5. АРХАИЗАЦИЯ В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЭТНОНИМИИ
М. В. Бибиков
Оживленные современные дискуссии об античном континуитете в византийской культуре самым непосредственным образом связаны и с проблемой языка византийской литературы, ее терминологией. Новые исследования, посвященные сопоставлению византийских текстов одних и тех же сочинений, написанных как на чистом литературном языке, так и в виде «народноязычных» парафраз [1], показывают, что мы имеем дело не столько с разными языковыми уровнями (как понималась византийская диглоссия), сколько с различными стилистическими способами выражения. Архаизация стиля и живая речь средневековых греков оказываются взаимопроникающими формами языка. С этих позиций интересно проанализировать византийскую терминологию, прежде всего этническую. Мы ограничиваемся пока византийскими авторами XI—XIII вв.
С проблемами толкования византийских этнонимов сталкиваются кавказоведы, привлекающие сведения византийских землеописаний, географических комментариев и трактатов для изучения этногенеза некоторых северокавказских народов. Так, рассматриваются «киммерийцы», «скифы», «меоты», «синды», «керкеты», «зихи», «исседоны», «меланхлены», «агафирсы», «гунны», «хазары» византийских источников — вплоть до XIII в.! — принимаемые в качестве предков современных народностей Северного Кавказа [2]. Но очевидна архаичность этнической терминологии данных источников. Здесь встает проблема определения античного субстрата византийских этногеографических представлений, выявления при его анализе а) реальных, «живых» наименований кавказских народов, б) актуализированных традиционных этнонимов, в) «нулевых» этниконов (т. е. не имеющих определенного этнического
30
содержания терминов). В подобных случаях уже не только не достаточно сопоставления генеральной совокупности противоречивых свидетельств источников одного хронологического среза, но необходимо выявление литературной традиции функционирования рассматриваемых данных.
Текстологические же ситуации, необъяснимые с позиции подобной методики подбора аналогий, заставляли при толковании византийской этнонимии прибегать к эмендации анализируемого средневекового текста. Например, непонятное на первый взгляд сообщение Иоанна Цеца о колхах как «индийских скифах» (Ἰνδικοί Σκύθαι) разъяснялось с помощью конъектуры «синдские скифы» (Συνδικοὶ Σκύθαι) [3]. Необоснованность ее, однако, становится ясной при выявлении источника данного свидетельства [4].
Итак, практика византийских этнонимических исследований показывает необходимость комплексной методики изучения этнонимии византийских письменных памятников. Разрабатываемая методика направлена на раскрытие семантической сферы этнических (и связанных с этносами государственных и территориальных) наименований и попытку определения закономерностей их функционирования [5].
Архаизация — наиболее характерная черта византийской этнонимии. Реальные, современные для анализируемых памятников этнические термины — раритет. Например, «русские», «Русь» (в различных вариантах) систематически употребительны только в актах и легендах печатей: других наименований для Руси эти два типа источников практически не знают [6]. Совсем иная картина — в нарративных сочинениях: самоназвания народов или актуальная терминология скорее исключение, чем правило. Три раза «Русь» встречается у Никиты Хониата [7]; однажды лишь говорится о «Русской земле» в «исторических стихотворениях» Феодора Продрома [8]; еще несколько случаев использования этого термина — в эпиграммах [9], поэмах [10], письмах [11]. В целом во всех нарративных источниках XII—первой половины XIII в. встречается едва ли больше десятка употреблений этникона «Русь». Основная же масса этнонимов — архаические наименования, утерявшие свой настоящий этнический смысл: население Руси обозначается терминами «скифы» [12], «тавры» [13], «тавроскифы» [14], «киммерийцы» [15],
31
«гипербореи» [16]. Архаизация употребляемой терминологии — элемент системы словоупотребления византийских авторов [17]. Таковы результаты анализа и византийской этнонимии Адриатического побережья и Малой Азии [18]. В целом же, как известно, турки-сельджуки в текстах XII—XIII вв. оказываются «персами», венгры называются не только «уграми», но чаще «пеонцами», «гепидами», «гуннами», «мисийцами», «скифами», «паннонцами» и др., жители Адриатического побережья — «трибаллами», «далматами», «иллирийцами», «сербами», «даками», а население Подунавья — «гетами», «даками», «скифами», «влахами» и т. д. [19]
Этническое содержание рассматриваемых названий редко соответствует принятому этнониму. Так, для населения Северного Кавказа из более чем 150 обследованных случаев употребления этнонимов византийских памятников XII—первой половины XIII в. почти 120 (80%) не обозначают соответствующей этнической общности, но являются лишь условными знаками, «зашифрованным» обозначением народностей [20]. Во многих случаях не устанавливается единственная корреляция между этниконом и этносом: один термин имеет расширительное значение, распространяясь одновременно на несколько народностей [21]. Или, наоборот, для целого ряда наименований находится лишь один и тот же реальный этнический коррелят [22]. Если обратиться к цифровым показателям по отдельным византийским авторам изучаемого периода, то получим следующие результаты: архаические термины составляют 71% этнонимов — у Никифора Вриенния, примерно 61% — у Кекавмена, 79% — у Никиты Хониата.
Следует отметить и другую особенность византийских наименований народов: риторическому стилю повествования присуща замена этнонимов описательными выражениями; например, «северный» может обозначать русских [23], «западные» племена — тюркских кочевников, болгар, влахов [24], «миксоварвары» — нижнедунайское население [25], употребителен общий термин «кавказцы» [26] и т. п.
Таким образом, в употреблении этнических названий византийскими авторами, с одной стороны, наблюдается тенденциозный отказ от самоназваний современных народностей, точных этниконов, с другой — тяготение к архаической терминологии, к описанию вместо этнонима.
32
Оценивая такое явление, К. Дитерих назвал его «литературным атавизмом» [27]. Казалось бы, действительно отнесение особенностей византийского словоупотребления на счет литературной традиции — наиболее, пожалуй, простое, а потому и распространенное объяснение [28]. Однако только констатация самого факта существования такой традиции еще не объясняет причин ее поддержания и системной жесткости для наших случаев. Поэтому для понимания поставленной проблемы целесообразно обратиться к категории этикетности средневекового мировосприятия [29].
Применительно к этнонимике это оборачивается созданием сетки этнических представлений, основанных на авторитете античных свидетельств и составивших систему, элементы которой, этнонимы, непосредственно или в определенных ипостасях наложены на карту современного византийцу мира. Соответственно на название народа, обитающего в той или иной области, переносится этникон античного племени, обитавшего здесь. Это — принципиальная модель рассматриваемого явления; определение же генетической стороны должно решаться в каждом случае конкретно. Так же конкретно определяется и данный «вид» этикета, выясняется причина его утверждения, закрепления традицией. В дальнейшем необходим более детальный анализ форм отмеченной «этикетности» в отношении этнических названий. Например, отказ от употребления самоназваний можно объяснить, используя принятое в литературоведении понятие «чужое слово» (или «чужая речь») [30]. Применяя этнический термин современного чужого языка, византийский автор отдаляется, отчуждается от объекта, лежащего в сфере традиционного мировосприятия (в данном случае — системы этнических представлений). И происходит противопоставление авторской речи как вышедшей из рамок общепринятой, «этикетной» системы и «нормальной» литературной речи подразумеваемого читателя. Достижение такого эффекта в условиях разноречия словесной ткани произведения — особая художественная задача; обычное же, «нормальное» повествование не разрывает связей элементов системы. Отсюда — традиционность набора терминов, в данном случае этнических.
Такое стремление византийцев ко все большему включению этниконов в «свою» систему словесного выражения прослеживается на фактах этимологического толкования
33
и смысловых отождествлений этнонимов в анализируемых источниках. Например, имя «тавры» воспринимается Евстафием Солунским как омонимичное названию животного — «бык» [31], а в «Катомиомахии» наблюдается игра слов: ποντικοί — «мыши» и «понтийцы» [32]. Характерный пренебрежительный оттенок подобных этнических отождествлений прослеживается и в этимологических заметках; например, «скифы» производятся от σκύζεσθαι 'сердиться’, 'гневаться’ [33]. Так этнический термин дополняется особой этической нагрузкой.
Все сказанное относится преимущественно к плану выражения объекта исследования. В изучении плана содержания византийской этнической терминологии в последние десятилетия сделаны важные выводы. Например, на материале анализа этнонимики Анны Комниной было показано, что средневековые наименования не являются категорией, обозначающей только этническую принадлежность, но содержат в себе общее, закрепленное традицией представление о месте поселения, образе жизни, деятельности, быте, нравах народа [34].
Итак, 1) современные нашим авторам этнические термины и самоназвания народов встречаются систематически только в двух типах рассматриваемых источников, а именно в актах и легендах печатей, т. е. в памятниках официального характера. В нарративных источниках они крайне редки; 2) основу этнонимики византийских повествовательных сочинений составляют архаические античные имена, употребление которых закреплено традицией на основе выработанных этикетных норм словоупотребления; 3) самоназвания представляются «чужим словом» в текстах; 4) наименования народов в византийских памятниках не являются этнонимами в строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географокультурно-бытовых характеристик.
Таким образом, при анализе византийских этниче́ских терминов в качестве исторических источников необходимо обращать внимание на их десигнативное значение, не ограничиваясь денотативным.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Hunger Н. Stilstufen in der byzantinischen Geschichtsschreibung des 12. Jhs.: Anna Komnene und Michael Glykas. — Byzantine Studies/Etudes byzantines, 1978, v. 5, S. 139—170;
34
Idem. Anonyme Metaphrase zu Anna Komnene, Alexias XI—XIII. Ein Beitrag zur Erschliessung der byzantinischen Umgangssprache. Wien, 1981;
Dieten J.-L. van. Bemerkungen zur Sprache der sogenannten vulgargriechischen Niketasparaphrase. — Byzantinische Forschungen, 1979, Bd 6, S. 37—77.
2. Народы Кавказа, т. 1. Μ., 1960, с. 63 и след.; ср.:
Гаглойти Ю. Этногенез осетин по данным письменных источников. — В кн.: Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе, 1967, с. 74 и след.;
Крупнов Е. И. Средневековая Ингушетия. М., 1971, с. 40 и след.
3. Цец. Комм. Лик, 174 (систему принятых сокращений византийских источников см.:
Бибиков Н. В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII—XIII вв.) — В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. М., 1980, с. 146—151). О конъектуре см.:
Каухчишвили С. Г. О некоторых сведениях Ликофрона и его схолиастов. — В кн.: Всесоюзная научная конференция «Античные, византийские и местные традиции в странах Восточного Черноморъя». Тезисы докладов. Тбилиси, 1975.
4. Ср.: Цец. Ист. VIII, 760 и след.
5. О возможностях сочетания методик различных смежных дисциплин для определения тематической и мотивационной семантики этнонимов ср.: Чеснов Я. В. Ранние формы этнонимов и этническое самосознание. — В кн.: Этнография имен. М., 1971, с. 6.
6. Акт. Ис. 35.32; Акт. Росс. 6.28, 48, 51, 79—80, 93; 7.26, 44, 170, 177, 188, 194; Герм.; Нил Докс. 1105.
7. Н. Хон. Ист. 92.49; 129.29; 522.28.
8. Ф. Пр. И. ст. LIX.189.
9. Код. Вен. 1532.3.
10. Цец. Ист. XII. 898; Цец. Теог. 26.
11. Г. Торн. рит. Пис. 425.21; М. Хон. II.356.16; Г. Торн. м-т. 215.12.
12. Н. Хон. Ист. 129.30.
13. Цец. Пис. 119.5-6; Цец. Ист. ΧΙ.872—876; Цец. Комм. Лик. 1374; Евст. Сол. Взят. 58.25.
14. Н. Хон. Ист. 312.2; 333.54; 347.39; 348.63; 523.43; 532.17; М. Хон. II.144.22; М. Сол. 142.10, 13; Кипп. 115.16.
15. Ф. Пр. Речи. 531.7.
16. Н. Мес. Диал. 24.34; М. Хон. II.4, 5; ср. Ман. Сар. 269.20.
17. Литаврин Г. Г. Некоторые особенности этнонимов в византийских источниках. — В кн.: Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. М., 1976, с. 198—217.
18. Радојчић Н. Како су назвале Србе и Хрвати византијски историци XI и XII в. Јован Скилица, Никифор Вриеније и Јован Зонара. — Годишник српск. НД, књ. 2, 1926, с. 1—13;
Christides V. The Names Ἄραβες, Σαρακηνοί etc. and their false Byzantine etymologies. — Byzantinische Zeitschrift, 1972, Bd 65, S. 330—333.
19. См. соответствующие разделы в сводах: Moravcsik Gy. Byzantinoturcica, Bd 2. B., 1958; Византијски извори за историја народа Југославије, т. 4. Београд, 1971.
20. Бибиков М. В. Народы и государства Кавказа и Средней Азии в византийской литературе XII—первой половины XIII в. — В кн.: Институт востоковедения АН СССР. Тезисы конференции аспирантов и молодых сотрудников (Экономика, история). М., 1976, с. 168—169.
21. М. Анх. 199.439; К. Ман. Речь. 182.320—321; Тип. Пант. 1—13; И. Ап. 292.33.
35
22. Код. Вен. 44.23; Ф. Пр. И. ст. 1.85 и след.; М. Анх. 199.440 и след.; Евф. Торн. 173.34 и след.
23. М. Сол. 152.2—3; Евст. Сол. Речи. 4.14; 81.9; 103.31; ср.: Евст. Сол. Соч. 200.67; М. Анх. 191.157—158; ср.: Ф. Пр. Манг. VI.342; Н. Мес. Сообщ. II.9.
24. Иак. Болг. 86.25 и след.; И. Ант. 1148 С; Гр. Ант. Речи. 453; И. Сир. 17.15; Г. Торн. рит. Речь. 272.4—12.
25. Tâpkova-Zaimova V. Les μιξοβάρβαροι et la situation politique et ethnique au Bas-Danube pendant la seconde moitié du XIe s. — Actes du XIVe Congrès International des Etudes Byzantines, v. 2. Bucarest, 1975, p. 615 sq.
26. Цец. Ист. VIII.761; Цец. Пис. 62.16.
27. Dieterich К. Byzantinische Quellen zur Länder- und Völkerkunde, Bd 1. Leipzig, 1912, S. XVII—XVIII.
28. Krumbacher K. Geschichte der byzantinische Literatur. München, 1897, S. 229; Moravcsik Gy. Op. cit., Bd 1. Berlin, 1958, S. 198.
29. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972, с. 184 и след.
30. Бахтин Μ. М. Слово в романе. — В кн.: Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, с. 126 и след.
31. Евст. Сол. Комм. Ил. 259.7 и след.
32. Ф. Пр. Кат. 80.12.
33. Евст. Сол. Комм. Ил. 723.42 и след.
34. Gyoni М. Le nom de Βλάχοι dans l’Alexiade D'Anne Comnène. — Byzantinitische Zeitschrift, 1951, Bd 43, S. 247.