 |
Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя XI в.
Николай Николаевич Розов (Ленинград)
Slavia, časopis pro slovanskou filologii. — Praha, 1963. — Roč. XXXII, Seš. 2, s. 141-175.
Сканове в .pdf формат (1.8 Мб), любезно предоставени от Асен Чилингиров. www.litopys.kiev.ua |
 |
Одно из самых древних произведений оригинальной русской литературы — «Слово о законе и благодати» — получило широкое распространение в древнерусской рукописной книжности: до нас дошло свыше сорока его списков. Популярность «Слова» свидетельствуется и значительным числом литературных произведений, отразивших его влияние. К «Слову о законе и благодати», положившему начало одному из древнейших жанров русской литературы — торжественному красноречию, обращались, как к образцу, многие ораторы, агиографы, историографы и писатели-полемисты XII—XVII вв.; [1]) известны случаи обращения к этому произведению и в XVIII в. [2] «Слово о законе и благодати» было известно и за рубежами России, в славянских землях; его влияние обнаруживается, например, в произведении сербского писателя XIII в. Доментиана — автора житий Симеона и Саввы сербских. [3]
С середины прошлого века «Слово о законе и благодати» становится предметом интереса и изучения историков русской литературы. В 1844 г. оно было впервые опубликовано известным ученым-археографом А. В. Горским по единственному из сохранившихся полному списку Синодальной библиотеки с разночтениями по трем другим спискам. [4] Затем последовало издание некоторых других списков и появление работ о «Слове», количество которых неуклонно возрастало. Интерес к «Слову» среди русских и зарубежных ученых не ослабевает до настоящего времени; без более или менее подробного анализа этого произведения не обходится ни одно исследование по истории культуры древней Руси, ни один учебник древнерусской литературы.
В литературе, посвященной «Слову о законе и благодати», [5] были поставлены основные вопросы изучения этого произведения;
1) Перечень произведений, отразивших влияние «Слова о законе и благодати» с анализом характера заимствования дан в статье А. Б. Никольской: «Слово митр. киевского Илариона в позднейшей литературной традиции», Slavia 7, (1928—1929) seš. З—4. В добавление к этому перечню назовем еще «Слово похвальное» великому князю Василию III, использованное при составлении Степенной книги. Это «Слово» известно нам в двух списках XVI и XVII вв.; в нем целиком вставлено несколько кусков «Слова о законе и благодати» (в Степенную книгу эти места не попали).
2) Например, речь митрополита Платона по случаю победы над турецким флотом в 1770 г., в которой он обратился к Петру I с призывом встать из гроба и «насладиться плодами трудов своих» (Платон, Полное собрание сочинений, т. I, СПб., 1913, 305).
3) М. П(етровск)ий: Иларион, митрополит Киевский и Доментиан, иеромонах Хиландарский, — Известия ОРЯС, т. XIII, кн. 4, 1908.
4) Памятники духовной литературы времен великого князя Ярослава I (Прибавления к творениям святых отцов в русском переводе, ч. 2, М. 1844). В дальнейшем: «Памятники ...»
5) Наиболее полный обзор ее дан в книге Н. К. Никольского: Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений. СПб. 1906, 75—90. Дополнительные сведения, в том числе о позднейших исследованиях, имеются в упомянутой выше статье А. Б. Никольской.
142
некоторые из них, причем такие важные, как вопрос об идейно-политическом содержании «Слова», его датировке, источниках, авторе и даже объеме до сих пор остаются до конца нерешенными.
Ключевым для всех этих вопросов является первый — об идейно-политическом содержании, или, как раньше говорили, о «тенденциозности» «Слова о законе и благодати». Решение этого вопроса с самого начала искали лишь в одном аспекте — против кого оно направлено.
Один из первых исследователей древнерусской литературы прошлого столетия С. П. Шевырев усмотрел в «Слове» антииудейские тенденции. [6] Это было подхвачено многими последующими авторами, преимущественно духовными (архиепископ Филарет и др.), но вызвало и возражения. Наиболее авторитетные возражения были сделаны акад. И. Н. Ждановым, посвятившем «Слову» свое кандидатское сочинение, являющееся до настоящего времени самым большим и серьезным исследованием этого произведения. [7] Отвергая антииудейскую тенденцию «Слова», Жданов, однако, выдвинул тезис об его антигреческой направленности, что было признано многими последующими авторами вплоть до современных. Наконец, в «Слове» были «обнаружены» и антиболгарские тенденции, но эта точка зрения вызвала больше возражений, чем поддержки. [8]
Современные советские ученые в определении идейно-политического содержания «Слова о законе и благодати» идут другим путем: они стараются определить в первую очередь не против кого направлено это произведение, а за что ратует его автор.
В последнем из вышедших в Советском Союзе курсов истории русской литературы утверждается, что «тема Слова — это тема равноправия народов», а главный его пафос заключается в прославлении Руси и ее просветителя — князя Владимира, в утверждении за «новопросвещенной» страной права на равенство среди других христианских народов. Все это «отражает запросы и нужды русской действительности» второй половины XI в., делает «Слово» «политической речью», написанной «с искренним патрио- тизмом», отразившей «оригинальные русские идеи, порожденные борьбой Руси за свою церковную и культурную самостоятельность». [9]
От ответа на вопрос о политической направленности «Слова о законе и благодати» во многом зависит решение последующих вопросов — об его датировке, источниках и авторе.
Так, например, Г. М. Барац, посвятивший вопросу об источниках «Слова» специальное исследование, возражая Шевыреву и его последователям, отрицает даже принадлежность этого произведения к XI в. и считает его позднейшей компиляцией из некоторых источников — житий Кирилла и Мефодия, Симеона и Саввы сербских, упомянутых выше, похвалы болгарскому князю Михаилу-Борису. В пылу полемики, возражая авторам, преувеличивавшим, по его мнению, масштабы образованности в Киевской Руси, Барац уверяет, что «при скудости ... образованности на Руси и полном отсутствии просветительных учреждений» в то время вообще не могло появиться такое замечательное произведение — его никто из русских не смог бы и написать. [10] Однако, в отнесении «Слова о законе и благодати» к более позднему времени Барац не нашел поддержки и
6) С. П. Шевырев, История русской словесности, ч. 2, М. 1860, 22—23.
7) И. Н. Жданов, Собр. соч., т. I, СПб. 1904.
8) М. Д. Приселков, Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х—ХІІ века, СПб. 1913, 97—106. Одним из первых возражений М. Д. Приселкову была рецензия на его книгу А. В. Королева (Журнал Министерства народного просвещения, 1914 г., октябрь, 395—398).
9) История русской литературы, т. I. М.-Л. 1958, 42—45.
10) Г. М. Барац, Источники «Слова о законе и благодати» и евангелистой песни. К вопросу о еврейском элементе в древнерусской литературе; Киев 1916. 7.
143
все исследователи единодушно признают принадлежность этого произведения ко времени Ярослава Мудрого.
Меньше единодушия наблюдается в решении вопроса об авторе «Слова». Первый издатель этого произведения — А. В. Горский обосновал принадлежность его киевскому митрополиту Илариону. И. Н. Жданов высказался по этому вопросу очень осторожно, заявив, что Иларион мог быть автором «Слова о законе и благодати», но еще не доказано, что он им является. Авторство Илариона, естественно, отрицает Барац, заявляя, что «Иларион не только не был, но на самом деле и не мог быть автором Слова». М. С. Грушевский принимает авторство Илариона «как правдоподобное, но не как достоверное». [11] Подавляющее же большинство современных исследователей не подвергают сомнению атрибуцию Горского и во всех советских исследованиях по истории Киевской Руси, во всех курсах древнерусской литературы «Слово о законе и благодати» рассматривается как произведение Илариона.
Что касается объема «Слова», то спор идет по поводу переписанной, в Синодальной рукописи вслед за ним молитвы о благостоянии Русской земли — является она частью «Слова», или самостоятельным произведением. Вопрос этот имеет важное значение, между прочим, потому, что «Слово о законе и благодати» ни в одном списке не обозначено именем Илариона; молитва же в двух списках приписывается ему. [12]
Приведенные примеры, количество которых нетрудно увеличить, показывают, как много еще неясного и спорного в важнейших вопросах происхождения и исторической судьбы «Слова о законе и благодати», хотя оно уже более ста лет изучается историками русской литературы.
Объяснить это следует в первую очередь тем, что до сих пор никто серьезно не занимался изучением рукописного наследства «Слова». Все выводы и предположения строились и продолжают строиться на знакомстве с сравнительно небольшой группой списков «Слова» преимущественно по изданиям А. В. Горского или О. М. Бодянского. [13]
11) М. Грушевський, Історія української літератури, т. II, Київ-Львів 1923, 61.
12) В рукописной книжности Илариону приписывается еще несколько произведений, (они перечислены в названных выше «Материалах» Н. К. Никольского). Вопрос о принадлежности их Илариону — вопрос сложный и спорный, вызвавший многочисленные высказывания исследователей — не входит в рамки настоящей статьи. Отметим лишь, что некоторые из этих произведений были известны под именем Илариона и за рубежом (Н. Л. Туницкий, Хиландарский отрывок «Слова к брату столпнику» с именем Илариона, митрополита Киевского. Сборник статей в память столетия Московской духовной академии, ч. I, Сергиев посад 1915).
13) Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1848, № 7, 21—41. О. М. Бодянский издал «Слово о законе и благодати» по пергаменной рукописи конца XV в. из собрания А. С. Уварова с разночтениями по 4-м другим спискам. Публикация Бодянского была перепечатана Ф. Г. Калугиным (Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Под редакцией А. И. Пономарева. Вып. I, СПб. 1894). Недостающие в Уваровском списке части «Слова» (его заключение и Похвала Ярославу Мудрому), а также молитва, были перепечатаны с издания А. В. Горского. Изданием Калугина пользуются в большинстве случаев современные исследователи «Слова о законе и благодати», так как издание Горского стало теперь библиографической редкостью. — Отдельные списки «Слова» издавались в дальнейшем А. И. Соболевским (по рукописи XV в. собрания Ундольского — Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца, кн. 2. Киев 1888), В. И. Срезневским (по Мусин-Пушкинской рукописи 1414 г. — Записки Академии наук, т. 72, 1893) и А. В. Багрием (по рукописи XVI в. Волынского епархиального древнехранилища в Полтаве — Киевские: университетские известия, 1911, № 10). Ф. И. Покровский опубликовал отрывок «Слова о законе и благодати», обнаруженный им в рукописи XII—XIII в., хранящийся в настоящее время в Библиотеке Академии наук в Ленинграде (Известия ОРЯС, т. XI, 1906).
144
Кроме того — и это очень важно отметить — к решению вопросов происхождения и исторической судьбы «Слова» почти не привлекались данные изучения языка, грамматического и стилистического строя этого произведения. Изучение это затруднено отсутствием научного критического издания «Слова о законе и благодати», устанавливающего первоначальный вид этого произведения.
Однако лингвистическое изучение даже одной Синодальной рукописи может дать уже многое для выяснения хотя бы вопроса об объеме, характере и взаимоотношении содержащихся в ней произведений, приписываемых Илариону.
Издание А. В. Горского не может быть использовано для лингвистического изучения «Слова о законе и благодати», а также следующих за ним в Синодальной рукописи произведений. Последние даже изданы неполностью: А. В. Горским почему-то пропущен Символ веры, хотя в «Предуведомлении» к изданию он назван в составе рукописи. Палеографическое описание рукописи сделано кратко и поверхностно, в датировке — ошибка на целое столетие. Наконец, лексические, морфологические, и синтаксические особенности издаваемых текстов переданы в высшей степени неточно и могут лишь внести в заблуждение исследователя-лингвиста.
Все это делает необходимым новое издание Синодальной рукописи с максимальным приближением его к оригиналу. В таком издании в равной степени заинтересованы и литературоведы и лингвисты.
В рукописи Синодальной библиотеки № 591, в настоящее время хранящейся в Государственном историческом музее в Москве, «Слово о законе и благодати» дошло до нас в полном объеме. В остальных 43-х известных нам списках этого произведения «отсечена» его заключительная часть — Похвала Ярославу Мудрому. [14] Кроме «Слова о законе и благодати» в этой рукописи содержатся еще два произведения, приписываемые Илариону: молитва и толкование Символа веры с припиской Илариона о его поставлений в 1051 г. в киевские митрополиты при князе Ярославе Владимировиче.
Весь этот цикл занимает листы 168—203 сборника середины XV в., написанные четким полууставом одной руки. [15]
Первый издатель Синодального списка сочинений Илариона считал молитву заключительной частью «Слова о законе и благодати».
«Молитва, непосредственно соединенная с словом, не есть что либо особенное, но составляет часть слова. Ибо: 1) без того слово не имело бы своего заключения, обыкновенно состоящего из славословия имени св. Троицы; а в конце молитвы оно есть. 2) В начальных словах молитвы видна связь мыслей с предшествующими словами проповедника.
14) Перечень списков «Слова» с классификацией их на четыре редакции дан в упоминавшихся выше «Материалах» Н. К. Никольского. Дополнение и уточнения этого списка см.: Н. Н. Розов, Рукописная традиция «Слова о законе и благодати» (Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы Академии наук СССР, т. 17, М.-Л. 1961, 42—53.
15) Кроме «Слова о законе и благодати», а также мелких выписок, в сборнике содержатся: сочинение Григория Богослова о литургии, апокрифическое Откровение Мефодия Патарского и Палея историческая. Издатель последней А. Н. Попов (Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1881, кн. I) относит список произведений Иларионовского цикла к XVI в. Произведенный М. В. Щепкиной и В. С. Голышенко анализ филиграней позволяет отнести этот список к середине XV в. Пользуюсь случаем принести им благодарность и исправить свою ошибку в упомянутой выше статье в Трудах ОДРЛ, где я, вслед за А. В. Горским и А. Н. Поповым, датировал Синодальный список «Слова» XVI веком.
145
В заключении слова проповедник обращается с молитвою к св. Владимиру, и просит его молитв о сыне его Георгии... А молитва начинается так: (следует цитата — Н. Р.) ... В сих словах продолжается мысль о воздаянии за труды; между тем молитва естественно переносится от угодника божия к самому богу и после Князя испрашиваются милости божии народу. 3) О молитве упомянуто в заглавии или изложении содержания самого слова, по списку Синодальному» пишет А. В. Горский. [16]
Разберем эти доказательства. 1) Заключение в виде славословия Троицы могло быть приписано переписчиком в любом месте «Слова», как это и сделано при сокращении его в остальных списках. 2) «Связь мыслей» чувствуется не только между концом «Слова» и началом молитвы, но и между этими произведениями в целом. Иначе и не могло быть, если оба произведения принадлежат одному автору, близки между собою по времени и содержат одну и ту же основную идею — любовь к родине, гордость за нее, заботу о ее процветании и благополучии. Этим же объясняется и отмеченный А. В. Горским переход мысли о «воздаянии за труды» из «Слова» в молитву. Однако, заключительная часть «Слова» не могла быть во времена Илариона молитвой к святому, так как в то время князь Владимир еще не был канонизован. Зато для переписчика XV в. он был уже святым. Этот переписчик и мог принять эффектный ораторский прием, примененный в конце «Слова» — обращение к Владимиру с призывом встать из гроба и посмотреть на дела своего сына — за молитву к святому. И он продолжил обращение к Владимиру обращением к богу, переписав в конце «Слова» молитву. Заглавие молитвы им было также при этом приписано к заголовку «Слова», что приводится А. В. Горским в качестве 3-го доказательства.
Однако тот же переписчик отметил конец «Слова» особым знаком и выделил начало молитвы таким же крупным инициалом, как и начало «Слова», что не было отмечено ни А. В. Горским, ни возражавшим ему И. Н. Ждановым. [17] Стало быть, у переписчика не было твердой уверенности в том, что молитва — составная часть «Слова». «Присочинив» молитву к «Слову» в заглавии последнего, он сам же выделил ее как самостоятельное и равнозначущее ему произведение.
Следует отметить, что только в Синодальном списке молитва переписана рядом со «Словом»; в остальных 12-ти списках, в том числе более ранних, она переписана как самостоятельное произведение. В качестве такового молитва и была распространена в рукописной книжности XIV—XIV вв., в двух редакциях — пространной (та, что в Синодальной рукописи) и краткой. Она читалась при определенных обстоятельствах (эпидемии, стихийные бедствия, нашествия врагов), или в определенные дни года; в Синодальном списке — другим, позднейшим почерком — отмечен один из таких дней: «И на летопровожение сиа молитва той же подобна» (последние слова свидетельствуют о том, что тому, кто сделал эту приписку, была известна и другая редакция молитвы).
Итак, палеографические наблюдения над Синодальной рукописью дают основание предполагать, что молитва — не составная и заключительная часть «Слова о законе и благодати», а самостоятельное произведение. Вывод этот в дальнейшем должен быть подкреплен тщательным исследованием остальных списков обоих этих произведений.
Разделение переписчиком в Синодальной рукописи текста произведений, приписываемых Илариону, имеет большое значение не только для решения вопроса о соотношении между «Словом» и молитвой. Это важно и для решения вопроса о границах остальных произведений Иларионовского цикла.
16) Памятники..., 11 —12.
17) И. Н. Жданов, Собр. соч., т. I, 35—40.
146
Текст Синодального списка разбит на абзацы, начинающиеся крупными заглавными буквами и кончающиеся строчным знаком
похожим на известный знак «отрикаль» (в середине абзацев инициалы и этот знак встречаются лишь в нескольких случаях, преимущественно в начале «Слова о законе и благодати»); изредка концы абзацев отмечаются крупной, жирной точкой. Конец «Слова» отмечен несколько видоизмененным знаком конца абзаца, в рукописи Иларионовского цикла больше не встречающимся, изогнутая черта — жирная и короткая, наведенная поверх чернил киноварью, без пересекающей черточки — сливается с очень крупной точкой. После этого, как уже отмечалось выше, нарисован такой же крупный, как и в начале «Слова» инициал «С», с которого начинается молитва. [18] Вслед за молитвой (с листа 199 об.), после жирной точки, но в строку и с маленькой буквы, переписан Символ веры; следующее за ним его толкование начинается после отмеченного выше знака конца абзаца с новой строки и с небольшого инициала. Таким же небольшим инициалом начинается на л. 202 об резюме Символа веры и его толкования: «Тако верую и не постыжюся ...» и т. д. Наконец, завершающая весь цикл знаменитая приписка Илариона, атрибутирующая этот цикл (в ней названо имя Илариона, указаны дата и место его поставления в митрополиты), начинается вообще без первой буквы, которая осталась не нарисованной, вероятно, потому, что должна была быть такой же крупной, как инициалы в начале «Слова» и молитвы. Ее писец оставил сделать рисовальщику, но тот почему-то этот инициал не сделал.
Итак, рубрикация произведений, приписываемых Илариону, в Синодальной рукописи свидетельствует о том, что этот цикл состоит из «Слова о законе и благодати», молитвы, толкования Символа веры и приписки Илариона.
Как можно объяснить именно такую последовательность?
Нетрудно предположить, что Иларион, при посвящении в сан митрополита, произнес положенные по ритуалу Символ веры и его толкование, закончив все это торжественным обещанием хранить в чистоте догматы православной церкви, скрепленным собственноручной подписью. Все это либо было написано самим Иларионом перед интронизацией («настолованием» — по его выражению), либо было записано, потом в официальных актах с подписью вновь посвященного митрополита, как это делалось испокон веков. Позднее, будучи уже митрополитом, Иларион написал молитву, возможно, по поводу одного из тех случаев, которые перечисляются в ее заглавии. Молитва была введена им в богослужебный обиход и переписывалась в дальнейшем в Служебниках, Требниках, Канонниках и других богослужебных книгах как «Молитва Илариона митрополита Российскаго в нашествие иноплеменных и за бездождие и в смертоносне и за всяко прошение» (рукопись XVI в. Синодальной библиотеки № 774).
Это заглавие молитвы, данное ей, скорее всего, переписчиками (сам Иларион вряд-ли назвал бы себя в 3-м лице), хорошо раскрывает ее характер. Она действительно могла пригодится в любом из перечисленных случаев и вообще «на всякое прошение», так как носит довольно отвлеченно-покаянный характер.
18) В рукописи есть еще один очень крупный инициал
(л. 169об.). Происхождение его неясно, так как в этом месте «Слова» ничего нового, кроме абзаца, не начинается. Этот инициал совсем непохож на два остальные: широкий, яркий, со свинцовым отливом, он выполнен жирными мазками и слегка закрывает следующую за ним букву «к». Не был ли этот инициал наведен позднее? Но может быть он был сделан и одновременно с написанием рукописи: здесь начинается новая страница, которую писец начал писать, быть может, после некоторого перерыва. Это предположение подтверждается аналогичным случаем на л. 178 об.: здесь страница начинается также с инициала (обычного, небольшого), хотя перед ним нет даже точки.
147
Смысл этого, весьма глубокого, искреннего и прочувственного, произведения — призыв к покаянию перед лицом посланной свыше, «за грехи», опасности.
Совсем другой характер «Слова о законе и благодати», произведения мажорного, написанного по поводу какого-то радостного, очень важного и значительного события своего времени или произнесенного в день какого-нибудь великого праздника.
«Слово» написано на евангельский текст, читаемый лишь один раз в году — в первый день Пасхи. [19] Второй евангельский текст, тема которого развивается в «Слове», относится к празднику Благовещения, когда церковь отмечает событие, стоящее на «стыке» ветхого и нового завета, на грани между «законом» и «благодатью». Если первая тема развивается лишь в первой, догматической части «Слова» и больше эмоционально окрашивает его, чем отражается в содержании, то вторая лежит в основе и богословской и исторической части «Слова». В заключительной части «Слова», в похвале Ярославу Мудрому, тема Благовещения переносится совершенно недвусмысленно на конкретно-историческое событие — завершение постройки оборонительных сооружений вокруг Киева и приветствие архангела богородице переадресовывается городу Киеву. [20] Важно отметить, что о завершении постройки оборонительных сооружений созданием надвратной церкви Благовещения говорится в «Слове» после того, как было сказано о сооружении и украшении Софийского собора, который, по словам оратора, уже был в то время известен «округам странам». Такая последовательность появления двух крупнейших сооружений эпохи Ярослава Мудрого подтверждается летописными данными. [21] Упоминанием о постройке церкви Благовещения, как последней новости, заканчивается в «Слове» обзор строительной деятельности Ярослава, что дало А. В. Горскому основание для первой из крайних дат тринадцатилетнего периода, которым определяется время появления этого произведения. [22]
Датировка А. В. Горского «Слова о законе и благодати» считается бесспорной, но ее можно, как нам кажется, уточнить.
Совпадение важнейшего события того времени — завершения оборонительных сооружений вокруг Киева с двумя главными христианскими праздниками могло произойти в 1049 году, когда Пасха пришлась на второй день после Благовещения. [23]
19) Уже в заглавии «Слова» перефразируются последние слова евангельского чтения на первый день Пасхи (Иоанн, гл. I, ст. 17); в дальнейшем (лл. 175б—176а) цитируются 12 и 13 стихи того же чтения. Отражения пасхального богослужения есть и на л. 182 б, где говорится о том, что «во всех домех» поют тропарь Пасхи; кроме того, два раза цитируется прокимен, произносимый на вечерне в первый день Пасхи («Кто бо велий яко бог наш»). Весь же праздничный, мажорный тон «Слова о законе и благодати» напоминает торжественное пасхальное богослужение.
20) В одном из последних исследований по истории Киева цитата из «Слова о законе и благодати» взята в качестве эпиграфа главы, посвященной истории оборонительных сооружений города. (М. К. Каргер, Древний Киев, т. I, М.-Л. 1958, 231).
21) «В лето 6545. Заложи Ярославъ город великий, у него же града суть Златая врата; заложи же и церковь святыя Софья, митрополью, и посемь церковь на Золотых воротѣхъ святыя Богородица благовѣщенье ...» Повесть временных лет. М.-Л., Издательство Академии наук СССР, 1950, 102.
22) Вторая дата определяется упоминанием в «Слове» жены Ярослава Ирины, умершей в 1050 году.
23) Предыдущий случай близкого совпадения праздников Пасхи и Благовещения за этот период — 1038 год, когда Пасха была также 26 марта, не может быть принят потому, что в это время еще не была построена и украшена София и не было еще монастырей «на горах», в Киеве, о которых говорится в «Слове о законе и благодати» (речь идет, несомненно, о монастырях Георгия и Ирины, построенных Ярославом Мудрым).
148
Можно предположить, что «Слово о законе и благодати» было произнесено на торжестве в честь завершения киевских оборонительных сооружений в церкви Благовещения на главных Золотых воротах на второй день после ее престольного праздника и в первый день Пасхи — 26 марта 1049 года. Церковь была небольшой и могла вместить лишь семью и приближенных князя, т. е. одно только «высшее общество»; именно о такой, избранной аудитории говорится в начале «Слова». [24]
Предположение о том, что «Слово о законе и благодати» было произнесено в один из главных церковных праздников, скорее всего на Пасху, подтверждается и окружением списков этого произведения в рукописной книжности.
Старейший список «Слова», его отрывок соседствует в фрагменте сборника XII—XIII в. с концом какого-то «Слова» о воскресении, а более поздние сборники — «Торжественники» помещают его обычно между циклом слов и поучений на евангельские чтения цикла Цветной триоди, или праздничных Миней. И лишь начиная с XV в. в не которых списках «Слово» помещается под 15 июля, в день памяти князя Владимира; он был уже в то время канонизован.
Как же могло «Слово о законе и благодати» — памятник торжественного красноречия, оптимистический и праздничный по своему содержанию и тональности — очутиться в Синодальной рукописи в непосредственной близости, быть соединенным с покаянной молитвой. [25] В ответ на этот вопрос выскажем еще одно предположение.
Какому-то переписчику попалась в руки рукопись, содержавшая «Слово б законе и благодати» вместе с произведениями, связанными с интронизацией Илариона, заканчивавшаяся припиской с его именем. По другим, богослужебным, рукописям переписчику была известна «Молитва Илариона митрополита Росийского». И он решил объединить произведение одного автора, переписав молитву вслед за «Словом», указав это в заглавии последнего. Молитва была, вероятно, переписана им с другой рукописи; поэтому переписчик и начал ее таким же крупным инициалом, как и «Слово». Переписав молитву, переписчик вернулся к рукописи, содержащей произведения Илариона и стал переписывать ее дальше, но начал Символ веры не с инициала и даже не с новой строки, а лишь отделив его от молитвы жирной точкой. Это можно объяснить тем, что текст Символа веры был тем самым, который входил в повседневный церковный ритуал,
24) Существует предположение, что «Слово» было произнесено «в новом, только что отстроенном Ярославом храме Софии», росписи которой могли содержать те же самые библейские сюжеты, к которым обращается и Иларион. (История русской литературы, т. I, 45—47.) Но эти сюжеты — такие, например, как явление Аврааму трех странников, были в церковной живописи традиционными — они могли быть изображены в любой церкви. Кроме того — и это очень важно — те сюжеты ветхого завета, которые могли быть изображены в Софии и служить иллюстрацией к «Слову» Илариона (кстати сказать, сюжет жертвоприношения Исаака, который назван в указанном выше источнике, в «Слове», не отражен), относятся лишь к первой, догматической части этого произведения, являющейся «прелюдией» к его второй, исторической части, несущей на себе весь пафос этого произведения. А в этой части основной библейской темой является тема Благовещения, перенесенная, как говорилось выше, на события времени Ярослава. Сюжет же Благовещения доминировал в художественном оформлении храма, посвященного именно этому событию, а не отвлеченному понятию «премудрости божией». — Впрочем, вопрос о месте произнесения «Слова о законе и благодати» не имеет непосредственной связи с вопросом о его датировке; Иларион мог его произнести на Пасху и в Софийском соборе.
25) Если в «Слове о законе и благодати» налицо отражения пасхальных богослужений, то в молитве чувствуются отголоски либо великопостных песнопений (например, знаменитого покаянного канона Андрея Критского в словах: «Съгршихомъ и злаа створихомъ, не съблюдохомъ ни сътворихомъ якоже заповѣда нам» — л. 196 а-б), либо покаянных «очистительных» молитв, читаемых на Троицу.
149
ничего нового и интересного для переписчика не представлял и был хорошо знаком ему по богослужебным книгам. [26] Зато когда дело дошло до толкования Символа и в рукописи вновь полилась живая, самобытная и необычная для богослужения речь Илариона, переписчик сделал абзац и начал ее с большой заглавной буквой.
Так можно, с некоторой степенью вероятности, представить себе картину создания Синодальной рукописи — сборника важнейших произведений Илариона.
Лингвистические наблюдения дают основание предполагать древность протографа Синодальной рукописи.
Язык Синодального списка произведений Иларионовского цикла отличается сохранением многих архаических уже для XV в. особенностей, что в равной степени свойственно и «Слово о законе и благодати», и остальным произведениям этого цикла. [27]) «Сходство некоторых выражений исповедания Иларионова с выражениями сего слова» было отмечено еще первым издателем этих произведений; [28] однако из лексических особенностей А. В. Горским было отмечено лишь одно слово «каган», упоминаемое и в «Слове» и в приписке Илариона. А на этом «сходстве» зиждится в значительной степени атрибуция «Слова о законе и благодати», его отнесение к творчеству первого русского митрополита, признаваемое, как говорилось выше, подавляющим большинством исследователей. Лингвистический анализ произведений Иларионовского цикла Синодальной рукописи даст возможность проверить еще на многих примерах атрибуцию А. В. Горского, даст основание еще крепче связать произведения этого цикла между собой, а также с именем первого знаменитого русского оратора.
Большие и совсем еще не использованные возможности таит в себе синтаксический и орфоэпический анализ произведений Иларионовского цикла Синодальной рукописи. Не следует забывать, что все произведения этого цикла предназначены для произнесения их вслух. Поэтому должна быть тщательно изучена пунктуация, рубрикация и даже, может быть, надстрочные знаки этого списка, что даст интересный материал не только для анализа архитектоники произведений Иларионовского цикла, но и для истории ораторского искусства древней Руси в целом.
Пунктуация текста «Слова о законе и благодати» в Синодальной рукописи отличается четкостью и последовательностью: точками, поставленными внизу, на строке, [29] четко выделены не только отдельные периоды и предложения, но и синтагмы, обращения, восклицания, однородные члены, противоставления — все то, чем так обильно и с таким мастерством оснащено это блестящее произведение ораторского искусства.
26) По этим же соображениям, вероятно, Символ веры был опущен и А. В. Горским при публикации произведений Иларионовского цикла. Текст Символа веры, охарактеризованный первым издателем «Слова о законе и благодати» как «Никейско-Цареградский», относится, по классификации А. Гезена, ко второй редакции Константинопольского символа (А. Гезен, История славянского перевода Символов веры, СПб. 1884, 45).
27) Последовательно выдержаны, например, нестяженные формы — «хвалимааго», «живущїимь», «сущїимь», «живыимъ», «мертвыимъ», «повѣдааху», «привождааше» и т. п., сохраняется «ерь» в окончании творительного падежа единственного и дательного множественного числа, а также в окончании глаголов в третьем лице, в середине слова часто сохранены редуцированные гласные. Попадаются древние, русские написания: «тобе», «кушка», «жидуть» вместо «тебе», «куща», «ждут» и т. п.
28) Памятники..., 13.
29) На лл. 176 точки в нескольких случаях поставлены не внизу, а на середине строки; здесь же впервые появляется запятая, поставленная также посреди строки (в дальнейшем запятая встречается еще в нескольких случаях).
150
Вот как, например, начинается в конце «Слова» обращение к князю Владимиру.
Значимость отдельных мест «Слова» подчеркнута выделением их в абзацы. Так, например, выделена знаменитая фраза
Новой строкой, или знаком конца абзаца выделены некоторые тезисы и цитаты, развиваемые в следующем за ними тексте. Все это придает архитектонике «Слова» замечательную стройность, которая даже при беглом чтении рукописи воспринимается весьма наглядно.
Текст молитвы разделен на более крупные абзацы и пунктуация в нем несколько иная. Символ веры написан вообще одним куском, вплотную примыкающим к молитве. Толкование Символа рубрицировано более дробно, чем молитва, но не столь дробно, как «Слово о законе и благодати».
Разница в рубрикации и пунктуации между отдельными произведениями Иларионовского цикла, несомненно, связана с различием в характере употребления каждого из них.
Молитва, читавшаяся в богослужебном чине, произносилась, как можно ретроспективно предположить, скороговоркой, без особой выразительности, нараспев. «Слово о законе и благодати», рассчитанное на произведение впечатления на аудиторию не только своим содержанием, но и формой, произнесено было гораздо более выразительно — медленно, с паузами, с переменой интонации, быть может с сопровождением его жестикуляцией. Основные положения этого глубокого, философского произведения, особенно его первой, догматической части, трудно воспринимаемые на слух, выделялись оратором особо и произносились, вероятно, нарочито медленно, выразительно. Выделялись и наиболее патетические и поэтические выражения, заимствованные чаще всего из Псалтири. По рубрикации «Слова о законе и благодати» в Синодальной рукописи можно не только углубить анализ его состава и конструкции, но и представить с какой-то степенью вероятности манеру его произношения. Ценность этого представления не умаляется тем, что это может быть ораторской манерой скорее XV, чем XI века, так как исследований этой стороны ораторского искусства древней Руси чрезвычайно мало.
30) Здесь в рукописи один из тех немногочисленных случаев, когда знак конца абзаца стоит в середине фразы. Это может быть связано с изменением интонации, так как дальнейший текст разбит на более мелкие, чем до сих пор, куски и состоит из своеобразного и выразительного «нагнетания» однородных членов и вопросительных предложений, причем и тех и других в равном количестве (по три). В других случаях этим знаком выделены наиболее значимые по содержанию части фраз. Так, например, на л. 168 б, где рассказывается о крещении Руси, знаком конца абзаца выделено место, где говорится об одновременном и поголовном крещении русского народа и дается весьма объективное объяснение этому («да аще кто и не любовию, но страхом повелевшаго крещахуся, понеже бе благоверие его с властию съпряжено»).
151
Говоря о жанре «Слова», Е. Е. Голубинский отметил, что «Слово» «будучи по содержанию догматическим, по форме представляет собою нечто вроде нынешней торжественной академической речи». [31] Хотя некоторые современные исследователи и считают «Слово о законе и благодати» «типичной церковной проповедью, не уступающей аналогичным произведениям византийской церковной литературы». [32] к этому замечанию крупнейшего знатока истории русской церкви следует прислушаться. Действительно, по необычности и широте тематики, по своему патриотическому пафосу «Слово» уж очень отличается от обычной церковной проповеди и «аналогий» ему в переводной церковной литературе пока не найдено. Аналогии к «Слову» о законе и благодати» следует искать и изучать не в переводных церковных, а в оригинальных близких к нему по времени произведениях, что отчасти уже и делается советскими учеными. [33] Изучение связей «Слова» с памятниками различных жанров современной ему русской литературы даст возможность более точно определить жанр этого произведения. [34]
Предлагаемое издание единственного полного списка «Слова о законе и благодати» с сохранением его орфографии и пунктуации открывает возможности лингвистического изучения этого памятника. Но это только начало: дальнейшее и более тщательное изучение вопросов, связанных с происхождением и исторической судьбой произведений, приписываемых первому русскому знаменитому оратору, будет возможно лишь после критического издания текстов «Слова» и молитвы по всем сохранившимся их спискам. Такое издание, несомненно, будет началом нового этапа более чем столетнего периода изучения этих произведений, когда будет, наконец, дан окончательный ответ на важнейшие вопросы их происхождения и исторической судьбы — вопросы, перечисленные начале этой статьи.
Когда настоящея публикация была уже подготовлена, вышла книга немецкого ученого Лудольфа Мюллера, посвященная сочинениям митрополита Илариона. [35] Большую часть книги занимает публикация текстов этих произведений, воспроизводящая с зеркальной точностью, со всеми его ошибками и даже опечатками издание А. В. Горского, добавленная множеством разночтений из других опубликованных списков «Слова о законе и благодати», а также из некоторых произведений, отразивших его влияние. -
31) Е. Е. Голубинский, История русской церкви, т. I, ч. 1, М. 1880, 690.
32) История русской литературы, т. I, 45.
33) Так, например, Д. С. Лихачев сравнивает «Слово» с гипотетическим Сказанием о распространении христианства на Руси, лежащем в основе начальной русской летописи. (Д. С. Лихачев, Русские летописи я их культурно-историческое значение. М.-Л. 1947, 66—70). Однако делается это лишь для подкрепления предположения об участии Илариона в создании русской летописи.
34) Неопределенность, точнее необычность жанра «Слова о законе и благодати» вероятно, замечалась и древнерусскими книжниками: этим следует, по нашему мнению, объяснить отсутствие постоянного места для него в рукописных сборниках, преимущественно Торжественниках и Златоустах. Если бы это была «типичная церковная проповедь», то переписчики и помещали бы ее среди аналогичных переводных произведений, как это было, например, со Словами Кирилла Туровского. Свое постоянное место «Слово» получило позднее и лишь в сборниках новгородского происхождения, в том числе в Четьих-минеях — под 15-м июля, в день празднования памяти князя Владимира, канонизация которого, как предполагают, была произведена в 1240 г. в Новгороде. (В. Васильев, История канонизации русских святых. Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1893, № 3, 81).
35) Des Metropoliten Ilarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und Glaubensbekenntnis nach der Erstausgabe von 1844 neu herausgegeben, eingeleitet und erlautert von Ludolf Müller. Wiesbaden, 1962.
152
Издание снабжено подробным текстологическим и реальным комментарием, представляющим для исследователей древнерусской литературы и языка значительную ценность. Во вступительной части книги кратко, но весьма основательно рассматриваются важнейшие вопросы происхождения и содержания «Слова».
Несмотря на свои большие достоинства, книга Л. Мюллера вызывает некоторые возражения. В первую очередь это относится к интерпретации «Слова» при значительно суженом понимании его идейного содержания: для немецкого ученого это лишь церковная проповедь, произнесенная с единственной целью — для подготовки канонизации князя Владимира.
Важнейшие проблемы изучения «Слова о законе и благодати», перечисленные в начале предлагаемой статьи, решаются Л. Мюллером частично в развитие предположений, высказанных А. В. Горским и некоторыми другими исследователями, но большей частью самостоятельно и оригинально. Книга немецкого ученого, несомненно, скоро привлечет внимание и будет использована в работах о жизни и творчестве митрополита Илариона.
Л. Мюллер считает свою книгу началом «критической работы» над текстом «Слова о законе и благодати», а свои комментарии — первым ее этапом. Однако начало эта положено, к сожалению, не на достаточно твердом основании: не на издании рукописей, а на перепечатке и использовании их подчас весьма небрежных изданий. Появление этой книги лишний раз подчеркивает необходимость и своевременность новых и более точных публикаций рукописей произведений Илариона и в первую очередь единственного полного их списка, содержащегося в Синодальной рукописи.
Текст Синодального списка произведений митрополита Илариона в настоящем издании передается с разбивкой на слова, но с соблюдением орфографии, рубрикации и пунктуации оригинала. Не сохраняются лишь различные варианты букв «е» и «о», например лежачее и широкое «е», двойное, так называемое «очное о», «растянутая» омега и некоторые другие, в рукописи довольно немногочисленные. Описки писца, главным образом повторения слогов, слов и целых фраз, отмечены квадратными скобками; пропуски букв, слогов и слов — весьма немногочисленные, восполнены с обозначением их ломаными скобками. В двух случаях пропущенные фразы вставлены (в сносках) из другого, Уваровского списка, изданного О. М. Бодянским. Восполнения пропусков, сделанные самим писцом и отмеченные в рукописи крестиком, сделаны с тем же знаком на полях — соответственно с рукописью. Концы строк отмечены вертикальной чертой, концы страниц — двойной вертикальной чертой
153
. . .
[[ Текстът на Словото, стр. 152–175, е достъпен в .pdf файла ]]
