федерации. Колебания чаши весов в одном из главных для стран-соседей национально-территориальных вопросов - македонском при учете конечного результата войны, устраивающего одних и совершенно не устраивающего других - все это имело свое отражение в социалистической среде и, естественно, оказалось перенесенным в коммунистическую.

Известно, что организаторы Стокгольмской социалистической конференции 1917 г. столкнулись с тем, что их решение включить в свой манифест предложение Болгарской социал-демократической партии "широких" об объединении болгарского народа с болгарами в Македонии и Добрудже вызвало протест сербских делегатов Тр. Кацлеровича и Д. Поповича. По мнению последних, македонские славяне еще не определились с точки зрения национального самосознания и кроме них в Македонии проживают еще четыре этнические группы: албанцы, греки, турки и аромуны. Македония, утверждали они, это классическая страна этнического и национального хаоса; существовать же без Македонии Сербия не может и ее потеря не может быть компенсирована Черногорией. Попович и Кацлерович также полагали, что окончательным решением македонского вопроса может быть только федеративная балканская республика, включающая Македонию - как автономную единицу [17]. Они соглашались на уступки Болгарии части территории: предположительно - Восточной Македонии до Вардара.

Такая позиция подверглась критике со стороны тесняков, считавших, что сербские социалисты солидаризировались с позицией своей буржуазии. На это обстоятельство обратил внимание К.В. Никифоров, специально исследовавший национальный вопрос в постановке его социалистами югославянских земель. Главным вопросом для сербских социал-демократов в 1917 г., полагает он, был вопрос о государственном устройстве сербов и всех югославян после войны; сербские социал-демократы все больше удалялись от довольно абстрактного лозунга Балканской федерации, и их позиция все больше сближалась с планами сербской буржуазии, шла в общем русле национальных устремлений сербской нации. Эти устремления, замечает Никифоров, наталкивались на подобные же со стороны болгар в вопросе о Македонии [18].

Нет ничего удивительного, что окончание мировой войны, оказавшейся победоносной для Югославии, Румынии и Греции, привело социалистические (коммунистические) партии этих стран на, как теперь говорят, государственнические позиции. Еще в декабре 1918 г. Сербская СДП, например, заявила, что "сербы, хорваты и словенцы - один народ" и что их объединение в единое национальное государство является настоятельной политической, экономической и культурной потребностью. О поддержке лозунга "единого национального государства" - Королевства СХС не менее уверенно заявил Объединенный съезд социал-демократических партий, ставший 1-м съездом КПЮ.

1-й съезд Болгарской компартии был иным по звучанию. Приняв все полагающиеся для вступления в Коминтерн "пролетарские" революционные лозунги, заявив о поддержке идеи борьбы за Балканскую советскую федеративную социалистическую республику, болгарские коммунисты в первой же своей резолюции специально назвали республики Македония и Добруджа в качестве составньк элементов этой федерации. "Болгарская коммунистическая партия, - говорилось в документе, - заявляет, что алчная на грабежи и завоевания болгарская буржуазия не способна добиться объединения и независимости народа ... Право на самоопределение болгарского народа, как и всех разделенных на части, подчиненных и полунезависимых народов, может быть осуществлено только путем победоносной революции трудящихся народных масс против буржуазии и империализма и что балканские народы национально объединятся и обеспечат свою независимость только в пределах Балканской социалистической федеративной советской республики, которая включит в свой состав и советские республики Македония, Добруджа и другие" [19].

Здесь важно отметить два обстоятельства. Во-первых, то, что в качестве одного из подходов к решению национального вопроса БКП ссылалась на принцип самоопределения. Упор в резолюции на необходимость применения этого принципа был не случайным и отражал болезненное восприятие населением Болгарии подчеркнуто пренебрежительного отношения к своей стране со стороны победителей, их отказа от проведения референдума в спорных и отторгаемых от Болгарии землях, о чем просили болгарские власти; равно как и отказа великих держав признать, хотя бы формально, за населением отходивших от Болгарии по условиям мирного договора территорий в пользу соседних государств статуса меньшинства (при переходе его в новое гражданство). Все это дополнительно актуализировало старые национально-территориальные споры и, конечно, особенно македонский вопрос. Нам же для нашей темы важно подчеркнуть сам факт обращения 1-го съезда БКП к праву наций на самоопределение.

Во-вторых, указание в резолюции на конкретные территории, на которые продолжала претендовать Болгария, ибо считала их населенными болгарами. То есть в известной мере БКП выступила в этом вопросе также с точки зрения защиты национальных интересов государства. Но пути решения его видела не в возрождении планов Великой Болгарии, а в интернационализации социалистической революции, распространении ее на Балканы, полагая при этом, что национальный вопрос может получить справедливое разрешение только благодаря ей.

Следует также отметить, что, провозгласив ориентацию на Всемирную советскую социалистическую федерацию и как часть ее - на Балканскую советскую федерацию, БКП декларативно признавала готовность участвовать в разрушении версальской государственно-территориальной конфигурации на Балканах: ведь для осуществления такой федерации необходимо было расстроить внутреннее единство как Королевства СХС, так и Греции, и Румынии. Заявления советского правительства о непризнании мирных договоров Версальской системы становились теми нитями, что крепко привязывали БКП к Коминтерну и советскому большевистскому руководству.

Однако, став коминтерновской партией, приняв лозунги социалистической революции и диктатуры пролетариата, БКП еще долгое время сохраняла прежние навыки работы, не проявляла революционного рвения. Приоритетом для тесняков всегда была агитационно-пропагандистская деятельность. Тесняки знали и любили ораторское искусство, ценили слово, умели им пользоваться на митингах или под сводами Народного собрания. Отчасти именно благодаря умелому владению фразеологией и бескомпромиссности в борьбе против ревизии догматов марксизма, тесняки во II Интернационале воспринимались, например, Лениным ближе всего стоящими к большевикам. Шлейф этой славы старалось поддерживать и использовать руководство Коминтерна, подыгрывая амбициям руководителей БКП. Однако на самом деле ни в 1920-1921, ни в 1922-1923 гг., включая Сентябрьское восстание, БКП к борьбе за провозглашенные революционные цели готова не была. "Дядо" (Д. Благоев), твердо заявлявший в начале 1920-х годов, что революционного переворота БКП затевать не должна, своим авторитетом просто глушил все подобные поползновения среди членов своей партии.

Это противоречие между имиджем и сутью БКП и стремился помочь преодолеть Раковский, ставший жестким большевиком. Однако руководство БКП не хотело принимать такого давления, осуществлявшегося через специальных посланцев председателя СНК Украины: в 1919 г. В. Коларов обратился к Раковскому с резким письмом-требованием прекратить посылку в Болгарию эмиссаров с мандатами Коминтерна, которые, по мнению Коларова, только вредили деятельности БКП. В 1920 г. последовал новый демарш: ЦК БКП обратился в Москву с просьбой сообщить Раковскому, чтобы он не посылал в Болгарию никаких товарищей с мандатами Ш Интернационала без извещения об этом Исполкома Коминтерна и ЦК БКП [20]. Видно, еще слишком свежим был для болгар урок румынского вторжения в Венгрию при подавлении Венгерской Советской Республики. Да и старые трения и конфликты Раковского с благоевцами постоянно давали о себе знать. Любопытно, что, докладывая Ленину летом 1919 г. об образовании Коммунистической партии Болгарии, Раковский не преминул заявить, что еще до возникновения этой партии в стране была создана коммунистическая партия во главе с его родственником (мужем племянницы) Н. Харлаковым. Нелишне упомянуть, что к Харлакову, как леворадикальному социалисту, благоевцы относились настороженно.

Неготовые к непосредственным боевым революционным действиям, болгарские коммунисты пошли другим путем. Два месяца спустя после подписания Нейиского мирного договора они созвали в Софии 3-ю Балканскую социалистическую конференцию (январь 1920 г.) из представителей коммунистических и социалистических партий четырех балканских стран. На конференции было заявлено об образовании Балканской коммунистической федерации (БКФ) как секции Коминтерна. Ведущими провозглашались идеи мировой революции, диктатуры пролетариата, советской власти. Конкретно для Балкан предусматривалось создание советской социалистической республики в каждой из стран полуострова, а также объединение их всех в Балканскую советскую федеративную социалистическую республику и ее вхождение в свою очередь во Всемирную Социалистическую Советскую республику.

Выдвигая на первый план интересы мировой революции, основатели БКФ утверждали, будто после России именно на Балканах пролетарское движение организовано лучше всего и что в близкой перспективе Балканы могут явиться одним из возможных очагов мировой революции [21], что, вероятно, и должно было поддерживать в Москве специальный интерес к этой организации. Однако болгарские коммунисты, игравшие в БКФ доминирующую роль, и не скрывали, что создание последней является "стратегической необходимостью" для Болгарии: на это указывал на 3-й конференции балканских компартий один из ее инициаторов В. Коларов, говоря, что Пловдив находится в шести часах от южной границы Болгарии, Плевен - в 40 км от северной, Болгария же разоружена [22]. Стратегия болгарских коммунистов заключалась в том, чтобы в момент военной угрозы для Болгарии (а возможность нападения на нее со стороны "империалистических правительств соседних государств" считалась в стране в начале 20-х годов совершенно реальной) использовать мотив пролетарской солидарности, в данном случае уставное единение балканских компартий в составе БКФ, каждая из которых мобилизовала бы рабочий класс своей страны на срыв эвентуальной агрессии. Так, например, в возникновении очередной войны на Балканах - греко-турецкой (1919-1922 гг.) БКФ увидела действительную опасность для революционного движения в соседних с Грецией государствах и потребовала от греческой компартии подготовить свои революционные силы в стране, чтобы помешать национальной буржуазии осуществить военное вмешательство за пределами греко-турецких фронтов [23].

Здесь необходимо учитывать важный психологический момент, обычно упускаемый из виду: два подряд тяжелых поражения Болгарии в войнах, мирный договор, воспринятый страной как грабительский и несправедливый, огромность притязаний, выдвигавшихся соседними государствами в ходе подготовки этого мирного договора - все это порождало в народе ощущение глубокой неустойчивости положения страны и возможности нападения на нее в любую минуту со стороны соседей, особенно Югославии. Ощущение такой опасности постоянно фигурировало в материалах БКП начала 20-х годов. А инициировать революционные выступления, дестабилизирующие внутреннее положение Болгарии, и таким образом дать повод к иностранной интервенции, тем более, что соседи-победители постоянно следили за изменениями внутренней ситуации в Болгарии, как могущими вызвать нарушение установленного баланса, руководство БКП не считало правильным.

Поэтому в первые годы существования БКФ речь шла только о ее организационном, идейном и программном становлении, а никак не о революционных действиях. Руководящую роль в БКФ, Исполком (ИК) которой размещался в Софии, играли болгары. В. Коларов, Хр. Кабакчиев, Г. Димитров, сменяя друг друга, возглавляли эту организацию на протяжении нескольких лет. Болгарские коммунисты численно преобладали при распределении квоты в руководящих органах БКФ (Коларов при принятии ее Устава настаивал на том, чтобы Исполком формировался на такой основе: три представителя от БКП, по два - от КПЮ и КПР, по одному от КПГ, а также от Венгрии, Балканского секретариата КИМ, ИККИ [24]). Существовало также квотирование финансов на содержание БКФ: БКП должна была платить 35% общего объема, КПЮ и КПР - по 25, компартия Греции - 15% [25]. В пору организационного становления БКФ практически не удавалось созвать заседание ее ИК в полном составе, особенно часто отсутствовали представители румынской и греческой компартий, болгарские же товарищи, имевшие относительно неплохие легальные возможности при правительстве Стамболийского, всегда были в центре принятия решений. Лишь в июле 1921 г. на 3-й конференции БКФ, проводившейся в Москве, впервые удалось собрать представителей всех четырех партий.

Одним из постоянных пунктов внимания деятелей БКФ был национальный вопрос и картина несправедливости Версальского перераспределения территорий. Так, в резолюции 2-й конференции БКФ (София, май 1921 г.) отмечалось, что под покровом "национального объединения" происходит новое разъединение балканских народов: в Югославии югославянская буржуазия владеет частями венгерского, болгарского, албанского, немецкого и других народов; Румыния держит под национальным игом венгров, болгар, немцев и русских;Греция распространила свое господство над областями, населенными турками, албанцами, болгарами, сербами и другими народами, под владычеством болгарской буржуазии находятся значительные части других народностей, таких, как турки и греки [26]. В заострении этого вопроса наибольшую заинтересованность проявляли, конечно, болгары, и чаще других, пожалуй, Хр. Кабакчиев.

Однако в начале 20-х годов национальный вопрос в Коминтерне трактовался еще как препятствие для революции. Считалось, что "националистический яд" отравляет сознание народных масс и отвлекает их от классовой борьбы. Например, в приветствии III Конгресса Коминтерна (1921 г.) народам балканских стран говорилось: "Революция на Балканах наталкивается на особые препятствия" и среди них на первом месте указывалось на "националистические подстрекательства относительно владения Македонией, Фракией, Добруджей, Банатом и другими спорными областями". Отсюда и задача ставилась перед коммунистами соответствующая: "нейтрализовать националистические подстрекательства балканской буржуазии" [27].

Дело в том, что никто из большевистских идеологов до поры до времени не разрабатывал детально принципов национальной политики для компартий зарубежных стран. Основополагающими считались тезисы В. Ленина "По национальным и колониальным вопросам", подготовленные им для II Конгресса Коминтерна в 1920 г. Но весьма общие по своему характеру, они вряд ли могли служить практическим целям. Кроме формулирования принципа классового подхода к национальным процессам [28], остальной текст тезисов отличался странной невнятностью. Запрятанным в длинных фразах оказался тезис о "праве зависимых наций и колоний на государственное отделение": актуализированный и интенсивно пропагандируемый Лениным в 1916 г., во время мировой войны [29], в 1920 г. он как бы перешел на запасные позиции.

Своего рода поисковым в этом отношении стал Х съезд РКП(б) (8-16 марта 1921 г.), на котором основным докладчиком по национальному вопросу выступил И. Сталин. В его докладе подходы к национальному вопросу как к внутреннему, советскому (строительство федеративного государства), так и к внешнему, зарубежному, перекрещивались и основательно не разграничивались. А потому заявление Сталина о том, что лозунга о национальном самоопределении "у нас больше нет в программе" и что его использовала буржуазия входе империалистической войны [30], относилось, по-видимому, и к внутри- и к внешнеполитическим проблемам.

Как ни странно, Сталин противопоставлял право на самоопределение наций праву на их государственное отделение. "У нас говорится в программе, - возражал Сталин Чичерину, - не о национальном самоопределении - лозунг совершенно расплывчатый, а о лозунге более отчеканенном и определенном - о праве народов на государственное отделение. Это две вещи разные" [31]. Советские народы, объединяющиеся в федерацию на добровольных началах, продолжал он, оставляют по своей воле неиспользованным право на отделение, но для народов колоний и полуколоний оно является революционным и актуальным.

На ХП съезде РКП(б) (17-25 апреля 1923 г.) Сталин заявил "о новой постановке национального вопроса", связывая это с поворотом политики СССР в сторону нэпа. Однако во внешнеполитическом аспекте новым можно счесть только указание Сталина на роль национального вопроса для "тяжелых резервов - западных и восточных, составляющих основной тыл мирового империализма", которые следует "расшевелить, революционизировать" и тем ускорить падение империализма [32]. В заключительном слове на съезде Сталин бегло упомянул о праве на самоопределение и таким образом как бы реабилитировал старый лозунг, не забыв, правда, подчеркнуть, что "кроме права на самоопределение, есть еще право рабочего класса на укрепление своей власти и этому последнему праву подчинено право на самоопределение" [33].

От Сталина исходила также установка на необходимость оказывать преимущественное внимание странам Востока, где, по его мнению, находился центр национального вопроса. На возражение того же Раковского, что, дескать, и на Западе есть что делать в этом плане, Сталин, иронизируя, ответил, что в две стороны одновременно повернуться нельзя.

Из сказанного вытекает, что в начале 20-х годов расчет на использование национального вопроса в качестве одного из средств для переноса революции в зарубежные страны как бы исчез из номенклатуры революционных идей большевиков. Во всяком случае, какие-либо конкретные разработки на сей счет отсутствовали. Спохватились большевики лишь в начале 1924 г. в канун V Конгресса Коминтерна, когда решили дополнить его программу пунктом о национальном вопросе. В ЦК компартий срочно полетели указания с требованием дать сведения о состоянии национальных проблем в стране и позаботиться о включении в коммунистические программы разделов по национальному и аграрному вопросам. Но для самого выступления на V конгрессе долго не могли найти докладчика. Последовательно назначались Сталин, Троцкий, Сафаров, каждый из которых отказывался, передавая эстафету следующему. Выступил же Д.3. Мануильский, и не с докладом, а с довольно поверхностной "речью по национальному вопросу".

Изученный материал позволяет сделать вывод о том, что подходы большевиков к балканским национальным проблемам формировались в начале 20-х годов не сверху, исходя из теорий, а снизу, при столкновении отдельных уполномоченных советских деятелей с конкретными реалиями региона. И что большую роль в этом процессе играли личные качества и личная инициатива таких деятелей.

Руководство и отдельные функционеры балканских компартий - важнейший источник разнообразной информации, в том числе по национальным проблемам, поступавшей в Москву. В плане "немедленных революционных действий" особую готовность проявляли балканские "интернационалисты", обитавшие в столице и в других городах Советской России. Из Софии же, Белграда, Бухареста, Афин приходили вести иного характера.

В 1922 г. РКП(б) провела непосредственный зондаж на месте, направив своего представителя на съезд Болгарской компартии, единственной в то время на Балканах, действовавшей легально. О приглашении "российских товарищей" принять участие в IV съезде БКП докладывал в политбюроЦК РКП(б) Сталин. Тогда было решено делегировать на съезд К.Б. Радека [34], т.е. осуществить представительство на высоком уровне: Радек вместе с Зиновьевым и Бухариным входил в тройку большевиков, направленных РКП(б) для руководства Коминтерном.

Но поехал на болгарский коммунистический форум, состоявшийся в начале июня 1922 г., В.П. Милютин, в то время кандидат в члены ЦК РКП(б). Милютину принадлежит большая роль в последующих событиях на Балканах, поэтому скажем несколько слов о нем. Родился он в 1884 г., в 1937 г. погиб в ходе сталинских репрессий. Вступив в молодые годы на революционный путь, после Февральской революции стал первым председателем Саратовского совета депутатов. В апреле 1917 г. он уже среди участников Апрельской конференции РСДРП(б), где был избран в ЦК. На VI съезде партии Милютин также вошел в состав ЦК. Исследователи относят Милютина вместе с Л.Б. Каменевым, Г.Е. Зиновьевым, В.П. Ногиным, А.И. Рыковым к умеренным большевикам, к тем, кто в предоктябрьские дни был среди сомневающихся и чинивших препятствия восстанию [35]. В первые недели советской власти Милютин, Каменев, Зиновьев, полагая, что власть не должна быть исключительно большевистской, вышли из ЦК, а Милютин, будучи наркомом земледелия, с некоторыми другими комиссарами вышел и из СНК. Правда, партия их тут же поправила и они, согласившись с этой поправкой, вернулись на свои посты. В 1918-1921 гг. Милютин, помимо работы в наркомате земледелия, был заместителем председателя ВСНХ. А затем - участие в нелегальной работе, где он проявил себя уже как сторонник леворадикальных позиций. На эти позиции его, как и Зиновьева и других, привело, вероятно, переосмысление практики умеренности 1917 г. и психологически объяснимое стремление сбросить ее груз в новых условиях - в условиях собственной причастности к власти.

IV съезд БКП оказался необычайно представительным. Помимо Милютина (от РКП(б) и ИККИ), в его работе участвовали делегаты компартий Германии (В. Пик), Греции и Румынии, коммунистических групп Турции, молодежных организаций Румынии и Турции, Международного женского секретариата (КПЮ ограничилась направлением приветствия в адрес съезда). По окончании съезда в Софии состоялся Международный митинг, на котором выступили 15 человек, включая присутствовавших делегатов балканских и других зарубежных коммунистических партий. Основными лозунгами митинга были: "Уничтожение империалистических мирных договоров и репараций", "Да здравствует БКФ" и "Да здравствует братство и объединение балканских народов в Балканской федеративной советской республике" [36].

Чем объяснить, что такое ритуальное мероприятие, как очередной съезд Болгарской компартии, вылилось в масштабную балканскую акцию?

Прежде всего, очевидно, взаимной заинтересованностью вождей БКП и РКП(б) в демонстрации непризнания коммунистами Версальской системы договоров. При этом не ошибемся, если скажем, что каждая из сторон преследовала еще и собственные, очень важные для нее, интересы. Милютин, например, в отчете называл "наиболее существенным" вопросом своей командировки выяснение возможности государственного переворота в Болгарии. Для этого он провел на месте действительно большую работу [37]. И общий вывод, к которому пришел, казалось, был положительным: БКП в силах взять власть, докладывал он большевистскому руководству, в силахустановить советский строй. Но болгары, продолжал он, держатся мнения, что если взять власть они могут, то не смогут удержать ее, так как уверены, что в этом случае произойдет нападение на Болгарию со стороны Югославии и Румынии и они будут быстро разбиты; к тому же они полагают, что вопрос о власти должен рассматриваться как общий для всех балканских компартий, для чего необходимо сначала поставить на ноги компартии Югославии и Румынии [38]. Такой подход очень не устраивал Милютина, и к его большому сожалению вопрос о восстании или перевороте в Болгарии временно пришлось оставить. Зато он сразу оказался вовлеченным в стихию балканских национально-территориальных проблем.

Для руководства же БКП важно было заручиться определенной международной поддержкой на уровне, с одной стороны, Коминтерна и РКП(б), а с другой - балканских компартий в формулировании концепции БКФ, смысл которой состоял в отрицании внутренней монолитности балканских государств, созданных Версальской системой, и в фиксации наличия в каждом из них "подчиненных народов", в том числе "подчиненных народов из соседних стран". Так, в резолюции IV съезда БКП признавалось, что "новое большое румынское государство" подчинило себе значительные части соседних народов, а именно: венгров, немцев, русских, болгар и других; что "сербская буржуазия для поддержания своей гегемонии над подчиненными народами (хорватами, словенцами, венграми, болгарами, албанцами) и своего классового господства над ограбленными трудящимися создала централистское бюрократическо-монархистское государство, крепящееся штыками большой армии" [39]. Революционная логика требовала не только уничтожения Версальского мира, но и "национального и классового'' освобождения указанных "подчиненных народов" и последующего устройства всех балканцев в составе Балканской социалистической федерации.

Нельзя не обратить внимания на то, что при предлагаемом подходе в одном ряду оказывались разные группы населения - и те, кого можно было отнести к национальным меньшинствам, и те, кто имел значительно более прочное статусное положение из-за постоянного и традиционного проживания на данной территории и выступал в качестве государствообра-зующих элементов.

Софийская акция преследовала и более близкую конкретную цель - укрепление Балканской коммунистической федерации и международное признание ведущей роли в ней болгарских коммунистов. Пока в БКФ принимались декларации общего свойства, особых осложнений между руководителями балканских компартий не возникало.

Один из первых сигналов прозвучал на 4-й Балканской коммунистической конференции, состоявшейся в июне 1922 г. в Софии, следом за съездом БКП. Хотя основное внимание участников конференции бьшо обращено на организационные вопросы, но, на наш взгляд, именно с июньской дискуссии 1922 г. по "неглавному" вопросу конференции - национальному начинается поворот к новому видению роли и .значения этого вопроса в балканском коммунистическом движении. Резолюция по основному докладу ~ о положении на Балканах, с которым выступил Хр. Кабакчиев, оказалась насыщенной преимущественно национальными сюжетами. Помимо уже известных положений, в резолюции появились и два новых элемента: во-первых, конкретное указание на македонский вопрос как на конфликтный в отношениях между Болгарией и Югославией вплоть до признания возможности вооруженного конфликта между этими странами, и во-вторых, введение в официальный оборот понятия "самоопределение балканских народов".

Македонская проблема поднималась на этой конференции балканских коммунистов в связи, как указывалось в принятой резолюции, с "насильственным режимом сербской буржуазии", и "политикой денационализации и террора в отношении порабощенных и национальных меньшинств". Что речь шла прежде всего о защите интересов болгарского меньшинства, и не только в Югославии, видно из продолжения текста резолюции, где говорилось: "Вопросы о Фракии и Добрудже обостряют антагонизмы и питают новые конфликты Болгарии с Грецией и Румынией" [40]. Призыв Кабакчиева к компартиям Балкан оказывать активную помощь борьбе национальных меньшинств за их освобождение вызвал возражения со стороны на этот раз присутствовавшего на форуме БКФ делегата КПЮ М. Поповича (М. Пьяде), который, считая, что национальный вопрос отнюдь не является в КСХС главным, призывал не педалировать его, ибо, по его мнению, и освобождение, и объединение балканских народов совершатся сами собой в результате социальной революции и создания балканских советских республик. Весьма существенной поддержкой позиции Кабакчиева послужило выступление Милютина, заявившего о значении национального вопроса вообще и специально обратившего на него внимание делегатов от КПЮ и КНР. И именно Милютин впервые открыто раскритиковал позицию КПЮ по национальному вопросу как ошибочную [41]. Может быть, благодаря этому резолюция по докладу Кабакчиева была принята конференцией единогласно [42].
 

     Часть 1  -  Часть 2  -  Часть 3


ПРИМЕЧАНИЯ

1. Бурбыга В.А. Македонский вопрос в ранней публицистике Кр.Раковского // Тоталитаризм и антитоталитарные движения в Болгарии, СССР и других странах Восточной Европы, 20-80-е годы XX в. Харьков, 1995. Т.2. С.430; Дамянова Ж. Кр.Раковски - живот и дейност // Известия на Института за история на БКП. София, 1989. Т.64. С.131.

2. Лобанова М.В. Опыт сравнительного анализа взглядов Х.Г. Раковского на Балканскую и Советскую конфедерации // Тоталитаризм... Т.2. С.443.

3. Панайотов Ф. Доктор Кръстю Раковски. Допълнения към биографията му. София, 1988. С.343.

4. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее -РЦХИДНИ). Ф.509. Оп.1. Д.2. Л. 6.

5. Там же. Л.З.

6. Коммунистический Интернационал. 1920. № 9. С. 1406.

7. Головко В.А., Станчев М.Г., Чернявский Г.И. Между Москвой и Западом. Дипломатическая деятельность Х.Г. Раковского. Харьков, 1994. С.96.

8. Гришина Р. П. БЗНС, БКП, ГПУ и репатриация врангелевцев из Болгарии. 1921-1922 гг. // Болгарский ежегодник. Киев, 1998. Т.3.

9. Пандевски М. Доктор Крсто Раковски за Македониjа и македонского прашанье // Македонска Академиjа на науките и уметностите. Одделение за општествени науки. Скопjе, 1989. С.60.

10. РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.1. Д.1982. Л.35-36.

11. Документы внешней политики (ДВП) СССР. М., 1962. Т. VI. С. 132.

12. Архив внешней политики РФ (далее - АВП РФ). Ф.0144. Оп.7. П. 102. Д.13. Л.90.

13. Там же. Ф.04. Оп.7. П.61. Д.831. Л.21.

14. Там же. Оп.48. П.296. Д.54312. Л.26 об.

15. България в сферата на съветските интереси (Българо-руски научни дискусии). София, 1998. С.372, 377.

16. Улунян Ар. Коммунистическая партия Греции. Актуальные вопросы идеологии и внутренней истории. М., 1992. Ч. 1. С.73.

17. Никифоров КВ. Социал-демократия в Югославянских землях // Европейское социалистическое движение в годы первой мировой войны. 1914-1917. Разрубить или развязать узлы? М., 1994. С.241.

18. Там же. С. 24З.

19. БКП в резолюции и решения на конференциите и пленумите на ЦК. София, 1957. Т.2. 1919-1923. С.24

20. Головко В.А., Станчев М.Г., Чернявский Г.И. Указ.соч. С.96.

21. РЦХИДНИ. Ф.509. Оп.1. Д.1. Л.4.

22. Там же. Д. 6. Л.26.

23. Там же.Л. 60-61.

24. Там же. Д.4. Л. 14.

25. Там же.Д.27. Л.9.

26. Там же. Д.4.Л.4-6.

27. Там же. Д.б.Л.2.

28. Тезисы ко Второму конгрессу Коммунистического Интернационала Пг., г/д.С.49-50.

29. Европейское социалистическое движение... С.48-51.

30. Сталин И. Соч. М., 1947. Т. 5. С.42-43, 54.

31. Там же. С.42-43.

32. Там же. С. 237.

33. Taм жe. C.2б5.

34. Архив Президента РФ (далее - АЛ РФ). Ф.3 Оп.20. Д.90. Л.23,24.

35. Рабинович А. Большевики приходят к власти. Революция 1917 г. в Петрограде. М., 1989. С.250.

36. БКП в резолюции и решения... Т.2. С.242-243.

37. Подробнее см.: Гришина Р.П. Сентябрьское восстание 1923 г. в Болгарии по новым документам // Новая и новейшая история. 1996. № 5.

38. АЛ РФ. Ф.3. Оп.20. Д.90. Л.42-51.

39. БКП в резолюции и решения... Т.2. С.221.

40. РЦХИДНИ. Ф.509. Оп. 1 Д.9. Л.49-50.

41. Палешутски К. ЮКП и националният въпрос. 1921-1923 гг. // Известия на Института по история на БКП (ИИИ БКП). София, 1979. Т.41. С. 179-180.

42. РЦХИДНИ. Ф.509. On. 1. Д.9. Л. 12.