Болгария в XX веке. Очерки политической истории
Е.Л. Валева (отв. ред.)

5. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ 9 ИЮНЯ 1923 ГОДА И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

(Р.П. Гришина)

 

1. Приход к власти правительства Александра Цанкова  159

2. Болгарская коммунистическая партия и крестьянское восстание в сентябре 1923 года  166

3. Подготовка "левого" контр-переворота  179

 

1. Приход к власти правительства Александра Цанкова

 

В годы послевоенного идейного кризиса, особенно острого в болгарском обществе из-за понесенных страной поражений, в центре политических дискуссий оказались вопросы судеб парламента, демократии и диктатуры, роли государства в отношениях между трудом и капиталом и другие подобные. Во многих государствах тогда возникла необходимость пересмотреть критерии и ценностные ориентиры демократии, определить перспективы ее эволюции и направления развития либо вообще отбросить ее.

 

В Болгарии первым, можно сказать, ответом на поставленные жизнью вопросы явился "земледельческий" режим с его попыткой насадить сословную диктатуру. Этот опыт послевоенного устройства болгарского государства, вылившийся в своеобразный социальный эксперимент [1], вызвал противостояние со стороны практически всех политических партий, а также военных кругов, в том числе их легальных и нелегальных союзов, национально-революционных организаций, значительной части интеллигенции и городского населения как такового; не мог быть удовлетворен предложенным ему "земледельцами" положением и царь - конституционный глава страны.

 

Идеи обновления политической и государственной жизни, бессистемно блуждавшие в умах в 1919-1920 гг., с появлением Народного сговора в 1921 г. смогли быть аккумулированы в программных разработках этой организации. Стержневой была идея создания сильного надпартийного и надклассового государства, "стоящего над всеми", ликвидации многопартийности и прежних партий - "бессильных и прогнивших" и создания одной монопольной партии. Среди объявленных Наридным сговором целей на первом месте стояли "закрепление духовного единства нации" и "идейное объединение интеллигенции", "пробуждение и сплочение народной энергии" и направление ее на "разумное и полезное совместное творчество на принципах социальной пользы и справедливости". Тактика Народного сговора определялась стремлением к союзу и, более того, к объединению "родственных по составу и идеям болгарских политических партий" [2]. Основу организации составляли представители интеллигенции (в том числе в ее рядах значился профессор софийского университета Александр Цанков), офицеры запаса, а также выходцы из промышленных и банковских сфер. Они хотели любым

 

159

 

 

путем устранить правительство БЗНС и установить в стране власть "твердой руки". Действуя целенаправленно, Народный сговор сумел настроить против "земледельцев" почти всю профессуру и творческую интеллигенцию и, используя Великую масонскую ложу Болгарии, подчинить себе руководство ряда творческих союзов интеллигенции. Народный сговор имел связи также с ВМРО, в частности с наиболее сильным ее течением — автономистским. И, может быть, самое важное заключалось в том, что согласно утверждению болгарского историка Ст. Радулова уже с июня 1922 г. руководители Народного сговора согласовывали свои действия с тайной Военной лигой [3].

 

Созданная в 1919 г. Военная лига (Военный союз) объединяла офицеров, больше всех, как они считали, пострадавших и морально, и материально от военной катастрофы Болгарии: армия, сетовали они, успешно воевала на полях сражений во имя "национального идеала", но бездарные и немощные политики все проиграли за дипломатическим столом. С подписанием же мирного договора армейским кадрам пришлось пережить психологический шок еще и в связи с крахом военной доктрины, принятой в 1903 г. под названием "Усилия по национальному объединению". Теперь на смену ей приходила новая и очень обидная для кадрового состава - "Оборона по всем азимутам" [4].

 

Деятели Военной лиги, хотя и не имели, кроме отрицания сложившихся послевоенных обстоятельств, сколько-нибудь конструктивной политической программы, желали восстановить свое прежнее общественное положение, более того - хотели видеть себя в качестве некоей надпартийной, надклассовой силы, озабоченной возрождением отечества.

 

После неудачи "антиземледельческого" выступления Конституционного блока борьба против режима БЗНС ушла в подполье, а нити военного заговора против правительства Стамболийского сосредоточились в руках Военной лиги. Возглавили подготовку государственного переворота члены ее руководства Никола Рачев, Кимом Георгиев и Дамян Велчев. Для придания веса Военной лиге, объединявшей офицеров и действительной службы и уволенных в запас, но главным образом среднего состава (ее называли еще "капитанской лигой"), в качестве ее главы был привлечен генерал Иван Вылков - личность, как считалось, ничем, кроме высокого чина, не примечательная. Расчет строился на том, что он будет представительствовать, не вмешиваясь особо в дела организации.

 

Весьма трудоемкой оказалась политическая подготовка переворота, и прежде всего проектирование состава будущего кабинета министров. Деятели Народного сговора, близкого лиге идейно, были малочисленны и не обладали достаточным политическим опытом. Пришлось обращаться к политикам из тех самых "старых" партий, которые планировалось уничтожить при создании будущей монопартии.

 

160

 

 

Да и представить миру новое правительство следовало как коалиционное, т.е. внешне выглядящее демократическим, ибо о военном кабинете и открытой диктатуре не приходилось и мечтать в поверженной Болгарии, осужденной на Парижской мирной конференции за "милитаризм и агрессивность". Предоставить пост председателя совета министров после переворота деятели лиги решили А. Цанкову, с 1922 г. возглавлявшему Народный сговор.

 

9 июня 1923 г. армейский части, выступив в Софии в 3 часа утра, быстро овладели положением. Успешные действии заговорщнков в столице позволили им в тот же день объявить о взятии власти. В последующие несколько дней в их руках оказалась и провинция. В ходе переворота были убиты шесть министров-"земледельцев", несколько десятков депутатов Народного собрания. Мученической смертью погиб захваченный в плен А. Стамболийский. Так в стране произошел переворот, оказавший большое влияние на всю последующую общественно-политическую жизнь Болгарии.

 

Стремительная мобилизация военных позволила им в короткий срок подавить разрозненные вооруженные выступления крестьян - сторонников свергнутого режима БЗНС, пытавшихся оказать сопротивление узурпаторам и восстановить власть "земледельцев". К 20-м числам июня с этими вспышками было в основном покончено.

 

Однако значительная часть населения весть о свержении правительства Стамболийского восприняла, как отмечают некоторые мемуаристы, со вздохом облегчения и даже с явными надеждами. Так, лидер социал-демократов Я. Сакызов в ответ на запрос австрийских коллег писал им:

 

"Переворот полностью удался, возникшее вначале на местах сопротивление подавлено, все земледельческие лидеры арестованы, Среди населения городов и сел царит всеобщая радость. Население оказывает полное доверие коалиционному правительству. Переворот означает разрыв с прежней политикой. Правительство ориентируется влево. Социал-демократия поддерживает новый кабинет, чтобы поддерживать и укреплять левое направление" [5].

 

В силу целого ряда обстоятельств внешнеполитических прежде всего (прямой в то время зависимости Болгарии от отношения западных демократий), но также внутриполитических, в том числе вследствие психологического давления со стороны части общества, ожидавшей с уходом "земледельцев" восстановления в стране демократических норм жизни и действия Тырновской конституции, - непосредственных шагов новой власти по строительству надпартийного авторитарного государства не последовало. В первом же своем заявлении Цанков поспешил сделать нужные в этом отношении заверения, необходимые, кроме того, и для признания нового кабинета со стороны западноевропейских государств. Действительно, оно последовало, как только царь Борис III утвердил происшедшую смену власти.

 

161

 

 

Добиться последнего впрочем оказалось не просто. Осторожный Кобург, предварительно осведомленный, по некоторым сведениям, о предстоящем перевороте, предусмотрительно удалился из дворца, и делегация во главе с Цанковым в течение нескольких часов маялась в ожидании его возвращения с прогулки. Но и после этого им понадобилось четыре часа, как писал Цанков в воспоминаниях, чтобы добиться подписания указа об отставке правительства Стамболийского и назначении нового: царь "не соглашался быть соучастником конспирации" [6] и подписал документ, только получив сообщение о поддержке случившегося французским послом в Софии. Впрочем, как следует из мемуаров того же автора, заговорщикам отступать было некуда, и они, учитывая разные возможности, договорились, что в крайнем случае указ выпустят сами и фальсифицируют подпись царя Бориса III. "Но, слава богу, - замечал Цанков, - до этого не дошло" [7].

 

При формировании органов новой власти главную роль играло решение руководства Военной лиги не выпускать инициативы из своих рук. Министрами правительства были назначены лица, подобранные лигой. Внешне, по формальным признакам кабинет не выглядел органом военного режима. Однако никакая широта партийного представительства в нем не могла скрыть факта, что основные командные посты в государстве перешли к военным. Хотя ими из десяти министров правительства являлись только трое, именно в руках последних сосредоточились нити руководства всей внутренней и внешней политикой страны: министерство внутренних дел возглавил генерал И. Русев, министерство иностранных дел — полковник Хр. Калфов, военное министерство - генерал И. Вылков.

 

Их ставленник и доверенное лицо профессор Александр Цанков стал премьер-министром и министром просвещения. Его коллега по Народному сговору Я. Моллов получил министерство земледелия. Остальные пять портфелей оказались распределены между представителями "старых" партий. Но военные и не собирались предоставлять им сколько-нибудь самостоятельной роли.

 

Впрочем не секрет, что придание подобного облика власти характерно для многих случаев успеха экстремистских действий военных: совершив государственный переворот в той или иной стране, они старались не просто удержать власть, но именно при опоре на военные структуры сделать ее сильной, править "твердой рукой".

 

Болгария 1923 г. не являлась исключением. Помимо официального правительства в системе управления вскоре сформировался так называемый Конвент, действовавший конспиративно. Первоначально он замышлялся как хотя и неконституционный, но лишь совещательный орган, в обязанности которого входили заботы об обороне и безопасности государства; но постепенно круг его деятельности расширялся, охватывая области внутренней и внешней политики, так что в конце концов оказалось, что правительство не может принять

 

162

 

 

ни одного важного решения "без одобрения своего рода высшей инстанции" [8].

 

Конвент объединял министров правительства, имевших военные чины, а после выборов в парламент - также и депутатов Народного собрания-военных; к ним примыкали офицеры высоких званий, входившие в Центральное правление Военной лиги, и другие поенные, приближенные к генералу Вылкову. В провинции образовывались местные "конвенты", внимательно следившие за развитием событий в стране.

 

В целом роль военных в управлении страной возросла многократно. На службу была возвращена часть офицеров, уволенных из армии при Стамболийском. Министр Вылков повысил зарплату всему офицерскому и унтер-офицерскому составу, солдатам, заботился об улучшении бытовых условий в казармах, пришедших в запустение при "земледельцах" [9]. Военные проникли во все поры государственного организма. Они стали руководить сменой дипломатического корпуса, реорганизацией органов принуждения и, в первую очередь, жандармерии, полиции, обеспечением их кадрами и разработкой новых направлений деятельности. Так, при реорганизации 3-й секции Поенного министерства перед ее сотрудниками была поставлена, помимо прочих, задача налаживания разведки и слежки за политическими партиями.

 

Большое внимание правящая верхушка уделила формированию органов местной администрации взамен разогнанных после переворота. Несмотря на чистку среднего и низшего административного жена, в ходе которой "земледельцы" не просто смещались со своих постов, но в ряде случаев физически уничтожались, вся структура управления была оставлена в прежнем виде. Назначение на административные должности окружных управителей и околийских начальников по традиции входило в компетенцию министра внутренних дел, поэтому неудивительно, что под руководством генерала Русева на эти важные посты были назначены близкие к Военной лиге поди (в основном офицеры запаса), подчинявшиеся только своему министру и Конвенту [10].

 

Органы местного самоуправления частично были распущены, частично заменены так называемыми трехчленками. Назначаемые трехчленные комиссии создавались и прежде, но лишь в исключительных случаях, когда общинный или окружной совет по каким-либо причинам не мог функционировать или не устраивал правительство и подлежал роспуску. Кадровый состав трехчленок, созданных в свое время "земледельцами", претерпел после переворота существенное изменение: новые трехчленные комиссии составлялись из представителей партий, вошедших в правительство Цанкова [11]. Трехчленки сохранялись в течение почти целого года, хотя по закону могли функционировать не больше месяца; впрочем такое нарушение закона практиковалось в Болгарии едва ли не во все времена.

 

163

 

 

Суть произошедшего известный болгарский политический деятель Ст. Мошанов выразил позже так:

 

"Правление после 9 июня до созыва нового парламента и до выборов (ноябрь-декабрь 1923 г. - Авт.) находилось исключительно в руках политического руководства Военного союза ... Военный союз держал в своих руках армию, дирекцию полиции и администрацию. С 9 июня 1923 г. до того, как началось действительное функционирование Народного собрания, власть была исключительно в руках Военного союза, а политические партии играли второстепенную роль" [12].

 

Тем не менее, когда возбуждение в обществе несколько улеглось, "деятели 9 июня", как они стали себя называть, попытались осуществить одну из своих главных идей - создание политической монопартии, которая стала бы стержнем режима. Как писал позже Калфов, расчет строился на том, что прежние партии будут распущены, а их кадры войдут в единую партию с "новой идеологией", чтобы, опираясь на нее, реформировать и возвысить болгарское национальное государство [13].

 

Создание такой политической оси было важно для пришедших к власти сил с нескольких точек зрения: во-первых, с точки зрения приобретения ими определенной опоры в обществе: не обладая собственной массовой базой, они стремились получить ее за счет членов и сторонников других партий путем их включения в состав правительственного монообъединения. Во-вторых, сохраняя в стране парламентский декор, Цанков и К° надеялись с помощью правительственной партии обеспечить себе победу на предстоящих выборах в Народное собрание, создать в нем верное себе большинство и таким образом превратить парламент в надежный и послушный механизм нового режима.

 

Добиться решения поставленной задачи Цанкову удалось, хотя и не так скоро, и не так споро, как хотелось бы, ибо первоначально влиятельные политические группировки, особенно в Демократической и Радикальной партиях, оказали сильное сопротивление объединению: они все еще недопонимали, что "старым" при новом режиме отводилась роль либерально-демократической ширмы, и продолжали надеяться на реставрацию порядков, существовавших до прихода "земледельцев" к власти, на восстановление былого положения в обществе.

 

Однако это были расчеты без хозяина положения. Действуя уговорами и нажимом, вплоть до угроз физического уничтожения, Цанкову и К° удалось добиться подписания 10 августа 1923 г. протокола о создании партии Демократический сговор, куда вошли Народный сговор, Объединенная народно-прогрессивная, Демократическая и Радикальная партии. За рамками объединения оставались, помимо отстраненного от власти БЗНС и, естественно, Болгарской компартии, национал-либералы и социал-демократы, которые предполагалось присоединить к Демократическому сговору на следующем этапе.

 

164

 

 

Забегая вперед, укажем, что в спешке сколоченный Демократический сговор испытал серьезный внутренний кризис уже спустя полгода: в феврале-марте 1924 г. из его состава вышли часть членов Радикальной и Демократической партий; произошедшее таким образом восстановление этих партий означало образование "буржуазной" политической оппозиции режиму. Однако, с другой стороны, эти события означали консолидацию Демократического сговора: расколы способствовали в известной степени устранению лоскутности правительственной партии, механичности объединения ее составных частей. Только весной 1924 г. стало ясно, что Демократический сговор не распадется, что его существование не будет фикцией. Окончательное конституирование этой партии произошло на ее 1-м съезде 20 октября 1924 г. Всего в ней числилось тогда 102 580 членов (1950 местных организаций). Согласно оглашенному на съезде составу в Демократический сговор входило: ремесленников - 19%, торговцев - 7, прочих (рабочие, промышленники, адвокаты, врачи, инженеры) - 12%, в то время как крестьян - 62% [14] - обычная для Болгарии - крестьянской страны - картина членского состава ее партий.

 

В итоге полного преобразования политической жизни страны Цанкову и его единомышленникам осуществить не удалось. Демократический сговор не стал качественно новым элементом политической структуры, но просто вписался в традиционную партийно-политическую систему в виде еще одной правой партии, мало отличавшейся от остальных своих собратьев по составу, методам деятельности и организационному устройству. На съезде Цанков заявил: "Мы не уничтожили старые партии. Мы сгруппировались и реорганизовали то, что получили в наследство" [15]. Не удалось добиться и монопольного положения Демократического сговора на политическом поле: следующий этап пополнения этой партии за счет других не состоялся.

 

Так что даже приход к власти в результате государственного переворота 9 июня 1923 г. не позволил носителям авторитаристской идеологии в полной мере реализовать свои цели. Характерно, что уже в первых программных обращениях к народу - 8 июля в Софии и 27 июля в Варне - Цанков главным образом ограничивался энергичным отрицанием "земледельческого" режима. Не было пунктов, отражавших авторитарные стремления участников переворота, которые годом раньше отчетливо прозвучали в программных статьях Народного сговора и в опубликованной 1 октября 1923 г. Платформе Демократического сговора: удерживать планку авторитарной сипл Цанкову и К° оказалось не под силу.

 

Курс внешней политики, взятый новым кабинетом, не стал и не мог стать фактором укрепления его внутриполитического положения: единственно возможной для всех правительств Болгарии после поражения в мировой войне являлась линия на миролюбие и установление

 

165

 

 

добрососедских отношений со всеми государствами Балканского полуострова, в то время как желаемым представлялось совсем другое направление - активная политика, ведущая к ревизии итогов проигранных войн. Тем самым цанковцы изначально не располагали важным козырем, который в иных обстоятельствах мог бы существенно изменить их положение внутри страны, сплотить вокруг них народ, чьи национальные чувства были глубоко оскорблены "несправедливостью мирного договора". В бессилии что-либо изменить в международном положении страны, в низкой результативности внешней политики правительства Цанкова крылась глубокая слабость режима. Идея единства нации в таких условиях выступала вялой и аморфной и не смогла стать стержнем политики объединения всего общества вокруг его, казалось бы, сильного военизированного руководства.

 

 

2. Болгарская коммунистическая партия и крестьянское восстание в сентябре 1923 года

 

Болгарская коммунистическая партия в начале 1920-х годов являлась довольно внушительным элементом политической системы Болгарии: если Демократический сговор, объединивший четыре партии страны, насчитывал в 1924 г. немногим больше 100 тыс. членов, то в БКП в 1923 г. состояло не менее 25 тыс.; кроме того, под ее влиянием находилось еще свыше 30 тыс. человек, входивших в "красные" профсоюзы.

 

Назвав себя коммунистической на своем 1-м съезде в 1919 г., партия приняла все полагавшиеся для вступления в Коминтерн "пролетарские" революционные лозунги и заявила о поддержке идеи борьбы за Балканскую советскую федеративную социалистическую республику. Уже на этом съезде болгарские коммунисты специальное внимание уделили национальному вопросу, назвав в резолюции составными частями будущей Балканской федерации Македонскую и Добруджанскую республики.

 

В отличие от компартий соседних стран (Югославии [16], Румынии, Греции), каждая из которых стояла в то время на государственнических позициях унитаризма и признания законности полученных в результате первой мировой войны обширных территорий, БКП выражала несогласие с произведенным великими державами перераспределением земель и населения в Центральной и Юго-Восточной Европе и уже тогда взяла на вооружение лозунг самоопределения народов, который вскоре дополнился важными компонентами: вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.

 

В побежденной Болгарии болезненно воспринимались подчеркнуто пренебрежительное отношение великих держав к ней, их отказ от проведения референдума в спорных и отторгаемых от нее землях,

 

166

 

 

а также отказ признать, хотя бы формально, за населением отходивших по условиям мирного договора болгарских территорий в пользу соседних государств статуса меньшинства (при обязательном принятии им нового гражданства). Эти чувства не были чужды и коммунистам. Отсюда и их внимание в резолюции I-го съезда БКП к судьбе македонских и добруджанских земель: в общественном сознании они считались населенными болгарами. Иначе говоря, в известной мере Болгарская компартия выступила в этом вопросе так же, как и ее собратья в других балканских государствах, - с позиций защиты национальных интересов своей страны. Но пути решения национального вопроса в новых послевоенных условиях - в условиях почти всеобщего революционизирования европейского пространства - руководство БКП увидело не в возрождении планов "Великой Болгарии", а в интернационализации социалистической революции, распространении ее на Балканы и дальше, вместе с Коминтерном, — на весь мир: коммунисты, следуя марксистской догме, полагали, что национальные проблемы могут получить справедливое разрешение только при социализме.

 

Однако, провозгласив ориентацию на социалистическую революцию и Балканскую советскую федеративную республику, БКП тем самым декларативно признавала готовность участвовать в разрушении версальской государственно-территориальной конфигурации в Юго-Восточной Европе: ведь для создания Балканской федеративной республики необходимо было сначала расстроить на основе принципа самоопределения наций внутреннее единство монархических и унитарных Югославии, Греции и Румынии. В Коминтерне их причисляли к "империалистическим государствам", называли очагами контрреволюции, борьба с которой должна была вестись и изнутри, при помощи местных компартий. И все это на фоне заявлений советского правительства о непризнании мирных договоров Версальской системы. В таких условиях взаимная заинтересованность руководства БКП и Советской России в ликвидации версальских установлений становилась важным фактором для создания "особых отношений" между Болгарской компартией, Коминтерном и ЦК РКП(б) [17].

 

В 1922-1923 гг. в связи с актуализацией в большевистской среде идеи мировой революции, наступлением якобы ее "второй волны" Москва стала обращать на Балканы все более пристальное внимание, считая полуостров возможным очагом революции. Весьма благоприятный шанс для этого, казалось, создавал переворот 9 июня 1923 г. в Болгарии. Он сразу был оценен в Коминтерне как фашистский, т.е. в высшей степени антинародный - способный поднять широкие массы на революционный отпор.

 

Оценка переворота и режима Цанкова как фашистских легла в основу всей последующей марксистской историографии, как советской, так и болгарской коммунистической. Не имея строгого научного определения, но обозначая высокую

 

167

 

 

степень реакции, термин фашизм легко входил и сознание людей, недовольных теми или иными сторонами жизни и распространявших его, сознательно или несознательно, на явления, по существу, не тождественные ни итальянскому фашизму, ни германскому нацизму, но имевшие с ними какое-либо сходство Как таковой термин фашизм оказывался таким образом в некоем промежуточном положении между теорией и полемикой. Дискуссии о "болгарском фашизме" и его разновидностях, вроде "монархо-фашизма" и пр., прошедшие в Болгарии в 1960-е и, особенно, в 1990-е годы, внесли важные коррективы в представления о предмете с точки зрения его соотнесения с крупными европейскими проявлениями феномена. В настоящее время исследователи очень осторожно относятся к использованию термина фашистский применительно к болгарским условиям. Однако считают полезным изучение причин, не позволивших фашизму найти заметную опору среди населения страны [18].

 

Болгарский ученый Н. Поппетров, целенаправленно работающий в этой области многие годы, полагает, что "со второй половины 20-х годов до сентября 1944 г. в Болгарии существовало фашистское движение в виде почти дюжины организаций протофашистского и фашистского характера; фашизм не был у власти, тем не менее он накладывал своп отпечаток на политические процессы и на облик болгарского авторитаризма" [19]. Дальнейшее изучение моделей политического развития Болгарии требует, по его мнению, использования современного инструментария для углубления сопоставительного анализа, различения понятий авторитаризм и фашизм, исследования прямых и косвенных их составляющих, а также привлечения таких дисциплин, как политология, социология и, добавим от себя, историческая антропология, и др. [20]

 

По мнению Исполкома Коминтерна, перепорот 9 июня явился началом гражданской войны в стране, что выдвигало перед болгарской компартией задачу подготовки вооруженного восстания.

 

Но руководство БКП не сразу подняло брошенную перчатку. Став коминтерновской партией, приняв лозунги социалистической революции и диктатуры пролетариата, БКП еще долгое время сохраняла прежние навыки работы, не проявляла революционного рвения. Приоритетом для тесняков всегда была агитационно-пропагандистская деятельность. Они знали и любили ораторское искусство, ценили слово, умели им пользоваться на митингах или под сводами Народного собрания. Отчасти именно благодаря умелому владению фразеологией и бескомпромиссности в борьбе против ревизии догматов марксизма тесняки во II Интернационале воспринимались, например Лениным, ближе всего стоящими к большевикам. Шлейф этой славы старалось поддерживать и использовать руководство Коминтерна, подыгрывая амбициям деятелей БКП. Однако на самом деле ни в 1920-1921, ни в 1922-1923 гг., включая, как увидим далее, так называемое Сентябрьское восстание, БКП к борьбе за провозглашенные революционные цели готова не была. "Дядо" (Д. Благоев), твердо заявивший в начале 1920-х годов, что революционного переворота БКП затевать не должна, своим авторитетом просто глушил все подобные поползновения среди членов своей партии. Кроме того, уроки кровавого подавления советской республики в Венгрии были еще свежи в памяти болгар.

 

168

 

 

В дни переворота ЦК БКП, считая, что речь идет о борьбе за власть между городской и сельской буржуазией и что, следовательно, классовых интересов пролетариата она не затрагивает, заявил и невмешательстве в события, о нейтралитете компартии в них.

 

Эта позиция была подтверждена 1—7 июля 1923 г. на сессии Партийного совета БКП - высшего уставного органа, собиравшегося раз в квартал или в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Разъяснению позиции БКП посвящал свои полосы печатный орган парии - газета "Работнически вестник". 2 июля в ней заявлялось, что правительство Стамболийского противопоставило себя массам и поэтому они не выступили 9 июня против переворота.

 

Признание правомерности нейтралистской тактики отразилось и на политике БКП по отношению к новому правительству. Послед нее, объявив себя временным - до проведения парламентских выборов - защитником конституционных свобод, постепенно укреплялось. Хотя люди, вставшие у государственного руля насильственным путем, внушали мало доверия, руководители БКП приняли ту реальность, какая была, тем более что карательные меры новых властей коммунистов пока не затрагивали. В частности, общинные советы, и которых преобладали представители компартии, роспуску не подлежали, если сохраняли нейтральное отношение к перевороту и проявляли лояльность к новой администрации; так, общинный совет в Самокове продолжал действовать до середины сентября 1923 г., сходным было положение в Ломе [21].

 

Показательно, что в органе ЦК БКП публиковались материалы с требованиями к властям установить "действительно парламентский режим, провести выборы в Народное собрание, восстановить конституционные свободы" [22], так что у некоторых современников складывалось впечатление, будто ЦК ориентируется скорее на демократические ценности, чем на классовую борьбу, как полагалось бы пролетарской партии, и развернутая ЦК кампания с требованием "правосудия, а не классовой мести" проходит под "фактически неклассовыми лозунгами" [23]. Своим пониманием ситуации ЦК БКП делился с некоторыми иностранными компартиями, направляя соответствующие материалы в их печатные органы, которые в свою очередь публиковали и распространяли их. Ни одна из коммунистических газет в Европе не оценила болгарские события как поражение БКП.

 

Определенное благодушие охватило и генерального секретаря Исполкома Коминтерна В. Коларова, 17 июня выехавшего из Москвы и нелегально переправленного на моторной лодке по Черному морю в Варну. Целью его командировки было получить на месте достоверную информацию о событиях и довести до членов ЦК БКП недоумение ИККИ по поводу позиции нейтралитета в якобы "начавшейся гражданской войне" и рекомендовать действовать совместно "даже со Стамболийским" (о его гибели в Москве еще не знали).

 

169

 

 

25 июня Коларов отправил из Варны первое письмо в ИККИ. Обращает на себя внимание удивительно спокойная и рассудительная общая тональность письма. Сообщая о личных впечатлениях, "дополненных варненскими товарищами", Коларов писал: в стране царит спокойствие, сопротивление новому правительству сломлено, оно - полный хозяин в стране и чувствует себя настолько уверенно, что не испытывает "нужды в исключительных мерах военного характера"; "политические свободы не ограничены, все партии, включительно и коммунистическая, имеют возможность созывать политические собрания, коалиционное право рабочих и служащих не затронуто, только для печати существует предварительная цензура, мотивированная требованиями международного положения страны" [24].

 

Этот мотив повторялся в другом месте письма: "Пока что временное правительство не объявляет войны коммунистам и все арестованные во время переворота коммунисты и рабочие выпускаются из тюрем; будет предано суду, вероятно, только незначительное число коммунистов". Позицию нейтралитета компартии Коларов объяснял стремлением ее ЦК предостеречь рабочих от выступлений, грозивших окончиться разгромом для партии, и таким образом сохранить революционную энергию для последующей борьбы.

 

Объясняющая тональность письма и явная расположенность его автора к пониманию линии поведения ЦК БКП находились в очевидном противоречии с позицией, формировавшейся в московском руководстве, особенно если учесть, что в своем письме Коларов предлагал товарищам по ИККИ подумать над рядом важных вопросов, а именно: во-первых, насколько БКП, вступив в вооруженную борьбу, могла бы "обеспечить поражение переворота", во-вторых, насколько международные условия позволили бы существовать рабоче-крестьянскому правительству, которое могло бы явиться результатом вооруженной акции коммунистов, не вызывая интервенции в Болгарию со стороны ее балканских соседей или великих держав; в-третьих, каковы "выгоды и убытки для революционного движения в стране" как в случае активного выступления партии, окончившегося поражением, так и в случае "пассивного наблюдения совершившегося переворота"? Думается, само формулирование таких вопросов в большой степени предопределяло ответы на них, причем скорее в пользу позиции нейтралитета.

 

Но в Коминтерне считали по-другому.

 

23 июня на заседании III расширенного пленума ИККИ с докладом "Переворот в Болгарии и компартия" выступил член ЦК РКП(б) и член ИККИ К.Б. Радек [25]. Утверждая, что Балканы являются перспективным очагом мировой революции, Радек упрекал БКП в том, что, не вмешавшись в гражданскую войну, она не использовала благоприятные возможности для вооруженного выступления; не должно быть никаких отговорок, утверждал он, "каждая массовая партия обязана рисковать и бороться даже под страхом

 

170

 

 

поражения. Даже если она будет разбита ... она покажет трудящимся массам, что является центром борьбы, вокруг которого они могут объединиться" [26].

 

Коминтерновцы в Москве считали, что, несмотря на досадный промах БКП, в Болгарии еще не все упущено, и в "Воззвании к болгарским рабочим и крестьянам" призывали их, фактически через голову ЦК БКП, подниматься на борьбу против правительства, совершившего белогвардейский переворот. Председатель ИККИ Г.Е. Зиновьев не только требовал на пленуме от БКП любой ценой вступить в борьбу, но и подходил к вопросу о "негативных уроках болгарского опыта" с позиции всего международного коммунистического движения, боясь повторения "болгарских ошибок" в других компартиях, так как и они, к его неудовольствию, не проявляли готовности бороться за власть:

 

"... необходимо изменить психологию наших партий, - говорил он, - пробудить в них волю к власти ... Мы должны попять, что историческое назначение нашего класса в том, чтобы завоевать политическую власть и взять судьбу мира в свои руки" [27].

 

Летом 1923 г. руководство Коминтерна жило ожиданиями крупных революционных событий в мире; считалось, что Германия находится накануне революции, что "общие предпосылки для социалистического переворота в Германии созрели". С точки зрения стратегии, выражавшейся в словах: "Наша политическая линия должна строиться в расчете на крупные мировые потрясения", - руководство Коминтерна, хмелея от своей "левизны", возлагало на Болгарию большие надежды. Игнорируя существенное изменение ситуации в Болгарии в июле 1923 г. по сравнению с днями самого государственного переворота, когда, возможно, и было бы как-то оправданно выступление коммунистов, ИККИ на протяжении всего июля и вплоть до середины августа продолжал требовать от БКП смены ее политического курса. Проводниками этого давления служили В.П. Милютин, большевик с большим послужным списком, и опытный "нелегальщик" А.Е. Абрамович-Четуев ("Альбрехт") - делегаты ИККИ, направленные еще в начале 1923 г. в Вену на работу в местное конспиративное бюро Коминтерна.

 

Ознакомившись с положением в ЦК БКП, где задавал тон его политический секретарь Христо Кабакчиев, Милютин 28 июля 1923 г. сообщал в Москву:

 

"В Болгарии с коммунистической партией дела у нас, по-видимому, очень плохи. ЦК партии упорствует на своей оппортунистической позиции ... члены ЦК держат курс на создание лишь парламентской оппозиции белогвардейскому правительству, фактически отказываясь от захвата власти. Вопрос о захвате власти игнорируется под разными предлогами" [28].

 

Вместе с тем он считал, что "время еще не упущено. Революционное движение в стране есть. Правительство крайне непрочно", а потому, по его мнению, "при таких условиях переворот и образование рабоче-крестьянского правительства возможны" (курсив мой. - Авт.)

 

171

 

 

Посланцам Коминтерна удалось добиться своего. "Альбрехт", выехавший "около 3 августа" из Вены в Софию, обнаружил, как он затем писал в отчете, что вопрос о власти являлся для ЦК БКП "не актуальным и не непосредственным", и решил опереться на оппозицию в компартии. Ее образованию способствовали июльские призывы Коминтерна к развязыванию в Болгарии гражданской войны: наибольшее воздействие они оказали на коммунистов - бывших военных, имевших боевой опыт (в том числе в сражениях за Советскую республику в Венгрии).

 

Другой опорой для "Альбрехта" стал Коларов, который, хотя и был убежден, что момент для вооруженного восстания уже упущен [29], как сотрудник Коминтерна, а тем более его генеральный секретарь должен был подчиниться партийной дисциплине. В напарники ему был взят Г. Димитров, несмотря на то что до этого он активно участвовал в выработке нейтралистской позиции ЦК БКП, в подготовке решений Партсовета 1-7 июля 1923 г. и не разделял взглядов формировавшейся оппозиции. К сожалению, в доступных на сегодняшний день документах не удалось обнаружить каких-либо сведений, объясняющих отказ Димитрова в августе 1923 г. от прежней позиции и переход к поддержке идеи вооруженного восстания.

 

Марксистская литература, посвященная жизни Г.М Димитрова, строилась но канонам героико-революционного жанра и лишь в какой-то мере может служить источником сведений о личностных свойствах этого человека, особенно что касается его формирования как коминтерновского деятеля Оставивший школу в 12-летнем возрасте и далее занимавшийся лишь самообразованием, молодой Димитров в 1902 г. становится членом БРСДП, а затем и членом ее ЦК, много внимания уделяет профсоюзной работе. В 1920 г. он впервые оказывается за пределами Балкан и попадает в почти повсеместно господствовавшую в то время атмосферу революционной эйфории, когда сложности социальной и политической жизни с их многими неизвестными кажутся решаемыми самыми простыми способами. Такая же обстановка и в Коминтерне в начале 1920-х годов. Видимо, хотя бы частично этим можно объяснить ряд левацких, скорее даже авантюрных шагов Димитрова в качестве члена Заграничного представительства БКП и председателя Президиума БКФ, как об этом свидетельствуют документы из недавно открытых российских архивов.

 

В 1924-1935 гг. Димитров работал в Исполкоме Коминтерна, его Президиуме и Секретариате В 1929 г. он стал руководителем Западноевропейского бюро ИККИ, располагавшегося в Берлине. Здесь в начале 1933 г. он был арестован пришедшими к власти нацистами, обвинившими его в соучастии в поджоге рейхстага. В ходе известного Лейпцигского процесса Димитров сумел доказать провокационный характер обвинения и выйти победителем в поединке с фашистским судом. В 1935 г. он был избран Генеральным секретарем Исполкома Коминтерна.

 

В определенной мере отпечаток "левизны" носила и деятельность Коларова в начале 1920-х годов, хотя его международный опыт был значительно больше и несколько иного плана, чем у Димитрова. Дипломированный юрист, обучавшийся в Женеве и вращавшийся там в среде революционных студентов, Коларов затем участвовал в нескольких конгрессах II Интернационала. Сложившийся

 

172

 

 

там стиль, заключавшийся в концентрации внимания на составлении революций, согласовании формулировок и т.п. и приводивший к преобладанию слов над делом, по-видимому, сильно отразился на работе Коларова в его ранний коминтерновский период. Ему импонировало делать доклады, представительствовать на съездах иностранных компартий, писать длинные тексты. Постигать отличие III Интернационала от II, овладевать практикой большевизма ему приходилось, в определенной степени ломая сложившиеся стереотипы поведения. Эмигрировав в конце 1922 г. в Советский Союз, Коларов вошел в руководящий состав Коминтерна, был членом ИККИ, его Президиума, Секретариата и нескольких комиссий, поддерживал связи с Крестинтерном, работал в Международном аграрном институте.

 

Быть может, некоторый свет на действия Коларова и Димитрова в ситуации затянувшегося кризиса в руководстве БКП проливают слова Коларова, заявившего в ходе дискуссии политэмигрантов в Москве в декабре 1925 г.: "Есть документы, которые будут опубликованы только после мировой революции, до тех пор их нельзя обнародовать" [30].

 

Но, возможно, самым сильным аргументом в пользу перемены политического курса послужила переданная руководителям болгарских коммунистов секретная информация о том, что Заграничное представительство БЗНС готовится к борьбе за возвращение Земледельческого союза к власти, и у него есть для этого срества, а также о том, что член ЗП К. Тодоров в июле обратился в советское полпредство в Вене с предложением "установить союз с коммунистами Болгарии" для совместной борьбы против правительства Цанкова [31]. В сочетании с известиями о заинтересованности в связях с Москвой обеих македонских организаций (и автономистов, и федералистов) и о том, что каждая из них направляет в Советскую Россию свою делегацию, а также с активно распространявшимися в балканской печати слухами о якобы готовившемся на осень 1923 г. восстании в Македонии и о наличии у этих организации вооруженных отрядов это означало, что вот-вот грянут важные события. При таком раскладе получалось, что активность в них будет принадлежать "земледельческим" и македонским организациям как готовым немедленно вступить в бой, БКП же останется в стороне. "Пирог власти", следовательно, будут делить без нее.

 

Учет этих обстоятельств, хотя и являвшихся во многом недостаточно явными, требовал от руководства БКП по-новому осознать свою ответственность перед судьбоносным для Болгарии грядущим. Серьезные аргументы приобретал вопрос о переоценке политики нейтралитета и отношения к рекомендациям посланцев Коминтерна, настаивавших на принятии Центральным комитетом компартии курса на вооруженное восстание и начале подготовки к нему. Подразумевалось, что коммунистам предстоит перехватить инициативу "земледельцев" и "македонцев", ушедших вперед в этом деле, а их самих взять себе в союзники..

 

173

 

 

В ходе состоявшихся в первой половине августа 1923 г. нескольких заседаний ЦК БКП сопротивление политического секретаря ЦК Кабакчиева, наиболее последовательно отстаивавшего прежнюю линию, было сломлено. Первыми документами, исходившими непосредственно от ЦК БКП, в которых нашли отражение изменения в тактике БКП, явились письма Кабакчиева в Москву и Вену от 17 августа. Переворот 9 июня оценивался им как поставивший перед массами вопрос о власти, главной задачей БКП называлась борьба до конца против правительства Цанкова, вплоть до создания рабоче-крестьянского правительства. Таким образом ЦК БКП заявлял о своей капитуляции.

 

Согласно болгарскому историку П. Боеву, резолюция об ориентации БКП на вооруженное восстание не являлась письменным документом и прежде, чем был сформулирован ее вариант, известный по официальному изданию "БКП в резолюции и решения .. ", он "прошел через разные перипетии". Боев отмечает также, что дата "судьбоносного заседания ЦК БКП", получившая в коминтерновской историографии статус рубежа в истории Болгарии, была придумана позже, указание на 5-7 августа впервые появилось лишь и конце 1927 г. в одном из докладов Димитрова [32]. В свою очередь М. Василева отмечает, что введение задним числом в литературу понятия "переломное заседание 5-7 августа", нигде письменно не подтвержденное, отвечало духу левосектантских настроений конца 1920-х годов" [33].

 

В целях выполнения новой задачи ЦК безоговорочно принимал политику единого фронта с БЗНС, с социалистической партией и с "другими организациями рабочих и мелкособственнических масс".

 

В Москве письмо Кабакчиева было получено только "около 1 сентября", после чего связь с ЦК БКП прервалась до начала октября. Подтверждением поворота в политике БКП служил доклад "Альбрехта" и сопроводительное письмо Милютина к нему, отправленные из Вены 5 сентября, причем в докладе "Альбрехта" уже фигурировало понятие курс на вооруженное восстание.

 

Готовить восстание болгарские коммунисты, не приученные к нелегальности, начали, не особенно скрываясь. В легальной коммунистической печати одна за другой стали появляться статьи за подписью Димитрова о политике единого фронта, в том числе о необходимости союза со свергнутыми "земледельцами" для борьбы за власть. Правительственные органы получали и другие сигналы о "лихорадочных приготовлениях коммунистов и дружбашей".

 

12 сентября правительство нанесло превентивный удар: по всей стране было арестовано свыше 2 тыс. коммунистов; клубы партии закрыты, издание газеты "Работнически вестник" остановлено. Среди арестованных оказались Хр. Кабакчиев, К. Янков (один из руководителей военной организации БКП) и многие другие.

 

14 сентября началось стихийное, как принято считать, вооруженное выступление крестьян в Южной Болгарии - в районе нынешнего города Татар-Пазарджик (до 1934 г. - Пазарджик), в окрестностях

 

174

 

 

которого располагалась вилла Стамболийского, где он был убит и обезглавлен. Движение повстанцев ширилось, охватив в последующие дни многие села Казанлыкской долины. Правда, несмотря на множество исследований истории вооруженного мятежа сентября 1923 г., каким это событие по существу являлось (в марксистской историографии оно пропагандистски стало называться Сентябрьским - первым в мире антифашистским - восстанием), до сих пор не установлено, как недовольство отторгнутых от власти "земледельцев" доросло до вооруженного выступления, какие организационно-технические меры для этого предпринимались и насколько оно в действительности было стихийным, как это следует из употребляющейся вплоть до нашего времени трактовки, родившейся II коминтерновской политической лаборатории. В современной болгарской научной литературе иного, чем беглая констатация: "Основная движущая сила восстания - недовольное новой властью крестьянство, оставшееся без руководителей, было использовано коммунистами в собственных целях" [34], встречать не приходилось.

 

15 сентября, собравшись примерно половиной своего состава, ЦК БКП обсудил сложившуюся ситуацию. В отсутствие Коларова организационный секретарь ЦК Т. Луканов, не уверенный ни в необходимости, ни в успехе восстания, предложил ограничиться отправкой курьеров на места для "проверки положения". В один из последующих дней Коларов и Димитров внесли предложение возглавить восстание, начав его 22 сентября. "18-го, - позже утверждал Коларов, - это становится решением. Т. Луканов протестует, собираемся вдевятером и вопрос о восстании решаем большинством голосов" [35].

 

Пока в Софии звучала разноголосица мнений, вооруженное выступление в ночь с 19 на 20 сентября началось в центре страны - и Стара-Загорском округе. Здесь разыгрались настоящие сражения между повстанцами и армейскими частями, бои велись в окрестностях Казанлыка, атакованного восставшими с трех сторон, и Пловдива, где в результате оказалась перерезанной железнодорожная линия между Пловдивом и Софией.

 

21 сентября Коларов и Димитров, изменив внешность, а также руководитель Врачанского окружкома БКП Г. Генов, обладавший военным опытом, отправились на автомобиле на северо-запад, во Врачанский округ, определенный как центральный повстанческий.

 

Наибольших успехов повстанцам удалось добиться в боях за город Фердинанд, который неоднократно переходил из рук в руки. В течение нескольких дней здесь действовал революционный комитет. Такие комитеты, составленные в основном из членов БКП и ЬЗНС, создавались и в других местах. Они заботились об установлении "революционного порядка на освобожденной территории", объявляли мобилизацию коммунистов, "земледельцев" и сочувствующих в возрасте старше 20 лет, а кое-где и с 18 до 50 лет в боевые отряды.

 

175

 

 

Населению предлагалось также сдавать оружие, коней, повозки. Некоторые приказы о мобилизации, как, например, фердинандской комендатуры, заканчивались словами; "Любая задержка с выполнением приказа является предательством революции, за что будете отвечать перед революционным судом".

 

Вооруженные выступления, которые в ряде случаев носили ожесточенный характер, и в ходе которых повстанцы проявляли самоотверженность и героизм, произошли во многих местах Болгарии. Но силы были не равны, а поражение - неминуемо. К тому же городское население, в том числе рабочие, не поддержало восстание.

 

26 сентября часть повстанцев, избежавших окружения и уничтожения, - и среди них Коларов, Димитров, Генов, - потянулась к болгаро-югославской границе. 27 сентября они оказались в Югославии.

 

Таким образом, вспыхнувшее в Болгарии, в основном крестьянское, восстание, которое решила возглавить компартия, закончилось быстро наступившим поражением. Потери повстанцев, по некоторым оценкам, составили до 10 тыс. человек, правительственных сил - около 600 [36].

 

Расправа с участниками восстания и с теми, кто просто сочувствовал ему, была жесткой. Считается, что основная часть репрессий, вплоть до убийств без суда и приговора, осуществлялась после прекращения боевых действий.

 

26 сентября, т.е. когда восстание в Болгарии было в основном уже подавлено, в Москве собралась "болгарская комиссия", образованная Политбюро ЦК РКП(б) несколько ранее. Комиссия намеревалась установить связь с Болгарией по Черному морю, чтобы затем отправить приготовленное еще в прошлом году в Севастополе для болгар оружие, а также мобилизовать около 120 болгарских коммунистов, находившихся и Советской России и, вооружив их, направить в Болгарию. 2 октября комиссия все еще занимались подготовительной работой, и только 4 октября последовал отбой.

 

Коминтерн не был обескуражен провалом: Зиновьев на всех форумах ноября 1923-февраля 1924 г., где в той или иной мере обсуждались причины неудачного выступления болгарских коммунистов, давал оптимистическую характеристику событиям в Болгарии, как и попыткам революционных выступлений в Германии и Польше, хотя и там они окончились поражением. Оторванный от жизни идеализм председателя ИККП был поддержан XIII конференцией РКП(П) в январе 1924 г.: на ней общая ориентация для компартий Коминтерна закладывалась как "левая", т.е. как продолжение курса на революцию; события 1923 г. в Болгарии, Польше, Германии еще оценивались как "все-таки начало новой волны международной революции". Боевое направление, заданное в Москве, определяло и линию поведения БКП.

 

Тогда-то и начал тиражироваться идеологизированный постулат: стоя перед выбором - возглавить уже начавшееся выступление

 

176

 

 

масс с риском для компартии потерпеть поражение, но сохранить политическое лицо или быть разгромленной без попытки вступить и бой и потерять таким образом доверие трудящихся, - партия выбрала революционный путь.

 

Отсюда следовало другое утверждение, активно пропагандировавшееся в последующие годы: в поражении восстания заключено зерно будущей победы, и новое вооруженное восстание не за горами. Именно эти идеи составили основу "Открытого письма к болгарским рабочим и крестьянам", написанного бежавшими из Болгарии Коларовым и Димитровым, чем они делали заявку на признание себя новыми вождями Болгарской компартии, хотя и обосновавшимися за границей. Письмо было опубликовано в новом - венском - издании газеты "Работнически вестник" 27 октября 1923 г. В Вене же Коларов и Димитров образовали Заграничный комитет БКП.

 

Уже первые его шаги вызвали сопротивление с трудом собиравшегося с силами внутреннего ЦК БКП во главе с продолжавшим находиться в тюрьме Кабакчиевым. Отстаивая свое право на верховенство, внутренний ЦК потребовал, чтобы эмигрантский комитет снимался главным образом положением и делами эмигрантов, чтобы партийная газета издавалась в Болгарии, а не за границей и чтобы самовольно созданный заграничный орган выступал перед ИККИ не как руководство БКП, а лишь как ее представительство.

 

При этом очевидно, что вопрос заключался не только в борьбе самолюбий, но и в неодинаковом подходе сторон к оценке положения в Болгарии, а отсюда и к тактике БКП. В частности, внутренний ЦК БКП отверг левацкие рекомендации Заграничного комитета бойкотировать назначенные правительством Цанкова на 18 ноября 1923 г. выборы в Народное собрание, решив пойти на составление совместно с "земледельцами" избирательной платформы, главным пунктом которой было устранение кабинета Цанкова как незаконного. В результате сохранившиеся кадры коммунистов и левой части "земледельцев" получили на выборах около 300 тыс. голосов, что обеспечило кандидатам этого блока, правда по преимуществу "земледельцам", почти 40 мест в парламенте. Это не помешало Демократическому сговору одержать важную для него избирательную победу и окончательно легитимизировать тем самым установленный режим.

 

Однако и внутренний ЦК БКП не собирался заниматься только легальной работой. Его члены, заняв непримиримую позицию к части "правых" в коммунистической среде, которые стали настаивать на предпочтительности легальных, парламентских методов деятельности, выступил также в пользу нового восстания, считая его единственно верным средством для захвата власти. Курс на нелегальщину и новое вооруженное восстание получил таким образом освящение со стороны обоих центральных коммунистических органов - как действовавшего внутри страны, так и эмигрантского.

 

177

 

 

Объявленная готовность руководства БКП вступить в бой с "фашистским" правительством Цанкова наряду с "левацкими" установками Коминтерна предопределили исход разбирательства болгарского вопроса на заседаниях Президиума ИККИ, проходивших в Москве 29 января - 14 февраля 1924 г. Основной на них стала проработка политических, технических, организационных, финансовых и других возможностей осуществления плана нового вооруженного восстания.

 

Политическая резолюция ИККИ по болгарскому вопросу от 14 февраля 1924 г. [37] явилась важным документом, ориентировавшим БКП на развязывание гражданской войны в стране. Конкретного срока восстания в ней не указывалось, но все рекомендации исходили из установки о его неизбежности.

 

В качестве политических союзников БКП были названы БЗНС и ВМРО автономистов. О последней следует сказать, что если отторжение ненавистных автономистам "земледельцев" от власти укрепило положение ВМРО (руководители ее имели личные контакты с рядом членов нового кабинета и даже, как отмечали современники, играли определенную роль в формировании управленческого аппарата Цанкова, полиции, в частности), то в отношении активизации внешней политики Болгарии в македонском вопросе, на что, собственно, рассчитывали лидеры ВМРО, поддерживая переворот, ждать оказалось нечего: Цанков оставался таким же заложником межгосударственной балканской ситуации, как и его предшественник, из чего следовало, что даже для четнической деятельности и выдвижения лозунгов в пользу автономной, но принадлежащей Болгарии Македонии возможностей не появляется.

 

Неудовлетворенность руководства автономистов официальной линией кабинета Цанкова, которой в сущности вынуждены были держаться после окончания мировой войны все болгарские правительства, создавала почву для различных маневров Т. Александрова и А. Протогерова, в том числе совершенно неожиданных для руководства Болгарии. Так, спустя всего несколько недель после переворота 9 июня 1923 г. Александров отправил уполномоченную им делегацию во главе с Д. Влаховым в 45-дневную поездку (июнь-август 1923 г.) в СССР.

 

В Москве делегация имела встречи с начальником Иностранного отдела ОГПУ М.А. Трилиссером, с наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным, а также с крупными большевистскими деятелями К.Б. Радеком и Х.Г. Раковским. Базой для сближения интересов сторон становилась провозглашенная БКФ и поддержанная Коминтерном идея автономии Македонии в составе равноправных республик Балканской федерации: понимая неосуществимость автономии Македонии в государственных границах Болгарии, Т. Александров проявил интерес к идее автономии Македонии в рамках Балканской федерации. Советской или какой другой - этот вопрос представлялся

 

178

 

 

ему тактическим, вопросом торга и согласований, пока одна из сторон не переиграет другую.

 

В конце декабря 1923 г. переговоры возобновились по инициативе лидера автономистов, направившего в Москву от имени ЦК ВМРО Проект соглашения между ВМРО и Российской советской республикой, в котором содержалось такое определение цели ВМРО:

 

"Объединение Македонии, расколотой между Болгарией, Сербией и Грецией... в одну политическую единицу, которая впоследствии станет равноправным членом Балканской федерации или, по крайней мере, на первом этапе Югославянской федерации".

 

Далее ЦК ВМРО выражал готовность

 

"работать совместно с другими революционными организациями на Балканах в пользу федерирования балканских государств в их этнических границах" [38].

 

Анализ этого и других пунктов предлагавшегося соглашения позволяет сделать вывод, что Александров планировал заключить с Российской советской республикой не более чем рамочное соглашение, не беря на себя никаких обязательств в отношении союзника. При этом он не преминул просить о возможной материальной, дипломатической и моральной поддержке со стороны большевиков.

 

В Москве тем не менее проявили заинтересованность в продолжении переговоров.

 

Так к началу 1924 г. выяснилось, что каждая из "предназначенных" БКП союзнических организаций, в той или иной степени испытывавшая неудовлетворенность политикой режима Цанкова, была готова предпринять для его устранения те или иные действия, вплоть до восстания. Неясным оставалось, кто будет в этом деле первым. И кто извлечет в результате максимальную пользу: ведь конечная цель возможного восстания и свержения правительства Цанкова для каждого предполагаемого участника союза представала совершенно разной. К тому же за спиной каждого из них стояли государства-антагонисты: коммунисты уповали на СССР, ЗП БЗНС - на Югославию, автономисты Т. Александрова оставались связанными с болгарскими правящими кругами.

 

 

3. Подготовка "левого" контрпереворота

 

Июньские события 1923 г. привели БЗНС в состояние глубокой дезорганизации. Его руководящие кадры были в значительной степени истреблены или эмигрировали, часть оставалась в тюрьмах. После разгрома сентябрьского мятежа БЗНС раскололся: с одной стороны, появились группировки явно правого толка, с другой - начало формироваться левое течение, проявлявшее осторожное желание сотрудничать с коммунистами. Новое руководство БЗНС не хотело делать никаких резких движений. Не хотело оно поддерживать и Заграничное представительство Земледельческого союза, образованное

 

179

 

 

Р. Даскаловым, Ал. Оббовым и К. Тодоровым в Праге с целью добиваться возвращения БЗНС к власти: правительства Югославии и Чехословакии, особенно первой, не только приняли к себе основную массу "земледельческой" эмиграции, но и сочувственно отнеслись к реваншистским планам ее руководства. Правящие круги Югославии были настолько озабочены воцарением Цанкова и К° в Болгарии, удельным весом военных в руководстве страной и возвращением к политической жизни деятелей "старых" - в известной степени враждебных Сербии - партий, что готовы были, заверяя в бескорыстии, сделать из Югославии плацдарм для вооруженной борьбы болгарских эмигрантов с режимом Цанкова.

 

Убийство 26 августа 1923 г. Р. Даскалова не охладило стремления его сподвижников Ал. Оббова и К. Тодорова добиваться поставленной цели и поиска союзника для этого. В начале октября 1923 г. в местечке Лапово состоялась их первая встреча с только что нелегально пересекшими болгаро-югославскую границу Коларовым и Димитровым, на которой обсуждались планы совместной вооруженной борьбы "земледельцев" и коммунистов. Согласно некоторым данным на встрече поднимались вопросы о создании из представителей БЗНС и БКП эмигрантского правительства и Революционного заграничного комитета [39]. Был затронут и неординарный вопрос об использовании югославской военной помощи, якобы возможной без принятия каких-либо обязательств в пользу Югославии со стороны болгарской политэмиграции, заявлявшей о понимании опасности стать инструментом для достижения чужих целей. Повод для выступления эмиграции связывался с очередным возможным осложнением взаимоотношений между Болгарией и Югославией, хотя такое развитие событий могло повлечь за собою вторжение вооруженных сил Югославии на болгарскую территорию.

 

Встреча в Лапово носила характер пробной, зондирующей относительно намерений и конечных планов потенциальных союзников - БКП и БЗНС, что было сколь важно для каждого из них, столь и ненадежно, если учесть их недавнюю политическую вражду. Для коммунистов целью являлось, исходя из коминтерновских рекомендаций, установление рабоче-крестьянского правительства; для ЗП БЗНС, для Оббова, в частности, результатом должно было стать восстановление самостоятельного правления БЗНС, о чем, правда, вначале открыто не говорилось.

 

В ноябре к сотрудничеству активно подключился К. Тодоров - человек энергичный и несколько склонный к авантюрным поступкам. До переворота он являлся посланником Болгарии в Белграде, где сумел обзавестись большими связями. 7 ноября 1923 г. в Вене произошла его встреча с Димитровым, о результатах которой Димитров писал Коларову в Москву: Тодоров заявил о решимости "предпринять вооруженную акцию по свержению правительства Цанкова в марте будущего года, использовав для этого и болгарских эмигрантов

 

180

 

 

в Югославии", и уверял, что югославской интервенции в Болгарию не будет, но что "сербы согласны, чтобы Сербия стала базой сооруженной акции" и что "они предоставляют 30 тыс. винтовок, 200 пулеметов, 30 орудий и 2-3 самолета"; для закупки оружия Топоров предполагал "сделать заем у русских, за который потом, после победы и прихода к власти расплатится новое болгарское правительство". Изложив тезисы Тодорова и не скрывая положительного отношения к его предложению, Димитров просил Коларова провести и Москве соответствующий зондаж [40].

 

В Москве, однако, потребовали, чтобы раньше, чем предоставить запрошенную материальную помощь, вопросы совместных действий были обсуждены на переговорах четырех сторон: представителей обоих эмигрантских центров БКП и БЗНС и обоих их внутренних центров. Это являлось тем более необходимым, что члены внутреннего центра БЗНС, с трудом оправлявшиеся от репрессий мосле июньских событий 1923 г., исповедовали главным образом легальные методы борьбы против правительства Цанкова, так что даже сентябрьское вооруженное выступление - крестьянское в основном по составу участников - официальным руководством БЗНС поддержано не было.

 

"Внутренних" деятелей завлечь в Москву не удалось, но эмигрантские представители (К. Тодоров и Ст. Цанов от БЗНС и Г. Димитров и В. Коларов от БКП) 20 февраля 1924 г. все-таки провели в Москве встречу, где подписали соглашение о подготовке нового сооруженного восстания, поводом к началу которого полагали возможные военные осложнения между Болгарией и Югославией, хотя бы и чреватые югославской интервенцией в Болгарию [41]. Парировать опасность иностранного вмешательства участники встречи думали "действительным и широким участием народа в восстании", а также тем, что руководство им будет осуществляться со стороны "обеих революционных организаций". Характер будущего правительства, как рабоче-крестьянского или какого-либо другого, в соглашении не фиксировался, но в ходе переговоров затрагивался вопрос о распределении министерских постов между БКП и БЗНС. Важным моментом соглашения являлось упоминание о возможности восстания в очень близкое время [42].

 

Почему именно на весну 1924 г. намечали свое выступление заграничные центры БЗНС и БКП? Этот план базировался прежде всего на учете напряженного состояния болгаро-югославских отношений - в течение полугода после прихода к власти правительства Цанкова они пережили три кризисных обострения, сопровождавшихся концентрацией югославских войск на болгарской границе и угрозой их вторжения. Югославия открыто выражала возмущение продолжением деятельности в Болгарии формально нелегальной ВМРО автономистов, вольготно обосновавшейся в болгарском Пиринском крае, где она чувствовала себя хозяином положения вплоть

 

181

 

 

до того, что ее структуры фактически подменяли государственные. Отсюда македонские четники совершали набеги на югославскую территорию, где опирались на разветвленную сеть околийских и окружных комитетов автономистской организации, ее вооруженную милицию и вооруженные отряды местных подпольщиков [43]. В декабре 1923 г. министр иностранных дел Югославии М. Нинчич в очередном представлении своему болгарскому коллеге указывал на необходимость убрать "разбойников, вторгающихся на югославскую территорию с целью грабить и убивать население" и затем безнаказанно укрывающихся в Болгарии [44].

 

Если настороженность Белграда в отношении Софии являлась своего рода постоянно действующим фактором, то в январе 1924 г., когда было заключено итало-югославское соглашение по вопросу о Фиуме, возникли дополнительные благоприятные условия для активных действий Югославии против соседки: соглашение о Фиуме как бы закрывало для Югославии ее западный "фронт" и давало тем самым ей возможность сосредоточиться на восточном - на разрешении больного для нее вопроса о ВМРО. И действительно, как прознали, пользуясь своими связями с югославскими властями, деятели ЗП БЗНС, на середину марта 1924 г. Югославия планировала против Болгарии некие меры военного характера.

 

Именно с этим временем стал связывать свое выступление А. Оббов, делая при этом ставку, по всей видимости, на действия собственными силами - без коммунистов. Не слишком удовлетворенный условиями соглашения, подписанного 20 февраля 1924 г. в Москве, к тому же не получив от последней запрошенного финансового вливания, он вскоре прекратил связи с Загранкомитетом БКП. Свои действия Оббов теперь стал связывать с отдельной от коммунистов акцией, полагая начать ее в случае болгаро-югославского конфликта "спонтанным восстанием в северо-западном пограничном районе", откуда оно, по его предположению, распространится на соседние области; предусматривалось нанесение удара по Софии; вооружить население предполагалось оружием, перенесенным из Югославии во время самой акции [45].

 

На ухудшение болгаро-югославских отношений в это время рассчитывали и болгарские коммунисты. Очередная волна слухов о предстоящем весной 1924 г. восстании в Македонии, подготовленном якобы ВМРО, подпитывала и их представления о возможном скором вооруженном выступлении.

 

3 марта руководимый Димитровым Президиум Балканской коммунистической федерации, которая объединяла компартии Болгарии, Югославии, Румынии и Греции и располагалась в Вене, предложил ЦК БКП "в случае восстания или же попытки восстания в Македонии, которое сопровождалось бы военной интервенцией и оккупацией части Болгарии со стороны Югославии", поднять трудящиеся массы на восстание против режима Цанкова в целях образования

 

182

 

 

рабоче-крестьянского правительства, освобождения страны от оккупации и восстановления мирных отношений с соседними государствами [46]. В заседании Президиума БКФ, принявшего это постановление, участвовал представитель Коминтерна В.П. Милютин.

 

Но далеко идущие планы и тех, и других, и третьих оказались сорванными. Бряцание оружием на Балканах вызвало волнение в европейских общественных кругах, политики стали спешно принимать меры. В ответ на ультимативное требование Белграда к Софии положить конец набегам ВМРО, сопровождавшееся угрозой вторжения на территорию Болгарии, правительство Цанкова провело 3 марта 1924 г. ряд арестов автономистов. Югославские власти свою очередь занялись перемещением болгарских эмигрантов в глубь страны, подальше от приграничной зоны. Таким образом, деятельность автономистской организации была частично парализована. 4 марта Милютин сообщал в Москву: автономисты "намеченное ими выступление на апрель месяц отложили" [47].

 

В урегулировании конфликта особую заинтересованность проявила дипломатия Великобритании [48]. Об этом не преминул доложить Милютин в очередном послании в ИККИ от 13 марта: "...большое участие принимает... Англия. Под ее давлением югославское правительство воздержалось от немедленного вторжения" [49].

 

Появление ряда новых факторов международной обстановки, к частности недавнее признание Советского Союза Великобританией, продемонстрировавшей свою незаинтересованность в разжигании военного конфликта на Балканах, заставляло и СССР действовать осторожнее.

 

13 марта Политбюро ЦК РКП(б), корректируя постановление Президиума ИККИ по болгарскому вопросу от 14 февраля 1924 г., приняло решение, которым, с одной стороны, подтверждало вероятность революционного обострения кризиса в Болгарии и связанные с этим революционные перспективы, а с другой — делало предупреждение - новый момент! - о том, что болгарское революционное движение должно рассчитывать исключительно на внутренние силы - на болгарских рабочих и крестьян, но никак не на СССР, который - "ввиду общего положения вещей" - вооруженной силой или даже военной демонстрацией в ближайшее время помочь не мог бы. Вместе с тем в постановлении указывалось, что подготовка восстания должна быть продолжена, в том числе по ведомству И.С. Уншлихта (начальник снабжения РККА, член РВС СССР), а смета Коминтерна увеличена на соответствующие суммы [50].

 

При принятии этого постановления учитывался целый ряд других - некоминтерновских - факторов, в том числе низкая боеспособность Красной армии в то время. Тем не менее важно подчеркнуть, что постановление ПБ ЦК РКП(б) от 13 марта 1924 г. содержало новый и весьма существенный момент - известное отграничение руководства РКП(б) от политики БКП.

 

183

 

 

Срыв повстанческих намерений, намеченных на весну 1924 г., вызвал огромное разочарование. Христо Оббов (брат Александра), действовавший в Югославии, сообщая в ЗП БЗНС о вынужденной отмене всех указаний "земледельческой" эмиграции, писал:

 

"Пашич против нашей акции. Приготовления, которые я довел до решительной фазы, вчера приказал отменить, и сегодня это сделано. Подозреваю, что нас здесь держали лишь как пугало для Цанкова, потому что как только он дал заверения, что пригрозит македонцам и произведет их аресты, нас стали считать лишними" [51].

 

Однако невозможность начать вооруженное восстание весной 1924 г. не означала, что заинтересованные стороны отказались от своих планов. Это в полной мере ощущало правительство Цанкова, приступившее к превентивным мерам. Еще в январе Народное собрание приняло закон о защите государства, которым в общей форме запрещались все общественные, экономические и политические организации, прибегающие для достижения своих целей к преступным действиям, вооруженным и террористическим актам и насилию. На его основе 4 апреля 1924 г. Кассационный суд произвел адресно запрещение БКП, комсомола, синдикального союза, рабочей кооперации "Освобождение" с конфискацией имущества распускаемых организаций. С этого времени БКП официально стала нелегальной. Но продолжала ориентироваться на восстание.

 

Ее заграничный центр, полагая, что постановление ПБ ЦК РКП(б) от 13 марта вряд ли может серьезно отразиться на проводимом компартией курсе, рекомендовал внутреннему ЦК БКП сосредоточиться на подготовке восстания. Такую же позицию заняла Балканская коммунистическая федерация, в которой доминировали представители БКП. Не без давления этого органа прошедшая нелегально в мае 1924 г. партконференция БКП (так называемая Витошская) приняла документы в духе постановления Президиума ИККИ от 14 февраля, фактически проигнорировав предупреждения ПБ ЦК РКП(б) от 13 марта. Таким образом, идея восстания как цель и задача болгарскими коммунистами была подтверждена.

 

Витошская конференция избрала новый состав ЦК БКП в основном из деятелей, имевших склонность к "левизне". Не вдаваясь в глубокий анализ ситуации в стране, они решили, что наиболее благоприятным для восстания временем станет осень 1924 г. В число главных выдвинулся вопрос о военно-технической подготовке акции, по поводу чего началась оживленная переписка и движение людей по линии София-Вена-Москва. Из СССР в Болгарию стали направляться специальные уполномоченные, притом не только по линии Коминтерна, но также из ОГПУ и его Иностранного отдела, из военной разведки. Их задачей было создание сети НВО (нелегальных вооруженных организаций), снабжение их оружием и обучение людей пользоваться им. Один из таких уполномоченных, "Борис", писал уехавшему в Москву на V конгресс Коминтерна Димитрову:

 

184

 

 

"Нажимайте там на всех. Промедление времени - смерти подобно. Надо решить вопрос, что мы намерены делать осенью: да или нет. Если да, то нужно сформировать и центр единого управления подготовкой событий и приступить к работе по македонцам, врангелитам и транспорту материальных средств" [52].

 

Из сохранившейся переписки следует, что Москва не выполняла всех взятых на себя обязательств по соучастию в военно-технической подготовке восстания. Стремясь добиться своего, и ЦК БКП, и засылавшиеся в Болгарию советские "делегаты" и "уполномоченные" преувеличивали в своих донесениях степень созревания якобы "революционного кризиса" и готовности к вооруженному выступлению как коммунистов, так и их возможных союзников. В частности, тот же "Борис" уверял, что "большая часть населения только насилием удерживается от открытого вооруженного выступления против правительства" [53]. Но это далеко не соответствовало истинному положению.

 

Внутренняя борьба в РКП(б) после смерти Ленина, подогретая письмом-завещанием вождя, напряжение весенне-летних месяцев 1924 г. в связи с проведением XIV конференции РКП(б), а затем и XIV съезда партии, по-видимому, не позволили Москве серьезно заняться проблемами БКП. Инициированное Коларовым новое обсуждение болгарского вопроса на заседании ПБ ЦК РКП(б) завершилось постановлением от 19 июня 1924 г., которым ПБ полностью подтвердило свое предыдущее решение от 13 марта, включая пункт о поручении Уншлихту провести подготовительную работу ("10 тысяч винтовок и т.д."). Иными словами, летом 1924 г. двойственность и противоречивость позиции большевистской Москвы в отношении болгарского восстания преодолена не была. Московские политики, вынужденные считаться с факторами экономической и политической стабилизации в общеевропейском масштабе, но не желавшие и не готовые отказаться от ультрареволюционных идей и планов, выстраивали в отношениях с БКП сложную политическую линию, очевидно, рассчитывая на использование в зависимости от обстоятельств того или другого элемента заложенного в ней дуализма.

 

Двойственность, а отсюда нечеткость позиции СССР чрезвычайно раздражала руководителей болгарских коммунистов: они требовали действий. Коларов спустя два года скажет:

 

"Пройдя через огонь, мы стали смелыми до безрассудства. Бомба, яд, расстрел - вот наша новая психология, это ли левизна? Это - требование революции" [54].

 

На форсирование событий их настраивал и боевой революционный тон, заданный V конгрессу Коминтерна [55] Зиновьевым и Бухариным. На последовавшей за конгрессом VII конференции ВКФ Димитров в официальных выступлениях заверял, что Балканы не только находятся в "революционном положении", но что революционный кризис там обостряется до крайних пределов и что Болгария стоит непосредственно перед новой гражданской войной [56]. В ответ

 

185

 

 

на требование Димитрова выработать "точные революционные директивы", в которых, но его мнению, БКП "остро нуждается", конференция уполномочила Коларова и Димитрова обратиться в ПБ ЦК РКП(б) в целях продвижения вопроса о восстании в Болгарии.

 

Добиваясь "момента истины" и ссылаясь на эти полномочия, Коларов и Димитров обратились 21 июля к московскому руководству с меморандумом. Их исходная позиция состояла в признании неминуемости нового восстания в Болгарии; о восстании ближайшей осенью, уверяли они, все говорят открыто и готовятся к нему, а правительство Цанкова фактически имеет против себя буквально всю нацию. Авторы меморандума указывали, что в этих условиях считают невозможным для БКП ни уклониться от приближающегося боя, ни остаться пассивными. "И Коминтерн, - утверждали они, - не может предоставить решение судеб болгарской революции фаталистическому развитию событий".

 

Далее Коларов и Димитров в благоприятном для своей позиции свете сообщали, на какие военные силы опирается в настоящее время правительство Цанкова и в каком направлении должна вести военную работу БКП. В заключение они обращались к ПБ ЦК РКП(б) с весьма категорично выраженной просьбой "дать твердую директиву всем органам, как партийным, так и советским, в частности Комиссии под председательством т. Ч[ичерина], объединяющей деятельность всех этих органов в деле помощи болгарской революции, держать курс на болгарское восстание со всеми вытекающими отсюда политическими и военно-техническими последствиями. Неопределенности, которая наблюдалась до сих пор в работе соответствующих органов, должен быть положен конец". Указывались и конкретные направления, по которым должна вестись подготовительная работа [57].

 

Ответ болгарские руководители получили быстро и совсем не такой, какого ожидали. Для обсуждения болгарского документа ПБ ЦК РКП(б) создало комиссию в составе М.В. Фрунзе, Ф.Э. Дзержинского и Л.Д. Троцкого, т.е. лиц высокого партийного и государственного уровня, считавшихся квалифицированными военными руководителями. 29 июля 1924 г. по их предложению ПБ приняло резолюцию, в первом и главном пункте которой говорилось:

 

"Признать, что до укрепления партии на железных дорогах, на почте и телеграфе, в армии и в деревне партия не может ставить себе вооруженного восстания в качестве неотложной практической задачи текущей осенью".

 

Далее, правда, резкость первых фраз смягчалась, выражалась надежда, что ситуация может и измениться к лучшему, т.е. надо понимать - в пользу восстания. Несмотря на туманность формулировки, революционная перспектива таким образом не снималась. Наоборот, как бы вразрез с вышесказанным перед БКП ставилась задача усиленной и всесторонней политической, организационной

 

186

 

 

и технической подготовки вооруженного восстания и захвата власти рабоче-крестьянским блоком под руководством компартии. Рекомендовалось "оттянуть" восстание примерно до весны следующего года [58].

 

Таким образом, в новом постановлении ПБ ЦК РКП(б) отмеченный дуализм сохранялся. Но вместе с тем и четко ставился вопрос о практической неготовности БКП к восстанию и отмене планов поднять его ближайшей осенью Повстанческий мираж не исчезал, но передвигался по координате времени на весну следующего года.

 

Казалось, вождям болгарской революции вольно или невольно предоставлялся шанс еще раз все тщательно продумать и просчитать. В своем заявлении от того же 29 июля по поводу полученного постановления ПБ ЦК РКП они подтвердили, что БКП имеет ясное представление о тяжелых последствиях в случае нового поражения вооруженного восстания и поэтому "авантюры не сделает и без достаточной и всесторонней подготовки призыва массам к восстанию не отправит". Но при этом они не преминули упомянуть, что в резолюции ПБ признается быстрое назревание кризиса в Болгарии, что, но их мнению, допускает "возможность в течение развивающихся событий принять новое решение" [59]. Так что возможность остановиться и отменить мало чем обеспеченный курс на вооруженное восстание при фактическом отказе СССР от всеобъемлющей помощи оказалась проигнорированной Коларовым и Димитровым, что, очевидно, соответствовало их тогдашним левацко-авантюрным умонастроениям.

 

Не оставили своих замыслов и "земледельцы". Внутри страны в развитие идей соглашения от 20 февраля 1924 г. начали действовать лидеры формировавшейся левицы БЗНС П. Петков и Д. Грынчаров. После Витошской конференции БКП был создан Акционный комитет единого фронта, в центральное руководство которого пошли Ст. Димитров и К. Янков от ЦК БКП и Д. Грынчаров и Н. Петрини от левицы БЗНС. В провинции возникали местные акционные комитеты.

 

В июне 1924 г. Акционный комитет принял совместную программу борьбы. Кратко смысл ее сводился к двум главным тезисам:

 

1) "путем вооруженного восстания вырвать власть из рук капитала";

2) "решительное столкновение быстро приближается".

 

Иными словами, и здесь не обошлось без "левых" умонастроений и формулировок.

 

Важно отметить, что принятие такой программы означало, что левица БЗНС оставляла линию, которой следовала до тех пор, ; именно линию на использование только легальных методов борьбы, и теперь выражала готовность перейти к нелегальной деятельности, к созданию организационно-технического аппарата для подготовки восстания, т.е. также принимала курс на вооруженное восстание для свержения правительства Цанкова. Но в отличие от

 

187

 

 

конечной цели коммунистов (рабоче-крестьянское правительство) левица БЗНС, а учитывая ее интересы, и общий Акционный комитет конечной целью восстания называли демократическое крестьянско-рабочее правительство [60].

 

Такая перестановка содержательных частей, определявших суть будущего правительства, совершенно по-новому высвечивала характер самого единого фронта: из него по существу уходила "руководящая роль коммунистов".

 

Эта важная деталь еще более четко проступала в Программе крестьянско-рабочего правительства, принятой во второй половине июня 1924 г. С ее разъяснениями Д. Грынчаров выступил 4 июля на митинге в Софии. В период с 29 июля по 24 августа она была опубликована в ряде материалов легально выходившей "земледельческой" газеты "Оранжево знаме".

 

Из этих программных документов следовало, что левица БЗНС отвергала саму возможность через крестьянско-рабочее правительство установить диктатуру пролетариата и продолжала отстаивать тезис о том, что в мелкокрестьянской стране, какой являлась Болгария, не может быть коммунистической власти. Будущее правительство левица считала демократическим в рамках либеральной традиции и надеялась, что такая идея близка всему БЗНС. Главенствующим для нее принципом оставалась руководящая роль БЗНС в будущем правительстве [61].

 

Поэтому и в формировавшемся блоке труда левица считала себя определяющей, руководящей силой. Подчеркивая, что освобождение народа - дело самого народа, и что БЗНС является истинно народной и к тому же легальной партией (в отличие от запрещенных по ЗЗД рабочих организаций - БКП, Партии труда и прокоммунистических профсоюзов), левица считала, что именно БЗНС должен стать для всех трудящихся объединяющим звеном при создании единого трудового фронта.

 

Компартии ничего не оставалось, как принять эти условия в расчете, вероятно, на то, что, когда начнутся решительные действия, она сумеет перехватить инициативу.

 

Впрочем особым выбором БКП не располагала. Август 1924 г. стал для нее месяцем больших потрясений. В первой его половине произошел провал с переброской крупной партии оружия на моторных и парусных лодках из Севастополя. Согласно закрытой информации, полученной в Москве, из 18 т оружия в 120 ящиках на болгарский берег сумели сгрузить только 80 ящиков. Частями было дослано еще некоторое число винтовок, патронов, гранат и т.п. И все это сумела обнаружить болгарская полиция. В результате провала расконспирированной оказалась вся подпольная организация по доставке, разгрузке, переносу и укрытию вооружения [62].

 

Разразился международный скандал. Дипломаты из иностранных консульств в Варне, осматривая оружие для доклада своим правительствам,

 

188

 

 

установили по клеймам, что контрабандное оружие произведено в СССР. Это было тем более неприятно для Москвы, что еще в июне-июле 1924 г. французские и американские дипломаты, аккредитованные в Константинополе, предпринимали шаги для согласования своих действий в случае "коммунистического восстания" в Болгарии и угрожали "в целях защиты своих граждан в этой стране" военным демаршем на суше и в болгарских водах [63].

 

Конец августа—начало сентября ознаменовались, кроме того, погромом македонского движения, в котором московские политики видели союзника БКП.

 

Выше уже говорилось о контактах ВМРО автономистов и ряда управленческих структур СССР. После решения об их возобновлении в январе 1924 г. представители ОГПУ, НКИД и Коминтерна обсуждали в Москве условия, которые следовало выдвинуть перед Александровым. Коларов, например, предложил вариант, предполагавший, что от автономистов следует потребовать поддержки всей деятельности БКП, включая ее подпольную сторону, притом делать это практически открыто. Между тем характерной для позиции Александрова чертой с самого начала его контактов с советскими органами было нежелание связывать себя с болгарскими коммунистами совместным вооруженным выступлением; он боялся коммунистическо-"земледельческого" восстания, как могущего послужить предлогом для интервенции со стороны Югославии, которой разоруженная Болгария не смогла бы противостоять.

 

Несмотря на противоположность программ, с которыми договаривающиеся стороны приступали к конкретным переговорам, на свет в конце концов появились Декларация и Протокол об объединении македонского революционного движения от 29-30 апреля 1924 г., а спустя неделю и знаменитый Манифест к македонскому народу, к организованному революционному населению Македонии и к македонским революционным деятелям. В этих документах ВМРО выражала готовность во имя свободной Македонии бороться против балканской реакции и сотрудничать с революционными партиями и организациями балканских народов.

 

Уже 5 мая Президиум Балканской коммунистической федерации провел демарш перед ИККИ по поводу Декларации, зафиксировав в протоколе своего заседания, что документ носит слишком общий характер и неясно определяет изменение направления деятельности автономистов в отношении как болгарских коммунистов, так и цанковского правительства и что необходимо на деле получить от них "доказательства искренности изменения ими своей политики и тактики". В частности, Президиум БКФ требовал от автономистов выступить за освобождение всех коммунистов из тюрем, войти в соглашение с БКП в целях свержения правительства Цанкова и образования рабоче-крестьянского правительства [64]. В протоколе отмечалось, что продолжение переговоров должно вестись "в тесном

 

189

 

 

контакте с Президиумом БКФ", каковой, очевидно, прежде отсутствовал.

 

Кроме того, ЦК БКП также оказался в неведении о переговорах с ВМРО - уже постфактум об этом в Софию сообщил Димитров из Вены. Вот почему ЦК БКП в свою очередь выступил с заявлением, требуя "не оказывать моральной и материальной поддержки крылу автономистской организации, возглавляемому Тодором Александровым, но предоставить помощь революционной оппозиции этой организации". Такая позиция нашла поддержку со стороны Президиума БКФ [65].

 

Своеобразный бунт деятелей БКП в Софии и Вене против содержания и методов переговоров с ВМРО автономистов потребовал срочного созыва в Москве комиссии по болгарским делам в составе В. Коларова, В.П. Милютина, М.А. Трилиссера, И.С. Уншлихта, И. А. Пятницкого (ИККИ) и Г.В. Чичерина, которые в той или иной степени имели отношение к "македонскому вопросу". 7 июня комиссия постановила:

 

"Не разрывая связи с Тодором Александровым, поддерживать тайные связи с оппозицией и оказывать ей тайно моральную и материальную поддержку ... Подтвердить необходимость проникновения в организации ВМРО и развития нелегальных связей с оппозицией" [66].

 

Становится ясно, что переговоры с самого начала велись при игнорировании внутреннего ЦК БКП и даже венского Президиума БКФ, притом, очевидно, на разных этапах разными лицами и, по-видимому, еще и недостаточно квалифицированно. Примерно то же продолжалось в летние месяцы 1924 г. и после демарша ЦК БКП и БКФ. В частности, при обсуждении болгаро-македонских проблем на высшем уровне - заседании ПБ ЦК РКП(б) 19 июня излишне поспешно, как представляется, было принято решение: "Декларацию македонских автономистов опубликовать за их подписью" [67]. Публикация Декларации, состоявшаяся несколько позже - 15 июля 1924 г., причем без ведома Александрова, вызвала политический скандал, сопровождавшийся отказом Т. Александрова и другого члена ЦК ВМРО А. Протогерова от своих подписей.

 

Случившееся означало сокрушительную компрометацию ЦК ВМРО автономистов в глазах правящих кругов Болгарии, а по-своему - и всей македонской общественности. И фактически стало приговором Александрова к смерти. В ходе взаимоистребительной распри в конце августа-начале сентября 1924 г. Александров и многие другие македонские деятели были убиты, македонское движение понесло большие жертвы.

 

В октябре 1924 г. при рассмотрении событий в македонском движении на заседании Президиума БКФ в Вене политический секретарь внутреннего ЦК БКП И. Манев дал им от имени ЦК БКП такую оценку: тактику единого фронта, примененную при переговорах с ЦК автономистской организации, БКП считает ошибочной:

 

190

 

 

она форсировала события в македонской организации, не подготовив предварительно общее движение трудящихся в Болгарии для защиты ВМРО от неизбежного удара со стороны цанковского правительства; во время переговоров с Т. Александровым ему были предъявлены некоторые неприемлемые требования чисто партийного характера взамен требуемой последним поддержки македонского движения. По мнению Манева, после погрома Македонская организация выведена из борьбы на стороне трудящихся масс Болгарии [68]. Эту позицию Президиум БКФ поспешил "скорректировать" и сторону большей лояльности по отношению к советским органам, ведшим переговоры.

 

В том, что три разнородные по целям и идеологии организации - левица БЗНС, БКП и ВМРО автономистов - стремились одинаковым способом, а именно путем государственного переворота и при помощи иностранных государств, свергнуть правительство Цанкова, проявлялась характерная для болгарской политической культуры черта: насилие в политической борьбе - обыденное для стран "догоняющего развития" явление - складывалось в новой истории Болгарии в определенную традицию. В самом деле со времени освобождения из-под власти Османской империи в 1878 г. страна уже располагала опытом трех мятежей (1886, 1887, 1923 гг.) и трех государственных переворотов (1881, 1886, 1923 гг.) [69]. Так что политическую атмосферу 1924 г. лишь в известной степени можно назвать чрезвычайной - Болгария жила в напряженном, но не чуждом ей ритме.

 

 

---

 

1. См.: Семёнов К.Н Режим БЗНС - форма социал-максимализма? К постановке проблемы // Советское славяноведение. 1991. № 6.

 

2. Георгиев R. Народният сговор // Годишник на Софийския университет. Исторически факултет. 1979. Т. 68. (1974). С. 206-207.

 

3. Радулов Ст. Народният сговор и генезисът на българския фашизъм. 1921-1923 гг. // Известия на Института по история на БКП. София. 1975. Т. 33. С. 207.

 

4. Зафиров Д. Българската армия - монархически и републикански образ // ИП. 2002. № 1/2. С. 195, 198.

 

5. Arbeiter Zeitung. (Wien) 1923. 17 Juni.

 

6. Цанков A. България в бурно време: Спомени. София, 1999. С. 182. (мемуары написаны в 1953 г.).

 

7. Там же. С. 178.

 

8. Марков Г. Военните в изпълнителната власт // 120 години изпълнителната власт в България. София, 1999. С. 108.

 

9. Там же.

 

10. Политические системы в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. 1917-1929 гг. М., 1988. С. 266

 

11. Колев В. Ликвидиране на общинското самоуправление от правителството на Демократическия сговор (юни 1923 - май 1924) // Модерният историк: въображение, информираност, поколения. София, 1999. С. 123, 127.

 

12. АМВР. II съд. Д. 1556, Т. III. Л. 187.

 

191

 

 

13. Калфов Хр. Девети юни и българското национално социално движение. София, 1934. С. 55.

 

14. Свободна реч. 1924. 27 окт.

 

15. Там же. 1924. 28 окт.

 

16. Югославией (или Юго-Славией) в политической и дипломатической практике 1920-х годов часто называлось Королевство СХС, после государственного переворота 1929 г. "Югославия" стало официальным названием страны.

 

17. Гришина Р.П. Формирование взгляда на македонский вопрос в большевистской Москве. 1922-1924 гг.: (По документам российских архивов) // Македония: проблемы истории и культуры. М., 1999. С. 155-156.

 

18. Випперман В. Европейский фашизм в сравнении. 1922-1982. Новосибирск, 2000. С. 9. Перевод книги немецкого исследователя, изданной в Германии в 1983 г.

 

19. Поппетров И. Авторитаризъм - фашизъм (към модела на политическото развитие на България. 1918-1944) // ИП. 1997. № 2. С. 47.

 

20. Там же. С. 48.

См. также:

Поппетров Н. Теория за тоталитаризма и българския фашизъм // Ново креме (София), 1992, № 2;

Он же. Типология на основните алтернативни потоци в българското общество // Епохи (София), 1994, № 4;

Poppetrov N. Flucht aus der Demokratie: Autorismus und autoritäres Regime in Bulgarian, 1919-1944 // Autoritäre Regime in Ostmittel- und Südosteuropa. 1914-1944. Padebom; München; Wien; Zürich, 2001.

 

21. Колев В. Указ. соч. С. 126.

 

22. Работнически вестник (София). 1923. 14 юли; 3 и 8 авг.

 

23. Гришина Р.П. Сентябрьское восстание 1923 г. в Болгарии в свете новых документов // НИИ. 1996. № 5. С. 186.

 

24. Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции в документах центральных российских архивов. М., 2(XX). Ч. 1. Док. № 36.

 

25. Гришина Р.П. Сентябрьское восстание ... // ННИ. 1996. № 5. С. 183-184.

 

26. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 161. Д. 36. Л. 57-58.

 

27. Там же.

 

28. Национальный попрос ... Док. № 46.

 

29. Гришина Р.П Сентябрьское восстание ... // ННИ 1996. № 6. С. 137-138.

 

30. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 282. Д. 8. Л. 60.

 

31. Национальный вопрос ... Док. № 43.

 

32. Боев П. Към въпроса за формирането на новия политически курс БКП през юли-август 1923 г. // ИИИ БКП. София, 1981. Г. 44. С. 273.

 

33. Василева М. Септемврийското въстание: "за" или "против" // История (София). 1994. № 3. С. 41.

 

34. Цураков А. Политици, процеси, атентати. София, 1998. С. 36.

 

35. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 282. Д. 8. Л. 66.

 

36. Национальный вопрос ... Док. № 78.

 

37. Там же. Док. № 125.

 

38. Там же. Док. № 108.

 

39. См.: Стоянов В. Задграничното представителство на БЗНС и единният фронт с БКП (септ. 1923 - август 1924 г.) // ИИИ БКП. София, 1987. Т. 57. С. 103.

 

192

 

 

40. Димитров Г. Съчинения. София, 1989. Т. 15. C. 54-55.

 

41. Спустя два года, 7 марта 1926 г. решением Софийского окружного суда участники Соглашения заочно были приговорены к смертной казни через повешение как заговорщики и предатели интересов Болгарии.

 

42. ИИИ БКП, София, 1982. Т. 46, С. 332 (Споразумение между Задграничния комитет на БКП и Задграничното представителство на БЗНС за подготовката на ново въоръжено въстание).

 

43. Палешутски К. По въпроса за споразумението между БКП и ВМРО в навечерието на Септемврийското въстание 1923 г. // ИИИ БКП. София, 1978, Т. 40, C. 240; Мичева Цв. Убийството на Ал. Протогеров // ИП, 1984, № 2, C. 573.

 

44. Демократически сговор. 1923. 17 дек.

 

45. См.: Стоянов В. Задграничното представителство ... С. 133-134.

 

46. Национальный вопрос ... Док. № 130.

 

47. Там же. Док. № 131.

 

48. Василев В. Майският манифест на ЦК на ВМРО от 1924 г. - обстановка, преговори и последици // ИП. София, 1980. № 5. С. 43—44.

 

49. Национальный вопрос ... Док. № 135.

 

50. Там же. Док. № 137.

 

51. Цит. по: Стоянов В. Задграничното представителство... С. 138 (автор ссылается на документ из софийского ЦДА без указания его даты).

 

52. Гришина Р.П. Коминетерн, РКП(б) и курс Болгарской коммунистической партии на подготовку нового вооруженного восстания в первой половина 1924 г.: По материалам российских архивов // Славяноведение, 2000, № 6, С. 59.

 

53. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 19. Д, 345. Л. 22.

 

54. Там же. Оп. 282. Д. 8. Л. 64.

 

55. Ср.: Стоянов В., Тепавичаров В. Политическата алтернатива на България. 9 юни 1923—4 януари 1926. София, 1992. С. 277.

 

56. РГАСПИ, Ф. 509, Оп. 1. Д. 42. Л. 1-2.

 

57. AП РФ. Ф. 3. Оп. 20. Д. 91. Л. 24-26.

 

58. Там же. Л. 13-14.

 

59. Там же. Л. 27.

 

60. Стоянов В. Участието на земеделската левица в създаването на акционния комитет на единния фронт на труда и в изработването на неговата програма през 1924 г. // ИПИ БКП. София, 1985. Т. 53. С. 134.

 

61. Там же. С. 143.

 

62. АП РФ. Ф. 3. Оп. 20. Д. 91. Л. 44-15.

 

63. АВП РФ. Ф. 04. Оп. 9. П. 65. Д. 902. Л. 40-41.

 

64. Национальный вопрос... Док. № 159.

 

65. Там же. Док. № 161.

 

66. Там же. Док. № 165.

 

67. Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) и Европа: Решения "Особой папки". 1923-1939. М., 2001. Док. № 8.

 

68. РГАСПИ. Ф. 509, Оп. 1. Д, 44а. Л. 33.

 

69. Цветков П. Демокрацията и нейните алтернативи в България между двете световни войни // 120 години изпълнителна власт в България. София, 1999. С. 187.

[Previous] [Next]

[Back to Index]