Россия - Болгария: векторы взаимопонимания. XVIII-XXI вв. Российско-болгарские научные дискуссии

Ритта Гришина (отв. редактор)

II. Развитие двусторонних отношений. Историческая ретроспектива. XVIII—XXI вв.

 

4. Болгаро-советские отношения в конце 1917-1918 гг. в контексте «украинского вопроса»  (Манасиева И.)  389

 

5. СССР, Болгария и Балканский пакт. 1934-1940 гг.  (Спасов Л.)  404

 

6. Документы первых советских дипломатов в Болгарии как источник изучения советско-болгарских отношений (1934-1937 гг.): по материалам российских архивов  (Васильева Н.В.)  428

 

4. Болгаро-советские отношения в конце 1917-1918 гг. в контексте «украинского вопроса» [*]

И. Манасиева

(Институт истории БАН)

 

 

Первая мировая война - переломное событие в истории Европы - явилась колоссальным испытанием для Болгарии и России, воевавших в разных лагерях. Для России война сыграла роль катализатора революционных процессов, которые обрели в начале 1917 г. невиданный размах и завершились Октябрьской революцией. Болгария вступила в войну с целью осуществить национальное объединение, уповая на силу оружия, которое рассматривалось в тот момент как единственно возможное средство преодолеть состояние шока, вызванное подписанием в 1913 г. Бухарестского мирного договора.

 

К началу 1917 г. обе страны почти полностью исчерпали свои материальные и людские ресурсы, что неизбежно вело к социально-политическим потрясениям. Война до предела обострила внутриполитическую ситуацию в России, которая разрядилась в конце февраля 1917 г. революционным взрывом: царь Николай II был свергнут, и к власти пришло переходное Временное правительство. Странами Центрального блока, в том числе и Болгарией, известие о событиях в Петрограде было встречено с радостью. Однако надеждам на то, что разброд в стране приведет к подписанию Россией сепаратного мирного договора и, следовательно, к ее выходу из войны, не суждено было сбыться: новое правительство заявило о намерении вести войну до победного конца.

 

Февральская революция и вступление в войну Соединенных Штатов Америки резко усилили антивоенные и антигерманские настроения в Болгарии. Новый министр иностранных дел России П.Н. Милюков, прекрасно разбиравшийся в балканских сюжетах, считал возможным использовать эти настроения, чтобы оторвать Болгарию от лагеря Центральных держав, для чего, по его расчетам, было достаточно, чтобы Антанта гарантировала

 

 

*. Перевела Т.В. Волокитина

 

 

390

 

Болгарии территориальные приращения в Македонии. По распоряжению Милюкова российские дипломаты в Стокгольме, Швейцарии и Салониках установили контакты с официальными и неофициальными представителями Болгарии. Одновременно российский министр попытался заручиться поддержкой союзников в реализации своего плана [1].

 

Болгарское правительство отказалось «изменить» германскому союзнику, несмотря на имевшиеся с ним разногласия по вопросу о Добрудже. Немецкие дипломаты успешно подпитывали ожидания болгар на выход России из войны. Болгарские власти выступили со встречной инициативой - склонить Россию к переговорам с австро-германской коалицией. Наиболее известны в этом отношении миссия болгарского полномочного министра в Германии Д. Ризова в целях установления контактов с русскими либеральными кругами и его переписка с М. Горьким [2].

 

Тем временем состояние анархии в России использовали большевики во главе с Лениным: 7 ноября 1917 г. в результате государственного переворота они захватили власть. Первым указом нового правительства стал Декрет о мире от 8 ноября 1917 г., провозглашавший «немедленный мир без аннексий и контрибуций». Декрет содержал призыв к народам и правительствам всех воюющих стран немедленно начать переговоры о заключении справедливого демократического мира. Среди держав Центрального блока с наибольшим энтузиазмом этот призыв восприняла Австро-Венгрия, где продовольственный кризис начал приобретать катастрофический характер. В отличие от дуалистической монархии, Германия не спешила с ответом под предлогом, что большевистский режим нельзя считать прочным.

 

Медлила с определением собственной позиции и Болгария, для которой формула «мир без аннексий и контрибуций» была весьма болезненной. В ответ на первые шаги союзников при обсуждении условий мира болгарский полномочный министр в Вене А. Тошев сформулировал ключевой для позиции Болгарии тезис - «национальное объединение болгарского племени не имеет ничего общего с истинным смыслом термина “аннексия”» [3]. Приоритетной задачей болгарской внешней политики назвал решение национального вопроса и консул Д. Йоцов в беседе в депутатом австрийского парламента Фридманом. Удивленным слабой заинтересованностью Болгарии в экономических инициативах среднеевропейских стран австрийцам Йоцов пояснил: гарантией стабильных экономических отношений Софии с Германией и Австро-Венгрией является послевоенная Болгария в следующих границах - «от устья Моравы до впадения Дуная в Черное море... объединение болгарского народа с Добруджей и Македонией» [4]. Выступая в Народном собрании, глава кабинета министров В. Радославов

 

 

391

 

обобщил болгарскую позицию в связи с ответом Центральных держав на российскую ноту:

 

Болгария «достигла того, из-за чего вступила в войну, - объединения в своих исторических и этнографических границах - с Македонией и Моравской областью и Добруджей. Это первооснова ведения предстоящих переговоров о сепаратном или общем мире» [5].

 

Болгарская дипломатия намеревалась разъяснить советскому правительству свои требования. Д. Ризов считал, что интересы страны диктуют необходимость направления в Стокгольм и Петроград людей, хорошо знакомых с российской действительностью и даже близких в идейном плане большевикам, которые смогут развернуть там агитацию на пользу болгарскому делу. По его информации, русские смогли бы поддержать Болгарию в вопросах о Добрудже и Македонии, «если мы приложим силы к тому, чтобы разъяснить им нашу позицию» [6]. Аналогичное предложение направил главе кабинета и полковник Генерального штаба Николов [7].

 

Намерение болгарского правительства, действуя через лиц, близких большевикам и даже самому Ленину, обеспечить поддержку требований Болгарии во время возможных мирных переговоров потерпело крах. Кроме того, болгарские дипломаты были лишены возможности участвовать в выработке общей позиции делегации Центральных держав при заключении перемирия между Четверным союзом и Россией в декабре 1917 г., а также и на мирной конференции в Брест-Литовске.

 

Во время указанной конференции в Петрограде заседала смешанная комиссия по вопросам о военнопленных и «правовых отношениях» между Центральными державами и Россией. Болгарскую сторону представляли Ст. Чапрашиков, а также Р. Аврамов и Б. Симидов [8], специально включенные в состав делегации из-за своих контактов с Лениным и Троцким. По данным австро-венгерской разведки, состав болгарской делегации не был случайным, учитывая инструкции, полученные ею от председателя Совета министров В. Радославова. Делегатам было поручено добиться особых привилегий для Болгарии при поставках продовольствия. Кроме того, им предстояло убедить правительство Советской России признать территориальные приобретения Болгарии в Македонии и особенно в Добрудже, гарантируя взамен определенные уступки Сербии и Румынии со стороны Болгарии [9].

 

Комиссия подготовила несколько конвенций: об обмене военнопленными-инвалидами, об обмене гражданскими пленными, о восстановлении почтовых, телеграфных и морских сообщений и об улучшении положения военнопленных. В феврале 1918 г. болгарское правительство ратифицировало только конвенцию об обмене гражданскими пленными, предусмотрев возвращение в первую очередь всех добруджанцев. (По сведениям болгарского

 

 

392

 

правительства, их число достигало 30 тысяч чел. Все они оказались в плену после начала войны с Румынией). Хотя в то время добруджанские болгары не являлись под данными Болгарии, вопрос о них был урегулирован дополнительным протоколом [10].

 

По окончании работы над конвенциями дальнейшее пребывание болгарской миссии в Петрограде не имело смысла. До подписания мирного договора между обеими странами и вручения верительных грамот Чапрашиков не мог считаться официальным представителем Болгарии в Советской России. Он был отозван, а надежды Болгарии на преодоление продовольственного кризиса и национальное объединение оказались связанными на том этапе единственно с проходившей в Брест-Литовске конференцией представителей Центральных держав и Советской России.

 

На конференции, начавшейся 22 декабря 1917г., болгарскую делегацию возглавлял министр правосудия Хр. Попов. Главное командование болгарской армии также направило в Брест-Литовск своего представителя - полковника Ганчева. Состав делегации был определен непосредственно В. Радославовым и одобрен царем Фердинандом без ведома других министров и членов парламента. В обстановке секретности окончательно уточнялась и позиция болгарских делегатов на конференции [11]. Начавшиеся переговоры о мире болгарская печать представляла читателю как средство преодоления страной невиданного прежде по своим масштабам продовольственного кризиса, в то время как истинная задача болгарских делегатов заключалась в окончательном решении вопроса о Добрудже на конференции, не дожидаясь окончания войны.

 

Момент для этого казался болгарской стороне благоприятным в связи с обстановкой в лагере союзников. И Германия, и Австро-Венгрия спешили заключить мир с Советской Россией. Для Германии при этом открывалась возможность ликвидировать Восточный фронт и перебросить свои войска на Запад. Для Австро-Венгрии на первый план вышел вопрос об экономическом сотрудничестве с Россией, чтобы избежать продовольственной катастрофы.

 

Стремясь использовать нетерпение союзников, болгары настаивали на включении в ответный на предложение русских о мире документ специальной оговорки, что термин «аннексия» не относится к Болгарии, «воюющей за свое самообъединение» [12]. Однако Центральные державы отказались включить подобный пассаж в общую декларацию, заявив, что болгарские территориальные приобретения в Добрудже и Македонии гарантированы межсоюзническими договорами 1915 г. Заявление болгар, что они покинут переговоры, если их требования не будут удовлетворены, не подействовало. Отклонено было и предложение Главнокомандующего

 

 

393

 

го болгарской армией генерала Н. Жекова, чтобы болгарская делегация выступила с отдельной декларацией, реализовав, таким образом, свое моральное право ознакомить российское правительство с «особенностями болгарского вопроса» [13]. В конечном счете, Центральные державы вообще отказались обсуждать на конференции болгарский территориальный вопрос.

 

Не нашли болгары поддержки и со стороны советской делегации в Брест-Литовске. Ее руководитель А. Иоффе заявил, что исключений не следует делать ни для какой нации: «Если вы уверены... что Македония или Добруджа при проведении референдума выразят желание присоединиться к Болгарии, то наши предложения не только не навредят, но и помогут вам» [14].Такой же информацией о позиции Петрограда по болгарскому вопросу располагал и управляющий болгарским посольством в Стокгольме А. Греков. Он сообщал, что в требованиях болгар советское руководство видит «проявление империализма и завоевательной политики» [15] и предлагает принять положение об автономии всей Добруджи и Македонии, предусматривая создание в будущем балканской конфедерации.

 

Надежды Болгарии на благоприятный исход дела оживились после того, как на переговоры в Брест-Литовск прибыла в начале января 1918 г. делегация Украинской Народной Республики, о создании которой было объявлено 20 ноября 1917 г. 11 декабря правительство республики - Генеральный секретариат - направило воюющим и нейтральным странам ноту о намерении проводить самостоятельную, независимую от Советской России внешнюю политику, в связи с чем считает необходимым иметь собственных представителей в Брест-Литовске. «Мир, заключенный на переговорах с государствами, воюющими с Россией, станет обязательным для Украины лишь тогда, когда условия этого мира будут приняты и подписаны Украинской Народной Республикой», - подчеркивалось в документе [16].

 

Информация о стремлении украинских националистических сил отделить Украину от России не была новой для болгарской стороны. На протяжении всего 1917 г. болгарская печать внимательно следила за развитием событий на Украине. Еще весной 1917 г. болгарский полномочный министр в Австро-Венгрии А. Тошев в докладе в Министерство иностранных дел упоминал о стремлении Украины при возможном подписании мирного договора предусмотреть конституирование Украины в автономную республику в рамках Российской республики [17]. После получения сообщения о создании Украинской Народной Республики болгарские дипломаты стремились выяснить позицию союзников в связи с претензиями украинской стороны. Естественно, что независимость Украины отвечала

 

 

394

 

интересам Центральных держав и, прежде всего, Германии. В адресованном В. Радославову докладе о геостратегических целях Германии болгарский генеральный консул в Гамбурге сообщал, что немецкие политические круги приветствуют республиканское движение в России, поддерживают создание как можно большего числа самостоятельных государственных образований и одобряют отделение Украины [18].

 

Как лояльный союзник Болгария не возражала против участия украинской делегации в мирных переговорах. 13 декабря Украина получила ответ на свою ноту, подписанный всеми представителями Центральных держав. В телеграмме на имя председателя Генерального секретариата УНР В. Винниченко и секретаря по иностранным делам А. Шульгина говорилось: «Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция считают необходимым отметить, что готовы приветствовать участие представителей УНР в мирных переговорах в Брест-Литовске» [19].

 

3 января 1918 г. украинская делегация прибыла в Брест-Литовск. В качестве одного из условий участия в мирных переговорах украинская сторона выдвинула претензии на северную часть Бессарабии, демонстрируя незаинтересованность в остальных районах провинции [20]. Правительство УНР не только не препятствовало продвижению румынских войск во внутренние районы Бессарабии в конце декабря 1917 г., но даже оказывало содействие румынской армии, разрешив использование в ее нуждах Одесскую железнодорожную линию [21]. Переговоры в Брест-Литовске проходили без участия Румынии, поскольку для Германии и Австро-Венгрии центральным вопросом было заключение мира с Россией. С Румынией переговоры велись отдельно, однако без участия Болгарии, хотя в Софии считали, что мирный договор с Румынией в гораздо большей степени затрагивает болгарские интересы, нежели интересы остальных союзников.

 

Прибытие украинской делегации открыло перед болгарами возможность снова поднять вопрос о Добрудже, связав его с бессарабским вопросом. Полковник Ганчев сообщил о полученном им заверении со стороны одного германского делегата в том, что если Украина уступит часть Бессарабии Румынии, то это облегчит реализацию болгарских территориальных претензий. По мнению Ганчева, отделение Украины от России создало «новую обстановку, которая сможет оказаться для нас благоприятной при решении добруджанского вопроса» [22]. По этому поводу полномочный представитель Болгарии в Германии Д. Ризов настаивал перед главой правительства: «На переговорах о мире с Украиной и возможных переговорах о перемирии с Румынией необходимо будет... содействовать, чтобы Румыния вторглась и удержала за собой Бессарабию. Это самое надежное средство, чтобы вся Добруджа осталась нашей. Я не верю, что это невозможно

 

 

395

 

сделать, поскольку, как известно, Бессарабия гораздо более румынская, нежели украинская» [23].

 

Единственный, кто выразил несогласие с тем, чтобы решение добруджанското вопроса поставить в зависимость от судьбы Бессарабии, был начальник Генерального штаба генерал Жеков [24]. Он считал, что заслуги болгарской армии в этом отношении достаточны, но был вынужден отступить под давлением представителей болгарского командования в Брест-Литовске. Капитан Марков говорил: «От украинцев знаю, что они не держатся за Бессарабию и считают возможным превратить ее в молдавскую провинцию... Мы попали бы в смешное положение, если бы потеряли Добруджу, несмотря на присоединение Бессарабии к Молдавии» [25]. Полковник Ганчев располагал такой же информацией, и именно поэтому, как он считал, несмотря на вступление румынских частей в Бессарабию, отношения между двумя странами оставались такими хорошими [26].

 

Присутствие украинцев в Брест-Литовске облегчало переговоры Четверного союза с русскими. Соперничество между украинской и российской делегациями использовалось для шантажа большевиков. В связи с этим полковник Ганчев докладывал председателю Совета министров: «Разрыв с большевиками не исключен... Но более предпочтительный вариант состоит в том, что большевики под угрозой заключения сепаратного мира Центральных держав с Украиной останутся [в Брест-Литовске] и продолжат переговоры» [27]. В докладе генералу Жекову Ганчев был еще более откровенен: «Лично для Болгарии мир с Украиной гораздо более важен, чем с большевиками» [28]. В качестве аргумента он привел тот факт, что Антанта признала Украину, направив в Киев своих представителей, но не признала Советскую Россию. По его оценке, украинская армия была более сильной и организованной, чем у большевиков.

 

Глава болгарской делегации в Брест-Литовске Хр. Попов считал, что пришло время Болгарии занять твердую позицию по отношению к Германии и Австро-Венгрии: «Именно теперь и именно на этой конференции необходимо решить все наши вопросы с австро-германцами и добиться официального подписания соответствующих документов российскими республиками... Война еще продолжается, и австро-германцы, если у них есть намерение не увеличивать значительно территорию Болгарии, будут сегодня более покладистыми и менее смелыми, нежели в том случае, если им удастся уладить все свои вопросы с русскими, итальянцами и французами». 19 января в докладе В. Радославову он подчеркнул большую заинтересованность русских и украинцев в подписании мира, который настолько им необходим, что они согласятся и весь Балканский полуостров передать Болгарии. Попов считал, что вопрос о границах Болгарии значительно

 

 

396

 

сильнее интересует Германию и Австро-Венгрию, чем Россию или Украину: «Я уверен, что российские республики не вернутся домой, не подписав мир только из-за того, что Болгария потребовала для себя определенные территории» [29].

 

На следующий день Попов вновь осмелился поднять вопрос перед руководителями германской делегации Рихардом фон Кюльманом и генералом М. Гоффманом о том, не противоречило бы интересам Германии признание Россией и Украиной новых болгарских границ? Возмущенные немцы ответили, что это означало бы признание русских и украинцев фактором на Балканах. Попов попытался убедить собеседников, что признание будущих границ Болгарии указанными республиками на данной конференции не будет иметь никакого значения с международной точки зрения, но успокоит общественное мнение в Болгарии. Гоффман разрешил болгарам провести в частном порядке зондаж позиции украинцев [30], в то время как общение с российскими делегатами даже по телефону было запрещено [31].

 

Хр. Попов встретился с главой украинской делегации В. Голубовичем, чтобы обсудить болгарские территориальные претензии. Попов сообщил украинскому коллеге, что между Болгарией и ее союзниками заключены секретные договоры, касающиеся и будущих границ Болгарии; он допустил, что в случае признания этих границ Украиной и другие государства (как Центральные державы, так и Антанта) согласятся с ними. Голубович заявил о согласии с болгарскими требованиями относительно Добруджи, заметив, что вопрос о Моравской области и Македонии следует изучить дополнительно. Беседа, которая, по словам полковника Ганчева, «имела характер объяснения в горячей любви к Украине и раскрывала недовольство союзниками» [32], буквально взбесила немцев. Фон Кюльман заявил Ганчеву, что Германия рассматривает состоявшееся обсуждение болгарских границ как «опеку со стороны России и Украины, от которой Болгарии пора избавиться» [33]. По дипломатическим каналам главе правительства Радославову передали просьбу союзников о прекращении переговоров [34].

 

Радославов передал в Брест-Литовск распоряжение: «Поскольку большевики и украинцы не проявляют интереса к Румынии и Сербии, вопрос о границах в Брест-Литовске не поднимать. Он будет обсуждаться и решаться непосредственно Софией и Берлином» [35]. В письме Ризову он недоумевал: «Представляете себе картину? Германия не дает нам Добруджу, а русские дают ее Болгарии» [36].

 

Хотя 12 января украинскую делегацию признали в Брест-Литовске самостоятельной, независимого украинского государства на политической карте пока не существовало. Поэтому 20 января переговоры между

 

 

397

 

Украиной и Центральными державами были временно прерваны. В. Голубович вернулся в Киев, где 22 января были провозглашены независимость и суверенитет Украинской Народной Республики. 1 февраля украинская делегация во главе с А. Севрюком вернулась в Брест-Литовск, и переговоры возобновились. По настоянию Австро-Венгрии они были ускорены, и 9 февраля 1918 г. в 2 часа ночи договор между УНР и Центральными державами был подписан. От Болгарии свою подпись на документе поставил прибывший в Брест-Литовск 2 февраля премьер-министр Радославов.

 

В Болгарии подписание договора было расценено как дипломатический успех. Печать опубликовала заявление Радославова, в котором он назвал мир с Украиной «интродукцией ко всеобщему миру» [37]. Официальное издание оппозиции газета «Мир» утверждала, что после подписания договора с Украиной «мир со всей Россией фактически можно считать заключенным» [38]. Помимо политического значения этого события подчеркивалась важность и экономической стороны дела. В середине января продовольственный кризис в стране достиг небывалого размаха. Это заставило Радославова отказать послу Австро-Венгрии графу А. Тарновскому в просьбе о поставках продовольствия. Радославов аргументировал свою позицию следующим образом: «Общее положение в Четверном союзе требует, прежде всего, заключения мира с Россией, но еще необходимее мир с Украиной, для чего следует даже пойти на определенные жертвы» [39]. После подписания мира с «прекрасной и плодородной Украиной» [40], казалось, кризис может быть преодолен, и печать предрекала успешное для Болгарии завершение войны: «Блокада со стороны Антанты потеряет свое значение. Россия - земледельческая страна, и когда сообщения и торговля с ней будут полностью восстановлены, страны Центрального союза первыми используют это положение, поскольку сильнейшее оружие борьбы со стороны Антанты - угроза голода - притупится» [41].

 

3 марта 1918 г. был подписан мирный договор между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с одной стороны, и Советской Россией, с другой. Для Центральных держав заключение договора в известной мере было вопросом времени и прямым следствием мира с УНР, так как, по признанию Кюльмана именно этот мир явился средством принудить Советскую Россию подписать удовлетворительный мирный договор с Четверным союзом [42]. Со стороны Болгарии договор был подписан полномочным министром в Вене А. Тошевым, возглавившим болгарскую делегацию на переговорах с Советской Россией. В. Радославов покинул конференцию после подписания мира с Украиной. Возвращение премьерминистра в Софию красноречиво свидетельствовало об убежденности властей в том, что мир со «скромными украинскими буржуа» принесет

 

 

398

 

больше пользы Болгарии, нежели отношения с «большевиками, которые воплощают самый дикий в мире социализм» [43].

 

Эта тенденция прослеживалась и в отношениях Болгарии с Советской Россией и с новым Украинским государством. Статья X мирного договора предусматривала восстановление дипломатических и консульских отношений между Болгарией и Советской Россией. Однако правительство Радославова, убежденное в непрочности большевистского режима в России, считало, что в Москве следовало открыть лишь «временную» миссию, а сотрудников ее считать «временно командированными» [44]. С подписанием Брест-Литовского мирного договора и ухода России с Балкан исчезли опасения Болгарии иметь с русскими общую границу. Вместо этого официальное издание министерства иностранных дел Болгарии «Echo de Bulgarie» провозгласило, что Дунай должен стать естественной границей между Болгарией и Украиной. Это заявление, судя по телеграмме германского военно-морского атташе в Софии фон Арнима в Берлин, вызвало раздражение немцев [45]. Возможное соседство двух стран обеспокоило и других союзников Болгарии. В одном из докладов австровенгерского посла в Царьграде маркиза Палавичини выражалось опасение в связи с возможным пагубным влиянием «двух славянских крестьянских республик - Болгарии и Украины» на славян монархии [46]. В телеграмме австро-венгерского военного атташе в Стамбуле генерала И. Помянковского говорилось, что и Турция «не может допустить, чтобы два славянских государства имели общую границу на суше и на море» [47].

 

Основной задачей дипломатического представительства Болгарии в Советской России являлась организация поставок продовольствия и товаров для армии [48]. Эта же необходимость заставляла болгарское правительство торопиться с отправкой своего представителя на Украину. Сначала руководителем болгарского посольства в России был назначен Ризов, но, в конечном счете, его возглавил Чапрашиков. Он выехал в Москву 29 мая 1918 г., а 10 июня состоялась его встреча с председателем ВЦИК Я.М. Свердловым и народным комиссаром по иностранным делам Г.В. Чичериным. Официального вручения верительных грамот на этой встрече не произошло. Согласно Брест-Литовскому мирному договору, обмен ратификационными документами между обеими странами состоялся месяцем позднее - 9 июля 1918 г. в Берлине. Россию представлял А. Иоффе, а Болгарию - управляющий болгарским посольством С. Никифоров [49]. Чрезвычайным посланником и полномочным министром Царства Болгария в УНР был назначен И. Шишманов [50], прибывший в украинскую столицу в начале мая 1918 г. 15 июля 1918 г. в Вене состоялся обмен ратификационными документами между Болгарией и Украиной, но, в отличие от

 

 

399

 

Чапрашикова, Шишманов не откладывал вручение верительных грамот и передал их украинскому гетману 2 августа 1918 г. В сентябре украинский дипломатический представитель вручил свои верительные грамоты царю Фердинанду [51].

 

Оценивая власть большевиков как «временное явление», Чапрашиков считал открытие болгарской миссии в Москве «беспредметным» [52]. Это послужило причиной, по которой было сорвано прибытие советского представителя в Софию. В качестве такового Наркомат по иностранным делам предложил в конце июня 1918г. кандидатуру И. Кинкеля, эмигранта, много лет жившего в Болгарии и женатого на болгарке. В телеграмме новому премьер-министру А. Малинову (Радославов покинул пост главы кабинета в результате перестановок в правительстве 21 июня 1918 г.) Чапрашиков выразил недоверие Кинкелю, исходя из убеждения, что представитель Советской России в Софии будет заниматься исключительно пропагандой идей большевизма. Болгарское правительство приняло решение, что «не следует спешить с отправкой в Софию дипломатического представителя [России]» [53]. В середине июля в ходе встречи Чапрашикова с заместителем наркома по иностранным делам Л. Караханом вновь возник вопрос о приезде советского представителя в Софию, и вновь болгарский дипломат отклонил инициативу российской стороны [54]. В то же время Болгария не возражала против прибытия в Софию украинского полномочного министра. Шишманов принял участие в обсуждении возможной кандидатуры, и с его согласия 25 июля 1918 г. дипломатическим представителем Украинского государства был утвержден А. Шульгин. Рассчитывая на длительные отношения, стороны договорились об открытии консульств - украинских в Софии и Варне и болгарского в Одессе.

 

Помимо дипломатов в составе болгарской миссии в Москве находились два офицера Дирекции по снабжению и регулированию экономики. В их обязанности входило получение предназначенной для Болгарии части закупленного союзниками продовольствия, и, по возможности, самостоятельные закупки продовольствия и товаров для болгарской армии [55]. Для обсуждения перспектив установления торговых отношений между обеими странами Чапрашиков встретился с народным комиссаром по торговым делам М. Вронским. Болгарский дипломат обещал сообщить советской стороне, что, кроме табака, могла бы экспортировать Болгария в обмен на русские товары и продовольствие - мануфактуру, лен, кожу, кофе и др. «Впечатление от встречи таково, что если начнутся настоящие переговоры, можно будет достичь удовлетворительного обмена товарами», - отметил Чапрашиков в докладе премьер-министру [56].

 

 

400

 

Из-за затруднений в организации поставок продовольствия из Советской России надежды Болгарии были связаны с Украиной. В конце марта 1918 г. газета «Мир» поместила статью «Украинские продукты» вместе с интервью, взятым у украинского дипломата и журналиста Гасенко. Автор статьи восторженно цитировал собеседника, заявившего, что «излишки урожая, обещанные Центральным державам по мирному договору, имеются в огромном количестве, и после восстановления сообщения они могут быть отправлены [в Болгарию]» [57]. Тем не менее, несмотря на специальное соглашение об организации обмена товарами с Украиной, подписанное в Берлине в апреле 1918 г., распределение поставок, осуществлявшееся представителями Центральных держав, оказалось для Болгарии неблагоприятным. Это обусловило необходимость начать переговоры между правительствами двух стран об установлении прямых болгаро-украинских торговых отношений, но, в конечном счете, ни Болгария, ни Украина не решились начать товарообмен. На встрече И. Шишманова с К. Раковским был затронут вопрос о возможном товарообмене между Болгарией и Советской Россией и организации транзита российских товаров через Украину [58]. Согласно имеющейся статистике, в 1918 г. в Болгарию из Советской России было доставлено более 4 550 тонн товаров и продовольствия, а с Украины - около 6 000 тонн [59].

 

На посту руководителя болгарской миссии в Москве Чапрашиков оставался до 9 августа 1918 г. После его отъезда в Германию миссию возглавил ее бывший секретарь П. Георгиев. В сентябре 1918 г. она переехала в оккупированный немцами Псков. С этого времени связи между Болгарией и Советской Россией были фактически прерваны. Шишманов пытался по своим каналам получать информацию для болгарского руководства о положении в бывшей Российской империи: организовал встречи с Кр. Раковским, руководителем российской делегации на переговорах с украинской стороной, а также с находившимся в эмиграции П.Н. Милюковым, лидером партии кадетов, поддерживал контакты с деятелями других государственных образований, возникших на территории бывшей Российской империи - в Финляндии и Грузии.

 

После подписания Салоникского перемирия 29 сентября 1918 г. между Болгарией и странами Антанты болгаро-советские отношения были окончательно приостановлены. Более того, статьи перемирия обязывали Болгарию обеспечить свободное передвижение по ее территории войск стран Антанты и открыть свои порты для их кораблей. Таким путем создавались условия для будущей интервенции против Советской России. 13 ноября 1918 г., два дня спустя после подписания Компьенского перемирия о прекращении боевых действий между Германией и странами Антанты, положившего

 

 

401

 

конец войне, Советская Россия аннулировала Брест-Литовский договор. По статье 171 Нейиского мирного договора между Болгарией и Антантой от 27 ноября 1919 г. были аннулированы все договоры, соглашения и конвенции, заключенные между Болгарией и Советской Россией.

 

В отличие от болгаро-советских отношений, выход Болгарии из войны не прервал ее отношений с Украиной. Сторонам удалось успешно решить вопрос о репатриации военнопленных, было улучшено положение болгарского национального меньшинства на Украине. Несмотря на тяжелые послевоенные условия, активизировались и культурные связи между двумя странами. Болгарская миссия вернулась на родину в начале 1919 г. после вступления Красной Армии на территорию Украины. После приостановки деятельности украинской миссии в Болгарии на основании статьи 171 Нейиского мирного договора представительство УНР в Софии функционировало полулегально до конца 1920 г. [60].

 

Итак, попытки установления нормальных дипломатических отношений между Болгарией и Советской Россией окончились неудачей, в том числе и из-за нежелания болгарских властей установить прочные связи с большевистским режимом. Надежды болгарской стороны на добрососедские отношения и сотрудничество были связаны в начале 1918 г не с Россией, а с Украиной. В отличие от Советской России, новое украинское государство приветствовало постоянство болгар, доказывавших свои бесспорные права на Добруджу, Македонию и Нишскую область, и упорное стремление закрепиться на этих землях. Хотя в 1918 г. внешнеполитические условия Советской России и Украины были схожими (правительства были признаны только Центральными державами), правящие круги Болгарии склонялись в своих оценках к тому, что установленный на Украине режим более продуктивен, нежели власть большевиков.

 

 

            Примечания

 

1. Илчев И. България и Антанта през Първата световна война. София, 1990. С. 238, 241; Игнатьев А.В. Внешняя политика Временного правительства. М., 1974, С. 154-158.

 

2. Илчев И. Указ. соч. С. 234.

 

3. Централен държавен архив на Република България (далее: ЦДА). Ф. 176к. Оп. 3. А.е. 602. Л. 16.

 

4. Там же. А.е. 678. Л. 40-41.

 

5. Стенографски дневници на XVII Обикновено Народно събрание. IV редовна сессия. С. 144.

 

6. Дипломатически документи по участието на България в Европейската война. Т. II. 1915-1918 г. (до примирието). София, 1921. Док. № 1388. С. 869.

 

 

402

 

7. ЦДЛ. Ф. 31 Зк. Оп. 1. А.е. 2463. Л. 3.

 

8. Панайотов П. Българо-съветски отношения и връзки. 1917-1923. София, 1982. С. 59.

 

9. България на мирните преговори в Брест-Литовок (1917-1918). Сборник документи. Велико Търново, 2007. Док. № 89. С. 138.

 

10. Там же. Док. № 150. С. 232; Хаджиниколов В. Отношенията между България и Съветския съюз след Октомврийската революция до нормализирането им през 1934 г. // Исторически преглед. 1954. № 4. С. 16.

 

11. Омарчевски Cm. Българските управници през световната война. Факти и документи. София, 1921. С. 121.

 

12. ТТДА. Ф. 313к. Оп. 1. А.е. 2463. Л. 63.

 

13. Там же. Л. 155.

 

14. Там же. Л. 36.

 

15. Там же. Ф. 176к. Оп. 3. А.е. 602. Л. 72.

 

16. Українська Центральна рада. Документи і матеріали у двох томах. Т. 1. Київ, 1996. С. 529.

 

17. ЦДА. Ф. 176к. Оп. 3. А.е. 602. Л. 3.

 

18. Там же. А.е. 678. Л. 19-25.

 

19. Цит. по: Рубльов О., Реэнт О. Українськи визвольні змагання. 1917-1921. Київ, 1999. С. 75.

 

20. Фельштинский Ю. Крушениие мировой революции. Лондон, 1991. С. 162.

 

21. Пенчиков К. Бесарабският въпрос в политиката на Централните сили (1918-1919 г.) // Българите в Северното Причерноморие. Изследвания и материали. Т. 1. Велико Търново. 1992. С. 135.

 

22. ЦДА. Ф. 313к. Оп. 1. А.е. 2463. Л. 164.

 

23. Дипломатически документа... Док. № 1432. С. 892.

 

24. България на мирните преговори в Брест-Литовск... Док. № 102. С. 165.

 

25. Там же. Док. № 103. С. 167.

 

26. Там же. Док. № 129. С. 204.

 

27. ЦДА. Ф. 313к. Оп. 1. А.е. 2465. Л. 35

 

28. България на мирните преговори в Брест-Литовск... Док. № 108. С. 175.

 

29. ЦДА. Ф. 313к. Оп. 1. А.е. 2465. Л. 186-187.

 

30. Там же. Л. 189-190.

 

31. Дипломатически документа... Док. № 1426. С. 889.

 

32. ЦДА. Ф. 31 Зк. Оп. 1. А.е. 2464. Л. 41.

 

33. Там же. А.е. 2461. Л. 42.

 

34. Дипломатически документи... Док. № 1425. С. 888.

 

35. България на мирните преговори в Брест-Литовск... Док. № 123. С. 197.

 

36. Дипломатически документа... Док. № 1426. С. 889.

 

37. Мир. 15 февруари 1918 г.; Работнически вестник. 1 март 1918 г.

 

38. Мир. 11 февруари 1918 г.

 

 

403

 

39. Цит. по: Нотович Ф. Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914-1918 гг. М., 1947. С. 144.

 

40. Мир. 12 февруари 1918 г.

 

41. Мир. 11 февруари 1918 г.

 

42. Нотович Ф. Указ. соч. С. 213.

 

43. Мир. 11 февруари 1918 г.

 

44. ЦДА. Ф. 176к. Оп. 1. А.е. 1263. Л. 1.

 

45. България в Първата световна война. Германски дипломатически документи. Сборник документи в два тома. Т. II. 1916-1918. София, 2005. Док. № 359. С. 540.

 

46. Цит. по: Пенников К. Указ. соч. С. 133.

 

47. България на мирните преговори в Брест-Литовск... Док. № 184. С. 267.

 

48. ЦДА.Ф. 176к.Оп. 1. А.е. 1263. Л.2.

 

49. Там же. Оп. 3. А.е. 838. Л. 389.

 

50. Там же. А.е. 1266. Л. 1-3,41.

 

51. Манасиева И. Украинската народна република и България. 1918-1920 г. Дисертация за присъждане на образователната и научна степен «доктор». София, 2003. С. 84-86.

 

52. Цит. по: Панайотов П. Указ. соч. С. 76.

 

53. ЦДА. Ф. 176к. Оп. 3. А.е. 1069. Л. 1-3.

 

54. Там же. Л. 4.

 

55. Хаджиниколов В. Стопански отношения и връзки между България и Съветския съюз до Девети септември (1917-1944 г.). София, 1956. С. 59.

 

56. ЦДА. Ф. 176к. Оп. 3. А.е. 1332. Л. 39.

 

57. Мир. 29 март 1918 г.

 

58. Манасиева И. Указ. соч. С. 175, 183.

 

59. Панайотов П. Указ. соч. С. 83.

 

60. Манасиева И. Указ. соч. С. 85-92.

 

 

404

 

 

5. СССР, Болгария и Балканский пакт 1934-1940 гг. [*]

Л. Спасов

(Пловдивский университет)

 

 

Балканский пакт как группировка, призванная не допустить ревизии границ на Балканах, «цементировать» их и гарантировать статус кво, определенный Нейиским мирным договором, просуществовал примерно шесть лет и восемь месяцев. В его состав входили Турция, Греция, Югославия и Румыния. Задача автора - раскрыть в настоящей статье сущность политики СССР по отношению к Болгарии и Балканскому пакту.

 

* * *

 

14 сентября 1933 г. в Анкаре состоялось подписание договора между Турцией и Грецией о взаимных гарантиях неприкосновенности общей границы. 19 сентября К. Ататюрк направил в Софию главу турецкого кабинета министров И. Иненю и министра иностранных дел Р. Араса для заключения аналогичного болгаро-турецкого договора. Правительство Н. Мушанова, в свою очередь, предложило продлить болгаро-турецкий договор об арбитраже (1929 г.), срок которого истекал 5 марта 1934 г., еще на пять лет. Отказ болгарской стороны от турецкого предложения вызвал в Анкаре большое разочарование, поскольку свидетельствовал, что, в отличие от Греции, Болгария не считала свою границу с Турцией окончательной, и, иными словами, не отказалась от претензий на Восточную Фракию [1].

 

В октябре 1933 г. Арас заявил французскому послу в Анкаре, что греко-турецкий блок «крепок, как цемент». «Требовать что-либо от Греции, - заметил он, - все равно, что требовать от Турции. В этом случае я - грек. Мы гарантировали друг другу неприкосновенность нашей общей границы и не позволим передвинуть ее от полоски земли, которую уступили Болгарии... Или она присоединится к нам, отказавшись от всех своих территориальных претензий, глубоко скрытых в ее сердце, или мы четверо

 

 

*. Перевела Т.В. Волокитина

 

 

405

 

(Югославия, Румыния, Греция и Турция) сами займемся обеспечением неприкосновенности своих границ» [2]. Турецкий министр иностранных дел подчеркнул, что возможное заключение болгаро-югославского договора, к чему царь Борис и Н. Мушанов прилагают неимоверные усилия, означает, что Болгария оставит вопрос о своей границе с Грецией открытым. Ответом на этот шаг станет «соглашение Турции с СССР, чтобы контролировать Болгарию и Черное море, и соглашение с Италией, чтобы оказать нажим на Югославию». Арас оценил болгаро-югославский договор как «болгарскую иллюзию» [3].

 

9 февраля 1934 г. в Афинах Югославия, Греция, Турция и Румыния подписали Балканский пакт, целью которого было не допустить пересмотра границ. В связи с этим его антиболгарская направленность была очевидной. Перед подписанием пакта Турция в соответствии со специальным протоколом, приложенным к советско-турецкому договору о ненападении 1929 г., провела консультации с советским правительством, поскольку одна из участниц пакта - Румыния граничила с СССР. Во время переговоров в Москве турецкая сторона аргументировала свое желание участвовать в Балканском пакте склонностью Болгарии поддержать любого внешнего агрессора. «Вопрос о поведении Болгарии, - сказал Арас, - это для Турции вопрос жизни и смерти» [4]. Советское правительство посчитало доводы турецкой стороны неосновательными. Оно полагало, что участие Анкары в Балканском пакте теоретически создает возможность для СССР и Турции оказаться в случае конфликта в разных воюющих друг против друга лагерях. В беседе с турецким дипломатом Рагиб-беем народный комиссар по иностранным делам М.М. Литвинов сконструировал следующий возможный вариант развития событий: «Мы находимся в состоянии вооруженного конфликта с Румынией. Болгария хочет использовать создавшееся положение, нападает на Румынию; как следствие, возникают некоторые общие интересы и даже военная солидарность у нас с Болгарией. Турция в силу участия в пакте обязана придти на помощь Румынии, то есть государству, находящемуся с нами в состоянии войны» [5].

 

Чтобы привести Балканский пакт в соответствие с советско-турецким договором 1925 г., 6 февраля 1934 г. Литвинов дал распоряжение советскому полномочному представителю в Анкаре Я.З. Сурицу потребовать от турецкого правительства приложить к тексту пакта письменную декларацию, что турецкая сторона «не считает себя обязанной участвовать в каких-либо действиях, направленных против СССР». При заключении пакта Арас учел требование советского правительства [6].

 

Несмотря на это, подписание Балканского пакта Москва встретила с неудовольствием. «Турция, - писал Литвинов Сурицу, - настаивает на заключении

 

 

406

 

пакта, и мы не желаем ей препятствовать в этом, но, во всяком случае, о нашем положительном отношении к пакту и о благоприятных комментариях в печати не может быть и речи» [7]. Позиция советской стороны объяснялась тем, что вышеуказанная декларация, хотя и не противоречила советско-турецкому договору, но не устраняла антисоветские положения пакта. Советское правительство расценило участие Турции в блоке со странами, признававшими границы Румынии, как поддержку турецкой стороной в мирных условиях позиции Румынии по бессарабскому вопросу [8]. Кроме того, подписанный в Афинах пакт был неблагоприятен для Москвы еще и потому, что в соответствии с дополнительным протоколом Турция, а значит и СССР как ее союзник, могли быть втянуты в военное столкновение на Балканах. «В случае нападения Италии на Югославию, - отмечал Литвинов в телеграмме советскому полномочному представителю в Афинах Я.Х. Давтяну, - достаточно вмешательства Болгарии, чтобы вовлечь Турцию и страны, которые стоят за ней, в войну с Италией» [9].

 

23 июля 1934 г. Суриц и болгарский полномочный министр в Анкаре Н. Антонов подписали в Царьграде протокол о восстановлении дипломатических отношений между Болгарией и СССР. Турецкое правительство восприняло нормализацию болгаро-советских отношений как выражение несогласия советской стороны с балканской политикой Турции. СССР разграничил свою политику коллективной безопасности с политикой странучастниц Балканского пакта и их покровительницы Франции, выступавших против ревизии послевоенных границ. В 30-е годы борьба СССР за мир выходила за рамки представлений румынского министра иностранных дел Н. Титулеску, для которого мир означал сохранение территориального статус кво, оформленного по итогам Первой мировой войны. Суриц заявил Антонову, что защищаемый Балканским пактом статус кво и есть «точка расхождения» между Советским Союзом и Францией [10].

 

Назначенный правительством К. Георгиева в конце августа 1934 г. полномочный министр Болгарии в Москве профессор Д. Михалчев считал, что Восточный пакт скоро потеряет в глазах Литвинова политическую актуальность и что «даже если что-то и получится, то будет реализована весьма болезненная формула [объединения]». «СССР, - говорил он, - сейчас временно отказался говорить о ревизии договоров. Не исключено, что развитие политических событий в Европе приведет Москву к тому, что она заговорит на жаргоне общеславянской идеологии» [11]. В условиях, когда Франция и Турция проводили политику активного взаимодействия с СССР, Михалчев не видел причины, по которой Болгария не могла бы воспользоваться наличием точек соприкосновения между болгарскими и советскими интересами.

 

 

407

 

7 ноября 1934 г. на приеме в Кремле по случаю 17-ой годовщины Октябрьской революции Михалчев, беседуя с председателем ВЦИК М.И. Калининым и новым полномочным представителем в Софии Ф.Ф. Раскольниковым, попытался обосновать тезис о том, что «Турция, хотя и играет полезную роль как союзник, которому Советская Россия оказывает особое внимание, и как верный страж на Проливах, все же останется лишь на 50% полезной для Советского Союза, если последний не попытается политически привлечь на свою сторону и Болгарию, внеся ясность в болгаро-турецкие отношения» [12].

 

В январе 1935 г. болгарский полномочный министр обсудил в Москве состояние болгаро-турецких отношений в беседе с советским политическим представителем в Анкаре Л.М. Караханом. Михалчев подчеркнул, что со времен Первой мировой войны ни одно болгарское правительство не стремилось так искренне установить отношения доверия и дружбы с Турцией, как правительство «19-го мая» [*], но турецкое правительство держится подчеркнуто недружелюбно. Турецкая печать ведет враждебную кампанию против Болгарии в связи с инцидентом с помаками [**] на болгаро-греческой границе, хотя к Турции это не имеет никакого отношения: помаки не являются турками. Распространяются слухи, что болгары перешли границу в районе Одрина, вследствие чего по тревоге подняты турецкие дивизии, и пр. Михалчев спросил Карахана: «Не в интересах ли Советской России оказать воздействие на Анкару в целях смягчения этой враждебной для Болгарии атмосферы?» «Разве СССР безразлично, - продолжал Михалчев, - будет ли Болгария в дружеских отношениях с Турцией, прикрывая ее фракийскую границу в районе Дарданелл, или в результате постоянных нападок и огорчений однажды окажется там, где для Советской России не будет ни дружеского отношения, ни пользы» [13].

 

Карахан заметил, что Турция не испытывает доверия к Болгарии, во-первых, из-за нежелания Софии присоединиться к Балканскому пакту, а, во-вторых, из-за деятельности Фракийской организации. Однако советскому дипломату не удалось убедить бывшего руководителя Фракийской организации профессора Михалчева, насколько опасна для Турции ее деятельность. Михалчев рассказал Карахану об истории организации, о трагедии фракийских беженцев, не получивших за свое имущество в Восточной Фракии ни гроша. Объяснил он и причины, по

 

 

*. Правительство, пришедшее к власти в результате переворота 19 мая 1934 г.

 

**. Помаки - болгары-мусульмане.

 

 

408

 

которым Болгария отказалась вступить в Балканский пакт. «Мы, - сказал он, — не видим никакой реальной опасности в том, что наши сегодняшние границы будут еще больше урезаны, чтобы имело смысл заботиться об их неприкосновенности. Мы живем в соответствии с Нейиским договором, а за его выполнение несет ответственность Лига Наций. Если она бессильна, то едва ли будут иметь какую-либо силу и любые региональные договоры, в том числе и Балканский пакт» [14]. «Сказки» Анкары о том, что Болгария могла бы превратиться в «опасность» для Турции, беспочвенны. Если в болгарском правительстве проявляются италофильские тенденции, как объяснить его политику искренней дружбы с Югославией? «Связи между Турцией и Югославией становятся все более крепкими, и это свидетельствует о том, что Болгария - не против Турции, а, наоборот, за дружбу с Югославией и Турцией», - подчеркнул Михалчев [15].

 

Карахан согласился с тем, что турецкое правительство проявляет излишнюю мнительность в отношении Болгарии, но не торопится урегулировать болгаро-турецкие отношения. Советский дипломат ограничился выражением своей уверенности в том, что «недоверие Турции может быть рассеяно», если болгарское правительство направит в Анкару одного из своих самых талантливых дипломатов [16]. В том же месяце Михалчев беседовал и с заместителем Литвинова Н.Н. Креетинским. Последний, как и Карахан, вел себя осторожно. Вместо ответов на заданные собеседником вопросы он зачитал Михалчеву один из докладов Раскольникова из Софии, в котором, помимо прочего, говорилось: «...Болгария стремится к тесной дружбе с Югославией. В этом направлении кое-что достигнуто... Но я не убежден, что Болгария испытывает то же желание и в отношении Турции». Болгарскому дипломату пришлось привести доказательства того, что не болгарское правительство виновато в том, что отношения с Турцией не такие, как с Югославией [17].

 

В январе 1935 г. Литвинов несколько раз запрашивал болгарского представителя в Москве: «Куда заведут Болгарию сегодняшнее сближение с Белградом и завтрашняя дружба с Турцией?» Михалчев отвечал, что усилия Болгарии направлены на то, чтобы «разорвать обруч», который окружает ее, благодаря соседям, и облегчить урегулирование разногласий с ними и прежде всего с Грецией. Этим он давал понять, что целью Болгарии было ликвидировать союзный договор между Турцией и Грецией, так как греко-турецкие отношения являются «переменной функцией» недоверия Анкары к Софии [18].

 

 

409

 

* * *

 

1 марта 1935 г. в Греции вспыхнуло восстание [19.] Италия поддержала взбунтовавшихся офицеров-республиканцев Четвертого армейского корпуса в Кавале и дивизию, дислоцированную на Крите, предводительствуемых лидером Либеральной партии Э. Венизелосом, а Англия и Франция - офицеров-монархистов во главе с военным министром генералом Кондилисом. Обеспокоенное болгарское правительство объявило частичную мобилизацию и направило войска на границу с Грецией. Американское посольство в Афинах распространяло слухи, что Венизелос якобы обещал предоставить Болгарии выход в Эгейское море при условии, что София окажет ему военную помощь [20]. Правительства Англии и Франции предупредили болгар, что не допустят нарушения мира на Балканах. Председатель Балканского пакта Н. Титулеску угрожал правительству генерала П. Златева, что если болгарская армия перейдет греческую границу, то в силу вступит обязательство об оказании взаимной помощи. Югославия предоставила правительству Цалдариса несколько вагонов боеприпасов и 17 военных самолетов, а Турция - 30 бомбардировщиков [21]. Кроме того, турецкое правительство перебросило из Анатолии в Восточную Фракию на границу с Болгарией 60-тысячную армию [22]. 7 марта болгарский представитель в Лиге Наций Н. Антонов вручил ее Генеральному секретарю ноту с обвинением турецкого правительства в подготовке военного наступления с целью оккупации Южной Болгарии [23]. В Софии министр иностранных дел К. Батолов заявил, что у Болгарии нет намерений вмешиваться во внутренние дела Греции, а в Афинах полномочный министр П. Нейков опроверг сообщения, тенденциозно трактовавшие позицию Болгарии. Он настоял на прекращении антиболгарской кампании в греческой печати [24]. Американский полномочный министр в Афинах Мак Виг не сомневался в том, что вмешательство болгар в греческие события имело место. В донесении в Государственный департамент он сообщал, что после подавления восстания, жертвами которого с обеих сторон стали 200 человек, командующий Четвертым армейским корпусом генерал Каменос со своим штабом укрылся в Болгарии. Виг подчеркнул, что полномочные министры Великобритании, Франции, Турции, Югославии, Румынии и даже Германии поздравили греческого премьер-министра Цалдариса с успешным выходом из кризиса. Только итальянский и болгарский дипломаты воздержались от подобного шага [25].

 

Советское правительство не солидаризировалось ни с одной из сторон, принимавших участие в конфликте. Советские официозы - газеты «Правда» и «Известия» - рассматривали восстание как «борьбу двух буржуазных

 

 

410

 

фракций с фашистскими тенденциями», как мятеж, не имевший никакого революционного и социального значения. В Москве считали, что профранцузское правительство Цалдариса стремилось усилить Балканскую Антанту и укрепить свои связи с Турцией, в то время как целью Венизелоса было сориентировать Грецию на Англию и Италию и противостоять Балканскому пакту. По мнению американского историка Д. Кофаса, советские оценки восстания в Греции были «смехотворными». Он подчеркнул, что в основе этих оценок лежали ошибочные политические прогнозы советских руководителей и их «грубые» интерпретации феномена фашизма [26]. Однако Кофас проигнорировал важнейший фактор, определявший советскую политику в Европе и на Балканах, - германский.

 

Советское правительство оказывало нажим на Анкару, пытаясь предотвратить назревавший в болгаро-турецких отношениях кризис. 10 марта 1935 г. Литвинов вызвал в Наркомат по иностранным делам Михалчева и заявил ему следующее: «Будьте уверены... Турция не нападет на Вас... Я не упускаю случая противостоять турецкой мнительности, поскольку она затрагивает Италию и особенно Болгарию» [27]. В тот же день Р. Арас, беседуя в Анкаре с болгарским дипломатом Хр. Минковым, объяснил, что военные приготовления в Восточной Фракии связаны с реализацией дислокационного плана Генерального штаба Турции по обороне Проливов. Он заверил собеседника, что «о войне с Болгарией не может быть и речи» [28]. После беседы Минков сообщил в Софию: «У меня сложилось впечатление, что турок напугал успех Венизелоса и что кто-то серьезно обратил внимание на их действия во Фракии, отсюда и плохое настроение Тевфик Ружди бея... В настоящий момент турки как будто поутихли и сохраняют хладнокровие» [29].

 

Содействуя урегулированию болгаро-турецких отношений на двусторонней основе, советское правительство не одобрило болгарскую ноту, адресованную Лиге Наций. В Анкаре Карахан заявил Минкову, что для Болгарии было бы целесообразным отозвать своей протест против Турции [30]. Требование советской стороны поддержали французские и румынские дипломаты [31]. Целью СССР, Франции и Румынии было ликвидировать болгаро-турецкий инцидент без участия Лиги Наций, поскольку там предстояло обсуждение германских дел: заявления правительства о создании военно-воздушных сил (9 марта 1935 г.) и введения всеобщей воинской повинности (16 марта 1935 г.). Правительство генерала П. Златева, заинтересованное в быстром урегулировании недоразумений с Турцией, вняло заявлениям СССР, Франции и Румынии. По распоряжению К. Баталова 9 марта 1935 г. Н. Антонов сумел по-дружески договориться со своим турецким коллегой и отозвал протест против Турции из Лиги Наций [32].

 

 

411

 

8 марта 1936 г. в связи с вводом немецких войск в демилитаризованную Рейнскую область французский главнокомандующий генерал Гамлен сообщил правительству, что сможет начать боевые действия против немцев лишь при условии оказания ему военной помощи со стороны Италии и Англии. Однако Англия ответила отказом, так как считала, что вступление в войну с Германией окажется полезным «большевизму», то есть СССР [33].

 

В этот трудный для Франции момент Турция предприняла шаги по ревизии Лозаннского договора. 24 марта 1936 г. в Лондоне Р. Арас ознакомил министра иностранных дел А. Идена с подготовленным турецкой стороной проектом резолюции о пересмотре Лозаннского договора 1923 г. в части Проливов. Иден разделил опасения турок в связи с постоянным укреплением Додеканезских островов Италией, воспринял вероятное установление итальянского господства над Дарданеллами и Суэцким каналом как реальную опасность, но отсоветовал Арасу выносить проект резолюции на одобрение Лиги Наций [34].

 

26 марта за петь минут до открытия заседания Лиги Наций Р. Арас ознакомил с содержанием подготовленного документа М.М. Литвинова и румынского министра иностранных дел Н. Тшулеску. Литвинов выразил сомнение относительно своевременности запланированной турками дипломатической акции, но пообещал после возвращения в Москву обсудить в Наркомате по иностранным делам турецкое предложение и уведомить Анкару о позиции СССР [35]. Титулеску счел, что турецкое правительство создает прецедент для ревизии других договоров и выразил настойчивое пожелание обсудить инициативу турок со всеми членами Балканской Антанты. Арас как председатель ее Постоянного совета обещал включить вопрос о Проливах в повестку дня назначенной на май белградской сессии Балканской Антанты [36].

 

В начале апреля 1936 г. Австрия, нарушив Сен-Жерменский договор, ввела обязательную воинскую повинность. 11 апреля, не дожидаясь ответа советского правительства и открытия сессии Балканской Антанты в Белграде, Р. Арас разослал циркулярную ноту правительствам стран, подписавших конвенцию о Проливах в Лозанне в 1923 г. В ней указывалось, что конвенция не гарантирует безопасность Турции, вследствие чего турецкое правительство готово в кратчайшие сроки провести переговоры и подписать новую конвенцию, обеспечивающую безопасность турецкой территории и свободу торгового судоходства между Средиземным и Черным морями [37].

 

В связи с указанной нотой Титулеску телеграфировал в Бухарест: «Этим шагом Турция ослабляет позиции Румынии и других союзников и полностью лишает смысла встречу в Белграде». Он поручил румынскому полномочному министру в Анкаре передать Арасу отказ Румынии от участия в сессии Постоянного совета Балканского пакта.

 

 

412

 

При вручении ноты Л.М. Карахану в Анкаре Р. Арас и глава турецкого кабинета министров И. Иненю выразили надежду, что советские газеты «Правда» и «Известия» положительно откликнутся на турецкую инициативу. В Москве Карахан настаивал на скорейшем ответе в том смысле, что советская сторона будет твердо придерживаться принципов Московского договора 1921 г. [38].

 

Литвинов отклонил пожелание турок, подчеркнув, что вместо текста ноты они обнародовали лишь краткое коммюнике без указания мотивов пересмотра прежнего договора, что делает невозможным дать комментарии в печати. Он заметил, что СССР не должен торопиться с заявлением своей позиции, так как поспешные дипломатические шаги или необдуманная реакция в прессе создадут неправильные представления у мировой общественности, что турецкая нота - это результат советского воздействия [39].

 

апреля 1936 г. английская «Дейли Телеграф» выступила в защиту Турции. На следующий день московские «Известия» поместили турецкую ноту [40]. 15 апреля английское правительство вручило турецкому послу в Лондоне ноту с положительным ответом, которая в тот же день была разослана правительствам всех стран, подписавших Лозаннскую конвенцию [41]. Цель, которую поставила перед собой английская сторона, заключалась в том, чтобы отдалить Турцию от Советского Союза, включив ее в свою орбиту, и содействовать укрепления пошатнувшегося авторитета Лиги Наций. Путем к этому избрали столь желанную для турецкого правительства ревизию Лозаннского договора, действуя в рамках статьи 19 Пакта Лиги Наций. Иными словами, английская дипломатия выступила одновременно против СССР и боровшихся с Лигой Наций фашистских государств.

 

16 апреля советское правительство заявило, что считает обоснованными опасения турецкого правительства и естественным его стремление обеспечить безопасность своих территорий путем соответствующих изменений режима Проливов [42]. Но Литвинов не скрывал своего разочарования поведением Араса. Н. Антонов сообщал из Москвы, что советское правительство выразило свое согласие «весьма неохотно, чтобы не дать возможности туркам действовать самостоятельно». «Здесь считают, - подчеркнул Антонов, - что требование ревизии Лозаннского договора облегчит борьбу Гитлера против договоров о мире... Если верить словам чехословацкого полномочного министра, который как союзник СССР хорошо информирован в этом вопросе, полного согласия между Турцией и СССР нет. Здесь сильное впечатление производит благосклонная позиция Англии» [43].

 

24-28 апреля главный секретарь министерства иностранных дел Турции Н. Менеменджоглу вел трудные переговоры в Бухаресте, которые, в

 

 

413

 

конце концов, увенчались успехом. После его отъезда румынское правительство заявило, что принимает турецкое предложение с оговоркой, что уступка Турции не станет прецедентом для ревизии Сен-Жерменского, Трианонского и Нейиского договоров.

 

В Москве заместитель наркома по иностранным делам Б.С. Стомоняков заявил Антонову, что считает вполне естественными отмену военных статей Нейиского договора и обеспечение выхода Болгарии к Эгейскому морю. По его мнению, не следовало только выносить на обсуждение эти два вопроса одновременно, поскольку это снизит шансы на успех. Стомоняков советовал Болгарии последовать примеру Турции, которая добивается своей цели путем переговоров [44]. Англия и Франция выступили против ревизионистских требований болгарской стороны [45].

 

Болгарское правительство расценило сложившуюся ситуацию как «весьма деликатную». Будучи убежденным, что успех Турции принесет успех и болгарской ревизионистской политике, премьер-министр и министр иностранных дел Г. Кьосеиванов одобрил турецкую ноту. Чтобы не создавать затруднений турецкому правительству, он запретил в каком бы то ни было виде поднимать вопрос о вооружении болгарской армии и выходе на Эгейское побережье.

 

В июне 1936 г. Арас, испытывавший глубокое удовлетворение от позиции Кьосеиванова, по собственной инициативе начал обсуждение с французским послом в Анкаре А. Понсо возможностей вознаградить Болгарию, скорректировав ее юго-восточную границу и обеспечив экономический выход к Эгейскому морю путем превращения реки Марица в судоходную до болгарской границы [46]. Болгарская сторона отреагировала адекватно: руководителю болгарской делегации на конференции по вопросам Проливов в Монтре главному секретарю министерства иностранных дел Н. Николаеву была дана четкая инструкция - поддержать требования Турции, так как они предполагают ревизию прежнего договора [47].

 

20 июля 1936 г. согласованная в Монтре конвенция о Проливах была подписана. Она в значительной степени гарантировала интересы Болгарии в Черноморском бассейне и укрепила убежденность Софии в том, что договоры не являются неизменными. При подписании конвенции Николаев заявил, что национальная безопасность необходима всем, и посему, если государства, имеющие какие-либо требования, используют для этого удобный момент, другие силы должны прислушаться к этим требованиям и удовлетворить их [48]. Английский историк А. Тойнби расценил это заявление как выражение надежды, что в ближайшее время мирным путем будет пересмотрен и Нейиский мир [49].

 

 

414

 

* * *

 

В начале января 1937 г. подготовленный болгаро-югославский пакт был воспринят в Москве как «боевая машина, собранная Германией на Балканах». Заместитель наркома по иностранным делам Б.С. Стомоняков вызвал Антонова и прямо спросил: «Как относится болгарский народ к предстоящему подписанию пакта? И почему Болгария отказалась заключить такие пакты с Румынией и Грецией?» Антонов ответил, что болгарский и югославский народы с удовлетворением относятся к этому пакту, поскольку подают друг другу руки «для примирения и искреннего сотрудничества». Вместе с тем он подчеркнул, что без предварительного урегулирования нерешенных вопросов торгового и финансового характера, как это было достигнуто Нишским соглашением с Югославией еще в 1923 г., Болгария не может заключить договоры с Румынией и Грецией [50].

 

Объяснения Антонова не удовлетворили Стомонякова. Он заявил, что «болгаро-югославский пакт не является обычным пактом о дружбе, а представляет собой договор с секретными статьями, предусматривающий даже определенные военные планы», что заключен он «под патронатом Германии, которая приложила немалые усилия в Софии, чтобы добиться такого результата». По мнению Стомонякова, по всей вероятности, Италия тоже окажет поддержку новой комбинации сил, поскольку она подорвет основы Малой Антанты и Балканского пакта, хотя обе эти группировки связаны друг с другом и каждая в отдельности военными конвенциями. Стомоняков убежден, что болгаро-югославский пакт сопряжен с территориальными претензиями Болгарии и Югославии к Греции, и в связи с этим поинтересовался у Антонова, не отказалось ли болгарское правительство от Македонии? [51]

 

Вопросы советского дипломата заставили Антонова просить у Кьосеиванова санкции заявить наркому Литвинову, что сведения советского правительства не отвечают действительности и что болгаро-югославский пакт не будет направлен против кого-либо, не содержит никаких военных статей, а преследует единственную цель - сблизить оба народа. 14 января 1937 г., получив необходимые указания из Софии, Антонов встретился с Литвиновым. Однако беседа пошла совсем по другому руслу. Прежде чем Антонов закончил свою речь, Литвинов прервал его словами: «Но ваш пакт с Югославией вовсе меня не беспокоит. Я не думаю, что это плохо. Наоборот, считаю, что он имеет положительное значение для Балкан. И если бы Советский Союз имел дипломатического представителя в Белграде, я бы активно поддержал пакт. Вспомните, я всегда говорил вам, говорил и вашему предшественнику, что в интересах мира вам следует разобраться

 

 

415

 

в своих отношениях с Югославией и что Советский Союз готов поддержать болгаро-югославское сближение. Эту позицию мы занимаем и сейчас и вовсе не изменили своего мнения. Не вижу, почему мы должны отрицательно оценивать ситуацию сегодня, когда Белград и София делают шаги к взаимопониманию» [52].

 

Далее Литвинов остановился на вопросе о болгаро-югославском пакте, Балканской Антанте и Малой Антанте. «Пострадает ли Балканская Антанта, распадется ли? Что из того? - говорил он. - Пусть пострадает и пусть распадется, я не делаю ставку на нее, она мне не нужна. Мы встретили ее создание в 1934 г. молчанием, потому что турки настаивали на ее образовании. Но стать ее защитницей мы не можем. И ее ждет собственная участь. Естественно, тогда мы бы предпочли, чтобы к общему соглашению присоединилась и Болгария. Но мы никогда не думали навязывать Вам эту комбинацию, к которой не имеем отношения. Другое дело Малая Антанта. На нее мы рассчитываем, и любое ее ослабление обеспокоило бы нас» [53]. В начале января 1937 г. болгарский полномочный министр узнал, что подобным образом Литвинов высказался о болгаро-югославском пакте и перед венгерским дипломатическим представителем в Москве, заявив, что пакт будет способствовать укреплению мира на Балканах [54].

 

Антонов оценил позицию советского наркома как «безапелляционный приговор группировке четырех балканских соседей». По его мнению, в этом не было ничего удивительного: Турция - уже ненадежный союзник, и Румыния стала таковым после падения правительства Титулеску, несмотря на союз с Францией. Ранее Литвинов не поддержал усилия Р. Араса, направленные на то, чтобы распространить покровительство не только Франции, но и Советского Союза на Балканскую Антанту. Причина заключалась в том, что главной опасностью для СССР являлась Германия, в связи с чем Балканы не представляли интереса для советской политики. Но ныне, когда стремление Германии проникнуть в Юго-Восточную Европу очевидно, советское правительство не может по-прежнему безразлично относиться к балканским делам. Не разделяя опасений Стомонякова, Литвинов все же сознавал, что Германия попытается использовать болгароюгославский пакт, чтобы оторвать Югославию от Малой Антанты.

 

СССР согласился на создание болгаро-югославского пакта с целью не допустить привлечения его участниц к «оси» Рим-Берлин. 30 января 1937 г. Гитлер, выступая в Рейхстаге, заявил, что у Германии есть договоры с Польшей, Австрией и Италией и что она поддерживает «дружественные отношения» с Венгрией, Югославией, Болгарией, Грецией, Испанией и Португалией [55]. В связи с этим Литвинов предупредил болгарского полномочного министра в Москве, что впредь Советский Союз будут интересовать

 

 

416

 

главным образом отношения Болгарии и Югославии с Германией и Италией [56].

 

В 1937 г. советское правительство напомнило Румынии, что ее граница с СССР не является окончательно установленной. В начале 1938 г. СССР ориентируется на политику «некоторого сближения» с Болгарией. Заместитель Литвинова В.П. Потемкин обсуждал с Антоновым возможности поставки советского оружия для болгарской армии, но переговоры закончились безрезультатно [57].

 

* * *

 

В марте 1938 г. в результате аншлюса Австрии Германия превратилась в соседку Италии и Югославии, изолировала Чехословакию и установила свое господство в Центральной Европе, открывавшее ей возможность агрессии на восток - к Чехословакии и СССР и на юго-восток - к Адриатике и на Балканы. Для противодействия германской угрозе Англия при содействии Анкары способствовала сближению Болгарии с участниками Балканского пакта. Основой взаимодействия являлась предполагаемая ликвидация демилитаризованных зон во Фракии взамен аннулирования военных статей Нейиского мирного договора [58]. Во время сессии Постоянного совета Балканского пакта, состоявшейся 25-27 февраля 1938 г. в Анкаре, Р. Арас ознакомил министров иностранных дел Румынии, Югославии и Греции с английским проектом [59]. Несмотря на предстоящий пересмотр мирного договора с Болгарией четыре министра стран Балканского пакта решили начать переговоры с правительством Г. Кьосеиванова.

 

Турецкое правительство понимало, что без участия Советского Союза и в противодействии ему трудно будет создать эффективную систему безопасности в Юго-Восточной Европе. Оно решило не ограничивать свою внешнеполитическую деятельность единственно реализацией английского проекта, а добиваться советского содействия для привлечения Болгарии к созданию единой оборонительной системы на Балканах. Турецкая сторона считала эту задачу осуществимой. Для этого требовалось, чтобы Болгария заключила с Румынией и Грецией договоры, аналогичные болгаро-югославскому [60]. Во время визитов в Афины, Белград и Софию Р. Арас готовил почву для переговоров с болгарским правительством. В Афинах он рекомендовал Румынии и Греции заключить двусторонние соглашения с Болгарией [61]. Чтобы убедить болгар в хорошем к ним отношении со стороны балканских стран, турецкий министр обошел молчанием перспективу ликвидации военных статей Нейиского договора взамен ремилитаризации болгаро-греческой и болгаро-турецкой границ [62]. Весной 1938 г.

 

 

417

 

Арас сообщил советскому правительству о своем намерении организовать оборонительный блок на Балканах с участием Болгарии [63].

 

Литвинов не взял на себя никаких обязательств по реализации турецкого проекта, то есть отказался содействовать Анкаре в оказании давления на Болгарию. Французскому послу в Москве Кулондру он заявил, что не видит никаких перспектив для Болгарии удовлетворить свои территориальные запросы, вследствие чего было бы бессмысленным ожидать, что она изменит свое отношение к Балканскому пакту [64]. Однако полная изоляция Болгарии была бы для НКИД СССР нежелательной, так как это могло толкнуть ее в объятия Германии. Как вспоминал английский полномочный министр в Софии Дж. Ренделл, в то время царь Борис III оказался перед альтернативой - Германия или СССР [65].

 

6 мая 1938 г. Антонов сообщил Кьосеиванову: «Он [Потемкин] желал бы точно знать, каково отношение Болгарии к германским притязаниям на Балканах. Но так как вы оставили без ответа советское предложение, о котором я сообщал в своих докладах № 11 от 10 января и № 36 от 2 февраля 1936 г. (о поставках оружия из СССР), он воздержался от обсуждения этой темы, может быть, потому, что здесь начинают серьезно опасаться, что наша страна при нынешних изменениях международного положения может войти в орбиту Германии» [66]. В целях недопущения такой возможности Литвинов заявил Антонову, что Советский Союз готов поддержать, но не возглавить объединительную кампанию на Балканах. Во время встречи с болгарским полномочным министром Литвинов признал территориальные требования болгар к соседям обоснованными, но при этом дал совет «все же придавать большее значение тому, что... объединяет, нежели тому, что... разделяет» Болгарию с балканскими странами, так как «на карту поставлена» независимость Балкан [67].

 

Румынский историк И. Калафетяну считает заявления Потемкина и Литвинова выражением одобрения Москвой англо-турецкой инициативы [68]. Весной и летом 1938 г. реальных возможностей сочетать советскую политику на Балканах с политикой Англии и Турции не было. Причин тому было несколько. Во-первых, в силу того, что советско-турецкие отношения были «исключительно сдержанными». С мая 1937 по март 1938 г. в Турции не было ни советского полномочного представителя, ни военного атташе [69]. Во-вторых, вероятность урегулирования отношений между Болгарией, с одной стороны, и Румынией и Грецией, с другой, без предварительного решения спорных вопросов была незначительной. 16 апреля 1938 г. Кьосеиванов заявил французскому полномочному министру в Софии Р. Ристелюберу, что Болгария останется полностью нейтральной [70]. И в третьих, советское правительство было убеждено,

 

 

418

 

что влияние англо-итальянского соглашения на международные дела не сводилось лишь к Адриатике, Балканам и Восточному Средиземноморью. Оно рассматривалось в Москве как следствие «решительного поворота» английской политики в сторону агрессивных держав после прихода к власти Н. Чемберлена. На этом пути Англия сможет усилить свое влияние на Францию и достичь главной цели - подписания договора с Германией. «Нам хорошо известно, - отмечал Б.С. Стомоняков, - что готовится англофранцузское “посредничество” между Чехословакией и Германией» [71].

 

Пессимизм Литвинова в вопросе о сближении Болгарии с Балканской Антантой обеспокоил турецкого посла в Москве З. Апайдина. Стремясь добиться изменения позиции советской стороны, Апайдин заявил Кулондру, что союзники Турции готовы частично или даже полностью поддержать справедливые притязания Болгарии на Добруджу [72]. Однако это заявление, не согласованное с турецким правительством, внесло дополнительные осложнения в деликатные советско-турецкие отношения. В Анкаре поведение Литвинова расценили как свидетельство намерений Советского Союза предпринять самостоятельные шаги для объединения балканских стран, при котором Болгария получит территориальные приращения. В связи с этим Арас направил Апайдину резкую телеграмму с указанием не поднимать больше вопроса ни о каких территориальных компенсациях Болгарии и выяснить истинные планы советского правительства [73]. Выполняя полученное указание, Апайдин встретился с Антоновым, Литвиновым и Стомоняковым. Те успокоили турецкого дипломата, заверив его, что Советский Союз не имеет намерений вмешиваться в балканские дела [74].

 

Несмотря на это, аккредитованные в Москве иностранные дипломаты продолжали поддерживать версию, что Советский Союз якобы готовит акцию с целью сближения Болгарии с Балканским пактом и Венгрии - с Малой Антантой [75]. Поверив в это, царь Борис жаловался германскому полномочному министру в Софии Рюмелину на то, что тесно связанный с советским посольством чехословацкий полномочный министр П. Макса располагает 40 млн. левов (3 млн. рейхсмарок) для пропаганды и подрывной деятельности. Царь высказал предположение, что в определенной степени эта деятельность инспирируется Москвой [76].

 

1 мая 1938 г. Р. Арас предложил царю Борису и Г. Кьосеиванову заключить соглашение между Болгарией и Балканской Антантой на следующей основе: аннулирование военных статей Нейиского договора в обмен на ликвидацию демилитаризованных зон на болгаро-греческой и болгаро-турецкой границах, установленных по Лозаннскому договору (июль 1923 г.). Турция и Греция преследовали при этом цель получить возможность

 

 

419

 

создания мощных оборонительных рубежей и не допустить возможных попыток Германии проникнуть в восточную часть Средиземного моря [77].

 

В начале июля Турция окончательно отказалась от своего плана достичь соглашения балканских государств с Болгарией при советском содействии. В Анкаре Арас сообщил советскому полномочному представителю А.В. Терентьеву, что в ближайшем будущем намерен обсудить с греками, югославами и румынами вопросы ремилитаризации болгарогреческой и болгаро-турецкой границ и отмену военных статей Нейиского договора [78].

 

31 июля 1938 г. Кьосеиванов и Метаксас подписали в Салониках соглашение, в котором стороны отказались от «применения постановлений, содержащихся в части IV (военные, морские и воздушные силы) Нейиского договора, а также и от постановлений конвенции о границах во Фракии, подписанной 24 июля 1923 г. в Лозанне» [79].

 

С отменой части IV Нейиского договора завершился второй, военный, этап болгарской политики пересмотра договоров мирным путем. Достигнутый прорыв явился итогом реализации трех основных принципов болгарской внешней политики - мир, неприсоединение, нейтралитет. 16 августа 1938 г. министерство иностранных дел Болгарии издало директиву № 6. В ней четко указывалось, что, «заключив Салоникское соглашение, Болгария не взяла на себя нового обязательства о ненападении, а только подтвердила заключенные ранее соглашения, в которых участвовала как одна из договаривающихся сторон». Далее в директиве говорилось, что по отношению к Балканскому пакту позиция Болгарии остается неизменной и что вне опубликованного текста Салоникского соглашения никаких тайных договоренностей не существует [80].

 

Советское правительство не возражало против подготовки Салоникского соглашения, но подписание его встретило сдержанно. Газета «Известия» подчеркнула, что этот документ «усиливает стратегические позиции Англии в восточной части Средиземного моря» [81]. Москва считала, что подписание соглашения укрепляет антисоветские тенденции во внешней политике балканских стран, но одновременно отражает и ее антигерманскую составляющую [82]. Пытаясь акцентировать антигитлеровскую направленность соглашения, советское правительство предало гласности некоторые факты из докладов бывшего полномочного представителя в Софии Ф.Ф. Раскольникова, относящиеся к политике «третьего рейха» в Болгарии [83].

 

Болгарское правительство, подписывая Салоникское соглашение, сознавало, что оно является частью дипломатических усилий Англии, направленных против балканских устремлений Германии и Советского

 

 

420

 

Союза. Наблюдая за усилением активности английской дипломатии в Бухаресте, болгарское министерство иностранных дел в официальном документе указало, что Англия стремится завоевать на свою сторону Румынию, чтобы противостоять в одинаковой степени как германскому политическому и экономическому нажиму на Дунае, так и СССР [84].

 

* * *

 

28 января 1939 г. на приеме в посольстве Турции в Москве Литвинов выдвинул идею подписания черноморскими странами пакта о взаимопомощи. Перед турецким послом Апайдином, румынским и греческим полномочными министрами Диано и Маркетти он аргументировал это предложение тем, что Балканская Антанта фактически приостановила свою деятельность из-за неспособности Югославии и Румынии эффективно противостоять давлению со стороны фашистских государств [85].

 

В конце апреля - начале мая 1939 г. заместитель народного комиссара по иностранным делам В.П. Потемкин посетил Румынию, Болгарию, Турцию и Польшу. Одна из задач поездки заключалась в согласовании результатов англо-франко-советских переговоров в Москве с итогами переговоров Англии и Франции с Турцией. Московские переговоры были посвящены подготовке Черноморского пакта, с помощью которого фронт против стран «оси» от Балтийского до Черного моря предстояло расширить до Средиземного.

 

26 апреля Потемкин в Софии встретился с Г. Кьосеивановым и прямо спросил премьер-министра, намерена ли Болгария поддержать Румынию, Турцию и Грецию или другую жертву агрессии при условии, что получит назад Южную Добруджу. Кьосеиванов попросил добиться у турецкого правительства содействия в пересмотре Балканского пакта и по мере возможности помочь в урегулировании болгаро-румынского территориального спора. В Анкаре Потемкин заявил, что «если Болгарии будет возвращена Южная Добруджа, она готова присоединиться к Балканской Антанте и даже поддержать ее в случае нападения извне». Чтобы внести ясность в вопрос, турецкая сторона сообщила советскому дипломату, что болгарские требования касаются не только Южной Добруджи, что Болгария имеет претензии и к Греции, с чем Англия и Турция не могут согласиться [86]. Турецкий президент заявил Потемкину: «Для Турции вопрос о Черноморском пакте в положительном смысле решается крайне просто. Но есть две трудности, которые следует преодолеть. Во-первых, Румынии необходимо помириться с Болгарией. И, во-вторых, Черноморский договор должен согласовываться с Балканским пактом» [87]. Было решено, что

 

 

421

 

Англия и Турция одновременно предпримут действия по урегулированию болгаро-румынского территориального спора, чтобы обеспечить участие Болгарии в предполагаемом общем соглашении или, в крайнем случае, ее нейтралитет.

 

7 мая, возвращаясь из Анкары в Бухарест, Потемкин вторично остановился в Софии. Воспользовавшись его кратким, 10-часовым, пребыванием в болгарской столице, царь Борис и Кьосеиванов организовали визит советского дипломата таким образом, что он не имел возможности встретиться с другими лицами, кроме болгарских руководителей. Борис осторожно отнесся к идее Черноморского пакта, стремясь не испортить отношения с СССР и одновременно не вызвать раздражения Германии [88]. Причиной болгарской осторожности стала отставка 3 мая 1939 г. Литвинова, пост которого занял В.М. Молотов. Н. Антонов сообщил из Москвы, что с назначением Молотова советская внешняя политика переходит под непосредственное руководство Сталина, который «и в этой сфере проявит себя и будет проводить свою линию» [89]. В июле 1939 г. англо-франко-советские переговоры зашли в тупик, и вопрос о Черноморским пакте потерял для СССР политическое значение. 23 августа 1939 г. СССР и Германия заключили пакт о ненападении.

 

* * *

 

1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. В новых условиях имелись три варианта создания нейтрального балканского блока. Первый - румыно-югославский. Подписание 19 сентября 1939 г. в Джебеле (железнодорожная станция на румыно-югославской границе) соответствующего документа министром иностранных дел Румынии Г. Гафенку и Югославии - А. Цинцар-Марковичем предусматривало незначительные территориальные уступки Болгарии со стороны соседей, чтобы «укрепить Балканскую Антанту» [90]. Но в октябре неудачный визит Сараджоглу в Москву и подписание 19 октября 1939 г. англо-франко-турецкого договора обрекли на провал задуманный вариант. Второй проект нейтрального балканского блока был делом рук Г. Гафенку. Его план предусматривал рассмотрение румынских территориальных претензий после окончания войны, а сам блок должен был оформиться под патронатом Италии [91]. И, наконец, третий вариант блока принадлежал англичанам и сводился к присоединению Болгарии к Балканскому пакту. СССР и Болгария не согласились ни с одним вариантом. Первые два проекта были отклонены Москвой [92].

 

После заключения германо-советского пакта, отразившего намерение его участников перекроить геополитическую карту мира, отношения

 

 

422

 

между СССР и Болгарией значительно улучшились. В декабре в Софии была подписана двусторонняя конвенция по воздухоплаванию, а в январе 1940 г. в Москве - договор о торговле и судоходстве [93].

 

13 января 1940 г. в Софии состоялось подписание болгаро-турецкого коммюнике о нейтралитете. 2—4 февраля в Белграде заседала сессия Постоянного совета Балканского пакта, на которой Сараджоглу настаивал на удовлетворении болгарских претензий на Южную Добруджу. Министры иностранных дел Румынии, Югославии и Греции выступили против.

 

февраля 1940 г. Г. Кьосеиванов заявил советскому полномочному представителю в Софии А.И. Лаврентьеву, что принятое в Белграде решение о неприкосновенности национальных территорий стран-участниц Балканского пакта направлено против Болгарии. Он заметил, что надеялся на выход Югославии из Балканской Антанты и на установление тесных связей с Болгарией, поскольку обе славянские страны могут рассчитывать на активную помощь СССР. Кьосеиванов подчеркнул, что Болгария претендует не только на Южную Добруджу, но и на Западную Фракию. При этом отметил, что решение вопроса о предоставлении Болгарии выхода к Эгейскому морю у Порто Лагос или Дедеагача может быть полезным и для СССР, так как при нынешнем состоянии англо-турецких отношений опасность закрытия Проливов вполне реальна. Кьосеиванов указал, что Англия и Турция против удовлетворения болгарского требования о выходе в Эгейское море [94].

 

26 июня 1940 г. СССР предъявил ультиматум Румынии, требуя немедленного возвращения Бессарабии и Северной Буковины. 28 августа на эти территории вступили советские войска. Тем самым советское правительство актуализировало добруджанский и трансильванский вопросы. 30 августа состоялся Второй Венский арбитраж, по которому Германия и Италия разделили Трансильванию. От Румынии была отторгнута и присоединена к Венгрии территория в 43 600 кв. км с населением около 2 400 000 человек. По подписанному 7 сентября 1940 г. в Крайове болгаро-румынскому договору, заключенному на основании ст. 19 и 10 Пакта Лиги Наций, Болгария вернула себе Южную Добруджу [95].

 

16 октября 1940 г. Германия предложила Болгарии присоединиться к Тройственному пакту, а на следующий день Б. Муссолини потребовал у царя Бориса поддержать Италию в предстоящей войне в Грецией. 28 октября Италия напала на Грецию с албанской территории силами двухсоттысячной армии и 400 самолетов. Болгарское правительство сохраняло нейтралитет. Турция направила войска против Болгарии в Восточной Фракии и тем ограничила свою помощь Греции. Югославия и Румыния бездействовали, оправдываясь тем, что агрессор не является балканской страной. Балканский пакт распался [96].

 

 

423

 

Советское правительство продало Греции 100 тысяч тонн пшеницы, но отказалось предоставить самолеты, орудия, снаряды, бензин и пр., мотивируя свой отказ тем, что следует политике нейтралитета. Истинная же причина заключалась в том, что вмешательство в итало-греческую войну на стороне Греции означало для СССР выступить на стороне воюющей против Германии Англии [97]. Сталин не поддержал английские планы «растащить» немецкие войска, открыв против них несколько фронтов, поскольку явные для советской безопасности выгоды от этого бледнели перед перспективой взаимного истощения Германии и Англии. В таких условиях Гитлеру ничего бы не оставалось, как согласиться на перераспределение сфер интересов в Европе между Германией и СССР. Но 12-13 ноября 1940 г. переговоры Молотова с Гитлером и Риббентропом в Берлине закончились провалом.

 

* * *

 

СССР не участвовал в мирных переговорах после Первой мировой войны и посему не относился ни к тем государствам, которые выступали за пересмотр подписанных договоров, ни к тем, которые и мысли не допускали о какой-либо их ревизии. До заключения пакта Молотова-Риббентропа в августе 1939 г. советское правительство формулировало свою позицию в отношении Болгарии и Балканской Антанты с учетом собственной безопасности, имея ввиду германский фактор, а после - в соответствии с геостратегическими целями своей державы в районе Проливов, Черного моря, Средней Европы, Прибалтики и пр.

 

 

            Примечания

 

1. Централен държавен архив на Република България (далее: ЦДА). Ф. 176к. Оп. 6. А.е. 2766. Л. 22.

 

2. Documents diplomatiques Franqais. 1932-1939 (далее: DDF). Ser. I. 1932-1935. T. IV. Paris, 1968. P.661,662.

 

3. Спасов Л. България и СССР. 1917-1944 г. (Политико-дипломатически отношения). Велико Търново, 2008. С. 248.

 

4. Документы внешней политики СССР (далее: ДВП СССР). Т. 17. М., 1971. С. 127.

 

5. Там же. С. 44-45.

 

6. Там же. С. 146, 767.

 

7. Там же. С. 776-777.

 

8. Там же.

 

9. Там же. С. 776. В том же духе высказался и Суриц в беседе с Н. Антоновым: «Мы не полностью уверены в Турции... Тесное сближение ее с Югославией может вовлечь

 

 

424

 

Турцию, а через нее и Россию, в конфликт с Италией» (ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. А.е. 2515. Л. 81).

 

10. ЦЦА. Ф. 321 к. Оп. 1. А.е. 3136. Л. 48.

 

11. Там же. Ф. 176 к. Оп. 6. А.е. 2518. Л. 6.

 

12. Там же. Л. 1; А.е. 2616. Л. 11.

 

13. Там же. Л. 43.

 

14. Там же.

 

15. Там же. Л. 44.

 

16. Там же. Л. 43-44.

 

17. Там же.

 

18. Там же. Л. 32-34.

 

19. Подробнее о событиях в Греции см.: MazarakisA. Memoires. Thessaloniki, 1979. Р. 344-347; ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. А.е. 2766. Л. 14.

 

20. Kofas J.V The Greek revolt of 1935 and the Great powers // Etudes balkaniques, 1982. № 3. P. 93.

 

21. DDF. Ser. I. T. DC Paris, 1980. P. 523-524.

 

22. ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. A.e. 2766. Л. 56; The National archives of the United States (далее: NAUS). 866.00/820; Avramovski Z. Balkanske zemlje i vojna pobuna u Grakoj marta 1935 godine // Vojnoistorijski glasnik. 1975. № 3. S. 65, 68-69.

 

23. ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. A.e. 2766. Л. 53, 82; Матев K., Бистрицки В. България и нейните съседи. София, 1978. С. 163; Avramovski 2. Balkanske zemlje i velike sili 1935-1937. Od italijanske agresije na Etiopiju do jugoslovensko-italijanskog pakta. Beograd, 1968. S. 31-32; Ibidem. Balkanske zemlje i vojna pobuna... S. 70; DDF. Ser. I. T. IX. P. 522.

 

24. ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. A.e. 2766. Л. 45.

 

25. Ambassador Mac Veagh. Reports, Greece. 1933-1947. Princeton, 1980. P. 40, 42.

 

26. Kofas D. Ibid. P. 93-94.

 

27. ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. A.e. 2766. Л. 65. Подробнее см.: Spasov L. L'URSS et les relations bulgaro-turques a l'epoque de 1934 a 1938 // Etudes balkanuques. 1983. № 3. P.66

 

28. ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. A.e. 2766. Л. 66-67.

 

29. Там же. Л. 66.

 

30. Там же. Летом 1933 г. Советский Союз предоставил турецкому правительству оружие и военные материалы для перевооружения частей, дислоцированных в районе Проливов и в Одрине. В конце октября - начале ноября Турцию посетила советская военная делегация во главе с министром вооруженных сил К.Е. Ворошиловым (Подробнее см.: Петров Л. България и Турция. 1931-1941. София, 2001. С. 16, 33).

 

31. ЦЦА. Ф. 176 к. Оп. 6. А.е. 2766. Л. 53, 55.

 

32. Там же. Л. 80, 81, 83; NAUS. 866.00/820; Avramovski 2. Balkanske zemlje i vojna pobuna... S. 71; Петров Л. Указ. соч. С. 117.

 

 

425

 

33. Vinaver V. Jugoslavia i Francuska izmel)u dva svetska rata (Da li je Jugoslavia bila francuski “satelit”). Beograd, 1985. S. 310-311.

 

34. Ibid. P. 660.

 

35. ДВП СССР. T. 19. M., 1974. C. 187-188.

 

36. Titulescu N. Documente diplomatice. Bucureşti, 1967. P 742.

 

37. ДВП CCCP.T. 19. C. 232.

 

38. Там же. С. 737.

 

39. Там же. С. 224.

 

40. Там же. С. 737; Campus Е. The Little Entente and the Balkan Alliance. Bucureşti, 1978. P. 118.

 

41. DDF. Ser. II. 1936-1939. T. II. Paris, 1964. P. 144.

 

42. ДВП СССР. T. 19. C. 231-232.

 

43. ОДА. Ф. 176 к. Оп. 7. A.e. 32. Л. 71.

 

44. Спасов Л. Българо-съветски дипломатически отношения. 1934-1944 г. София, 1987. С. 43.

 

45. ОДА. Ф. 1 к. Оп. 1. А.е. 8. Л. 75; DDF. Ser. II. Т. III. Paris, 1966. Р. 493.

 

46. ОДА. Ф. 176 к. Оп. 7. А.е. 220. Л. 3.

 

47. Спасов Л. България на конференция в Монтрьо през 1936 г. // Исторически преглед. 1989. №3. С. 8; Spasov L. Conference 4 Montreux de 1936 et les pays balkaniques// Etudes balkaniques. 1993. № 1. P. 12.

 

48. Зора. 21 юли 1936 г.

 

49. Toynbee A.J. Survey of international affairs 1936. London, 1937. P. 646.

 

50. Спасов Л. Българо-съветски дипломатически отношения... С. 47.

 

51. ОДА. Ф. 176 к. Оп. 6. А.е. 2780. Л. 39-40.

 

52. Там же. Оп. 7. А.е. 220. Л. 14.

 

53. Там же.

 

54. Винавер В. За някои международни аспекти на македонско национально прашане 1938-1941 // Гласник Институт на национална историја. Скопје, 1971. № 3. С. 97.

 

55. Известия. 1 февраля 1937 г.

 

56. ЦЦА. Ф. 1 к. Оп. 1. А.е, 9. Л. 125; Архив на Министерството на външните работа. Н. Антонов. Десет години (Спомени). С. 869.

 

57. Спасов Л. България и СССР... С. 303, 304.

 

58. Сырков Д. Външната политика на България. 1938-1941. София, 1979. С. 41—42, 51; Волков В. Българо-съветски военнополитически отношения (1934-1939) // Българо-съветски политически отношения (1917-1941). Статии и документа. София, 1998. С. 146.

 

59. Волков В.К. Мюнхенский сговор и балканские страны. М., 1978. С. 134; Calafeteanu J. Orientations dans la politique roumaine a l’egard des Etats du Sud-Est Europeen apres l'Anschluss (mai-août 1938) // Revue Roumaine d'histoire. 1977. № 4. P. 726.

 

60. ОДА. Ф. 176 к. Оп. 21. A.e. 2562. Л. 18; Оп. 7. A.e. 582. Л. 83.

 

 

426

 

61. Там же. Оп. 7. А.е. 592. Л. 83.

 

62. Сирков Д. Указ. соч. С. 42; Волков В.К. Мюнхенский сговор... С. 86.

 

63. ЦДА. Ф. 176 к. Оп. 7. А.е. 932. Л. 38; Оп. 21. А.е. 2562. Л. 18.

 

64. Там же. Оп. 21. А.е. 2562. Л. 9.

 

65. Rendel G. The Sword and the Olive. Recollections of diplomacy and the foreign service. 1913-1954. London, 1957. R 142, 154; Винавер В. Неуспех тајних југословенско-совиіетских преговора 1934-1938 године // Зборник за хисторију. 1971. № 3. С. 79.

 

66. ЦДА. Ф. 176 к. Оп. 7. А.е. 574. Л. 68.

 

67. Там же. А.е. 932. Л. 40.

 

68. Calafeteanu J. Op.cit. Р. 729.

 

69. DDF. Ser. II. Т. IX. Paris, 1972. Р. 126.

 

70. Ibidem. Р. 356.

 

71. Документы по истории Мюнхенского сговора. 1937-1939. М., 1979. С. 84.

 

72. ЦДА. Ф. 176 к. Оп. 21. А.е. 2562. Л. 10.

 

73. Там же. Л. 12.

 

74. Там же. Л. 12-13, 14, 18.

 

75. Там же. Л. 16.

 

76. ВолковВ.К. Мюнхенский сговор... С. 87; Бывший английский полномочный министр в Софии Дж. Ренделл в своих мемуарах сообщал, что царь Борис панически боялся Советского Союза. По мнению дипломата, именно этот страх оказал решающее влияние на формирование болгарской внешней политики (Rendel G. Op.cit., Р. 142, 154).

 

77. Calafeteanu J. Op.cit., P. 726.

 

78. ДВП СССР. T. 21. M., 1977. С. 355.

 

79. Спасов Л. България, великите сили и балканските държави. София, 1993. С. 178-179.

 

80. ЦДА. Ф. 176 к. Оп. 7. А.е. 877. Л. 6.

 

81. Известия. 3 августа 1938 г.

 

82. В историографии позиция СССР в связи с Салоникским соглашением характеризуется по-разному. Д. Сирков считает, что Москва находилась в состоянии благожелательного выжидания, что объективно облегчило переговоры между Болгарией и Балканской Антантой (Сирков Д. Указ. соч. С. 47). Советский историк К.В. Федоров указывал, что антисоветские нюансы Солунското соглашения обусловили сдержанное отношение Москвы (Федоров К.В. Советская политика на Балканах в период чехословацкого кризиса 1938 г. // Политика великих держав на Балканах и Ближнем Востоке в новейшее время. Свердловск, 1981. С. 102). Румынская исследовательница Е. Кампус, напротив, полагает, что Советский Союз хорошо воспринял Салоникское соглашение (Campus Е. Op.cit., Р 161).

 

83. ЦДА. Ф. 176 к. Оп. 7. А.е. 778. Л. 2.

 

84. Там же. А.е. 877. Л. 10.

 

 

427

 

85. Там же. А.е. 1115. Л. 169.

 

86. Спасов Л. България и СССР... С. 318-319.

 

87. СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938август 1939 г.). Документы и материалы. М., 1971. С. 373-374.

 

88. Спасов Л. България и СССР... С. 320.

 

89. Архивите говорят. Т. 14. Свидетелства за Сталинските репресии (1934—1939)/ Състав. Тодор Добриянов. София, 2001. С. 408.

 

90. Gafenco G. Prdliminaires de la guerre a l'Est. De l'accord de Moscou (22 aout 1939) aux hostilities en Russe (22 juin 1941). Paris, 1944. P. 305.

 

91. Marzari Fr. Projects for an Italian Balkan blok of neutrals. September-december 1939 // The Historical journal. 1970. № 8. P. 780.

 

92. Спасов Л. България и СССР... С. 364.

 

93. Там же. С. 364, 365.

 

94. ДВП СССР. Т. 23. Кн. 2. Ч. 2. М., 1998. С. 782, 783.

 

95. Спасов Л. България и СССР... С. 382-384.

 

96. Смирнова Н.Д. Балканская политика фашистской Италии. Очерк дипломатической истории (1936-1941). М., 1969. С. 203-207; Димитров Ил. Българо-италиански политически отношения. 1922-1943. София, 1976. С. 398.

 

97. ДВП СССР. Т. 23. Кн. 2. Ч. 1. М., 1998. С. 28, 207; Кн. 2. Ч. 2. С. 448, 449.

 

 

428

 

6. Документы первых советских дипломатов в Болгарии как источник изучения советско-болгарских отношений (1934-1937 гг.): по материалам российских архивов

Н.В. Васильева

(Институт военной истории МО РФ)

 

 

Несомненно, что одним из главных событий во внешнеполитической деятельности СССР и Болгарии в середине 30-х годов XX столетия явилось установление дипломатических отношений между двумя странами. Несмотря на то, что общая канва, связанная с историей этого события и его последствий, изучена российскими и болгарскими историками, тем не менее, новое обращение к первоисточникам, и, прежде всего, к неопубликованным до сего времени документам первых советских дипломатов в Болгарии, в основном, из Архива внешней политики РФ, позволяет более детально ознакомиться с целями, задачами и содержанием дипломатических усилий советской и болгарской сторон.

 

Необходимо заметить, что к настоящему времени в России круг опубликованных по указанной тематике источников весьма ограничен. Несколько документов, представленных в 17-20-м томах издания «Документы внешней политики СССР», увидели свет еще в 70-е годы XX века [1], и их подбор отражал идейно-политические подходы того времени к работе с первоисточниками. Даже в первом томе специального издания «Советско-болгарские отношения и связи. Документы и материалы», охватывающем период с ноября 1917 по сентябрь 1944 гг., опубликовано лишь одно письмо первого полномочного представителя СССР в Болгарии Ф.Ф. Раскольникова от 19 августа 1935 г. (без указания его фамилии), адресованное заместителю народного комиссара иностранных дел [2].

 

Несмотря на то, что Раскольников был реабилитирован Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 10 июля 1963 г., его воспоминания, в которых значительное внимание уделено описанию периода его пребывания на посту полномочного представителя СССР в Болгарии, увидели свет только в конце существования СССР в 1989 г. под названием «О времени и о себе» [3]. Приблизительно к этому же времени относится и публикация

 

 

429

 

в отечественной печати «Открытого письма Ф.Ф. Раскольникова И.В. Сталину» от 17 августа 1939 г. [4]

 

Длительный период «умолчания» о Раскольникове после появления в начале 60-х годов ряда публикаций о нем был связан с отходом от решений XX съезда КПСС и приостановкой процесса реабилитации. Организатором повторной дискредитации имени этого политического и военного деятеля был профессор С.П. Трапезников, возглавлявший тогда отдел науки и вузов ЦК КПСС. Его выступление на совещании заведующих кафедрами общественных наук вузов Москвы 5 сентября 1965 г., в котором была дана характеристика Раскольникова как «троцкиста» и «предателя», было воспринято в качестве официального указания вновь вычеркнуть его имя из книг и статей. Раскольников снова был предан забвению вплоть до 1987 г. [5].

 

К сожалению, период советско-болгарских отношений во время пребывания в Болгарии Ф.Ф. Раскольникова и многие стороны его деятельности на посту полномочного представителя в этой стране, так же как и сотрудников советского посольства в 30-е годы, по сей день остаются не вполне проясненными.

 

Напомним, что инициатива установления дипломатических отношений с Советским Союзом принадлежала болгарскому правительству во главе с К. Георгиевым, пришедшим к власти в мае 1934 г. 5 июля 1934 г. болгарский министр иностранных дел К. Батолов направил в Стамбул проект телеграммы М.М. Литвинову, в которой болгарское правительство уведомляло советское правительство о признании де-юре и выражало готовность немедленно установить дипломатические отношения. Речь шла не о восстановлении, а именно установлении дипломатических отношений, так как соответствующие статьи Нейиского договора обязывали Болгарию считать аннулированными Брест-Литовский и все другие договоры, конвенции и соглашения, заключенные с Россией ранее [6].

 

Советско-болгарские переговоры состоялись в Стамбуле. Они завершились 23 июля того же года подписанием двух протоколов. В основном протоколе имелись два пункта. В первом обе стороны гарантировали взаимное уважение суверенитета обоих государств и обязывались не вмешиваться во внутренние дела друг друга путем агитации, пропаганды и различных видов вмешательства или поддержки такого вмешательства. Они также обязывались не допускать создания или пребывания на своей территории организаций, имеющих своей целью вооруженную борьбу против другой договаривающейся стороны или стремящихся к насильственному изменению существующего общественного строя, или подстрекающих к террористическим действиям и к подготовке таких действий против официальных представителей. Стороны брали на себя обязательства запрещать

 

 

430

 

вербовку, а также пребывание на своей территории или провоз через нее вооруженных сил, оружия, боеприпасов, снаряжения и любых других видов военных материалов, предназначенных для этих организаций [7].

 

Во втором пункте обе договаривающиеся стороны обязывались не включать в персонал своих посольств политических эмигрантов, находившихся за границей, даже если они стали подданными третьего государства. В протоколе также шла речь о русском церковном имуществе, находившемся на территории Болгарии. В соответствии с ним памятники и монастыри на Шипке и в Ямболе передавались болгарскому народу. Русская церковь в Софии оставалась в распоряжении дипломатического представительства СССР [8].

 

23 июля 1934 г. были подписаны два протокола. В тот же день произошел обмен телеграммами между министром иностранных дел Болгарии и народным комиссаром иностранных дел СССР. В болгарской телеграмме сообщалось о решении правительства Болгарии установить нормальные дипломатические отношения с правительством Советского Союза. Советская сторона с удовлетворением приняла это предложение.

 

31 августа 1934 г. ЦИК СССР назначил полномочным представителем Советского Союза в Болгарии Федора Федоровича Раскольникова (настоящая фамилия Ильин) [9]. Он ранее, в 1921-1923 гг., был полномочным представителем РСФСР в Афганистане, а позднее - полпредом СССР в Эстонии, затем - в Дании. Раскольников был также известен как талантливый литератор, автор публицистических работ, книг и пьес.

 

Первым советским военным атташе и легальным резидентом советской разведки в Болгарии в 1935 г. стал полковник В.Т. Сухоруков (назначен в декабре 1934 г.). Свою службу в военной разведке начинал в 1921 г. на Дальнем Востоке. Окончил Военную академию РККА (1924 г.), работал в Китае, в центральном аппарате Разведывательного управления Штаба РККА, два года возглавлял Отдел внешних сношений Разведывательного управления (РУ). На этом посту был награжден орденом Красного Знамени «за исключительную храбрость, мужество и умелое руководство боевыми действиями» [10].

 

Секретарем советской миссии был М.В. Буравцев, который, по сведениям болгарской полиции, был резидентом Коминтерна. Как дипломат он до этого уже работал в Канаде, Эстонии, служил в отделе печати и информации НКИД. На должность завхоза миссии был назначен В. Яковлев. Во внешнюю разведку он направлен в 1931 г., был уполномоченным, помощником начальника отделения. Трижды награждался боевым оружием, а также серебряным портсигаром «За отличную работу» и нагрудным знаком «Почетный чекист» - «за выполнение специального задания» [11].

 

 

431

 

К первым легальным разведчикам болгарские спецслужбы причисляли и сотрудника ТАСС В. Григоренко [12].

 

Официальная церемония вручения верительных грамот состоялась 23 ноября 1934 г. в царском дворце в Софии. Вручая верительные грамоты царю Борису III, Ф.Ф. Раскольников заявил: «Установление дипломатических отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Болгарией было встречено правительством и народами нашей страны с чувством глубокого удовлетворения... Сближение Советского Союза и Болгарии и установление между ними сердечных отношений отвечает интересам обоих государств и служит делу укрепления всеобщего мира» [13].

 

Основным источником при подготовке данного материала являлись дипломатическая переписка, представленная письмами сотрудников советского полпредства в Софии в Наркоминдел СССР, записи их бесед с болгарскими политическими и военными деятелями, а также дипломатические дневники Раскольникова 1934-1937 гг., хранящиеся в Архиве внешней политики РФ (АВП РФ) и в некоторых других российских архивах. В работе использованы воспоминания Ф.Ф. Раскольникова и ряд других документальных материалов.

 

Условно можно выделить несколько групп документов, в которых центральное место занимают те или иные ключевые проблемы советско-болгарских отношений в 1934-1937/1938 гг.

 

Прежде всего, с точки зрения хронологии, заслуживают внимания первые сообщения, направленные в Москву, в которых дана оценка реакции болгарского населения на установление дипломатических отношений.

 

Так, 1 января 1935 г. Раскольников сообщал заместителю народного комиссара иностранных дел Н.Н. Крестинскому о том, что советская миссия была встречена в Болгарии с исключительной симпатией. Все газеты напечатали приветствия от рабочих, крестьян, интеллигенции. Писатели, журналисты, профессора, адвокаты непрерывно посещали советского полпреда. Раскольников подчеркивал, что нет ни одной страны в мире, где в такой степени существуют симпатии ко всему русскому, как в Болгарии. Следует обратить внимание, что советский полпред считал, что у разных слоев населения эти симпатии имеют различный политический характер. По его мнению, значительная часть рабочих и передовое крестьянство сознательно симпатизируют СССР, как государству, сокрушившему классовую эксплуатацию и успешно строящему социализм. Старое поколение болгарской интеллигенции, воспитанное на русской культуре, тяготело к России как крупнейшему культурному очагу. В военной и общественной среде была живуча признательность России как освободительнице Болгарии от турецкого ига [14]. «По существу, - писал Раскольников, - они

 

 

432

 

любят не нас, а царскую Россию, но эти симпатии отчасти переносятся на СССР как преемника старой России... Торговцы и промышленники тяготеют к нам, надеясь на экономические выгоды от установления непосредственных торговых связей» [15]. Вместе с тем Раскольников считал, что правительство К. Георгиева восстановило дипломатические отношения с СССР не из симпатий к этой стране, а для укрепления своего внутреннего положения, учитывая симпатии к СССР в разных слоях болгарского населения.

 

С позиций сегодняшних знаний можно констатировать, что в своих сообщениях в Москву Раскольников достаточно достоверно определил цели внешней политики Болгарии к моменту установления советско-болгарских дипломатических отношений. В том же документе от 1 января 1935 г. он указывал, что Болгария в этот период стремилась выйти из состояния изоляции, улучшить отношения с Югославией. Однако, по его наблюдению, отношения Болгарии с Грецией, Турцией и Румынией были плохими из-за территориальных проблем. Советский полпред объяснял причины, по которым Болгария не хотела присоединиться к Балканскому пакту, так как он «санкционирует статус-кво существующих границ,... и потому, что внутри комбинации государств, подписавших Балканский пакт, она боится остаться в меньшинстве» [16].

 

К числу неопубликованных в России документов, характеризующих первые контакты советских представителей с болгарскими властями, можно отнести запись беседы советского военного атташе полковника

 

В.Т. Сухорукова с царем Борисом III от 28 марта 1935 г. Эта запись поступила к наркому обороны К.Е. Ворошилову и была направлена И.В. Сталину и В.М. Молотову [17]. Беседа продолжалась один час пять минут. Судя по записи, болгарский царь интересовался состоянием Красной Армии, ее вооружением, командным составом. Борис III выражал удивление и восхищение по поводу того, как в СССР за столь короткое время была создана такая крепкая армия. Сухоруков отвечал, как и соответствовало официальному уровню беседы, в стиле пафосной риторики: «Благодаря энтузиазму народа и мудрости гениальных руководителей народов Союза мы сделались неприступными для наших врагов на Востоке и на Западе. В Красной Армии мы имели блестящих полководцев: тг. Буденного, Блюхера, Тухачевского, Егорова и др.». Из записи беседы следует, что царь обратил внимание на «умелую внешнюю политику СССР», особенно в Азии, и задал вопрос: на чем она основана. Сухоруков ответил, что в ее основе лежат принципы национальной политики, заложенные Лениным и Сталиным, и они тщательно проводятся в жизнь. В СССР, как заметил военный атташе, «161 национальность и все живут единой, сплоченной семьей. У

 

 

433

 

нас все народы равны..., развивается собственная индустрия и культура». Царь подчеркнул, что болгарский народ питает глубокие чувства признательности и симпатии к русскому народу. Любопытно, что при этом Борис Ш упомянул такой факт: во время советско-польской войны тогдашний болгарский премьер Стамболийский предложил ему пропустить через болгарскую территорию вооружение и людей на помощь Польше против России, но он, Борис Ш, тогда не позволил ему этого сделать, «так как был уверен, что Россия была и будет великой страной» [18]. В заключение беседы царь просил передать сердечный и искренний привет Ворошилову, которому, по его словам, он лично симпатизирует и которого уважает [19].

 

Из дипломатической переписки советского полпредства очевидно, что после установления официальных дипломатических отношений между СССР и Болгарией сложилась довольно парадоксальная ситуация, касавшаяся наличия в стране белоэмигрантских организаций. Как отмечалось выше, обе стороны взяли на себя обязательства не вмешиваться во внутренние дела друг друга. Они согласились не допускать на своей территории организаций, имевших целью насильственное изменение общественного строя. Однако в Болгарии продолжали существовать белоэмигрантские организации. 14 марта 1935 г. М.М Литвинов телеграфировал полпреду СССР в Болгарии о своей беседе с посланником Болгарии в СССР Д. Михалчевым, состоявшейся 10 марта. Он сообщал, что говорил о препятствиях со стороны Болгарии культурному сближению. Михалчев опровергал это, сославшись на многочисленные объявления в болгарских газетах об идущих в кинотеатрах советских фильмах и на множество книг по всем отраслям науки, имеющихся в болгарской книготорговле. В ответной телеграмме от 15 марта 1935 г. Раскольников писал, что информация Михалчева неправильна, и что за 4 месяца его пребывания в Болгарии разрешен только один советский фильм «Гроза». Фильм «Окраина» запрещен и снят с экрана после двухдневной демонстрации. «Челюскин» до сих пор остается под запретом. Советские книги действительно продаются, но газеты запрещены» [20].

 

Советский полпред обращал внимание на то, что «болгарское правительство проявляет крайнюю терпимость к террористической организации НСНП (Национальный союз нового поколения), которая формально запрещена, но продолжает существовать в прежнем составе, под руководством возвращенных из ссылки Чернова и Богачева». Раскольников считал желательным в этом случае вторичное воздействие на Михалчева и сообщение ему списка членов этой организации [21]. Тема существования белогвардейских организаций продолжала звучать и в дальнейшем. Например, 6 июля 1935 г. Раскольников сообщал в Москву: «Враждебная

 

 

434

 

линия к СССР наглядно проявляется и в белогвардейском вопросе. Болгарское правительство не намерено принимать никаких решительных мер по отношению к белогвардейским организациям и, напротив, оказывает им всемерное покровительство» [22]. Действительно, особую озабоченность советского руководства в Москве вызывал террористический характер упомянутой молодежной организации НСНП. Известно, что эта организация приняла решение совершить в Болгарии террористические акты против советских дипломатов, включая убийство Ф.Ф. Раскольникова. Ее деятельность поддерживали лидеры Российского общевоинского союза (РОВС), в том числе активный руководитель этой организации в Болгарии капитан Фосс [23]. С помощью советской агентуры в стране, прежде всего болгарина Н. Абрамова (псевдоним «Ворон»), покушение на советского полпреда было предотвращено. НКИД СССР было дано указание немедленно заявить официальный протест Болгарии в связи с готовившимся преступлением [24]. В июле 1935 г. Раскольников сделал представление болгарскому министру иностранных дел по поводу террористической деятельности этих организаций, потребовав от болгарского правительства решительных мер по пресечению антисоветской деятельности белогвардейских групп в стране [25].

 

Переписка Раскольникова с представителями НКИД СССР подтверждает, что одним из ключевых вопросов, которые ставила болгарская сторона в дипломатических контактах, было зондирование возможности покупки военного имущества в СССР, так как Болгария, связанная Нейиским договором, имела ограничения в этой сфере. Например, 27 марта 1935 г. Раскольников сообщал заместителю народного комиссара иностранных дел Н.Н. Крестинскому, что в ходе его беседы 14 марта с председателем Совета министров Болгарии генералом П. Златевым последний обратил внимание на трудности, испытываемые Болгарией в поставках военных материалов, потому что соседние страны не пропускают их по суше, а также через Проливы. Поэтому, как заявил Златев, оставался единственный источник снабжения военными материалами - Советский Союз. Раскольников рекомендовал болгарскому дипломату поставить официально этот вопрос, тогда он доложит советскому правительству [26].

 

Как известно, после падения правительства К. Георгиева, усилилась прогерманская линия во внешней политике болгарских правящих кругов. Так, в письме от 8 июня 1935 г. Раскольников сообщал в Москву о приезде в Софию Г. Геринга, свидетельствовавшем о наличии германофильских настроений в болгарских официальных кругах. По имевшимся у советского полпреда сведениям, переговоры между царем Борисом и Герингом велись наедине. Сообщалось также, что гитлеровский представитель всячески

 

 

435

 

настраивал болгар против СССР, внушал подозрения относительно деятельности советского полпредства и предлагал Болгарии связать судьбу с Германией, обещая всяческие блага [27].

 

Эта тенденция, как явствует из сообщений советского полпредства в Москву, проявлялась и в развитии хозяйственных и торговых связей между двумя странами. Так, в письме Раскольникова заместителю народного комиссара иностранных дел от 19 августа 1935 г. [28] сообщалось, что 16 августа советская сторона прекратила переговоры о временном торговом соглашении. Основными причинами этого, как указывал советский полпред, являлось то, что болгары настаивали на принятии своего проекта соглашения и на уплате вместо полагающегося процента иностранной валюты интересующими их товарами: железом, чугуном, солью. Сообщалось, что на основе инструкций из Москвы советские представители отклонили это предложение. Раскольников считал, что неудача торговых переговоров произошла по вине болгарского правительства А. Тошева [29]. Раскольников писал, что на Болгарию был оказан сильный нажим Германией и Польшей. «Германия прямо пригрозила, что она сократит свои закупки в Болгарии, если та заключит торговые соглашения с СССР», - указывалось в документе. По мнению Раскольникова, если бы советская сторона согласилась принять за основу болгарский проект, то это повлекло за собою постатейное обсуждение договора на долгие, долгие месяцы. «Но мы, - сообщал советский полпред, - поступили правильно, отклонив предложение болгар. Этим мы внесли в дело полную ясность... Болгария больше заинтересована в торговле с нами, чем мы» [30]. Далее он добавлял, что одной из причин болгарских действий был страх перед коммунизмом.

 

Вместе с тем, судя по документам, в том числе и советских дипломатов, болгарская сторона к этому времени еще не сделала окончательный выбор в пользу Германии, и не все было так однозначно в отношении экономических связей двух стран.

 

6 июля 1935 г. Раскольников сообщал в письме М.М. Литвинову, что через советского военного атташе болгарское военное министерство выразило желание закупить в СССР значительную партию вооружения для болгарской армии, в том числе зенитные орудия, снаряды к ним, горные батареи, минометы, 59 самолетов, из них - 15 бомбардировщиков, 18 истребителей, 6 штурмовых, 20 разведывательных, а также до 100 грузовых машин и пр. военную технику [31]. В этом же письме Раскольников поставил вопрос так: «Заинтересован ли СССР политически в продаже военного имущества Болгарии»? По мнению советского полпреда, нельзя было полностью отказываться от продажи оружия Болгарии, так как «этим делался подарок Германии» [32]. Далее он замечал, что условия, предложенные болгарами,

 

 

436

 

были, по его мнению, неприемлемы. Они хотели купить военное имущество не за наличный расчет, а на основе компенсационной сделки и при условии предоставления им, по крайней мере, пятилетнего кредита. Тем не менее, Раскольников считал, что «продажа нами Болгарии зенитных и горных орудий создала бы ее зависимость от нас в деле снабжения снарядами». В случае отказа, писал он, Болгария без труда приобретет нужное ей военное имущество в Германии, которая собиралась создать специальный консорциум военных заводов для планомерной организации этого дела [33].

 

Однако в поступившем из НКИД СССР ответе содержался фактический отказ советской стороны выступить с инициативой в вопросе о продаже вооружений Болгарии. Высказывалось сомнение, что некоторая продажа оружия в Болгарию могла бы сильно укрепить «наше влияние в Болгарии, которая, как известно, в этом отношении всецело связана с Германией» [34].

 

По информации секретаря советского полпредства в Софии М.В. Буравцева от 28 декабря 1935 г. можно судить об итогах экономических связей СССР с Болгарией спустя год после установления дипломатических отношений. В этом документе констатировалось, что советская сторона ни в одном из торгов на поставку товаров не принимала участие. Как ясно из информации, препятствием для этого были неурегулированность с расчетами, неблагоприятная, с точки зрения СССР, политическая ориентация последних болгарских правительств и некоторые другие обстоятельства. Например, как указывалось в документе, СССР не смог продавать нефть болгарам из-за международных обязательств [35].

 

Из полпредства в Москву поступали сообщения о том, что болгарский вывоз в Германию в 1935 г. превышал 60%. Эта страна занимала первое место во ввозе товаров в Болгарию. По сообщению секретаря советского посольства от 30 июня 1936 г., Болгария заказала в Германии на шесть миллиардов левов военного имущества [36].

 

Из сообщений Раскольникова в Наркоминдел СССР в 1936 г. важны те из них, в которых даются оценки позиции Болгарии в отношении соседних государств-членов Балканской Антанты. Например, 28 февраля 1936 г. он писал Крестинскому, что хотя Балканская Антанта создавалась и против Болгарии, тем не менее, теперь среди части членов этой организации росло сознание необходимости вовлечения Болгарии в ряды Антанты. Стремление втянуть Болгарию в Балканскую Антанту поддерживалось и Чехословакией. Инициатором же этого дела, по информации Раскольникова, являлась Турция, которая за кулисами вела энергичную подготовку. При этом была замечена готовность отказаться от требования гарантий неизменности

 

 

437

 

границ и согласие на гарантию спокойствия границ [37]. Против принятия Болгарии выступала, по сообщению Раскольникова, Румыния, которая предпочитала видеть Болгарию изолированной и «не хотела допускать ее ни в какую международную комбинацию» [38]. По мнению советского полпреда, Болгария в это время находилась на распутье. «Либо она будет окончательно втянута в германо-польский блок, либо она должна присоединиться в той или иной форме, с теми или иными оговорками к Балканскому пакту», - писал Раскольников. Но последнее, по его мнению, было возможно при условии улучшения отношений Болгарии с ее соседями и создания правительства, которое бы взяло твердый курс на открытое сближение с СССР, Францией и Балканской Антантой» [39].

 

Судя по документам, Раскольников в своих сообщениях в Москву неоднократно выражал озабоченность по поводу пассивной политики СССР в Болгарии. Особенно примечателен в этом отношении ответ Раскольникова на письмо Крестинского, в котором заместитель народного комиссара иностранных дел ответил отказом на предложение советского полпреда возложить советскими представителями венок к памятнику русским воинам на Шипке. При этом Крестинский мотивировал отказ тем, что якобы «во внешнем мире это было бы понято как солидаризация СССР с империалистическими планами бывшего царского правительства России на Балканах» [40].

 

В своем ответе от 4 мая 1936 г. Раскольников указывал, что его инициатива была продиктована беспокойством, что СССР не использует в Болгарии всех имеющихся возможностей для укрепления своего влияния в этой стране. Кроме того, советский полпред писал о необходимости более тесной координации работы советских представителей на Балканах с Турцией, Францией, Чехословакией и Румынией, а если возможно - и с Англией. Совершенно справедливо он указывал, что эти страны в большей или меньшей степени отрицательно относятся к проникновению Германии на Балканы, и это, по его мнению, может быть использовано для координации усилий в целях «предотвращения германской экспансии на юго-восток Европы». При этом он, как явствует из документа, понимал, что из-за существующих противоречий между отдельными балканскими странами «трудно рассчитывать на установление единой антигерманской политики не только в Болгарии, но и в Европе». Поэтому Раскольников писал, что речь идет лишь об установлении более тесного контакта, о координации отдельных действий, об использовании нашего потенциала влияния в Болгарии совместно с Францией, так как французское влияние на Балканах является наименьшим злом по сравнению с влиянием фашистской Германии» [41].

 

 

438

 

Ныне можно признать, что советские дипломаты были правы, так как Германия действительно использовала в определенной мере пассивность СССР в вопросах продажи вооружений Болгарии и к 1937 г. добилась значительных успехов в деле внедрения своей военной продукции в эту страну, а также в другие малые страны.

 

Несомненно, что на состояние советско-болгарских отношений оказывали влияние не только негативные, дестабилизирующие факторы, связанные с усилением военно-политической активности Германии в Европе и в Балканском регионе, но и наиболее острая фаза сталинских репрессий в СССР - «большой террор» 1937-1938 гг., который нанес серьезный удар по деятельности советских дипломатов в европейских странах, включая Болгарию. Так, 4 марта 1937 г. наркомат обороны СССР сообщил народному комиссару иностранных дел М.М. Литвинову о решении отозвать в Советский Союз военного атташе в Болгарии полковника В.Т. Сухорукова [42], который летом того же года уехал в Москву, где был арестован и до 1956 г. находился в лагерях. Этот арест имел особо тяжелые последствия, так как Сухоруков руководил разведывательной сетью практически во всех балканских странах. По ряду данных, цель этой сети состояла в установлении контроля за действиями нацистской Германии на Балканах. Сведения, которые начали добывать Сухоруков и его агенты были военно-политического и военно-технического характера. Например, как вспоминал Сухоруков, «с помощью болгарских офицеров и других специалистов, связанных с «ИГ-Фарбениндустри», мы получали информацию о состоянии промышленности гитлеровской Германии» [43].

 

Позднее Раскольников в своем знаменитом письме Сталину от 17 августа 1939 г. относительно погрома, учиненного агентурой НКВД в советском полпредстве, указывал, что этот погром был инспирирован так называемой «внутренней линией» РОВСа, т. е. спецслужбой военизированной белоэмигрантской организации. Он писал, что эта организация в лице капитана Фосса, «подсовывая агентам Ежова фальшивые документы, компрометировавшие честных работников миссии... добилась разгрома нашего полномочного представительства в Болгарии - от шофера М.И. Казакова до военного атташе В.Т. Сухорукова».

 

В этом же письме Раскольников ставил в вину Сталину практическое разрушение всего аппарата Народного комиссариата иностранных дел, уничтожение его лучших кадров [44].

 

Из воспоминаний Раскольникова известно, что 15 апреля 1937 г. он получил телеграмму от народного комиссара иностранных дел, который по требованию правительства приглашал его немедленно выехать в Москву

 

 

439

 

для переговоров относительно нового назначения [45]. К этому времени первый и второй секретари полпредства также были отозваны в Москву. Вновь назначенный первый секретарь советского полпредства Н. Прасолов приехал в Софию лишь в январе 1938 г. После чего возобновились требования немедленного приезда Раскольникова в Москву. Получив разрешение совместить служебную командировку с очередным отпуском с условием его проведения в СССР, советский полпред в Болгарии 1 апреля 1938 г. с женой и восьмимесячным сыном выехал из Софии в Москву, о чем он в тот же день информировал Наркоминдел. В своих воспоминаниях Раскольников писал, что, отправляясь в Москву, он по пути хотел заехать в Брюссель к профессору медицины. В вагоне Раскольников случайно прочитал газету с сообщением ТАСС, в котором говорилось, что по решению Советского правительства он отстраняется от должности полпреда в Болгарии.

 

17 июля 1939 г. Верховный Суд СССР заочно на основании Закона от 21 ноября 1929 г. «Об объявлении вне закона должностных лиц - граждан Союза ССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказавшихся вернуться в Союз ССР», объявил Ф.Ф. Раскольникова вне закона, что было равносильно смертному приговору [46].

 

Узнав об этом из газет, Раскольников счел себя вправе выступить открыто. 22 июля того же года он написал письмо под названием «Как меня сделали “врагом народа”», которое было опубликовано через французское агентство «Гавас» [47]. В этом документе он излагал обстоятельства своей вынужденной эмиграции и доказывал на фактах абсурдность и беспочвенность приговора. Он писал, что не дезертировал с поста, а выехал из Софии совершенно открыто, не только с официального разрешения, но по прямому вызову начальства. Раскольников указывал, что 5 апреля 1938 года, когда он еще не успел доехать до советской границы, его уволили с поста полномочного представителя СССР в Болгарии, о чем он, к своему удивлению, узнал из иностранных газет. После этого, как говорилось в письме, ему стало ясно, что по переезде границы он будет немедленно арестован [48].

 

Далее Раскольников писал, что 10 сентября 1938 г. он посетил в Женеве М.М. Литвинова, чтобы узнать причины увольнения и выяснить свое положение. Как отмечалось в документе, 12 октября 1938 г. по вызову посла СССР во Франции Я.С. Сурица Раскольников явился в полномочное представительство СССР в Париже. Как явствует из письма, Суриц по поручению советского правительства заявил ему, что, «кроме самовольного пребывания за границей, никаких политических претензий к нему нет, и

 

 

440

 

предложил Раскольникову ехать в Москву». После этого 18 октября Раскольников направил письмо Сталину, повторив в нем все, что высказал в беседах с Литвиновым и Сурицем. Он просил Сталина объяснить ему, в чем его обвиняют, и писал, что «никогда не отказывался вернуться в СССР» [49]. Таким образом, заключал он, «предъявленное мне обвинение в отказе вернуться в СССР, как противоречащее фактам, совершенно отпадает. ... Принудив уехать из Софии, меня объявили “дезертиром”. По произволу уволив со службы, объявили, что я отказался вернуться в СССР, игнорируя мое документальное заявление Сталину». Далее в документе указывалось: «Объявление меня вне закона продиктовано слепой яростью на человека, который отказался безропотно сложить голову на плахе и осмелился защищать свою жизнь, свободу и честь». В опубликованном письме Раскольников заявлял протест против такого издевательства над правосудием и требовал гласного пересмотра дела с предоставлением ему права защищаться [50].

 

17 августа 1939 г., за две недели до начала Второй мировой войны, Ф.Ф. Раскольников написал «Открытое письмо Сталину», которое было опубликовано в эмигрантском издании «Новая Россия» 1 октября 1939 г. В конце августа того же года, находясь в Ницце, Раскольников заболел воспалением легких и в тяжелом состоянии был доставлен в больницу. Вскоре у больного возник также и менингит, от которого он и скончался 12 сентября. Прах его покоится в фамильном склепе одной из французских семей в городе Ницце.

 

Полагаем, что, приведенный в настоящей статье круг источников существенно дополняет источниковую базу изучения основных тенденций развития советско-болгарских отношений в начальный период их становления, а также может служить документальной основой для оценки позиции самих авторов этих документов по отношению к тем или иным аспектам этих отношений. Письма советского полпреда в Болгарии Ф.Ф. Раскольникова в Наркоминдел СССР за 1934-1937 гг., как правило, отличает глубокий анализ как внутренней ситуации в Болгарии, так и ее внешней политики в контексте отношений с СССР, соседними государствами и другими великими державами. Дополнительные документальные источники позволят не только более глубоко осмыслить мотивы восприятия событий авторами документов - Раскольниковым и его окружением, но и лучше разобраться в причинно-следственных связях уже известных исторических фактов в общем контексте истории советско-болгарских отношений в крайне сложной международной обстановке накануне Второй мировой войны.

 

 

441

 

            Примечания

 

1. Документы внешней политики СССР. Том 17 (1 января - 31 декабря 1934 г.). М., 1971; Т. 18. (1 января - 31 декабря 1935 г.) М., 1973; Т. 19 (1 января - 31 декабря 1936 г.). М., 1974; Т. 20 (1 января - 31 декабря 1937 г.). М., 1976.

 

2. Советско-болгарские отношения и связи. Документы и материалы. Т. 1. Ноябрь 1917 - сентябрь 1944. М., 1976. С. 396-397.

 

3. Раскольников Ф.Ф. О времени и о себе. Л., 1989.

 

4. Основные положения «Открытого письма Сталину» впервые стали известны советским читателям из статьи В.Д. Поликарпова «Федор Раскольников» // Огонек. 1987. № 26. Затем появилось несколько публикаций в периодической печати. Полностью письмо было публиковано в газете «Советская культура». 1988. 27 февраля.

 

5. Гребельский З.Б. Федор Раскольников. М., 1988. С. 82-85.

 

6. Мельцер Д.Б. Советско-болгарские отношения (1917-1935 гг.). Минск, 1975. С. 157.

 

7. Советско-болгарские отношения и связи... С. 362-363; Архив внешней политики РФ (далее: АВП РФ). Ф. 074. Оп. 13. П. 3. Д. 2. Л. 2.

 

8. Там же.

 

9. Известия. 1934. 1 сентября.

 

10. Лурье В.М., Кочик В.Я. ГРУ: Дела и люди. СПб., М., 2002. С. 60.

 

11. Кочик В.Я. И террористы, и коммунисты // Независимое военное обозрение. 2006. 18 августа.

 

12. Там же.

 

13. АВП РФ Ф. 074. Оп. 14. П. 3 Д. 5. Л. 2; Известия. 1934. 26 ноября.

 

14. АВП РФ. Ф. 074. Оп. 18. П. 104. Д. 1. Л. 131-132.

 

15. Там же.

 

16. Там же. Л. 138.

 

17. Российский Государственный военный архив (далее: РГВА РФ). Ф. 33987. Оп. 3. Д. 754. Л. 309-316.

 

18. Там же.

 

19. Там же. Л. 316.

 

20. Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 181. 696.

 

21. Там же.

 

22. АВП РФ. Ф. 074. Оп. 18. П. 104.Д. 1. Л. 66.

 

23. Антонов В. С., Карпов В.Н. Тайные информаторы Кремля-2. С них начиналась разведка. М., 2003. С. 128-129.

 

24. Антонов В. Сын против отца // Независимая газета. М., 2005. 16.сентября.

 

25. АВП РФ. Ф. 074. Оп. 18. П. 104. Д. 1. Л. 66; Кольцов П.С. Дипломат Федор Раскольников. М., 1990. С. 245-246.

 

26. АВП РФ. Ф. 074. Оп. 18. П. 104.Д. 1. Л. 98.

 

27. Там же. Л. 92.

 

 

442

 

28. Документ опубликован в: «Советско-болгарские отношения и связи. Документы и материалы». Т. 1. С. 396-397 без указания фамилии его автора - полномочного представителя СССР Ф.Ф. Раскольникова.

 

29. Премьер-министр болгарского правительства с 22 апреля по 25 ноября 1935 г.

 

30. Советско-болгарские отношения и связи. Документы и материалы. Т. 1. С. 396— 397.

 

31. АВП РФ. Ф. 074. Оп. 19. Д. 3. П. 105. Л. 20.

 

32. Там же.

 

33. Там же.

 

34. Там же. Оп. 18. Д. I. П. 104. Л. 70-72.

 

35. Там же. Оп. 19. Д. 1.П. 105. Л. 2-6

 

36. Там же. Ф. 074. Оп. 18. Д. 1. П. 104. Л. 99, 139; Оп. 19.Д. 1. П. 105. Л. 82.

 

37. Там же. Оп. 19.Д. 1. П. 105. Л. 45-46.

 

38. Там же.

 

39. Там же.

 

40. Там же. Д. 2. Л. 3-4.

 

41. Там же. Оп. 19.Д. 1. П. 105. Л. 59-60.

 

42. Там же. Оп. 20. Д. 7.П. 106. Л. 6.

 

43. Лурье В.М., Кочик В.М. Указ. соч. С. 309; Лота В. Информаторы Сталина. Неизвестные операции советской военной разведки. 1944-1945. С. 270-271.

 

44. Раскольников Ф.Ф. Указ. соч. С. 546.

 

45. Там же. С. 538.

 

46. Там же. С. 10; Кольцов П.С. Указ. соч. С. 260-261.

 

47. См.: Раскольников Ф.Ф. Указ. соч. С. 538-541. Документ опубликован по оригиналу, хранившемуся на время публикации в указанном издании в Центральном Государственном архиве Октябрьской Революции ЭССР. Ф. 957. Оп. 1. Д. 786.

 

48. Раскольников Ф.Ф. Указ. соч. С. 538-541.

 

49. Там же. С. 540.

 

50. Там же.

[Previous] [Next]

[Back to Index]