Славянские эпические традиции. Проблемы эволюции

Юрий Иванович Смирнов

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

СОСТЯЗАНИЕ С СОЛНЦЕМ

(Эволюционная цепочка)

 

1. Русские варианты

2. Южнославянские варианты

3. Фольклорное окружение и другие источники

 

 

1. Русские варианты

 

Былина «Иван Гостиный сын» не принадлежит к числу популярнейших русских эпических произведений, тем не менее записями отмечено ее широкое бытование. Она записывалась в б. Новгородской губ. от жителя селигерской деревни [1]; ее знали на Русском Севере — в Заонежье (три записи) [2], на Пудоге (1 вар.) [3], на Кенозере и р. Кене (9 вар.) [4], на Моше (1 вар.) [5], Пинеге (3 вар.) [6] и Печоре (2 вар.) [7]. Ее бытование также обнаружено в Сибири (4 вар.) [8], б. Саратовской губ. (8 вар.) [9] и у донских казаков (2 вар.) [10].

 

 

1. Киреевский, № 1 и 2. Второй текст является продолжением первого, нескладно сказанного и дополненного замечаниями П. В. Киреевского о забытом содержании былины.

 

2. Рыбников, т. I, № 97; Гильфердинг, т. II, № 133, 135.

 

3. Парилова — Соймонов, № 45.

 

4. Соколов-Чичеров, № 270, 275; шесть записей на Кенозере и одна запись на Кене, сделанные собирателями МГУ в 1958—1962 гг., не опубликованы.

 

5. Гильфердинг, т. III, № 307.

 

6. Григорьев, т. I, ч. II, № 126, 163, 165.

 

7. Ончуков, № 22; Астахова, т. I, № 96 и прим. на-стр. 588—589.

 

8.

а) На Урале: Кирша Данилов, стр. 47—52. Помимо переизданий в составе «Древних российских стихотворений» был перепечатан: П. В. Киреевский, № 3;

б) В Алтайском крае: Гуляев, 1939, № 26. Ранее опубликован: Тихонравов-Миллер, № 55. Последние перепечатки: Гуляев, 1952, № 26; Сидельников, стр. 180—182;

в) на р. Колыме от русских старожилов: Миллер — Елеонская — Марков, № 91. Ранее опубликован В. Ф. Миллером: «Новые записи из Якутской обл.» «Известия ОРЯС АН», 1900 г., т. V, кн. 1, стр. 56—58. Новейшее переиздание: Сидельников, стр. 356—357;

г) А. М. Астахова упоминает о записи, сделанной М. К. Азадовским от амурских казаков («Былины Севера», т. I, стр. 588). Запись не опубликована, и ее содержание нам неизвестно.

 

9.

а) Миллер — Елеонская — Марков, № 90. Ранее опубликован: М. Е. Соколов, 1896, № 4;

б) музыкальная запись, сделанная там же, что и предыдущая (Некрасов, Покровский, 1907, № 7;

в) М. Е. Соколов, 1909, стр. 244—245. Перепечатано без точного указания источника: Акимова-Архангельская, 1969, стр. 119—120;

г) запись П. М. Козиным начала былины: Б. М. Соколов, стр. 4—5;

д) В. К. Архангельская (1960, стр. 170) упоминает о записи, сделанной в 1957 г. в Петровском р-не, говоря о ее превращении в хоровую «гулянную» песню (см. приложение).

 

10.

а) Миллер — Елеонская — Марков, № 72. Ранее опубликован В. Харламовым со вступительной статьей В. Ф. Миллера: «Былины из Донской обл.» ЭО, 1902, кн. III (№ 2). стр. 133—135. А. М. Астахова упоминает также о сборнике А. Пивоварова «Донские казачьи песни» (Новочеркасск, 1885), однако экземпляры этого сборника, включавшие не только I, но и II—III отделы, где помещена былина, не поступали в продажу, известны очень немногим лицам, и, самое главное, былина из этих почти недоступных экземпляров была затем дважды перепечатана В. Ф. Миллером в 1902 и 1908 гг.;

б) Листопадов, стр. 146.

 

162

 

 

Всего, следовательно, было сделано 34 записи, из них десять не опубликованы. Амурская запись нам неизвестна. Новейшие же кенозерские записи можно представить на основе текстов, извлеченных нами из собственных полевых тетрадей.

 

№ 1. [Олеша скачет из Питера в Чернигов]

 

У нашего князя, у боярина

Был ведь у князя поцестен пир,

Все на пиру напивалися,

Все на подестном все порасфастались:

Богатый-то фастат богацеством,

А умный он фастает отцом-матерью,

А разумный-то фастает молодой женой,

А Олеша-то фастает своим конем,

Он своим конем фастат-то Бурушкой... [11]

Приходит Олеша домой невесел, нерадошен,

Его спрашивает матушка Омельфа Тимофеевна [12]:

— Уж ты, цядомое милое, что нерадошен, невесел,

Видно, церные вороны обграяли,

Лаюци собацьки облаяли,

Или пьяница мужик осмеял тебя?

— Матушка Омельфа Тимофеевна,

Лаюци ссбацьки не лаяли,

Церны вороны не граяли,

Пьяница мужик не осмеял меня,

Мне задана задаця великая

 Надо съездить до Питера,

От Питера до Цернигова

Не с христовой обедней— заутреней [13],

 

 

11. Следует явный пропуск, так как из контекста неясно, кто и на каких условиях дал Олеше «задачу великую».

 

12. В кенозерских былинах образ матушки Омельфы Тимофеевны встречается лишь в связи с Добрыней. В данном случае ее появление — это показатель того, что Олеша заменил Добрыню, в свою очередь, как видно из текста № 2, вытеснившего Ивана Гостиного сына.

 

13. Ошибка вследствие механичности исполнения. Нужно читать: Меж христовой обедней и заутреней.

 

163

 

 

Не съезжу — голова с плеч.

Ложился спать Олеша крутешенько,

Вставал поутру Олеша ранешенько,

Собирался в путь-дорожку широкую.

Садился на коня Олеша крутешенько —

Не видела матушка Омельфа Тимофеевна.

Реки-озера махом махал,

А темны леса промеж ног пускал,

Мало-помалу подъехал сынок.

Приехал Олеша домой,

Обрадела матушка Омельфа Тимофеевна,

Скликала много слуг...

 

(Дальше не знает. Зап. летом 1962 г. в кенозерской дер. Першлахта от А. В. Тишининой 78 лет, неграмотной)

 

 

№ 2. [Иван скачет из Киева в Ефес-город [14] ]

 

Во славном во граде во Киеве

Да у славного княза Владимира [15]

Собирался почестный пир,

Все на пиру напивалися,

Все на почестном наедалися,

И все на пиру прирасхвастались:

А умный-от хвастат отцом-матерью,

А безумный хвастат молодой женой,

А Добрынюшка расхвастался добрым конем.

И что сбился Добрыня о велик заклад [16]:

Выбивал он денежек две тысячи —

Меж христовской обедней заутренной [17]

И приехать Добрыне во Ефес-город,

Во Ефес-город и к царю на двор.

И приходит Добрыня к своей матери,

И рассказал Добрыня своей матушке,

Что надо ехать в путь-дорожку великую [18].

 

 

14. Название города перенесено из духовного стиха «Егорий и змей», известного исполнительнице.

 

15. В повторной записи зимой 1959 г. князь назван Василием.

 

16. В повторной записи говорится, что побился с князем.

 

17. Та же ошибка вследствие механичности исполнения, что и в предыдущем тексте.

 

18. В повторной записи Иван подробно рассказывает о закладе и добавляет, что иначе «соймут с меня буйну голову».

 

164

 

 

А говорит ему мать таковы слова:

— Ты, Иван, Иван, безумный сын,

А стоит у тя Бурушко по колен в назьму [19],

И не давал ты пшена белоярого,

А ты поди-ка в конюшню в особую,

Ты пади-ко Бурушку в праву ногу.

Приходил он в конюшню во особую

И валился Бурушку во праву

— Уж ты, Бурушко батюшко,

Выручай-ко мою буйну головушку,

А уж я сбился, дурак, во велик заклад,

А меж христовской обедней заутренной

Мне приехать с тобой к царю на двор.

— А надавай-ко мне пшена белоярого

И одевай иди шубу соболиную.

И засыпал ему пшена белоярого,

Он вывел Бурушка по колен в грязи.

Выходила провожать его матушка:

— Уж ты, Бурушко батюшко,

Не погуби у Иванушка головушки! [20]

Навернулся он в шубу соболиную,

И не успел он на Бурушка заскакивать [21],

А только Бурушка матушка и видела.

Меж христовской обедней заутренной

Приезжает Иван во Ефес-город,

Во Ефес-город и к царю на двор,

И получил с царя денежек две тысячи,

И возвратился домой к своей матушке,

И опять пал Бурушку в праву ногу:

— Уж ты, Бурушко батюшко,

Выручил мою буйну головушку! [22]

 

(Зап. там же летом 1958 г. от А. М. Артемьевой 72 лет, неграмотной. Особенности диалектного произношения в этом тексте сняты. В повторной записи зимой 1959 г. А. М. Артемьева последовательно называет героя Иваном, Иванушкой)

 

 

Основной конфликт былины, по-видимому, все еще представлял интерес для исполнителей XIX—XX вв. Иначе трудно объяснить,

 

 

19. Назём — навоз.

 

20. В повторной записи просьба матушки отсутствует.

 

21. Т. е. не успел он вскочить на коня, сесть на коня.

 

22. В повторной записи этот эпизод отсутствует. Вместо него Иван отводит коня в конюшню во особую и дает пшена белоярого.

 

165

 

 

почему отмирание ее шло за счет распада повествования в пределах былинной формы или перехода в протяжную песню, а не путем преимущественно перехода в сказку, как это происходило со многими другими былинами.

 

По степени завершенности былины ее версии располагаются в следующем порядке:

 

1. Казацкие варианты — в них показано состязание в скачках Ивана Гардиновича с князем Владимиром.

 

2. Кенозерские и печорские варианты — в них описано, как в Чернигов скачет только Иван Гостиный сын. К ним примыкают еще три записи. В новгородском тексте сказано, что конь Ивана Гостиного сына скачет:

 

1-й вар.

 

Он бегом побегал по пятидесят верст,

Скоком поскакал по семидесят верст,

Засипел он по змеиному,

Заревел он по звериному:

С горы желты пески сподымалися,

Белая вода всколыхалася,

С теремов шатры посвалялися,

Вси господа испужалися,

Вси по каменным палатам разбежалися.

 

2-й вар.

 

Бегом побежал по пятидесят верст,

Скоком поскакал по осьмидесят верст

В тот ли город Киевский,

В Киевский, в Володимирский:

Вся эта вода всколыхалася,

Вси господа испужалися,

Вси по каменным палатам разбежалися,

Уж как тот жеребец, сивогривый жеребец,

Он и тын изломил, он и в поле ушел.

 

 

Исполнитель больше ничего не вспоминал, и потому эту часть былины можно истолковывать и так, что герой скачет из чиста поля в Киев, чтобы начать состязание. Подобный момент присутствует в некоторых северных вариантах. Страх же от рявканья и шипения Бурки описывается как раз в тех текстах, где самой скачки нет.

 

Только констатация того, что Иван Кулаков скачет согласно уговору («Поскакали от Киева до Чернигова»), отмечена самой последней строчкой нижнеколымской былины, после чего

 

166

 

 

певец Кулдарь добавил своими словами: «С час полчаса места Иван Кулаков оставил, в полуслужбе приехал в Киев и взял племянницу». Это добавление противоречит предшествующему содержанию, где говорится об угрозе коня напугать жеребцов князя Владимира, и поэтому еще В. Ф. Миллер справедливо писал: «Если это не личное измышление сказителя, то во всяком случае подробность, внесенная в былину уже на почве восточной Сибири» [23]. Последний публикатор былины В. М. Сидельников без всяких разъяснений почему-то поместил прозаическое добавление как былевые стихи [24].

 

В саратовском варианте (в) сразу после того, как конь обещает выручить хозяина, следуют заключительные стихи:

 

Он представил его меж обеденки и заутрени,

Получил молодец письмо-грамотку.

 

 

3. Прочие северные, сибирские и саратовские варианты — в них описание скачки именно в другой город опущено. Все внимание обращено на события до или после скачки. В этом отношении тексты не отличаются от вариантов второй версии.

 

Такой порядок версий можно было бы принять за временной, если бы существовала уверенность, что казацкую версию надлежит считать прямым отражением архетипа былины, ее первой временной (эволюционной) ступенькой. Однако подобная уверенность не подтверждается характером казацких песен, кстати, исключительно совпадающих между собой и записанных на одном хуторе. Само состязание описано так, словно оно происходит между казаком и российским дворянином где-нибудь в XVIII или в XIX в. Необычна роль князя Владимира: он не только на равных спорит с Иваном Гардиновичем «об своих-то о буйных об головушках» [25], но и сам участвует в скачке. В этом отношении казацкие варианты резко выделяются и среди всех былин «Владимирова цикла», в которых, как известно, князь никогда даже не пытается принимать участие в каких-либо богатырских деяниях. Поэтому более чем вероятно, что столь не свойственная русскому эпосу роль князя, а в связи с этим и подобная предельная завершенность сюжета принадлежат

 

 

23. В. Ф. Миллер. Новые записи былин в Якутской обл., стр. 62.

 

24. Сидельников, стр. 357.

 

25. Точно так же оба спорщика закладывают свои буйные головы в саратовских начальных отрывках былины и во фрагментарном новгородском варианте. В пудожской записи оба закладывают деньги. Во всех остальных случаях только Иван Гостиный сын закладывает свою буйную голову, а князь Владимир — чаще всего деньги, а также шубы соболиные, пол-Киева, племянницу Марфу Всеславьевну.

 

167

 

 

творчеству самих казаков. Специфика казацкой воинской жизни и изначальная оппозиция казаков Москве вполне способствовали созданию этой версии.

 

Былина «Иван Гостиный сын» почти не привлекала внимания ученых. Краткий обзор толкований ее происхождения, данный А. М. Астаховой, можно заключить словами самой исследовательницы: «Вопрос об источниках, месте и времени сложения былины остается, таким образом, нерешенным» [26].

 

В своей фундаментальной монографии В. Я. Пропп лишь вскользь упомянул о сказочном характере былины [27]. Это интересное замечание осталось необоснованным и в примечаниях антологии, составленной В. Я. Проппом совместно с Б. Н. Путиловым [28]. Последняя по времени трактовка былины, предложенная Б. А. Рыбаковым, не убедительна [29]. Совпадение эпического выражения «три-девяносто верст» [30], кстати в большинстве вариантов отсутствующего, с реальным числом верст между Киевом и Черниговым вовсе не обязательно истолковывать как прямое отражение действительности. Но даже и в том случае, если и эти «три-девяносто верст», и упоминание Киева с Черниговым потребовалось бы зарегистрировать в качестве надежных исторических реалий, никак нельзя, опираясь только на них, полагать, будто былина возникла в эпоху Киевской Руси. Ведь Киев с Черниговым, равно как и расстояние между ними, не переставали существовать после этой эпохи, а это значит, что опора только на подобные факты из былины может дать не одно, а несколько одинаково шатких толкований.

 

Думается, в данном случае надлежит ответить на вопрос: для какой поры эпического творчества может быть реальным подобный былинный конфликт между гостиным сыном, явно не принадлежащим к известной эпической иерархии, и князем, стоящим на вершине этой иерархии?

 

 

26. Астахова, т. I, стр. 588. Указания на литературу о былине см. также: «Былины». Вст. статья, подбор текстов, примечания П. Д. Ухова. М., 1957, стр. 484.

 

27. В. Я. Пропп. Русский героический эпос. М., 1958, стр. 580—581.

 

28. Пропп—Путилов, т. II, стр. 469—470.

 

29. Б. А. Рыбаков. Древняя Русь. М., 1963, стр. 130—134.

 

30. По свидетельству С. Герберштейна («Записки о московитских делах». СПб., 1908, стр. 90), в XVII в. русские «считают и делят все предметы по сорока или девяноста..., так же как мы по сотням». О значении различных цифр, в том числе 3, 9 и комбинации 3 X 9, в верованиях и фольклоре различных народов см.: И. Д. Шишманов. Песента за мъртвия брат в поезията на балканските народи. СбНУ, кн. 15, стр. 454—481. См. также: З. П. Иванова. Типични числа в българските народни песни. ИССФ, 1921, кн. IV, стр. 515—569.

 

168

 

 

Во всех вариантах местом действия назван эпический Киев. Всюду действие начинается с пира у эпического князя Владимира, причем только в мошенском варианте князь по ассоциации с Иваном Грозным назван Иваном Васильевичем. Следовательно, наша былина в том виде, в каком она известна, возникла не раньше, чем в русском эпосе Киеву, этому внешнему эпическому центру по отношению к районам бытования произведений, стало отдаваться предпочтение по сравнению с внутренними эпическими центрами (Владимир, Рязань, Новгород, Москва и др.). Этот процесс унификации эпоса по времени и по звучанию, как уже говорилось, вероятнее всего, совпадал с процессом образования централизованного Московского государства.

 

Примечательно, что, за исключением кенозерских записей и, если доверять замечанию П. В. Киреевского, новгородского варианта, инициатива в споре принадлежит князю Владимиру. Именно он либо сам хвастает «своими добрыми коньми» и предлагает удариться об заклад, либо, заметив, что только Иван Гостиный сын не пьет, не ест и не хвастает, требует, чтобы он похвастал, либо обращается ко всем присутствующим, требуя от них хвастовства или требуя выпить чару в полтора ведра и тем самым побиться с ним о заклад. В этом большинстве случаев моральное или фактическое поражение князя Владимира выглядит убедительнее. Более того, как раз в этих случаях былина соответствует другим произведениям «Владимирова цикла», в которых инициатива в предложении задания прямо или косвенно принадлежит князю, а ее осуществление является функцией богатыря (ср. сказки). Ничем же не вызванное хвастовство самого Ивана Гостиного сына, по-видимому, нужно сближать с похвальбой в таких явно поздних произведениях, как «Молодец и королевична», «Алеша и братья Бродовичи», кстати сказать, известных на Кенозере или вблизи него.

 

Иными словами, мы склонны полагать, что ничем не вызванное хвастовство самого героя в новгородский и кенозерские тексты было привнесено позже, когда процесс унификации эпоса «под князя Владимира» сменился непродуктивными процессами его отмирания. Его можно было бы признать изначальным, если бы в похвальбе имелось указание на атрибуты коня. За исключением имени коня Бурушка (ср. сказочного Сивку-Бурку), встречающегося в некоторых вариантах, об атрибутах коня нигде не говорится. К тому же необыкновенность коня очень часто снимается упоминанием о том, что в числе жеребцов князя есть его родной брат.

 

169

 

 

Не во всех вариантах соперником князя выступает собственно Иван Гостиный сын. В мошенском тексте князю противостоит Иванушко Годенович; во всех пинежских вариантах — это безымянный детинушка удаленький; в одной печорской записи герой — Добрыня Микитич, в нижнеколымском варианте — Иван Кулаков, в казацких текстах — Иван Гардинович, в последних кенозерских записях имя Ивана вытесняется «более» эпическими именами Добрыни и Олеши, в остальных случаях это — Иван Гостиный сын. Чаще всего певцы предпочитали называть героя Иваном. Прямая параллель между царем и Иваном сказок и данной парой героев напрашивается сама собой, когда известно об отношениях этих пар. В принципе нетрудно, объясняя забывчивость певцов и связанной с этим заменяемостью имен, отвести противоречащие большинству случаев имена. Но мы не видим в этом необходимости. Больше того, мы не в силах установить «подлинное» имя несомненно нарицательного героя, так как устойчивость эпических имен в русских произведениях с одним и тем же сюжетом не была абсолютной даже в пору унификации эпоса.

 

Для нас важнее попытаться обнаружить связь между именем героя и обстоятельствами, описанными былиной. Как известно, на пиру у князя Владимира эпос отводит место либо статистам, князьям-боярам кособрюхим, либо героям, богатырям. В этом отношении наша былина почти не дает исключений. В большинстве случаев, включая все варианты, в которых герой не назван гостиным сыном, на пиру присутствуют князьябояре и русские могучие богатыри. Иногда добавляется «да все поленицы удалые», «злые поленицы удалые», «короли королевские».

 

Богатыри иногда названы еще «святорусскими», «светлорусскими».

 

Изменения в составе пирующих имеются лишь в текстах, где герой назван гостиным сыном. Этих случаев немного. В опубликованных кенозерских вариантах на пиру у князя Владимира присутствуют только «купцы именитыи, гости торговые», «гости-ти ежжалые, купцы собрались именитые». Это явное отклонение от норм былин «Владимирова цикла». В печорской записи Н. Е. Ончукова наряду с князьями-боярами и русскими богатырями пируют «купцы, люди торговые», «мещане пригородные» и «хресьяне православные». Это также выглядит отклонением. Наконец, в варианте Кирши Данилова перечислены «князья-бояра», «русские могучие богатыри» и «гости богатыя», однако князь, вызывая похвалиться, обращается только к первым двум группам гостей. Третья группа в дальнейшем упоминается

 

170

 

 

наряду с князьями-боярами: «гости-корабельщики» вместе с князьями-боярами держат поруки крепкие за князя Владимира; после выходки богатырского коня «люди купецкие акарачь оне по двору наползалися».

 

Таким образом, закрепление за героем прозвища «гостиный сын» вызывало у певцов желание изменить состав пирующих у князя Владимира. В тех же случаях, когда герой назван гостиным сыном, а состав пирующих не изменен, надлежит констатировать несомненное противоречие между прозвищем героя, вызывающим отнюдь не эпические ассоциации, и его участием в эпическом пире, его поступками. Возможно, это противоречие способствовало тому, что северные и сибирские певцы не ощущали потребности в сюжетной завершенности былины и, в отличие от печорских и кенозерских (см. выше) сказителей, опустили описание скачки, сохранив другие сходные моменты.

 

У нас не вызывает сомнения, что прозвище «гостиный сын» могло появиться в былинах после образования эпической иерархии. Было бы натяжкой искать сходство Ивана Гостиного сына с Садком или Соловьем Будимировичем. Ивана Гостиного сына былина явно стремится причислить к лику богатырей, хотя, как это очевидно, он вовсе не богатырь и не индивидуализированный образ, подобно Илье Муромцу или Алеше Поповичу. Он вызывается совершить богатырский поступок, но эпическая традиция не позволила ему это сделать: его конь распугал княжеских жеребцов, и князь был принужден отказаться от состязаниями в этих случаях, и тогда, когда Иван Гостиный сын все-таки скачет, главную роль в посрамлении князя сыграл его Бурушка. Параллель с волшебными сказками, в которых животные-помощники выполняют за героя трудную, в сущности непосильную для него самого задачу, снова напрашивается сама собою.

 

Улавливая некоторую близость между нашей былиной и сказками (предложение задания и его осуществление, нарицательность героя, чудесный конь [31], мы вправе поставить вопрос, имелись ли у былины какие-то предшественники с похожим сюжетом. Мы подозреваем, что Ивану Гостиному сыну предшествовал другой герой, видимо, настоящий богатырь или же сказочный герой. Но если произведения с этими героями бытовали до поры унификации эпоса, то можно допустить и

 

 

31. См. интересную подборку о чудесных конях в сказках и эпосе славян: А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу, т. 1. М., 1865, стр. 612—619.

 

171

 

 

другое предположение: вместо князя Владимира мог фигурировать иной персонаж.

 

На русской почве предшественники с похожим сюжетом не обнаружены. Самое большее, что можно предложить, опираясь на анализ былины, это дать следующую эволюционную цепочку версий:

 

1) печорские и последние кенозерские записи, примыкающие к ним новгородский, нижнеколымский и саратовский (в) варианты;

 

2) другие северные и сибирские варианты;

 

3) казацкие тексты и параллельные им начальные саратовские отрывки былины.

 

Воздействием нашей былины нужно объяснить появление некоторых мотивов в других русских произведениях. Почти буквально фрагменты из былины «Иван Гостиный сын» в сборнике Кирши Данилова перенесены в былину «Женитьба князя Владимира» [32] и «Алеша и Тугарин» [33]. Пинежский исполнитель Вехорев заимствовал былину «Алеша и Тугарин» из сборника Кирши Данилова, сохранив и отмеченный фрагмент [34]. В одной симбирской песне, состоящей из различных мотивов, молодец спьяну похвалился конем и женой на пиру у князя Владимира; далее, однако, похвальба конем не реализуется [35]. В ритмизованном сказе, записанном в Вельском у. Вологодской губ., также на пиру у князя Владимира маленький детинушка зелененький похвалился добрым конем, на что князь сказал: «Ежели у тебя такой конь, то наложу на тебя службу — и съезди ты во далече-далече, во чистые полюшки, в угоморьица зеленые, привези ты мне такого человека, чтобы он знал думу царскую, думу государскую» [36]. Значение коня в этом сказе не подчеркивается, упор делается на богатырство героя.

 

Особняком стоит сказка известного сказочника А. Новопольцева из Ставропольского у. Самарской губ. [37] Ивашка Белая Рубашка встречает загадочную красную девицу, которая ему говорит: «Попадется тебе царь Дорода на одной ноге, одна

 

 

32. Ср. со слов «А и тут большей за меньшего хоронится» (Кирша Данилов, стр. 48, 68).

 

33. Ср. со слов «Бьюсь я с ним о велик заклад» (там же, стр. 49, 133).

 

34. Астахова, т. II, № 212, стр. 601.

 

35. Киреевский, вып. 7, прибавление, стр. 52. Перепечатана: Соболевский, т. I, № 78.

 

36. Шустиков, стр. 424.

 

37. Садовников, 1884, стр. 1—18. Краткое содержание: Ивашка Белая Рубашка, Горькая Пьяница, получает от князя Владимира поручение убить змея + «Бой на калиновом мосту» (Андреев, № 300 В) + состязание с царем Дородой + «Отдай, чего дома не знаешь» (Андреев, № 313).

 

172

 

 

нога короче [38]. Он стоит и повертывается, кто бы ни проехал на коне, того дожидается; он же на одной ноге в перегон с конем сбирается. Ты с ним не езди. Он положит в бег в течении расстояния не дальше 25 верст, кто кого перегонит. Если ты его перегонишь — ты с него голову долой; если он тебя — ты будешь его». Ивашка благодарит девицу, едет дальше и встречает царя Дороду, который сразу же называет его по имени и спрашивает: «От дела лыташь или дело пыташь? Куда путь держишь?» — «От дела не лытаю, а больше себе дело пытаю. Путь держу, куда бог приведет».— «Я тебе не пропущу! Давай поиграем в перегон». Ивашка был сердит, крепко горяч; посмотрел и думает себе: «Может ли он меня на этаком коне (Сивке-Бурке.— Ю. С.) перегнать? Он старик, чуть может на одной ноге стоять». Согласился с ним Ивашка в перегон поиграть. Они с ним побежали. Не больше Ивашка проскакал 12 с половиной верст. Царь Дорода с ним вместе побежал, 25 верст убежал и на 12 верстах ему встречу повиделся; забрал Ивашку в свое жительство, и приводит его царь Дорода в свой дом, а его дом был огорожен железным тыном, и на кажней тычинке круг дому человечьи головы, а на одной нет. И сказал царь Дорода: «На этой тычинке быть твоей главе! Ну я с тебя зря ее не сыму, я задам тебе разные задачи» (стр. 11).

 

Как видим, этот сюжет понадобился рассказчику для того, чтобы привести Ивашку к царю Дороде и получить там, после выполнения трудных задач, свою «обрученную жену». Отсюда и поражение героя в состязании. Если бы загадочная красная девица по ходу сказки затем оказалась бы «обрученной женой», сюжет несомненно стал бы яснее. Мы к нему вернемся несколько позже.

 

Пока же можно сказать, что все учтенные русские тексты по существу укладываются в одно эпическое время — эпоху князя Владимира. Различия, благодаря которым выделены былинные версии, не позволяют выйти за пределы этой эпохи и реально показать предысторию былины. Параллели с волшебными сказками тем не менее свидетельствуют, что такая предыстория у былины имелась.

 

 

2. Южнославянские варианты

 

Скудность русских фольклорных фактов побуждает обратиться к материалу других народов. Здесь используются песни одной южнославянской ветви (болгары, болгары-мусульмане,

 

 

38. Ср. скорохода из сказок типа: Андреев, № 513 А.

 

173

 

 

македонцы) [39], а в качестве контрольного учитывается собрание песен и сказок В. Караджича и «Эрлангенская рукопись».

 

Но предварительно считаем необходимым отмежеваться от методологии старых научных школ. В самом деле, допустим, из былины «Иван Гостиный сын» используется только упоминание князя Владимира и черниговского владыки, Киева и Чернигова.

 

В этом случае, полагая, что эпос есть прямое отражение истории феодальной верхушки, можно приписать происхождение былины эпохе Киевской Руси. Но вот стало известно, что у болгар имеется сопоставимая мифическая песня, в которой, однако, описано состязание юнака с солнцем. Тем самым и интерпретация русской былины может быть дана в духе солярной теории, этого ответвления мифологической школы. Однако в южнославянских песнях юнаку также противостоят черный арап, турецкий паша, желтый еврей, стамбульский царь, сельский воевода. Обилие южнославянских вариантов и версий может способствовать разысканию наиболее точной аналогии русской былине, а это для компаративиста означало бы, что русские заимствовали сюжет у южных славян. И тут уже в рамках одной миграционной школы могли бы развернуться серьезные споры относительно времени заимствования, ибо ведь были и походы Святослава на Дунай, и приход южнославянских священников и мастеров на Русь, начиная с эпохи ее крещения.

 

Здесь не исчерпан весь набор возможных точек зрения на происхождение этой былины. Например, не учитываются варианты решений в пределах мифологической и исторической школ. Не учтены также возможные комбинации решений: скажем, объявить сюжет заимствованным, но закрепленным за князем Владимиром, поскольку он часто именуется «красным солнышком». И в этом нет необходимости, так как односторонний и механический характер подобных точек зрения говорит сам за себя.

 

На одном примере мы, естественно, не можем решить всю сложную проблематику, связанную с выработкой критериев определения генезиса и эволюции эпоса. Наша цель скромнее —

 

 

39. На более значительную, чем старофранцузский роман об Ираклии, истолкованный А. Н. Веселовским в качестве источника былины, близость к русской былине болгарских, новогреческих и румынских песен указывал еще Й. Махал в последней фразе своего обзора, посвященного Ивану Гостиному сыну (J. Máchal. О bogatýrském epose slovanském, с. 1. Praha, 1894, str. 185).

 

174

 

 

показать всю совокупность южнославянских версий с тем, чтобы читатель сам определил значение эволюции сюжета, сравнил на одном примере сходство и различие логики эпического творчества родственных народов.

 

Эволюционную цепочку южнославянских версий мы строили, также ориентируясь по характеру изменения повествования. Особенно важным при этом было найти переходные версии или обнаружить, так сказать, естественный переход от сюжета к сюжету. Совершенно неожиданно для нас просмотр болгарских изданий позволил выявить довольно внушительное, но, к сожалению, не исчерпывающее число произведений, имеющих отношение к нашей теме. В ряде случаев связи между ними не совсем ясны, о чем будет сказано ниже. Весьма разветвленный характер цепочки затрудняет ее последовательную подачу в виде пересказов текстов. Подчеркиваем, что каждое ее звено нельзя принимать за абсолютное отражение того, что пелось в древности.

 

Итак, эта цепочка, на наш взгляд (а правила взаимодействия песен вырабатываются лишь в результате сотен подобных опытов), выглядит следующим образом.

 

 

1. Юнак обгоняет солнце, чтобы светить на весь свет: 1 вар.— «Славиеви Гори», 1894, кн. I, 49—50 (Устово) [40].

 

Юнак и солнце уговорились: кто первым придет к солнцеву дому, тот возьмет ключи и будет светить на весь белый свет. Утром солнце двинулось по черному морю, по синему небу, а юнак — по черной земле, по горам, в руке несет серебряный топор, елки рубит, дорогу делает. В Доспат-планине ему преградила дорогу девушка — юнак отрубил ей руку. Он первым пришел к цели и потребовал от солнцевой матери ключи. Она просит подождать прихода солнца. Придя, солнце корит юнака за то, что он пролил кровь, и ключей не дает.

 

Текст, записанный от болгар-мусульман, поставлен первым из-за цели, ради которой юнак состязается с солнцем. Мотив загадочных ключей непонятен и необъясним с помощью болгарского материала. Как реалия, ключи — видимо, предмет довольно поздний, но представление о них было широко распространено у славян. Наиболее близкая параллель, впрочем, лишь один раз была отмечена у русских: св. Егорию, покровителю полей и земных плодов, даны ключи от неба, он отпирает небо, чтобы дать «силу солнцу и волю звездам» [41]. Но там же в обрядовой

 

 

40. Здесь и далее, во всех неоговоренных случаях арабскими цифрами показываются страницы используемого источника.

 

41. С. В. Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903, стр. 446 — Чембарский у. Пензенской губ.

 

175

 

 

песенке говорится об ином представлении:

 

Юрий, вставай рано — отмыкай землю,

Выпускай росу на теплое лето,

На буйное жито,

На ядренистое, На колосистое [42].

 

 

Аналогичная путаница (что должен отмыкать Юрий — землю или небо) существует и у украинцев: в поверни говорится о земле, в обрядовой песенке — о небе:

 

Урай матку кличет:

— Подай ключ отомкнуть небо,

Выпустить росу, девичью красу... [43]

 

 

Белорусы и мораване верили, что св. Юрий, чтобы отомкнуть весну, должен взять ключи от земли у бога или зеленого четверга [44]. У восточных славян птица-вестница весны (галка, кукушка, сойка) хранит при себе ключи от неба (рая), ими она замыкает зиму и отмыкает лето [45]. Другие славянские параллели еще более отдаленны, и поэтому мы их не приводим. Приведенные же практически не дают возможности сколько-нибудь определенно говорить о характере мотива ключей.

 

Важно, однако, что в болгарском тексте выражено отнюдь не земное стремление юнака. Он претендует на то, чтобы светить вместо солнца, и эта претензия оставляет широкий простор для домыслов двоякого плана: либо некогда подразумевался не простой юнак и песня, наверное, была действительно мифологической, либо в песне изначально героем был земной человек, и тогда песня возникла как отрицание мифологии, как сказочная история, воплощенная в песню, или поэтическая метафора. В пределах славянского материала мы не располагаем сильными доводами в пользу того или иного мнения.

 

Загадочен и не раскрыт образ девушки. Она названа «мужественной (буквально — «мъжка», мужской), «белой гречанкой». Ей не позволено произнести ни слова, поэтому неизвестно, почему она преградила путь юнаку. Девушка пролила кровь, но облитым кровью оказывается и солнце. Этот момент заставляет подозревать, что солнце и девушка были еще чем-то связаны,

 

 

42. Там же, стр. 447 — те же уезд и губерния.

 

43. Чубинский, т. III, стр. 30—31 — Волынская губ.

 

44. А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения..., т. 2, стр. 402—404.

 

45. Там же, стр. 404—405; Добровольский, стр. 347.

 

176

 

 

быть может, даже были тождественны, если вспомнить, что по некоторым верованиям славян и особенно их ближайших родственников литовцев солнцу присуща женская ипостась.

 

 

2. Юнак на спор обгоняет солнце и берет в жены его сестру: 40 вар.—1. СбНУ, кн. 16—17, 14—15 (Бургасск.). 2. СбНУ, кн. 22—23, 120—121 (Враца). 3. СбНУ, кн. 13, 10—11 (Русе). 4. Илиев, 16—19 (Пещерск.). 5. Илиев, 87—88 (Шуменск.). 6. СбНУ, кн. 43, 495—496 (Софийск) [46]. 7. СбНУ, кн. 21, 3—4 (Болградск.). 8. Стоин, 1962, 67 (Поповск.). 9. Стоин, 1962, 66 (Разградск.). 10. СбНУ, кн. 35, 68 (Сев. Добруджа). И. СбНУ, кн. 47, 166—167 (малоазиатск. болгары). 12. СбНУ, кн. 47, 165—166 (малоазиатск. болгары). 13. Стоин, 1939, 121— 122 (Софлийск.). 14. Стоин, 1939, 122—123 (Чорленск.). 15. СбНУ, кн. 44, 87—88 (Софийск.). 16. Бессонов, вып. 2, 5—10 (Видинск.). Ранее дважды публиковалась: Показалец, I, № 16. 17. Бончев, 143 (Разградск.). 18. СбНУ, кн. 12, 3 (Тырново-Сейменск.). 19. Стоин, 1962, 67—68 (Тутраканск.). 20. Стоин, 1962, 69 (Паламарца). 21. СбНУ, кн. 16—17, 13 (Лозенградск.). 22. Стоин, 1928, 27 (Белослатинск.). 23. Стоин, 1939, 123—124 (М.-Тырново). 24. Стоин, 1939, 123 (Василиковск.). 25. Шапкарев, кн. I, 14—16 (Радомирск.). 26. Качано в с кий, 92—94 (Радомирск.). 27. Стоин, 1939, 122 (Узункюприйск.). 28. СбНУ, кн. 3, 25—26 (Софийск.). 29. Илиев, 79—81 (Пловдивск.). 30. СбНУ, кн. 40, 402 (Кюстендилск.). 31. Стоин, 1962, 69 (Русенск.). 32. Стоин, 1962, 70 (Русенск.). 33. Стоин, 1962, 68 (Софлийск.). 34 СбНУ, кн. 44, 88 (Софийск.). 35. Ястребов, 109 (Дебрск.). 36. ЖС, 1905, вып. 1-2, 189 (Дебрск.). 37. Икономов, 20, (Дебрск.). 38. СбНУ, кн. 48, 40 (Банек.). 39. Стоин, 1928, 27 (Тетевенск.). 40. СбНУ, кн. 40, 207 (Кюстендилск.). Ранее опубликована: ИНЕМ, 1932, 192.

 

Эту группу текстов можно представить тремя пересказами.

 

2.1. Юнак Рабро (Храбр) похвалился тем, что его конь может за день проскакать через всю землю и к вечеру возвратиться. Услышав похвальбу, солнце предлагает Рабро состязаться: если тот объедет на своем коне всю землю и вернется за один день, то получит в жены солнцеву сестру Ангелину; если же не сделает этого, солнце возьмет у него коня. Утром они двинулись в путь: солнце по небу, юнак — по земле. Юнак проскакал через всю землю и первым явился к воротам солнцева дома. Солнце отдало ему сестру в жены (вар. 17).

 

2.11. Молодец похвалился на посиделках [47] быстрым конем, который может обогнать само солнце. Это услышала солнцева

 

 

46. Ранее опубликована: СбНУ, кн. 3, 12—13.

 

47. Домашние и уличные посиделки у болгар были не столько местом встречи и развлечений молодежи, сколько местом, где девушки показывали возможным женихам свое искусство прясть, вышивать и т. д. вместе со своими нарядами, знакомили с ходом подготовки приданого и свадебных подарков.

 

177

 

 

сестра и передала брату. Брат велел ей сказать молодцу, чтобы тот выходил рано утром на восток: если молодец обгонит, то солнце отдаст за него сестру; если солнце обгонит, то заберет у молодца коня. Солнцева сестра пришла к колодцу [48] и передала молодцу условия брата. Рано утром герои двинулись в путь. Солнце достигло полудня, а молодец — «пладне» [49]. Солнце попросило его остановиться, чтобы поесть. Молодец забил копье в землю, привязал к нему коня, лег отдохнуть и уснул. Солнце уже приблизилось к заходу, а молодец все спит. Конь разбудил его, молодец заплакал в отчаянии. Конь посоветовал перевязать платками сердце и глаза, чтобы их не попортило во время быстрой езды, и бросился вдогонку за солнцем. Не успело оно зайти, когда молодец прискакал на солнцев двор, где его встретила солнцева сестра и приняла коня (вар. 16).

 

2.111. Похвалился Михал, добрый юнак, вечером на посиделках перед девушками, что его конь-вихрегон обгоняет ясное солнце и сильные ветры. Утром девушки отправились за водой на Ивер (?), там увидели солнцеву мать и передали ей похвальбу юнака. Мать рассказала солнцу. Оно отправилось к Михалу на двор, они уговорились вместе идти на другое утро: если солнце обгонит, возьмет коня; если Михал — возьмет сестру солнца Марийцу. Утром рано двинулось солнце, оно уже на обед пришло, а юнак у себя дома пьет вино. Увидала солнцева мать и сказала: зачем же ты поспорил? И тогда встал Михал, сунул ногу в правое стремя; пока левую ногу перекинул, доехал до солнцева восхода; пока уселся как следует — догнал солнце и говорит ему: «Я еду на «твоите пладнища» [50]; когда меня догонишь, позови, вместе дальше пойдем» (здесь явно опущен сон юнака). Но солнце прошло мимо, не разбудив юнака. Конь будит Михала, он снова догоняет солнце и говорит ему: «Я еду на твой двор». Солнце просит подождать: «Пойдем вместе, отдам тебе сестрицу Марийцу!». На что Михал ответил: «Мне не нужна твоя сестра; я скачу, чтоб люди похвалили!» (вар. 25).

 

Песни этого уровня распространены повсеместно и известны в записи от болгар, переселявшихся в Малую Азию в XVII в. и в Бессарабию в начале XIX в. В большинстве отмеченных

 

 

48. Колодец или любой другой источник, из которого брали воду, как в болгарской действительности, так и в фольклоре был очень важным местом для молодежи. Юноша, который просил напиться или же просил у девушки цветы, приколотые к ее волосам, уже претендовал на любовь девушки.

 

49. Пладне — первая еда после полудня.

 

50. Пладнище — место отдыха в самое жаркое время дня, после «пладне».

 

178

 

 

случаев они исполнялись как колядки или лазарские песни [51]. Уже этот факт говорит о том, что песня дошла до нас в позднем качестве. Величальный ее характер подчеркнут, а это и есть свидетельство ее позднего качества наряду с утилитарной закрепленностью.

 

Имя юнака, если оно дается,— нарицательное. Только в вар. 11 и 17 он назван Храбром (Рабер, Рабро). Если вспомнить русские письменные источники, где это существительное служит синонимом для слов «богатырь», «воин», то и это имя, нарицательное по происхождению, по существу не раскрывает образа героя. Его антипод — солнце — очеловечен и не обладает ни одним сколько-нибудь заметным «солнечным» атрибутом. В песнях не говорится, как выглядит солнце, как оно передвигается, где живет, не объясняется легкость встреч юнака с солнцем, его сестрой и матерью, не раскрываются масштабы «всего света» (земли) и т. п. Ни один из текстов не имеет и сопроводительных примечаний, где бы было показано отношение певцов к содержанию и к такого рода вопросам. Солнцева сестра либо называется ясной звездой, при этом обязательно без имени (вар. 2, 6, 15, 21, 22, 28, 39 — почти все из северо-западной Болгарии), либо носит имя Ангелина (вар. 3, 5, 7, 9, 10, 12, 17, 19, 24, 31 — почти все из северо-восточной Болгарии). В остальных случаях она упоминается без атрибута и имени (вар. 16, 18, 30, 34—38 — все из западных и юго-западных районов) или же совсем не фигурирует в очень поздних фрагментарных текстах (вар. 20, 27, 32, 40).

 

Место похвальбы юнака — совершенно бытовое. Он хвалится вечером у колодца (на посиделках, в корчме, в хороводе), иногда в комбинации — вечером на посиделках, утром у колодца. Он хвалится обычно перед девушками и молодцами, к которым иногда добавляются молодицы, старцы. В вар. 6 он хвалится «при сви брайкя и дружина». Однако, за исключением приведенного вар. 25, ни люди, перед которыми он хвалится, ни место похвальбы в дальнейшем не имеют никакого значения. Возможно, поэтому в вар. 13, 30, 33—38, 40 отсутствует даже такая скромная экспозиция: в них сразу же говорится о том, что «поспорил добрый юнак с ясным солнцем». В вар. 40 это молодой Марко вызывается вместе с маленьким сыном объехать всю землю — изменение вызвано тем, что песня специально посвящена молодому отцу, имеющему ребенка. Начало без экспозиции, без представления юнака или его коня, выглядит

 

 

51. Девичий праздник Лазаров день отмечается в апреле со сходными функциями, что и колядование юношей в рождество.

 

179

 

 

очень поздним. Но мы не беремся утверждать и изначальный характер экспозиции, отразившей типичные южнославянские общественные условия и места встреч.

 

Любопытнее похвальба героя в северо-западных вариантах:

 

Имам коня вирогона,

Та претича вира ветър,

Претекъл би ясно слънце.

 

У меня конь вихрегон,

Обгоняет вихрь-ветер,

Обогнал бы и ясно солнце.

(Вар. 6; сходно — вар. 15, 16)

 

«У меня конь вихрегон, обгоняет змеев (хали) и ветры, обгонит и ясное солнце» (вар. 26; деформированно — вар. 25). В таком виде похвальба юнака выглядит убедительной: он уже проверил силу своего коня, гоняясь за змееями и вихрями [52], и поэтому хвалится.

 

Другой вид похвальбы почти адекватен по значению:

 

Че си имал раня коня,

Че той земал за ден земя,

За ден земя, за нощ небе.

 

Что есть у тебя добрый конь,

Что пробегает он за день землю,

За день землю, за ночь небо.

(Вар. 3) [53]

 

 

Здесь также говорится об атрибуте коня, но сопоставление со змеями и вихрями уже опущено, хотя конь иногда и называется «ветрогоном» (вар. 18, 29), «вятром стига» (вар. 23, 24), «вихреногим» (вар. 39) или просто отождествляется: «конь, вихрь, конь-ветер» (вар. 11). Объехать за день землю и к вечеру вернуться равносильно тому, чтобы обогнать солнце, а объехать за ночь небо — все равно что обогнать месяц. Такой была логика певцов, о чем свидетельствует и смещение:

 

Че си имал добра коня,

Слънцето е надминувало,

Месеца е надвървявало.

 

Что есть у тебя добрый конь,

Солнце обгонял,

Месяц перегонял.

(Вар. 9)

 

 

Иными словами, похвальбой в этом виде уже предрешается результат состязания с солнцем, что выглядит алогичным.

 

В ряде вариантов атрибут коня почти забыт, юнак хвалится просто «вехрун» конем (вар. 20), добрым конем «крылогривым» (вар. 22), выхоженным конем (вар. 31, 32). Наконец, в текстах

 

 

52. Отождествление вихря (ветра) со змеем или его преемниками (чертом и др.) — обычное явление у славян. Как известно, в сказках, в том числе русских, вихрь (ветер), унесший девушку, затем обычно оказывается змеем.

 

53. Сходно: вар. 1, 2, 4, 7, 8, 10—12, 14, 17—19, 21, 23, 24, 27, 29.

 

180

 

 

с отсутствующей экспозицией сохранились только намеки на похвальбу: юнак спорит, что обгонит солнце (вар. 13, 33—37), объедет за день землю (вар. 30, 40), объедет за день землю и за ночь небо (вар. 38). При этом о коне с его атрибутом не упоминается.

 

На похвальбу юнака, независимо от того, где и когда он похвалился, нередко тотчас же откликается само солнце (вар. 1 —12, 14, 17—24.). Оно либо сразу же отвечает юнаку и предлагает состязание (вар. 2—6, 9, 10, 12, 14, 16—21, 23, 24), либо посылает «абер» [54] с условиями состязания (вар. 8, 22), либо направляет послов с требованием привести юнака к нему (вар. 1, 11).

 

— Фанете го, докарайте,

Да го сторим на господа,

На господа баш слугата,—

 

— Схватите его, приведите,

И мы поставим его у господа,

У господа верным слугою, —

 

говорится в вар. 11, но тут же солнце благодаря певцу позабыло об этом и велит послам передать юнаку условия состязания. В вар. 7 солнце приходит к молодцу во двор и спорит с ним. В вар. 15 и 16 похвальбу услыхала солнцева сестра и рассказала о ней брату. В приведенном вар. 25 способ передачи похвальбы особенно усложнен: от девушек к матери солнца, от нее к солнцу, солнце приходит во двор юнака. В вар. 27 похвальбу услыхала солнцева мать, она же и откликается: «Приезжай рано утром в воскресенье на край земли «да се двама сюдариме»». Вот этих последних слов мать солнца сказать не смогла. Поэтому надлежит констатировать алогичную накладку: здесь мать солнца и само солнце слились.

 

В ряде вариантов (26, 28, 29, 31, 32, 39) не говорится о том, как солнце узнало о похвальбе юнака. В текстах с отсутствующей экспозицией, как уже отмечалось, песня начинается сразу же со спора героев. Полагаем, что варианты, в которых солнце непосредственно откликается на похвальбу, сохранили более древний момент.

 

Именно солнце обычно и предлагает заклад (вар. 1—6, 8—12, 14—19, 21—25, 29). Только в трех случаях инициатива принадлежит юнаку (вар. 7, 26, 28). В нескольких случаях неясно, кто предложил заклад (вар. 13, 30, 33—40), или же о закладе ничего не говорится в силу явно фрагментарного характера текстов (вар. 20, 27, 31, 32).

 

 

54. Абер — турецк. «хабер» — весть. Не уточняется, через кого посылается весть.

 

181

 

 

Солнце почти всегда закладывает свою сестру против коня юнака (вар. 1, 3, 6—12, 14, 16—19, 21, 25, 26, 29, 34—37, 39; то же, но дефектно — 4, 5, 13, 22, 23, 28, 30). Характерна его заинтересованность в получении коня юнака или даже в его погублении (только вар. 9):

 

— Не фали се, не пали се,

Не пали се, пъклен сине,

Дръж се сега да те видя

... Ко та надмина, ще ти изгоря,

Ще ти изгоря доброто конче.

 

— Не хвались, не задирайся,

Не задирайся, чертов сын,

Держись-ка теперь, посмотрим

... Если я обгоню, у тебя сожгу,

У тебя сожгу доброго коня.

 

 

В вар. 2 и 15 солнце закладывает сестру против коня и русой головы юнака. Драматизм усиливается певцом, когда солнце требует, чтобы юнак заложил только «руса глава с руси коси» (вар. 38), или, напротив, смягчается до бессмыслицы, когда упоминается о правой руке юнака (вар. 33). Также алогичен этот момент в вар. 24, где солнце говорит, что отдаст сестру, если его обгонят, а юнак в ответ обещает отдать жену с сыном, если его обгонит солнце. Такие накладки неизбежны при одновременном бытовании похожих песен.

 

Ряд песен (вар. 20—24, 42) после заклада не имеет продолжения и в дальнейшем нами уже не учитывается. В других же вариантах различия по-прежнему сохраняют свою силу. Сразу после уговора юнак и солнце ложатся спать, юнак просыпает восход или даже ход солнца, но коню удается его разбудить (вар. 5, 8, 34). Согласно другим текстам, спорщики сразу же после заклада двигаются в путь (вар. 1—3, 6, 7, 9, 10, 18, 28, 38) или же начинают состязание в назначенный срок, утром (вар. 4, 11—14, 16, 17, 19, 25—27, 33, 39, 40). Иногда в текстах имеется пропуск (вар. 15, 30, 31, 35—37). Момент начала состязания важно учесть для того, чтобы выяснить, интересовало ли это певцов, пытались ли они сделать логичными связи между отдельными эпизодами повествования. В этом отношении, помимо упомянутых вар. 5, 8 и 34, мотивирован лишь вар. 13: вечером на коляду юнак поспорил с солнцем, а утром началось состязание. Однако большинству текстов не хватает иного рода мотивировки. Ведь юнак хвалится в родном селе тем, что может обогнать солнце или объехать всю землю, а солнце начинает свой путь с края земли, который болгары в своих верованиях и фольклоре никогда не отождествляют со своей страной. Вот эта алогичность позволяет допускать, что песням этого типа предшествовали иные произведения, в которых выступал не нарицательный молодец с необыкновенным конем, а герой, уже знающий,

 

182

 

 

где есть начало и конец света, восход и заход солнца, куда, судя по сказкам, в том числе и болгарским, не так-то просто попасть. Только в вар. 2, 14, 16, 25, 26 и 39 герои начинают состязание с «истока» [55], с края земли.

 

Ход состязания описывается предельно кратко, что нельзя не сопоставить с очень скупыми описаниями скачки Ивана Гостиного сына. Вероятно, не в самом ходе некогда заключался смысл болгарских песен. Описания хода наиболее сильно варьируются. Каждый вариант имеет свою особинку в описании. Различия образовались за счет того, что певцы выбирали разные временные (восход, завтрак, обед, полдень, «пладне», «пладнище» и др.) и пространственные (восход, край земли, гора, середина земли и др.) точки отсчета для юнака и солнца и комбинировали ими. Тем не менее как для солнца, так и для юнака обычно берутся три пространственных или временных пункта. В дебрских вариантах ход состязания получил особенно стяженное, но без выпадения составных частей описание: «Солнце блеснуло — юнак сел на коня; солнце посреди неба — юнак посреди земли; солнце по вершинам — юнак во дворе у солнца» (вар. 37). Трехкратный повтор — сугубо традиционный прием, не позволяющий в данном случае никаких догадок, кроме допущения, что ход состязания, вероятно, изначально обозначался тремя пунктами. Отклонения же от этого выглядят как стяженное описание: например, после спора юнак встал и «объехал за день землю, за ночь небо» (вар. 38).

 

Ход состязания обычно прерывается загадочным осложнением — неожиданным сном юнака. Как уже отмечалось, в вар. 5, 8, 34 оба героя ложатся спать, но юнак просыпает начало состязания (вар. 5) или же коню удается разбудить его только тогда, когда солнце перешло за полдень (вар. 34), близится к заходу (вар. 8). В других вариантах (1—4, 6, 7, 9, 11—16, 25—29, 31, 33, 39) сон возникает независимо от того, обогнал ли он солнце, двигался ли с ним одновременно или оставался в исходной точке, попивая вино, а после укора солнцевой матери обогнал соперника. В вар. 30 сон явно опущен: юнак, обогнав солнце, неожиданно слезает с коня, хочет всадить себе нож в сердце, но повинуется требованию коня продолжать скачку. В вар. 40 сон заменен остановкой в корчме, навеянной песнями о Марке-королевиче: маленький сын, с которым скачет Марко, требует есть и пить. Песни же, где описан безостановочный ход состязания (вар. 10, 17—19, 35—38), по другим признакам

 

 

55. Это слово воспринимается в контексте не только в обычном значении «восток» (страна света), но и в значении «место восхода солнца». Ср. рус.: выкатилось солнце.

 

183

 

 

выглядят более поздними, стяженными, а это позволяет считать, что эпизод сна был исконно присущим песням этого уровня.

 

Мотивировка сна чаще всего отсутствует. Продолжительный сон юнака кажется загадкой. Лишь в нескольких случаях певцы обусловили сон юнака хитростью солнца. В радомирских вар. 25 и 26 юнак, обогнав солнце, наказывает позвать, когда солнце его догонит, но оно проходит мимо молча. В вар. 2, 7, 15 и 16 соперники одновременно достигают «пладне» (горы, середины земли), и солнце просит юнака остановиться, потому что оно всегда тут отдыхает и спит, однако про сон солнца и здесь не упоминется. В софлийских вариантах солнце прибегает к помощи крестьян: оно «с очи върти, с ръце маха» пахарям и огородникам, чтобы они бросили работу, а, увидев это, юнак сказал бы себе «полдень, пора и отдохнуть» (вар. 13); «помоли се ясно слънце на йовчарем, на йорачем, да излъжат добър юнак», и они бросают работу (вар. 33). Перенос функции обращения к крестьянам на юнака несомненно алогичен:

 

Тугайф рече бре млад Рабер:

— Йой йорачо, йой копачо,

Побиете чикелету.

Пуснете си чифтовету,

Подметнете копачету,

Чи ми плання докундиса.

 

Тогда сказал млад Рабер:

— Ой, оратаи, ой, огородники,

Воткните погонялки,

Дайте отдохнуть буйволам,

Возьмите на плечи мотыги,

Ведь мне пора отдохнуть.

(Bap. 11)

 

 

Любопытно, что в сказках со схожим эпизодом состязания [56] или быстрого передвижения героя [57] его сон посреди пути не имеет мотивировок, он необходим как художественный прием для осложнения сказки: в сказках типа «Шесть чудесных товарищей» скороход засыпает для того, чтобы стрелок показал свое искусство и выстрелом разбудил его; в сказках типа «Скорый гонец» герой засыпает для того, чтобы в действие вступил ложный герой. В рассматриваемых болгарских песнях художественная логика этого рода тоже имеется, если, конечно, учитывать роль конь, который почему-то явно не хочет попасть к солнцу и заинтересован в победе, пожалуй, сильнее хозяина. Он будит

 

 

56. «Шесть чудесных товарищей» (Андреев, № 513 А), болгарский вариант (СбНУ, кн. 49, стр. 354—357). Судя по русским текстам, скороход и стрелок фигурируют значительно реже, нежели Дубыня, Горыня, Усыня, Мороз-Трескун и другие персонажи, олицетворяющие природные стихии. Видимо, стрелок и скороход позже попали в сказку, чем Дубыня и др.

 

57. «Скорый гонец» (Андреев, № 665). Болгарские варианты нам неизвестны. Мотивами оборотничества близка к былине о Волхе Всеславьевиче.

 

184

 

 

юнака, советует не отчаиваться и не плакать, на вопрос «вперед или назад?» решительно требует продолжения скачки. В нескольких случаях конь велит юнаку перевязать платками лицо (голову) и тело, чтобы их не попортило во время быстрой езды (вар. 1—4, 9, 11, 16, 27):

 

Извади си тънка рида,

Превържи си черни йочи,

Да ги вятър не избриша!

Извади си свилен пояс,

Та си стегни клето сърце!

 

Вытащи тонкий платок,

Завяжи им черны очи,

Чтобы ветер их не выбил!

Вытащи шелков пояс,

Перетяни им клятое сердце!

(Вар. 2)

 

 

Че извади тенка марама

Че подбради бели лица,

Да н те бруи бруен вятър,

Да н погрози бяло лице.

 

Вытащи тонкий платок,

Закрой им белое лицо,

Чтобы не бил буйный ветер,

Чтобы не попортил белое лицо.

(Вар. 3)

 

 

Этот совет коня, видимо, не является болгарской особенностью, так как сходное описание встретилось и у русских. Конь говорит Дюку Степановичу:

 

Бери земли сыро-матерой,

Подвязывай под пелечко под правое

И под другое подвязывай под левое,

Чтобы не страшно бы сидеть на добром коне,

А я стану, бурушко, поскакивать... [58]

 

 

Мы не знаем, как объяснить появление в русском описании земли (а не платка и т. п.), однако смысл совета тождествен. Не беремся судить, привнесено ли оно в былину о Дюке, скажем, из предшественницы или самой былины об Иване Гостином сыне; все же очевидно, что в этой последней такое описание, впрочем уже типизированное, было бы уместнее.

 

То же самое можно было бы сказать еще об одной формуле из болгарских песен о состязании с солнцем, если бы в былине о гостином сыне скачка прерывалась остановкой. У болгар юнак, прежде чем лечь спать, иногда совершает следующее действие: «Поби копйе, веза коня» (вар. 6, 16), «Поби кола, върза коня» (вар. 4, 13, 27, 29, 33, 39), «Сведе клонче, върза конче»

 

 

58. Рыбников, т. I, стр. 191—192.

 

185

 

 

(вар. 9), «Проби клупа, свърза коня» (вар. 14), «Коня си върза за нога» (вар. 28). В сборнике Кирши Данилова читаем:

 

Скочил он, Дунай, со добра коня,

Воткнет копье во сыру землю,

Привязал он коня за востро копье,

И горазд он со девицею дратися.

(Стр. 74)

 

 

А и Поток Михайла Иванович

Воткнет копье во сыру землю,

Привязал он коня за востро копье,

Сохватил девицу за белы ручки.

(Стр. 150) [59]

 

 

Было бы весьма заманчиво видеть в этих формулах следы не дошедшей до нас предшественницы былины «Иван Гостиный сын» (ср. болгарскую песню первого уровня). Все же, видимо, формулы — наименее верный след в выяснении предыстории текста. Что это типизированное описание, свидетельствует и пример из сербской песни «Женитьба Максима Црноевича»:

 

А пред градом копље побщено,

А за копје вранац кониц свезан,

Ситна му je зопца устакнута [60].

 

А перед городом копье воткнуто,

А к копью вороной конь привязан,

Корм перед ним положен.

 

 

Типизированным является и описание того, как юнак догнал и перегнал солнце:

 

Тури нога на зенгие,

Дуде тури и другата,

Кон ми литна и прулитна —

Таман слънце на заудъ,

Вранко юнак слънце на двор.

 

Сунул ногу в стремя,

Пока сунул и другую,

Конь полетел и пролетел —

Едва солнце на заход,

Юнак Вранко к солнцу на двор.

(Вар. 4)

 

 

59. В русских текстах встречается и другой вариант описания. Убив змея, Добрыня

 

Привязал коня к себе за праву ногу

И лег спать под сырой дуб.

(«Былины Печоры и Зимнего берега». М.—Л., 1961, стр. 147).

 

60. «Дела Вука Карађића». Београд, 1969. Српске народне пјесме, т. II, стр. 400. Другие примеры в пределах этого собрания не встретились, в отличие от «Эрлангенской рукописи» первой половины XVIII в.; см. в ней примеры на стр. 71, 72, 123, 125, 137, 140, 257.

 

186

 

 

Во фракийских вар. 4 и 27 юнак скачет таким образом дважды — до сна и после сна. Только до эпизода сна описание имеется в вар. 25; только после сна — в вар. 2, 6, 12, 14, 28, 34. Имеется оно и в вар. 18, где эпизод со сном опущен. Оно присутствует только в совете коня, успокаивающего юнака (вар. 7, 30), или в совете коня и в виде действия (вар. 1). Другой тип описания редок:

 

Дорде юнак се намести,

Конче стигна до сред пътя;

Дорде юнак поразгледа,

Конче стигна Ангели двори.

 

Пока юнак усаживался,

Конь домчался до средины пути;

Пока юнак осматривался,

Конь домчался до двора Ангели.

(Вар. 3, сходно: вар. 8, 19)

 

 

В остальных текстах оба типа описания отсутствуют. Этот факт, а также разнобой в описании и его позиции в контексте, вероятно, свидетельствуют о том, что оба типа описания возникли позже самой песни, когда понадобилось, помимо трех точек хода состязания, показать предельно сжато и то, как же юнак все-таки скакал [61].

 

Заключительная часть песни имеет смысл только в тех случаях, когда перед состязанием солнце заложило свою сестру. После победы юнака солнце отдает ему сестру (вар. 1, 4, 10, 11, 13, 14, 17, 26, 29, 34, 38). Юнак берет солнцеву сестру, о дополнительном или повторном подтверждении солнцем своего согласия на это при этом не говорится (вар. 7, 18, 19, 33, 35—37, 39). В западных и северных вариантах (3, 6, 12, 30) взятие солнцевой сестры описывается как похищение, несомненно перенятое из соответствующих песен:

 

Той не пое студна вода,

Ами пое мом Ангели

За ръчица, за десница,

Че я гуди на конче си,

Занеси я татък долу,

Татък долу бащин двори.

Юдговаре добър юнак:

— Хой те тебе, мой стар баща,

Мой стар баща, стара майко,

Ето я на вази снаха,

А пък тя на мене жена!

 

Он не взял студеную воду,

А взял девушку Ангели

За ручку за правую,

Посадил ее на своего коня,

Отвез ее туда в долину,

Туда в долину, в отчий дом.

Говорит добрый юнак:

— Гой еси, мой старый отец,

Мой старый отец, старая мать,

Вот она вам сноха,

А мне ведь она жена!

(Вар. 3)

 

 

61. Ср. русскую былинную формулу:

 

А и видели молодца сядучи,

А не видали удалого поедучи.

 

187

 

 

Для солнцевой сестры увоз действительно выглядит похищением, ибо, судя по этим вариантам, в соответствии с логикой певцов, она не знала о споре брата с юнаком. Поэтому похищение мотивировано.

 

Неопределенными в этой части являются вар. 8, 16, 28, 31. Последние их строчки: солнцева сестра не хочет отворить ворота, юнак перескакивает через них (вар. 8); солнцева сестра приняла коня и стала водить его по двору (вар. 16, 31); юнак просит солнцеву сестру выйти из дома (вар. 28).

 

Очевидно, что певцы не пропели еще буквально одного-двух стихов.

 

Забвением нужно объяснить и отсутствие концовок, вопреки закладу солнца, в вар. 9, 15, 21—24. Впрочем, по-видимому, тут сыграло свою роль и неверие в возможность женитьбы юнака на солнцевой сестре. Ведь даже в тех случаях, где юнак берет ее, не поясняется, возможен ли брак между юнаком и сестрой солнца, ясной звездой, и каковы его последствия. Иными словами, антимифологизм ситуации отчетлив даже в положительных случаях, ибо брак юнака с солнцевой сестрой, как реальная ситуация, может быть изображен либо при условии необычности героя (а этого в песнях нет), либо при крайнем антропоморфическом понимании солнца и его сестры, что свойственно сказкам. Интересно, что ов северо-западных текстах юнак отказывается от женитьбы, несмотря на повторное предложение солнца:

 

— Фала тебе, добър юнак,

Ясна зора, ясна звезда

Мене сестра, тебе жена.

— Защо би ти тая дума?

Ясна зора, ясна звезда

Мене сестра, тебе сестра.

 

— Хвала тебе, добрый юнак!

Ясная заря, ясная звезда

Мне сестра, тебе жена.

— Почему ты так говоришь?

Ясная заря, ясная звезда

Мне сестра, тебе сестра.

(Вар. 2)

 

 

— Чекай, Михал, заедно да вървим,

Да ти даам сестрица Марийца!

Я Михал му вели и говори:

— Язе неща сестрица Марийца,

Нело ида хора за похвала!

 

— Подожди, Михал, вместе пойдем

Я отдам тебе сестрицу Марийцу.

А Михал ему говорит:

— Мне не нужна сестрица Марийца

Я состязался ради похвалы людей!

(Вар. 25)

 

 

В самих текстах ключ к объяснению заключительной .части утрачен. Те тексты, где говорится о закладе солнцевой сестры и о взятии ее юнаком, разумеется, последовательны и логичны в формальном отношении. Однако художественная и, если угодно,

 

188

 

 

мифологическая логика была бы выдержана лишь тогда, когда бы юнаку приписывались сверхъестественные атрибуты. В песнях этой группы он сугубо обыкновенен, в отличие от своего коня.

 

Песни этого уровня занимают центральное положение по отношению к другому известному материалу, и на их примере особенно ощутимы почти непреодолимые трудности в выявлении наиболее древних элементов, в определении последовательности изменения вариантов в пределах одной версии.

 

К песням второго уровня, если так можно выразиться, по горизонтали примыкают песни о состязании девушки с солнцем. Заменяемость образов — вообще очень продуктивное явление в фольклоре. Поэтому сам переход к новой серии сюжетов за счет заменяемости образов неудивителен. Однако очень трудно найти переходные версии, содержащие уже новые качества. Даже обнаружив их, нельзя быть вполне уверенным, что это переход к новому качеству, а не обратное воздействие новой серии сюжетов. В отличие от установившихся стереотипов, промежуточные формы, конечно, скорее исчезали из обращения. Песни о состязании девушки с солнцем несомненно сложились на основе внутренних изменений песни «Юнак обгоняет солнце» и под воздействием других песен о солнце и девушке. Как это конкретно произошло, судить можно пока очень приблизительно. Поясним двумя примерами.

 

В неучтенном ранее варианте песни «Юнак обгоняет солнце» говорится: «Похвалился Рабрьо юнак вечером у колодца перед девушками и молодцами: «Аз съм ирген над иргените, аз надгрявам ясно слънце». Услыхала солнцева мать и сказала: «Я ми изляз заран рану, на планина, на истука, да изгрейти двама найну, двама найну с ясну слънце; аку надгрей ясну слънце...»».

 

Далее в полном соответствии с песнями второго уровня (СбНУ, кн. 46, 42— Карловск.). Песня выделяется только указанными курсивом словами. Их можно воспринимать и как след перехода от первого уровня ко второму и как обратное воздействие песни «Девушка светит ярче солнца».

 

Другой пример столь же двусмыслен:

 

Какту се Мара родила,

Навънка не е изляла,

Слънцету не я видялу,

Вятърт не я дуфналу.

Куга я слънцету видялу,

Да се слънцету фаналу

Три дена и три нощуве.

 

С тех пор как Мара родилась,

Она из дома не выходила,

Солнце ее не видело,

Ветер ее не обдувал.

Когда солнце ее увидело,

Тогда солнце простояло

Три дня и три ночи.

 

189

 

 

Слънчева стара майчица,

Тя си слънцето питаше:

— Слънце ле, сино, слънце ле,

Къде ми, сино льо, устана?

— Мале ле, стара майчице,

Куга си видих, мале ле,

Мара ми, мамо, хубава,

Те ме, мале ле, надгряла,

Затова си, мале ле, юстах

Три дена и три нощуве.

 

Солнцева стара матушка,

Она солнце спрашивала:

— Солнце сынок, солнце,

Где же ты, сынок, простоял? —

— Маменька, стара матушка,

Когда я увидел, маменька,

Мару, мама, прекрасную,

Она меня, маменька, пересияла,

Поэтому я, маменька, простоял

Три дня и три ночи.

(СбНУ, кн. 38, 25 — Гюмюрдж.)

 

 

Пред нами первая часть известнейшей песни «Женитьба солнца», оформленная, однако, как самостоятельное произведение. В полных вариантах «Женитьбы солнца» выделенная курсивом деталь не встретилась. Но девушке, которую похитила солнце, приписывался солнечный атрибут, о чем свидетельствует, например, такая концовка:

 

Уткак Дубринка дигнали,

Уттугас греят две слънца:

Пролет ми грей Дубринка,

Лети ми грей слънчици.

 

С тех пор как Добринку подняли,

С тех пор светят два солнца:

Весною светит Добринка,

Летом светит солнышко.

(СбНУ, кн. 38, 137 — Тырновск.)

 

 

Песни о состязании девушки с солнцем, как представляется, можно расположить в следующей последовательности.

 

 

2.2.1. Девушка светит своей красотой ярче солнца: 4 вар.— 1. СбНУ, кн. 44, 249—250 (Софийск.); 2. СбНУ, кн. 47, 164—165 (малоазиатские болгары); 3. СбНУ, кн. 21, 5—6 (Болградск.); 4. Бончев, 153. (Разградск.). Первый из этих вариантов гласит: Рано утром умывалась на Дунае девушка и проговорила:

 

Как съм бела черноока,

Да съм мало повисока —

Слънцето би надгреяла,

Ясен месец надделела,

Ясна звезда надсветила!

 

Как же я бела, черноока

Да немножечко высока,

Я бы солнца сильней грела,

Ясный бы месяц пересияла,

Ясную звезду бы пересветила!

 

 

Услыхав, солнце тотчас же предлагает ей прийти состязаться на другое утро на гору, где солнце «рог подава» (восходит).

 

190

 

 

Она приходит туда.

 

Па тръгнали и връвели,

Па връвели та греяли

Малко, млого дур до пладне.

Провикна се ясно слънце:

Слава богу, малка моме,

Я си бръкни в десна джеба,

Та извади бел пещемал,

Та си прекри черни очи.

Черни очи, бело лице,

Че изгори по планина,

По планина пролетнина

И по поле осенина,

Та пресуши Бело море,

Та погасна сиво стадо

Сиво стадо за водица,

Сиви юнци за тревица!

 

И тронулись, и пошли,

И пошли и светили

Долго ли, коротко ли — до обеда.

И вскричало ясно солнце:

— Слава богу, маленькая девушка,

Опусти руку в правый карман

И вытащи белый платок,

И прикрой свои черные очи,

Черные очи, белое лицо,

Ведь ты сожгла по горам,

По горам весеннюю траву

И по равнине осеннюю,

И высушила Белое море,

Изжаждалось сивое стадо,

Сивое стадо по водице,

Сивые бычки — по травушке.

 

 

Как в приведенном, так и в других вариантах концовка не имеет полного завершения. Везде солнце выступает без посредников. В песне малоазиатских болгар солнце предлагает заклад: если девушка выиграет, получит «от бога золотой платок»; если она проиграет, солнце возьмет «белое лицо лебединое, черные очи-черешни, тонкие брови гайтановые». В разградском варианте солнце закладывает коня [62], обещая в случае проигрыша девушки взять ее. В обоих случаях о реализации заклада не говорится. Кроме приведенного, только еще в одном, недоступном для нас тексте состязание описывается как быстрое движение от восхода к полудню и т. д. (ср. «Юнак обгоняет солнце») [63].

 

 

2.2.2. Мать похвалилась красотой своей дочери: 3 вар.— 1. Каравелов, 1886, 177—178 (место не указ.); 2. Керемидчиев, 109 (Чирпан); 3. СбНУ, кн. 40, 216—117 (Кюстендилск.), ранее был издан: ИНЕМ, 1932, 198.

 

Похвалилась мать Донки: ее дочь красивее девушек, молодцев, ясного солнца и ясного месяца. Услыхало солнце, пришло к Донке и предложило выйти на гору состязаться: «кой повече время грее, той ще бъде пръв в света». Встала Донка, нарядилась, вышла с солнцем на гору. Засветили светло и ясно, удивили

 

 

62. Это единственный случай упоминания в рассматриваемых песнях того, что у солнца есть конь.

 

63. См. Преглед, I, № 4, мифические.

 

191

 

 

«старо» и «младо». Солнце осветило две горы, а Донка — три (вар. Каравелова).

 

В двух других текстах выделенная курсивом деталь отсутствует.

 

Неясен исход состязания в чирпанском варианте:

 

Донка огря три планини,

Слънце огря девет села,

Девет села и девет града.

 

Донка осветила три горы,

Солнце осветило девять сел,

Девять сел и девять городов.

 

 

Собиратель не узнал об этом у певца. Но, видимо, неопределенностью певец выразил свое недоверие к смыслу песни.

 

 

2.2.3. Наряд девушки светит ярче солнца: 10 вар.— 1. СбНУ, кн. 43, 505—506 (Софийск.). 2. И лиев, 30—32 (Татар-Пазарджикск.). 3. Стоим, 1931, 18 (Свищовск.). 4. СбНУ, кн. 35, 78—79 (Сев. Добруджа). 5. СбНУ, кн. 31, 235 (Тетевен). 6. Стоин, 1928, 21 (Луковитск.). 7. СбНУ, кн. 1, 16 (Хасковск.). 8. СбНУ, кн. 38, 6 (Пловдивск.). 9. Стоин, 1928, 21 (Тетевенск.). 10. «Периодическо списание на бълг. книжовно дружество», 1887, кн. 21—22, 256 (Софийск.).

 

За исключением выделенного в заголовке момента, песни этой группы не отличаются от предшествующих. В них иногда тоже говорится о красоте девушки (вар. 1, 2, 7, 8), однако в состязании девушка светит не только красотой, но и нарядом (вар. 1) или только нарядом.

 

В вар. 5 солнце, пораженное светом девяти рубашек шелковых и десятой из чистого золота, спрашивает, кто их ей дал, на что девушка отвечает:

 

Даде ми ги божя майкя,

Че сам бога забавяла.

 

Дала мне их божья мать

За то, что я бога укачивала.

 

Этот ответ обусловлен воздействием соответствующих колядок, в которых девушка награждается такими рубашками за то, что она «бога подържала, подържала, окъпала, окъпала и повила, залюляла и приспала» [64]. Описание рубашек — типическое место, поэтому другие случаи их упоминания (вар. 2, 3, 6) связать с колядками о подарке богородицы нельзя.

 

В вар. 3 солнце закладывает золотое кольцо против белого платка девушки, с помощью которого она его пересияла. В вар. 6 спорщики закладывают русые головы. Но в обоих случаях о реализации заклада не говорится.

 

 

64. Стоин, 1931, стр. 35.

 

192

 

 

Не ясен исход состязания в вар. 9:

 

Огреяла малка мома

С тази риза козлинена,

Огреяла три планини.

Огреяло ясно слънце

Та огрея Света Гора [65].

 

Осветила маленькая девушка

Этой рубашкой из козьей шерсти,

Осветила три горы.

Осветило ясное солнце

Осветило Святую Гору.

 

 

Лишь в одном случае сомнение вылилось в конкретную форму.

 

 

2.2.4. Победа солнца: 1 вар — Стоин, 1928, 21 (Кулек). Похвалилась девушка перед старым и младым, что у нее девять рубашек, обшитых позументом, а десятая — из чистого золота, «ясно слънце надгряваше». Услыхало ясное солнце, отправилось в ясное небо к господу и сказало ему об этом. Бог велел ему позвать девушку состязаться.

 

Огреяла малка мома,

Огреяла три планини,

Въф четвърта заря дава.

Огреяло ясно слънце,

Огреяло девет планини,

Па в десята заря дава.

 

Осветила маленькая девушка,

Осветила три горы,

А на четвертой зарей зардела.

Осветило ясное солнце,

Осветило девять гор

И на десятой зарей зардело

 

 

Этим текст кончается. Он не заслуживал бы выделения, если бы в нем не фигурировал новый персонаж — христианский господь бог. Введение этого персонажа прямо связано с неверием в превосходство человека, что подтверждается и сербской песней:

 

Сказала девушка яркому солнцу: «Я краше тебя и твоего брата светлого месяца, сестры звезды Преодницы». Солнце пожаловалось богу и спросило: «Што ћу, боже, с проклетом девојком?» Бог тихо ответил:

 

Јарко сунце, моје чедо драго,

буд' весело, не буди љутито!

Ласно ћемо с проклетом девојком:

ти засијај, преплани јој лице,

a ја ћу јој уду срећу дати,

уду срећу: све ситне девере,

злу свекрву, а свекра горега;

сетиће се ком се противила! [66]

 

Яркое солнце, мое чадо дорогое,

Будь веселым, не будь сердитым!

Легко управимся с проклятой девкой

Ты засияй, обожги ей лицо,

А я ей худую судьбу дам,

Худую судьбу: все придирчивых деверей

Злую свекровь и свекра лихого;

Вспомнит тогда, кому супротивилась!

 

 

65. Света Гора — гора Афон в Греции.

 

66. В. Карађић. Српске народне пјесме, т. I. Београд, 1953, стр. 324. Место записи не указано.

 

193

 

 

Продолжения не имеет и сербская песня. В нем и нет необходимости, поскольку советами и угрозой бога все сказано. Не случайно поэтому, что версии с участием бога не получили распространения.

 

Болгарский пример этого уровня явился результатом довольно долгого развития. Предыстория же сербской песни неизвестна. Тем не менее в условиях фольклорной традиции сербская песня, конечно, не могла возникнуть без предшественников, которые, по-видимому, были аналогичными болгарским. Однако для полной убежденности в этом необходимы поиски предшествующих, хотя бы и разрозненных звеньев на сербской почве. Иначе, при наличии только одного и притом последнего звена в боковой линии эволюционной цепочки нельзя исключать и ту возможность, что сербы заимствовали песню у болгар. Кстати, Кулский район, где записана «Победа солнца», граничит с Сербией, точнее с районами, где в прошлом был сильным болгарский этнический элемент.

 

Помимо боковой линии, песня «Юнак обгоняет солнце» дает еще ряд «нисходящих» параллельно ответвлений, где повествование еще более приземлено.

 

 

3.0.0. Спор юнака с солнцем и месяцем: 1 вар.— Любенов, 111, 38—39 (Кюстендилск.).

 

Поспорил Данко с солнцем и месяцем, что он объедет за день землю, за ночь небо: если объедет, получит от них (!) Стамбул, Софию и половину г. Мелника [67]; если не сможет, отдаст им жену с сыном. Данко рассказывает об этом матери и спрашивает, на каком коне ему ехать — брать ли «ситноода» [68], «звездоброя» или «шестокрила». Мать отвечает:

 

Ако земеш ситноода,

Ситно оди, отмах нема;

Ако земеш звездоброя,

Звезди брои, та се бави, —

 

Если возьмешь часто ступающего,

Часто ступает, хода нету;

Если возьмешь зведочета,

Звезды считает и медленно ходит, —

 

 

и советует ехать на шестикрылом коне. Данко сел, объехал землю и небо и взял заклад.

 

Состязания здесь нет. Алогичен заклад со стороны солнца и месяца. Как их заклад, так и образы коней навеяны иными песнями, находившимися в одновременном обращении. Песня не содержит элементов, которые могли бы дать толчок к последующему развитию. Эта попытка по-новому обыграть традиционный сюжет оказалась тупиковой.

 

 

67. Мелник — самый маленький город в Болгарии, находится близ пересечения границ Греции, Югославии и Болгарии.

 

68. Ситноод — конь, переступающий мелкими шажками.

 

194

 

 

В отличие от нее, другие ответвления выглядят очень продуктивными, что объясняется прежде всего переосмыслением противопоставления юнака солнцу. Достаточно было переосмыслить его в плане этнических отношений, чтобы юнаку (этническому герою) противостояли самые разные этнические противники, а отсюда затем возникали довольно многочисленные возможности решать тему скачки на спор и видоизменять ее в самых различных ракурсах. При реализации этих возможностей воздействие на творчество условий южнославянской действительности было очень непосредственным, но, как правило, смягченным, идеализированным певцами, естественно, в пользу этнического героя.

 

Следующее ответвление начинается с промежуточной версии.

 

3.1.0. На спор с арапами Марко обгоняет солнце: 1 вар.— Шапкарев, кн. III—IV, 298—301 (Самоковск.).

 

Поспорил Марко с арапами, что отправится на край земли, с солнцем оттуда поскачет и с солнцем оттуда прискачет. Если черные арапы прискачут, полонят двор Марка, его любу полюбят; если Марко прискачет, арапов дворы полонит, их жен полюбит. Рано встал Марко, накормил, оседлал коня, «възседна го, па си легна, един час да преспи». Жена будит его: уехали черные арапы на край земли, а ты все дома сидишь. Вскочил Марко. Пока сунул ногу в стремя — очутился посреди земли; пока сунул и другую — оказался на краю земли. Там сошел с коня, чтоб часок поспать и коню отдых дать. Когда проснулся Марко, солнце уж к заходу клонится. Выхватил он саблю: то на себя замахивается, то на коня. Конь советует подтянуть ему девять подпруг и выпустить его крылья «потайници». Марко следует совету коня и скачет, а арапы уже пришли на его двор. Марковица просит их подождать до захода солнца. В туче пыли появляется муж и бросается рубить арапов. Жена останавливает его.

 

О получении арапского заклада не говорится. Для любящего Марка он, впрочем, должен быть неестественным. Судя по выделенным курсивом местам, песня еще не была отшлифованной в момент записи. Достаточно сравнить: Марко вызывается обогнать солнце, но при закладе упоминается, что и черные арапы хотят это сделать; жена сообщает Марку о том, что арапы уже уехали на край земли, а в дальнейшем выясняется, что они и к дому Марка приехали раньше хозяина. Если арапы участвовали в скачке, то проигрыш Марка очевиден. Если же он скакал только вслед за солнцем, то останутся необъяснимыми приведенные алогичности при условии, что неизвестен предшественник песни и не явен переход от одного героя к другому. Здесь

 

195

 

 

Марку явно противостоят арапы и не явно — солнце. Двойственность противопоставления в одном и том же отношении делают двусмысленной всю песню.

 

 

3.1.1. На спор с арапом юнак объехал за день землю и за ночь небо: 1 вар.— Шапкарев, кн. III—IV, 246—247 (Самоковск.). Песня записана в 1887 г., одновременно с предыдущей и в том же самоковском с. Ярлово. Тем не менее различия между ними существенны.

 

Поспорил Малин с черным арапом, что объедет за день землю и за ночь небо, а если не сможет, арап заберет у него жену и сына. Малин домой вернулся, рассказал об этом Петкане и добавил: «Если я объеду, то возьму у него дворец с гаремом». Жена спросила, зачем он заклад заложил, но не получила ответа. Она справила коня и разбудила мужа. Сел Малин на коня, объехал землю и небо и взял у арапа дворец с гаремом.

 

Здесь двойственность противопоставления снята. Нет и состязания. Скачет один юнак, и это действие, как и в былине «Иван Гостиный сын», само по себе требует введения мотивировок и последующих изменений повествования.

 

 

3.1.2. На спор юнак объехал за день землю: 1 вар.— Чолаков, 325—326 (Устово, болгары-мусульмане). Песня, к сожалению, была либо плохо записана, либо рассказывалась. Между тем каждая запись сюжетных песен, довольно редких в репертуаре болгар-мусульман, имеет большую ценность и является своеобразным показателем древности определенных элементов повествования.

 

Согласились Хоанза и Райко, что у Райка нет 300 серебряных грошей, а у Хоанзы жены и быстрого коня. И предложил Хоанза: «Если съездишь за день до края черной земли, отдам тебе 300 грошей». А Райко ответил: «Если не съезжу, отдам тебе свою жену Милку и быстрого коня». Райко коня подковал, Милка ему помогала, слезы лила и коню говорила: на краю черной земли у Райка друзья-побратимы, не дай ему упиться и заснуть. И поскакал Райко. Когда солнце было на заходе, Хоанза пришел к Милке со сватами. Она просит подождать. Едва сказала, как муж прискакал и потребовал у Хоанзы заклад. Тот просит оставить хотя бы половину денег, но Райко отказывает за то, что Хоанза привел сватов, «та да ми расплакваш Милка». Имена героев, вероятно, не случайность, так как в других районах в очень близкой версии они названы Радичем и Амзабегом.

 

 

3.1.22. На спор с черным арапом Радич за день съездил и вернулся из Солуна: 2 вар.— 1. Миладиновы, № 171 (Струга); 2. СбНУ, кн. 43, 353—354 (Софийск.).

 

196

 

Пировал в корчме Радич-юнак с милым побратимом Амзабегом черным арапом. Амза-бег предложил: кто проскачет 70 перевалов, 80 ущелий, заедет в Солун и возьмет у старого судьи («кадия») письмо в знак того, что побывал в Солуне, и сделает это от восхода и до захода солнца, тот получит от арапа три бычьи шкуры, набитые флоринами. Радич вызвался поскакать и заложил быстрого коня и острую саблю. Тогда арап сказал: «Что закладываешь коня, эту собачью еду; что закладываешь саблю, это ржавое железо; заложи-ка свою первую любовь с сыном». И Радич заложил Ангелику с сыном. Дома, сказав о закладе жене, он лег спать. Ангелика всю ночь не спала, на рассвете коня оседлала, копыто ему поцеловала, попросила не пускать Радича в корчму пить вино. Слезами горячими разбудила она мужа. Тот, упрекнув за то, что она не разбудила его пораньше, двинулся в путь. Проскакал 70 перевалов, 80 ущелий, приехал в Солун в полдень. Судья не дал письма и послал Радича в корчму пить вино. Долго пил бы юнак вино, если бы конь не сказал, что его обманывают. Снова Радич явился к судье и потребовал письмо, но тот попросил подождать. Тогда юнак отрубил судье голову, бросил ее в конскую торбу и поскакал домой. А черный арап уже послал рабынь за Ангелиной. Она говорит им о приближении мужа. Рабыни побежали к арапу, тот в страхе запер ворота, как бы Радич не ворвался и не убил его. Радич перескочил на коне через стену, бросил арапу голову судьи, получил флорины и вернулся домой (вар. Миладиновых).

 

Более поздней ступенькой развития версии о Радиче выглядят варианты из Эгейской Македонии.

 

 

3.1.222. Турки зарубили Радича: 3 вар.—1. РН, 1907—1908, № 2, 86—88 (Дедеагачск.); 2, 3. Начальные отрывки в сб.: Стоин, 1939, 67 (Дедеагачск. и Гюмюрджинск.).

 

Не послушался Радич матери, пошел к туркам, упился и похвалился: «Вы —турки, а я болгарин; у меня есть сын, у вас нет; я ношу шапку, она огнем горит; я езжу на коне — он птицей летит; я люблю жену Видану». Турки рассердились, предложили ему съездить и вернуться за полтора дня из Стамбула: если не сможет, заберут у него жену; если сможет, отдадут ему своих коней. Дома Радич говорит об этом жене. Она просит коня не подвести и не погубить ее, обещая перелить свои украшения на подковы. Поскакал Радич, а турки к нему во двор пришли. Видана просит их подождать. Еще не договорила, а Радич в ворота стучится [69]. Рассердились турки и зарубили его.

 

 

69. Не говорится, съездил ли Радич в Стамбул.

 

197

 

 

Видана плачет, мать утешает ее, обещая снова выдать замуж.

 

Введение земного противника требует и конкретизации всей обстановки. Скачка вслед за солнцем или через всю землю при этом представляется неопределенной. Отсюда появление уточнений. Речь идет уже не о скачке через всю землю, а о поездке в определенный город и о доставке оттуда бесспорного доказательства (письма). Реализм здесь призван подтверждать ирреальность юнацкой скачки: одно слито с другим.

 

Последующий сдвиг совсем снимает тему скачки. Конфликт полностью переносится в сферу семейных отношений.

 

 

3.1.3. Муж на спор пропил жену турку: 7 вар.— 1. СбНУ, кн. 26, 90 (Трявна); 2. Шапкарев, кн. III—IV, 190—191 (Котел); 3. СбНУ, кн. 16—17, 89 (Копривщица); 4. СбНУ, кн. 27, 294 (Еленск.); 5. СбНУ, кн. 42, 209 (Шуменск.); 6. СбНУ, кн. 42, 208—209 (Провадийск.); 7. Стоин, 1962, 442—443 (Русенск.).

 

Сели пить Стоян с турком и уговорились: если Стоян упьется, турок возьмет у него жену и «йот майка що е донела и тук преработила»; если турок упьется, отдаст Стояну коня с седлом. Петкана им прислуживает — турку вино переливает, Стояну не доливает, слезами чашу доливает. Турок пьет, не пьет, себе за пазуху льет, а Стоян выпивает все до капли. Где сидел Стоян, там и уснул. А турок повез Петкану с добром. В лесу остановился, позвал к себе Петкану — она заплакала, а турок заснул. Стоян в то время проснулся, попросил жену подать воды, вспомнил о споре и кинулся вслед с ружьем. Он застрелил турка, забрал его коня и Петкану и вернулся домой (Копривщица).

 

Русенский вариант представляет собой слияние песни этого рода с песнями о том, как юнак на спор с пашой выиграл скачку, о чем речь будет ниже. Такие влияния и сращивания неизбежны при одновременном бытовании разновременных версий. Сюда примыкает и текст, записанный от певицы С. Драгостиновой:

 

 

3.1.33. Болгарин на спор с турками пропил свою жену: 1 вар. — СбНУ, кн. 27, 294—295 (Еленск.).

 

На вопрос матери, отчего он печален, Стоян рассказал: вчера вечером он зашел в новую корчму, три турка пригласили его за стол и сказали, что они между собой поспорили:

 

Ако се турчин упие,

Турчин българин ще бъде;

Ако се българин упие,

Българин турчин ще бъде.

 

Если турок упьется,

Турок болгарином станет;

Если болгарин упьется,

Болгарин турком станет.

 

198

 

 

Упился Стоян, и теперь его потурчат. Мать спрашивает, как же ей это перенести. А Стоян ответил:

 

Пупитай сухо сухаре,

Как трай сухаре за листи!

Пупитай сухи дулини,

Как трай дулини за вода!

 

Спроси сухую сушину,

Как жаждет сушина листьев!

Спроси сухую айву,

Как жаждет айва воды!

 

Певице был известен тип 3.1.3., и по схеме она, вероятно, сама симпровизировала новую версию, где спор получил не вполне натуральное освещение.

 

С болгарскими песнями типа 3.1.3 и 3.1.33 прямо сопоставима сербская песня «Князь Лазар дал турку жену на одну ночь» из «Эрлангенской рукописи» (№ 208). Ее содержание таково:

 

Вино пьет князь Лазар в белом Дубровнике, с ним пьет молодой турок-янычар. Он просит у князя жену на одну ночь «для любви», обещая дать за это 300 дукатов и три вьюка пурпурной ткани. Князь согласился, пришел к жене и сказал ей об этом. «Отдай меня турку, если он хочет,— ответила жена,— а ты возьми то, что он тебе дает. До полуночи турок на меня едва насмотрится, а до зари будет спать, и я вернусь домой, опять твоей буду». Обмен состоялся. А на рассвете глашатай кричит по городу: «Что с вечера продавалось, то утром не возвращается!» Вскочил князь Лазар, пошел на двор турка, зовет жену: «Иди домой, дитя твое плачет!» — «Уходи отсюда, пока турок тебя не увидел. Если б я тебе была нужна, ты бы меня турку не продавал!»

 

В сербском тексте жадность князя стала причиной случившегося. Повествование дано вполне логически, текст исполнен в традиционной манере: эти качества свидетельствуют о длительности бытования песни и, следовательно, о возможных ее эволюционных предшественниках. Однако исторические реалии песни совершенно условны. Исторический князь Лазар никогда не оказывался в подобной ситуации. Янычар не мог себя чувствовать хозяином в Дубровнике, ибо туркам ни разу не удалось захватить этот город.

 

Если муж может заложить в споре жену, то и брат может заложить сестру. Взаимные замены отношений «муж и жена», «брат и сестра» очень часты в фольклоре южных славян. За счет такой замены произошел следующий сдвиг.

 

 

3.1.4. Брат на спор пропил сестру: 4 вар.— СбНУ, кн. 16—17, 94—95 (Копривщица); Стоин, 1939, 359 (Дедеагачск.); СбНУ, кн. 42, 208 (Преславск.); Чолаков, 273—274 (Тырново) = Дозон, 72—73.

 

199

 

 

Уговорились Димитр и турок Алия пить вино до петухов: если турок упьется, отдаст вороного коня с синим седлом; если Димитр упьется, отдаст турку сестру Тодорку. Упился Димитр, пошел домой и велел сестре вывести коня. Тодорка выходит на двор, брат хватает ее и передает турку. Турок повез ее, а Димитр лег и уснул. Проснувшись, он сказал жене, что ему приснилось, будто Тодорка утонула в море глубоком. Жена напомнила ему о том, что он пропил сестру. Димитр поехал в турецкое село и стал звать Тодорку домой. А она брату ответила:

 

Байо Димитре, Димитре,

Йоткак при турчин преспах,

Язе са дома не връщам.

Димитар си са разсърди,

Та си из порти излезе,

Па си извади йостар нож,

Че си кончето прободе,

Па си йобърна йостар нож,

Та са в сръцето прободе,

Де и на кончето думаше:

— Я лежи, конче, я лежи,

Да си са двама належим!

 

Брат Димитр, Димитр,

После того как у турка ночевала,

Я домой уже не вернусь.

Димитр рассердился

И из ворот вышел,

И вытащил острый нож,

Да коня своего заколол,

И повернул острый нож,

И себе в сердце ударил,

Да и коню говорил

 — Лежи, коник, лежи,

Вдвоем будем лежать!

(Копривщица)

 

 

В дедеагачском и тырновском вариантах концовка традиционная и благополучная: брат догнал турка, зарубил его и возвратил сестру домой. Преславский вариант не имеет полного сюжетного завершения. Песня заканчивается словами проигравшего Стояна, обращенными к сестре:

 

Колку ти думат, думай им,

Колку ти дават, давай им,

Илем ги в очи не гледай:

Тяхната вяра лошава,

Тя на лошаво мирише,

На сухо бъзе варено.

Де гиди вяра българска,

Тя на хубаво мирише,

На царуграшки босиляк!

 

Сколько тебе говорят, говори им,

Сколько тебе дают, давай им,

Только в глаза им не смотри:

Их вера дурная,

Она дурным пахнет —

Сухой бузиной вареной,

То ли вера болгарская,

Она хорошо пахнет —

Цареградскою мятой!

 

 

Судя по этой речи героя, он спокойно примирился с судьбой пропитой им сестры и даже счел нужным дать ей наставление.

 

200

 

 

К этим песням примыкает очень стяженный трынский вариант.

 

 

3.1.44. Турецкие стражники хотели споить братьев и забрать их сестру: 1 вар.— СбНУ, кн. 21, 51 (Трынск.). Вот ее полный текст:

 

Сеймени ми ладно вино пию,

Вино пию и турски думаю:

Да мешаю вино и ракию,

Да опое Петра и Деяна,

Да им узну сестру Ангелину.

Петровица турски разбирала,

Та доказа Петру и Деяну —

Не дадоше сестру Ангелину.

 

Стражники холодное вино пьют,

Вино пьют и по-турецки говорят:

— Смешаем вино и водку,

Опоим Петра и Деяна,

Возьмем у них сестру Ангелину.

Петровица по-турецки понимала

И передала Петру и Деяну —

Не дали сестру Ангелину.

 

 

Здесь тема спора снята. А это открывает путь к последующим переосмыслениям песни.

 

 

3.1.5. Стоян спьяну продал сестру турку: 6 вар.— 1. СбНУ, кн. 46, 133—134 (Копривщица); 2. СбНУ, кн. 44, 234—236 (Софийск.); 3. Стоин, 1939, 352 (Визенск.); 4. Стоин, 1928, 984 (Тетевенск.); 5. Стоин, 1939, 352 (Лозенградск.); 6. Стоин, 1928, 947 (Кулек.). Последние два текста — лишь начало песни.

 

Пил Димитр в корчме от зари до вечера и спьяну продал турку сестру Тодорку. Пришел домой, сестра плачет, не хочет, а братец ее не слушает, вывел ее за ворота, сам вернулся домой и заснул. И приснилось Димитру, что он утопил сестру в глубокой воде. Проснувшись, он попросил Тодорку подать ему воды. Жена напомнила о случившемся. «Аз съм я удал ф пиянство, трезньово ще я откупа»,— сказал Димитр и поехал вдогонку. Нагнав турецкую свадьбу, он говорит турку:

 

Колкуту пари съм узел,

Още толкова щи ти дам;

Аз не я давам в Туркия —

Това в пиянство направих!

Кат го зачула Тодорка,

Тя се назади обърна,

Булка под було не дума,

Ала Тодорка продума: —

Братенце, братче Димитре,

Не мога да се завърна,

Откак съм с турчин преспала.

Да даде госпот, братленце,

И твойте тъй да артишат

По турци и по цигани!

 

Сколько денег я взял,

Вдвое больше тебе я верну;

Я не отдам ее в Турцию,

Это я спьяну сделал!

Как услышала его Тодорка,

Она назад обернулась,

Невеста под фатой не говорит,

Но Тодорка проговорила: —

Братец, братец Димитр,

Не могу я домой вернуться

После того, как с турком проспала,

Дай же, господи, братец,

Чтобы и твоим так досталось

Среди турок и среди цыган!

 

201

 

 

Димитр, услыхав проклятье, заколол себя ножом, но проклятье сестры постигло его детей (Копривщица).

 

По вариантам отклонения чаще всего наблюдаются во второй половине песни, причем они выглядят алогичными. Так, в софийском варианте Стоян кричит на весь лес: «Где ты, сестра Калина?»— «Тут,— отвечает сестра,— но меня турки связали, а сами спят».— «Разбросай их сабли, налей в их ружья воды!» Турки просыпаются и спрашивают, с кем Калина говорила. Она отвечает, что говорила с соловьем. На этом песня прервана.

 

В визенском варианте Стоян, нагоняя турка с сестрой, запел среди ночи. Его услыхала сестра и попросила турка остановиться и послушать, как самодива поет в ночи. Турок остановил коня, а Стоян догнал их, зарубил турка и обнял сестру.

 

В тетевенском варианте Стоян спрашивает у леса, не видал ли он его сестру с турком. На вопрос отзывается сама Тодора. Затем в песне имеется пропуск, после которого проводится угроза Стояна отрубить турку голову, чтобы знал и помнил, «кога си българин лъгал въф това пусто пианство». Турок просит пощады: «Ще ти слугувам, робувам до девет добри години».

 

Идеальная концовка песен этого рода, вероятно, и не могла не быть алогичной. Песни тем не менее приобрели известную популярность и оформились в виде отработанной версии с иным устойчивым именем героя (Малин, Милен, Милан) и некоторыми другими стереотипными особенностями.

 

 

3.1.6. У Малина гости-турки: 10 вар.— 1. СбНУ, кн. 3, 28— 29, неполный (Софийск.); 2. СбНУ, кн. 21, 41 (Трынск.); 3. РН„ 1906, № 1, 40—43 (Устово); 4. СбНУ, кн. 31, 180—181 (Тетевен); 5. СбНУ кн. 35, 181—182 (Сев. Добруджа); 6. Михайлов, 149—150; 7. Стоин, 1928, 172, неполный (Белоградчишск.); 8. СбНУ, кн. 43, 375—376 (Софийск.) [70]; 9. СбНУ, кн. 47, 86—87 (малоазийск.); 10. ИССФ, кн. VIII—IX, 401—402 (Самоковск.).

 

К Милену приехали гости, три турка-боснийца, спрашивают, есть ли в селе красавицы. Милен говорит, что самые красивые в селе — это его жена Петкана и сестра Тодора. Турки решили споить Милена и взять его сестру. Напоили его и спрашивают: «Дорога ли твоя сестра?» — «Дешева, всего мерка серебра и пол-мерки золота». Насыпали турки денег и увезли

 

 

70. Ср. записанное от того же певца Ж. Илкова сходное начало в песне с иным сюжетом (там же, стр. 386—387).

 

202

 

 

Тодору, а Милен заснул. Проснувшись, он попросил сестру подать воды. Жена напомнила о продаже. Милен поскакал в погоню, проехал девять лесов, в десятом лесу закричал: «Тодора, переехали ли вы через Дунай?» Услыхав, Тодора спрашивает у турок, можно ли ей подпевать птичке, поющей в лесу. Турки разрешили, и Тодора пением сообщила брату, что они находятся в десятом лесу. Он догнал их, зарубил турок и увез сестру домой (Устово).

 

Все полные тексты этой версии имеют благополучную концовку: расправу с турками и освобождение сестры. Певцы позволяли только сестре увидеть догоняющего брата, услышать его пение или игру на свирели.

 

Сюда примыкает единичный текст, не имеющий концовки.

 

 

3.1.66. Муж продал жену помакам: 1 вар.— СбНУ, кн. 35, 142—143 (Сев. Добруджа).

 

Вечером явились помаки, спрашивают у Илийча, есть ли в селе женщины на продажу. Илийчо предлагает свою жену. Сторговались, выпили. Илийчо приходит домой и говорит об этом жене. Она корит его: «Тебе есть и пить нечего?» — «Яла на измама стана, сред село, на механата»,— отвечает муж. Однако в самом тексте никакой обман со стороны помаков не показан.

 

Следующая версия образована как антитеза предшествующей о Малине (Милане, Милене). Ею как бы отрицается возможность продажи или пропития жены (сестры).

 

 

3.1.7. Муж губит гостей из ревности к жене: 1 вар.— СбНУ, кн. 47, 101 (Нови-Пазар).

 

У Милана гости-загорцы, они спрашивают, есть ли в селе красивые девушки и женщины. «Нет»,— отвечает хозяин. Гости стали хвалить его жену. Тогда Милан велел ей принести саблю и «положил гостей, как на ниве снопы».

 

Последующая версия локализуется в северо-восточной Болгарии, ее различные по разработке варианты объединяет устойчивое имя главного героя, одинаковое начало и несколько других общих деталей.

 

 

3.1.8. У Черня гости-торговцы, игрой на свирели он сообщает жене, что хочет убить их: 6 вар.— а) Черньо послал жену наточить нож, она отрезала себе руку.— Стоин, 1962, 418—419 (Русенск.); б) младший из торговцев понял язык свирели и рассказал товарищам.— СбНУ, кн. 42, 161 (Преславск.); в) младший купец понял язык свирели и попросил Еринку уговорить Черня пощадить его; Черньо застает их за разговором и из ревности отрубает жене голову.—СбНУ, кн. 42, 161 (Нови-Пазар); затем губит и себя.—СбНУ, кн. 47, 356—357 (Нови-Пазар),

 

203

 

 

г) дочь помогла отцу споить гостей-купцов. Убивая их, Черньо говорит младшему купцу, что хотел сделать его своим зятем — СбНУ, кн. 35, 180—181 (Сев. Добруджа); д) Черньо уходит в лес за разбойниками; его жена Мария рассказывает об этом младшему купцу Николе при условии, что тот возьмет ее в жены. Никола губит разбойников и Черньо, будит других купцов и уезжает с ними. Мария просит взять ее, но ответа в песне нет.—СбНУ, кн. 26, 34—36 (место точно не указано).

 

Судя по последнему тексту, записанному в 70-х годах XIX в., песня о Черньо возникла, по-видимому, совершенно независимо от приведенных выше песен, но затем подверглась сильной ассимиляции с их стороны. Неустойчивость основной линии повествования свидетельствует о том, что процесс уподобления происходил совсем недавно.

 

Начиная с уровня 3.1.3 аналогичные сюжеты разрабатывались также в связи с образом Марка Кралевича.

 

 

3.11.3. Марко на спор пропил жену арапу, она с помощью хитрости губит арапа: 2 вар. — 1. Миладиновы, № 101 (Прилеп); 2. СбНУ, кн. 43, 26—28 (Софийск.).

 

К Марку приехал черный арап и предложил пить вино на заклад: если арап упьется, отдаст Марку коня и саблю, саблей арапу голову отрубит; если Марко упьется, отдаст арапу молодую Марковицу. Пили они три дня и три ночи. Арап подсыпал Марку сонного зелья, и тот уснул. Марковица благодарит арапа за то, что он избавил ее от такого страшного пьяницы. Она берет коня Марка и уезжает с арапом. Близ Солуна Марковица говорит спутнику, что в городе у Марка много побратимов, которые тотчас ее узнают и убьют арапа. Она предлагает пойти на хитрость, и арап с ней соглашается. В Солуне Марковица предупредила горожан, выдав себя за царского человека, чтобы никто не трогал арапа, потому что этого разбойника надо доставить прямо к султану. Ночью она сама отрубила арапу голову, а утром обвинила в убийстве солунцев. Они не смогли найти между собой виновника и откупились 12 вьюками золота. На обратном пути Марковица встретила мужа, которого она отговорила от погони и наняла погонщиком мулов, груженных золотом. Марко гонит мулов, а Марковица его подгоняет, бьет плетью, конем на пятки наступает. Вблизи Прилепа она спросила, смог бы Марко узнать свою жену. «Когда ты, страшный делибаш,— ответил он,— смотришь в сырую землю, ты похож на молодую Марковицу, а когда ты смотришь в ясное небо, тогда нет страшнее тебя». Марковица сошла с коня,

 

204

 

 

посадила в седло мужа и, наконец, открылась ему. Марко простил ей дурное обращение с ним (Прилеп).

 

 

3.11.33. Марко на спор пропил жену арапу, но возвратил ее домой: 1 вар.— СбНУ, кн. 26, 146—148 (Оряховица?).

 

Марко Кралев пировал с женой и матерью. Завидев в поле тучу пыли, он просит мать узнать, что это. Мать говорит, что это едут черные арапы. Она советует Марку взять палицу и спросить,

 

Како търсят, како искат

Из нашта земя поробена,

Поробена, разграбена;

Ни стига ли, ни стига ли

Царстуту ни дето зеха,

Изкрадиха, потурчиха

Млади българки зелени

Ханъми ги направиха.

 

Что они ищут, чего хотят

В нашей земле порабощенной,

Порабощенной, разграбленной?

Нехватает ли им, нехватает ли

Того, что царство наше взяли,

Обокрали, потурчили,

Молодых болгарок зеленых

Турчанками сделали.

 

 

Едва сказала, как в ворота застучали. Марко послал жену узнать. Арап говорит ей, что он наслышался о способности Марка много пить и приехал к нему пить на заклад: если арап упьется, Марко отрубит ему голову и возьмет его коня; если Марко упьется, арап возьмет у него жену. Марковица докладывает об этом мужу. Он велит позвать арапа. Пили всего три недели, и никто не упился, пока арап не смешал вино и ракию. Выпив смеси, Марко тотчас уснул, а арап повез его жену. Через три дня мать разбудила Марка. Он бросился в погоню, догнал, отрубил арапу голову, а потом сказал:

 

Хей, арапин, чер манафин

С измама юнашту ни става!

Що ни чакаш, дурде стана,

Ами яхаш враня коня,

Чи със нивяста ми бягаш?

 

Эх, арапин, черный азиат,

Обманом богатырство не бывает!

Что ж ты не ждал, пока я встану

А сел на вороного коня

И с моей женой бежал?

 

 

3.11.4. Пьяный Марко отдал сестру туркам: 1 вар.— СбНУ, кн. 44, 329 (Софийск.).

 

Марко пил вино и ракию не с братьями и дружиной, а с турками. Турки хотят споить Марка, а он — турок. Они оказались питухами получше, споили Марка, и он спьяну отдал им сестру. Яна плачет и не хочет, а мать ей тихо говорит:

 

Иди, на брат глава да замениш (?),

Там свекърва като тука макя,

Тамо свекър като тука баща,

Там девере като тука бракя,

Тамо злъви като тука сестри,

Там етръви като тука снаи!

 

Иди, голову брата заменишь,

Там свекровь, как здесь— мать;

Там свекр, как здесь— отец;

Там девери, как здесь — братья;

Там золовки, как здесь — сестры;

Там невестки, как здесь — снохи!

 

205

 

 

Турки трактуются здесь уже как сваты из иной местности, но не как этнические враги.

 

 

3.11.44. Пьяный Марко отдал сестру немцам: 4 вар.— 1. СбНУ, кн. 12, 67—68 (Софийск.); 2. СбНУ, кн. 22—23, 39—40 (Трынск.); 3. СбНУ, кн. 44, 335 (Софийск.); 4. СбНУ, кн. 44, 507—508, пересказ (Софийск.).

 

Мать искала Марка в горах, а нашла в корчме с немцами. Он им спьяну сестру Яну отдал. Когда явились немецкие сваты, мать Яну не дает, а сама Яна не хочет. Марко силой ее отдал. Ночью Марко попросил сестру подать воды. Мать напомнила о случившемся. Марко бросился в погоню, догнал и спросил Яну: «Как помина с немци друговерци?» Яна отвечала:

 

Като видиш, та защо ме питаш?

Вино пиеш, дал се не опиваш?

Вода газиш, дал се не нагазваш?

Мърс да ядеш, дал се не омърсваш?

 

Если видишь, зачем спрашиваешь?

Вино пьешь, так разве не упьешься?

В брод идешь, так разве не замочишься?

Скоромное ешь, разве не оскоромишься?

 

В гневе Марко убивает сватов и хочет зарезать сестру. Она просит бога сделать так, чтобы

 

Брат ми Марко земня да го не ще,

Ни земнята, нито пак водата,

Ни дзверове мърша му ядат;

Да остане, свет да се прекарва;

Да остане, свет да се клоцува!

Ка' го клела, така го стигнало:

Не могал 'ич аир да види,

Ни е могал, ни ще пак да може!

(1-й софийский вар.)

 

Моего брата Марка земля не принимала,

Ни земля и ни вода,

Да и звери его тело не ели;

Пусть останется, чтоб по свету скитаться,

Пусть останется, чтоб по свету мыкаться!

Как прокляла, так с ним и сбылося:

Не мог он счастье даже увидеть,

Не смог он и никогда уже не сможет!

 

 

Увлекшись темой проклятия, певец позабыл прямо сказать, убил ли Марко сестру. Сама по себе тема проклятия,

 

206

 

 

затем обязательно сбывающегося, часто встречается в болгарских песнях. Однако приведенный текст уникален. Вероятно, певец таким образом попытался объяснить бытовавшие рассказы о том, что Марко Кралевич не умер и где-то скрывается в пещере.

 

В трынском варианте Мара выпросила у матери на прощанье золотой нож:

 

Ка стигоше у Немачко поле,

Па извади тия златни ножи,

Виче Мара колико си може:

Боле вране очи да ми пию,

Негли немци лице да ми либе!

Най убоде ньойно клето сърце.

 

Как приехали в Немецкое поле,

Она вытащила этот золотой нож,

Закричала Мара во всю мочь:

— Лучше вороны мои очи выпьют,

Чем немцы мое лицо будут целовать

И ударила в свое клятое сердце.

 

Мотив самоубийства девушки, описанный певцом, тоже традиционен. И вместе с тем он также уникален в применении к этой песенной версии.

 

Второй софийский вариант заканчивается тем, что немцы споили Марка, «та му зели сестра Ангелина».

 

В прозаическом пересказе Марко, догнав сестру, говорит ей: «Если ты такая, какой тебя родила мать, отвезу домой; если нет — отрублю голову». Ангелина просит отрубить ей голову, потому что дома над ней будут смеяться подружки. И Марко убил сестру. Где пала ее голова — там вырос густой лес; где пали очи — возникло два колодца; где пало тело — встала церковь. Больные ходили в Ангелинину церковь и исцелялись. А Марко заболел, пролежал девять лет, и мать повела его в Ангелинину церковь. Там мать увидела на престоле Ангелину и прокляла Марка: болей еще девять лет за то, что погубил сестру.

 

На второй половине этого варианта, как это очевидно, также сказалось воздействие традиционных песен иного порядка. Приведенным разноречиям свойственна одна особенность: их объединяет стремление певцов осудить брата и показать трагизм положения сестры. Певцов уже не удовлетворяла стандартная облегченная трактовка версий типа 3.1.3 и 3.11.33, однако они не смогли найти оригинальных решений и воспользовались теми готовыми, которыми располагала песенная традиция.

 

Далее линия развития этих песен о Марке Кралевиче уже полностью не совпадает с песнями уровней 3.1.5—3.1.8. Они втягиваются в эпический цикл о Марке-королевиче. Поскольку круг песен, заслуживающих привлечения, был бы довольно широким, а принципиального значения для нашей эволюционной цепочки они не имеют, мы ограничиваемся здесь лишь упоминанием о таких песнях:

 

207

 

 

3.11.5. Турки спаивают и хотят погубить Марка, его выручает побратим: 2 вар.—1. СбНУ, кн. 43, 87—89 (Софийск.); 2. СбНУ, кн. 44, 37—39 (Софийск.).

 

3.11.55. Арапка (Гино Арнаутче) спаивает и хочет погубить Марка, его выручает корчмарка: 2 вар.— СбНУ, кн. 44, 3—4 и 7 (Софийск.).

 

3.11.6. Янычары спаивают Марка и увозят в янычарскую землю: 1 вар.— Михайлов, 200.

 

 

Попытки использования в пределах юнацких песен мотива спаивания героя этническим противником имели место и вне связи с образом Марка Кралевича. В качестве эпизода этот мотив разрабатывается в песне о Петре Бановиче (СбНУ, кн. 43, 128—133, 257—259, 259—261 —все Софийск.), сложной по своему составу, что служит признаком ее позднего качества. В эволюционном отношении этот эпизод многосоставной песни выглядит последней ступенькой развития нашей темы, т. е. уровнем 3.11.7. И все же в пределах доступного материала нет достаточных оснований утверждать прямую связь этого вставного эпизода с приведенными песнями о Марке-королевиче.

 

Третьим ответвлением от песен «Юнак обгоняет солнце» (уровень 2) являются песни о споре юнака с евреями.

 

 

3.2.0. На спор с евреями юнак обгоняет солнце: 2 вар. — 1. СбНУ, кн. 3, 13—14 = СбНУ, кн. 43, 496—497 (Софийск.); 2. Кауфман-Тодоров, 486, фрагментарный (Петрическ.).

 

Поспорил Денко с евреями, что объедет за день землю: если сможет, получит от них два вьюка сукна и вьюк золота; если не сможет, отдаст им коня, жену, сына и двор. Утром Денко поехал на восток, «дека слънце зора дава, месечина рог подава», и сказал солнцу: «Ха изгревай да одиме, с тебе че са надодувам!» Когда солнце взошло, Денко погнал коня-вихрегона, обогнал вихри-ветры и ясное солнце, остановился на горе, воткнул копье, привязал к нему коня, а сам напился воды из колодца. «Опои го студна вода, па си легна да си поспи». Догнало его солнце и пошло дальше. Конь будит юнака. Денко в отчаянии хотел заколоть коня и себя. Конь посоветовал ему перевязать глаза от ветра и пыли. Полетел Денко на коне, обогнал солнце и прискакал к себе на двор. Там уже полно евреев, они схватили его сына. Денко вытащил саблю, а евреи говорят, что они принесли заклад (Софийск.).

 

Без двойственности противопоставления (солнцу и евреям) выступает версия о Марке, в котором только предположительно можно видеть Марка Кралевича, потому что в самих песнях имя Марка сопровождается эпитетом «млади» или «левен».

  

208

 

 

 

3.2.00. На спор с евреями Марко за день объехал землю: 2 вар. — 1. Икономов, 131 (Кичевск.); 2. СбНУ, кн. 12, 74—75 (Горно-Джумайск.).

 

Поспорил Марко с желтым евреем, что объедет за день землю: если объедет, возьмет у еврея все богатство; если не сможет, отдаст еврею жену и сына. Когда солнце встало, Марко поехал; когда солнце было посреди неба, Марко был посреди земли; когда солнце стало заходить, Марко приехал к себе и увидал во дворе еврея. Марко велел ему принести все богатство (Кичевск).

 

Горно-джумайский вариант сильно растянут за счет введения ролей жены, сестры и брата Марка. Здесь спор с евреями понадобился певцу для того, чтобы показать отношение этих персонажей к герою и его спору. Узнав о споре, жена корит Марка:

 

Пусти ти били облоци!

Нема ле с що облог да чиниш,

Немаш ле ниви, ливади,

Та с мен облог да чиниш?

Ако не те е за мене,

Не ле те е за детето?

 

Пропади пропадом твои заклады!

Разве тебе нечего заложить,

Разве нет у тебя нив, лугов,

Что ты меня заложил?

Если тебе не до меня,

Неужто тебе не до ребенка?

 

 

Но затем она вывела шестикрылого коня и попросила его скакать быстрее, обещая перелить свои украшения ему на подковы. К сестре Марко заехал на ужин, уже возвратившись с края земли. Он рассказал ей о споре. Пока Марко ел, сестра отрубила коню правое крыло. Узнав Об этом от коня, видя, что конь не может лететь, Марко поспешил к брату, который незамедлительно дал ему своего коня.

 

Следует подчеркнуть, что роль предательницы не типична для сестры героя в южнославянских песнях. Значительно чаще эту роль играет жена юнака. К сожалению, записавший эту песню не поинтересовался, почему певец счел нужным приписать эту роль сестре Марка. Мотив же порчи коня вполне традиционен. Он характерен для известнейшей песни о гибели Момчила, в которой жена портит коню крылья, и несомненно перенесен в приведенную песню о Марке.

 

Определенным сдвигом по отношению к горно-джумайскому варианту выглядит единичный текст о споре Янкулы с евреями.

 

 

3.2.000. На спор с евреями Янкула объехал за день землю: 1 вар. — СбНУ, кн. 9, 71 (Криворечна Паланка).

 

Поспорив, заложил бан Янкула жену с сыном, а евреи — три лавки с товаром. Бан сел на жеребца, погоняет — тот не скачет. Тогда Янкула поймал шестикрылую кобылу. Но от этого

 

209

 

 

он утомился, «дремка е го оборило, ручак му се приручало». И Янкула отправился в корчму. Он рассказал корчмарке о споре, позавтракал, лег спать и велел корчмарке его разбудить. Корчмарка заковала его в цепи. Проснувшись, бан разорвал цепи, расправился с корчмаркой, сел на кобылу «и обишло за ден земя».

 

Скачка не описывается. В ней нет и необходимости, так как спор с евреями здесь — лишь внешний повод для немотивированного конфликта бана с корчмаркой, традиционным персонажем юнацких песен.

 

Последующие песни о споре юнака с евреями отличаются большой пестротой. В каждой из них можно обнаружить своеобразные мелкие подробности и повороты в разработке повествования. Мы попытались дифференцировать их по наличию или отсутствию конфликтного осложнения в повествовании. В результате песни удалось расположить в следующем порядке.

 

 

3.2.1. На спор с евреями юнак за день съездил в Цариград (версия без осложнений): 7 вар.— 1. Каравелов, 1905, 82 (Копривщица); 2. СбНУ, кн. 4, 59—60 (Софийск.); 3. СбНУ, кн. 25, 112 (Габровск.); 4. Стоин, 1928, 806 (Берковск.); 5. Неделькович. 35—37 (Битольск.); 6. СбНУ, кн. 47, 228 (Нови-Пазар); 7. СбНУ, кн. 42, 202 (Шуменск.). В вар. 4 имеется пропуск в середине, вар. 7 обрывается на половине.

 

Поспорил Стоян с евреями, что съездит за день в Цариград: если съездит, получит от них девять лавок с товаром и девятью работниками, а десятую лавку —с жемчугом; если не сможет, отдаст им жену и сына. Стоян коня седлал, жена Петкана рядом стояла и упрашивала коня не подвести, обещая перелить свои украшения ему на подковы. И поскакал Стоян, в Цариграде встретил евреев, попросил их поскорее написать письмо. Евреи только говорят, а письмо не пишут, «но си са Стоян маяли, доде си Стоян върнали». Петкана увидела вдалеке темную тучу — это скачет Стоян. Но пока он доскакал, к воротам пришли евреи, потребовали, чтобы она выходила. Тут копье во двор упало, а за ним прискакал Стоян и сказал евреям, чтобы они несли заклад (Софийск.).

 

Мотив письма, которое из Цариграда должен привезти герой, имеется также в вар. 5 и 6. В вар. 7 он должен привезти «бакшиш» (подарок).

 

В вар. 1 перед скачкой Стоян велел жене достать из сундука шелку,, чтобы завязать себе глаза от ветра. Как видим, эта функция здесь перенесена с коня на его хозяина.

 

В вар. 3 герой — турок Мехмет. Эта замена выглядит неожиданной. Она ничем не мотивирована и поэтому загадочна.

 

210

 

 

Вар. 6 заканчивается поражением героя: цариградские евреи маяли его и не давали письмо.

 

 

3.2.2. На спор с евреями юнак за день съездил в Цариград (евреи усыпили юнака): 3 вар.— 1. Миладиновы, № 108 (Панагюрище); 2. Качано в с кий, 196—201 (Берковск.); 3. СбНУ, кн. 25, 9—10 (Враца).

 

Побился об заклад Стоян с евреем (чифутче), что за день съездит в Стамбул и вернется. Если Стоян сделает это, чифутче отдаст ему семь лавок вместе с приказчиками; если не сможет, чифутче возьмет у него жену и коня. Стоян сказал жене о закладе, накормил коня и поехал. У ворот его встретила чифутка и подала «ракию» (виноградную водку): то не была ракия, было зелье («магия»). Стоян задремал прямо в седле. Солнце уже заходит, а он все еще из села не выехал. .Конь будит Стояна, говорит о хитрости чифутки и велит завязать глаза: когда он поскачет горами, камни в пыль обратятся. Стоян полетел на коне в Стамбул и вернулся. Чифутче у лавок стоит, слезы ронит и говорит Стояну, что тот выиграл семь лавок с приказчиками (Панагюрище).

 

В пространном берковском варианте Радойно закладывает при свидетелях (!) дом, жену и сына против девяти лавок с жемчугом и молодой еврейки. Его жена делает из своих браслетов и перстней коню серебряные подковы с золотыми гвоздями. В Цариграде Радойно привязывает коня к еврейской корчме, а идет — в полицию (!):

 

Голям ферман четеа,

И му други писаа.

 

Большое письмо читали

И другое ему написали.

 

Только получив письмо, Радойно говорит корчмарю о споре. Тот вынес ракию, от которой юнак сразу заснул. Выиграв, семьянин Радойно, несмотря на просьбы евреев, потребовал заклад сполна.

 

Во вратчанском варианте хитрость евреев не реализована. Евреи послали в Цариград письмо с требованием отправить Богдана. Но по дороге туда конь посоветовал Богдану ничего не есть и не пить, и юнак благополучно вернулся домой.

 

 

3.2.3. На спор с евреями юнак за день съездил в Цариград (евреи погубили коня): 7 вар.— 1. СбНУ, кн. 4, 56— 57 (Троян); 2. СбНУ, кн. 31, 220—221 (Тетевен); 3. СбНУ, кн. 42, 19—20 (Тетевенск.); 4. СбНУ, кн. 43, 349—350 (Софийск.); 5. СбНУ, кн. 46, 156—157 (Копривщица); 6. Стоин, 1928, 805, фрагментарный (Белослатинск.); 7. СбНУ, кн. 44, 86—87, фрагментарный (Софийск.).

 

211

 

 

Зашел Стоян в еврейскую корчму выпить ракии, и ему евреи предложили съездить за день в Цариград: если съездит, получит от них девять вьюков золота, а не сможет — отдаст жену и сына. Ночью Стоян сел на коня, с восходом солнца въехал в Цариград. Там его встретили евреи:

 

Хубаво са го срещнале

И ф уста го целунале,

И му кончето земале,

Та го ф яхъре вовели, —

На Стоян да си помогнат,

Че ми е Стоян уморен.

 

Хорошо его встретили

И в уста его целовали,

И у него коня взяли

Да его в конюшню отвели,

Чтобы Стоя ну помочь,

Ибо Стоян утомился.

 

 

Завели Стояна в корчму, принялись его угощать,

 

Но Стоян 'итар, разумен,

Енна ми капка не глътна —

Че знае Стоян, че знае,

Че са еврейе дяволе.

 

Но Стоян умен-разумен,

Ни одной капли не выпил,

Ибо знает Стоян, знает,

Что евреи — дьяволы.

 

 

Посидел Стоян два часа, чтоб коню дать отдохнуть, зашел в конюшню: «конь умер — евреи его убили». И пошел Стоян в слезах по городу. Навстречу идет дядя («чичо»). Узнав о беде, дядя предложил коня, который достался ему по разделу с отцом Стояна. Стоян в срок вернулся домой и выиграл заклад (Копривщица).

 

Дядя по отцу выручает племянника также в вар. 2, 3, 6, 7. В троянском варианте евреи подменили коня, а Стоян догадался об этом лишь на обратном пути. Только на другой день он вернулся домой и «жално-милно» упрашивал евреев не забирать дом, жену и сына. Евреи, однако, не смилостивились.

 

В вар. 4, увидев, что конь отравлен, Стоян захотел заколоть себя, но тут подоспела жена Петкана, она издалека кричит, что заранее предвидела отравление коня и поэтому купила для Стояна другого, более быстрого. Это алогичное, подобно deus ex machina, появление жены (ей явно пришлось скакать быстрее мужа) несомненно свидетельствует об импровизаторских способностях певца В. Ангелкова, от которого записана песня.

 

В вар. 2 Стоян взял у дяди коня с белым пятном на ноге. Евреи заметили это. Стоян им возразил:

 

И вие бехте лунави,

А сега сте келови,

Та кон да ca не преправи

От това брзо тичане?

 

И вы были веснушчатыми,

А теперь вы шелудивые,

А разве конь не изменится

От такой быстрой скачки?

 

212

 

 

 

3.2.3.1. На спор с турком юнак скачет в Стамбул (евреи погубили коня): 2 вар. — 1. СбНУ, кн. 38, 26—27 (Гюмюрджинск.); 2. Стоин, 1939, 112—113 (Лозенградск.).

 

Стоян похвалился конем летучим («фъркату»), на котором может за день съездить в Стамбул. Мехмет сказал: если сможешь, подарю тебе поместье с упряжками. А Стоян ему ответил: если не смогу, отдам тебе дом с добром. В полдень Стоян приехал в Стамбул, там его встретили евреи, пообещали напоить и накормить коня, а сами его отравили. Стоян не знает, что делать. Вдруг появился какой-то, горбатый старец и вылечил коня. Стоян благополучно вернулся домой и потребовал у турок заклад (Гюмюрдж.).

 

В лозенградском варианте Добрин оставляет коня на попечение лавочника, а сам идет к туркам и отдает им письмо. Согласно письму, турки пытаются споить Добрина, чтобы он не смог вернуться, но Добрин ничего не ест и не пьет, получает письмо, садится на коня и убеждается в том, что он отравлен. Добрина выручает дядя. Турки замечают подмену: конь был красным, а стал черным. Юнак им ответил:

 

Дуде да ида и дойда,

Дваш си Козина измени.

 

Пока я ехал и доехал,

Он дважды масть переменил.

 

 

И получил у турок мерку мелких дукатов и пол-мерки крупных.

 

Как видим, здесь прямо не говорится о том, кем был по этнической принадлежности лавочник, кто отравил коня. Однако совпадение с гюмюрджинским вариантом в остальных деталях, связанных с этими подробностями, вероятно, не случайно. Географически оба района близки и в прошлом были связаны даже экономическими узами. В целом же эта побочная версия представляет собой слияние песен о споре с евреями и споре с турками, что вполне естественно в условиях их одновременного бытования.

 

 

3.2.33. На спор с евреями юнак за день съездил в Стамбул (конь заколот неизвестно кем, выручил побратим): 1 вар.— СбНУ, кн. 44, 85—86 (Софийск.). Мы не приводим пересказ, поскольку, кроме выделенных, других существенных особенностей этот текст не имеет.

 

 

3.2.333. На спор с евреями юнак за день съездил в Стамбул (конь сам пал): 3 вар.—1. СбНУ, кн. 43, 351—353 (Софийск.);

 

213

 

 

2. СбНУ, кн. 44, 444—445 (Ботевградск.); 3. СбНУ, кн. 49, 25—26 (Брезникск.).

 

Поспорил Стоян с евреями, что съездит за день в Цариград: если не вернется, они возьмут его дом, жену и сына; если сможет, получит девять лавок с товаром и десятую — с жемчугом. Стоян велел жене накормить и напоить коня, оседлал его. Делая это, она попросила коня не подвести и пообещала перелить свои украшения на подковы. Стоян коня вывел,

 

Дуде в зенгия да стапи —

Ду три планини преметна;

Дуде на седло да седне —

Чак в Цариград отиде;

Току са от кон одметна —

Конче му легна та умре!

 

Пока в стремена ступил —

За три горы махнул;

Пока в седло уселся —

Аж в Цариград приехал;

Едва с коня соскочил,

Конь его лег и умер!

 

 

Пошел Стоян в слезах по городу, а навстречу ему дядя. Узнав о беде, дядя предложил выбирать похожего коня. Стоян выбрал сине-зеленого, а у него был желто-зеленый, и опасается, что евреи заметят подмену. Дядя посоветовал сказать, что у коня сменилась масть от быстрой скачки. И поскакал Стоян назад. Концовка отсутствует (Ботевградск.).

 

В софийском варианте Стояна выручила некая гречанка, которая, узнав о беде, сказала:

 

Я имам Кула кобила,

Що се е на път ждребила,

Та съм я вода поила

У твои равни дворове,

У твои равни дворове,

У твои студни бунари.

 

У меня есть кобыла Кула,

Что в пути ожеребилась,

И я ее водой поила

В твоем ровном дворе,

Из твоего студеного колодца.

 

 

Гречанка сама оседлала кобылу и накрыла ее сукном в сто локтей величины: «еврее да не познаяя» подмену. И евреи подмены не заметили.

 

В брезникском варианте Марка Кралевича выручил побратим (!) король Вукашин. Он пообещал дать кобылу Виргию [71] и пригласил Марка пока что выпить вина. Только когда солнце стало заходить, король Вукашин напоил и оседлал кобылу и отпустил Марка.

 

 

3.2.4. На спор с евреями юнак скачет в Стамбул (начальные отрывки песни): 4 вар.— 1. Бессонов, I, 248 (Одесса); 2. Каравелов, 1905, 82—83 (место не указ.); 3. Стоин, 1928, 804

 

 

71. Вергия — буквальное значение слова: дань, подать, налог.

 

214

 

 

(Луковитск.); 4. СбНУ, кн. 45, 360 (Кюстендилск.). Эти отрывки — несомненный показатель отмирания песни.

 

Четвертое ответвление от песен типа «Юнак обгоняет солнце» составляют песни о споре и состязании юнака с турецким пашой.

 

 

3.3.0. По приказу паши юнак за день объехал всю землю: 1 вар.— СбНУ, кн. 42, 95 (Шуменск.).

 

Стоян сам похвалился, что у него жена с сыном и конь, который за день землю проскачет, «до синя планнъ духода». Услыхал похвальбу паша и сказал Стояну: «Если объедешь землю, подарю тебе гарем с турчанками». Стоян по двору ходил и плакал. Увидал это конь и спросил его. Узнав в чем дело, конь посоветовал накормить, напоить и оседлать его и наказал Стояну завязать глаза:

 

Кървави реки ще минем,

Да видиш, да не се уплашиш.

 

Кровавые реки минем,

Увидишь — не испугаешься.

 

 

Едва Стоян уселся, конь всю землю объехал, в ворота паши застучал копытом. Пока ворота открывали, конь через ворота перескочил. Стоян сказал паше, что ему ничего не нужно,

 

Току ми, холан, харижи

Моето булче хубаво

Със една мъжка рожбица

И мойто конче хранено,

Хранено конче, гледано.

 

Только мне, эй, подари

Мою жену красивую

С маленьким сыном

И моего коня холеного,

Холеного коня, ухоженного.

 

 

Ответ паши не приводится. Сразу после просьбы Стояна следуют стихи:

 

Тръгна Стоян да с'иди,

Пукнала й пушка хайдушка,

Убива Стоян в гърдите

Че са му зели булчето,

Булчето с мъжка рожбица

И кончето му хранено.

 

Едва Стоян поехал,

Грохнуло ружье разбойничье,

Убило Стояна в грýди,

И взяли его жену,

Жену с маленьким сыном

И коня его холеного.

 

 

Такая трактовка песни, пожалуй, достаточно реалистична для условий турецкого ига. К тому же песня записана в Дели-Ормане, где до сих пор проживает довольно много турок. С этой реалистической трагической трактовкой, возможно, синхронно сосуществовала и трактовка идеальная, оптимистическая.

 

 

3.3.00. На спор и в состязании с пашой юнак объехал за день землю: 1 вар — Бончев, № 21 (Разградск.).

 

215

 

 

Стоян похвалился конем, женой и сыном. Услыхал об этом паша и предложил спорить о том, кто объедет за день всю землю. Паша заложил гарем и коней, Стоян — жену, сына и коня. Перед выездом Стоян пообещал коню позолотить ноги и украсить гриву жемчугом, если он обгонит пашу, и убить, если он отстанет. Стоян выиграл, но отказался от залога паши: ему хватит своей жены, сына и коня.

 

Отсюда переход к версии, где упоминание о скачке через всю землю снято и где большое внимание уделяется деталям быта времен турецкого ига.

 

 

3.3.1. Состязание с пашой: 18 вар.— 1. Качановский, 515— 517 (Софийск.); 2. СбНУ, кн. 9, 70 (Криворечна Паланка); 3. Шапкарев, кн. III—IV, 112—114 (Охрид); 4. Каравелов, 1905, 81 (Копривщица); 5. СбНУ, кн. 26, 41—42 (Горна Оряховица); 6. СбНУ, кн. 27, 132—133 (Еленск.); 7. Стоин, 1931, 101 (Свищовск.); 8. СбНУ, кн. 38, 81—82 (Бяла Черква); 9. Стоин, 1939, 113—114 (Лозенгр.); 10. СбНУ, кн. 42, 5 (Тетевенск.); 11. СбНУ, кн. 42, 93—94 (Нови-Пазар); 12. СбНУ, кн. 42, 94 (Новопазарск.); 13. СбНУ, кн. 43, 345—348 (Софийск.); 14. СбНУ, кн. 44, 85 (Софийск.); 15. СбНУ, кн. 46, 189—190 (Карловск.); 16. СбНУ, кн. 47, 228—229 (Нови-Пазар); 17. СбНУ, кн. 49, 169—170 (Димитровск.); 18. Цернушанов, 251 (Велесск.).

 

Похвалился молодой Стоян в Едрене [72], большом городе, близ мечети султана Селима, в кофейне перед стражниками паши, что есть у него конь и жена, конь его стоит тысячу [73], жена стоит два таких города, как София. Стражники сказали о похвальбе паше. Тот велел им позвать Стояна. Когда же Стоян явился, паша предложил скачку: если паша обгонит, возьмет у Стояна коня и жену; если Стоян обгонит, возьмет у паши конюшню с конями и гарем с женами. (Описания скачки нет.) «Стоян си паша надмина, надмина и го замина». Паша готов отдать все, кроме любимого коня. Стоян ему ответил:

 

Просто да ти е хатчето,

Мен да е живо кончето,

Че ми е отнело булчето.

 

Прощаю тебе жеребца,

Лишь бы у меня был жив конь,

Он для меня жену выручил.

(Вар. 4)

 

 

72. Едрене — болг. лит. Одрин, рус. Адрианополь.

 

73. Не уточняется, в каких деньгах ведется счет. По-болгарски тысяча — «хиляда», и это слово рифмуется в песне:

 

Конче му струва хиляда,

Булка му струва два града.

 

216

 

 

Во всех вариантах этой группы песен герой назван Стояном. Одрин как место его похвальбы упорно повторяется в вар. 1—3, 6, 13—15, хотя все они были записаны за пределами юго-восточной Болгарии, где и было бы уместнее упоминание в песнях этого эпического центра. В вар. 7, 9, 12 и 17 местом похвальбы названа София. Другие варианты определенной географической локализации не имеют. Упоминание Одрина в качестве места похвальбы, по-видимому, можно считать более ранним, чем упоминание Софии. Вероятно, ранее в песнях схожего типа говорилось о скачке от Одрина до Стамбула, о чем прямо сказано в вар. 15 и косвенно, в похвальбе героя,— в вар. 5, 15, 18. Такой маршрут во всяком случае выглядит правдоподобнее и для певцов, и для их слушателей. Не следует и забывать, что в пору турецкого ига София была незначительным городком по сравнению с Одрином. Появление Софии в качестве эпического центра, видимо, нужно связывать с ее возвышением после освобождения Болгарии, хотя тенденция ее выдвижения в эпосе, точнее — в эпической традиции прилегающих к Софии районов, существовала и раньше.

 

Описание похвальбы героя носит характер типического места. Стоян хвалится конем и женой, давая им стоимостную оценку, например: конь стоит три таких города, как София и Софийский уезд, Видин и Видинский уезд (вар. 1); жена стоит два города, а конь — три таких города, как Едрене (вар. 2); жена дороже Стамбула, сын дороже Солуна, а конь — Едрене (вар. 3); жена стоит тысячу, конь — три таких города, как София (вар. 5); конь стоит тысячу, жена — два таких города, как София (вар. 4, 6, 8, 11, 17); конь стоит два таких города, как Едрене, а жена — четыре города, как Цариград (вар. 18).

 

Стоимостная оценка качеств коня и жены может показаться диссонирующей. Однако сами певцы явно упивались этой оценкой, и она представлялась им естественной.

 

О похвальбе Стояна — обычно через своих стражников — узнает паша. Именно он требует Стояна к себе и предлагает скачку на спор. В этом плане показательны два исключения. В вар. 3 Стоян дважды отказывается ехать к паше. Приехав после третьего приказа, он ведет себя гордо и спокойно, чем удивляет пашу. В такой трактовке естественно, что Стоян сам предложил скачку-состязание с солдатами паши:

 

Како се, пашо, пофалиф,

И така имам вистина,

Хич нешчо не сум измамил;

Ако ме, пашо, не вервиш,

Хайде се облог фатиме...

 

Как, паша, я похвалился,

Так и есть на самом деле,

Я ни в чем не обманывал.

Если мне, паша, не веруешь,

Давай о заклад ударимся...

 

217

 

 

В вар. 8 идеализация этнического героя усилена. Паша Рушчуклия, услыхав о похвальбе Стояна, готов просто обменяться с ним: паша даст Стояну половину своего «царства», девять жен и девять лавок в обмен на его коня и жену. В ответ Стоян предлагает скачку на спор.

 

Условия скачки в большинстве случаев предварительно не определены. Паша просто требует на заклад обогнать его (вар. 1—6, 8, 10, 12, 13, 17, 18). В тех же случаях, когда условия скачки названы, они сильно различаются между собой: скачка от Дуная до планины [74] (вар. 7); скачка на семьдесят часов (вар. 9); скачка на расстояние в сорок сел (вар. 11); скачка на двенадцать часов (вар. 14); скачка от Одрина до Стамбула (вар. 15); скачка на сорок часов, причем паша выставляет на каждый час времени по одному коню (вар. 16).

 

Ясно, что певцы самостоятельно домысливали условия скачки. Первоначально же в этой версии другие условия, помимо скачки от Одрина до Стамбула, не назывались. Это можно показать и другим образом.

 

В текстах, где условия скачки не определены (вар. 1, 2, 4—6, 8, 13), паша сам, на равных состязается со Стояном: в этом мы видим след предшествующей традиции, так как все эти варианты записаны еще до или непосредственно после освобождения Болгарии; к ним примыкают и поздние записи (вар. 12, 17, 18).

 

В песнях же, где условия скачки названы (вар. 9, И, 14— 16), паша требует обогнать его, имея в виду своих коней, или сразу выставляет своих коней. В вар. 10 даже оба спорщика выставляют коней, причем Стоян сажает на своего коня цыгана. Эти записи сделаны не ранее 20-х годов XX в.

 

Исключения (вар. 3 и 7) свидетельствуют о переходе от состязания самих героев к состязанию их коней, в них отразились элементы обоих состязаний.

 

Нетрудно заметить, что в данном случае логика творчества у болгар как бы противоположна логике творчества у русских: по севернорусским записям князь Владимир выставляет своих коней на скачку, а по казацким вариантам он состязается на равных с Иваном Гардиновичем. Таковы видимые этапы развития сюжета на русской почве, если не предпринимать поиск следов предшествующих обработок повествования. С учетом

 

 

74. В тексте горы не названы.

 

218

 

 

этих следов (см. об этом выше) логика творчества у русских и болгар совпадает по первым двум этапам, а казацкая версия выглядит опытом «возвратной» завершенности сюжета, отсутствующим у болгар. Понимание образа антипода героя — князя Владимира и турецкого паши — было на каждом этапе развития сюжета, по-видимому, решающим для той или иной трактовки состязания. Поначалу традиция (генетическая зависимость от предшествующего сюжета) требовала, чтобы паша сам участвовал в скачке. Затем пришло осознание пиетета — того, что паша, в Турецкой империи обычно управляющий большой областью, не может снизойти до непосредственного участия в скачке. И певцы сделали поправку с тем, чтобы изобразить песенную ситуацию более правдоподобной. Это, конечно, существенный сдвиг. Тем не менее, как уже говорилось, даже в текстах, где паша не участвует непосредственно в скачке,, он говорит о состязании так, как будто это он сам, а не его слуги или солдаты, участник. Поэтому мы и не стали разделять песни на две версии. В отличие от русских вариантов, былины «Иван Гостиный сын», четкого разделения болгарских текстов провести нельзя.

 

Споря с пашой, Стоян обычно закладывает коня и жену, реже — еще и сына, двор. В вар. 6 и 15 он по требованию паши даже приводит коня и жену к резиденции паши и оставляет жену в качестве залога на время скачки.

 

Паша чаще всего закладывает гарем с женами и конюшню с конями. Иногда к ним добавлялся дворец, поместья, город с уездом, казна, лавки, даже пол-царства. Заклад паши, как и заклад князя Владимира, всегда выглядит внушительнее, хотя в стоимостном отношении заклад Стояна оценивается певцами выше. Этим заклады как бы уравновешиваются.

 

В половине всех вариантов скачка начинается сразу же после спора. В других случаях между скачкой и спором имеются эпизоды, подготавливающие слушателя и традиционным образом передающие состояние героя: Стоян рассказывает о споре жене, спрашивает у нее совета; она, ничего ему не ответив, просит коня выручить, обещает перелить свои украшения, кормит, поит и седлает коня (вар. 5); Стоян обещает коню золотые подковы в случае выигрыша (вар. 6); Стоян говорит жене о споре, но ответа не получает (вар. 9); Стоян водит коня по двору и плачет, конь расспрашивает юнака и советует, как следует его напоить и накормить (вар. 11); Стоян просит коня не осрамить его (вар. 12); Стоян отпускает пашу на три часа вперед: «А я коня повожу, в нужник схожу» (вар. 13); Стоян в слезах рассказывает коню о споре, тот советует на

 

219

 

 

поить и накормить его, а также

 

Чи си учите привързи,

Дъ и' ти съ напрашет

Ут мойти сил ни бягуви.

 

Да себе глаза завяжи,

Чтобы тебе не запорошило

От моего быстрого бега.

(Вар. 16)

 

 

Стоян обещает коню позолотить гриву и посеребрить копыта в случае победы (вар. 17); жена Стояна обещает коню перелить свое монисто ему на подковы, а жемчугами украсить гриву (вар. 18).

 

Роль жены перед скачкой (вар. 5, 9, 18) мотивирована лишь закладом Стояна. Она попала в песню о споре с пашой несомненно под влиянием схожих песен других ответвлений и здесь не получила серьезного развития.

 

Сама скачка описывается скупо, даже очень кратко, например:

 

Отишле са си кошия,

Три дня га Стоян превари.

 

Отправились скакать наперегонки,

Стоян его на три дня обогнал.

(Вар 2)

 

 

Чи си кончита пуснали,

Пуснали, припускали

Тъкму ми цяла ниделя:

Стоян пашата задмина.

 

И своих коней пустили,

Пустили, припускали

Всего лишь одну неделю:

Стоян пашу перегнал.

(Вар. 5)

 

 

Стоян на кончи путсвирна,

Чи си пашата надмина

Девет сахата надалеч

И пак се назад пувърна.

 

Стоян коню подсвистнул

Да и пашу обогнал

На девять часов ходу,

И назад повернул.

(Вар. 6)

 

 

Бягали и надбягвали съ,

Чи гу надбяга, леле, млад Стоян.

 

Гнали и гнали наперегонки,

И перегнал его млад Стоян.

(Вар. 8)

 

 

Дурде пашата пугледна,

Стоян ъс конче пристигна

И си кончето ръсоди

 

Едва паша поглядел,

Стоян на коне приехал

И коня по двору водит.

(Вар. 16)

 

 

Бърза, надбърза кончето.

Зачудил ми се пашата...

 

Спешил, опередил конь.

Удивился тут паша...

(Вар. 18)

220

 

 

Очевидно, болгарских певцов, как и русских, интересовала не столько скачка, сколько обстоятельства, предшествовавшие или следовавшие за ней, в данном случае — обстоятельства спора между нарицательным болгарином и турецким пашой. Они восхищались дерзостью своего героя, и поэтому во всех вариантах скачка заканчивается его победой.

 

Победив, Стоян в большинстве случаев отказывается взять заклад паши (вар. 1, 2, 4, 5, 7, 9, 10, 12—15, 17). Свой отказ он сопровождает объяснением, вариации которого по существу выражают основную мысль песни в понимании певцов:

 

Да ми е живо булчето,

Булчето и па кончето,

Некем ти нищо от тебе.

 

Лишь бы жива моя жена,

Моя жена да и конь,

Ничего не хочу от тебя.

(Вар. 2)

 

 

Мене ми стига фалата,

Фалата пу си градуве.

 

Мне же хватит похвальбы.

Похвальбы по всем городам.

(Вар. 5)

 

 

Аз искам да ти докажа

Българин шега не знае.

 

Я хочу тебе доказать,

Что болгарин шутки не знает.

(Вар. 7, сходно: вар. 15)

 

 

Само ти искам фалата.

 

Только хочу от тебя похвалы.

(Вар. 9)

 

 

Ти, пашо, майка, ти баща,

Просто да ти е тавлата,

Мене ми стига фалбата.

 

Ты, паша, мать, ты — отец,

Прощаю тебе конюшню,

Мне же хватит похвальбы.

(Вар. 10)

 

 

Сичко ти язе прощавам,

Мене ми стига фалата,

Кога ще каже раята [75]:

«Стоян пресече пашата!»

 

Все тебе я прощаю,

Мне же хватит похвалы,

Когда скажут христиане:

«Стоян обставил пашу!»

(Вар. 14)

 

 

Не съм се, пашо, валило,

Нело е, пашо, истина.

 

Не я, паша, хвалился,

Ведь это, паша, была истина.

(Вар. 17)

 

 

75. Рая — тур. стадо. Так турки презрительно называли подвластных христиан.

 

221

 

 

Отказ Стояна взять у паши заклад, по нашему мнению, не следует расценивать как проявление скромности или гордости героя. Нотки гордости ощущаются только в записях, сделанных после освобождения Болгарии. Сам же отказ традиционен, судя по песням «Юнак обгоняет солнце». Он имеет основание и для условий турецкого ига, когда нарицательный герой, простой болгарин, далеко не всегда мог безнаказанно взять у турок то, что ему причиталось по праву. Певцы XIX в. отлично знали это и воздерживались от чрезмерной идеализации своего героя; певцы XX в. постепенно это забывали и усиливали антитурецкую направленность песни.

 

В этом плане небезынтересны и отклонения от традиционного мотива отказа взять заклад. Вар. 3 заключается скупой фразой о том, что паша отдал Стояну дворец. В вар. 6 Стоян требует от паши заклад, тот просит:

 

Нидей ма сега засрамя

Пред толкус паши най-долни,

Че аз съм паша най-горния.

 

Ты меня теперь не срами

Пред этими пашами низшими,

Ведь я— паша главный тут.

 

 

Стоян продолжает требовать, и паша частично уступает:

 

Я да ми земниш мулбата,

Мулбата и хуратата,

Харизма ще ти харижа

Дванайси бели градове,

Сал ми, Стояне, остави

Харема със кадъните

 

Уважь ты мою мольбу,

Мольбу и просьбу:

В дар я тебе дарю

Двенадцать белых городов,

Только ты, Стоян, мне оставь

Гарем мой с турчанками.

 

 

Этим песня кончается.

 

В вар. 8 паша милостиво оставляет Стояну его же коня и жену, но отказывается отдать свой заклад:

 

Алал да ти е, леле, кончету

Кончету, още, леле, булчету,

Сал ни си давам, леле, царствуту,

Мойте девет, леле, анъмки

И мойте девет, леле, дюгене!

 

Дарую я тебе коня,

Коня твоего да еще жену твою,

Но я тебе не отдам царства,

Моих девять турчанок

И мои девять лавок.

 

 

В вар. 11 паша велит запереть ворота, но конь Стояна перескакивает через них.

 

Конче се яром яреше,

Джамове с глава чупеше,

С крака калдърми ровеше.

Сараейкините плачава: —

Гяур иленде калъерис!

 

Конь у него разъярился,

Окна головой разбивал,

Мостовую ногами разрывал.

Дворцовые женщины плакали: —

Оставил в руках неверного!

 

222

 

 

Этим песня кончается.

 

В вар. 16 паша обнимает Стояна и просит оставить ему жен. Ответ Стояна не приводится.

 

Наконец, в вар. 18 Стоян, не дожидаясь просьбы паши, говорит:

 

Кя ти я зема тавлата,

Тавлата со се атови;

Кя ти опроста 'аремо,

'Аремо со се 'анами!

 

Я возьму у тебя конюшню,

Конюшню со всеми жеребцами;

Я прощу тебе гарем,

Гарем со всеми турчанками.

 

 

Певцы софийского села Суходол (вар. 1, 13) не удовлетворились приведенными концовками и ввели осложнение, напоминающее соответствующий мотив в песнях типа «Марко пьет вино в рамазан», «Марко отменяет запрет на свадьбы». Им хотелось представить Стояна богатырем вроде Марка Кралевича. В их трактовке Стоян тоже отказался от заклада паши, но попросил у него дать «верную дружину», которая проводила бы его домой. Паша послал с ним двадцать палачей и велел убить Стояна по дороге. Но Стоян обогнал палачей и приехал домой. Палачи явились вслед за ним и сказали о приказе паши. «Убирайтесь, а то порублю вас на куски»,— ответил Стоян. «Що че ни губи пашата, болйе ни тизе погуби»,— сказали палачи. И Стоян отрубил им головы, насадил на копье и привез паше. Укорив пашу, Стоян отрубил голову и ему:

 

Подай си, пашо, главица,

Че махнем с остра бричница,

Да сечем тебе главица,

Да сечем тебе главица,

Да не кървавим постилкя.

 

Подставь, паша, свою головку,

Чтоб махнул я острой сабелькой,

Отсек бы тебе головку,

А не кровавил постельку.

 

 

Мотив палачей имеется также в свиштовском вар. 7, где перед скачкой паша наказал палачам:

 

Ако ме Стоян превари,

Стояну глава вземете,

Трупа му в дола фърлете.

 

Если Стоян меня обгонит,

То Стояну голову отрубите,

А труп его в дол бросьте.

 

 

В дальнейшем, однако, эта линия повествования не получила развития. Напротив, паша, признав поражение, готов благосклонно отдать победителю конюшню с конями. Так как эпизод с палачами в свиштовском варианте занимает иную позицию, чем в софийских текстах, то отсюда можно сделать вывод, что мысль о введении сходного осложнения возникала спонтанно и независимо у певцов Софийского и Свиштовского районов.

 

223

 

 

Песня о споре с пашой была наверное распространена чрезвычайно широко, за исключением юго-восточной Болгарии, откуда известна только одна поздняя запись. Сведения о географии распространения сюжета дополняют и записи начальных отрывков песни.

 

 

3.3.11. Состязание с пашой (начальные отрывки песни): 6 вар. — 1. Дозон, 112 (место не указано); 2. СбНУ, кн. 35, 266 (Сев. Добруджа); 3. Стоин, 1928, 804, № 3009, ЗОЮ (Тетевенск. и Луковитск); 4. СбНУ, кн. 47, 517 (Разградск.); 5. СбНУ, кн. 48, 246 (Банек.); 6. Стоин, 1962, 442 (Русенск).

 

Любопытно, что два начальных фрагмента песни получили у певцов определенное сюжетное завершение (ср. казацкую версию былины «Иван Гостиный сын»).

 

 

3.3.111. Турки забрали жену и коня Стояна (начальные отрывки, оформившиеся в виде самостоятельной песни): 2 вар.— 1. СбНУ, кн. 21, 43 (Трынск.); 2. СбНУ, кн. 43, 567 (Ловеч). Приводим трынский текст полностью:

 

Сам се Стоян повалил

На Султан-Селим чаршия,

На големото кавене

При свите турци големци,

При сви бугарйе кметове,

Де има конче ранено,

Де има булче убаво,

Де има пушка бойлия;

Конче му чини два града,

Два града къко Кьостендил,

Булче му чини три града,

Три града колко Совию,

Пушка му чини едън град,

Едън град колко Вилибе.

Не посвиде се на турци,

Та му узеше кончето,

Та му узеше булката,

Та му узеше пушката.

 

Стоян сам похвалился

На рынке султана Селима,

В большой кофейне,

При всех турках вельможах,

При всех болгарах зажиточных,

Что у него конь холеный,

Что у него жена красивая,

Что у него ружье длинное;

Конь его стоит двух городов,

Двух городов величиной с Кюстендил

Жена его стоит трех городов,

Трех городов величиной с Софию,

Ружье его стоит одного города

Одного города величиной с Пловдив

Не понравилось это туркам

И взяли у него коня,

И взяли у него жену,

И взяли у него ружье.

 

 

По-другому тот же исход похвальбы болгарина перед турками описывается в ловечеком варианте, записанном в 1888 г. Он имеет зачин:

 

Синко Стоене, Стоене,

Нали ти мама думаши

Да са ни фалиш с булчето,

С булчето и още с кончето.

 

Сынок Стоян, Стоян,

Ведь мама тебе говорила,

Чтобы ты не хвалился женою,

Женою да еще конем.

 

224

 

 

После этого рассказывается о похвальбе Стояна и о требовании паши:

 

Де да си Стоян да доди,

Кончето да и доведе,

Кончето и булчето.

 

Где бы ни был Стоян, пусть придет,

Коня своего приведет,

Коня своего и жену.

 

 

Само это требование еще не выходит за рамки версии 3.3.1, но здесь оно понято не как желание паши увидеть столь дорогого коня и жену Стояна, а как повеление Стояну отдать паше коня и жену. Сразу после требования паши следуют заключительные стихи: .

 

Стоян си викна да плачи,

Как ще си даде кончето,

Кончето, та па булчето.

А майка му й думала:

Нал и ти майка думаши

Да са много ни фалиш!

 

Стоян ударился в слезы —

Как же отдать коня,

Коня да еще жену.

А мать ему говорила:

— Ведь мать тебе говорила,

Чтобы ты много не хвастал!

 

 

Концовкой подтверждается мысль зачина. Песня, таким образом, понята и как традиционное назидание, созданное по стандартной схеме: запрет матери (зачин), нарушение запрета (действие), последствия нарушения запрета (мораль, подтверждающая запрет-норму).

 

Песня о споре с пашой была известна и среди болгар-мусульман Родопских гор.

 

 

3.3.1.1. Состязание с конями паши (версия болгар-мусульман): 2 вар. — 1. СбНУ, кн. 39, 44—45 (Дьовленск.); 2. СбНУ, кн. 50, 319 (Якоруда).

 

Главный герой здесь назван Османом-знаменосцем или Османом-бедняком. Это единственный признак обособленности помацких вариантов. В остальном они не отличаются от других болгарских текстов о споре с пашой, поэтому решить вопрос об их отношении к другим текстам пока невозможно. Мы выделили эту версию именно с той целью, чтобы подчеркнуть необходимость разысканий в этом направлении.

 

Из приведенных описаний видно, что песни о состязании с пашой лишь в некоторых случаях получали локальное развитие, по существу оставаясь на одном и том же уровне эпического творчества. Некоторый и тоже локальный сдвиг, попытка выйти за пределы этого уровня заметна в юго-западных вариантах.

 

 

3.3.2. Чей конь перепляшет: 4 вар.— а) состязание с конями турок — 1. СбНУ, кн. 42, 219—220 (Дупницк.); 2. СбНУ, кн. 48,

 

225

 

 

85—86 (Банек.); б) состязание с конями сельского воеводы — 3. СбНУ, кн. 7, 107—108 (Банек.); 4. СбНУ, кн. 48, 245—246 (Банек.).

 

По пересказам можно хорошо проследить, как менялось повествование в пределах этой версии.

 

Вечером Стоян похвалился в Одрине, большом городе, в одринской кофейне перед всеми агами и пашами: конь его стоит два таких города, как Одрин; жена его стоит три таких города, как София. Туркам это похвальба не понравилась, и они предложили Стояну состязание — «с конье оро да играме». Если Стоян выиграет, получит

 

Едрен града пол вина

И едренски десни чаршии,

И едренски бели кули,

И нашите бели були,

И нашите врани конье.

 

Половину Одрина-города

И правую сторону одринского рынка

И одринские белые башни,

И наших белых жен,

И наших вороных коней.

 

 

Если же проиграет, турки возьмут у него жену с сыном и коня. Стоян вернулся домой и рассказал о споре матери. Она спрашивает: «Отчего не'заложил волов, коней, поля и луга, а заложил жену с сыном?» Едва спросила, как турки во двор к ним явились и спрашивают, стоит ли Стоян на слове. Он велит:

 

Искарайте врана коня,

Ни зобена, ни поена,

Нити кова кована [76].

 

Выведите вороного коня

Ни кормленого, ни поеного,

Ни подковами подкованного.

 

 

Затем садится на коня и отправляется состязаться. Кони плясали три дня и три ночи.

 

Стояновото врано конче

Црно било—побелело,

А турските пусти конье

Бели били— поцернели.

 

Стоянов вороной конь

Черным был—побелел,

А турецкие клятые кони

Белыми были— почернели.

 

 

Конь Стояна переплясал турецких, и турки сказали, что их заклад принадлежит Стояну (вар. 1).

 

Поспорил Стоян с софийскими турками — «с конье оро да играа и кушиа да пушчаа»: если Стоян выиграет, получит Софию, Софийский уезд и 70 лавок; если турки выиграют, возьмут у Стояна жену с сыном и коня. Стоян рассказал о споре жене, сам лег спать, а ей велел приготовить коня. Петкана просит коня не подвести («ф турцки раце да не флазем»), обещая в

 

 

76. Этой деталью подчеркивается эффектность выигрыша состязания.

 

226

 

 

случае победы украсить его своим платком и перелить украшения на подковы. Турки зовут Стояна на состязание, о котором говорится очень кратко:

 

Та играа шчо играа,

От Стояновата коня

Од нозете му идаа

Сини зелени пламени,

А на турци коньето

От нозете им идаа

Църни кърви и цървени.

 

И плясали да плясали,

У Стоянова коня

От ног его исходили

Сине-зеленые огни,

А у турецких коней

От ног у них исходила

Черная кровь и красная.

 

 

Конь Стояна переплясал турецких коней, и Стоян взял заклад (вар. 2).

 

Поспорил Тодор с сельским воеводой

 

Cyc коне йоро да играа

Пу кално друме калдръме,

Пу мраморени мостове.

 

На конях пляски плясать

По грязным каменным мостовым,

По мраморным мостам.

 

 

Если воевода выиграет, возьмет у Тодора девять лавок с шелком; если Тодор выиграет, возьмет у воеводы жену. Тодор рассказал о споре матери, она не пускает его состязаться:

 

Твои са коне юморни,

Сношчи си са ют пакъ душли,

Тешки товари носили

Жът восок и бели темян;

Воййоду коне юзурни.

 

Твои кони уставшие,

Вчера ведь были в дороге,

— Тяжелые грузы везли —

Желтый воск и белый ладан,

А у воеводы кони свежие.

 

 

Тодор мать не послушал и поехал состязаться. Кони плясали три дня и три ночи. Из ног воеводских коней потекла кровь черная и красная, от ног коней Тодора бьет сине-зеленое пламя. И воевода отдал Тодору свою жену (вар. 3).

 

Вар. 4 тождествен вар. 3, за исключением мотива заклада. Певица П. К. Сирлишчова почему-то опустила этот мотив.

 

Любопытно, что вар. 2 и 4 этой версии записаны в 1898 г. от одной певицы П. К. Сирлишчовой. К сожалению, и в этом случае записи дублирующих вариантов собиратели не попытались выяснить причинность их знания одним певцом. Неизвестно также, какое содержание вкладывали певцы в несуразное выражение «сельский воевода» и почему они сочли нужным заменить традиционную скачку утонченным состязанием — пляской коней.

 

227

 

 

Пятым ответвлением от песен типа «Юнак обгоняет солнце» предстают три песни о состязании с царем, записанные от болгар-мусульман Родопских гор.

 

 

3.4.0. В состязании с царем юнак объехал за день весь свет: 2 вар.— 1. РН, 1909—1910, № 5, 138—139 (Пловдивск.); 2. СбНУ, кн. 39, 167 (Орехово, средние Родопы). Приводим пересказы обоих текстов с тем, чтобы без лишних слов показать их различия в пределах одной версии.

 

Кто-то (возможно, сам муж) [77] говорит жене героя Милице, что Ялим-бей поспорил с царем: кто объедет весь свет за день, тому царь отдаст свои белые палаты; если царь объедет, Ялимбей отдаст ему Милицу. Ялим-бей коня подковывал, жена рядом стояла и коню говорила: «Путника встретишь, «добрая встреча» не кричи, торопись поскорее свет объехать, поскорее вернуться, тебе Милица подарит свои украшения на подковы» [78]. Ялим-бей сел на коня и уехал, за день съездил и вернулся, кричит царю: «Выходи, царь, из дворца, потому что в него войдет Ялим-бей с Милицей, молодой молодицей, и с милым сыном!» (Пловдивск.).

 

Поспорил Елин-бег [79-80]: кто за день доедет до конца света и вернется, тому царь отдаст свой дворец. Елин-бег коня подковывал, жена Смила коню говорила, что ее украшения станут его подковами. Едва солнце взошло — Елин-бег сел на коня; едва солнце зашло — Елин-бег вернулся и сказал царю:

 

Слизай, царьо, йот сарай,

Да са качи Јелин-бег

С' Смила, млада нивяста!

 

Выходи, царь, из дворца,

Чтобы вошел Елин-бег

Со Смилой, молодой женой!

Орехово

 

 

Фрагментарность и стяженность текстов — несомненные показатели того, что они уже забывались в то время, когда их записывали. Эти же признаки позволяют допускать бытование в прошлом более развернутой версии. Наиболее интересно й важно знать, произошла ли замена образа солнца образом царя во времена, предшествовавшие турецкому игу, или позже. Прямого ответа на этот вопрос оба варианта не дают. Турецкий титул героя (бег, бей) и другие турецкие реалии, казалось бы, достаточно определенны, однако ими, конечно, можно было бы ради заманчивой гипотезы и пренебречь.

 

Пока нет фактических доказательств того, что в пору болгарской государственности IX—XIV вв. действительно существовала

 

 

77. Текст прямо начинается с обращения.

 

78. Здесь явно смешаны советы мужу и коню.

 

79-80. С кем, прямо не сказано.

 

228

 

 

версия о состязании в скачке с царем какого-то героя. В разысканиях этого рода нельзя пренебрегать народной логикой типа «одно солнце на небе, один царь на земле», без которой не произошла бы замена образа. Эта логика естественна в пору существования сильного централизованного феодального государства. Если бы мы точно знали, что такая логика была свойственна болгарам в пору их древней государственности, то и поставленный вопрос был бы излишним.

 

В пределах фольклора мы можем установить относительную хронологию, т. е. последовательность смены версий, но определение абсолютной хронологии, т. е. прикрепление произведения к очень конкретным историческим эпохам, требует иного рода методики, чем та, которая здесь использована, и привлечения нефольклорных источников.

 

Песня о состязании с царем почти не получила развития у болгар. Некоторый сдвиг по сравнению с предшествующей версией представляет собой один текст, также записанный от болгар-мусульман.

 

 

3.4.1. Юнак выиграл скачку у царя: 1 вар. — Чолаков, 329—330 (Устово).

 

Похвалился Стоян конем летучим («фаркату»), какого у царя нет в конюшне, и женой-красавицей, какой нет у царя во дворце. Услыхал это царь и послал к нему людей договориться о скачке: если Стоян обгонит, получит от царя его коня и дворец; если царь обгонит, возьмет у Стояна коней и жену. Когда люди сказали об этом Стояну, он заплакал. Конь спросил его о причине слез и, не дожидаясь ответа, велит напоить-накормить.

 

Та че си очите приварзи

И си са метни на мене,

Че яку са държи у мене.

 

И себе глаза завяжи,

И садись ты на меня,

Да крепко держись за меня.

 

 

Стоян выполняет наказы коня, после чего певец одной фразой сообщил о центральном событии песни [81]:

 

Та кончену си пристигна

На царювине дворови —

Та си царенун привари.

 

И конь примчался

На царский двор —

И царя он обогнал.

 

 

Песня кончается риторическим вопросом царя:

 

Какво стори на мене:

Царскуну да ми заптисаш

И сараен с булкине?

 

Ты что это мне сделал:

Царством моим хочешь завладеть

И дворцом с женами?

 

 

81. Возможно, певец и не знал этой части песни, которая, если судить по многим примерам других ответвлений, чаще всего подвергалась стяжению.

 

229

 

 

Как видим, сдвиг произошел в сторону песен о состязании с пашой (уровень 3.3.1). Ощущается ассимиляция с их стороны.

 

И совсем идентичны песням о состязании с пашой два варианта, записанных от православных болгар (СбНУ, кн. 22—23, 97—98, Сливенск.; СбНУ, кн. 44, 83—84. Софийск.). В них, за исключением замены слова «паша» словом «царь», нет других сколько-нибудь серьезных отличий. Под «царем» явно подразумевается турецкий султан. Поэтому оба варианта, записанные от православных болгар, надлежит считать относящимися к песням о состязании с пашой (уровень 3.3.1) как боковое и тупиковое их ответвление. Отсутствие своей государственности в позднем средневековье несомненно предопределило неразвитость песен, в которых фигурирует образ царя.

 

С болгарскими песнями о состязании юнака с пашой или с царем перекликается завязка редкой сербо-хорватской песни о воеводе Престе (Приезде). Мы приводим ее здесь вкратце по «Эрлангенской рукописи» (№ 70) [82].

 

Письмо пишет царь Сулейман в Мостаре и шлет его в белый Сталач: «Преста, воевода сталачский, мне говорят, что у тебя есть три блага («добра»). Первое благо — жена Видосава: когда она хладное вино пьет, винцо у нее сквозь горлышко видно. Другое благо — кованая сабля, она рубит брони у юнаков и кольчуги у турок, такой сабли нет и у царя. Третье благо — конь-ласточка, он догоняет в лесу вилу, такого коня нет и у царя. Пришли мне эти три блага. Если не пришлешь, соберу войско, приду под Сталач, возьму город на позор («на срамоту»), возьму твои три блага». Воевода Преста отказывается отдать свои три блага и смело вызывает царя на битву. Сулейман осадил Сталач, осада длилась много лет, и когда, наконец, с помощью потурчившегося священника царь был близок к захвату города, воевода Преста отрубил коню голову, сломал саблю о камень и вместе с женой прыгнул с городской стены в р. Мораву.

 

Центральная часть этой песни нетрадиционна. В ней используются некоторые реалии XV в. (упоминание сербской столицы г. Смедерева, царицы Ирины и др.), известные ее создателям явно только понаслышке. Исторически неизвестен поход царя Сулеймана из г. Мостара, находящегося в Боснии вблизи Далматинского побережья, под Сталач в юго-восточной Сербии, неподалеку от болгарской границы. Поход и многолетняя осада Сталача выглядят внеисторичными, т. е. вымышленными. Исторический прототип воеводы Престы (Приезды) до сих пор не обнаружен. В целом текст представляется новообразованием,

 

 

82. Ср.: В. С. Карађић. Српске народне пјесме, т. II, № 83.

 

230

 

 

одной из поздних (не позднее начала XVIII в.) фольклорных попыток переосмыслить события XV в., когда распавшееся Сербское царство по частям переходило под власть турок.

 

Шестым и, пожалуй, самым интересным ответвлением от песен типа «Юнак обгоняет солнце» являются песни о состязании-скачке из-за девушки. Первые звенья этого ответвления нам неизвестны, в отличие от пяти описанных выше ответвлений, где переходы от одного типа песни к другому легче опознаются и выглядят плавными. Песни шестого ответвления представляют собой результат довольно резкого перехода от ситуации, в которой герой состязается с солнцем, братом девушки, ради девушки, к ситуации, где герой и его этнический антипод на равных участвуют в скачке, победитель которой получит девушку. Наличие резкого перехода позволяет полагать, что по времени образования это ответвление — очень давнее, наиболее раннее.

 

Начало этого ответвления, судя по текстам, представляют три равноценные версии, отмеченные записями до 1891 г. в различных географических районах.

 

 

3.5.1. В состязании-скачке с черным арапом юнак обгоняет и губит его: 1 вар.— СбНУ, кн. 11,25 (Самоков).

 

Кормил Дуко быстрого коня с трех лет до семи, задолжал софийским и солунским лавочникам, и они потребовали уплаты долгов. Дуко вывел чудесного коня на базар:

 

От клинци си чаршиа пали,

От петали кал зафърльа,

Кал зафърльа, чаршиа гаси.

 

Гвоздями рынок зажигал,

Подковами грязь разбрасывал,

Грязь разбрасывал, рынок гасил.

 

 

Там ему встретилась девушка. Она попросила не продавать коня до следующей пятницы, когда состоится скачка [83], и дала денег на прокорм коня.

 

Сега петок, до друг петок

Запил се е левен Дуко,

Та си легна да си преспи.

 

Нынче пятница, до другой пятницы

Запил стройный Дуко

Да и лег поспать.

 

 

Конь будит его, напоминая о скачке: сто всадников собралось, черный арап впереди всех. Дуко вскочил на коня и тотчас догнал арапа. Тот ему кричит: отчего не жалеешь коня, подпруги лопнули. Дуко слез с коня, посмотрел (о результатах

 

 

83. Условия скачки не названы.

 

231

 

 

осмотра не говорится), снова сел на коня,

 

Та превари църн арапин,

Па извади остра сабльа,

Та погуби църн арапин.

 

И обогнал черного арапа,

Да выхватил острую саблю

И погубил черного арапа.

 

 

Этим песня кончается. В ней нигде не говорится, была ли девушка призом для победителя скачки. Только заинтересованность девушки в том, чтобы Дуко участвовал в скачке, служит намеком на этот важный в сюжетном отношении момент.

 

 

3.5.11. В состязании-скачке дитя обгоняет черного арапа и берет девушку в жены: 2 вар.— «Kolo», 1847, кн. V, 49—51 (с. Галичник, Дебрск.) = Показалец, I, № 437 (очень подробный пересказ); СбНУ, кн. 11, 40—41 (с. Галичник, Дебрск.).

 

Осталось дитя сиротой, люди требуют от него рассчитаться с отцовскими долгами. По дороге в Нови Пазар [84] он встречает девушку, которой говорит, что едет продавать коня, чтобы рассчитаться с долгами отца. Она советует не продавать коня: завтра у нее будет скачка; победитель возьмет ее в жены, а с нею три вьюка денег; в скачке примет участие и черный арап. Девушка дала дитяти три золотых: на один чтоб коня подковал, на другой чтоб седло купил, а на третий чтоб вина выпил — пусть пьет, но не засыпает. Выпило дитя вина и заснуло. Когда проснулось, состязавшиеся уже проскакали половину пути. Дитя бросается им вслед и обгоняет. Черный арап кричит ему вдогонку: кто это сделал его коня «босым»? Дитя проверяет, действительно ли его конь не подкован. Убедившись, что это не так, снова садится на коня и обгоняет арапа. А тот кричит: если не жаль коня, пусть себя пожалеет. Дитя отвечает: обманывать можно один раз. Первый кончает скачку и берет в жены красивую девушку (1-й вар.).

 

Второй вариант отличается ярко выраженной детализацией и концовкой, навеянной песнями типа «Неверная Груйовица», «Банович Страхиня» и др. В нем рассказывается о том, что осталось сиротой дитя малое, ничего ему отец не оставил,

 

Сад оставил ждребе стрижаченце

С златна грива и с златни китици [85],

Му оставил тежкине боржеви.

 

Лишь оставил жеребенка-стригуночка

С золотой гривой и золотыми щетками

Оставил ему большие долги.

 

 

84. Несомненно подразумевается город — бывший центр одноименного турецкого санджака, находящийся близ современных границ Косова-Метохии, Сербии и Черногории.

 

85. Золотой окраской почеркивается необычность жеребенка-стригуна. Поверованиям, солнцу и его коню тоже присущ этот атрибут. Трудно сказать, является ли совпадение атрибутов случайностью или следствием переноса.

 

232

 

 

Встретившаяся на дороге девушка спрашивает, слыхало ли дитя, что в Новом Пазаре кликнули клич: в жены царевну возьмет тот, кто выиграет шестичасовую скачку — на два часа ходу по грязям-болотам, на два часа ходу по берегу моря, на два часа по каменным дорогам. Девушка назвала себя царевной, сказала о черном арапе, конь которого лучше всех, похвалила жеребенка-стригуна и предложила дитяти принять участие в скачке. На деньги, полученные от царевны, дитя не только снарядило коня, но и купило кольчугу («панзир долама»), палицу, копье, саблю. Снарядившись, оно сразу же вступает в состязание и обгоняет арапа. Арап дважды обманывает героя. Первый раз дитя слезает с коня и проверяет, не лопнули ли подпруги. Жеребенок от злости даже заговорил и посоветовал завязать глаза шелковым платком. Но дитя глаз не завязало, только потребовало:

 

Летай, ждребе, колку сила имаш,

Да претечеш църна арапина!

 

Лети жеребец, сколько силы есть,

Перегони черного арапа!

 

 

Жеребенок вновь обогнал соперника, а когда арап опять обманул дитя,

жеребенок прикрикнул на всадника:

 

— Не ли видиш арапин те ложет,

Седи, дете, од мене не слегай,

Ке те фърла од мене наземи,

Ке ти направа парче по парчиня!

 

— Аль не видишь,что арап обманывает

Сиди, дитя, с меня не слезай,

Не то сброшу тебя наземь,

Разорву тебя на кусочки!

 

 

(Немотивированная заинтересованность коня в исходе скачки имеет основание только в предшествующих песнях «Юнак обгоняет солнце»).

 

Недовольный исходом скачки, арап предлагает дитяти поединок: победителю достанется девушка. Герои ломают палицы и сабли, сходятся врукопашную, «до пояс се в земи закопали». И тогда арап обратился к девушке:

 

 

Кога сакаш любе да ти бидет,

Не ли земи едно парче сабя

И подай му во десната рока,

Еден юнак од нас да загинет.

 

Кого хочешь, будет тебе мужем,

Только возьми обломок сабли

И подай ему во правую руку,

Один юнак из нас должен погибнуть.

 

 

Девушка подала обломок сабли дитяти, и он убил арапа. А затем схватил девушку,

 

233

 

 

Си я фърли зад себе на коня,

Я однесе во царски дворове

...Цар пособра цареви, князеви

И пособра се рода-порода,

Си направил свадба унерлия

И задомил дете малечкаво,

Малечкаво дете сиротенце.

 

И бросил ее на коня позади себя,

Отвез ее на царский двор

...Царь собрал царей, князей

И собрал весь род-родню,

Да устроил свадьбу невиданную

И принял в дом дитя маленькое,

Дитя маленькое, сиротиночку.

 

 

Сказочный характер дебрской версии достаточно отчетлив. Местами песня напоминает о соответствующих эпизодах из русской сказки о царе Дородё. В самом деле, нельзя не заметить последовательности и родственности ситуаций, описанных болгарскими песнями и русской сказкой: герой состязается с братом девушки (солнцем); герой состязается с отцом девушки (царем Дородой); герой состязается с соперником (черным арапом) из-за девушки.

 

Устанавливая эту связь, мы тем самым подчеркиваем независимость (параллельное бытование) эпизода состязания с царем Дородой от былины «Иван Гостиный сын», где древняя цель состязания — добывание девушки — совсем отсутствует. Только в нижнеколымском варианте былины, как говорилось выше, князь Владимир закладывает против буйной головы Ивана Кулакова свою племянницу Марфу Сеславьевну.

 

Определенным продолжением этого рода ситуаций выступает сербская сказка «Дјевојка бржа од коньа», присланная В. Караджичу до 1853 г. из Боки Которской [86]. В ней зафиксирована парадоксальная ситуация: герой состязается с самой девушкой. Вероятно, в силу этого девушке и приданы атрибуты исключительности.

 

Ее сделали вилы из снега, взятого из бездонной ямы на Ильин день, ветер ее оживил, роса вскормила, лес одел листьями, луга украсили цветами [87]. Девушка объявила по всему свету, что выйдет замуж за того, кто ее перегонит. А когда собрались тысячи всадников и среди них сам царевич, она сказала, что побежит «на ногах» до места, где поставлено золотое яблоко: если она прибежит первой, то все претенденты останутся на месте мертвыми [88]. На бегу девушка «пусти некака мала крила испод пазуха», но ее все-таки догоняют. Тогда она вырвала из головы и бросила волосок — вырос страшный лес. Всадники,

 

 

86. «Дела Вука Карађића. Српске народне приповијетке». Београд, 1969, стр. 147—148.

 

87. Ср. соответствующие мотивы из сказок типа «Снегурочка», «Глиняный паренек», «Мальчик-с-пальчик» и славянских песен типа «Мать оставляет ребенка на попечение природы».

 

88. Ср. условия состязания из сказки «Шесть чудесных товарищей» (Андреев, № 513 А).

 

234

 

 

однако, пробрались через лес н снова ее догнали. Девушка кинула слезинку — потекли бурные реки, едва не потопили всадников [89]. Уже только царевич гонится за девушкой, но она слишком далеко убежала. Тогда царевич трижды именем божьим заклял ее остановиться. Девушка застыла на месте [90]. Царевич схватил ее и повез горами домой. Но когда он выехал на самую высокую гору, «обазре се, кад ли му ђевојке нема».

 

Загадочным исчезновением девушки сказка кончается.

 

Ученые XIX в. (А. Н. Афанасьев и др.) совершенно напрасно пытались обнаружить в этой сказке глубокий мифологический смысл, вне связи с родственными фольклорными текстами. Компилятивность сказки, отмеченная здесь с помощью ссылок на параллельные фольклорные мотивы, и ее олитературенная форма, ее нетрадиционные концовка и зачин, ее уникальность заставляют подозревать, что сказка не была непосредственной записью, что она — результат чьей-то личной переработки. Весьма возможно, что эту переработку осуществил сам Караджич. В его собрании имеется, например, свадебная песня «Невеста краше вилы», концовка которой могла послужить источником для составления начала сказки:

 

А мене, вилу од горе,

Мене je гора родила,

У зелен листак повила;

Јутрења роса падала,

Мене je вилу дојила;

Од горе вјетриц пувао,

Мене je вилу шикао, —

То су ми биле дадије [91].

 

А меня, вилу лесную, . . .

Меня лес породил,

В зеленые листья повил;

Утренняя роса, падала,

Меня, вилу, кормила;

Из леса ветерок веял,

Меня, вилу, укачивал, —

Они были мне няньками.

 

 

Подозрительным кажется и то, что девушке придано чересчур много атрибутов исключительности. Не показано ее место в какой-то реальной или вымышленной социальной системе, тогда как в фольклоре обязательно указывается и обыгрывается принадлежность героя к какой-либо реальной или вымышленной (мифической) общественной группе. Здесь родословная необыкновенной девушки не привязана к обстоятельствам, обусловившим

 

 

89. Мотивы волоска и слезинки, из которых появляются страшные препятствия, имеют аналогии во многих сказках, например типа «Чудесное бегство» (Андреев, № 313).

 

90. Мотив заклятия словом божьим (крестом, свяченой водой и т. д.) обычно встречается в быличках. Это — фольклорное средство борьбы с нечистой силой.

 

91. В. Карађић. Српске народне пјесме, т. I. Београд, 1953, № 114.

 

235

 

 

состязание и его исход. В этом тоже видны следы чьей-то нефольклорной, авторской работы.

 

Но, как бы там ни было, сказка может служить свидетельством того, что сербам тоже были известны произведения рассматриваемого типа. Сказка — несомненный остаточный продукт эволюции таких произведений. Впрочем, в данном случае имеются и другие доказательства принадлежности этого сюжета сербо-хорватской эпической традиции. Чтобы убедиться в этом, нужно опять вернуться к болгарским песням.

 

 

3.5.111. В состязании-скачке сербин-юнак обогнал черного арапа и взял девушку в жены: 2 вар. — 1. Качановский, 543—546 (Радомирск.); 2. СбНУ, кн. 43, 224—225 (Софийск.).

 

Три года сербин кормил коня изюмом и поил вином, задолжал много денег и повел коня продавать. Просидел на базаре три недели — подошла только девушка-влахинка [92]. Она расспросила сербина, отчего он вывел коня на продажу, а потом сказала:

 

Мене майкя у облоги даде [93],

Дала ме йе на църни арапйе,

Арапини страшни алетини

. . . Че пущиа голема кошия

Од Сърбина до Будина-града

...Да претечеш, тизе да ме земеш.

 

Меня мать в заклад отдала,

Отдала меня черным арапам,

Арапам, страшным чудовищам

. . . Что устроили конские скачки

От Сербина до Будина-города

...Если ты обгонишь, то меня в жены возьмешь.

 

 

Похвалившись перед девушкой конем-вихрогоном, сербин тотчас бросился вслед за участниками скачки и обогнал их. Арапы кричат ему, что у коня лопнули подпруги. Пока сербин осматривал подпруги, арапы ускакали на один час вперед. Но сербин снова обогнал их ц первым приехал во двор девушки. Она зовет его в дом. Едва сербин поднялся к девушке, во двор влетели арапы, со злости они отрубили его коню ноги, выкололи глаза. Сербин попытался выскочить во двор, но девушка его не пустила:

 

Тебе че те арапйе погуба,

Ти не жали твоя добра коня,

Скъпо я чем коня да ти платим!

 

Тебя ведь арапы погубят,

Не жалей своего добра коня,

Я за коня тебе дорого заплачу!

 

 

92. Влах, влахинка — под этим этнонимом в эпических песнях югославян-мусульман и католиков обычно подразумеваются православные сербы. Кого имел в виду софийский певец — настоящих валахов или сербов, — неизвестно.

 

93. Никаких подробностей о причинах и условиях заклада не приводится.

 

236

 

 

И сербин пересидел арапов. Он взял девушку в жены, а она его долги выплатила (Софийск.).

 

Употребленные в песне этнонимы и вымышленные названия городов показывают, что, по мнению певца, события песни происходили в Сербии. Начало радомирского варианта, плохо, с лакунами записанного, еще определеннее в плане сербских реалий.

 

Взбунтовалась Краина. Все турки туда двинулись, впереди едет сербин-юнак, белое знамя везет. Девять лет усмиряли Краину, все турки коней продали, а сербин еще коня кормит и продает одежду за его прокорм. Сербин проехал посмотреть, как усмирена Краина, и пожаловался коню на свою нужду. Конь велит затянуть его подпругами и вывозит сербина из Краины [94]. Утром сербин подъехал к источнику, там увидел плачущую девушку. Она не вполне понятно объясняет причину слез: «У меня отец брата женит и меня заложил; порази бог черного арапа, он возьмет заклад!» [95]. Девушка дает сербину горсть золота, чтобы он пил и коня кормил, готовился к скачке. Целую неделю пил сербин. Рано в воскресенье поскакали (участники скачки) [96] до Прилепа. Конь будит юнака. Только когда солнце пошло на заход, сербин проснулся и вскочил на коня:

 

Тури юнак нога у зенгия,

Дур да тури юнак и оная,

Стигнал си е черна арапина.

 

Сунул юнак ногу в стремя,

Пока сунул юнак и другую,

Догнал он черного арапа.

 

 

Обогнал арапа и прискакал ко двору девушки. Никто ему ворота не отпирает. Тогда сербин перелетел на коне через стену и сел рядом с девушкой. Тут подъехал черный арап, выхватил со злости саблю и пронзил своему коню сердце. «Что не придешь со мной биться?» — спросил арапа сербин, выхватил саблю, разрубил арапа надвое и взял девушку в жены (Радомирск.).

 

Трудно сказать, какую Краину подразумевал певец в начале песни. Под этим названием известно несколько географических районов, и все они находятся за пределами Болгарии, на современной территории Югославии. Наиболее вероятно связывать песенный факт усмирения Краины турками либо с событиями в

 

 

94. Куда, в песне не говорится.

 

95. Лишь через десяток стихов певец от лица девушки прибавил условие не упомянутой ранее скачки: кто обгонит, тот возьмет девушку в жены. Но тогда непонятна фраза: «У меня отец брата женит и меня заложила

 

96. Прямо не сказано.

 

237

 

 

Неготинской Крайне, граничащей с северо-западной Болгарией и только в 1833 г. окончательно вошедшей в состав Сербии, либо с бурными событиями первой половины XIX в. в Боснийской Крайне, где местные феодалы поднимали восстания против султана. Мы нарочно указываем на эти, последние по времени исторические события, так как в песне, записанной в 1879 г., нет никаких намеков, позволяющих допускать более ранние даты.

 

Протурецкий характер усмирения Краины— несомненный признак того, что песня этой редакции бытовала среди славян-мусульман прежде, чем попала к радомирскому певцу. Само изложение событий, связанных с усмирением Краины, могло оказаться следствием искажения или фольклоризации при передаче текста. Но сохранение протурецких симпатий — противоестественно для южнославянского певца-христианина, в особенности при условии только свершившегося освобождения страны от турецкого ига. Именно их сохранение говорит о заимствовании и притом довольно механическом, иначе радомирский певец смог бы изменить начало песни, которое по существу совершенно не связано с основным содержанием. Усмирение Краины явно прибавлено с тем, чтобы осовременить древний сюжет.

 

По основному содержанию песня идентична приведенным выше вариантам из с. Галичник и г. Самокова. В ней можно даже усмотреть следы былого двойственного противопоставления героя солнцу и арапу. Начало же песни, как видно по примерам типа 3.5.1. и 3.5.11, могло быть и другим, лишь бы герою песни была устроена «неожиданная» встреча с девушкой. Попытке сделать актуальную историческую привязку можно легко приписать сербо-хорватское происхождение. Однако чисто внешняя связь начала и основного содержания песни может свидетельствовать не только о заимствовании текста в целом, но и о накладке, о наложении двух различных, сербской (начало радомирского варианта) и болгарской (основное содержание радомирского варианта) песен.

 

Решить этот вопрос при помощи наличных текстов нельзя, тем более что югославяне знали древний сюжет состязанияскачки. Подтверждение этому мы находим в растянутой сербской песне «Сваты Нука Новлянина» [97], где состязанию-скачке из-за девушки придано значение очередного конфликта между «турками»

 

 

97. «Дела Вука Карађића. Српске народне пјесме», т. III, № 33. Београд, 1969. Место записи, как и во многих других случаях, Караджич не указывает.

 

238

 

 

(славянами-мусульманами) и «влахами» (славянами-христианами).

 

Нуко Новлянин пригласил к себе сватами братьев Муйо и Алила и побратимов-боснийцев. К нему в сваты просятся также «влахи» Иван из Сеня, Эрдель-бан и Крла-капитан. Нуко пригласил и их. Когда сваты со своими воинами съехались [98], Муйо попросил «влахов» не ехать в Градашку за невестой:

 

Само турски нек иду сватови,

Док лијепу дуру доведемо,

Метну ћемо на пољу кошију.

 

Лишь турки пусть поедут сватами,

А как только красавицу привезем,

Устроим в поле конские скачки.

 

 

«Турки» съездили и привезли невесту, сироту, что жила у некоего Юсуфа-алайбега. (И тут начинается нечто неожиданное и для жениха Нука, и для слушателей песни.) Муйо посадил невесту посреди поля, насыпал ей в подол тысячу дукатов и объявил: кто выиграет скачку, тот получит в качестве награды девушку и дукаты [99]. И пятьсот всадников поскакали ради этого на четыре часа ходу. Крла-капитан постепенно обогнал всех. Ему вслед тогда закричал Алил:

 

Зар не жалиш претила зеленка?

...Одлетиле плоче све четири,

Из копита црна крвца иде.

 

И не жаль тебе ухоженного серка?.

...Отлетели подковы все четыре,

Из копыт черная кровь идет.

 

 

Крла проверяет копыта своего «зеленка» и снова гонится за Алилом. Бьет ножом коня в оба бока:

 

Да се зеко землье не дод'јева,

Већ су подањ крила подметнута.

 

Ну, а серый земли не касается,

Только книзу крылья прижимает.

 

 

Подскакал к девушке, взял у нее дукаты, а ей коня отдал поводить. Тут подъехал и Алил:

 

Твоје рушпе, а наша ђевојка;

Турска вјера поднијет' не море,

Да каурин обљуби туркињу.

 

Твои деньги, а наша девица;

Турецкая вера терпеть не может,

Чтоб неверный целовал турчанку.

 

 

98. Отсюда и до конца жених совсем исчезает из песни.

 

99. В песне не говорится, как к этому отнесся жених Нуко. Этим алогизмом подчеркивается внешняя привязка начала песни со сватовством Нука к состязанию-скачке из-за девушки. Начало песни несомненно придумано позже, чем основные ее события. С помощью начала выражено стремление, невзирая на алогизм такой связи, обязательно локализовать песню с учетом установившихся канонов боснийской эпики.

 

239

 

 

Но Крла-капитан не согласен:

 

Ја сам богу јемин учинио.

Да се не ћу оженит' влахињом,

Већ туркињом лијепом ђевојком,

Данас ми је бог у срећи даде.

 

Я перед богом обет давал,

Что женюсь не на христианке,

А на турчанке красивой девушке,

Нынче мне бог ее на счастье дал.

 

 

Алил еще раз повторил свое предложение, и снова Крла отказался уступить девушку. Тогда Алил выстрелил сразу из двух пистолетов в Крлу, но попали пули в «панциј'ер-кошуљу», не поранило Крлу. И начался бой между «турками» и «каурами».

 

Од турака нико не утече,

Утекоше до три поглавице [100].

Бијел Новин власи поробише.

Узе Крла сироту ђевојку

...Тад' је Нови под кауре пао,

Како тадо, тако и данаска.

 

Из турок никто не убежал,

Убежали лишь три предводителя.

Белый Нови христиане захватили.

Взял Крла сироту девушку

...Тогда Нови к гяурам попал,

Как тогда, так [у них] и до сих пор.

 

 

Боснийские города Нови и Градишка были, как известно, захвачены австрийскими войсками генерала Лаудона в 1788 г. и с тех пор перестали входить в состав Турецкой империи. В песне отклик на эти события выразился лишь в выделенных выше курсивом стихах. Они не определяют песню в целом и несомненно являются поздней вставкой. Кто и когда вставил эти три стиха, теперь, наверное, узнать нельзя. Последним, кто мог это сделать, был Вук Караджич, владевший чувством эпического стиха и не раз поправлявший в своих изданиях певцов. Надо, однако, отметить, что вставка о захвате г. Нови «влахами» неуместна в данной песне. Ее вызвало в свою очередь алогичное начало о Нуке Новлянине, фигуру которого совершенно заслоняют действительные герои песни. Принадлежали ли вставки в начале и конце песни одному или нескольким лицам, мы не знаем.

 

Судя по упомянутым в песне именам боснийских эпических героев (братья Муйо и Алил, Личанин Тале и др.) и названиям городов (Удбина, Нови, Градашка, Сень и др.), песня, по крайней мере без ее обрамления, была переработана боснийскими славянами-мусульманами и входила в их традиционный эпический цикл о братьях Муйо и Алиле.

 

Массовый переход боснийцев в мусульманскую веру произошел в XVI в., оформление цикла о братьях Муйо и Алиле датируют обычно XVII в. Следовательно, песня была переработана

 

 

100. Кто именно, в песне не говорится.

 

240

 

 

боснийцами не ранее этих дат. А это также означает, что к этому времени более ранний тип песни мог бытовать и у югославян. Болгарские версии типа 3.5.1 и 3.5.11, в которых нет типичных эпических антиподов времен турецкого ига (паша, кадий, еврей и др.), и перекличка болгарских версий с русской сказкой о царе Дороде позволяют еще дальше отодвинуть дату образования песни о состязании-скачке из-за девушки.

 

От боснийцев модифицированная песня перешла к югославянам-христианам, внесшим очень серьезное исправление: победителем состязания-скачки стал «влах» Крла, а не кто-либо из боснийских эпических героев. Собственно по этой трактовке мы и определяем переработку песни югославянами-христианами. Крла, вероятно, герой только этой песни (это имя нам больше не встретилось). Звание «капитана» было очень популярным на Балканах в XVIII и начале XIX в. Это звание часто присваивали себе деятели национально-освободительного движения балканских стран. В Боснии капитанами именовались городские старейшины и управители городов, в Сербии в начале XIX в. капитанами называли уездных начальников [101]. Такого рода факты не дают оснований видеть в Крле-капитане какую-то историческую личность. Но даже и в том случае, если бы удалось найти документальные свидетельства о действительном существовании Крлы-капитана, переработка древнего сюжета в условиях позднего феодализма не вызывает сомнений.

 

Приведенными описаниями шести ответвлений от песен типа «Юнак обгоняет солнце» их перечень исчерпывается. За пределами этих ответвлений остается лишь одна болгарская песня «Спор с кметами».

 

 

4. Спор с кметами: 1. вар. — СбНУ, кн. 43, 348—349 (Софийск.).

 

Рано утром пришел Стоян в корчму, там застал тридцать кметов, они вино пьют и спрашивают:

 

Кой че смее юнак да се найме

За ден д'йиде у Будина града,

Та да кръсти до триесе деца

И да венча дванайсе невести,

И да плете [102] тринаесе деца?

 

Какой юнак вызовется

За день съездить в Будин-город

И окрестить тридцать детей,

И обвенчать двенадцать невест,

И постричь тринадцать детей?

 

 

Только Стоян вызвался это сделать. И крестьяне с ним поспорили: если Стояну удастся это сделать, он получит три вьюка

 

 

101. В. С. Карађић. Живот и обичаји народа српскога. Београд, 1957, стр. 244.

 

102. Да плете — когда мальчику исполняется три года, крестный отец стрижет его, и этот обряд называется «плетиво».

 

241

 

 

золота, три крестьянки-кметицы и три коия; если же он не успеет вернуться, кметы возьмут у него двор, коня и жену. Поспорили, «а облог са ръка цаливали». Стоян вернулся домой, рассказал Гюргилене о своей печали, добавив:

 

Се чем, либе, я да прежалеем,

Ама тебе нече прежалеем.

 

Обо всем, жена, я не буду горевать

Но о тебе не перестану горевать.

 

 

Жена [103] учит Стояна, как и что делать, и он поступает по ее советам. Приехал в Будин и зашел в церковь:

 

Доде после църква да опуща,

Он йе кърстил до триесе деца;

Доде люгйе обед да ручая,

Он йе венчал дванаесе невести;

Доде люгйе пладне да пладнуя,

Он е наплел тринаесе деца.

 

Пока церковь не затворили,

Он окрестил тридцать детей;

Пока люди обед обедали,

Он обвенчал двенадцать невест;

Пока люди после обеда отдыхали,.

Он постриг тринадцать детей.

 

 

Стоян отказался от угощения будимцев, рассказал им о споре и поехал домой.

 

Сас сънце йе у мехни отишъл

...Предаде йим писмо [104] низ Будина...

 

С солнцем он в корчму явился,

...Передал им письмо из Будина ...

 

 

Песня, по нашему мнению, симпровизирована певцом Вуче Ангелковым, от которого ее записали в 1888 г. В. Ангелков свел в один текст мотивы из двух кругов песен. К одному из них, юнацким песням о Марке Кралевиче, относится мотив приглашения венчать невест, крестить и постригать детей. Этот мотив обычно выступает в начале песен типа «Марко и Гино Арнаутче» и др. Другой круг песен — это описанные выше произведения о споре с турком, евреями, пашой. Две песни о споре юнака с евреями (уровень 3.2) были, в частности, записаны и от В. Ангелкова (СбНУ, кн. 43, 349—350, 496—497).

 

Импровизацией В. Ангелкова как бы открывался новый, четвертый этап изменения сюжета: певец старательно снял реалии, напоминающие о временах турецкого ига, и так подал традиционные мотивы, что из песни получилось вполне обыденная история (рассказ), почти или совсем современная для болгарского крестьянина конца XIX в. Зависимость песни В. Ангелкова от ее эволюционных предшественников очевидна. Но эта

 

 

103. О ее отношении к тому, что Стоян может получить трех крестьянок, в neuне не говорится.

 

104. О письме упоминается только в этой части песни.

 

242

 

 

зависимость — опосредованна, ее уже не удается прямо связать с каким-либо одним из приведенных выше эпических стереотипов. По-видимому, песня эта не была подхвачена другими певцами. Следы ее последующего развития не обнаруживаются.

 

Суммируя результаты рассмотрения эволюционной цепочки болгарских и македонских песен в виде перечня исходных версий, считаем нужным подчеркнуть, что именно в детальной, предельно исчерпывающей и последовательной раскладке песен мы видим контуры настоящей истории эпических стереотипов. Конкретные изменения произведений и есть их история.

 

 

Исходные версии эволюционной цепочки «Юнак обгоняет солнце»

 

1-й уровень.

Юнак обгоняет солнце, чтобы светить на весь свет.

 

2-й уровень.

Юнак на спор обгоняет солнце и берет в жены его сестру.

 

Девушка светит красотой ярче солнца (2.2.1 — 2.2.4).

 

3-й уровень.

Спор юнака с солнцем и месяцем (3.0.0). На спор с арапами Марко обгоняет солнце (3.1.0 и производные 3.1.1—3.1.8, 3.11.3—3.11.6). На спор с евреями юнак обгоняет солнце (3.2.0 и производные 3.2.1—3.2.4).

 

По приказу паши юнак за день объехал землю (3.3.0 и производные 3.3.1—3.3.2). В состязании с царем юнак объехал за день весь свет (3.4.0 и производная 3.4.1).

 

В состязании-скачке с черным арапом юнак обгоняет его и берет девушку в жены (3.5.1— 3.5.111).

 

4-й уровень.

Спор с кметами.

 

 

Само собой разумеется, что эти конкретные изменения в свою очередь предопределяются воздействием общественных обстоятельств в каждую эпоху. Но мы пишем не историю народа, а историю эпоса. Поэтому конкретные изменения эпических песен приобретают для нас первостепенную значимость. Как показывают приведенные описания текстов, изменения в песнях могли быть и настолько незначительными, что они не выводят --произведение за пределы уже известного, традиционного уровня (версии). Этим наглядно подчеркивается опосредованный характер воздействия общественных условий, в которых живет певец, на фольклорное произведение.

 

243

 

 

Между песней и общественными условиями всегда стоял певец с его социальным типом сознания. Сознание певца было той конкретной сферой, в которой преломлялись и сливались воздействия эпической традиции и общественных условий. Конкретным результатом этого слияния, мерой каждого данного их соотношения было то или иное исполнение песни, был вариант. На любом примере и на всех текстах эволюционной цепочки можно выявить конкретные пропорции в соотношении воздействия традиции и общественных условий. Новаторство, навязанное певцу общественными условиями, становилось в последующем развитии песни нормой, традицией в тех случаях, когда оно отвечало социальным потребностям, «социальному заказу». Обилие версий или вариантов — при этом надежные показатели повышенного социального спроса на песню.

 

Эволюционная цепочка — еще не вся история эпического сюжета. Она построена на основе реальных записей, в которых ничто нельзя убавить или прибавить. Она, если так можно выразиться,—плоскостное изображение истории сюжета. Однако в принципе можно добиться объемного изображения истории сюжета и его взаимодействий с другими сюжетами. Для этого> нужно научиться показывать эволюцию каждой версии. Это значит, что, помимо сделанного здесь, нужно научиться еще последовательно снимать напластования в пределах каждого текста,, добиваясь каждый раз исключительно однородной временной его характеристики, и искусственно образовывать версии, не за фиксированные собирательской практикой и должные заполнить места разрывов между реальными звеньями эволюционной цепочки. Теоретически оба вида такой работы — цель вполне достижимая.

 

Опыты этого рода чрезвычайно увлекательны и, по-видимому, перспективны. Но в данном исследовании эти опыты могли бы заслонить реальные записи текстов, что в настоящее время мы считаем нецелесообразным.

 

 

3. Фольклорное окружение и другие источники

 

Песня «Юнак обгоняет солнце», былина «Иван Гостиный: сын» и другие произведения, о которых говорилось выше, явно не были случайными или инородными в фольклорном репертуаре славян. Это подтверждается бытованием песен и сказок со сходным и вместе с тем противоположным по основным линиям содержанием. Их мы называем произведения-антитезы.

 

К их числу относится болгарская песня «Солнце указывает для юнака девушку»; юнак спрашивает у солнца, не видало

 

244

 

 

ли оно для него «лика-прилика»; солнце сообщает о такой девушке, предупреждая, что у нее сегодня свадьба; юнак скачет [105] на свадьбу и похищает девушку. Иногда солнце тоже участвует в похищении девушки, при этом юнак называет солнце побратимом [106].

 

В начале болгарской сказки типа «Конек-горбунок» (Андреев, № 531) рассказывается: однажды, едва солнце поднялось над одной горой, на него налетела хала; солнце испугалось и остановилось; хала уже раскрыла пасть, чтобы проглотить солнце, но тут подбежал юнак-пастух и посохом убил халу. «Е, побратиме, ти ме отърва от смърт»,— сказало солнце и предложило пастуху пойти к солнцеву отцу, чтобы просить у него в награду за это коня Гьока [107]. С помощью коня пастух добывает морскую царицу для царя-лягушки (СбНУ, кн. 49, 343, Брезникск.).

 

Приведенная завязка сказки — не традиционна, хотя в ней и отразились древние представления о затмении, как о поглощении солнца змеем или волком. Как известно, представления эти регистрировались не только у болгар, но и у других, в том числе и у восточных славян. В данном случае эти представления использованы в качестве мотивировки того, откуда у пастуха появился чудесный конь. К сожалению, нам не удалось найти этот же сюжет с концовкой о награждении избавителя солнца небесным конем вне связи со сказкой типа «Конек-горбунок». Обнаружение такого сюжета без мотивировки, конечно, представляло бы большой интерес.

 

Своеобразен один из вариантов болгарской песни «Женитьба солнца» (Илиев, 222—224, Пещерск.). Брат просит Марию выйти во двор и подержать коня, пока он его будет подковывать. Но сестра боится:

 

Изляла би, милинки брайно,

Ела ни смяйе уд ясну слънце,

Чи же ма види, та же ма грабне.

 

Вышла бы, миленький братец,

Да не смею из-за ясного солнца:

Как меня увидит, тут же похитит

 

 

105. Описание скачки дается теми же формулами, что и скачки-состязания с солнцем.

 

106. См. примеры: СбНУ, кн. 12, 78 (Горно-Джумайск.); Стоин, 1939, 269—270 (2 вар.— Визенск. и Лозенградск.); Стоин, 1959, 25—26 (Кюстендилск.).

 

107. Слово «гьок» в турецком языке имеет такие значения: 1) небо, небосвод; 2) небесный, лазурный. В болгарском фольклоре оно нередко фигурирует как имя коня. Возможно, что ранее таким именем в фольклоре отмечалась не только масть коня (ср. у русских Сивко-Бурко, у сербов конь Зеленко), но и его функция в солнечных владениях.

 

245

 

 

Брат уверяет, что облачно. Едва вышла Мария во двор, увидало ее солнце сквозь облака

 

Та е грабналу ляпа Мария,

Та е заведе при стара майка.

 

И похитило красивую Марию,

И доставило к [своей] старой матери.

 

 

Этот вариант отличается от других включением образа брата и его необычной роли: он как будто бы нарочно помогает солнцу в похищении сестры.

 

По-иному решается эта тема в украинской сказке. Солнце украло у брата сестру и взяло себе в жены. Брат отправился искать сестру. По дороге ветер развеял ему муку, а мороз отморозил пальцы. Брат попадает в дом солнца и едва не изжарился от того, что солнце повесило свои ризы над погребом, куда брата спрятала сестра. «Смотрит — за столом сидит солнце, а на печи сидит солнцева мать, такая губатая». Солнце, решив отдохнуть, посылает молодца светить вместо себя. «Надел он солнцевы ризы да и полез по жерди на небо». Он ломает эту жердь, избивает ветра и мороза, принесших ему завтрак и обед. Ломает и жердь, по которой спускается с неба. Возвратившись, молодец видит, что солнце спит, и бежит с сестрой на родину [108-109].

 

Сходная сказка «Бедняк наказывает святого Харалампия, святого Илью и солнце» (СбНУ, кн. 19, 28—32, Битольск.) была записана и в Македонии, однако в этой записи отношение «брат и сестра» заменено отношением «муж и жена» и усилена социальная окраска повествования.

 

Бедняк нанялся пасти скот, но волки сожрали именно ту корову с теленком, что были назначены ему в уплату. В другом селе бедняк нанялся батрачить, но град побил назначенный ему урожай. Тогда он отправился в город и нанялся к золотых дел мастеру. А у мастера была дочь, «до толку убаа, веке ко сълнце от лицето да е греише». Отец и мать постоянно прятали ее в дом, «защо велеа, ако я видит сълнцето, ке а грабнет». Бедняк прижился в доме мастера и женился на его дочери. Однажды он вышел с женой на двор, попросил ее поискать в голове и уснул у жены на коленях. И солнце украло у него жену.

 

С горя бедняк побрел неведомо куда, одичал и случайно поднялся на самую высокую гору, к пещере, перед которой был разбит маленький цветник. Из пещеры вышла старуха с молодой женщиной. Бедняк и его жена узнали друг друга, но не сказали солнцевой матери. Пришло солнце, почуяло, что пахнет

 

 

108-109. Чубичский, т. I, 5—6 (Винницкий у Подольской губ.). Ср.: Рудченко, вып. 1, 89—96, № 45; вып. 2, 153—156, № 34.

 

246

 

 

человеком, и потребовало выдать его. Женщины плачут и боятся. Тогда солнце сказало: «Клянусь богом, что я не сделаю ничего плохого ни ему, ни вам ... Я хочу отдохнуть несколько дней, а он пусть походит вместо меня». Вышедшему из укрытия бедняку солнце сказало, что он попал на первое небо, что бог дал ему, солнцу, венец: «когда положит его на голову, ходит и светит, как огонь, на землю.» Утром солнце отправило человека вместо себя, положив ему венец на голову: Оно предупредило бедняка, что его в полдень встретит с едой св. Харалампий, а вечером с ужином—св. Илья, и попросило его поворачивать венец при возвращении так, чтобы не сжечь цветник.

 

Далее в сказке дается весьма загадочная, точнее — почти «научная» для народных верований картина:

 

«Он [бедняк] поднялся по скале вверх и очутился уже на небе. Он видел теперь перед собой дорогу, которая казалась ему, как какая-то сеть, сделанная из материала, будто из стекла слитого. Внизу он видел землю, как терновую ягоду, и вокруг нее светилась вода морей, словно какая-то большая змея обвилась вокруг этой ягоды. Сначала ему было страшно ступить на сеть, чтоб не провалиться вниз в эти тартары, но когда он потопал ногой и почувствовал, что она очень крепкая, решился идти, как по земле ходят».

 

Бедняк жестоко избил святых — Харалампия, покровителя волков, и Илью, ведающего дождем и градом. Он сжег цветник солнца и вернулся в пещеру, сказав, что все сделал, как было велено. На другой день солнце само отправилось обходить землю и узнало о проступках бедняка. Увидав сожженный цветник, оно «даже заскрипело зубами от злости».

 

Бедняк рассказал солнцу о вине святых. «А я что тебе сделал?»— спросило солнце. «Тебе не саде бавчата, що ти я изгорев, ами требет да запала еден огън да жив да те фърла во него да c' изпечеш ко змия! ... да ми я грабна жената ми ко некой арамия! Не се найде жена за тебе на целата земя, ами мене сиромав да м' оклетиш да ме напраиш ко улав да се скита по светот!»

 

«Солнце, как услышало эти слова, от стыда и страха не знало, что делать, только сказало ему: «Ладно, забирай свою жену и уходи туда, откуда пришел»». Бедняк так и поступил.

 

Среди записей прозы в Мизии и Фракии нам не удалось найти варианты этой сказки. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что сказка бытовала и там, так как два ее варианта было записано от бессарабских гагаузов [110], народная

 

 

110. Радлов — Мошков, 13—17.

 

247

 

 

культура которых как известно, почти не отличается от болгарской. У бессарабских гагаузов сказка предстает в более поздних формах, чем украинская и македонская. В одном варианте работник в поисках жены попадает к солнцеву отцу, который утром дает ему в руки солнце (!) и отправляет вместо себя обходить землю [111]. В другом варианте Иван бессчастный становится зятем христианского бога, который посылает к нему солнце и святых просить прощения за причиненное зло [112].

 

Также неожиданно для себя зятем солнца становится бедняк в белорусской сказке [113]. Однако здесь бедняк наказывает, наряду со святыми, и тестя за то, что он в свое время не дал дометать стог сена. В белорусском варианте не произошло раздвоения образа солнца на бога, тестя бедняка, и солнце, причинителя зла, как это случилось в гагаузской сказке.

 

Полагаем, что приведенных примеров достаточно, чтобы заметить их нераскрытость и непонятность. Эти тексты — результаты эволюции почти неизвестной и потому непонятной нам древней системы верований, отчасти получившей воплощение в виде какого-то круга фольклорных произведений, песен и сказок.

 

Интереснейшая параллель к песне «Юнак обгоняет солнце» обнаруживается в «Младшей Эдде», исландском памятнике начала XIII в.:

 

«...а Один отправился верхом на Слейпнире в Ётунхейм и явился к [каменному] великану по имени Хрунгнир. Тогда спрашивает Хрунгнир, кто это скачет в золотом шлеме по водам и воздуху? «У него,—говорит,— конь на диво хорош». Один сказал, что готов прозакладывать свою голову, что не сыщется коня в Ётунхейме, чтобы мог с ним сравниться. Хрунгнир говорит, что хорош конь, но у его, мол, коня ноги куда длиннее. Зовут его Золотая Грива. Рассердился Хрунгнир, вскочил на своего коня и несется за Одином: хочет отплатить ему за кичливые речи. Один мчался так быстро, что совсем скрылся из виду. И обуял тут Хрунгнира такой великанский гнев, что он и не заметил, как очутился внутри ограды Асгарда. Когда он появился в дверях, асы предложили ему выпить с ними пива... Захмелев, он не скупился на громкие речи, похваляясь поднять всю Вальгаллу и унести в Ётунхейм, потопить Асгард и поубивать всех богов, кроме [богинь] Фрейи и Сив, а их — взять к себе» [114].

 

 

111. Радлов—Мошков, 15—17. Никак не раскрывается, что представляет собой солнце.

 

112. Там же, 13—15.

 

113. Чубинский, т. 2, 7—11 (Кобринский у. Гродненской губ.).

 

114. «Младшая Эдда». Издание подготовили О. А. Смирницкая и М. И. Стеблин-Каменский. Л. 1970, стр. 64.

 

248

 

 

Как видим, здесь отцу богов Одину, солнечные атрибуты которого уже отмечались исследователями [115], противостоит каменный великан. В исландской мифологии мир великанов Ётунхейм соседствует и постоянно враждует с миром богов Асгардом и миром людей Митгардом. У славян не фиксировалось такого четкого противопоставления этих миров, поэтому невозможно с уверенностью сказать, что герою песни «Юнак обгоняет солнце» некогда предшествовал великан, представитель нечеловеческого мира. Среди славян во множестве записывались рассказы о великанах, которые считались непосредственными предшественниками обычных людей, в какое-то время даже живших бок о бок с людьми. Эти рассказы пока что не систематизированы, а среди известных нам не встретились рассказы об отношениях великанов с солнцем или адекватным ему персонажем. Близость (но не тождественность) исландского рассказа и болгарских песен пока что позволяет лишь утверждать, что они действительно являются очень древними и, видимо, общими по своему происхождению. А это также означает, что сюжет «Юнак обгоняет солнце» можно считать праславянским. Лучше других его сохранили болгары. Следы его эволюции обнаруживаются у югославян и русских. В украинско-белорусской колядке «Молодец похваляется конем перед королем» также можно видеть остаточную форму этого сюжета.

 

Из числа этнографических параллелей обращает на себя внимание обычай устраивать конские скачки в определенный день года. У болгар этот обычай прикреплен к Тодорову [116] дню (первая суббота великого поста, конец февраля), иначе называемому «конской пасхой» [117]. У русских Вологодской, Костромской

 

 

115. См., например: Э. Тэйлор. Первобытная культура. М., 1939, стр. 234—235.

 

116. Святой Тодор у болгар считался покровителем коней, у русских им был Георгий Победоносец или святые Фрол и Лавр.

 

117. Известно только одно исключение, свидетелем которого автору этих строк довелось быть 7 февраля 1958 г. в с. Сухиндол Тырновского округа. Там в этот день праздновался Трифон-Зарязан, праздник виноградарей, корчмарей и пьяниц, знаменующий собой начало весенних полевых работ. Тогда же состоялись гонки в телегах от места празднования до села. Крестьяне ожесточенно нахлестывали лошадей, гнали не разбирая дороги, норовя раньше других ворваться в село. Жители уверяли, что этот обычай у них всегда связывался с днем Трифона-Зарязана. Раньше, говорили они, считалось, что конь победителя будет самым работящим в году. Победитель объезжал дворы и получал от хозяев всевозможные дары. Затем он въезжал верхом на коне в корчму, где и благополучно пропивал дары со своими друзьями. Возможно, в с. Сухиндол произошел перенос скачек с Тодорова дня на Трифона-Зарязана. Оба праздника отмечались в феврале, а для сухиндольцев, искони занимающихся виноградарством и виноделием, день Трифона-Зарязана был очень важной датой.

 

249

 

 

и Новгородской губерний конские скачки устраивались в день Фрола и Лавра (18 августа). Однако ни в довольно многочисленных сообщениях болгарских этнографов [118], ни в очень скупых упоминаниях русских исследователей [119] не встречается фактов, которые позволяли бы связать этот обычай с культом солнца, а только такого рода связь, как представляется, имела бы значение в рассматриваемом здесь плане.

 

Наиболее обстоятельно связь культа коня с культом солнца рассматривалась в книге А. С. Фаминцына «Божества древних славян» (1884). Книга содержит довольно стройную и логичную концепцию по этой теме. Вместе с тем она весьма насыщена домыслами автора, призванными возместить отсутствие реального материала. Очевидно, что эту проблему, выходящую за пределы данного исследования, надлежало бы решать заново, с учетом новых материалов, в том числе произведений, повествующих об отношениях между солнцем и его земным антиподом в связи с добыванием или похищением женщины.

 

До решения этой проблемы несомненно поспешными и ограниченными будут оставаться попытки некоторых этнографов определять происхождение и значимость культа коня и приведенных здесь фольклорных произведений фракийским субстратом [120], турецким влиянием, развлечениями «феодальной аристократии» или «значением коня, как средства сообщения» и т. п. [121], забавами при княжеских дворах [122].

 

Переосмысление и переработка темы состязания-скачки не прекращались вплоть до наших дней. Но подтверждение этому мы видим не в статичных предположениях отдельных исследователей, а в конкретной эволюции реального народного творчества.

 

 

118. См., например: Чолаков, 34, 57; СбНУ, кн. 9, 140; СбНУ, кн. 13, 23; СбНУ, кн. 15, 167; СбНУ, кн. 16—17, 21; СбНУ, кн. 22—23, 6—7; СбНУ, кн. 27, 348; СбНУ, кн. 28, 380—382; СбНУ, кн. 29, 160—161; СбНУ, кн. 32, 174—175; СбНУ, кн. 40, 199; СбНУ, кн. 42, 124—125; СбНУ, кн. 45, 184; СбНУ, кн. 49, 732—733; ИССФ, кн. VIII—IX, 215—216, 219; М. Арнаудов. Български народни празници. София, 1943, стр. 58—59. Любопытно, что в Македонии, видимо, не устраивали скачек в этот день (ср.: Шапкарев, кн. VII, 166).

 

119. С. В. Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила, стр. 451—452. Ср.: А. С. Фаминцын. Божества древних славян, ч. I. СПб., 1884, стр. 309.

 

120. В. Георгиева. Някои антични следи в българските народни вярвания и обичаи. «Известия на Българского историческо дружество», кн. XXVII. София, 1970, стр. 21—23 (здесь же приведена предшествующая научная литература, но ссылки на фракийские фольклорные факты отсутствуют).

 

121. Е. К. Теодоров. Същност и произход на българските юнашки и хайдушки песни във връзка с отразените в тях състезания. София, 1963, стр. 101—131.

 

122. Р. С. Липец. Древняя Русь, стр. 268—271.

 

 

[Previous] [Next]

[Back to Index]