Время и место древнейших славянских переводов (На материале славянского перевода Жития Андрея Юродивого)     Ростислав Станков     Издателство Херон Прес София 2002

Книгата в .pdf формат (41 Мб), любезно предоставена от автора

 

 

          ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Древнеболгарская письменная культура начинается с переводных текстов. Как известно, это переводы Кирилла и Мефодия и их учеников и продолжателей их дела - Климента Охридского, Константина Преславского, Иоанна Экзарха и др. Вполне понятно, что начало было положено переводами богослужебной литературы. Однако в очень короткий срок в Болгарии в IX-X вв. оформились два крупных культурных центра, где интересы и потребности новокрещенного государства в патристической, житийной, исторической, юридической литературе стремились удовлетворить многочисленные безымянные переводчики. В этот период переводились сочинения Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Афанасия Александрийского, Иоанна Дамаскина, сборники, содержащие сочинения многих авторов (например, Изборник царя Симеона), хроники (Хроника Иоанна Малалы, Хроника Георгия Амартола), жития святых, юридические тексты.

 

После крещения Руси в конце X в. (т.е. приблизительно 120 лет спустя крещения Болгарии) древнерусские люди воспользовались уже существующими древнеболгарскими переводами как богослужебной, так и богословской, житийной, исторической и юридической литературы, переведенной на близком и понятном для них языке. Древнерусская письменная культура вобрала в себя всю письменность болгарского “Золотого века” почти без остатка.

 

Неблагоприятное стечение исторических обстоятельств лежит в основе уничтожения богатой некогда древнеболгарской письменности. Ныне уцелела лишь малая толика. Круг проблем, связанных с восстановлением объема древнего болгарского культурного наследия, проходит через выявление древнеболгарских переводных текстов, сохранившихся в иноязычной (русской и сербской) письменности, а это задача не из легких.

 

Многим такая постановка вопроса очевидно не по вкусу. Иначе трудно объяснить недавнюю публикацию в журнале “Вопросы языкознания” (No 1 за 2002 год) статьи ныне покойного Н. И. Толстого, где можно лишь с огорчением прочитать утверждение, что древнеболгарская письменная культура начинается с Болонской псалтири, т.е. - с конца XII в.! С сожалением приходится констатировать, что и в наши дни ширится тенденция, заложенная в трудах В. М. Истрина, цель которой отторгнуть многие крупные переводы от древнеболгарской культуры. Именно отторгнуть, потому что доказательство древнеболгарского происхождения

 

 

4

 

того или иного переводного текста не выводит этот текст за рамки древнерусской культуры. В связи с этим вспоминается такой любопытный эпизод. Осенью 1983 г. в Институте славяноведения и балканистики в Москве состоялась двухдневная рабочая конференция, в которой довелось принять участие и автору сих строк, бывшему в то время аспирантом Р. М. Цейтлин. Во время одной из дискуссий зашла речь о Хронике Георгия Амартола. Сидевшая в первых рядах Капитолина Ивановна Ходова в сердцах воскликнула:

 

“Ох, уж эти мне болгары! Нашу русскую культуру хотят у нас отнять!”

 

Вряд ли стоит доказывать неправоту подобных эмоциональных высказываний, тем более что автор не держит зла на Капитолину Ивановну, но слова, сказанные ею, запомнились на всю жизнь. По этому поводу заметим лишь, что “доказательство” русского происхождения того или иного перевода стремится исключить на веки вечные этот текст из состава древнеболгарской письменной культуры.

 

При “установлении” русского происхождения отдельного переводного текста, как правило, опираются на генетические доказательства, при отрицании болгарского происхождения - опираются на функциональный подход, пренебрегая генетическими доказательствами (при этом часто обнаруживается полное незнание и непонимание болгарского языкового материала). Краеугольным камнем подобных построений и по сей день остается лексический критерий, который даже не был как следует теоретически обоснован А. И. Соболевским.

 

Задача настоящей книги более чем скромная - демонстрировать наглядно некорректный, подчас даже невежественный, подход к лексическим фактам древних текстов. Если кое-кому покажется, что полемический дух в ней выходит за определенные рамки, то советуем внимательно почитать работы А. А. Алексеева и К. А. Максимовича.

 

Выражаем искреннюю благодарность издателю, чьи усилия сделали возможным появление этой книги на свет.

 

            Автор

 

 

---

 

 

Не так благотворна истина,

как зловредна ее видимость.

Франсуа де Ларошфуко

 

 

Начиная с А. И. Соболевского в русской традиции широко распространяется убеждение, что в Древней Руси (до XV в.) имела место переводческая деятельность. Основанием для подобного убеждения служит рассказ летописи, согласно которому Ярослав Мудрый якобы собрал много книжников, которые переводили с греческого на славянский.

 

А. И. Соболевский [1897; 1910] сделал попытку придать этой легенде характер научной теории. Его высказывания принимались, а и по сей день принимаются как непреложная истина. А. И. Соболевский обрел целую плеяду последователей в лице В. М. Истрина, H. Н. Дурново, Н. А. Мещерского и др.

 

В чем состоит теория А. И. Соболевского?

 

            Во-первых, отправной точкой является идея, что в церковнославянском языке (по его терминологии) не было достаточно слов и выражений; поэтому русские переводчики были вынуждены прибегать к русским словам и выражениям [1910, 164]. Следствием этого рассуждения является вывод, что на основе словарного материала можно отличить переводы южнославянские от переводов, сделанных в Древней Руси [там же, 164-165].

 

            Во-вторых, в этом плане выделены три группы слов:

            1) славянские по происхождению слова, но с специальными значениями: названиями должностных лиц, монет, мер веса и расстояния, судов, одежд, напитков и др. (посадьникъ, староста, гривна, куна, рѣзана, насадъ, кожухъ);

            2) заимствованные русским языком слова из других языков, в частности, и из греческого (тıунъ, шелкъ, плугъ, женчугъ, уксусъ, скамнı-а, кадь, керста или корста ‘ящик, гроб', пърı-а ‘парус’, обезı-ана);

            3) названия городов и народов, известные русским и неизвестные или малоизвестные южным славянам; при этом они отличаются от названий, употребляемых греками [Соболевский 1910, 165].

 

            В-третьих, к этим группам слов, которые, по Соболевскому, имеют “решающее значение в вопросе о месте перевода”, следует присовокупить слова и выражения, либо совсем не встречающихся в южнославянских текстах, либо встречающихся редко (хвостъ, глазъ, пирогъ, коверъ, думати ‘советоваться’, учити грамотѣ, въ то чина ‘в то время’) [там же, 166]. Сюда А. И. Соболевский относит и слова, которые якобы имеют в русском языке значение отличное от “церковнославянского языка”: село ‘селение’, сѣно ‘сухая трава’, скотъ ‘деньги’, лаı-ати ‘брехать (о собаке)’, страдати ‘работать’, пискати ‘пищать’ [там же, примеч. 1].

 

Оформив таким образом свою теоретическую основу, А. И. Соболевский

 

 

8

 

привел список памятников, переведенных, по его мнению, на Руси в домонгольский период.

 

Остановимся вкратце на теоретической части работы А. И. Соболевского. По его словам,

 

“церковнославянский язык не обладал в достаточной степени средствами выражения, по причине чего русские переводчики были вынуждены прибегать к своему языку, который в любом случае, независимо от разнообразных теорий древнерусского литературного языка, имел более низкий статус, нежели “церковнославянский”, т.е. функционировал как диалект в противопоставлении литературно-письменному языку.

 

Выходит, диалект обладает бóльшим количеством слов, чем литературный язык; при этом диалект в состоянии выразить то, чего не в состоянии выразить литературный язык. В действительности же все наоборот: все, что можно выразить на диалекте, можно выразить и на литературном языке; но не все, что можно выразить на литературном языке, можно выразить на диалекте. Иными словами, лексические средства выражения литературно-письменного языка гораздо разнообразнее и богаче сравнительно с диалектными [Гавранек 1932; Горалек 1988]. Наличие русского слова или значения само по себе не может служить доказательством русского происхождения славянского перевода. В этом плане важно учитывать тот факт, что на Руси на протяжении нескольких столетий имело место сложное взаимодействие двух языковых стихий: древнеболгарской (книжной, литературной) и древнерусской (живой, разговорной). Древнерусская языковая стихия в большей степени присутствовала в текстах деловой письменности и в летописании. Что касается текстов конфессионального содержания, то появление в них лексических русизмов связано с случайными причинами, непониманием, переосмыслением и т.п. Существенно то, что не во всех списках того или иного текста встречаются лексические русизмы, что лишний раз подтверждает случайный характер лексических русизмов в церковных текстах. По ходу дальнейшего анализа выяснится также и то, что не все слова и значения, зачисленные А. И. Соболевским в русизмы, окажутся таковыми.

 

Работа А. И. Соболевского (вместе с отдельными замечаниями других ученых) дала толчок к дальнейшему развитию теории о существовании древнерусских переводов с греческого до XV в. Продолжателем дела А. И. Соболевского явился H. Н. Дурново, который предложил свой список древнерусских переводов домонгольского периода, заметно отличающийся от списка своего предшественника [Дурново 1969, 102-111]. Никаких доказательств приведено не было. Ссылку на летопись [1] и на

 

 

1. Подробно текст летописи проанализирован в работе Г. Ланта [1988]. Анализ позволил Г. Ланту сделать вывод, что место, где говорится о деятельности Ярослава Мудрого, безнадежно испорчено. Г. Лант справедливо обращает внимание на тот факт, что все сохранившиеся памятники XI - начала XII века связаны с Болгарией. Мысль о переводческой деятельности на Руси в первой половине XI в. не вписывается в широкий культурный контекст эпохи [Лант 1988, 258-259]. См. также Лант 1999.

 

 

9

 

предшественников нельзя признать достаточной. По поводу солидности избранного (лексического) критерия совершенно справедливы слова Ф. Томсона: “That the accepted criterion was anything but reliable is revealed by a comparison of Sobolevsky’s and Durnovo’s lists: they agree upon only twenty-six (55,3%) and disagree about twenty-one (44,7%)” [Томсон 1993, 297]. Обосновку использования лексического критерия см. в наших работах [Станков 1989; 1994, 26-33].

 

Несмотря на слабые стороны теории А. И. Соболеского, мнение о древнерусских переводных памятниках домонгольского периода утвердилось в русской научной литературе. Так, В. М. Истрин попытался занести в список древнерусских переводов Хронику Георгия Амартола [см. критику на В. М. Истрина в нашей статье Станков 1994а]. Здесь между прочим добавим, что В. М. Истрин прошел мимо такого факта, как наличие форм простого аориста в древнейшем славянском переводе Хроники, что коренным образом должно изменить представление о времени и в соответствии с этим о месте перевода:

 

(1) грамотоу бо финикѧне ѡбрѣтоу (3 л.мн.) [Истрин I, 62,26]

 - γράμματα μὲν γὰρ Φοίνικες ἐφεῦρον [де Боор I, 62,27-28];

 

(2) и въ вавилонъ пакы веденомъ бывшимъ имъ възидоу (в остальных списках - възидоуть) въ своı-а си, и антиѡхомь толика зла [тръпѣвшимъ] пакы въ первыи възидоу (в остальных списках - възидоуть) ѡбразъ и чинъ [Истрин I, 287,18-20]

- καὶ εἰς Βαβυλῶνα πάλιν ἀπενεχθέντες ἐπανῆλθον εἰς τὰ ἴδια, καὶ ὑπ᾿ Ἀντιόχου τοσαῦτα κακὰ παθόντες αὖθις πρὸς τὸ πρότερον ἐπανῆλθον σχῆμά τε καὶ ἀξίωμα [де Боор I, 418, 1-4].

 

Весьма показательно, что во втором случае русский переписчик не понял смысл и “исправил” форму, придав ей значение будущего времени, и это искажение не было замечено другими переписчиками.

 

Относительно студии Ф. Томсона [1993] А. А. Алексеев пишет:

 

“Как известно, по поводу хроники Георгия Амартола в науке высказано два взгляда: (а) это болгарский перевод, отредактированный в Киеве, (б) это киевский перевод с возможным участием болгар. Ф. Томсон не признает ни того, ни другого (№50 его каталога)” [Алексеев 1996, 285].

 

В данном случае имеет место некорректность, что вынуждает нас полностью привести мнение Ф. Томсона на английском языке и в переводе на русский язык:

 

“So far no linguistic evidence has been adduced which affords incontrovertible proof that the most probable theory that a tenth-century Bulgarian translation was later revised in Kievan Russia is wrong” [Томсон 1993, 339];

 

“До сих пор не было приведено никаких языковых фактов, которые представляли бы неоспоримым доказательством того, что наиболее вероятная теория о болгарском переводе хроники в X веке, отредактированном позднее в Киевской Руси, ошибочна”.

 

Студия Ф. Томсона ценна тем, что наглядно демонстрирует голословность утверждений о существовании русских переводов домонгольского периода. Мало кто

 

 

10

 

учитывает серьезные изъяны в методике А. И. Соболевского, обычно его работа оценивается положительно:

 

(1) “Метод его исследований рукописного материала был таков, что его нельзя рекомендовать ученому средних способностей, который только путем детального исследования небольшого по объему материала может дать что-нибудь ценное для науки. Работать плодотворно по методу А. И. Соболевского, сразу овладевавшего огромным количеством материала и умевшего быстро найти в нем самое существенное и сделать важные для науки открытия, мог только ученый, соединявший в себе редкий дар анализа и синтеза вместе” [Ляпунов 1930, 32; цитировано по: Алексеев 1996, 280];

 

(2) “научное значение список А. И. Соболевского сохраняет до сих пор не только потому, что многие из включенных в него произведений все еще не изучены. Большой интерес представляют отдельные суждения ученого, основанные на прекрасной осведомленности в вопросах истории славянской письменности и источниковедения” [Алексеев 1996, 280].

 

Недавно А. А. Алексеев высказал мнение, что

 

“о “методе А. И. Соболевского” говорить не приходится, его не было; но начитанность Алексея Ивановича в древних славянских текстах была так велика, что нужно с полной серьезностью относиться даже к его беглым наблюдениям” [Алексеев 1999, 442].

 

Не оспаривая начитанность А. И. Соболевского, не можем согласиться со второй частью данного утверждения: беглые наблюдения остаются всего лишь беглыми наблюдениями.

 

В последнее время подход А. И. Соболевского применяет А. И. Молдован, цель которого подтвердить мнение о русском происхождении славянского перевода Жития Андрея Юродивого (далее ЖАЮ) [см. Молдован 1993, 1994а, 19946, 1997]. Свои основные положения А. М. Молдован развил в издании ЖАЮ [2000]. По поводу работ А. М. Молдована А. А. Алексеев высказал следующее весьма лестное мнение:

 

“Исследование отличается исключительно четкой методикой, безукоризненным исполнением. Доказательство древнерусского происхождения перевода (ЖАЮ - Р.С.) основано на исторических, текстологических и лингвистических данных”

[Алексеев 1996, 296].

 

* * *

 

После этого небольшого вступления можно приступить к конкретному анализу данных ЖАЮ, указанного А. И. Соболевским среди древнерусских переводов домонгольского периода. Согласно Л. Ридену, греческое житие Андрея Юродивого возникло во второй половине X в. [Риден 1981, 1982, 1983] [2]. Старшие славянские списки относятся к концу XIV - началу XV века, но уже с XIII в. в Прологах читаются выписки из ЖАЮ

 

 

2. Более ранними работами Л. Ридена, к сожалению, не располагаем. Существует мнение, высказанное С. Манго [1982], что греческое житие написано в конце VII в. Эта работа нам недоступна, но, судя по эсхатологической части ЖАЮ, предположение Л. Ридена, что текст написан во второй половине X в., выглядит более приемлемым. Возникновение подобного текста гораздо более вероятно в эпоху, когда ожидался конец света, нежели в эпоху, когда до конца было еще далеко. В более ранней работе С. Манго писал, что ЖАЮ было написано в IX или в X в.: "Life of St. Andrew the Fool which dates from the ninth or tenth century” [Манго 1960, 62].

 

 

11

 

под, 1-6, 12, 16 и 25 октября [Словарь книжников, 131-132]. А. М. Молдован обращает специальное внимание на популярность ЖАЮ на Руси [1993]. Тем не менее любопытно замечание А. М. Панченко о русском юродстве, которое “ведет начало от Исаакия Печерского (14 февраля), о котором повествует Киево-Печерский патерик (Исаакий умер в 1090 г.). Затем вплоть до XIV в. источники молчат о юродстве. Его расцвет приходится на XV - первую половину XVII столетия” [Панченко 1984, 72]. Ныне известно более 240 славянских рукописей, содержащих “полные списки или отрывки нескольких славянских переводов ЖАЮ (рукописи Пролога в это число не входят)” [Молдован 1993, 92].

 

Преобладают русские списки древнейшего перевода (106 полных и более 100 неполных списков) [там же]. По мнению А. М. Молдована,

 

“ЖАЮ представлено столь разветвленной рукописной традицией, что его аутентичный текст может быть с достаточной достоверностью и полнотой восстановлен путем текстологического исследования списков” [Молдован 1993, 95].

 

С другой стороны,

 

“многочисленность списков ЖАЮ и значительный объем книги делают практически невозможным сплошное сопоставление списков всего текста”; при этом количество разночтений измерялось бы тысячами [Молдован 1993, 95-96].

 

Поэтому сопоставление списков производилось по принципу сплошной выборки разночтений из трех участков текста - в его середине, начале и конце; вместе с этим была сделана предварительная сплошная сверка текста по нескольким рукописям [Молдован 1993, 96]. Выделяются две основные текстологические группы [Молдован 1993, 96-99]. Древнейший перевод четыре раза подвергался редактированию: редакция А в XII в. для Пролога, редакция Б - начало XIII в., редакции В и Г, видимо, поздние [там же, 99-103]. Нет признаков того, что текст исправлялся по греческому тексту [там же, 106]. См. стемму списков в издании [Молдован 2000, 31; 40-49, 49-58]. В основе всех редакций лежат два архетипа. Редакция А восходит к архетипу 1, а Б и В к архетипу 2. Редакция Г отпала от окончательной стеммы.

 

А. М. Молдован высказал также мнение, что южнославянский перевод был сделан в XIV в., вероятно, в Сербии; переводчик не знал о существовании древнерусского перевода, потому что в нем наблюдается немалое количество непереведенных греческих слов [Молдован 1993, 89]. Мнение о сербском переводе вызывает сомнения. В нем читается слово прозорьць ‘окно’ [Молдован 1993, 90]; ср. болг. прозорец ‘окно’, серб. прозор ‘окно’, прозорац ‘человек, встающий рано утром’. А. М. Молдован приводит заглавие одной из кратких редакций ЖАЮ, в которой обнаруживается среднеболгарская мена юсов:

[1993, 90]. Эта редакция является переводом сокращенной греческой редакции. Кроме того, имеется среднеболгарская рукопись, якобы содержащая одну главу ЖАЮ в древнерусском переводе [1993, 94].

 

 

12

 

Заключительная эсхатологическая часть ЖАЮ, изданная Л. Ковачевичем [1878], выделяется А. М. Молдованом как самостоятельный славянский перевод. Сопоставив этот текст с критическим изданием греческого текста Апокалипсиса Андрея Юродивого, А. М. Молдован пришел к выводу, что

 

“перевод был сделан со списка, восходящего к той же греческой редакции, представленной списком Mon 552 [3], что и древнерусский полный перевод” [Молдован 1993, 92].

 

Недавно вышло в свет новое издание этого перевода [Милтенова 1997, 113-119]. По мнению А. Милтеновой, перевод этого отрывка был сделан в рамках XIII-XIV столетий [там же, 110-111].

 

А. М. Молдован присоединился к мнению, что древнейший перевод был сделан на Руси в XII в. Главным доказательством и А. И. Соболевского, и А. М. Молдована является большое количество восточнославянской лексики.

 

Прежде чем приступить к анализу лексических доказательств, приведем списки слов А. И. Соболевского и А. М. Молдована. Слова А. И. Соболевского распределены в три группы, согласно его классификации, изложенной выше:

 

(1) староста ‘старшина’;

(2) скалва ‘весы’, керста ‘ящик’, женчугъ;

(3) клюка ‘хитрость’, близокъ ‘родственник’, видокъ ‘свидетель’, тѧжа, коверъ, хвостъ, голка ‘шум’, лагодити ‘быть пристрастным’, зобати ‘есть’, возникъ ‘кучер’, горшекъ, горшечекъ, грунъ, груница ‘бег’, лавица ‘лавка’, ладенъ ‘равный’, мошница ‘кошелек’, мѧсникъ, налѣзу ‘найду’, ‘уйду’, насочити ‘найти’, пожаръ, рукавъ, синець ‘эфиоп’, скрипати ‘скрипеть’, трепѧстокъ ‘обезьяна’, тъснутисѧ ‘стараться’, тулитисѧ, улица, уранитисѧ ‘рано встать’, дивье, удобь, легко ‘хорошо’ [Соболевский 1910, 167].

 

Далее следует ссылка на И. И. Срезневского [1879] с замечанием, что таких слов очень много.

 

А. М. Молдован разделил свой список на четыре группы. Сначала представим его так, как он дан в статьях, а затем - укажем на изменения, которые внес в него автор. Первая из них состоит из севернославянских слов, встречающихся в отдельных южнославянских языках, но не в болгарском: батогъ ‘палка’, боголишь ‘дурак, слабоумный’, боголишнѥ ‘слабоумие’, вапъ ‘краска’, видокъ ‘свидетель’, возникъ ‘возничий’, глубныи ‘глубинный’, диковъ ‘дикий, свирепый’, дѣтки, поневаже ‘с тех пор, как’, садьно ‘рана’, скупощи ‘скупость’.

 

            Вторая группа состоит только из севернославянских слов: брѣзгати, брѣзговати, божьница ‘церковь, часовня’, божьничьныи, боженка ‘церковка, часовня’, гричь ‘пес’, довъпрашатисѧ ‘осведомиться’, ладьнъ ‘подобен’, нажадатисѧ ‘сильно или долго желать, заждаться’, напросити ‘просить’,

 

 

3. Рукопись XIV в. хранится в Баварской национальной библиотеке.

 

 

13

 

ослѧдище ‘бревно’, староста, старостьство, трьпѧстъкъ ‘обезьяна’, абы ’лишь бы, только бы, хотя бы’.

 

            Третья группа состоит из древних восточнославянских диалектизмов: горшокъ, горшечекъ, коверъ, лошадь, охрита, покровлı-а, портки, посмѣхатель, прирѣзъ ‘рост, лихва’, рить ‘копыто’, скалушь ‘лужа’, оустѥ, вероятно жирѧва ‘жизнь’, обои ‘дубинка’, подъкладъ, клекати ‘сильно стучать, биться’, колѣтисѧ ‘цепенеть’, полеватисѧ ‘испражняться’, скрипати ‘скрипеть’, крити ‘купить’, ширı-атисѧ ‘простираться’, мест. почему ὑπὲρ τί.

 

            Четвертую группу составляют слова северо-западнорусские: близокъ ‘родственник, свойственник’, верста ‘мера длины’, грунь, груница, жемчугь, союз ино ‘и’, керста, пуще ‘больше’, сильѥ ‘насилье’, троквище ‘кусок ткани’, повозьникъ ‘возница’ [Молдован 1994а, 77-78].

 

Отметим, что А. М. Молдован в основном пользовался списком слов у И. И. Срезневского [1879, 165-178]. При этом надо сказать, что И. И. Срезневский не высказал определенного мнения о происхождении славянского перевода ЖАЮ:

 

“Значение влияния Русского языка в переводе может быть скорее оценено не такими случаями написаний некоторых слов в некоторых списках, а разбором подбора слова, господствующего в списках наиболее сходных и наименее окрашенных подновлениями” [там же, 165].

 

Затем следует список слов, показавшихся И. И. Срезневскому любопытными, которые, таким образом, предлагаются для анализа.

 

В 2000 г. А. М. Молдован издал текст ЖАЮ. В основу издания были положены 2 рукописи: Т 182 (РГАДА, ф. 381, Б-ка Московской Синодальной Типографии №182, конца XIV в.) и Сол 216 (РНБ, Сол.216/216, список с Т 182, 90-е годы XV в.). Греческий текст издан по: Mon. gr. 552 XIV в. Баварской государственной библиотеки [Молдован 2000, 1215; 19; 21; 156-57]. В книге лексические доказательства древнерусского происхождения перевода ЖАЮ почти те же самые, что и в указанных статьях, с некоторыми изменениями. “Территориальные” группы те же. На колебания А. М. Молдована указывает простой факт перемещения доказательственных лексем в разные группы. Приведем эти новшества, число после слова обозначает номер группы, согласно вышеприведенной классификации.

 

 

 

14

 

Новые слова, добавленные по группам в издании ЖАЮ: первая - блечетати, лоужа, около, хвостъ; вторая - обрѣзговати, изоуви(ѣ)рити (сѧ), изоувиро, изоувиръ, клюдити, ладьно, ланца, мѧсникъ, надобѣ, приладити (вар. принадити), приладити сѧ, лыскарь, прѣстанъкъ, склатити ‘взбить’, чемоу ‘почему’; третья - боле, вытьрзатисѧ, грамота, дивьѥ, лѣчьць, москолоудиѥ, москолоудити, москолоудъ, осмуженыи, позѣваниѥ, покопать, пообилу, посинильць, синь, синь (сущ.), синьць, сирота, оузрачиѥ, хритати сѧ; четвертая - ланица.

 

Слова, отмеченные в статьях, но отсутствующие как лексическое доказательство в издании; первая - поневаже; вторая - старостьство, абы ‘лишь бы’; третья - клекати, ковер, обои, портки, посмѣхатель (в издании посмихатель), скалушь, оустьѥ; четвертая - пуще, сильѥ [см. Молдован 2000, 63-102].

 

В книге А. М. Молдован посвятил особый раздел лексическим наблюдениям И. И. Срезневского. При этом автор считает, что из 194 слов И. И. Срезневский выделил 140, могущих по мнению самого Срезневского быть показательными для древнерусского перевода. Сам же А. М. Молдован отказывается рассматривать эти 140 слов в таком аспекте, так как они известны и другим славянским языкам и диалектам, кроме древнерусскому и русскому [Молдован 2000, 69]. По этому поводу заметим вскользь, что если слово мръдати [там же, 75] широко употребительно на всей территории болгарского языка, то отдаленное олонецкой губернии русское смордать ‘сминать, стирать’ вряд ли заслуживает внимания, так как оно не может быть показательным для происхождения перевода. Вероятность употребления этого слова болгарином гораздо большая, чем вероятность употребления этого слова русским. Редкое русское диалектное слово при выяснении происхождения того или иного славянского перевода не показательно, поскольку развитие книжности шло от Болгарии в сторону Руси, а не наоборот. Однако редкое болгарское диалектное слово может быть показательным в выяснении поставленной проблемы именно в силу указанного развития древней славянской книжности, а также в силу того, что многие произведения болгарской книжности (оригинальные и переводные) не сохранились в болгарских списках. Редкое болгарское диалектное слово может указывать на то, что оно было в древнеболгарскую эпоху лексическим архаизмом, исчезнувшим из литературного языка.

 

Рассмотрим для начала слова, общие в списках А. И. Соболевского и А. М. Молдована. Отправной точкой послужили предварительные списки слов в статьях А. М. Молдована. Все примеры из ЖАЮ, кроме специально оговоренных; число после славянского текста указывает на строку в издании ЖАЮ, число после греческого текста - на страницу в том же издании; разночтения славянского текста приводятся в скобках с использованием тех же самых сокращений и обозначений списков.

 

Близокъ ‘родственник, свойственник’:

 

 

 

15

  

... [ стр. 15-101 в .pdf файла ]

 

[Back to Main Page]