Исследовательские интересы А.М. Селищева не были непосредственно связаны с изучением праславянского, старославянского и древнерусского языков. В списке его работ нет специальных исследований этих областей славянского языковедения. Однако в течении почти трех десятилетий он читал лекции и вел практически занятия по старославянскому языку, по сравнительной грамматике славянских языков, а в молодые годы - по истории русского языка. По самой своей интеллектуальной и нравственной природе Селищев не мог читать лекции с “чуждого голоса”. Он не только самым тщательным образом готовился к лекциям, но одновременно вырабатывал собственный взгляд на существо затрагиваемых проблем. Нередко результаты своих размышлений он публиковал в больших статьях-рецензиях. Отражены они и в его учебниках.
В 20-х гoдах XX столетия в славянском языкознании после некоторого перерыва обострился интерес к вопросам диалектного членения праславянского языка, к взаимоотношению древних славянских диалектных образований. В обсуждении всех этих вопросов наиболее активное участие приняли представители того молодого поколение славистов, которые пришли в науку во втором десярилетии XX столетия. Среди них был и А.М. Селищев. В той или иной степени началась критика и обсуждение гипотез А.А. шахматова.
В XX столетии слависты очень отчетливо осознали необходимость изучения истории праславянского языка, а на поздних этапах эволюции - и его диалектного членения. Ученых особенно интересовала вторая проблема. Речь шла о выявлении среди современных отличий между славянскими языками и диалектами тех, которые в своей основе восходят к праславянскому языку. Большой импульс в этом направлении дали труды Шахматова, особенно его взгляды на диалектное членение восточнославянского праязыка. В этом направлении начали интенсивно работать Т. Лер-Сплавинский, Н.С. Трубецкой и ряд других молодых ученых. Не стоял в стороне от этих вопросов и А.М. Селищев. Он не разделял многих положений и методических приемов Шахматова, но он одновременно не разделял ряд принципиальных положений критиков Шахматова. Особенно это относится к работам Трубецкого.
В первом томе немецкого славистического журнала “Zeitschrift fuer slavische Philologie” (1925) Трубецкой опубликовал статью “Einiges ueber die russische Lautentwieklung und die Aufloessung der gemeinrussischen Spracheinheit”, в которой возражал против реконструкции Шахматова, согласно которой восточнославянский праязык членился на три основных диалекта: северный, к которому восходил современный северновеликорусский диалект, южный, лежащий в основе украинского и белорусского языков, восточный, на основе которого позже сформировался южновеликорусский диалект. По Трубецкому, в основе восточнославянских языков и диалектов лежат два основных диалекта: северный и южный. Последний явился родоначальником не только украинского и белорусского языков, но и южновеликорусского диалекта. В своих суждениях Трубецкой опирается на судьбу g, на совпадение c^ и c, на судьбу сочетаний tl и dl, z^dz^ и s^e^. В журнале “Slavia” (VII, 1) в 1928 г. Селищев опубликовал обстоятельный критический разбор статьи, представляющий и в настоящее время большой методический интерес. Здесь лингвист историк языка вступил в полемику с лингвистом, научные интересы которого находились в сфере синхронной лингвистики, для которого важнее было установить системные отношения, нежели выяснить характер и время языкового процесса. В данном случае преимущество Селищева было очевидным, так как речь шла именно о фонетических процессах, о их природе и времени. В своем разборе статьи Трубецкого Селищев не отрицал важности восстановления системы языка. Однако он справедливо указывал на то, что следует сперва восстановить эту систему, а потом уже исходить из нее. Трубецкой же априорно решал вопрос системных отношений, из которых исходил в понимании и толковании фонетических процессов. Одновременно он не проявил серьезного интереса к данным памятников письменности и диалектов. Он произвольно выбирал одни признаки, оставляя в сторону другие. Селищев с полным основанием замечает: “почему, например, не отнесено в эпохе праславянской изменение o, в у, представляемое русской, чехословацкой, лужицкой и сербохорватской группами?” (Селищев 1968, 33).
...
В завершающем периоде истории праславянского языка был пережт очень важный процесс перестройки слоговой структуры: все закрытые слоги должны были стать открытыми, в связи с чем происходила коренная перестройка структуры слова, звукового строя и фонологических оппозиций.
Переход слогов в открытые осуществлялся различными способами. Он составляет содержание истории праславянского языка последних веков дохристианской эры и значительную часть первого тысячелетия н. э. Непосредственно или опосредственно с ним связаны почти все фонетические и многие словообразовательные и морфологические процессы языка данной эпохи. Закрытые слоги не сразу подчинились указанной тенденции. Раньше всего она подчинила себе слоги, в которых противоречия между структурой слога и новой тенденцией проявлялись в наибольшой степени. Речь идет о закрытых слогах на шумный согласный, прежде всего на шумный взрывной глухой (например, на звук t). Позже она охватила слоги на шумные фрикативные глухие, еще позже - на шумные звонкие и, наконец, подчинила себе слоги на сонанты. Тенденция открытого слова властно диктовала свои условия до тех пор, пока все слоги в праславянском не стали оканчиваться на слогообразующий звук.
Процесс утраты закрытых слогов и переход их в открытые нашел свое отражение в утрате конечных согласных, в возникновении протез, в изменении слогораздела, в появлении новых сочетаний согласных, которые в дальнейшем пережили различную судьбу, в монофтонгизации дифтонгических сочетаний на сонанты u, i ; n; r, l.
Селищев конечно, ясно отдавал себе отчет в том, что многое в праславянском языке было обусловлено законом (Селищев предпочитал термин тенденция) открытого слога. Рассматривая историю носовых гласных в праславянском, он пишет: “Стремление к открытости слога повело к образованию носовых гласных” (Селищев 1951, 143). Соответствующие указания находим и при характеристике монофтонгизации дифтонгических сочетаний: “Такое изменение еeu, ou в конце слога - замена монофтонгом - находилась в связи с одной из существенных тенденций славянской фонетической системы - со стремлением к открытости слога, к окончанию его слоговым гласным” (Там же, 118-119). Однако соответствующих указаний нет при характеристике многих тенденций праславянского языка, связанных с отмеченной тенденцией. Главное состоит в том, что каждое проявление данной тенденции Селищев рассматривал в изоляции друг от друга, в различных разделах книги, как совершенно самостоятельные процессы. В этом пункте сказалось влияние той младограмматической школы, в недрах которой формировалось его научное мышление. Во многом Селищев пошел далеко вперед. Однако полностью атомарность своей школы он не смог преодолеть.
Курс Селищева по старославянскому языку в основном посвящен праславянскому периоду. Собственно старославянский язык (т.е. язык древнейших южнославянских памятников, памятников чешко-моравского извода, церковнославянских русского извода) занимает скромное место в книге. В этом отношении труд Селищева существенно отличался от “Руководства по старославянскому языку” (М., 1952) известного французкого слависта А. Вайана. Большой знаток старославянских и церковнославянских текстов различных изводов, Вайан главное внимание обратил на описание грамматической структуры старославянского языка во всем его разнообразии сохранившихся текстов. “Руководство” Вайана чрезвычайно полезный и нужный справочник, в котором содержатся ценные и надеждные сведения об употреблении форм, часто вносящие существенные коррективы в обшепринятые представления. В книге отсутствует праславянская часть, обязательный элемент старославянских учебников во всех странах. Бесспорной заслугой Вайана является четкое отделение собственно старославянского языка от праславянского. Он не рассматривает язык памятников X-XI вв. через призму закономерностей праславянского языка. Учебник Селищева построен более традиционно. Это объясняется не только теоретическими расхождениями авторов, но и специальными интересами ученых. Обладая обширными познаниями в области истории и диалектологии всех славянских языков, Селищев, однако, не имел глубоких и разносторонних сведений в древней славянской письменности X-XIV вв.
Язык древнейших славянских памятников письменности X-XI вв. слависты обычно называют старославянским языком. Однако в ходу еще термин “древне-церковнославянский язык”, а болгарские ученые предпочитают называть этот язык древнеболгарским. Древнеболгарским его называл также известный немецкий славист XIX в. Лескин. У каждого из этих терминов имеются свои защитники. Селищев отдавал предпочтение термину “старославянский язык”. С полным основанием он пишет: “Некоторые пользуются термином “древнеболгарский”... Но этим термином надлежит пользоваться в том случае, если дело касается одного из периодов истории языка славян болгарских по сравнению с периодами последующими... Но сам по себе термин “древнеболгарский” недостаточно удовлетворителен по отношению к языку этих славян IX в. и к его отражению в кирилло-мефодиевских переводах: в то время на востоке полуострова болгары представляли собою не славян, а тюрков. Только несколько позднее утвердилось за славянами болгарского государства имя “болгары”. Но и позднее, как и в IX в., это население все еще называлось “словенами. Такое название держалось за ними и в Болгарии и за ее пределами - в Греции, в Албании. исторические источники называют язык кирило-мефодиевских переводов ‘словенским’ ” (Селищев 1951, 34). Неудовлетворителен, по мнению Селищева, и термин “древне-церковнославянский язык”: “Но такое название недостаточно определенно: церковнославянская письменность велась у разных славянских народов и позднее” (Там же).
Специальных исследований, относящихся к древнерусскому языку, у Селищева нет. Однако в его публикациях историк русского языка может найти немало важных и полезных наблюдений, имеющих прямое или косвенное отношение как к частным вопросам исторической грамматики русского языка, так и к некоторым общим проблемам теоретического характера. Остановлюсь на одной из них.
...
Среди опубликованных трудов Селищева большое место занимают рецензии. В большинстве случаев они содержат новый материал, добытый самим ученым или извлеченный им из редких изданий. Селищев не терпел верхогледства, необоснованных гипотез. Для нравственного облика ученого характерна одна очень важная и ценная черта: он не боялся признаваться в собственной ошибке. Примеров можно привести много. Ограничусь одним.
Отвечая Вайану на его критические замечания на книгу “Славянское население
в Албании” и статью “Говоры области Скопья”, Селищев признал свой взгляд
на существование праславянских вариантов gusla и go,sla
ошибочным. “Имея в виду польское gusla, я полагал, что с
таким гласным /u/ был давний вариант этого слова у славян.
Другой вариант имел гласный носовой o. Но предлагая такое
объяснение, я сделал ошибку, обычную при таком внешне-сравнительном приеме:
я ограничился формальным сопоставлением слов без исторического их анализа,
без уяснения истории предмета, названного этим именем, допустил то, чем
так богаты сравнительно-этимилогические сопоставления. Справка с положением
дела в отношении пользования гуслями в Македонии ясно свидетельствует,
что слово “гусла” не местное, занесенное с северо-запада бродячими гуслярами”
(Селищев 1933а, 140).