Исследования по кирилло-мефодиевистике и палеославистике

Сергей Юрьевич Темчин

 

Древнеболгарская книжность

 

5. Греческо-славянский конкорданс к древнейшим спискам славянского Евангелия

(Греческо-славянский конкорданс к древнейшим спискам славянского Евангелия: [Рец.: Люсен И., Греческо-старославянский конкорданс к древнейшим спискам славянского перевода евангелий (codices Marianus, Zographensis, Assemanianus, Ostromiri). – Acta Universitatis Upsaliensis. Studia Slavica Upsaliensia, 36. Uppsala, 1995. 300 p.], Palaeobulgarica, год. 22. София, 1998, № 1, с. 111–119.)

 

 

Ирина Люсен. Греческо-старославянский конкорданс к древнейшим спискам славянского перевода евангелий (codices Marianus, Zographensis, Assemanianus, Ostromiri). Uppsala, 1995 (Acta Universitatis Upsaliensis, Studia Slavica Upsaliensia, 36). 300 p. ISSN 0562-3030; ISBN 91-554-3658-7.

 

 

Как известно, древнейший корпус славянских текстов представлен переводными произведениями, центральное место среди которых занимает Евангелие. Изучение языка и текста этих переводов предполагает постоянное обращение к греческой традиции.

 

В течение долгого времени исследователю славянского евангельского текста приходилось пользоваться исключительно критическими и обиходными изданиями греческого Евангелия и самому проделывать очень трудоемкую работу по сопоставлению славянского и греческого материала. Необходимость создания специального греческо-славянского конкорданса (index verborum) ощущалась уже давно. Более десяти лет назад Л. Мошиньский объявил о начале работы над таким пособием, опубликовав статью с примерами словарных статей и обзором сопутствующих теоретических и практических проблем [Moszyński 1984a]. Предполагалось составить единый конкорданс ко всем евангельским спискам узкого канона (в том числе отрывочным): Зографскому, Мариинскому, Ассеманиеву евангелиям, Саввиной книге, Боянскому палимпсесту, Куприяновским и Охридским листкам и листкам Ундольского. С тех пор автор опубликовал значительную часть материала по Зографскому евангелию [Moszyński 1975, 221–262; Moszyński 1990, 205–266]. Особенность опубликованной части конкорданса заключается в том, что греческо-славянский материал оказался разделенным на множество отдельных списков

 

 

110

 

в зависимости от частотности греческих лексем, вариативности славянских соответствий и т.п., что затрудняет работу текстолога.

 

И вот теперь Ирина Люсен, известная своими работами в области церковнославянской текстологии [Огрен 1989; Огрен 1991] и переводческой техники славянского Евангелия [Огрен 1995], издала Греческо-старославянский конкорданс к древнейшим спискам славянского перевода Евангелий.

 

Данное издание учитывает последние достижения текстологии Нового Завета. Оно содержит Введение на русском и английском языках (с. 7–19), греческо-славянский конкорданс (с. 21–244) и славянско-греческий индекс (с. 245–300).

 

Во Введении изложены цели и задачи издания, указаны его греческие и славянские источники, специально оговорено построение отдельной статьи и принципы лемматизации, приведена необходимая библиография, включающая издания использованных славянских рукописей и конкордансов. В Приложении (с. 12–13 и 18–19) к Введению даны указатели евангельских стихов, представленных в двух использованных краткоапракосных списках — Ассеманиевом и Остромировом евангелиях.

 

Основную часть издания занимает греческо-славянский конкорданс, цель которого состоит в соотнесении лексики греческого Евангелия и его славянского перевода. По словам автора, он преследовал цель „представить данные славянского перевода в такой форме, чтобы настоящая работа по своим принципам и построению была полностью совместима с последними и наиболее полными к настоящему времени данными как греческих текстов, так и подобными конкордансами к переводам Нового Завета на другие языки“ (с. 7). Орфографическое, грамматическое и синтаксическое варьирование славянского текста в конкордансе не отражено.

 

Отдельные статьи конкорданса соответствуют всем полнозначным лексемам греческого евангельского текста и именам собственным — в издании не представлены лишь первичные предлоги, союзы, частицы, личные, притяжательные и возвратные местоимения, а также глагол εἰμί. После заглавного греческого слова и его латинских эквивалентов, заимствованных из конкорданса А. Шмолера, приводятся все славянские лексические соответствия, встретившиеся хотя бы в одной из использованных славянских рукописей. Далее перечислены все стихи евангельского текста, в которых представлено данное греческое слово, и для каждого

 

 

111

 

отдельного стиха указано, какая именно славянская лексема употреблена в славянском переводе. Во всех случаях, где показания использованных славянских источников расходятся, с помощью специальных символов указано, какие славянские соответствия представлены в каждой из использованных евангельских рукописей. Учтены также апракосные чтения, представленные в служебных списках более одного раза. Особые пометы введены для тех случаев, когда в греческом тексте представлены лексические разночтения.

 

Исходным материалом для этого издания послужили данные Полного конкорданса к греческому Новому Завету [Aland 1983], который отражает достижения предшествующих критических изданий текста. Приводимые в нем греческие разночтения учтены в греческо-славянском конкордансе, что позволяет использовать его не только для исследования переводческой техники, отраженной в славянском евангельском тексте, но для текстологического изучения этого памятника.

 

Однако текстолог-славист вынужден считаться с тем обстоятельством, что аппарат абсолютного большинства критических изданий греческого Нового Завета отражает лишь те разночтения, которые появились на наиболее ранних этапах истории греческого текста (эту особенность критических изданий можно обозначить термином палеоцентричность) и должны приниматься во внимание при реконструкции его первоначального состояния. Из древнейших разночтений, в свою очередь, для критических изданий отбираются лишь некоторые — те, „которые имеют, с точки зрения издателей, экзегетическую значимость“ [Логачев 1976, 97; ср.: Aland 1959, 724–725]. В связи с этим учет разночтений в аппарате критических изданий греческого Нового Завета, как правило, „не может дать полного и исчерпывающего представления о положении в оригинальных греческих рукописях, потому что такие разночтения оговариваются не регулярно, а эпизодически“ [Скупский 1977, 130; cр.: Lunt 1982, 227]. Таким образом, целый пласт греческих разночтений, актуальных во время создания славянского перевода, как правило, оказывается за пределами критических изданий [ср.: Bakker 1996, 25].

 

Разумеется, что в греческо-славянском конкордансе невозможно отразить все текстологическое многообразие греческого текста, накопившееся ко второй половине IX века. И текстолог-славист должен иметь в виду, что отсутствие в этом конкордансе греческих разночтений к той

 

 

112

 

или иной славянской форме вовсе не означает их отсутствия в тех греческих списках, которыми пользовались славянские переводчики и позднейшие справщики текста. Это значит, что для полноты картины славист должен наряду с греческо-славянским конкордансом использовать и иные источники греческих разночтений, прежде всего — наиболее полный (хотя и не свободный от ошибок) критический аппарат Г. фон Зодена [Soden 1913].

 

Несмотря на то, что Полный греческий конкорданс учитывает данные многих критических изданий греческого текста, в том числе издание Г. фон Зодена, в нем (а вслед за ним и в греческо-славянском конкордансе И. Люсен), очевидно, представлены далеко не все греческие разночтения, указанные Зоденом. Чтобы не быть голословным, приведу лишь несколько примеров (из начала Евангелия от Матфея) греческих разночтений, цитируемых Зоденом, но не отраженных в греческо-славянском конкордансе И. Люсен (в целях экономии места не буду указывать соответствующих греческих списков) Мф 2.14 и 2.21 ἐγείρω/διεγείρω, Мф 2.22 ἀκούω/μανθάνω, Мф 3.9 δοκέω/ἄρχω, Мф 6.3 γιγνώσκω/ἐπιγιγνώσκω, Мф 7.13 εἰσέρχομαι/ἔρχομαι и многие другие. Учет подобных разночтений важен, так как иногда славянский перевод точно соответствует греческому варианту, который не отражен в греческо-славянском конкордансе И. Люсен, но зафиксирован в критическом аппарате Г. фон Зодена. Так, глагол начинати в Мф 3.9 явно соответствует греческому ἄρχω, а не δοκέω.

 

В предыдущем параграфе я привел в качестве примеров лишь те разночтения из аппарата Г. фон Зодена, которые зафиксированы им в рукописях VIII–X веков (времени, непосредственно предшествовавшего возникновению древнейших из дошедших до нас славянских рукописей), реально же весь корпус греческих евангельских списков, использованных при подготовке зоденовского издания, содержит во много раз больше лексических и текстовых вариантов.

 

Таким образом, слависту необходимо дополнительно использовать обильный материал, представленный в обширном критическом аппарате издания Г. фон Зодена. „Это издание имеет одно очень важное преимущество перед другими: в его критическом аппарате последовательно оговорены все явления текста, лексики, синтаксиса, морфологии и даже фонетики, орфографии и графики, содержащиеся в каждой из использованных здесь рукописей (включая и все привлекаемые фрагменты).

 

 

113

 

Ποэтому указанное издание представляет особую ценность специально для исследователей языка старославянских памятников“ [Скупский 1977, 130; ср.: Weingart 1922–1923, 415].

 

Зоденовское издание греческого текста не пользуется популярностью у специалистов по греческой новозаветной текстологии по причинам, не зависящим от состояния его критического аппарата, — критикуется прежде всего его реконструкция исходного греческого текста [1], хотя и его критический аппарат из-за допущенных в нем неточностей также вызвал определенные нарекания [см.: Metzger 1944, 42–43; Grant 1950, 86]. Тем не менее неточности данного аппарата, неизбежные в изданиях подобного рода, практически не сказываются на результатах работы слависта [2], поэтому утверждение об исключительной неаккуратности подготовленного Г. фон Зоденом критического аппарата [см.: Алексеев 1984, 5], видимо, следует считать сильно преувеличенным.

 

При использовании греческо-славянского конкорданса наряду с изданием Г. фон Зодена текстологу-слависту могут быть полезны в качестве дополнительных источников также современные обиходные (некритические) издания греческого Нового Завета, текст которых иногда оказывается ближе к славянскому переводу, чем реконструируемое древнейшее состояние греческого оригинала [Верещагин 1971, 18]. В литературе неоднократно указывалось на то, что славянский текст следует сопоставлять не с древнейшими греческими списками Евангелия (на которые в силу палеоцентричности ориентировано большинство критических изданий греческого текста), а с более поздними, отражающими состояние рукописной традиции второй половины IX века — именно в ней обнаруживается особое сходство со славянским переводом [см.: Муретов 1897, 43]. Примечательно, что Г.А. Воскресенский, первоначально считавший, что славянский перевод Евангелия следует тексту древнейших греческих кодексов IV–VI веков [Воскресенский 1886, 39–40], впоследствии изменил свою позицию и высказался в пользу более поздних списков VIII–X веков [Воскресенский 1896, 125, 205]. Таким образом, опубликованный Эразмом текст, основанный в своей евангельской части

 

 

1. См. общую характеристику исследования Г. фон Зодена и подготовленного им критического издания [Мецгер 1996, 136–140].

 

2. Уже существует длительная традиция успешного использования издания Г. фон Зодена в палеославистических исследованиях, представленная работами В. Погорелова, Й. Вайса, К. Горалека, Р. Вечерки, Б.И. Скупского.

 

 

114

 

на минускульной рукописи XII века и ставший впоследствии Textus receptus, не представляет значительного интереса для исследователей истории греческого текста, однако является ценным для слависта ввиду своей близости к возможным оригиналам кирилло-мефодиевского перевода Евангелия. Подобная ситуация характерна не только для новозаветных книг — она вообще типична для славянских переводных текстов [ср.: Огрен 1991, 20–21].

 

Таким образом, при пользовании греческо-славянским конкордансом И. Люсен текстологу следует учитывать также критический аппарат Г. фон Зодена и современные обиходные издания греческого Нового Завета. Совокупность этих источников может предоставить слависту максимальную информацию о состоянии греческого текста, отсутствие которой чревато серьезными ошибками [см.: Томсън 1986]. Методологически верное требование обращаться также к греческим лекционариям [см.: Скупский 1979, 123–124 (и прим. 35); Алексеев 1985, 11, 13], которые почти не учитываются в критических изданиях, на практике очень трудно удовлетворить.

 

При работе над конкордансом И. Люсен последовательно шла от греческого текста к славянскому, собирая материал из тех стихов евангельского текста, которые перечислены в Полном греческом конкордансе К. Аланда. Однако палеоцентричность изданий греческого текста не позволила ей выявить те словоупотребления отдельных славянских списков, которые возникли на основе относительно поздних и не слишком распространенных вариантов греческого Евангелия (в критических изданиях такие варианты обычно отсутствуют). Ниже приводятся примеры тех греческо-славянских соответствий, принадлежащих единичным славянским спискам, которые не учтены в рецензируемом издании (греческие формы зафиксированы в критическом аппарате Г. фон Зодена). Так,

- только Остромирово евангелие содержит соответствия βάλλω — въсадити в Мк 6.17, θαρςέω — дрьзати в Мк 5.34, λέγω — глаголати в Мк 15.18, παραλυτικός — ослаблѥнъ в Мф 9.5, συμβάλλω — сълагати в Лк 2.21;

- только Ассеманиево евангелие знает соответствие δειλιάω — ѹстрашати в Ио 14.1;

- только Зографскому кодексу известно соответствие συλλαμβάνω — ѩти в Лк 22.52.

 

Подобные примеры могут быть выявлены только в том случае, если идти от славянского материала

 

 

115

 

к греческому, но не наоборот — этому препятствует несовершенство большинства критических изданий греческого текста.

 

Славянская часть конкорданса представлена тремя каноническими текстами XI века: глаголическими Мариинским и Зографским четвероевангелиями и Ассеманиевым краткоапракосным евангелием, а также древнейшим восточнославянским списком краткого апракоса — Остромировым евангелием 1056–1057 годов. Таким образом, неучтенными остались не только древнейшие отрывки болгарского происхождения (Боянский, Зографский и Синайский палимпсесты, Куприяновские и Охридские листки, листки Ундольского), но и такой замечательный памятник узкого канона как Саввина книга.

 

В рецензируемом издании выбор славянских источников не обосновывается, однако авторскую мотивировку можно попытаться реконструировать. И. Люсен ориентировалась прежде всего на хорошо сохранившиеся списки древнейшего периода. Отрывочные списки не были использованы, по всей видимости, ввиду незначительности сохранившегося в них текста, учет которого сильно усложнил бы структуру конкорданса. Отсутствие среди источников Саввиной книги может объясняться лишь инновационным характером содержащегося в ней текста, который сильно отличается от текста глаголических списков. Если это действительно так, то можно предполагать ориентацию автора на те древнейшие списки, которые могут быть наиболее близки к первоначальному кирилло-мефодиевскому переводу Евангелия. Своеобразной компенсацией служит здесь использование восточнославянского Остромирова евангелия, которое, хоть и не входит в узкий канон, тем не менее часто используется палеославистами в качестве источника при реконструкции древнейшей истории текста. Действительно, Остромирово евангелие нередко оказывается консервативнее Саввиной книги, хотя и в нем обнаруживается заметный инновационный лексический пласт. Здесь следует отметить, что еще большее значение для реконструкции кирилло-мефодиевского перевода может иметь другой ранний восточнославянский список краткого апракоса — Архангельское евангелие 1092 года, которое теперь имеет уже не только фототипическое [АЕ], но и наборное издание [Миронова 1997], а также отдельный указатель словоформ [Славова 1994]. В специальной работе было показано, что Архангельское евангелие (особенно первая его часть) сохраняет в неприкосновенности лексический

 

 

116

 

состав и синтаксический строй своих болгарских оригиналов [см.: Славова 1990], близких к текстам узкого канона.

 

Очевидно, что для реконструкции кирилло-мефодиевского перевода Евангелия могут и должны быть использованы не только древнейшие, но и более поздние списки текста, которые в некоторых случаях могут быть даже более архаичны, чем ранние глаголические кодексы. Однако при сегодняшнем уровне текстологического изучения славянского Евангелия невозможно мотивированно отобрать из богатого рукописного наследия ограниченный круг списков, которые лучше всего сохраняли бы кирилло-мефодиевское наследие. В такой ситуации кажется естественной ориентация И. Люсен на списки: а) древнейшие (используются рукописи XI в.); б) полные (не принимаются во внимание отрывки); в) наиболее архаичные (не учитывается Саввина книга); г) входящие в узкий канон или наиболее близкие к нему, имеющие за собой солидную традицию текстологического изучения (не используется Архангельское евангелие). Выбор источников для изданного конкорданса представляет собой равнодействующую перечисленных выше критериев. Следует признать, что при сегодняшнем уровне разработки текстологической истории славянского Евангелия такой выбор представляется наиболее надежным и экономным (так как позволяет избежать перегрузки конкорданса дополнительными символами), хотя его трудно назвать текстологически обоснованным — такое обоснование будет возможно лишь после детального восстановления истории славянского евангельского текста.

 

За основной славянский источник И. Люсен выбрала Мариинское евангелие — данные остальных трех славянских рукописей цитируются лишь при их отличии от этого глаголического кодекса. Однако вряд ли оправдано то, что фрагмент Мф 1.1–5.24 Дечанского евангелия XIII века, восполняющий Мариинский список в издании В. Ягича, использован в греческо-славянском конкордансе без каких-либо оговорок. Это не только противоречит установке автора на использование списков лишь XI века, но и (подобно изданию В. Ягича) может ввести в заблуждение невнимательного читателя. С таким решением можно было бы согласиться, если бы при подготовке конкорданса был использован весь текст Дечанского евангелия, а не только опубликованные В. Ягичем начальные главы. Следует также иметь в виду, что фрагмент Мф 16.20–24.20 Зографского евангелия датируется XII веком (тогда была восполнена

 

 

117

 

утрата в тексте XI в.) и, строго говоря, не является органичной частью данного списка. Логично было бы считать данный фрагмент отдельным списком XII века. Получается, что в конкордансе частично учитываются также списки XII–XIII веков.

 

Текстологу-слависту важно иметь в виду тот факт, что в греческо-славянском конкордансе варианты первоначального славянского перевода в одних случаях приводятся как основные (если они представлены в Мариинском евангелии), а в других — в качестве разночтений (если Мариинский кодекс содержит уже новый лексический вариант). Это обстоятельство усложняет структуру конкорданса: например, статья τις ѥдинъ имеет сложную структуру потому, что первоначальный вариант етеръ в большинстве случаев оказался замен(е)ным в Мариинском кодексе на ѥдинъ, но хорошо сохраняется в Зографском и Ассеманиевом евангелиях, которые из-за отличия от основного списка постоянно цитируются особо. Конкорданс был бы компактнее, если бы на первое место всегда выносился вариант первоначального славянского перевода независимо от того, в каких списках он сохранился, однако в этом случае автор был бы вынужден решать множество дискуссионных вопросов об относительной хронологии славянских вариантов, что было бы равнозначно лексической реконструкции кирилло-мефодиевского перевода и потому явно преждевременно. Таким образом, решение И. Люсен последовательно опираться на Мариинское евангелие следует признать лучшим из всех возможных, поскольку оно позволяет избежать субъективности в организации материала и гарантирует последовательность его изложения.

 

Если использованные славянские списки совпадают с Мариинским, то после номера соответствующего стиха их символы не приводятся. Автор отмечает, что „отсутствие каких-либо помет при определенном чтении означает, что все четыре [выделение мое — С.Т.] славянских текста единогласно используют первый условно обозначенный вариант (a)“ (с. 8). Однако в действительности дело обстоит несколько сложнее. Ассеманиево и Остромирово евангелия являются списками краткого апракоса и потому содержат далеко не весь евангельский текст. Следовательно, отсутствие каких-либо помет может означать согласие всех четырех списков лишь в пределах краткоапракосного текста, в то время как в комплекторных частях тетра оно чаще всего обозначает согласие двух четвероевангелий — Зографского и Мариинского. Если же учесть, что

 

 

118

 

эти списки имеют значительные лакуны, то станет ясно, что в отдельных случаях отсутствие помет может означать данные лишь одного списка. Так, например, в статье ἀσκός мѣхъ цитация стиха Мф 9.17 без дополнительных помет в действительности означает не совпадение четырех славянских списков, а данные одного Мариинского евангелия — в Зографском списке утрачен фрагмент Мф 9.13–21, а в кратких апракосах стихи Мф 9.14–17 просто не предусмотрены. В статье θυμόομαι разгнѣвати сѧ стих Мф 2.16 без дополнительных помет означает совпадение лексических данных Дечанского и Остромирова евангелий — в Мариинском и Зографском кодексах начальные главы Евангелия от Матфея не сохранились, а в Ассеманиевом евангелии небольшой фрагмент данного стиха оказался пропущенным. В статье λέγω стих Мк 9.7 снабжен лишь пометой о пропуске слова в Мариинском евангелии, но здесь надо иметь в виду, что в апракосах данный стих не предусмотрен. Следовательно, мы имеем дело со словоупотреблением одного Зографского кодекса.

 

Таким образом, отсутствие специальных помет после номера евангельского стиха может означать данные от одного до четырех списков при отсутствии в них разночтений. Поэтому специалист, пользующийся греческо-славянским конкордансом, должен всякий раз высчитывать, какое количество списков и каких именно стоит за той или иной славянской лексемой, не имеющей разночтений. Здесь ему будут очень полезны указатели евангельских стихов Ассеманиева и Остромирова евангелий, предусмотрительно опубликованные И. Люсен на с. 12–13 и 18–19 рецензируемого издания. Лакуны Мариинского и Зографского евангелий читатель должен определить по другим источникам. В отдельных случаях пропуски стихов отмечаются в основном тексте конкорданса. Так, в нескольких статьях приводятся данные стиха Мф 9.7, присутствующего только в Остромировом евангелии, с указанием о пропуске этого стиха во всех трех глаголических списках.

 

В конкордансе последовательно указываются славянские лексические разночтения, которым присваиваются особые символы. Однако в некоторых случаях подобным образом обозначаются также такие различия между славянскими списками, которые лексическими разночтениями не являются. Речь идет, с одной стороны, о лексическом и буквенном обозначении числительных и, с другой стороны, о глаголической и кириллической цифири. Так, например, в статье εἴκοσι особые символы

 

 

119

 

получили варианты a) дъва десѧти; b) к҃ (кириллического Остромирова евангелия); c) и҃ (глаголического Ассеманиева евангелия), которые являются абсолютными синонимами и обозначают числительное двадцать. Подобным образом в конкордансе представлены и иные числительные. Думается, что такая точность в данном случае неоправдана, поскольку противоречит основным принципам построения статьи, изложенным во Введении.

 

Предыдущий рецензент греческо-славянского конкорданса [Дограмаджиева 1996] высказал справедливое сожаление о том, что в данном издании отсутствует материал по славянскому переводу греческих предлогов, союзов, частиц и некоторых других служебных частей речи. Действительно, в некоторых случаях данный материал является показательным и даже может последовательно различать редакции текста — ср., например, перевод греческого εἰ μή, μόνον славянскими союзами и наречиями тъкъмо (кирилло-мефодиевский перевод) и тъчиѭ (преславская редакция текста). Подобный материал был бы полезен в греческо-славянском конкордансе.

 

В рецензируемом издании при помощи условных обозначений отмечаются случаи пропусков в славянских списках отдельных слов и целых фраз, имеющихся в греческом тексте. Однако в греческо-славянском конкордансе, естественно, принципиально не могут быть отмечены вставки в славянском тексте, если они отсутствуют в греческих списках. Собственно славянские вставки, не мотивированные греческим текстом, чаще всего обнаруживаются в Ассеманиевом евангелии — таковы, например, следующие слова и словосочетания: Лк 24.26 въскрьснѫти отъ мрьтвъıихъ, Лк 7.6 ити, Ио 5.4 оходити, Лк 24.27 пьсати, Лк 4.23 рещи, Мф 26.50 творити, Мф 26.58 хотѣти. В Зографском кодексе присутствует вставка Лк 9.42 . В Остромировом евангелии обнаруживается вставочная лексема Лк 3.9 съгарати. Подобный материал оказывается за рамками греческо-славянского конкорданса (равно как и инципиты апракосных перикоп).

 

В издании не нашли отражения некоторые славянские словоформы, возникшие из-за того, что писец отдельного списка недопонял переписываемый им текст. Естественно, такие ошибочные формы не имеют непосредственных параллелей в греческих списках и, видимо, потому ускользнули от внимания составителя конкорданса, последовательно шедшего

 

 

120

 

от греческого текста к славянскому. Приведу три примера: 1) в статье ἐπανάγω указано, что в Лк 5.4 в Зографском евангелии представлена лексема хати, соответствующая глаголу възѣхати Мариинского кодекса; в действительности же словоформе вьзѣди Мариинского списка соответствуют две словоформы Зографского — виждь ѣхаı, первая из которых написана ошибочно (гиперкорректно) вместо приставки въз- [см.: Вайан 1952, 78] [3]; 2) в статье ἐξαυτῆς говорится, что в Мк 6.25 в Зографском евангелии пропущена соответствующая словоформа; однако при проверке оказалось, что в этом списке все же имеется соответствие чтению отъ нѥго Мариинского кодекса и сеици обоих апракосов — это форма ѹсѣченѫ, получившаяся из-за недопонимания исключительно редкого наречия сеици, которое, по всей вероятности, исконно читалось в этом месте текста (звуковое подобие этих слов очевидно); 3) в статье ὕδωρ отмечено, что в Мф 3.11 Мариинское и Остромирово евангелия содержат лексему вода, пропущенную в Зографском и Ассеманиевом списках; непосредственное обращение к текстам убеждает в том, что в Ассеманиевом евангелии представлен не пропуск слова вода, а его ошибочная замена глаголом проповѣдати (спровоцированная схожестью фрагментов -вод- и -вѣд- ?).

 

Обсуждаемое издание содержит в себе обильную информацию о лексическом составе четырех списков евангельского текста и, несомненно, будет способствовать их изучению. Однако значение рецензируемой работы выходит далеко за рамки исследования указанных в заглавии четырех древнейших евангельских списков. Несомненным достоинством данного справочника является его принципиальная приложимость к любому евангельскому списку любой структурной разновидности. С его помощью можно быстро собрать и оценить лексическую информацию, содержащуюся во многих списках Евангелия.

 

В связи с этим исследователю следует иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, лексические архаизмы и инновации, образующие соотносимые пары и ряды синонимов, могут иметь, как известно, более одного греческого соответствия. В этом случае данные по одной славянской лексической паре следует искать в нескольких статьях конкорданса. Так, например, конкурирующие синонимические лексемы стѹденьць

 

 

3. Здесь в издании 1952 года номер соответствующего стиха ошибочно обозначен как Ио 5.4 вместо Лк 5.4.

 

 

121

 

и кладѧзь имеют два греческих соответствия — φρέαρ, τό и πηγη, ἡ, =, поэтому информацию о евангельских стихах, в которых могут встретиться данные лексемы, следует искать в двух отдельных статьях конкорданса. Здесь неоценимую услугу окажет исследователю славянско-греческий индекс, помещенный в конце издания.

 

Во-вторых, в евангельском тексте (как славянском, так и греческом) содержится множество лексических и текстовых вариантов, поэтому славист, использующий греческо-славянский конкорданс для сбора материала по какому-либо иному славянскому списку Евангелия, должен быть готов к тому, что в нем могут обнаружиться контексты, не зафиксированные в конкордансе. Например, полноапракосное Мстиславово евангелие начала XII века содержит соответствие греческой лексеме ἀρχαῖος также в Мф 5.38, хотя данный стих в конкордансе не отмечен, что обусловлено отсутствием подобного соответствия в Мариинском и Зографском евангелиях (в кратких апракосах данный стих не предусмотрен). Кстати, даже критический аппарат Г. фон Зодена не фиксирует списков с лексемой ἀρχαῖος в Мф 5.38, что заставляет предполагать в Мстиславовом евангелии собственно славянскую текстовую инновацию, подобную тем, о которых говорилось выше. В иных случаях похожие различия могут быть обусловлены позднейшей сверкой славянского текста с греческими рукописями, отличавшимися по своей редакции от оригиналов первоначального славянского перевода.

 

Наконец, следует отметить, что в рецензируемом конкордансе иногда встречаются неточности и недосмотры, которые практически неизбежны в изданиях подобного рода. Так, в некоторых греческих лексемах не проставлены знаки ударения и придыхания (см., например, статью ἐγείρω). Не всегда точно соотнесены греческие и славянские лексемы — в Мф 5.41 греческому ἀγγαρεύω соответствует не слово поѩти, как указано в издании, а словосочетание поѩти по силѣ. Изредка встречаются фактические ошибки: в статье μένω указано, что в Ио 1.32 все славянские списки содержат лексему прѣбъıти, однако в Остромировом евангелии здесь представлен неучтенный вариант грѧсти. Однако подобные недочеты практически не сказываются на результатах работы с греческо-славянским конкордансом, который оставляет впечатление добротно сделанного труда.

 

 

122

 

В заключении хочется поздравить И. Люсен и специалистов по славянскому евангельскому тексту с выходом крайне полезного пособия, которое во многом облегчит текстологические и лексикологические исследования данного памятника письменности.

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]