Россия - Болгария: векторы взаимопонимания. XVIII-XXI вв. Российско-болгарские научные дискуссии

Ритта Гришина (отв. редактор)

I. Русские и болгары: представления и стереотипы восприятия друг друга

 

21. «Друзья» и «враги» в советской пропаганде военных лет: балканское измерение  (Волокитина Т.В.)  275

 

22. Советский Союз глазами болгарской общественности (1930-е гг.-1989 г.)  (Мигев В.)  304

 

23. Деформация представлений о болгаро-советской дружбе в годы социализма  (Миланова С.)  314

 

24. Образ СССР/России в Болгарии на закате «государственного социализма» и в годы перехода к новой общественной модели (1985-2009 гг.)  (Баева И.)  328

  

 

21. «Друзья» и «враги» в советской пропаганде военных лет: балканское измерение

Т.В. Волокитина

(Институт славяноведения РАН)

 

 

В последние годы в российской историографии наблюдается усиление интереса к проблеме функционирования советской общественно-политической системы в экстремальных военных условиях. Исследователи задаются вопросами, как проявляла себя система, ориентированная на режим чрезвычайности, в общем-то в естественных для себя условиях, насколько она была эффективной, в какой мере и с какой степенью гибкости реагировала на динамику ситуации? Актуальность изучения данной тематики очевидна, несмотря на то, что конечный результат усилий советского пропагандистского аппарата известен. Его следует признать в целом успешным, поскольку в годы войны власть смогла обеспечить достижение национального согласия [1]. Вместе с тем проблему «народ и власть» не следует упрощать, сводя общественные настроения единственно к «советскому патриотизму». Реальная ситуация была значительно сложнее, что обусловило, на наш взгляд, необходимость значительных пропагандистских усилий со стороны государства во имя разгрома врага. Характерно, что власть быстро поняла важность мобилизации исторического фактора, обращения к исторической и культурной памяти народа, возвращения практически из небытия конкретных имен, символов, институтов. Психологические предпосылки такого поворота проясняет свидетельство УА. Гарримана, встречавшегося в сентябре 1941 г. со Сталиным в качестве координатора программы ленд-лиза. Гарриману запомнились слова советского руководителя: «Мы не питаем иллюзий, что они [русские люди] сражаются за нас. Они сражаются за матъ-Россию» [2].

 

Вопросы пропаганды в тоталитарном государстве всегда являлись одним из важнейших приоритетных направлений политики. В военное время приемы пропагандистского воздействия имели свои особенности, одной из которых являлось активное выдвижение на передний план подсознательных ментальных основ человеческого поведения. В практической плоскости это означало, что упор был сделан на последовательное и

 

 

276

 

жесткое в своих конкретных проявлениях формирование «образа врага» как идеологического выражения общественного антагонизма, символа враждебных государству в целом и отдельному гражданину сил. «Образ врага» выступал в качестве испытанного инструмента политики власти, ее воздействия на общественные настроения и одного из компонентов системы социальной мобилизации режима.

 

Военные условия диктовали необходимость создания новых информационно-пропагандистских структур. Уже 24 июня 1941 г. постановлением правительства и ЦК ВКП(б) было создано Совинформбюро, призванное руководить работой по освещению в периодической печати и по радио международных и военных событий и внутренней жизни страны. Возглавил Совинформбюро секретарь ЦК, руководитель ГлавПУРККА А.С. Щербаков, а его заместителем стал С.А. Лозовский. При Совинформбюро была сформирована литературная группа, в которую входили известные писатели и публицисты. Как вспоминал Вс. Вишневский, задача формулировалась по-военному четко: «Быть в массах, нести живое слово, описывать борьбу, отмечать героев, клеймить трусов, ликвидировать ложные слухи. Работать везде. Перо приравнено к штыку!» И результат не заставил себя ждать: советская литература, отмечал писатель уже в июле 1941 г., «вся становится оборонной» (Так в тексте. - ТВ.) [3].

 

Выступления литераторов обрели грандиозную по своим масштабам аудиторию, в том числе и заграничную, поскольку только через радиостанции, а их было 18, Совинформбюро имело выход в 23 страны мира. И это не считая сотен газет и журналов, а также деятельности советских посольств, обществ дружбы, профсоюзных, женских, молодежных и научных организаций [4]. Руководство Информбюро требовало от писателей максимальной ответственности за все сказанное ими, формулировало задачу «по-настоящему изображать, что такое Советский Союз и в чем сила Советского Союза». «Не в том сила нашей страны, что мы все легко делаем, а в том, что, несмотря на огромные трудности, огромные жертвы, мы идем вперед при непоколебимом моральном единстве», — разъяснял С.А. Лозовский в марте 1942 г. [5]

 

Одной их ярчайших фигур в отряде советских литераторов, безусловно, являлся И.Г. Эренбург. Из-под его пера в годы войны вышло около полутора тысяч статей для советского и зарубежного читателя, что дало основание исследователю его творчества Б.Я. Фрезинскому говорить о «беспрецедентной работе» писателя в военное время [6].

 

Одновременно с созданием Совинформбюро 25 июня 1941 г. Политбюро ЦК партии утвердило состав Бюро военно-политической пропаганды, деятельность которого нацеливалась, в первую очередь, на ведение

 

 

277

 

пропагандистской и контрпропагандистской работы среди войск и населения противника. Первоначально возглавили новую структуру Л.З. Мехлис и Д.З. Мануильский. Это направление пропагандистской работы в годы Великой Отечественной войны именовалась «специальной пропагандой». Для ее ведения в структуре советских пропагандистских органов действовали 7-ое Управление Главного Политического Управления Красной Армии и Военно-морского флота и 7-ые отделы в крупных воинских формированиях. «Спецпропагандисты», исходя из идеологического постулата об СССР - «отечестве пролетариата», полагали необходимым и возможным «политически отвоевать» у империалистов их собственных солдат [7]. С этой целью уже на третий день войны были выпущены газеты на языках противника - «Грайул либер» («Голос свободы») - на румынском (издание было рассчитано, прежде всего, на пленных); «Уйсо» («Слово») - на венгерском; «Альба» («Заря») - на итальянском, а также бюллетень для австрийских солдат. Всего в первый год войны выпускалось 10 газет и 1 иллюстрированный журнал на немецком, румынском и финском языках [8].

 

Понятно, что для советского общества с началом Великой Отечественной войны главным, наиболее сильным и опасным противником являлась, прежде всего, фашистская Германия. Это был противник «со стажем», воевавший против России и в Первой мировой войне. В общественном сознании явно «перевешивали», например, воспоминания о немецкой оккупации Украины, тогда как пакт 1939 г. и последовавшие за ним соглашения воспринимались, скорее, как тактические действия советского правительства [9]. Именно по отношению к Германии в сознании наших соотечественников сформировался наиболее полный, ярко выраженный и эмоционально окрашенный «образ врага» [10].

 

В антигерманской пропаганде поначалу отчетливо проявлялся классовый подход. В подготовленном в августе 1941 г. «Открытом письме к немецкому народу» содержался прямой призыв к немецким рабочим и крестьянам уничтожить террористический режим Гитлера и его приспешников и «создать свободную Германию» [11]. Еще один документ, также датированный серединой августа 1941 г., - «Открытое письмо к немецким рабочим» - адресовался в первую очередь классовому союзнику, «одетому в солдатский мундир». Солдат призывали воевать плохо, поворачивать оружие против Гитлера и его клики, а рабочих в тылу - останавливать заводы, шахты, железные дороги, парализовывать почтовую и телеграфную связь. «Крушение власти Гитлера будет твоей величайшей победой, немецкий рабочий, - говорилось в документе. - В этом твое спасение, спасение всего германского народа!» [12]. Письмо предполагалось опубликовать от имени рабочих автомобильного завода имени Сталина и завода «Динамо»

 

 

278

 

имени С.М. Кирова. Разрешение на это 16 августа 1941 г. запросил Д.З. Мануильский [13]. Следует отметить, что советские пропагандистские структуры пошли по накатанному пути, хотя основания сомневаться в правильности выбранного вектора имелись. Опыт Хасана, Халхин-Гола, наконец, советско-финляндской войны показал малую эффективность расчета на классовую солидарность и призывов к японским и финским солдатам-рабочим и крестьянам вместе с Красной Армией повернуть свое оружие против собственных «помещиков и капиталистов».

 

Заметим попутно, что вполне отчетливый классовый характер имел поначалу и «образ союзника», являвшийся антиподом «образа врага». К союзникам уже 22 июня 1941 г. И. Эренбург отнес «народы всех порабощенных стран»: «парижских рабочих и сербских крестьян, рыбаков Норвегии и жителей древней Праги, измученных сыновей окровавленной палачами Варшавы» [14].

 

Следует подчеркнуть, однако, что довольно скоро классовая составляющая пропагандистской работы сменилась четкой установкой: враг есть враг и независимо от его классового происхождения и социального статуса должен быть уничтожен. Образ врага-фашиста усилиями официальной пропаганды быстро приобрел национальную окраску и превратился в массовом сознании в образ врага-немца [15]. Именно такой подход стал главным и определяющим вплоть до завершающей стадии войны. Еще в январефеврале 1945 г. накануне Висло-Одерской и Восточно-Прусской наступательных операций Красной Армии работа войсковых пропагандистов была направлена на разжигание жажды мести врагу «в его собственном логове», велась по принципу «око за око». В боевых частях проводились митинги и собрания на тему «Как я буду мстить немецким захватчикам» и «Мой личный счет мести врагу» [16]. Однако весной 1945 г., когда Красная Армия вступила на территорию Германии, произошла кардинальная смена пропагандистских установок по отношению к главному противнику. В новых условиях следовало любыми усилиями не допустить опасного разгула страстей, срочно блокировать настроения мщения в солдатской массе, лаконичным выражением которых стала строка из солдатского письма: «Мы будем в Германии... и все вспомним!» [17] [*]. На вооружение пропагандистов

 

 

*. Именно с этим связано появление 11 апреля 1945 г. в центральном партийном органе газете «Правда» статьи руководителя Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает» с обвинениями писателя в недифференцированном подходе к германскому противнику, отраженном, в частности, в призыве «Убей немца!».

 

 

279

 

была активно взята известная политическая оценка ситуации из приказа № 55 Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина от 23 февраля 1942 г. - «гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается...» Отражением нового подхода стали, в частности, приказ командующего 2-ым Украинским фронтом К.К. Рокоссовского «направить чувство ненависти на истребление врага на поле боя» (курсив наш. - ТВ.), не допускать насилия, мародерства, грабежей населения, как и директива Ставки Верховного Главнокомандования от 20 апреля 1945 г. о поведении советских войск на территории Германии. Но до этого предстояло пройти военными дорогами долгих четыре года...

 

В начальный период войны основные направления «спецпропаганды» сводились к следующему: разоблачать Гитлера и фашистскую «верхушку» как врагов немецкого народа; убеждать противника в справедливом освободительном характере войны со стороны Советского Союза; доказывать неизбежность военного поражения Германии и ее сателлитов; побуждать вражеских солдат к сдаче в плен; вскрывать противоречия внутри фашистской «оси» и, наконец, разъяснять миролюбивые цели СССР на освобожденных территориях [18]. Но довольно быстро выявились некоторые слабости подобного подхода. Об одной из них шла речь на секретном совещании у С.А. Лозовского 2 сентября 1941 г. Отмечая воздействие советских пропагандистских материалов (листовок) на немецких солдат, П.К. Пономаренко рассказал: «В плен приходят солдаты с нашими листовками, но у них одна жалоба, они говорят: “Вы в одну листовку хотите всадить весь марксизм-ленинизм”. И действительно, вот такая маленькая листовка, а мы хотим туда написать все. А ведь ему нужно несколько фраз, которые бы затронули его мозг, сердце. Немецкие солдаты жалуются, говорят, что листовки хорошие, но мы не успеваем их прочитать, они очень длинные. Они говорят, что нужно максимум смысла и минимум слов» [19].

 

Отследить результативность воздействия советской пропаганды на противника крайне сложно, но некоторое представление об этом дают документы немецкого происхождения. Так, по данным штаба 2-ой немецкой армии (ноябрь 1942 г.), советская сторона, направляя пропагандистские усилия, прежде всего, против фюрера и НСДАП, старалась всесторонне учитывать состояние немецких солдат. «С ними говорит она народными, солдатскими и специфически-местными выражениями, - указывалось в одном из донесений, - дает возможность отдельным лицам, выдавая их за немцев, обращаться к немцам и злоупотребляет подписями убитых. При этом она взывает к [таким] первоначальным человеческим чувствам, как страх смерти, боязнь боя и опасности, тоска по жене, ребенку, ревность,

 

 

280

 

тоска по родине. Всему этому противопоставляется переход на сторону Красной Армии...» [20].

 

Одним из важных направлений советской пропаганды стал славянский фактор. Не случайно среди порабощенных гитлеровцами «братских нам народов» И. Оренбург в июне 1941 г. в первую очередь назвал «высококультурных чехов, отважных югославов, талантливых поляков» [21]. Уже к концу лета была сформулирована задача активизировать движение славянской солидарности, а 10-11 августа в Москве был проведен первый Всеславянский митинг, принявший воззвание «Ко всем угнетенным славянским народам мира». Фактически речь шла о программе нового движения, объявленного открытым для всех патриотов без различия их политических и религиозных взглядов и убеждений. Центральная задача движения определялась как уничтожение фашистского гнета объединенными усилиями. Советское руководство заявило о своей принципиальной позиции СССР не претендует на руководящую роль в славянской семье. Об этом четко заявил на митинге писатель А. Толстой, а спустя несколько дней на страницах «Правды» в статье начальника Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александрова была дана установочная по характеру оценка идеи панславизма - «насквозь реакционного течения», использовавшегося русским царизмом в империалистических целях. Старому панславизму противопоставлялась идея славянской солидарности [22]. Позднее, осознавая живучесть термина «панславизм» как синонима русской угрозы Европе и другим славянским народам, советское руководство сочло необходимым зафиксировать отличие «царского великодержавного панславизма» и «старого славянофильства» от «нового славянофильства», основанного на равенстве прав славянских народов во имя защиты своего существования и будущего общими усилиями [23]. В пропагандистских материалах широко использовались немецкие установки антиславянской направленности, в частности, выдержки из гитлеровской «Майн кампф»: «Если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны, прежде всего, вытеснить и истребить славянские народы - русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов» [24].

 

На реализации идеи славянской солидарности сосредоточил свою деятельность созданный в октябре 1941 г. Всеславянский комитет, возглавлявшийся генерал-лейтенантом А.С. Гуццоровым. В нем активно работали многие деятели славянских стран, в том числе болгарские и югославские представители А. Стоянов, Д. Влахов, Б. Масларич и другие. В 1942 г. начал выходить журнал «Славяне», на страницах которого освещались вековая борьба славянских народов с германской агрессией, взаимные связи их между собой и с Россией, помещались материалы о национальных героях славянства. Определилось и такое направление работы Всеславянского

 

 

281

 

комитета, как подготовка для союзников материалов, опровергавших возможность угрозы «славянской экспансии» в мире [25]. Особенно сильную заинтересованность в таких материалах проявляла Великобритания, на территории которой нашли прибежище многочисленные беженцы из оккупированных славянских стран и действовали правительства Польши, Чехословакии, Югославии в эмиграции.

 

Помимо изданий Всеславянского комитета, на разработку славянской тематики нацеливалась и партийная печать. Так, в начале октября 1941 г. был составлен подробный план подготовки статей для газеты «Правда» по общей теме «Как смотрит изверг Гитлер на русских и славян». В план вошли статьи «Германский фашизм - лютый враг украинского народа», «Германский фашизм - злейший враг белорусского народа», «Гитлер - заклятый враг русского народа», «Чехословакия под пятой Гитлера», «Гитлер о поляках как о низшей расе», «Югославия под пятой германских оккупантов», «Славянские народы не хотят быть рабами Гитлера», «Как германские фашисты грабят и угнетают славянские народы оккупированных стран», «Болгария под властью германского фашизма» и др. В феврале 1942 г. из редакции информации ТАСС в партийные печатные органы всех уровней - от республиканского до районного - была разослана статья А. Леонтьева «Изверг Гитлер - злейший враг славянства». Позднее, в марте 1944 г., массовым тиражом была напечатана брошюра Н.С. Державина «Вековая борьба славянских народов с немецкими захватчиками», назначение которой заключалось в обосновании необходимости противопоставить единство славян гитлеровским планам уничтожения славянства. Активное участие в пропаганде на славянские страны принимала Русская православная церковь. В деятельности Всеславянского комитета заметную роль играл митрополит Крутицкий и Коломенский Николай, неоднократно адресовывавший антифашистские послания народам Европы. 11 июня 1943 г. он выступил с обращением «Братьям-славянам!»

 

Встает вопрос, насколько адекватным реальным замыслам фашистского режима было «славянское» направление советской пропаганды? Действительно ли настолько велика была опасность для славянского мира? В наши дни, когда кардинальным переоценкам подвергается, нередко из соображений политической конъюнктуры, всё и вся, следует, тем не менее, признать, что пропаганда базировалась на реальной угрозе истребления славянства как конгломерата «неполноценных народов», «низшей расы», наряду с евреями и цыганами. Чудовищный замысел лег в основу немецюго «Генерального плана “Ост”».

 

Первые документы этого плана, называвшегося иначе «Генеральным планом поселений», обнаружил в архивах ФРГ в конце 1950-х годов

 

 

282

 

польский ученый Ч. Мадайчик. Сейчас ученым известно более 100 документов, характеризующих замыслы гитлеровцев относительно Польши, Чешских земель, Украины, Белоруссии, части современной Российской Федерации и Прибалтики. До войны на этих территориях проживало от 40 до 65 млн. «неполноценных» славян.

 

По плану «Ост» предполагалось выселить за Урал, на Северный Кавказ, в Южную Америку и Африку и частично истребить от 30 до 51 млн. человек. Остальным предстояло пережить «германизацию», превращение в рабскую рабочую силу с перспективой физического уничтожения в связи с невыносимыми условиями жизни. Поначалу план был рассчитан на 25-30 лет, но затем сокращен до 20 лет. Иными словами, славяне как группа родственных народов должны были исчезнуть с карты мира прежде, чем одно поколение сменило бы другое. Параллельно план предусматривал колонизацию освобожденных от славян территорий. Их предстояло покрыть сетью опорных немецких баз, отстоявших друг от друга на 100 км и связывавших новые территории Рейха в единое целое.

 

Несмотря на то, что конкретные документы плана «Ост» были засекречены, политика немецких оккупантов на захваченных землях свидетельствовала о решительных намерениях фашистов реализовать установки, нашедшие отражение еще в программе кабинета Гитлера, изложенной 3 февраля 1933 г. Один из пунктов формулировался как «захват нового жизненного пространства на Востоке и его безжалостная германизация». Во исполнение плана «Ост» началось выселение поляков с территорий Польши, включенных в состав Рейха, сербов и словенцев из Хорватии, чехов из отошедшей к Германии Судетской области. Колонизация имела место в Прибалтике и некоторых районах Украины. Лишь победы Красной Армии под Сталинградом и на Курской дуге положили конец этим процессам.

 

В советской пропаганде основные негативные характеристики немецкого противника переносились и на союзников-сателлитов Германии, хотя и в несколько смягченной, по сравнению с главным врагом, форме. Показательно, что в отношении них два тоталитарных режима - правого (Германия) и левого (СССР) толка использовали почти «зеркальные» характеристики. Если в Германии сателлитов называли «вспомогательными народами», то в Советском Союзе на них распространились определения «второстепенных противников», «вассальных армий». Именно так они воспринимались и массовым российским сознанием, причем отношение к ним определялось в значительной мере историей межгосударственных и межнациональных отношений, степенью и характером участия каждой из стран в войнах против России, поведением их армий в боевой обстановке

 

 

283

 

и на оккупированных территориях. Естественно, что на тех участках фронта, где советские части имели непосредственный контакт с союзниками Германии, негативных проявлений было больше. Противник при этом оценивался не только «в целом», но и этнически-дифференцированно, в частности, с учетом его славянских или иных корней.

 

Если говорить о «балканском измерении» представлений советских людей о друзьях и врагах, то в собирательном плане советскому обществу преподносилась следующая региональная «картина» - «сдавшаяся Румыния, перебежавшая (на сторону немцев. - Т.В.) Болгария, союзная Югославия» [26]. К друзьям, в первую очередь, относились, несомненно, народы сражавшейся Югославии. При этом большое значение имели традиционные прорусские настроения сербского народа, а также отношение к сербам немецких оккупационных властей. В начале апреля 1941 г. германское командование в оккупированной Сербии установило особый режим жесткого обращения с сербскими военнопленными и подавления сопротивления с «беспощадной жестокостью», как отмечалось в одном из документов [27]. В советской пропаганде основное внимание фокусировалось на действиях югославских партизан, им адресовались и многие конкретные материалы. Прессбюро Всеславянского комитета, содействуя популяризации методов партизанской борьбы, неоднократно обращалось в своих материалах к опыту югославов. Югославские общественные деятели часто выступали в систематически проводившихся с июня 1942 г. специальных радиопередачах из Москвы на славянские страны и на радиомитингах. С 1942 г. в частях Народно-освободительной армии Югославии имелись специальные группы радистов и переводчиков для записи сообщений московского радио «Голос России» и радиостанции «Свободная Югославия». На их основе регулярно издавался специальный бюллетень, а материалы радиопередач распространялись среди населения. Следует отметить, что советская пропаганда на Югославию акцентировала внимание, главным образом, на одной составляющей движения Сопротивления - силах, руководимых компартией. Хотя проблема общеюгославского единства, в том числе отношений между сербами и хорватами, вызывала обеспокоенность в Москве и, в частности, в руководстве Коминтерна, советские руководители фактически наступали на те же грабли, что и югославские коммунисты: отказывали в праве на национальный патриотизм каким-либо иным политическим силам, кроме коммунистов. Героизация бойцов-коммунистов, лично Тито, соседствовала с прохладным, мягко говоря, отношением к националистическим сербским силам - четникам генерала Дражи Михайловича, официально представлявшего правительство короля Петра II, которое, в свою очередь, опиралось на поддержку Beликобритании.

 

 

284

 

Поскольку передачи лондонского радио на сербском языке ретранслировали воззвания Всеславянского комитета с утверждениями, что «известные реакционные силы мешают... борьбе малых славянских народов», оскорбленный Михайлович, принявший эти обвинения на свой счет, решил дать ответ. 8 марта 1943 г. в письме во Всеславянский комитет он писал: «Наш [сербский] народ, оставшийся твердым и непоколебимым в своих чувствах по отношению к матери-России,.. потрясен непониманием нашей реальности» [28]. Прозвучавшие позднее заверения Михайловича, что «весь народ Югославии сохранит верность свободе и демократии» и вместе с США, Великобританией и СССР будет вести борьбу вплоть «до полной победы над нацизмом, фашизмом и всеми разновидностями тирании и диктатуры», не смогли изменить отношения к нему Москвы, сделавшей ставку на коммунистов-партизан Тито [29]. Не случайно в советской военной пропаганде на Югославию немецкие оккупанты приравнивались не только к полевой страже Недича [*], но и к «разбойничьим четам Михайловича» [30].

 

Еще до перехода государственной границы Югославии частями Красной Армии советские политорганы озаботились тем, чтобы познакомить военнослужащих с кратким описанием страны, состоянием югославской экономики и политики, населявшими ее народами. Армейская и дивизионная печать помещала многочисленные материалы о Тито, особенно подчеркивая, что руководимые им партизаны с первых дней оккупации Югославии неустанно боролись против немцев и их союзников. Последовательно проводилась идея «братства по оружию славянских народов». Обращаясь к исторической памяти народа, газеты указывали на освободительную роль русской армии на Балканах в XIX в., на необходимость для красноармейцев осознать, что Красная Армия является ее «преемницей».

 

Приказ о наступлении войск 3-го Украинского фронта и переходе болгаро-югославской границы, как сообщалось в политдонесении начальника Политуправления фронта генерал-майора Аношина в ГлавПУРККА Щербакову от 26 октября 1944 г., вызвал в войсках значительный политический и боевой подъем. Встречи с частями НОАЮ и югославскими партизанами, доклады и беседы политработников «еще сильнее укрепили уважение личного состава к свободолюбивому югославскому народу, вызвали новый подъем наступательного порыва» [31]. На политико-

 

 

*. М. Недич - генерал югославской армии, военный министр и затем глава созданного при участии Берлина правительства национального согласия в Сербии, крайний сербский националист.

 

 

285

 

моральное состояние советских солдат большое влияние оказывали теплые и радушные встречи с местным населением, неизменно сопровождавшиеся манифестациями жителей, хлебосольным угощением и исполнением партизанского гимна «По долинам и по взгорьям». Но довольно скоро эти встречи стали серьезно заботить советское командование в связи с тем, что дружеские застолья, в которых далеко не пассивную роль играли и югославские партизаны, не только приобрели значительный размах, но и нередко превращались в откровенные попойки. В немалой степени именно по этой причине 5 декабря 1944 г. командующим 57-ой армией был отдан приказ № ВС/04497, запрещавший «всякую связь военнослужащих армии с населением Румынии, Югославии» [32].

 

Вступление Красной Армии на землю Югославии, как свидетельствовали донесения советских политорганов, было встречено с восторгом, особенно в Сербии. Население обращало особое внимание на боевую мощь частей и их техническую оснащенность, поскольку немецкая и недичевская пропаганда всячески принижали боеспособность Красной Армии, подчеркивая плачевное состояние советского сельского хозяйства и промышленности и, как следствие, невозможность «Советов» содержать сильную армию. Бросалась в глаза и удивляла население молодость офицерского состава: 20-25-летние майоры и подполковники во главе полков и бригад представлялись делом немыслимым.

 

Вместе с тем продвижение советских частей по восточным районам Югославии принесло местным жителям и серьезное разочарование внешним, мягко говоря, «потрепанным» видом солдат и офицеров, состоянием воинской дисциплины, аморальными и даже криминальными инцидентами. Статистика в этом плане остается на сегодня закрытой, но косвенно о масштабах негативных явлений можно судить по жесткой реакции на них советского командования. Личному составу широко разъяснялись меры наказания за нарушение законов, причем диапазон их был весьма широким - от предания суду и тюремного заключения на срок от 1 года до 10 лет до высшей меры. Суду предшествовали лишение званий и наград (особенно часто это применялось за преступления против гражданских лиц). Практиковалась и отправка в штрафные роты.

 

Югославское руководство, как свидетельствуют воспоминания и документы, неоднократно обращалось с жалобами на недостойное поведение военнослужащих к начальнику советской миссии генералу Корнееву, начальнику гарнизона в Белграде генералу Верхоловичу, поднимало этот вопрос и перед Сталиным. Но в не меньшей степени Тито и его окружение беспокоило и отношение советских военных, в том числе пропагандистов и политработников, к партизанам и НОАЮ как к союзнику. Отсюда просьба

 

 

286

 

«изменить фразеологию красноармейских газет», принять формулировку об освобождении Белграда не Красной Армией, а Красной Армией и Югославскими войсками, «ввести отдачу чести югославским офицерам, прекратить третирование югославской армии как неумелой и второстепенной...» [33].

 

По-видимому, явная обида, звучавшая в данной просьбе, была в определенной степени связана с действительно имевшим место в некотором роде традиционно-снисходительным отношением военнослужащих и офицеров регулярных частей к партизанским подразделениям. Это было характерно и в отношении советских партизан. Но следует заметить, что, очевидно, отношение менялось. Во всяком случае, в политдонесениях 3-го Украинского фронта совместные с частями НОАЮ действия по уничтожению группировок немцев в горных районах страны, на подступах к Белграду и в боях за югославскую столицу 15-20 октября 1944 г. оценивались весьма высоко [34].

 

Массовые настроения сербского населения, зафиксированные советскими политорганами, характеризовались не только верой в славянскую солидарность и значение единой для сербского и русского народов православной веры, но и надеждами на советскую помощь, на улучшение материального положения [35]. Они отражали и представления определенной части жителей о перспективах дальнейшего развития страны. Их обобщенным выражением стали слова белградской учительницы Милы Миларович: «Югославский народ не встал на колени перед захватчиками и теперь прямо смотрит в светлое будущее» [36]. Общую атмосферу осени 1944 г. отразили слова одного из руководителей КПЮ Бл. Нешковича, несомненно, хорошо знакомого с ситуацией в стране и в том числе справедливыми претензиями населения к советским солдатам и офицерам: «Что говорить о пустяках?! НАША Красная Армия пришла в Белград!» [37].

 

Хотя к вражескому лагерю относились две балканские страны - Румыния и Болгария, «образ врага», несомненно, фокусировался на Румынии. Именно румынские мотивы преобладали в листовках, адресованных бойцам Красной Армии зимой 1942 г. При этом характерным пропагандистско-психологическим приемом являлась дегуманизация противника, в том числе изображение его в образе животных. Так, в сатирической листовке от 30 ноября 1942 г. была помещена карикатура на Антонеску и Хорти, представлявшая их «мартовскими котами», сцепившимися на крыше из-за кошечки по кличке «Трансильвания» [38]. В пропагандистских материалах румынская армия сравнивалась с «живым трупом», акцентировалось ее плохое снабжение продовольствием, особенно по сравнению с регулярными немецкими частями [39], в общественном российском сознании

 

 

287

 

целенаправленно формировался образ румынского солдатавечно голодного и посему особо склонного к мародерству, грабежам, насилию и пр. На охотное восприятие советскими людьми именно такого образа румын, несомненно, в первую очередь влияла конкретная военно-политическая обстановка. Румыния участвовала в боевых действиях на Восточном фронте с лета 1941 г. силами 10 дивизий. Однако после немецкой оккупации Италии в сентябре 1943 г. численность румынских войск на советско-германском фронте постепенно росла, достигнув к лету 1944 г. 22 дивизий и 5 бригад. «Вехами» оккупационной деятельности румын на советской территории являлись пребывание румынской армии в Крыму и в объявленных «румынскими провинциями» Бессарабии и Северной Буковине, установление «временного румынского управления» в Транснистрии (Приднестровье), куда вошли левобережные районы Молдавии, Одесская и часть Николаевской и Винницкой областей. На этих территориях, которые предполагалось в дальнейшем включить в состав «Великой Румынии», проводилась румынизация местного славянского населения. На отношение к румынскому противнику оказывал влияние и исторический прецедент - «Бессарабский» и «Буковинский» вопросы, до предела обострившие отношения королевской Румынии с Советской Россией. Румынский противник преподносился советским людям как захватчик исконно русских территорий, обладавший к тому же непомерными территориальными аппетитами: официальный Бухарест и сам кондукэторул (вождь) Румынии генерал Ион Антонеску видели страну в новых границах до Крыма, Кавказа и Поволжских степей. Притязания же Румынии на Южную Добруджу и Северную Трансильванию, сталкивавшие Бухарест с другими немецкими союзниками - Болгарией и Венгрией, давали козырь в руки советской пропаганде, позволяя обыгрывать тему противоречий в лагере захватчиков. Невысокие оценки боеспособности, дисциплины и морально-политического состояния румынских частей, дававшиеся советскими военно-аналитическими службами и находившие отражение в пропагандистских материалах, утверждает российская исследовательница Е.С. Сенявская, также влияли на складывание образа этого противника в массовом сознании советских людей, как в тылу, так и на фронте [40]. При этом известные советской стороне факты антинемецких настроений румынских солдат, вплоть до откровенной враждебности, как правило, в пропагандистских материалах замалчивались.

 

Однако при организации «спецпропаганды» среди румынского противника его морально-психологическое состояние, несомненно, учитывалось. Так, Центральный штаб партизанского движения обязал политический и разведывательный отделы Крымского штаба партизанского движения

 

 

288

 

взять под особый контроль работу по разложению румынских частей, используя в этой работе все виды информации [41].

 

В целом в отношении румын советский пропагандистский аппарат применял различные методы воздействия. В ноябре-декабре 1942 г. в разгар Сталинградской битвы местоблюститель Патриаршего престола митрополит Сергий призвал румынское духовенство и солдат румынской армии «окончить войну с русским народом, с которым румыны связаны узами христианского братства, и прекратить пролитие братекои единоверном крови» [42]. В это же время органами спецпропаганды была успешно проведена операция «Кольцо», которой руководил начальник 7-го отдела Политуправления Юго-Западного фронта полковник А.Д. Питерский. Уже на первом этапе операции, после того, как самолеты сбросили в район расположения румынских частей листовки с указанием пунктов приема пленных, 1200 румынских солдат и офицеров покинули боевые позиции. Была организована отправка их писем - «приветов на родину», в которых авторы благодарили судьбу за такой выход их из войны. В виде листовок эти письма сбрасывались на участках дислокации других румынских дивизий. В итоге без сопротивления сдались в плен еще 30 тысяч румын, в том числе 3 генерала и 130 старших офицеров [43].

 

Отзвук этой операции обнаружился в листовке-пропуске, датированной 1-2 апреля 1944 г. и обращенной к офицерам и солдатам 3-ей румынской армии. В канун боев за Одессу авторы листовки напомнили румынским солдатам о «разумном примере» их соотечественников под Сталинградом — генералов Мазарини, Ласкера и Стенеску, о десятках тысяч румынских военнослужащих, сложивших оружие и сдавшихся в плен. «Немцы - исконные враги румын,— говорилось в листовке. - Они захватили и терзали Румынию еще в 1916 году. Они и в эту войну бросали вас под огонь русских на самых тяжелых участках в Сталинграде и на Кавказе. Они сейчас бросили на произвол судьбы 7 румынских дивизий в Крыму. И вас они хотят оставить на убой в Одессе. Румыны! Не будьте дураками, не жертвуйте своей жизнью ради немцев и Антонеску. Война потеряла для Румынии всякий смысл... Выбор для вас один - сдадитесь в плен, будете жить. Будете воевать за немцев - погибнете» [44].

 

В преддверии боев на балканском направлении советская военная пропаганда усилила внимание к настроениям красноармейцев. Предстояло, в частности, разъяснить личному составу цели и задачи готовившегося наступления, поскольку бойцы выражали недоумение: «Почему мы идем в Румынию, когда нам говорили, что задача - изгнать противника со своей территории?» [45].

 

 

289

 

В период подготовки частей и соединений 3-го Украинского фронта к боевым действиям на территории Молдавии и Румынии особое внимание армейских политработников обращалось на работу с пополнением, прибывшим в апреле 1944 г. из Николаевской и Одесской областей. При этом учитывалось, что бойцы пережили тяжесть немецко-румынской оккупации, что они длительное время находились под воздействием фашистской пропаганды, «притупившей», как отмечалось в одной из справок Политуправления 3-го Украинского фронта, их национальное самосознание. Фиксируя наличие среди пополнения «нездоровых настроений», политработники в качестве примера приводили высказывания солдат, что «немцы - нехорошие люди, а с румынами можно жить». Для того, чтобы блокировать подобные настроения, было признано целесообразным более активно использовать в пропагандистской работе материалы о зверствах не только немцев, но и румын. Армейская печать начала публиковать статьи с призывами беспощадно уничтожать румынских солдат и офицеров [46]. Вместе с тем для налаживания в будущем контактов с местным населением поощрялось освоение бытовой лексики на румынском языке. Каждому офицеру предписывалось знать «политико-экономические данные [страны] и хоть минимум румынских слов» [47].

 

Вступление Красной Армии на территорию Румынии поставило перед пропагандистскими органами новые серьезные задачи. Их выявила проверка состояния партийно-политической работы в войсках 2-го Украинского фронта, проведенная в июле 1944 г. Основные замечания сводились к непониманию армейским пропагандистским аппаратом особенностей деятельности на вражеской территории, «вопросов организованности, бдительности и дисциплины», к резкому ослаблению воспитания ненависти к врагу. В итоговой справке указывалось на «позорные факты негласного перемирия с немецко-румынскими захватчиками». В качестве примера сообщалось о случае в 184-ом стрелковом полку 69-ой стрелковой дивизии: 11 мая 1944 г. командир роты лейтенант Коновалов разрешил одному из бойцов сыграть на губной гармошке. Звуки музыки привлекли внимание румынских солдат, которые с криками «Не стреляйте, мы тоже не будем» начали выдвигаться из траншей. Огонь с обеих сторон был прекращен, и румыны в спокойной обстановке начали производить погребение убитых. Характерно, что этот пример соседствовал в справке с выводом о том, что до основной массы личного состава не было доведено сообщение Совинформбюро от 10 мая 1944 г. о злодеяниях румынских войск на оккупированной советской территории, и необходимая воспитательная работа с бойцами и офицерами «по содержанию этого политически важного документа» в частях фронта не была проведена [48].

 

 

290

 

Документы свидетельствуют, что значительной остроты достиг вопрос о поведении военнослужащих Красной Армии на румынской территории. Главным образом, это касалось состава частей и подразделений за пределами прифронтовой зоны. В вышеуказанной справке говорилось о «большом количестве фактов недостойного поведения» солдат и офицеров. «Очень многие военнослужащие ходят в грязном неряшливом виде, без погон, шатаются по городам Румынии без всякого дела и подчас в нетрезвом виде, заполняют лавки, харчевни, рестораны, - сообщалось в документе. - Приказ НКО о приветствиях нарушается сплошь и рядом. Офицерский состав в большинстве случаев на эти безобразия смотрит сквозь пальцы, да и сами офицеры далеко не являются образцом в поведении». Только за 17-20 мая в Ботошани комендантские патрули задержали за недостойное поведение около 500 военнослужащих, в Сучаве - 560 человек [49]. Приводя конкретные многочисленные факты мародерства, грабежей, пьянства, насилия, подделки документов и пр., авторы справки констатировали, что Военный совет и политорганы фронта «упустили время, когда надо было быстро и оперативно принимать конкретные меры по борьбе с этими позорными для Красной Армии явлениями» [50].

 

Указанные случаи приобрели массовый характер и на других фронтах, и 19 января 1945 г. Ставка Верховного Главнокомандования издала приказ о предании суду военного трибунала советских военнослужащих, предусматривавший высшую меру наказания. Известны «расстрельные» приказы К.К. Рокоссовского в Польше, как и извинения, которые принес в марте 1945 г. Сталин делегации Чехословакии за недостойное поведение красноармейцев в стране51. Вместе с тем в беседе с главой делегации НКОЮ

 

А. Хебрангом 9 января 1945 г. Сталин, припомнив слова М. Джиласа о более высоком «морально-политическом облике английских офицеров», призвал «понять душу бойца», прошедшего с боями тысячи километров, подчеркнул, что «из-за одного урода нельзя оскорблять всю Красную Армию»: «Неправильно становиться на точку зрения “приличного интеллигента”... Есть отдельные случаи, позорящие наших бойцов. Мы за это расстреливаем. Но надо помнить, что люди измотались, изнервничались, думают, что они - герои, которым все разрешено, все позволено». Советский лидер не удержался и от язвительного замечания, что свой моральный облик английские офицеры «лучше всего показали в Греции» [51].

 

23 августа 1944 г. в Румынии произошел государственный переворот. После свержения диктатора Антонеску страна вышла из войны на стороне Германии. В этот день с призывом «к духовенству и верующим румынского народа» обратился местоблюститель Патриаршего престола митрополит Алексий (патриарх Сергий скончался в мае 1944 г.). Напомнив об

 

 

291

 

обращении владыки Сергия к румынским православным в 1942 г., митрополит Алексий констатировал, что не услышанный ранее призыв покойного патриарха «теперь ...услышан». Он призвал румынских «пастырей и паству» повернуть оружие против поработителей - немцев, изгонять их из пределов страны и всячески содействовать Красной Армии в деле освобождения от фашизма [53]. В целом, однако, выход Румынии из войны не особенно повлиял на оценки советскими гражданами вчерашнего противника. В недавно опубликованных материалах НКВД по Ленинграду и области отмечается, что среди населения преобладало недовольство в связи со «слишком мягкими» условиями перемирия с Румынией, хотя встречались и другие мнения [54].

 

Мало что нового внесло в представления советского общества о бывшем противнике и формирование на территории СССР румынских военных соединений для действий на советско-германском фронте. Вообще, вопрос о создании национальных воинских частей в советском тылу оказался весьма трудным, как с политической точки зрения, так и в плане конкретной реализации. С привлечением военнопленных были сформированы польские соединения (армия генерала В. Андерса, дивизия имени Тадеуша Костюшко), две румынские дивизии, в том числе дивизия имени Тудора Владимиреску. Армии генерала де Голля были переданы 1500 французских военнопленных, велась работа по формированию венгерской добровольческой дивизии. На рубеже 1943-1944 гг. прорабатывался вопрос и о создании немецкой воинской части, но до практической стадии дело не дошло [55]. В целом, немногочисленность новых воинских формирований, их снабжение, а частично и комплектация за счет ресурсов Красной Армии объясняли тот факт, что массовое сознание, особенно в тылу, не воспринимало их как полноценных союзников.

 

Болгарские части не действовали на Восточном фронте. «Особая позиция» Болгарии в войне против СССР обусловила тот факт, что советская пропаганда не уделяла этому немецкому сателлиту серьезного внимания как противнику, а в общественном сознании советских людей болгарский народ не воспринимался как враг.

 

В отношении Болгарии советская пропаганда особенно активно акцентировала историческое прошлое, прежде всего роль России в освобождении Болгарии в результате Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., благодарное отношение и привязанность болгарского народа к «братушкам», причем, судя по опубликованным материалам национальной Дирекции полиции, делала это систематически и настойчиво. Именно влиянием советской пропаганды болгарские власти объясняли готовность некоторых военнослужащих в случае отправки на Восточный фронт повернуть оружие

 

 

292

 

против немцев и своих офицеров и «поголовно сдаться Красной Армии» (донесение об обстановке в Варне в 1942 г.) [56]. Не дал ожидаемого эффекта и призыв к болгарским летчикам отправиться на Восточный фронт. Весной 1942 г. число изъявивших свое согласие не превысило 30 человек [57]. В середине сентября 1943 г. Штаб Болгарской армии констатировал, что акценты советской пропаганды несколько изменились: теперь ее острие направлялось на армию, выражаясь в призывах к военнослужащим действовать совместно с югославскими и греческими партизанами. Что касается внушения симпатий к «братской России», указывалось в одной из сводок Штаба за ноябрь 1943 г., то советский пропагандистский аппарат стал действовать более гибко, отказавшись от коммунистических лозунгов, резкой критики царского института власти (это объяснялось учетом монархистских настроений народа, выявившихся в связи со смертью царя Бориса Ш) и делая акцент на идее создания «независимой и великой Болгарии» с опорой на Россию [58].

 

Характерной особенностью пропагандистской работы среди личного состава Красной Армии являлся перенос вины за вхождение Болгарии в блок фашистских держав и вступление в войну на «немцев и их агентов» внутри страны [59]. Нельзя не заметить прямой аналогии: в октябре 1915 г. ответственность за участие Болгарии в войне на стороне Тройственного союза официально возлагалась Россией на «династию Кобургов», последовательно проводившую в стране «прогерманскую и антироссийскую политику» [60]. Документы свидетельствуют, что такая трактовка причин вхождения Болгарии в фашистский блок принималась бойцами Красной Армии, выражавшими готовность идти в Болгарию, чтобы помочь братскому народу и наказать преступную «правящую клику» [61]. При этом направленность высказываний бойцов Красной Армии, зафиксированных в политдонесениях о политико-моральном состоянии войск 3-го Украинского фронта накануне вступления в Болгарию, была в большинстве случаев не антиболгарской, а антинемецкой [62].

 

Судя по документам, разъяснительной работы потребовала от пропагандистов нота советского правительства от 5 сентября 1944 г. об объявлении Болгарии войны. Зафиксированные в сводках о настроениях военнослужащих высказывания рядовых и офицеров свидетельствовали о том, что личный состав усвоил официальную оценку болгарского «нейтралитета» как намерения руководства страны «укрыть немецкие штыки», создать на территории Болгарии базу для дальнейшего сопротивления немцев. Стремление наказать «правителей-предателей» и помочь болгарскому народу обрести свободу и независимость [63] было доминирующим.

 

 

293

 

К моменту перехода румыно-болгарской границы войсками 3-го Украинского фронта пропагандистская работа среди личного состава была направлена на закрепление и удержание «военно-политического порыва» после Ясско-Кишиневской операции. Бойцам разъяснялось, что предстоят суровые бои, что гитлеровцы способны на любую авантюру и пр. Политуправление фронта подготовило справку об экономическом и политическом положении Болгарии, о быте и традициях народа, исторических связях болгар и русских. Кроме того, в политотделах 57-ой и 37-ой армий были подготовлены и распространены среди бойцов и офицеров справки о городах Болгарии - Плевене, Шумене, Видине, Раз граде, Добриче, Варне, Бургасе [64]. В первичных партийных организациях прошли собрания на темы «Задачи коммунистов в связи с наступлением Красной Армии на территорию Болгарии» и «Задачи по обеспечению правильных взаимоотношений с болгарским населением» [65]. 7 сентября 1944 г., накануне наступления, командующий фронтом генерал армии Ф.И. Толбухин подписал обращение «К болгарскому народу!» На следующий день фронтовая авиация разбросала первые 50 тыс. листовок с текстом обращения над территорией страны. В документе говорилось, что Красная Армия не намерена воевать против болгарского народа и его армии, считает болгарский народ братским.

 

8 сентября 1944 г. военная операция началась. Но не как обычно, рано угром и артподготовкой, а в 11 часов отправкой разведподразделений к болгарским погранзаставам. Много лет спустя начальник штаба 46-ой гвардейской артиллерийской Запорожско-Одесской краснознаменной ордена Суворова П-ой степени бригады подполковник П.П. Боринский, вспоминая далекий 1944 год, обратился к своему дневнику: «Утро 8 сентября. Солнечно и тепло. Впереди Болгария, земля, знакомая не только по учебнику географии. Царское правительство этой близкой нам страны, чей героический сын после Лейпцигского процесса нашел прием на нашей свободной родине, поставило всю ее экономику на службу Германии. Ее порты превратились в морские базы немецкого флота. ...На своих боевых позициях воины бригады ждут команды с особым волнением. Все мы знаем, что наши деды сражались с османскими полчищами за свободу Болгарии» [66].

 

Переход румыно-болгарской границы осуществлялся подвижными отрядами и авангардными частями дивизий фронта. Многие бойцы были удивлены и разочарованы состоянием государственной границы, фактическим отсутствием соответствующих атрибутов, в связи с чем некоторые даже не заметили момента пересечения пограничного рубежа. Уже в 11.30 последовала команда зачехлить орудия... 9 сентября с утра на территорию

 

 

294

 

Болгарии вступили главные силы фронта, в течение дня они продолжали продвижение в южном и юго-западном направлениях [67].

 

С первых часов пребывания Красной Армии на болгарской земле стало ясно, что значительная часть населения не понимала причин войны СССР и Болгарии. Политотдел 37-ой армии сообщал, что особо слабо разбиралось в обстановке сельское население [68]. Оперативно была развернута работа радиоустановок, в населенных пунктах передавались тексты обращения «К болгарскому народу!», нота советского правительства об объявлении войны Болгарии, отдельные выдержки из сообщения НКИД СССР «К советско-болгарским отношениям». Для этой работы в каждой дивизии имелись дикторы, владевшие болгарским языком. Только на марше к Варне через Добрич спецгруппами было распространено 2 тыс. экземпляров обращения «К болгарскому народу!» [69].

 

Впоследствии работа спецотделений (седьмых отделений) политуправлений армий фронта среди болгарского населения велась по нескольким направлениям, наиболее важными из которых считалось осуществление контроля за зрелищными мероприятиями, изданием книг, газет, журналов и прочей печатной продукции, разоблачение злостной пропаганды в отношении СССР, информирование населения о цепях и задачах Красной Армии. Тематика лекций и докладов для болгарского населения была направлена на ознакомление его с жизнью советской страны (политическое устройство и Конституция, состояние экономики, культуры, образования, положение женщины в обществе), разъяснение освободительной миссии Красной Армии, исторических корней дружбы славянских народов и пр. [70]

 

Однако следует признать, что едва ли не главным источником информации о советской стране, причем источником своеобразным, являлось само пребывание бойцов и офицеров Красной Армии в Болгарии, ежедневные контакты с местным населением. Вскоре после вступления советских частей на болгарскую землю Политуправление 3-го Украинского фронта по распоряжению военного совета издало большим тиражом «Памятку воину Красной Армии в Болгарии». Она вручалась лично офицерам, командирам батальонов и рот, сержантам и рядовым, по ее содержанию регулярно проводились многочисленные беседы. Кроме того, на ее основе были подготовлены «памятки» в отдельных частях, например, в 4-ой гвардейской механизированной дивизии.

 

Лейтмотивом этого документа стал призыв к советскому воину беречь любовь и уважение народа, которому солдат Красной Армии принес освобождение, чтить его обычаи, законы и семью, быть беспощадным к грабителям, мародерам, насильникам, нарушителям порядка, позорящим честь красноармейца и тем самым помогающим немцам. «Пусть везде, где

 

 

295

 

прошла Красная Армия, уничтожая врагов человечества - гитлеровцев и освобождая порабощенные ими народы, навсегда останется в сердцах миллионов людей глубокая благодарность, любовь и уважение к тебе, товарищ боец, сержант и офицер!» - говорилось в «Памятке» [71].

 

Длительное время пребывание советских солдат на болгарской земле рисовалось исключительно радужными красками, создававшими почти идиллическую картину. На многочисленных примерах демонстрировались взаимные теплые, братские чувства болгар и русских, а негативные явления характеризовались как единичные. Подобная идеализация сослужила плохую службу, сменившись впоследствии педалированием фактов недостойного поведения советских военнослужащих в Болгарии. В связи с этим нельзя не отметить, что многие болгары - свидетели и современники событий 1944 г., не отрицая и отнюдь не оправдывая действительно немалочисленные случаи аморального порядка, обраставшие к тому же слухами и нередко вымыслами, стремились объяснить психологическое состояние советского бойца, проявляли понимание, что любая война, демонстрируя высоту человеческого духа, также неизбежно сопровождается моральными и нравственными потерями. На бытовом уровне это нередко отражалось в оценках негативных явлений по принципу «В семье не без урода» [72]. Тем не менее, власти, по-видимому, почувствовали необходимость разъяснить населению ситуацию, и 3 октября 1944 г. в специальном выступлении по софийскому радио министр пропаганды Д. Казасов произнес «Слово о советском солдате». Казасов попытался рассеять, по его словам, «легенду о благородном поведении гитлеровского солдата» в Болгарии и, напомнив о ратном пути красноармейца, объяснить его чувства и переживания. «Три года, днем и ночью, он шел сквозь бури и вьюги, утопая то в сугробах, то в грязи и воде, чтобы отстоять священную землю своих дедов. Сталинград! Солдат пришел оттуда в Софию, пришел, узнав, а может быть и увидев пепелище родного дома, а своих близких растерзанными гитлеровским зверем. И, придя сюда, он видит себя внезапно пробудившимся от кошмарного сна, перенесшимся в спокойный край, о котором мечтал. Нет пепелища. Есть наполненные жизнью села. Нет потонувших в мертвом молчании домов. Есть звенящие женские голоса и детский смех. И над всем этим - воспоминания о его опустошенной родине. Постарайтесь понять, и тогда, я уверен, вы скажете: Помолчим! Помолчим о наших мелких, жалких личных переживаниях. Помолчим, ибо рядом с ними молча ступают в окровавленной, покрытой грязью и водой шинели великие муки великого советского народа! Помолчим и с молитвенным смирением склоним головы перед его непревзойденной жертвенностью!» [73].

 

 

296

 

То, что Казасову удалось точно передать психологическое состояние рядового бойца, подтверждают воспоминания комсорга батальона 144-го гвардейского стрелкового полка 49-ой стрелковой дивизии 46-ой армии Л. Бартышева: «В одном селе заночевали. Пожилая болгарка смотрела на нас так, что я испытал непреодолимое желание приблизиться к ней, как к родной матери, обнять, склонить голову на грудь и ... заплакать. О разрушенном родном доме, о моей семье, о которой три года не имел вестей, рассказать ей, как устал от тяжкого разрушительного солдатского труда» [74].

 

С началом болгарской «перестройки» и отказом от русофильской «парадигмы» исторических исследований [75] постепенно усиливались критические голоса, согласно которым приход Красной Армии и контакты населения с «духовно бедными сыновьями страны, бывшей ранее идеалом» для многих болгар, вызвали первое крупное разочарование. Некоторые авторы напомнили о том, что германскую армию встречали в марте 1941 г. в Болгарии «гораздо теплее и сердечнее», нежели три с половиной года спустя советскую. Констатировались «невероятная ограниченность и примитивизм офицеров Красной Армии», «отсутствие у них каких-либо культурных и интеллектуальных запросов, их почти первобытное изумление перед цивилизованным обликом Болгарии даже военного времени, как бы указывавшие на огромную пустоту советской духовной жизни». Взирая на события 40-летней давности с хронологических высот рубежа 1980-х - 1990-х годов, они удивлялись, что советские офицеры «ничего не знали о Блоке и смутно помнили имя Маяковского» [76].

 

Полагаем, что подобные утверждения требуют комментариев. Документальные источники частично подтверждают сказанное, хотя и не с такой высокой степенью категоричности. Например, об отсутствии у болгар «настоящей ненависти к немцам», стремления вести с ними борьбу говорилось в справках политорганов 3-го Украинского фронта, анализировавших политические настроения в стране в середине сентября 1944 г. [77] Однако указанные материалы содержали и прямо противоположные сведения - об отчетливо выраженных антинемецких настроениях значительной части населения.

 

Что касается Красной Армии, то в докладе сотрудника Управления стратегических служб США Д. Вудрофа о политической ситуации в Болгарии в сентябре-декабре 1944 г. отмечалось разочарование болгар внешним видом красноармейцев, равно как и испытываемая последними неловкость за «относительную отсталость» России. Вместе с тем американский наблюдатель констатировал «сравнительно хорошую дисциплину русских», что было связано, по его наблюдениям, с «исключительной

 

 

297

 

суровостью войск НКВД в отношении нарушителей». Заслуживает быть отмеченным замечание Вудрофа о том, что «болгары в общем и целом научились находить общий язык с советскими войсками... и если бы не страх, что они останутся в стране или поддержат коммунистов, отношения вообще могли бы быть отличными» 78. Обращают на себя внимание спокойная тональность доклада, автор которого считался «аккуратным и надежным наблюдателем болгарской политической жизни» [79], а также продемонстрированное им желание дать болгарским реалиям, в частности взаимоотношениям населения и Красной Армии, всестороннюю и объективную оценку.

 

Такая оценка требует учитывать огромные потери личного состава частей и подразделений Красной Армии к моменту выхода ее за пределы советской территории, преобладание в них новобранцев, зачастую, действительно, малограмотных, не обладавших боевой закалкой и необходимыми морально-психологическими качествами. На их фоне резко выделялись кадровые бойцы - отличные солдаты, сберегшие довоенное отношение к сержантам и почтение к офицерам.

 

Попытка приблизиться к ответу на вопрос, что же в действительности, представлял собой пришедший в Болгарию человек в военной шинели, малопродуктивна без воссоздания адекватной картины духовной жизни в советской стране во всех ее проявлениях. Не претендуя на полноту суждений, заметим, что знакомство даже с отдельными наблюдениями ученых в сфере культурной политики советского государства, в том числе, его усилий по формированию круга чтения советских людей в довоенные годы, позволяет принципиально скорректировать некоторые вышеприведенные заключения.

 

В середине 30-х годов в СССР возникло новое явление в отечественной культуре - появился так называемый массовый читатель. В те годы он был молод, имел, как правило, начальное или среднее образование, полученное в школе. Именно в это время в СССР сравнительно большими тиражами (20-25 тыс. экз.) издавалась русская и зарубежная классика - Короленко и Некрасов, Толстой и Достоевский, Крылов, Державин, Помяловский... Появились переводы наиболее значительных произведений Ремарка, Олдингтона, Хемингуэя, Фейхтвангера... Из советских авторов чаще других печатались Маяковский и Горький. В значительной степени на этой литературе «выросло патриотически настроенное поколение людей, рожденных при советском строе, которые искренне верили в “особый путь и миссию” советского государства... Отличало это поколение и уважение к знанию, наукам. Высшее образование занимало в системе ценностей советских людей одно из ведущих мест» [80]. Вряд ли правомерно выводить за

 

 

298

 

границы этого поколения офицерский состав Красной Армии, представляя его в убогом и почти карикатурном свете. Кстати, когда 19 ноября 1944 г. Военный совет 37-ой армии принял постановление № 0049, предписывавшее пресекать не носящее служебного характера общение военнослужащих с местным населением, то, в отличие от югославского случая, одной из причин стало стремление советских офицеров «доказать болгарам», что в ближайшее время в стране будет установлена советская власть [81]. Это вполне соответствовало представлениям того поколения советских людей о смысле освободительной миссии Красной Армии.

 

Мы намеренно остановились на этом сюжете, поскольку именно контакты советских офицеров, в том числе советников, с офицерами Болгарской армии следует учитывать при рассмотрении вопроса о восприятии болгар как союзников на заключительном этапе Второй мировой войны. Новые представления формировались с учетом их участия в совместных с Красной Армией боевых действиях в составе 3-го Украинского фронта, когда создавались объективные предпосылки для постановки вопроса о признании Болгарии «совоюющей страной».

 

Политдонесения штаба фронта недвусмысленно фиксировали не только неудовлетворительную подготовку болгарской армии, падение дисциплины, массовый уход солдат из своих гарнизонов, случаи трусости [82], но и отсутствие у военнослужащих понимания освободительных целей войны. К оценке офицерского состава советские наблюдатели подходили явно дифференцированно: средний состав (командиры рот и взводов), являвшийся выдвиженцами солдатских комитетов в частях, характеризовался в основном положительно. В донесениях Политуправления фронта сообщалось, что в ходе военных действий на территории Югославии весной 1945 г. эти офицеры действовали смело и решительно, показывали солдатской массе примеры «честного выполнения воинского долга». Сложнее обстояло дело со старшими офицерами - «выходцами из буржуазных и зажиточных слоев населения». Подчеркивалось, что они получили образование в болгарских военных школах, построенных по немецкому образцу, восприняли немецкую военную тактику и оказались «отравленными» фашистскими идеями. В новых условиях часть старших офицеров выразили готовность честно служить народу, но немалое число их продолжали якобы вести подрывную деятельность в частях и подразделениях [83]. Нельзя не признать, что вследствие схематичного «классового» подхода советских политработников создавалась явно упрощенная картина состояния командных кадров болгарской армии.

 

Вместе с тем боевая практика выявила реальные значительные слабости в подготовке офицерского корпуса: отсутствие достаточного военного

 

 

299

 

опыта, в частности, умения организовывать взаимодействие между родами войск, руководить оборонительными действиями и активно действовать в наступлении. Отмечались также недостаточная стойкость в бою и неготовность к тяготам и лишениям боевой жизни [84]. 8 октября 1944 г. вмешательство командующего 2-ой армией генерала Станчева фактически сорвало наступление болгарских частей в районе Бела Паланка, Нишка Баня и Ниш. В ответ на упрек советского офицера-советника Станчев заявил, что болгарские солдаты «не хотят наступать, так как не знают, за что воюют» [85]. Известную долю вины за это советское командование возлагало на правительство Отечественного фронта, не выдвинувшее в сентябре 1944 г. вопрос об участии Болгарии в войне против Германии в качестве главной политической и военной задачи. В материалах советских политорганов отмечалось: следствием такого подхода стал рост среди болгарского населения настроений, что для Болгарии война уже закончена, что столь малая страна не может многого сделать для окончательного разгрома немцев [86]. Кроме того, для большой массы населения характерным было стремление вообще быть подальше от войны [87]. Серьезно обеспокоило советскую сторону происшествие в частях 3-ей пехотной дивизии 1-ой Болгарской армии, отказавшихся переправиться через Дунай и самовольно повернувших домой. Проведенное расследование показало, что большинством солдат двигало желание «работать на родине, даже платить репарации, но не воевать в Венгрии». «За Дунай, считали они, - должны идти только добровольцы» [88].

 

Из-за отсутствия конкретного материала трудно говорить о том, как воспринимались подобные настроения и проявления нового союзника военнослужащими Красной Армии, которая вела в то время упорные кровопролитные бои на территории Венгрии, какие изменения вносила реальная обстановка в пропагандистскую работу. Но кое-какие наблюдения сделать все же можно. Уже в начале октября 1944 г. последовало распоряжение начальника Политуправления фронта генерал-майора Аношина: «В наших материалах к личному составу принять умеренный тон, не прибеднять Болгарию, так как эту линию сейчас занимает правительство, стараясь этим самым снять с себя материальные заботы о помощи Красной Армии» [89]. Еще более показательна, на наш взгляд, «Программа по изучению войск противника и наших соседей», подготовленная фронтовыми политорганами для занятий с офицерским составом частей Красной Армии в конце декабря 1944 г. В раздел «Армии наших соседей» (курсив наш. - Т.В.) были включены пункты об организации и вооружении Болгарской армии, о принятых в ней знаках различия и тактических приемах ведения боевых действий [90]. Не означало ли это, что, несмотря на смену

 

 

300

 

политического режима в Болгарии, признания ее полноценным военным союзником СССР на том этапе не произошло?

 

В целом, характеризуя «балканскую» составляющую советской пропаганды военных лет, следует признать ее несомненную эффективность. Итогом пропагандистских усилий явились массовые настроения, отраженные в четком понимании важности освободительной миссии Красной Армии и, по большому счету, вытеснившие культивировавшиеся на протяжении длительного времени настроения мщения. При этом в сознании советских людей, как в тылу, так и на фронте, «народ», «простые люди» враждебных стран оказались отделенными от политиков, власти, государств, а в самой толще солдатской массы, вопреки жестокостям военного времени, удалось оживить лучшие черты русского национального характера, в частности, его природный гуманизм, воплощенный в народной мудрости «лежачего не бьют» и означавший милость к поверженному врагу...

 

 

            Примечания

 

1. Берт Н. История советского государства. 1900-1991. М., 1992. С. 288.

 

2. Harriman W. A. Stalin at War // Stalinism. Its Impact on Russia and the World. London, 1982. P.40-41.

 

3. Вишневский Вс. В пути из Москвы // От Советского Инфорбюро... Т. 1. 1941-1942. М., 1982. С. 23-24.

 

4. Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны. «Коммуникация убеждения» и мобилизационные механизмы. М., 2007. С. 119.

 

5. От Советского Информбюро... 1941-1945. Публикации и очерки военных лет. Изд. 2-ое. М., 1984. Т. 2. С. 470.

 

6. Фрезинский Б.Я. Власть и деятели советской культуры - Проблема адекватного анализа (Илья Оренбург в реальности и в новой книге о тайной сталинской политике) // Исторические записки. № 5 (123). М., 2002. С. 300.

 

7. Бурцев М.И. Прозрение. М., 1981. С. 26.

 

8. Там же. С. 70.

 

9. Голубев А.Б. Союзники в пропаганде и массовом сознании советского общества в годы войны // Россия в XX веке. Война 1941-1945 годов. Современные подходы. М., 2005. С. 152.

 

10. Сенявская Е.С. Союзники Германии в мировых войнах в сознании российской армии и общества // Вопросы истории. 2006. № 11. С. 92.

 

11. Советская пропаганда... С. 297-300.

 

12. Там же. С. 301-304.

 

13. Там же. С. 304.

 

14. Эренбург И. В первый день // От Советского Информбюро... Т. 1. С. 22.

 

 

301

 

15. Мировые войны XX века. Книга 3. Вторая мировая война. Исторический очерк. М., 2002. С. 219.

 

16. Там же. С. 220.

 

17. Центральный архив Министерства обороны (Далее: ЦАМО). Ф. 372. Оп. 6570. Д. 51. Л. 214.

 

18. Суржик Д.В. Пришел, увидел, убедил... (Из истории спецпропаганды) // Памятные страницы истории. 1941-1945. М., 2009. С. 263.

 

19. Советская пропаганда... С. 304.

 

20. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 95. Л. 207, 210, 211.

 

21. Эренбург И. В первый день... С. 22.

 

22. Славянские народы в борьбе с фашизмом. Казань, 1941. С. 13, 9,10.

 

23. Георги Димитров. Дневник. 9 март 1933 - 6 февруари 1949. София, 1997. С. 464; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 733. Л. 69-70.

 

24. Советская пропаганда... С. 329.

 

25. Руколь Б.М. Идея общности славян в материалах Всеславянского комитета в Москве // Славянский вопрос. Вехи истории. М., 1997. С. 206.

 

26. Эренбург И. Война. Апрель 1942 - март 1943. М., 2003. С. 60-61.

 

27. Вторая мировая война. Дискуссии, Основные тенденции. Результаты исследований. М., 1996. С. 425-426.

 

28. Цит. по: Романенко С.А. Югославия: История возникновения, кризис, распад, образование независимых государств. М., 2000. С. 365-366.

 

29. Там же. С. 369.

 

30. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 32288. Д. 16. Л. 22.

 

31. Там же. Д. 12. Л. 188-189.

 

32. Тимофеев А. Опыт взаимовосприятия: красноармейцы и население Сербии (в печати).

 

33. Там же; Слуцкий Б. Записки о войне // О друзьях и о себе. М., 2005. С. 74-75.

 

34. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 32283. Д. 12. Л. 403^419.

 

35. Там же. Оп. 32288. Д. 16. Л. 25.

 

36. Там же. Д. 12. Л. 196.

 

37. Цит. по: Слуцкий Б. Указ. соч. С. 75.

 

38. Советская пропаганда... Иллюстративный вкладыш после с. 416.

 

39. Там же. С. 414.

 

40. Сенявская Е.С. Указ. соч. С. 100.

 

41. Покивайлова ТА. Румынская армия в Крыму в годы Второй мировой войны (морально-психологический аспект) // Comisia bilaterală a istoricilor din Romania şi Federatia Ruşă. Sesiunea a IX-a. Constanţa, octombrie 2004: P. 181.

 

42. Религиозные организации в СССР: Накануне и в первые годы Великой Отечественной войны. 1938-1943 / Публ. М.И. Одинцова // Отечественные архивы. 1995. № 2. С. 65-67.

 

 

302

 

43. Бурцев М.И. Указ. соч. С. 126; Суржик Д.В. Указ. соч. С. 271.

 

44. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 134100. Д. 35. Л. 21-22.

 

45. Там же. Оп. 100198. Д. 1. Л. 77.

 

46. Там же. Л. 66-67, 81.

 

47. Там же. Л. 76.

 

48. Советская пропаганда... С. 710.

 

49. Там же. С. 715.

 

50. Там же. С. 716.

 

51. Советский фактор в Восточной Европе. 1944-1953. Документы. Т. 1. 1944-1948. М., 1999. С. 191-192.

 

52. Восточная Европа в документах российских архивов. 1944-1953. Том 1. 1944-1948. М., 1997. С. 120.

 

53. Журнал Московской Патриархии. 1944. № 9 (сентябрь). С. 3-4.

 

54. Международное положение глазами ленинградцев. 1941-1945 (Из архива Управления ФСБ по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области). СПб., 1996. С. 111-113.

 

55. Суржик Д.В. Указ. соч. С. 270.

 

56. Българо-съветски политически и военни отношения (1941-1947). Статии и документа. София 1999. С. 178.

 

57. Там же. С. 173.

 

58. Там же. С. 181-183.

 

59. Обращение командования Красной Армии к болгарскому народу при вступлении в Болгарию. 8 сентября 1944 г. // Советско-болгарские отношения и связи. Документы и материалы. Том 1. Ноябрь 1917 - сентябрь 1944. М., 1976. С. 608.

 

60. Мировые войны XX века. Кн. 2. Первая мировая война. М., 2002. С. 395-396.

 

61. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 2914. Д. 61. Л. 219-220; Д. 53. Л. 104.

 

62. Там же. Д. 53. Л. 104.

 

63. Там же. Д. 61. Л. 219-220. .

 

64. От Волга до Балкана. София, 1977. С. 72-73; Здравей, България! Спомени на съветски маршали, генерали и офицери за освобождението на България и бойната дружба през Отечествената война 1944-1945 г. София, 1986. С. 21.

 

65. Пиастре Г. Политико-воспитательная работа в советских войсках и среди населения Болгарии (3-ий Украинский фронт, сентябрь 1944 - май 1945 г. // Советское славяноведение. 1977. № 1. С. 31.

 

66. Цит. по: Чавдарова В. Търсим те, Альоша! София, 1981. С. 48.

 

67. Подробнее о замысле советской наступательной операции в Болгарии см.: Волокитина Т.В. Операции Красной Армии на Черноморском побережье Румынии и Болгарии в контексте геостратегических интересов СССР // Comisia bilatеrală a istoricilor din România şi Federaţia Ruşă... P. 225-240.

 

68. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 2914. Д. 231. Л. 109-109o6.

 

69. Там же. Л. 114.

 

 

303

 

70. Там же. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 128. Л. 119, 188.

 

71. Там же. Д. 132. Л. 109-110; Ф. 372. Оп. 6507. Д. 8. Л. 246.

 

72. Там же. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 128. Л. 234; Ф. 243. Оп. 2914. Д. 226. Л. 32.

 

73. Димо Казасов. Преживелици. София, 1970. С. 197, 198-200.

 

74. От Волга до Балкана... С. 274.

 

75. Даскалов Румен. От Стамболов до Живков. Големите спорове за новата българска история. София, 2009. С. 111.

 

76. Георги Марков. Задочни репортажи за България. София, 1990. С. 54-55, 321.

 

77. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 2914. Д. 226. Л. 112.

 

78. Българо-съветски политически и военни отношения... С. 221.

 

79. Там же. С. 217.

 

80. Куренная Н.М. «Книжные новости» как индикатор государственной политики (Формирование круга чтения советских людей) // Категории и концепты славянской культуры. Труды Отдела истории культуры. М., 2008. С. 737, 743, 744, 746.

 

81. ЦАМО. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 159. Л. 40-40об.

 

82. Там же. Ф. 243. Оп. 2900. Д. 770. Л. 45-46, 49-50; Оп. 2914. Д. 53. Л. 96; Д. 119. Л. 7.

 

83. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 320. Л. 69.

 

84. От Волги до Балкана... С. 705.

 

85. Там же. С. 702.

 

86. ЦАМО. Ф. 243. Оп. 2914. Д. 61. Л. 295, 296.

 

87. Там же. Д. 226. Л. 112.

 

88. Там же. Д. 119. Л. 14.

 

89. Там же. Д. 53. Л. 122.

 

90. Там же. Ф. 392. Оп. 8900. Д. 128. Л. 49.

 

 

304

 

 

22. Советский Союз глазами болгарской общественности (1930-е гг. -1989 г.) [*]

В. Мигев

(Институт истории БАН)

 

 

Представления о советской стране начали формироваться в болгарских общественных кругах еще в межвоенный период - в 20-е и особенно 30-е годы XX века. Острые экономические проблемы и значительная бедность наседения обусловили распространение массовых левацких настроений, особенно среди молодого поколения, возникновение негативного отношения к общественно-политической системе Болгарии. На этой основе и сложилось представление о советском обществе как антиподе болгарского. Возник миф о счастливой жизни советских людей, освобожденных от капиталистической эксплуатации и наделенных прекрасными перспективами развития. Многие молодые болгары безоговорочно верили в этот миф. Иллюзорный образ подпитывался и советской художественной литературой, легально печатавшейся в коммунистических издательствах, такой, как романы «Мужество» Веры Кетлинской, «Цемент» Федора Гладкова, «Время, вперед!» Валентина Катаева и пр.

 

Свою лепту в формирование указанного мифа внесли и болгарские авторы, посетившие СССР или жившие в советской стране: профессор Асен Златаров - своей книгой «В стране Советов», писатель Крыстю Белев - художественными очерками «Солнечные берега» и «Счастливая земля». Болгарский дипломат профессор Димитр Михалчев после двухлетнего пребывания в Москве опубликовал в журнале «Философски преглед» несколько статей о жизни в Советском Союзе, насыщенных положительными характеристиками.

 

Со второй половины 30-х гг. в Болгарии начали демонстрироваться советские кинофильмы, в которых современность представала в приукрашенном, триумфалистском и даже в несколько рекламном виде, - «Путевка

 

 

*. Перевела Т.В. Волокитина

 

 

305

 

в жизнь» Николая Экка, «Богатая невеста» [*] и «Трактористы» Ивана Пырьева, «Веселые ребята», «Волга-Волга» и «Светлый путь» Григория Александрова, «Семеро смелых» Сергея Герасимова и др.

 

На страницах «левых» газет, особенно в «Заре», часто помещались фотоматериалы, отражавшие жизнь советской страны: например, снимки со строительства «Днепрогэса» или канала Москва-Волга, встречи Максима Горького с трудящимися, известная фотография И.В. Сталина с молодой таджикской сборщицей хлопка Мамлакат [**], фотопортреты знатных людей - трактористки Паши Ангелиной, шахтера Алексея Стаханова и др.

 

Однако сложившиеся представления начали несколько меняться при непосредственных контактах населения с проходившими через Болгарию советскими частями в сентябре-октябре 1944 г. На болгар сильное негативное впечатление производили неаккуратный внешний вид солдат, отсутствие должной гигиены, вплоть до случаев педикулеза, пьянство, воровство и произвольные реквизиции, изъятие мелких товаров из магазинов, отказ расплачиваться в заведениях общественного питания и т. п. Разумеется, имели место и сердечные встречи советских воинов населением, проявления искреннего гостеприимства, дружеские застолья и др. Однако все это не могло компенсировать проявления сильного разочарования части болгарского общества от контактов с освободителями.

 

Вышеописанные явления нетрудно объяснить. Больше трех лет советский солдат провел в землянках и окопах, с боями прошел по опустошенной территории, через сожженные села и разрушенные города России, Украины, Молдавии и Румынии и вдруг оказался в мирной, красивой стране с цветущими селами, изобиловавшими овощами и фруктами, с уютными небольшими городками, окруженными садами и виноградниками... Все это походило на оазис среди бесплодной пустыни и, естественно, вызывало раздражение: «В то время как наши жены и дети голодают, живут в землянках, не имея самого необходимого, здесь как будто и нет войны,

 

 

*. В Болгарии фильм демонстрировался под названием «Украинская рапсодия».

 

**. В действительности на фото, сделанном на приеме в Кремле зимой 1936 г., была запечатлена Геля (Энгельсина) Маркизова, дочь наркома земледелия Бурятии, репрессированного в 1937 г. по обвинению в шпионаже в пользу Японии и троцкизме. Когда это обстоятельство стало известно в «верхах», то было решено впредь именовать девочку на фотографии Мамлакат. Так звали юную сборщицу хлопка, награжденную орденом Ленина (Прим. переводчика).

 

 

306

 

жизнь течет мирно и счастливо». Конечно, в действительности дело обстояло иначе, но именно так болгарская реальность представлялась простому советскому солдату.

 

Первоначальные негативные представления болгарского населения до известной степени изменились на протяжении двух-трехлетнего пребывания советских частей в стране. Этому способствовали многочисленные встречи офицеров и военнослужащих с болгарской общественностью, активная помощь красноармейцев в сельскохозяйственных работах, концерты армейской самодеятельности, бесплатный показ фильмов населению с помощью армейских кинопередвижек и др. Значительно сократились и отрицательные явления предыдущего периода, хотя они и не были полностью изжиты. Но на болгар сильное впечатление производили строгость и решительность советских военных комендатур, принимавших оперативные меры во всех случаях нарушения воинской дисциплины и недостойного поведения военнослужащих по отношению к местному населению.

 

Утверждение сталинской модели социализма в Болгарии на протяжении 1948-1953 гг., а в некоторых сферах общественной жизни и раньше - в 1945-1947 гг., усилило инициировавшееся властью стремление усвоить советский опыт и практику. Десятки делегаций сотрудников высших государственных органов посетили СССР. Неуклонно росло число болгарских студентов, обучавшихся в советских вузах, слушателями советских военных академий становились многие болгарские офицеры, все больше и больше научных работников, литераторов, деятелей искусства приезжали в советскую страну.

 

Для всех этих категорий болгар, посетивших или некоторое время проживавших в СССР, были характерны некоторые общие черты: прежде всего их знакомили с жизнью Москвы, Ленинграда и Киева. Посещения других мест строго регламентировались, ограничиваясь, как правило, передовыми предприятиями, колхозами и учебными заведениями, в которых обязательно проводилась предварительная подготовка, чтобы не ударить в грязь лицом перед гостями. Следует учитывать, что три крупнейших города СССР в то время имели возможность посетить далеко не все рядовые советские граждане. Для них оставались недоступными прекрасные столичные магазины с изобилием продуктов и товаров по низким ценам. Понятно, что у болгарских гостей создавалось весьма одностороннее представление о жизни в СССР. Конечно, это положение не следует абсолютизировать: приезжие иностранцы наблюдали и другие картины советской повседневности, но знакомство с ней ограничивалось хозяевами.

 

 

307

 

Вместе с тем в Болгарии в качестве советников при правительстве и отдельных министерствах работала группа советских специалистов высокого ранга - Ступов, Кучеренко, Кузнецов и другие. Их компетентность, самоотдача, упорство и трудолюбие производили прекрасное впечатление не только в центральных ведомствах, но и на периферии, куда они постоянно выезжали для встреч и консультаций с местными руководителями. Нередко допущенные ошибки или имевшиеся недочеты быстро устранялись благодаря их личному оперативному вмешательству. С большой пользой работали в Болгарии и многочисленные рядовые советские специалисты и ученые. Особенно велик был их вклад в строительство химкомбината в Димитровграде, содового завода в Девне; с помощью советников и специалистов из СССР были заложены основы болгарского кораблестроения и гражданской авиации, создавались металлургический завод в Пернике, медеплавильный комбинат в окрестностях Пирдопа, а в начале 60-х гг. и «Кремиковцы», горнообогатительный комплекс по добыче и переработке руц цветных металлов в Восточных Родопах, урановые рудники на западных отрогах Стара Планины и пр.

 

Работа бок о бок и ежедневные контакты с советскими специалистами нередко на долгие годы оставались в памяти болгарских тружеников. Тем более запоминались яркие, подчас драматические эпизоды. Так, в 1951 г. при строительстве большого тоннеля «Гълъбец» на Подбалканской железнодорожной ветке произошло смещение породы, грозившее обвалом и разрушением тоннеля. Создалась угроза строительству всей магистрали. Прибывший советский специалист инженер Петр Глебов, действуя мужественно и бесстрашно, с риском для жизни, быстро и умело организовал работу по укреплению сводов тоннеля и предотвратил катастрофу.

 

Не буду останавливаться на деятельности советских советников в системе Государственной безопасности, так как их деятельность была засекреченной и доступ к этой информации имели лишь отдельные сотрудники Министерства внутренних дел.

 

Что касается большой группы советских военных советников в Болгарской армии, действовавших с конца 1940-х и в первой половине 1950-х гг., то их влияние на формирование имиджа СССР было весьма показательно. С одной стороны, несомненны их заслуги в повышении боеспособности и совершенствовании военного искусства болгарских вооруженных сил. Но вместе с тем в их среде проявлялась тенденция «командовать» болгарскими военными, не была редкостью и грубая манера обращения с «подчиненными». Причины этого очевидны. Во второй половине 40-х гг. в болгарской армии прошли масштабные чистки,

 

 

308

 

из ее рядов была удалена большая часть старых офицеров, имевших хорошую военную подготовку и с честью прошедших испытания в боях осенью 1944весной 1945 г. Ныне командование полками и батальонами приняли на себя новоиспеченные офицеры, преимущественно из числа молодых, слабо подготовленных, а подчас и вообще неграмотных в военном отношении, но зато политически подходящих лиц. Их профессиональная беспомощность возмущала советских советников, чем и объяснялось поведение последних.

 

В период «чистого сталинизма» (1948-1953 гг.) и несколько позднее ограниченные международные связи и закрытость СССР для иностранцев до известной степени способствовали живучести красивых иллюзий о жизни в советской стране. Наряду с многочисленными статьями в болгарской периодической печати и рекламно-пропагандистской односторонней информацией, эти иллюзии подкрепляла советская художественная литература, широко распространявшаяся среди болгарского читателя. Последний черпал сведения о жизни советских людей из романов Василия Ажаева («Далеко от Москвы»), Семена Бабаевского («Кавалер Золотой Звезды»), Галины Николаевой («Жатва») и др. Впоследствии по этим произведениям были сняты кинокартины. Мы вспомнили о литературе сравнительно высокого художественного уровня, хотя болгарскому читателю предлагались десятки произведений и иного качества. Источниками информации и эмоционального воздействия были и кинофильмы того времени - «Весна» Григория Александрова, «Сказания о земле Сибирской» и «Кубанские казаки» Ивана Пырьева, «Поезд идет на Восток» Юлия Райзмана, как и снятые позднее «Щедрое лето» и «Свадьба с приданым». Не отличаясь особыми художественными достоинствами, эти фильмы, однако, стали популярными благодаря прекрасной музыке Исаака Дунаевского, Тихона Хренникова, Бориса Мокроусова и др.

 

Приезжавшие в то время в СССР болгарские писатели, деятели искусства, ученые сталкивались с явлениями, противоречившими их сложившимся представлениям. Нередко окольными путями они узнавали, что для встреч с ними их советским коллегам следовало получить предварительное разрешение «инстанций». Болгарский ученый не мог по своей инициативе явиться в советский научный институт и встретиться с интересующим его коллегой. Такой визит следовало предварительно согласовать с Международным отделом АН СССР или с другой аналогичной структурой. Болгарского ученого встречали и сопровождали до места условленной встречи. То же самое было и в учебных заведениях: нередко гостю приходилось долго ждать в бюро пропусков, пока его не встретит

 

 

309

 

сопровождающий. Такой порядок сохранялся кое-где еще и в 70-е годы. Правда, такие бюрократические барьеры не мешали традиционному русскому гостеприимству: гостя после встречи обычно ждал накрытый стол и угощение. Все это свидетельствовало, что советское общество было более дисциплинированным и закрытым, чем отличалось от болгарского.

 

Первый более массовый контакт болгар с СССР был связан с отправкой в 1957 г. болгарской молодежи на советские стройки. Десять тысяч человек приехали в Советский Союз, в том числе и в некоторые отдаленные районы - Узбекистан, Казахстан, Азербайджан и др. Впоследствии, в 60-е и 70-е годы, число болгарских рабочих в СССР значительно увеличилось и в отдельные периоды достигало нескольких десятков тысяч. Они трудились на Курской магнитной аномалии, на строительстве нефтепровода «Дружба», газопровода УренгойЗападная граница, строили жилье в ряде городов и пр. Перед отправкой в Советский Союз болгары проходили обстоятельный инструктаж, важным моментом в котором было категорическое требование избегать каких-либо публичных комментариев о замеченных негативных явлениях в СССР.

 

При характеристике советской действительности следует, исходя из задач, которые поставил перед собой автор, сделать несколько оговорок. При написании статьи мы привлекли, главным образом, нарративные источники, опубликованные и неопубликованные воспоминания, документальные материалы, использование которых носит в значительной степени случайный характер. Ясно, что при таком подходе неизбежен субъективизм трактовки тех или иных событий и явлений. Кроме того, при хронологическом охвате в 40-45 лет невозможно даже схематически отразить главные моменты развития советской страны; в частности, не отражено значительное повышение жизненного уровня населения в 70-е годы.

 

Каковы же были самые общие впечатления болгар от увиденного в СССР? В целом констатировалось, что за исключением более крупных городов, республик Прибалтики и Западной Украины качество жизни было более низким, а в некоторых отношениях значительно более низким, нежели в Болгарии, и это сразу бросалось в глаза: плохо оформленные витрины и недостаточный ассортимент товаров в магазинах, огромные очереди покупателей в ожидании продуктов и товаров подчас даже первой необходимости. Вызывало удивление невероятное терпение советских людей, часами стоявших в очередях, как и скопления молодых людей перед престижными ресторанами в выходные дни, в том числе в Москве и Ленинграде. Болгарские гости испытывали неимоверное смущение, когда сопровождавшие их хозяева каким-то образом улаживали вопрос и на глазах томившейся в ожидании очереди приглашали гостей в зал.

 

 

310

 

На втором месте значилась нерешенная жилищная проблема - многие семьи теснились в одной комнате, еще в 70-е годы даже в Москве, несмотря на гигантский размах жилищного строительства, существовали знаменитые «коммуналки». Изумленному взору болгарина представала своеобразная жилищная «биржа» в одном из парков большого города, где встречались и прохаживались сотни людей с табличками на груди «Меняю комнату». Бывая же (теперь уже свободно) в домах своих коллег, болгарские гости отмечали, что квартиры хозяев не превышали 35-50 кв. метров, то есть были значительно меньше средней по размерам городской квартиры в обычном панельном доме в Болгарии. Естественно, были и исключения: такие деятели культуры, как Александр Твардовский, Константин Симонов или Алексей Сурков, принимали своих друзей - болгарских писателей в собственных огромных роскошных апартаментах.

 

Болгарские специалисты и рабочие отмечали значительную разницу в заработной плате тружеников народного хозяйства. Если в Болгарии соотношение в заработной плате рабочего и директора или главного специалиста предприятия составляло 1 к 2 или максимум 1 к 3, то в Советском Союзе оно равнялось 1 к 10 или даже 1 к 12. В научной сфере занимавший административный пост болгарский ученый получал надбавку к зарплате в размере 0,2-0,4 оклада, в то время как в СССР зарплата заведующего кафедрой в вузе или сектором в академическом институте в 5-6 раз превосходила минимальную заработную плату рядового научного сотрудника. Еще разительнее была разница в оплате директора, декана и пр.

 

Но вместе с тем очень хорошее впечатление производила на болгарских специалистов организация производственного процесса на предприятиях, позволявшая дифференцировать оплату труда в зависимости от личного вклада рабочего и специалиста. В ряде отраслей болгарской экономики, например в строительстве, еще существовала вредная уравниловка: работай или не работай, все равно зарплата в 100-150 левов гарантирована.

 

Негативно воспринимался сравнительно высокий уровень преступности в советских городах. В 50-е годы на некоторых московских вокзалах изумленные пассажиры-иностранцы слышали доносившиеся из громкоговорителей призывы к бдительности: «Граждане, берегитесь карманных воров!» Болгарских рабочих-строителей в одном из крупных городов Сибири - Тюмени предупреждали, что с наступлением темноты не следует выходить из общежития. В свою очередь, советские гости в Болгарии удивлялись, что их болгарские коллеги спокойно возвращались домой в темное время суток после посещения какого-либо мероприятия или ресторана, не опасаясь неприятных встреч.

 

 

311

 

В то же время болгары отмечали и ряд преимуществ: символические размеры оплаты за квартиру, электроэнергию и отопление, за детские сады и путевки в санатории и дома отдыха. В разы дешевле обходились советским людям дорожные и транспортные расходы, хорошо действовала коммунальная сфера: если в болгарских городах снег не убирался в течение нескольких дней, улицы превращались в каток, а люди получали тяжелые травмы, то в советских городах выпавший с вечера снег к утру уже исчезал с тротуаров.

 

Впечатляло количество предприятий бытовых услуг, по крайней мере, в крупных городах, хорошее качество и сроки выполнения предоставлявшихся населению бытовых услуг, их невысокая стоимость. Гораздо дешевле обходилось в СССР посещение ресторана, не говоря уже о более скромных заведениях «общепита». Если простой обед без спиртных напитков в болгарском ресторане стоил не менее 5-6 левов, то в советском - от полутора до двух рублей.

 

Значительно дешевле были и цены на некоторые товары. Поэтому своеобразную картину являли собой возвращавшиеся в Болгарию «Поезда дружбы», курсировавшие по традиционному маршруту Москва - Ленинград - Киев: пассажиры с большими чемоданами, обвешанные тюками, мешками, пакетами. Советские граждане с усмешкой наблюдали за суетившимися на перроне «туристами». Впрочем, когда в 60-80-е годы Болгарию начали массово посещать многочисленные, по 30-40 человек, группы из советской провинции, реакция болгар на их поведение была аналогичной: веселую насмешку вызывали советские туристы, буквально сметавшие с болгарских прилавков залежалый и посему уцененный товар - белье, хлопчатобумажный трикотаж, обувь, полотенца, банные принадлежности и пр., - которые не могли заинтересовать болгарского покупателя.

 

Интересные тенденции проявились и в активно развивавшихся культурных связях. Как правило, в Болгарию приезжали лучшие представители искусства и литературы. Встречи с ними проходили исключительно сердечно, завязывались личные знакомства. Считалось честью пригласить советского гостя за город, на дачу, повезти на экскурсию на собственной автомашине, организовать частным путем отдых на Черноморском побережье и пр. Вполне понятно, что советским писателям льстило хорошее знание их произведений болгарскими читателями. Это часто проявлялось во время творческих встреч, когда, например, стихотворения советского поэта звучали на чистом русском языке, причем происходило это естественно, а не было предварительной «заготовкой» устроителей встречи. В 1970-е годы болгары познакомились с произведениями популярных советских писателей - Валентина Распутина, Юрия Бондарева, Григория Бакланова и др., в которых проявлялись

 

 

312

 

новые литературные тенденции, отличные от традиционных штампов социалистического реализма.

 

Сложнее обстояло дело с кинопродукцией. В 1950-е годы в болгарский кинопрокат, наряду с шедеврами, пускались посредственные фильмы, что создало у кинозрителя негативное отношение к советскому кино. Начиная с 1960-х годов, отбор стал более строгим, ряд кинофильмов получили высокую оценку публики, но полностью негативное отношение преодолено не было.

 

С конца 1970-х годов возникла новая критическая волна в советской драматургии. Большую популярность приобрели пьесы Александра Гельмана «Премия» («Протокол одного заседания»), «Обратная связь» и «Мы, нижеподписавшиеся...», которые были затем экранизированы. Если прежде отрицательным героем в советской пьесе обязательно был бюрократ или консерватор, мешавший прогрессивному развитию, то указанные произведения наводили на мысль, что корни негативных явлений кроются в самой системе.

 

Перелом в оценке советского общества наступил с началом горбачевской «перестройки» весной 1985 г. Раскрепощение советских средств массовой информации вызвало бурю интереса к ним в Болгарии. В 19861989 гг. число подписчиков на такие издания, как «Огонек», «Аргументы и факты», «Московские новости», увеличилось в 3-5 раз.

 

Резко возрос интерес и к другим изданиям - «Новое время», «Советская культура», «Комсомольская правда», к «толстым» журналам - «Знамя», «Октябрь», «Молодая гвардия», «Нева» и др. Отдельные статьи из них копировались и читались повсюду и в любое время. С восхищением воспринимались выступления известных публицистов академика Андрея Сахарова, Гавриила Попова, Анатолия Стреляного, Федора Бурлацкого, Юрия Афанасьева, братьев Роя и Жореса Медведевых, Виталия Коротича, Аркадия Ваксберга и др.

 

Процессы в СССР в годы «перестройки», новое мышление, выступления против партийной бюрократии и закостенелости КПСС и комсомола сильно повлияли на болгарское общество, сформировали исключительно положительное мнение о советской интеллигенции. Все это оказывало непосредственное воздействие на начавшиеся и в Болгарии процессы. Но вместе с тем многие болгарские интеллектуалы саркастически и с насмешкой относились к процессу «обновления» в собственной стране и к болгарским «диссидентам», в частности. Насмешку вызывали сравнения болгарских реалий с тем «гигантским и величественным» процессом, который развертывался в СССР. Но после 10 ноября 1989 г. началась критическая переоценка советской «перестройки» в связи с ее ограниченностью и бессилием.

 

 

313

 

* * *

 

В заключение следует отметить, что в Болгарии оценки советского общества и проходивших в нем процессов отличались разносторонностью и противоречивым характером. Разумеется, мнения менялись, но некоторые общие характеристики сохранялись на протяжении всего исследуемого периода. Одной из наиболее важных черт являлась любовь к русским, переносившаяся на всех советских граждан. Даже и сегодня, в новых условиях, при кардинально изменившейся обстановке русские, приезжающие в Болгарию не могут не почувствовать сердечности и теплоты, с которыми их встречают большинство болгар.

 

 

314

 

 

23. Деформация представлений о болгаро-советской дружбе в годы социализма [*]

С. Миланова

(Институт истории БАН)

 

 

О болгаро-советской дружбе в научной литературе обеих стран написаны тысячи страниц, ей посвящены высказывания и речи политиков, общественных деятелей и дипломатов, многочисленные материалы средств массовой информации, произведения писателей. В значительной части публикаций до 1989 г. преобладали конъюнктурные и схематичные трактовки и публицистические интерпретации, в которых двусторонние связи представали в неестественных масштабах, реальность искажалась и приобретала иллюзорность политического мифа. Гораздо скромнее в научной литературе были представлены исследования, объяснявшие болгаро-советские отношения с научных позиций, при использовании объективных критериев оценки, однако в последнее десятилетие число таких работ неуклонно увеличивалось. Для непредубежденного анализа значение имеет избранный автором подход к пониманию болгаро-советской дружбы. Мой исследовательский опыт свидетельствует, что понятие «дружба» имеет многообразные толкования, в ряду которых, однако, отсутствует ее определение как политической тактики. Настоящая статья отражает аргументацию в поддержку данного определения, поскольку тактика в коммунистическом движении играет огромную роль. По существу она представляет собой способ политического лавирования, когда идеологическая установка, даваемая целенаправленными высказываниями, влечет за собой и определенные действия. Поэтому важно проследить, что, когда и при каких обстоятельствах говорили о болгаро-советской дружбе лидеры БКП.

 

Исходная позиция данного тезиса заключается в объяснении, как позиционировалась Болгария осенью 1944 г. Участие в Тройственном пакте привело ее на скамью подсудимых за военные преступления против человечества и изменило историческую судьбу страны. К началу сентября

 

 

*. Перевела Т.В. Волокитина

 

 

315

 

1944 г. Болгария находилась в полной политической изоляции. Над ней нависла угроза третьей национальной катастрофы. Согласно достигнутым великими державами договоренностям Болгария перешла в советскую сферу влияния, а ее национальные интересы стали частью стратегии СССР. Новое внутриполитическое и международное положение Болгарии отразилось на характере и перспективах межгосударственных отношений. Советский Союз начал играть важную роль в переговорах о перемирии, в защите болгарских интересов на международной арене и в подготовке мирного договора с Болгарией.

 

Для выяснения мотивов появления этого утверждения необходим ретроспективный взгляд. После Лейпцигского процесса Г. Димитров получил советское гражданство, что ускорило его экстрадикцию из Германии и сделало возможным приезд в Москву Здесь, как свидетельствует запись в личном дневнике, он чувствовал себя «как дома». Большой политический авторитет Димитрова оказался необходимым советской власти. Определяя рейтинг видных личностей в 1934 г., английская газета «Ивнинг стандарт» писала: «В Германии в этом году был один великий человек, но он - болгарин. В начале года Димитров закончил борьбу с ожесточившимися силами национал-социализма...». Этот материал был опубликован в советской «Правде», что указывало на внимание к нему, проявленное на государственном уровне [1]. В первые годы пребывания в Москве Димитрова часто приглашали на различные мероприятия с участием советской руководящей элиты. В этом общении болгарский коммунист был полезен не только как известный международный деятель, но и как человек, хорошо знавший балканский регион. Для советской стороны, помимо дипломатической и разведывательной информации, важное значение имели сведения и о политической ориентации деятелей на местах, которые мог предоставить Димитров.

 

Восстановление болгаро-советских дипломатических отношений в 1934 г. отвечало интересам обеих сторон, несмотря на различия их внешнеполитических целей [2]. В отношениях с Болгарией советское руководство сделало акцент на контактах в области культуры. Не случайно первый полномочный представитель в Софии Ф.Ф. Раскольников был не только политическим деятелем, но и творческой личностью с выраженными интересами в области искусства и культуры, писателем и драматургом. Он содействовал росту числа друзей СССР среди болгарской интеллигенции и в некоторых политических кругах. В это время формировалась предпосылка распространения советского влияния в разных популярных в болгарском обществе формах, были предприняты попытки заключения межгосударственных соглашений. Наконец, Димитров был не только

 

 

316

 

теоретиком и деятелем международного коммунистического движения, но и политической фигурой с немалым опытом практической работы; он имел возможность наблюдать советский аппарат управления «изнутри», усваивать тактику и приемы, за которыми стояли реализм оценок и идеологическая прямолинейность действий в соответствии с установками Сталина. Большевистский стратег с трудом допускал посторонних в свое узкое кремлевское окружение, но болгарин Димитров стал исключением. Хорошо понимая это, он отвечал преданностью и беспрекословным подчинением. На его поведение тяжким бременем ложилось то обстоятельство, что он находился среди правящей элиты огромной страны со своими экономическими, политическими и военными возможностями, превращавшими ее в мировую силу. Анализ геостратегического положения Болгарии и заявления В.М. Молотова в январе 1941 г. о включении страны в советскую сферу безопасности способствовали окончательной выработке позиции Димитрова: Советский Союз должен стать главным международным приоритетом для Болгарии, чтобы страна опиралась на его поддержку во внутренних и международных делах. Рассуждая таким образом, Димитров пришел к выводу о том, что болгаро-советская дружба должна превратиться в краеугольный камень всего «здания» болгарской политики.

 

В сентябре 1943 г. Г. Димитров подготовил материал о Болгарии и направил его в редакцию журнала «Война и рабочий класс». Статья называлась «Куда идет Болгария?» Через некоторое время Молотов сообщил Димитрову, что принято решение опубликовать статью в газете «Правда», «чтобы предать ее более широкой огласке» [3]. 16 сентября она появилась на страницах советского официоза. Что же привлекло к ней внимание советских руководителей? Прежде всего, предупреждение болгарским властям о катастрофических для страны последствиях, если Болгария не выйдет из Тройственного пакта. Этот факт многократно интерпретирован в историографии. Но не меньшее значение имели и другие положения статьи. В частности, Димитров четко обосновал тезис, что болгаро-советская дружба не должна исходить только из чувства признательности, близости славянских языков и культуры, исторических связей между обоими народами. Она должна основываться на глубоком понимании и твердом убеждении. Иными словами, Димитров сформулировал направления политической тактики, не имевшей аналога в истории болгарского государства. Эта тактика была оформлена пропагандистскими фразами, не ставившими под сомнение и целенаправленно возвышавшими роль Советского Союза как «нашего спасения», как «исторического пути» Болгарии «при любых условиях»,

 

 

317

 

«нашего счастливого будущего как нации». Несомненно, она содержала определенный позитивный потенциал с точки зрения конкретного момента и в определенных областях общественного развития. Однако следует отметить, что в ней имелись негативные установки, затрагивавшие суверенитет государства.

 

Государственная независимость суть политическая свобода страны, позволяющая ей проводить самостоятельную политику. Встает вопрос, существует ли вероятность для малых стран, таких как Болгария, располагать своими правами независимых государств? Ответ неоднозначен, так как в политике решающее значение имеет субъективный фактор. Именно он определяет приоритеты, хотя национальные интересы по определению не могут быть ступенью иерархической лестницы. Они всегда занимают ведущие позиции в конкретных странах, несмотря на отведенное последним место в установленных сферах влияния. Болгарская специфика заключалась в том, что политики всегда акцентировали родство с сильными державами, перед которыми всякими способами демонстрировали свою лояльность. Идеологическую верность или союзнические обязательства они возводили до уровня ведущего принципа в механизме управления. Г. Димитров не был исключением, но с оговоркой, что исследователь должен учитывать условия его пребывания и работы в Москве, как и состав его окружения. На основе архивных документов установлено, что Коминтерн действовал в тесном сотрудничестве с советскими разведывательными структурами. Обмен шифровками между Димитровым и Болгарской компартией осуществлялся через отделы НКВД [4]. В окружении Сталина выразить мало-мальское сомнение в словах «вождя», в действиях или поведении советского руководства являлось политическим риском, и функционер Коминтерна должен был сообразовываться с этими обстоятельствами. Мнительность советского лидера вызывала у Димитрова страх. Поэтому он требовал от Тр. Костова отказаться от обращений к нему, как к «великому», «гениальному»: «Как известно, у нас сейчас только один великий, гениальный вождь - это наш Сталин. Мы, все прочие коммунистические деятели, лишь его ученики, как и ученики гениального Ленина» [5].

 

В непрерывном потоке писем, телеграмм, шифрограмм из Москвы Г. Димитров давал руководящим деятелем БРП(к) указания о политической тактике, которой они должны были следовать. 15 октября 1944 г. Димитров направил критические замечания по докладу Тр. Костова: «Недостатком в ответе на мое письмо, несомненно, является, что крайне слабо подчеркивается та огромная роль, которую сыграла самоотверженная борьба советского народа, его Красная Армия в деле освобождения

 

 

318

 

болгарского народа, как и других народов, от гнета немецко-фашистских захватчиков. Как известно, без побед Красной Армии и их влияния на Балканах и в Болгарии не была бы возможна победа Отечественного фронта девятого сентября. Недостатком также является тот факт, что умалчивается необходимость укрепления вечной дружбы с братским по истории, крови и языку русским народом» [6]. В замечаниях Димитрова на первый план выдвинута советская военная мощь и победы советского оружия, чтобы подчеркнуть их решающее значение для смены власти в стране. Факт этот он часто повторяет, чтобы напомнить о зависимости режима от советского политического и военного присутствия в Болгарии. Но подобный подход представляется односторонним.

 

При внимательном прочтении ответа Тр. Костова видно, что позиция автора аналогична димитровской, но при этом рассуждения строятся на более широкой основе, хотя и соотнесенной с местными условиями, предпринята попытка установить баланс, учесть влияние внутреннего и внешнего факторов. «Роль Красной Армии в успехе девятого сентября, - сообщал Костов, — мы не недооцениваем, хотя в ответе [на] твое письмо этот вопрос затрагивается только одной фразой. Также и вопрос о вечной дружбе с русским народом. В других документах, специально в моем докладе, эти вопросы довольно ярко выделены. В ответе мы по дипломатическим соображениям, сознательно пожирнее подчеркнули услуги Англии в борьбе против фашизма, именно поэтому раньше эти услуги были почти замолчаны и ударение делалось только на Красную Армию. Наверно, перестарались в дипломатии, раз ты остался с впечатлением недооценки роли Красной Армии. В моем докладе сказано, что без побед Красной Армии девятого сентября был невозможен. Но мы хотели избежать впечатления, что все, что делается в Болгарии, есть дело Красной Армии. Поэтому жирно подчертали борьбу внутренних народних сил. Вопрос о дружбе с русским народом специально будем разработывать» [*] [7]. Будучи ортодоксальным большевиком, Костов, тем не менее, пытался найти политическое равновесие между национальными возможностями и внешней поддержкой, проявлял качества не только политика, но и «государственника». Это было замечено советскими представителями в Болгарии и впоследствии растолковано как проявление недобронамеренности и враждебности к СССР.

 

 

*. Цитируется по подлиннику письма на русском языке.

 

 

319

 

24 сентября 1944 г. Димитров направил в Болгарию указания, раскрывавшие его опасения в связи с действиями местных функционеров, наделенных властными полномочиями: «...Ответственность нашей партии перед народом и страной, а также и перед Советским Союзом, от военных успехов и от успеха внешней политики которого сильно зависит и нынешнее и будущее положение Болгарии и всех Балкан, исключительно велика. Мы должны выступать и действовать не как простые и безответственные провинциальные агитаторы, а как трезво и реально мыслящие большевистские политические деятели и руководители» [8]. Однако, несмотря на предупреждения, революционное насилие, беззакония и самосуд, в которых участвовали и члены партии, приобрели массовый характер. Не случайным явилось и принятие IV-го постановления Совета министров от 23 ноября 1944 г. [**].

 

В связи с постановлением, а также и с другими проявлениями внутриполитической нестабильности Димитров в письме от 13 декабря советовал: «Разумеется, мы должны использовать последние события, чтобы укрепить свои позиции в армии, в государственном аппарате и в стране, но это надо делать умно, тактично, не забывать, что мы далеко еще не так сильны, чтобы могли быть единственным и решающим фактором в стране и диктовать нашу волю союзникам. Мы не должны забывать, что если наши противники отступают, то большую долю этого надо отнести за счет наличия Красной Армии в стране. Иначе мы имели бы уже гражданскую войну. По-моему, у нас проявляется некоторое увлечение, имеется переоценка наших сил и недооценка сил наших противников, внутренних и внешних» [9]. Вновь говорится о роли Красной Армии, но в данном контексте заключение Димитрова ошибочно: в Болгарии не было условий для гражданской войны, болгарское общество оказалось парализованным ничем не спровоцированными проявлениями насилия. Исторический

 

 

**. Указанное постановление явилось ответом болгарского военного командования на массовые чистки офицерского состава. Согласно постановлению, военнослужащие, совершившие политические преступления перед народом, но участвовавшие в войне против фашистской Германии, подлежали амнистии, а обстоятельства, в которых они действовали, считались смягчавшими их вину. Изданный на основании постановления секретный приказ военного министра Д. Велчева по армии предоставлял офицерам право на вооруженное сопротивление при попытках их ареста (Прим. перев.).

 

 

320

 

опыт показывает, что иностранная военная сила не может быть гарантом внутренней стабильности, поскольку ее функции скорее оккупационные, нежели дружественные.

 

Для Великобритании советское присутствие в Болгарии (представители в Союзной контрольной комиссии, дислокация воинских частей на болгарской территории), как и оперативное подчинение болгарской армии советскому командованию не имели особого значения. Британского премьер-министра волновало не посягательство советской стороны на болгарский суверенитет и превращение Болгарии в советский протекторат, а то, не нанесет ли создавшееся положение вреда Греции. У. Черчилль откровенно писал, что «никогда не чувствовал наши отношения с Румынией и Болгарией в прошлом настолько близкими, чтобы приносить ради них с нашей стороны какие-то особые жертвы. Но судьба Польши и Греции действительно нас волновала. Ради Польши мы вступили в войну, ради Греции принесли много жертв. Правительства обеих стран нашли прибежище в Лондоне, и мы считали себя ответственными за их возвращение к власти в собственных странах, если, разумеется, таковым было бы желание их народов» [10].

 

Официально Москва не вкладывала в формулировку «дружественный режим» задачу установления советской формы власти в Болгарии, поскольку понимала, что в Центральной и Юго-Восточной Европе отсутствовали для этого необходимые внутренние условия, да и международная обстановка не допускала спешки в этом плане. «Советский Союз не намерен устраивать большевистские революции в Европе», - заявил Сталин Черчиллю в октябре 1944 г. [11], и в тот момент это было правильным решением. Однако Советский Союз не намеревался отказываться от своих стратегических планов. Скорее, он временно отложил их осуществление, не обозначив четких хронологических рамок перехода. Исходя из политико-прагматических соображений и оценки потребностей момента, Сталин отказался от некоторых теоретических марксистских принципов, от революционного опыта советской власти. Алгоритм советской политики в послевоенном мире был ясен еще в 1945 г., и общие международные договоренности никак не отражались на ней. Поэтому Сталин на конференции в Ялте без колебаний подписал «Декларацию об освобожденной Европе».

 

После передела европейского континента СССР выражал свое отношение к Болгарии с позиций великодержавного гегемонизма. И без того трудное положение страны как германского союзника осложнялось постоянным вмешательством Сталина во внутренние дела. При этом вмешательство не всегда было негативным. Особенно это касалось претензий западного мира и некоторых соседних стран к Болгарии. Особую остроту

 

 

321

 

приобрел вопрос о территориальной целостности Болгарии. Воспоминания о Нейи ’ были еще слишком свежи, чтобы их могли забыть политики. Намерения Греции и Югославии были особенно наступательными. И если проанализировать известные слова Димитрова о болгаро-советской дружбе в этом ракурсе, то они получают иной нюанс. В них видится не буквальное воспроизведение установок партийной пропаганды, а хорошо продуманный политический ход, тактика, которая приобретает первостепенное значение во внешнеполитическом аспекте.

 

Советско-болгарские отношения, превратившись в приоритет для власти, стали регламентироваться, а их развитие целенаправленно оформляться в соответствии с политическим реалиями. На институциональном уровне болгаро-советская дружба представляла собой партийно-пропагандистский продукт, с помощью которого правящая партия пыталась достичь внешнего результата, но в интересах внутреннего развития. Именно поэтому официальная популяризация болгаро-советской дружбы преследовала цель использования последней как политической тактики.

 

3 ноября 1947 г. Г. Димитров внес поправки в полученный от Тр. Костова проект приветствия Сталину по случаю 30-ой годовщины Октябрьской революции, который в окончательном виде выглядел следующим образом: «Болгарский народ, 30 лет назад с радостью приветствовавший Октябрьскую социалистическую революцию, сегодня сильнее, чем когдалибо, чувствует, что его судьба самым тесным образом связана с судьбой великого братского Советского Союза. Без Советского Союза болгарский народ и по сей час находился бы в тисках немецких империалистов и их агентовболгарских фашистов. Без поддержки Советского Союза на Мирной конференции Болгария была бы расчленена и попала бы в лапы других, не менее агрессивных империалистов. Без помощи советского народа болгарский народ умирал бы от голода в трудные послевоенные годы засухи, его хозяйство пришло бы в состояние полной разрухи. Без Советского Союза не стали бы свободными и независимыми народы ЮгоВосточной Европы» [12]. Данная цитата отражает определенную степень деформации представлений о болгаро-советских отношениях. Воспринятая

 

 

*. Имеется в виду подписанный в парижском предместье Нейи-сюр-Сен 27 ноября 1919 г. мирный договор между державами Антанты и Болгарией, подведший для последней итог Первой мировой войны. Побежденная Болгария была вынуждена подписать «мир-диктат», лишивший ее части территории, в том числе выхода к Эгейскому морю, и определивший тяжелые репарационные обязательства, обременительные поставки, ограничение вооруженных сил (Прим. перев.).

 

 

322

 

в тактических целях болгарская преданность достигла крайностей субординации. Иными словами, основой отношений стал принцип полного политического согласия с советской властью как гарантом независимости Болгарии. Мнение Сталина приобрело аксиоматический характер. Это мнение подчиняло большевистской доктрине политическое мышление руководства БКП. Сталинские указания превратились в руководство к действию в национальной политике. Болгарские коммунисты проявили быструю приспособляемость ко взглядам Кремля. Их идеологическая верность оказалась более определенной, чем геополитическая зависимость. Последняя проявляется во внешнеполитической сфере не так явно, как раболепие в сфере внутриполитической.

 

Вместе с тем имели место и отдельные попытки несогласия с беспрекословным подчинением, хотя любое проявление независимой позиции, обусловленной национальными интересами, советская сторона оценивала как акт враждебности. В этом, в частности, заключалась одна из причин настойчивого требования Москвы сменить на посту министра иностранных дел опытного политика и дипломата профессора П. Стайнова. Поддержав демократические взгляды Н. Петкова, Стайнов рекомендовал правительству учитывать справедливые требования «земледельцев» и социал-демократов, составивших оппозицию Отечественному фронту. С присущим ему тактом он указывал на антифашистские взгляды оппозиционеров, их легальные проявления. Спустя месяц коммунисты объявили Стайнова виновником отсрочки выборов в Народное собрание, скрыв, таким образом, факт достигнутой тремя великими силами договоренности по этому вопросу.

 

Сходные причины скрывались и за антипатией к известному ученому, профессору Д. Михалчеву, возглавлявшему болгарское дипломатическое представительство в Москве. В феврале 1946 г. советская сторона потребовала отозвать его с поста полномочного министра Болгарии, поскольку в личной переписке он допустил критические высказывания в адрес избирательной системы в СССР.

 

Финансист профессор Ст. Чолаков также оказался нежелательной фигурой в кабинете министров. В основе политической неприязни к нему - отказ Чолакова как министра финансов исполнить советские требования частичной компенсации средств, отпущенных Москвой в помощь болгарской эмиграции и коммунистическому движению в Болгарии. Разумеется, сумма в 800 млн. левов была выплачена болгарской стороной.

 

Судьба лидера «объединенной оппозиции» Н. Петкова решалась не только болгарскими политиками, но и в Москве [13]. В основе «дела» Тр. Костова, подробно описанного профессором М. Исусовым, - попытка

 

 

323

 

ограничить предоставление экономической информации советским представителям в Болгарии [14]. Сталин обвинил Костова в грубом национализме и антисоветизме. Он упрекнул Г. Димитрова в том, что, занимаясь чисто теоретическими проблемами, болгарский лидер не заметил опасных политических ошибок и увлечений своих помощников.

 

Приведенные примеры показывают, что в годы сталинского режима болгаро-советская дружба как политическая тактика не всегда была успешной и не являлась гарантией ограничения репрессивной политики.

 

При исследовании общего контекста болгаро-советской дружбы не следует недооценивать положительных сторон ее использования как тактики. Она принесла немало дивидендов в экономической и культурной сферах, и в этом плане можно говорить о политическом прагматизме болгарской стороны. В экономическом отношении (а именно здесь Болгария в первую очередь ищет советской поддержки) СССР превратился в главного партнера во внешней торговле, кредитовании и научно-техническом сотрудничестве и, как пишет исследователь этой проблемы Зл. Златев, в крупнейшего поставщика сырья, топлива, техники для народного хозяйства, в основного закупщика болгарской сельскохозяйственной и промышленной продукции. Советские специалисты - геологи, инженеры и техники - помогали в поиске и исследовании месторождений полезных ископаемых, участвовали в геологической разведке отдельных районов страны. В результате их содействия было положено начало масштабному изучению запасов подземных богатств страны, главных месторождений цветных металлов и угля. Индустриализация страны и механизация сельского хозяйства осуществлялись при решающей поддержке СССР, при участии советской технической интеллигенции и постоянной помощи кредитами. Важно напомнить, что во внешнеэкономических связях СССР Болгария не занимала ведущих позиций, не пользовалась особыми привилегиями. Другие страны Восточной Европы получали кредиты на более выгодных условиях, СССР оказывал им безвозмездную помощь. Однако Болгария была в числе стран, получавших кредиты чаще других [15].

 

Развитие экономического и научно-технического сотрудничества с советским государством, установление многообразных постоянных связей между внешнеторговыми и хозяйственными организациями, оживленные контакты, обсуждения и переговоры между хозяйственными делегациями, группами специалистов и отдельными лицами, обучение тысяч болгарских специалистов в СССР - все это, несомненно, позитивный результат взаимоотношений [16]. Их широкий диапазон вышел за рамки экономической сферы и способствовал укреплению двусторонних связей во многих аспектах - в личностном, институциональном, общественном и государственном.

 

 

324

 

Культурное пространство болгаро-советской дружбы, взаимоознакомление и взаимосвязи различных представителей славянской культуры, позитивное восприятие болгарской интеллигенцией советских коллег обстоятельно исследованы В. Чичовской [17]. Она установила, что Советский Союз стал первой страной, с которой Болгария установила осенью 1944 г. контакты в сфере культуры. Уже через несколько дней после переворота в страну прибыли военные корреспонденты Вадим Кожевников, Борис Полевой, Константин Симонов. К ним обращались писатели, журналисты, издатели с просьбой о предоставлении информации о культурной жизни в СССР в последние годы, а также периодических изданий и литературных произведений из военных походных библиотечек. В результате сотрудничества в болгарских газетах и журналах были опубликованы переводы с русского языка, сделанные Каменом Зидаровым, Людмилом Стояновым, Марией Грубешлиевой, Веселином Ханчевым, Ангелом Тодоровым [18]. Для болгарского общества русская культура всегда была связана с представлением о мировых образцах и мосте, связывавшем болгар с другими народами, но достижения советской культуры были известны слабо.

 

Военные корреспонденты передавали свой опыт, оказавшийся весьма полезным при организации фронтовой печати. Главный редактор газеты Первой болгарской армии писатель Иван Мартинов непосредственно ознакомился с работой редакции газеты 3-го Украинского фронта «Советский воин». С советской стороны подполковник 3. Грек был прикомандирован к редакции газеты «Фронтовик» («Фронтовак») и более месяца работал вместе с болгарскими журналистами, способствуя идейно-политическому становлению фронтовой печати [19].

 

Культурные взаимоотношения отражали надежды болгарской общественности на то, что страна сможет получить поддержку советских интеллектуалов при решении болгарского вопроса странами антигитлеровской коалиции. Поэтому и первый призыв содействовать справедливому национальному делу болгар был обращен к видным деятелям советской литературы, с которыми болгарские писатели поддерживали творческие связи еще с 30-х годов. За несколько недель до начала переговоров в Москве о перемирии между Болгарией и тремя великими державами Л. Стоянов призвал советских деятелей культуры Алексея Толстого, Александра Фадеева, Илью Эренбурга, Павло Тычину, Михаила Аплетина выразить свою заинтересованность в болгарских делах и тем самым помочь приобщению страны к международной демократической общности [20].

 

Благоприятный отклик советской стороны получило предложение болгар созвать Славянский собор в Софии, хотя сербы настаивали на его проведении в Белграде. Кандидатура Софии победила благодаря поддержке

 

 

325

 

советского правительства, несмотря на то, что международное положение Болгарии не было урегулировано и война продолжалась. По существу, СССР оказал Болгарии важную внешнеполитическую поддержку. Академик Н.С. Державин получил разрешение участвовать в Славянском соборе и остаться еще на три месяца в стране в качестве гостя Славянского комитета, хотя приглашение ученому прислало руководство Б АН. В. Чичовска установила, что Державин провел полезные научные встречи с Ст. Романским, Г. Кацаровым, Хр. Вакарелским, Кр. Миятевым, Н. Мавродиновым, Ив. Дековым, А. Бурмовым, Ив. Снегаровым, П. Динековым, Т. Боровым и др., труды которых он высоко ценил [21]. Советский ученый был знаком с болгарской научной литературой 30-х-40-х годов. Ему были известны и последние исследования профессора Михаила Арнаудова, научное значение которых он оценивал исключительно высоко и открыто говорил об этом. В то время Арнаудов находился в тюрьме: как депутат Народного собрания 25-го созыва и бывший министр просвещения он был обвинен по Декрету-закону о народном суде. При содействии Державина условия пребывания болгарского профессора в заключении были улучшены. Отношение Державина к болгарской исследовательской мысли в историко-филологических дисциплинах свидетельствовало не только об объективной положительной оценке культурного наследия Болгарии, но и о пользе взаимного сотрудничества, вопреки негативизму болгарских коммунистов по отношению к представителям научной и художественной интеллигенции.

 

Болгаро-советские культурные связи открывали не только широкие горизонты к Востоку, но и являлись одним из средств выхода страны из внешнеполитической изоляции. Посему усилия официальных кругов и творческих организаций направлялись на укрепление возобновленных контактов. В данном случае особое значение имели высказывания советских деятелей культуры, проявления советской культурной пропаганды в поддержку болгарского вопроса. Взаимодействие и взаимосвязи с представителями богатой и многонациональной культуры облегчили доступ болгарской общественности к произведениям иностранных авторов и разносторонней информации из государств, с которыми по той или иной причине Болгария не имела в то время культурного обмена. Это дает основание рассматривать двусторонние болгаро-советские отношения не только как составляющую детерминированного политического сближения. Велико их значение для преодоления вынужденной изоляции Болгарии.

 

Болгаро-советская дружба имеет исторические корни и политические, экономические и культурные измерения. В политическом аспекте представления о ней гиперболизированы, насыщены апологетикой, деформированы навязчивым пафосом. В ее основе - интересы великой державы

 

 

326

 

и малой страны, триумф и прославление победителя и смирение и подчинение побежденного. Болгаро-советская дружба переросла в потенциальную возможность помогать хозяйственному развитию, модернизировать экономическую структуру не по европейской, а по советской модели. Но это было движение вперед, а не застой и стагнация, характерные для трудного послевоенного переходного периода. Созданные в середине 40-х годов XX в. плодотворные контакты между творческими союзами, научными учреждениями и культурно-просветительскими организациями обеих стран расширялись и превратились в следующие десятилетия в полноценное и разностороннее сотрудничество. Болгаросоветская дружба определялась Г. Димитровым и реализовывалась как политическая тактика, а заключенный в ней потенциал умело использовался Т. Живковым, сумевшим извлечь из нее немало пользы для развития болгарского государства [22].

 

 

            Примечания

 

1. Димитров Г Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997. С. 111.

 

2. Спасов Л. Българо-съветски дипломатически отношения. 1934-1944. София, 1987. С. 14-28; Его же. Сталин, България и войната (септември 1939юни 1941) // България и Русия: между признателността и прагматизма. София, 2008. С. 421-442; Рудая Е. Болгария и СССР после установления дипломатических отношений в 1934 году (1934-1939) // Там же. С. 383-388.

 

3. Димитров Г. Указ. соч. С. 392.

 

4. Волева Е. ВКП(б) - Коминтерн - БРП: корреляция политической стратегии в годы Второй мировой войны // България и Русия през XX век. Българо-руски научни дискусии. София, 2000. С. 164.

 

5. Централен държавен архив (Далее: ЦЦА). Ф. 16. Оп. 7. А.е. 234. Л. 5.

 

6. Там же. А.е. 45. Л. 1.

 

7. Там же. Л. 2.

 

8. Димитров Г. Указ. соч. С. 439-440.

 

9. ЦДА. Ф. 16. Оп. 7. А.е. 190. Л. 1-2; Калинова Е. Георги Димитров между БРП(к) и Сталин // Георги Димитров - между възхвалата и отрицанието. Студии и статии. София, 2003. С. 86-90; Тошкова В. Примирието с България - 28 октомври 1944 г. // Известия на Държавните архиви. 1994. № 68. С. 52-53.

 

10. Чърчил У. Мемоари. Т. 6. София, 1995. С. 199.

 

11. Марьина В.В. «Народная демократия»: теория и практика// Власть-общество-реформы. Центральная и Юго-Восточная Европа. Вторая половина XX века. М., 2006. С. 27.

 

12. Димитров Г. Указ. соч. С. 587-588.

 

 

327

 

13. Советский фактор в Восточной Европе. 1944-1953. Документы. Том. 1. 1944-1948. М., 1999. С. 491-492.

 

14. Иисусов М. Последната година на Тр. Костов. София, 1990; Его же. Сталин и България. София, 1991.

 

15. Златев Зл. Българо-съветски икономически отношения (1944-1958). София, 1986. С. 133-152; Его же. Стопанската политика на българските правителства. 1944-1949. София, 2007. С. 106-120.

 

16. Там же. С. 237-241.

 

17. Чичовска В. Международна културна дейност на България. 1944-1948. София, 1990. С. 42-68.

 

18. Чичовска В. Движението за славянско единство и международни културни връзки на България (1944-1947) // Международни отношения и външна политика на България след Втората световна война. София, 1982. С. 294.

 

19. Чичовска В. Българо-съветски културни връзки (1944-1947 )// Българо-съветски отношения и връзки. София, 1987. С. 205.

 

20. Там же. С. 208.

 

21. Чичовска В. Международна културна дейност... С. 164-165.

 

22. Баева И. България и Съветският съюз след Втората световна война - прагматизмът на българската позиция // България и Русия през XX век... С. 425-432.

 

 

328

 

 

24. Образ СССР/России в Болгарии на закате «государственного социализма» и в годы перехода к новой общественной модели (1985-2009 гг.) [*]

И. Баева

(Софийский государственный университет)

 

Воссоздать представления о Советском Союзе и его гражданах в Болгарии, начиная с 80-х годов прошлого века, то есть в последние годы существования государственного социализма советского типа, на первый взгляд, задача не из трудных. Известно, что образ СССР был предопределен продолжавшейся десятилетиями пропагандой близких отношений между двумя славянскими странами и особенно между их народами. После Второй мировой войны к традиционному образу Российской империи, олицетворявшемуся еще в эпоху Болгарского национального возрождения собирательным представлением о «дедушке Иване», добавился новый идеологический компонент. Первые лица коммунистического руководства периодически подчеркивали, что Советский Союз уже не только защитник Болгарии от враждебных сил, но и надежный помощник болгарскому народу в его экономическом и культурном развитии. Вспомним некоторые такие высказывания.

 

Самыми известными и наиболее часто цитируемыми в недавнем прошлом были слова Георгия Димитрова о том, что Болгарии «дружба с Советским Союзом нужна как солнце и воздух любому живому существу». Партийные преемники Димитрова продолжали эту традицию по мере своих сил и возможностей. 12 декабря 1945 г. руководитель Отдела пропаганды и агитации ЦК БРП(к) Рубен Леви подчеркнул необходимость тесной связи между болгарскими и советскими коммунистами, поскольку «без Ленина и Сталина нет марксизма, без Советского Союза нет социализма» [1]. Не отстал от Леви и самый видный болгарский сталинист Вылко Червенков, который осенью 1947 г. на пленуме, знакомившем болгарских коммунистов с итогами совещания в Шклярской Порембе, учредившего

 

 

*. Перевела Т.В. Волокитина

 

 

329

 

Коминформ, заявил: «Мы последовательно должны воспитывать весь наш народ в духе безоговорочной принадлежности Болгарии к демократическому лагерю со всеми вытекающими отсюда политическими, хозяйственными и военными последствиями. При любых осложнениях международной обстановки и при любых конфликтах Болгария не может оставаться нейтральной. С Советским Союзом мы связаны не на жизнь, а на смерть. Каждый, кто не подкрепляет делом эту нашу линию на прочный союз с Советским Союзом, - наш враг, враг Болгарии» [2]. Образ Советского Союза не сходил со сцены и во время чистки среди «национальных коммунистов», жертвой которой стал политический секретарь ЦК БКП Трайчо Костов. Важнейшее обвинение против него - недостаточная верность Советскому Союзу. В обвинительных партийных документах против Костова, датированных мартом 1949 г., многозначительно подчеркивалось: «Отношение к СССР является лакмусовой бумажкой, которая безошибочно указывает, к какому лагерю принадлежит та или иная страна, то или иное правительство или конкретная общественно-политическая группировка» [3].

 

После смерти Сталина 5 марта 1953 г. и особенно после разоблачения сталинских преступлений на XX съезде КПСС в феврале 1956 г. и кровавого подавления революции в Венгрии в начале ноября в большинстве восточноевропейских стран возникла атмосфера ожидания перемен. Во многих странах региона начали испытывать опасение и недоверие к своему великому восточному союзнику, однако это никоим образом не относилось к болгарам: ни политическое руководство, ни большинство населения Болгарии не изменили существенно свои русо/советофильские представления.

 

Тем не менее, в Болгарии наблюдался достаточно широкий диапазон настроений. После 1956 г. новый партийный лидер Тодор Живков окончательно утвердил специфическую стратегию и тактику страны в послевоенном мире. Ее основной отличительной чертой являлось установление максимальной близости с Советским Союзом как гарантом существования и развития Болгарии. Естественным следствием такой стратегии явились усилия, направленные на утверждение образа Советского Союза как «старшего брата» (в буквальном смысле этих слов, а не как у Д. Оруэлла в его эссе «1984», или в телешоу «Big brother»). Иными словами, можно сказать, что в социалистической Болгарии возродилось восприятие России, свойственное эпохе Болгарского возрождения. Болгары ожидали от могучего восточного соседа прямой помощи - прежде в борьбе с османскими поработителями, теперь - в осуществлении модернизации. В послевоенное время на Советский Союз смотрели с надеждой, но не столько как на военную силу, сколько как на экономически могучее государство.

 

 

330

 

Это представление, может быть, не кажется очень убедительным сегодня, но давайте вспомним, что речь идет о времени, когда Советский Союз запустил первый искусственный спутник Земли 4 октября 1957 г. и первый в мире космонавт Юрий Гагарин облетел нашу планету (12 апреля 1961 г.)

 

В унисон с восприятием Советского Союза как ведущей экономической силы действовал в 1963 г. и Тодор Живков. Сегодня широко известна его инициатива, когда на нескольких заседаниях Политбюро ЦК БКП и затем на пленуме ЦК 4 декабря 1963 г. было принято решение о последовательном сближении Болгарии с Советским Союзом вплоть до полного «слияния» в отдаленном будущем. Идея, на первый взгляд, представала как апофеоз русофильства в Болгарии, однако ее мотивация (полностью экономическая), равно как и некоторые попытки реализации в глубокой тайне от общества, свидетельствовали, что речь шла о тактическом маневре Живкова с целью получить от СССР огромную экономическую помощь. Без такой помощи амбициозная 20-летняя программа развития Болгарии до 1980 г., принятая по примеру советского плана построения коммунизма, не могла быть осуществлена [4]. Но независимо от тактических мотивов Живкова, в 1963 г., как и спустя 10 лет на июльском (1973 г.) пленуме ЦК БКП, обсуждавшем интеграционные тенденции восточного блока, в болгарском обществе циркулировали настроения спонтанного русо/советофильства [5]. Без опоры на такие настроения акция 1963 г. была бы немыслимой. Подобная инициатива появилась только в Болгарии, поскольку только здесь общество, в отличие от других стран Восточной Европы, было эмоционально привязано как к России, так и к Советскому Союзу.

 

Оформившийся в 60-е годы в Болгарии положительный образ Советского Союза и его граждан сохранялся недолго. Уже в 80-е годы начался процесс эрозии русо/советофильства и одновременно его членение: образ СССР в глазах болгарского политического руководства отличался от представлений простых болгар.

 

Первая и главная причина формирования более сложного образа Советского Союза в Болгарии заключалась в начавшемся во второй половине 60-х годов и продолжившемся нарастающими темпами в 70-е и 80-е годы процессе «открытия» Болгарии миру. Он был связан с инициированной Советским Союзом разрядкой международной напряженности и, в частности, с подписанием 1 августа 1975 г. в Хельсинки Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Для социалистических стран смысл Совещания заключался в политическом утверждении послевоенного порядка в мире («первая корзина») и усилении экономических связей между Востоком и Западом («вторая корзина»), что открывало

 

 

331

 

перед социалистическими странами новые перспективы модернизации экономики. Но эти столь желанные связи имели и дополнительный эффект - в связи с появлением западных товаров и характерных для мира бизнеса отношений и нравов, которые сильно отличались от привычных. Наибольшее значение для изменения представлений о Советском Союзе имела предложенная Западом «третья корзина», предусматривавшая свободное перемещение людей и идей в мире. Так «хельсинкский процесс» содействовал проникновению еретических с точки зрения господствовавшей идеологии идей и культурных артефактов, которые, с одной стороны, расширяли горизонты знания и представлений граждан «закрытого» восточного мира, а с другой, заставляли их усомниться в ценностях, которые прежде считались безусловными и не подлежащими критике. Учитывая естественный интерес человека ко всему «запретному», становится очевидным, что «открытость» Болгарии миру рождала сильную западную конкуренцию советскому влиянию и сомнения в ведущих позициях СССР.

 

Изменение образа СССР были связаны и с экономическими проблемами. Хозяйственные реформы, начавшиеся в социалистических странах во второй половине 60-х годов [6], были обусловлены не требованиями идеологии, а состоянием экономики, ее замедленными темпами роста. Реформы преследовали цели интенсификации развития народного хозяйства, введения рыночных механизмов и новых технологий под влиянием научно-технических достижений Запада, выражением которых стала высадка американцев на Луне в 1969 г. Использование западных технологий продемонстрировало недостаточную эффективность советских, притом, что западные товары, машины и оборудование отличались не только привлекательным внешним видом, но и высоким качеством. Сравнение западной и восточной продукции бросало в глазах болгар тень на образ Советского Союза как важнейшего для страны экономического партнера.

 

Представление об СССР начало меняться: он стал восприниматься не как ведущая мировая экономическая держава, а как страна, производящая громоздкую и малопривлекательную, но зато дешевую и надежную продукцию. Этот образ ни в коем случае не был негативным, но в отношении к Советскому Союзу появились первые черточки пренебрежения. Что касается образа «русских» (собирательного для всех граждан СССР), то он формировался под влиянием двух источников: художественных произведений разного характера (советское кино и литература, новости и сериалы по российскому каналу по пятницам) и личных контактов с советскими гражданами, главным образом, туристами, отдыхавшими на Черноморском побережье. Сочетание художественного и реального образов рождало

 

 

332

 

у болгар сложное смешение представлений о «широкой русской душе» (что бы это ни означало) и пренебрежительного отношения к организованным в группы и воспринимающим скромный болгарский рынок как изобильный советским гражданам. Так в массовом сознании болгар и русских утверждаются взаимно пренебрежительные образы. Выражением их стали известная русская поговорка «Курица не птица, Болгария - не заграница» и широко распространившийся в Болгарии анекдот, в котором поиски барашка для праздничного стола в Советском Союзе завершились констатацией «Это страна советов, а не баранов».

 

Иными словами, в 80-е годы романтическое русо/советофильство медленно, но верно бледнеет. Середина этого десятилетия охарактеризовалась большими и всесторонними переменами во всем Восточном блоке, равно как и в восприятии Советского Союза в Болгарии. Относительно молодой генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев [7] приступил к масштабным реформам, которые потрясли и поставили перед испытанием на прочность всю систему восточного блока. Это не могло не отразиться на широких общественных настроениях. В годы советской «перестройки» отношение к Советскому Союзу в Болгарии существенно изменилось. Наиболее отчетливо это проявилось в массовом сознании.

 

В предшествовавшие «перестройке» годы «застоя» болгарские граждане демонстрировали усиливавшееся безразличие к Советскому Союзу. Но ситуация резко изменилась во второй половине 80-х годов. Ростки советской свободы слова, проявившиеся в политике «гласности», вызвали невиданный рост подписки на советскую периодику в конце 1987 г. В один миг она стала самой читаемой и востребованной в Болгарии, соперничая с популярными болгарскими изданиями. Подписка на советскую прессу (притом, исключительно дешевая) увеличилась настолько, что в 1988 г. абоненты обзаводились большими по размеру почтовыми ящиками, способными вместить самые популярные газеты«Московские новости», «Литературную газету», «Аргументы и факты» и журналы - «Огонек», «Новый мир», «Нева», «Дружба народов» и пр. Возросший интерес ко всему происходящему в Советском Союзе кардинально изменил и его образ в глазах болгар. Безразличие уступило месту неожиданному интересу. Особенно заметной перемена оказалась в отношении нового советского руководства, поскольку болгары сравнивали его со старой по возрасту «командой» Живкова, гордившегося титулом дуайена среди лидеров восточного блока [8]. Мотивацией для возникшего в начале 1988 г. болгарского диссидентства являлось, прежде всего, советское диссидентство, и, благодаря либерализации, проводимой Советским Союзом, болгарские диссиденты стали фактором политической жизни в своей стране [9]. Именно в

 

 

333

 

конце 80-х годов образ Советского Союза был дополнен такими характеристиками, как реформаторство и свободомыслие.

 

Но параллельно с этим процессом шел и другой - ухудшение образа Советского Союза. Опытный болгарский лидер Т. Живков быстро понял опасность (как для себя лично, так и для всей системы) реформаторских устремлений нового советского руководителя. Живков не выражал открыто свое несогласие, напротив, на всех болгаро-советских встречахот первой в октябре 1985 г. и до последней в июне 1989 г. - Живков декларировал глубокую преданность Советскому Союзу и его новому лидеру [10]. Но истинное его отношение проявлялось в заявлениях, сделанных на конфиденциальных встречах. Там Живков откровенно делился опасениями, что стремительное переустройство советской политической системы не подкрепляется экономическими изменениями [11]. Растущее разочарование Живкова в советском руководстве усугублялось чувством собственного бессилия и обреченности. Это проявилось в беседах с бывшим польским премьер-министром М. Раковским в конце августа - начале сентября 1989 г. Перед традиционно критически настроенным в отношении СССР поляком Живков позволил себе откровенность, заявив: «В прошлом мы идеализировали эту страну». Вместе с тем, он выразил опасение, что «если распадется Советский Союз, придет конец и нам» [12].

 

Парадоксально, но факт: наиболее сильный элемент «перестройки»советская пресса явилась источником самой большой опасности для положительного образа Советского Союза в болгарском обществе. Смелые публикации о преступлениях сталинизма, как и литература на эту тему - «Не хлебом единым» и «Белые одежды» Владимира Дудинцева [13], «Доктор Живаго» Бориса Пастернака [14], «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова [15], «Ювенильное море» и «Чевенгур» Андрея Платонова [16], «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана и многие другие произведения оказали сильное воздействие на болгарское общество. Для интеллигенции они явились настоящим откровением и стимулом усилить критику болгарской политической системы, но воздействие этих произведений на рядового болгарина было неоднозначным. Книги рисовали картину советского общества, абсолютно отличную от создававшуюся годами, и ставили под сомнение все развитие СССР после 1917 г. и завоевания социалистической системы, частью которой была Болгария. Если вся система выстроена на преступлениях и провалах, какой смысл Болгарии связывать себя с ней? Так активное чтение советской прессы и литературы содействовало формированию нового облика Советского Союза - государства, построенного на преступлениях [17], попрании прав человека и ошибочных экономических решениях. Однако для переосмысления исторического прошлого

 

 

334

 

нужно было время, поэтому в 1989 г. и Советский Союз, и М.С. Горбачев продолжали радоваться большой популярности.

 

Осенью 1989 г. в Болгарии начались большие перемены. Они происходили при высоком уровне общественных симпатий к Советскому Союзу. В инициировании перемен участвовала советская сторона - как с точки зрения идеи («перестройка»), так и конкретных действий (советский посол В.В. Шарапов 18 и сотрудники посольства играли решающую роль [19], хотя впоследствии и отрицали это). Более того, советский фактор стал инструментом внутрипартийной борьбы, приведшей к отставке Живкова 9-10 ноября 1989 г. Министр иностранных дел и член Политбюро ЦК БКП Петр Младенов 24 октября 1989 г. дистанцировался от Живкова в своем «Открытом письме», обвинив бывшего лидера, помимо прочего, в изоляции «даже от СССР». В письме содержался призыв: «Но если мы не верим ничему другому, то следовало бы поверить СССР и КПСС» [20]. Переходные процессы в Болгарии начались как следование по советскому пути.

 

Однако очень скоро векторы движения изменились. Они определялись советскими воспитанниками Петром Младеновым и Андреем Лукановым, устранившими Живкова [21]. Их желание сблизиться с Советским Союзом оказалось невозможным реализовать как по причине быстрого изменения настроений в Болгарии, так и из-за потери интереса СССР к своим восточноевропейским союзникам [22]. Перемены, начавшиеся как попытка Болгарии следовать по советскому пути, вскоре были переориентированы на переход от советской социалистической модели к западной капиталистической демократии. Этот процесс совпал с отказом Горбачева от сталинской модели социализма и его призывом к новому демократическому социализму. В Восточной Европе сделали в связи с этим другой вывод. Лучше других его сформулировал еще в апреле 1989 г. Лех Валенса: «Я желаю Горбачеву и его реформам всего наилучшего. Но мы все еще не знаем, как выглядит коммунизм в его заключительной стадии. Но зато очень хорошо знаем, какие политические и экономические модели в Европе и мире выдержали проверку временем, и именно к этим моделям мы хотим обратиться вместо того, чтобы пытаться “реформировать” провалившиеся идеологии и концепции» [23].

 

Перемены в Болгарии, задуманные как умеренные, попали в водоворот «осенних восточноевропейских революций» и быстро вышли за рамки намерений и желаний их инициаторов. Менее чем за два месяца после 10 ноября 1989 г. общественное мнение в Болгарии резко изменилось, затронув не только вопросы о роли влияния БКП, но и о геополитической зависимости страны от Советского Союза. Интерес к событиям в Советском Союзе и к советской прессе снизился в связи с возрождением плюрализма в

 

 

335

 

Болгарии и появлением новых оппозиционных изданий [24]. Возникновение новых политических организаций и заседания «Круглого стола» в начале 1990 г. приковали к себе внимание общественности, а назначенные на 10 и 17 июня 1990 г. демократические выборы породили новое для Болгарии противостояние, касавшееся и образа России/СССР.

 

В целом можно сказать, что представления об СССР ухудшились. И реформировавшаяся БКП (с апреля 1990 г. - Болгарская социалистическая партия - БСП), и искавшая свой идейный облик оппозиция в лице Союза демократических сил (СДС) объясняли неудачи Болгарии послевоенного периода советским вмешательством. С ним связывались и имевшие место в стране репрессии. Газеты, по подобию советских, были заполнены воспоминаниями и документальными рассказами о преступлениях прошлого, в которых часто присутствовал и «советский фактор». Появились также и исторические исследования, подтверждавшие, что репрессии в послевоенной Болгарии вызывались советским вмешательством [25].

 

Спор «за» или «против» Советского Союза/России не был основным, но, безусловно, сопутствовал предвыборной кампании. Еще в начале переходного периода роли в этом споре были поделены между основными политическими силами. БСПнаследница БКП характеризовалась как просоветская/прорусская, а оформившийся как антикоммунистическая сила СДС принял на себя роль русофобской и вместе с тем западноориентированной организации (американский посол Сол Полянский выступал на предвыборном митинге СДС 8 июня 1990 г.). Но и при таком раскладе БСП пыталась переложить вину за репрессии в прошлом на Советский Союз, придав себе облик силы, имевшей хорошие контакты с западными государственными деятелями. Этим могли похвастаться как первый Президент и бывший министр иностранных дел П. Младенов, так и новый премьер-министр А. Луканов. Хотя на первых свободных выборах БСП одержала безоговорочную победу, партия оказалась изолированной, не могла управлять и постепенно была вынуждена отойти от власти [26]. Последнее значительное «участие» СССР в болгарских делах - августовский путч в Москве 19-21 августа 1991 г. Он сыграл свою роль в неблагоприятном для БСП исходе выборов в Болгарии в октябре 1991 г.: переворот напугал болгар вероятностью возвращения в СССР старых порядков, при которых прежние связи БСП с советской стороной явятся помехой для молодой болгарской демократии. После выборов было сформировано первое правительство СДС во главе с Филиппом Димитровым, положившее начало решающей фазе болгарского транзита.

 

При этом правительстве СДС (1991-1992 гг.) официальной политикой стало латентное русофобство, которое все трагические для Болгарии

 

 

336

 

события - от Освобождения 1878 г. до 90-х годов XX века - связывало с «длинной рукой» Москвы. Правительство СДС предпринимало целенаправленные действия, чтобы именно в таком направлении изменить общественные настроения. В середине 1991/1992 учебного года из преподавания были изъяты все учебники по истории, специалистам было дано указание написать новые тексты с откровенно антикоммунистических позиций. Так появились «Записки», представлявшие роль России/СССР в соответствии с традициями русофобства [27]. Значение такого шага на государственном уровне трудно переоценить, поскольку образовательные программы играют большую роль в формировании общественных позиций и нравственных основ будущих поколений. Проводилось и вытеснение русского языка из болгарских школ. Его заменял главным образом английский, особенно в более крупных городах [28].

 

Еще одним средством направленного изменения отношения болгарского общества к Советскому Союзу явилось переименование населенных мест и улиц. Оно началось сразу же после того, как 1 августа 1990 г. лидер СДС д-р Желю Желев был избран Президентом страны. Уже в 1990 г. Президентским указом № 87 г. Толбухину было возвращено старое имя - Добрич. В последующем были сменены «русские» названия следующих населенных пунктов: Мичурин на Царево, Алексеево на Самуилово, Чапаево на Царски извор, Морозово на Горно Черковиште. Началась широкая кампания по переименованию улиц, чьи названия были связаны с социалистическим прошлым, в ходе которой оказались затронутыми и «советские», а иногда и «русские» названия. Наиболее характерные переименования в столице - площадь Ленина получила название Света Неделя; бульвары: Льва Толстого - Ломско поле; Алексея Толстого - Рожен; Болгаро-советской дружбы - Драган Цанков; Волгоград - Васил Левеки; Красная Пресня - Панчо Владигеров; Ленина - Цариградское шоссе; Чапаева - Шипченски проход; улицы: Аврора - Райска градина; А.С. Пушкина - Поп Евстати Витошки; Александра Матросова - Христо Батанджиев; Алексея Мересьева - Возрожденска; Бородинская битва - Христо Силянов; Братушки - Черешова градина; Климента Тимирязева - Свето Преображение; Курск - Банат; Олега Кошевого - Перуника и многие другие. Переименование не явилось чем-то новым, в болгарской истории оно имело место и после Освобождения, и после Второй мировой войны. В данном случае производило впечатление то обстоятельство, что речь шла о деятелях и событиях не только советской, но и русской истории.

 

В новой обстановке произошел пересмотр новейшей и современной болгарской истории и роли России/СССР в ней. В отличие от переходного периода подчеркивался имперский характер российской и советской внешней

 

 

337

 

политики. Дело доходило до абсурдных утверждений, что лучше бы Россия не освобождала Болгарию, так как в результате болгарские земли оказались разделенными. Характерной в процессе ревизии истории явилась конференция 10-11 октября 1997 г. под многозначительным названием «Болгария между Европой и Россией» [29]. Ее устроители свою задачу видели в том, чтобы подчеркнуть необходимость для Болгарии выбирать между Европой и Россией, при том, что сближение с Россией означает отдаление от Европы. На конференции звучала идея, что «Болгарский народ и интеллигенция должны поставить вопрос об ответственности Советского Союза перед Болгарией» [30].

 

Приведу еще несколько фрагментов из выступлений участников конференции, которые, хотя и не отражают массовые настроения 1997 г., но указывают направления, в которых формировался в то время новый исторический образ России/СССР. Социолог Георгий Фотев говорил об «империи зла», обвиняя Россию за ее позицию во время Русско-турецкой освободительной войны 1877-1878 гт., оперируя «нелицеприятными и разоблачительными» и для него «бесспорными фактами» [31]. Защитивший диссертацию в Москве историк Пламен Цветков представил масштабную русофобскую идеологию в следующих положениях:

 

«Византийско-московские наслоения в течение нескольких столетий и повсеместное промывание мозгов в период коммунизма опорочили не только российскую, но и болгарскую историографию» [32];

 

«“Слияние наций” является, в сущности, благозвучным прикрытием духовного и физического геноцида, который ожидал все народы, оккупированные Красной Армией в конце Второй мировой войны» [33]; «Болгары были спасены от медвежьих объятий “освободителей” благодаря Берлинскому конгрессу»; «Самодержавная Россия “великодушно” позволила болгарам принять в 1879 г. одну из наиболее демократических конституций в мире с явной надеждой, что это ввергнет страну в постоянный хаос, пока она не “созреет” для перехода под скипетр русского царя» [34]. Таким образом, Россия/СССР оказалась виноватой во всем - в том, что вела войну за освобождение болгарских земель, что дала стране демократическую конституцию, так как все эти действия, по мнению болгарского историка, отражали единственно и только «имперский характер» российской политики.

 

Благодаря усилиям части политиков, средств массовой информации и историков, в 90-е годы XX века померк образ не только Советского Союза, но и России, он начал идентифицироваться с их антиболгарскими действиями и с отставанием Болгарии, по сравнению с ее новой западной внешнеполитической ориентацией [35]. На формирование такого образа, несомненно, влияла и прерванность экономических отношений между

 

 

338

 

двумя странами - во-первых, в связи с самороспуском СЭВ, а во-вторых, вследствие приватизации в Болгарии, приведшей в конечном счете к деиндустриализации.

 

Только в начале нового XXI столетия дела в политике и экономике начали меняться. Благодаря победе на выборах 2001 г. бывшего царя Болгарии Симеона Сакс-Кобургготского в стране было преодолено острое политическое противостояние и на место идеологизированной внешней политики пришел прагматичный подход. Отношения с новой Россией, преодолевшей финансовый кризис 90-х годов, начали нормализовываться. Наступило время новых российских инвестиций в болгарскую экономику и возвращения в страну российских туристов. Однако и в том, и в другом случае речь шла о качественно новом присутствии Москвы, отличном от времени социализма. В болгарской экономике росла роль российских энергетических монополий и олигархов [36], туристы уже не были организованы в группы «советских тружеников», а «новые русские», оказались гораздо более щедрыми на «чаевые», нежели европейские туристы. Новые условия в очередной раз изменили образ России и русских в болгарском обществе. Он сделался разным, зависящим от политических пристрастий, но уже не столь односторонне негативным, как в 90-е годы.

 

Вместе с тем антироссийская пропаганда, начавшаяся в 90-е годы и продолжающаяся поныне в части печатных изданий (как правило, правоориентированных [37]), оказывает влияние на молодое поколение.

 

Вот каким рисуется современный облик России на основе социологических исследований и опроса, проведенного среди студентов трех факультетов Софийского университета имени Св. Климента Охридского автором статьи в 2007-2009 гг. Анализ распространенных автором статьи среди студентов 179 анкет об отношении к социализму (прямой вопрос об отношении к СССР/России в анкетах не формулировался) показывает, что многие респонденты предъявляют Советскому Союзу обвинения. Вот некоторые характерные ответы: «Мрачный период в истории нашей родины. 45-летний период советской оккупации Болгарии»; «Длительный период истории нашей страны, находившейся под полным влиянием Советского Союза»; «Болгария была экономически и политически зависима от СССР. Социализм в Болгарии - тень аутентичной идеи о социальном государстве, а отбрасывал эту тень СССР»; «Приказы, поступавшие из Москвы, превращали социализм, скорее, в страх и террор»; «В сущности, социализм - вариант монархии, цель которого - промывать мозги рядовым гражданам, чтобы проводить в жизнь идеи одного человека (Тодора Живкова), продиктованные, естественно, СССР» [38]. Эти мнения демонстрируют глубинное воздействие в наши дни пропаганды переходного периода.

 

 

339

 

Авторитетное социологическое исследование бюро «Гэллоп Интернэшнл» в феврале 2009 г. (после газового конфликта между Россией и Украиной, оставившего Болгарию без тепла в январские холода) показало, что положительное отношение к России в целом сохраняется: 62% респондентов считают, что следует поддерживать хорошие отношения, в то время, как только 12% высказались против. В то же время необходимо учитывать и тог факт, что прорусские настроения более сильны среди населения старшего возраста, а также то, что болгары все чаще выражают сомнения в ответных добрых чувствах России к Болгарии [39].

 

Еще одно социологическое исследование «Гэллоп интернэшнл»об отношении болгар к странам мира - показало, что болгары по-прежнему отличаются от других стран Евросоюза в своем отношении к России. В иерархии стран наибольшей любовью и уважением пользуется Германия, за ней идут Франция и Россия, в то время как Соединенные Штаты занимают предпоследнее место, перед Китаем. Но если первые две позиции в данной классификации связаны с большим числом болгарских студентов, обучающихся в этих странах, то в случае с Россией социологи видят причину в прошлом: «Несмотря на прозападную ориентацию страны, болгары продолжают относиться к России эмоционально, храня ее образ как спасительницы «болгарскости» и покровительницы» [40].

 

В наши дни в Болгарии отсутствует серьезная и объективная информация о происходящем в России. Или, как выразился журналист Иво Христов 30 июля 2009 г. в телепередаче, «в современной Болгарии Россию подают таким же образом, как во время социализма говорилось о Соединенных Штатах» [41].

 

Таким образом, на смену проводимому государством в эпоху социализма русофильству в переходный период была предпринята попытка создать в обществе русофобские представления. Эта попытка, хотя и не увенчалась полным успехом, все же повлияла на часть болгарского общества, особенно на политическую, экономическую и интеллектуальную элиты. Народное русофильство сохранилось, но реальная тенденция заключается в том, что оно будет ограничено кругом групп населения более старшего возраста и левой ориентации. Останется ли это новое разделение представлений о России между элитарными слоями, с одной стороны, и рядовыми болгарами, с другой, на длительное время, во многом будет зависеть от реального культурного обмена и экономических связей между обеими странами. Сейчас мы вернулись к тем временам, когда культура и экономика становятся более важным фактором в процессе формирования общественных представлений, нежели «чистая» политика.

 

 

340

 

            Примечания

 

1. Централен държавен архив на Република България (Далее: ЦДА). Ф. 1Б. Оп. 5. А.е. 5. Л. 30.

 

2. Там же. А.е. 17. Л. 58.

 

3. Там же. А.е. 34. Л. 5.

 

4. Вот как говорилось об этом в партийных кругах: «Только с помощью Советского Союза возможно достичь в столь короткий исторический срок полной и окончательной победы социализма в Болгарии... только при теснейшей связи нашей экономики с экономикой Советского Союза, при самом широком кооперировании и специализации советской и нашей промышленности... можно обеспечить крупное серийное производство в нашем машиностроении, создать гарантированный рынок для его продукции, поднять машиностроение на современный технический уровень, превратить его в высокорентабельную отрасль народного хозяйства... Таковы же условия развития и нашего сельского хозяйства» (ЦДА. Ф. 1Б. Оп. 5. А.е. 600. Л. 10, 23).

 

5. Об этом свидетельствовала реплика Костадина Гяурова: «Начиная с детишек, посещающих ясли, кончая людьми преклонного возраста,каждый должен быть убежден в том, что, как говорит тов. Тодор Живков, “кто любит Болгарию, любит и Советский Союз, кто не любит Советский Союз, не любит Болгарию”» (Там же. Оп. 58. А.е. 86, Л. 197).

 

6. В Болгарии программа реформ обсуждалась на пленуме ЦК БКП 26-28 апреля 1966 г. (Там же. Оп. 34. А.е. 30).

 

7. Когда М.С. Горбачев возглавил ЦК КПСС, ему только что исполнилось 54 года. Это, скорее, возраст зрелости. Но по сравнению со своими предшественниками и другими лидерами восточного блока (Т. Живкову почти 74 года, Г. Гусаку, Э. Хоннехеру и Я. Кадару - 72, Н. Чаушеску - 67, В. Ярузельскому - 62), Горбачева можно считать молодым.

 

8. Любопытно, что Живков подчеркивал это положение «старшего» не только перед своими восточноевропейскими союзниками, но и при встрече с заместителем государственного секретаря США Джоном Уайхедом 4 февраля 1987 г. (Там же. Оп. 60. А.е. 392. Л. 1-33).

 

9. Главной спецификой болгарского диссидентства являлось как позднее его появление, так и тесная связь с Советским Союзом. Подробнее см.: Баева И. Политическата култура на българското диссидентство // Collegium Germania 4. Sofia, 2003. S. 278-294.

 

10. На последней встрече в июне 1989 г. Живков заявил: «Мы единственная республика, которая не создавала, не создает и не создаст Вам никаких трудностей» (Там же. Оп. 68. А.е. 3698. Л. 71).

 

11. Живков выражал беспокойство тем, что «переустройство политической системы вопиюще обгоняет реформирование производства. Вряд ли в Болгарии целесообразно действовать так, как действуют в Советском Союзе» (Там же. Л. 83).

 

 

341

 

12. Rakowski М. Jak to sik stalo. Warszawa, 1991. S. 258.

 

13. На болгарском языке повесть издана в 1989 г. престижным издательством «Народна култура».

 

14. Издательство «Народна култура», 1989 г.

 

15. Издательство «Хр. Г. Данов» (Пловдив), 1988 г.

 

16. Издательство «Профиздат», 1990 г.

 

17. В делигитимизации советской системы особенно большую роль сыграли популярный публицист Аркадий Ваксберг (наряду с многочисленными статьями, в Болгарии вышла его книга «Царица доказательств. Вышинский и его жертвы» (Издательство «Христо Ботев», 1996)) и военный историк Дмитрий Волкогонов с книгами «Триумф и трагедия. И.В. Сталин. Политический портрет» (1989 г.) и «Семь вождей» (1996 г.).

 

18. Шарапов Виктор. «Москва и КГБ нямат пръст в 10 ноември». Интервю на Алексения Димитрова // 2 часа. 2 февруари 2002 г.

 

19. В пользу этого свидетельствует опубликованный болгарским журналистом Томой Томовым дневник бывшего советского дипломата Н. Толубеева, аккредитованного в Болгарии и являвшегося другом А. Луканова (Томов Т. Превратът // Труд. 10-17 ноември 1998 г.).

 

20. Младенов П. В името на България. Писмо на П. Младенов. 24 октомври 1989 г. // Международни отношения. 1990. Кн. I. С. 5-7.

 

21. Оба сблизились в Москве в начале 60-х годов, будучи студентами МГИМО.

 

22. В опубликованных записках советник Горбачева по внешнеполитическим вопросам Анатолий Черняев писал, что еще в мае 1989 г. Горбачев размышлял о пользе от предоставления стран Восточной Европы самим себе (Черняев А. 1991 год. Дневник помощника президента СССР. М., 1997. С. 16-17,133.

 

23. Die Welt. 24 April 1989.

 

24. В начале 1990 г. одна за другой появляются газеты «Демокрация», «Свободен народ», «Народно земеделско знаме» и др.

 

25. Например, книги авторитетнейшего специалиста по послевоенной истории Болгарии М. Исусова «Последната година на Трайчо Костов». София, 1990; «Сталин и България». София, 1991.

 

26. Об отношении БСП к власти подробнее см.; Баева И. Отношението на БСП към властта в години на прехода // Ново време. Декември 2000 г. С. 41-57.

 

27. Петков Петко. Записка по история на новото време. Ч. 1-2. София, 1992; Семков Мшен. Записки по съвременна история. София, 1992; Ангелов Петър, Георгиева Цветана, Бакалов Георги, Цанев Димитър. Записки по история на България. 681-1878. София, 1992; Бобев Боби. Записки по история на България. 1878-1944. София, 1992.

 

28. Учителя русского языка переквалифицировались, проходя краткосрочные курсы английского языка. Но этот процесс требовал известного времени. См.: Английский язык победил русский // Труд. 9 май 2009 г.

 

 

342

 

29. България между Европа и Русия. Научна конференция 10-11 октомври 1997 г. Слова, доклади и изказвания / Съст. Марин Георгиев. Българска сбирка. 1997 г.

 

30. Это прозвучало на открытии конференции (България между Европа и Русия... С. 6).

 

31. Фотев Г. След дългата нощ на тоталитаризма // Там же. С. 47.

 

32. Цветков Пл. С. Руската и съветската имперска система // Там же. С. 82.

 

33. Там же. С. 91.

 

34. Там же. С. 98.

 

35. В конце XX века уже утвердился новый облик Болгарии. См.: САЩ ни водят за най-сигурен съюзник. Някогашна комунистическа България в момента е нашият най-сигурен съюзник на Балканите, обяви конгресменът Джак Кингстън // 24 часа. 18 декември 1999 г.

 

36. Наиболее значительной российской собственностью в Болгарии являются бывший «Нефтехим» (Бургас), выкупленный «Лукойлом». Энергетические проекты - нефтепровод Бургас-Александропулис, газопровод «Южный поток» и строительство второй АЭС в Белене воспринимаются в болгарском обществе неоднозначно, и их реализация находится под вопросом.

 

37. Укажем лишь на наиболее сильные русофобские издания: Кръстев Иван. Кризата и политическите партии. Явор Дачков // Гласове. 28 ноември - 4 декември 2008 г.; Пенчев Бойко. Защо сме русофили // Дневник. 20 август 2008 г.

 

38. Цитируются анкеты опроса, проведенного 21 мая 2008 г. и 29 января 2009 г. среди студентов факультета журналистики и массовых коммуникаций, 22 мая 2008 г. - на юридическом факультете и 20 января 2009 г. - на историческом факультете.

 

39. Григорова Мила. Дори след газовата криза българите остават положително настроени към Русия // Класа. 9 март 2009 г.

 

40. Григорова Мила. След 100 дни управление на Обама: Имиджът на САЩ в световен мащаб се подобрява // Класа. 20 юли 2009 г.

 

41. Телепрограмма Петра Волгина «Сверено с оригиналом». 30 июля 2009 г.

[Previous] [Next]

[Back to Index]