10. Знаки и рисунки на керамике Биляра (Кочкина А.Ф.) 97
11. Оружие ближнего боя волжских болгар VIII-Х вв. (Измайлов И.Л.) 107
12. О взаимодействии болгаро-салтовского и приуральского населения (по материалам керамики Волжской Болгарии) (Казаков Е.П.) 122
10. ЗНАКИ И РИСУНКИ НА КЕРАМИКЕ БИЛЯРА
А.Ф.Кочкина
На керамике крупнейшего в Волжской Болгарии Билярского городища встречаются разнообразные метки и значки. Они представлены различными в технологическом отношении группами. Наиболее многочисленны гончарные клейма - рельефно-выпуклые знаки на днищах, получавшиеся при отпечатке с матриц во время изготовления сосудов на круге. Клейма (сейчас их насчитывается около 1 тыс.экз.) подвергались специальному изучению, в результате чего была разработана типология изображений, выявлены особенности и определено место гончарных клейм Биляра в общем контексте данного явления (1).
Менее представительна коллекция знаков, нанесенных на внешнюю поверхность сосудов. Знаки были прочерчены или процарапаны острием по обожженной глине тонкими линиями, то есть выполнены в технике графитти. В настоящее время в Биляре известно немногим более 70 фрагментов керамики с такими знаками.
К третьей пока совсем малочисленной группе относятся изображения, врезанные или вдавленные в поверхность сосудов по сырой или слегка подсушенной глине еще до обжига.
В самостоятельную группу следует выделить знаки на стенках сфероконусов, которые выбивались каким-то твердым, возможно, каменным или даже металлическим инструментом. Они опубликованы в статье А.X.Халикова (2).
В данной работе рассматриваются знаки второй и третьей групп.
На Билярском городище из 88 керамических сосудов и фрагментов со знаками 84 происходят из раскопов, 4 - подъемный материал. В 62 случаях можно было определить форму сосуда. Знаки встречаются на разных частях сосуда: 1) на венчике и горловине; 2) на стенках тулова, в том числе на плечиках, в средней и придонной части; 3) на ручках; 4) на днищах. Наблюдается некоторая закономерность в расположении на сосуде знаков той или иной технологической группы. Если знаки второй группы наносились на все части сосуда, кроме днищ, то знаки третьей группы известны преимущественно на днищах. Для первых особенно характерно расположение
98
на ручках сосудов и на стенках, причем под ручкой, то есть на наиболее видных местах сосуда. То же самое отмечено и в золотоордынской керамике (3, С. 173).
По морфологическим особенностям знаки могут быть разделены на четыре группы: 1) тамгообразные и геометрические; 2) "орнаментальные"; 3) сюжетные (рисунки); 4) надписи. Особенно разнообразно представлены знаки первой группы, знаки остальных трех групп единичны. Наиболее выразительны в этой серии две находки: обломок ручки от кругового сосуда с надписью, выполненной руническими знаками, и кринка с рисунком, расположенным в придонной части.
По начертанию знаки первой морфологической группы можно разделить на несколько типологических групп, внутри которых изображения объединены по наиболее общему сходству.
В I типологическую группу (16 экз.) вошли знаки в виде насечек, черточек (рис. 1, 1-16). Они различаются по размерам, количеству. Большинство их располагалось на ручках сосудов.
Во II типологической группе (16 экз.) объединены знаки, построенные на основе сочетания прямой ("черточки") с дополнительными элементами: односторонние и двусторонние "елочки", смежные и вертикальные углы (рис. 1, 17-32).
В основе знаков III типологической группы (13 экз.) лежит угол. С помощью дополнительных элементов конструируются знаки в виде рогатины, стрелы, птичьей лапки, лучи одного знака завершаются окружностями (рис. 2, 1-13). Они располагались преимущественно на стенках, и только один знак изображен на ручке.
Знаки IV группы (2 экз.) имеют в своей основе перпендикулярно пересекающиеся отрезки с завершением длинного отрезка в виде окружности (рис. 2, 15-16).
V группа (9 экз.) - это знаки в виде прямого и косого креста иногда с дополнительными элементами, а также типа "снежинки" (рис. 2, 17-25).
В VI группу (2 экз.) выделены знаки в виде дугообразных несходящихся линий (рис. 2, 26-27).
VII группа (3 экз.) - знаки, похожие на латинскую букву "зет" в прямом и зеркальном отражении (рис. 2, 28-30).
VIII группа (2 экз.) объединяет знаки в виде двузубца (рис. 3, 1-2).
В IX группе (5 экз.) - знаки-трезубцы (рис. 3, 3-7). Но два знака
99
вообще не имеют вертикального отростка (типа русской буквы Ш), у одного знака отросток в виде двух дугообразных линий, исходящих из одной точки. Один трезубец в классическом исполнении и обнаружен на стенке привозной амфоры (рис. 3, 7).
Знаки X группы (2 экз.) напоминают перевернутый флажок (рис. 3/ 8-9).
В XI группе (3 экз.) представлены знаки в виде буквы А с различными дополнительными элементами (рис. 3, 10-12).
ХII группа (4 экз.) объединяет знаки, напоминающие по очертаниям песочные часы (рис. 3, 13-16).
XIII группа. Лировидный знак, возможно, имитирующий арабскую надпись (рис. 3, 17).
На нескольких фрагментах знаки не восстанавливаются полностью (рис. 3, 18-20).
При исследовании прочерченных знаков на керамике Биляра в первую очередь возникает желание сопоставить их с гончарными клеймами. Естественно предположить, что функционально ближе к клеймам те знаки, которые наносились на днище до обжига по сырой глине. Таких знаков всего 10 (рис. 1, 23, 24; 2, 17, 21, 22; 3, 11, 21, 22). Сходство по очертаниям с клеймами (сравните: 1, С. 76 - рис. 2) существенно, кроме изображений так называемого "орнаментального характера" (рис. 3, 21-22). Возможно, гончары, кроме клеймения сосудов с помощью деревянных матриц, применяли ручной способ нанесения меток, но, если судить по количеству находок, достаточно редко. Маловероятно предполагать какой-либо практический смысл изображений "орнаментальной" группы, но не исключена их магическая символика.
Гораздо больше отличаются от клейм знаки, выполненные в технике графитто, но и среди них встречаются сходные с клеймами изображения. Различия прослеживаются и в количественном соотношении: если среди клейм преобладают знаки сложные по начертанию, то среди знаков графитти - простые, более половины известных в настоящее время знаков составляют I, II, III типологические группы.
Сопоставить знаки Биляра со знаками других памятников Волжской Булгарии пока не представляется возможным из-за отсутствия соответствующих публикаций. Знакомство с коллекциями, например, Муромского городка, показало, что среди знаков этого памятника есть сходные изображения.
Круг аналогий прочерченным знакам весьма широк как во времени,
100
так и пространстве: от сходства с сарматскими знаками до этнографических параллелей нового времени и от Дальнего Востока до Дуная. Если же рассматривать сходство не отдельных изображений, а всего комплекса их, то выделяются преимущественные направления аналогий. Это, прежде всего, памятники VIII-Х вв. салтово-маяцкой культуры, памятники средневекового Крыма, Дунайской Болгарии (4, 5, 6, 7, 8, 9 и др.). Именно там зафиксированы аналогии и гончарным клеймам Биляра (1, С. 83-85). Но если клеймение посуды как традиция булгарского гончарства, развиваясь на территории собственно Волжской Болгарии, приобрело во многом самобытные черты, то прочерченные знаки, сосуществуя на сопредельных территориях, были сравнительно однородны. Так, в Биляре найдены фрагменты амфоры (рис. 3, 7), прямые аналогии которой имеются в крымских материалах XII в. (8, рис. 536). Наблюдается некоторое сходство знаков на болгарской керамике и привозных сфероконусах (2, С. 140-141, рис. 3-4), а также сфероконусах Кавказа (II, С. 212, рис. 9-10).
Знаки на сосудах процарапывались, безусловно, в практических целях: хранения,
транспортировки, продажи, что отмечается и другими исследователями (3, С. 205).
На это указывает и состав керамической посуды, где были прочерчены знаки. Как
правило, это кувшины (35 экз.), корчаги (13 экз.), реже кринки (8 экз.). Еще
реже знаки встречаются на сосудах малых форм - мисок, чаш (6 экз.). Пока не
обнаружены они на кухонных горшках. В силу малочисленности материала установить
связь какого-либо знака с определенной формой сосуда не удается, а скорее всего
таковой и не было. Однотипные знаки встречаются на различных сосудах и на разных
его частях. Интересны наблюдения по планиграфии находок на территории Билярского
городища. Обычно это единичные находки, обнаруженные при снятии культурного слоя
или выборки объектов. Но известны случаи нахождения нескольких фрагментов
одновременно. Из ямы 304 раскопа ХXIII происходят две кринки с нанесенными под
ручками знаками типа "зет" (VII
группа). Для одного из секторов раскопа XXVIII
оказалось характерным большое количество находок фрагментов и целых
сероглиняных, реже красноглиняных сфероконусов, относящихся, вероятно, к
какому-то производственному комплексу, частично вошедшему в раскоп, причем не
менее 10 сфероконусов были помечены знаком
. Особенно примечательно, что точно
такой же знак был процарапан на фрагменте крупной корчаги,
101
обнаруженной здесь же. И хотя еще мало фактов, .все же, наверное, можно говорить об относительной локализации знаков в пределах городища, что реальнее всего связывать с определенными производственными и торговыми сферами.
Немало предположений высказано по поводу семантики прочерченных знаков. Скорее всего, однозначной трактовки не может быть. Вполне оправдано сравнение знаков, так же, как и клейм с тамгами, то есть знаками собственности. Сопоставление их с известными тамгами различных народов обстоятельно проделано М.Д.Полубояриновой (3). В целом, прочерченные знаки на керамике можно рассматривать как социально обусловленные и даже в большей мере, чем гончарные клейма. Интерпретация знаков на керамике в качестве торговых или товарных меток позволяет предположить существование некоего "коммерческого" языка, возможно, и восходящего к тамгам. Условность языка формировалась по правилам, принятым в интернациональных торгово-производственных кругах в рамках средневековья, по крайней мере, в регионах наиболее сильного взаимодействия.
В то же время на керамике встречаются процарапанные знаки, имеющие не утилитарное, а скорее изобразительное значение. Этих знаков, как отмечалось, пока немного. На небольшом фрагменте крупной корчаги, слабо углубленной тонкой линией, был нанесен узор, сохранившаяся часть которого представлена четырехлепестковой пальметкой на длинной широкой ножке (рис. 3, 23). По своим стилистическим особенностям рисунок близок некоторым изображениям Маяцкого городища (12, С. 83, рис. 16 - 2, 3, 5). В подобном стиле выполнен знак на горловине горшка поверх орнамента еще до обжига (рис. 3, 24).
К сюжетным композициям относятся два рисунка. Один из них процарапан по обожженной поверхности небольшой миски тонкой углубленной линией. В природной части миски изображено существо с удлиненной шеей на длинных ногах с раздваивающимся хвостом. Фигурка повернута налево. Перед ней прочерчена вертикальная линия с плавно загнутой вправо верхушкой (рис. 4, 3). Рисунок очень схематичный, маловыразительный, возможно, изображающий какое-то птицеподобное существо.
Большой интерес представляет другой рисунок, нанесенный в придонной части круговой кринки. В первой публикации этого сосуда техника нанесения рисунка была неправильно определена как
102
графитти (13, с. 117-118, рис. 66). Рисунок выполнен резцом по подсушенной поверхности до обжига. Сюжетная композиция включает несколько изображений. Центральное место занимает изображение всадника. Фигура лошади повернута вправо. Создается впечатление, что лошадь изображена на ходу. Всадник выполнен схематично и очень неумело. К лошади сзади прикреплен предмет, напоминающий борону (?) в плане, а может быть, это была попытка нарисовать повозку. Перед лошадью почерчена фигурка явно животного (собаки?). Завершается композиция изображением предметов подтреугольно-округлых очертаний, внутри которых концентрические овальные линии. Рисунок в целом не совсем понятен. Некоторое сходство этих фигурок прослеживается с рисунками на стенах глиняной модели юрты из Болгарии (14, рис. 8). Возможно, что три предмета округлых очертаний - схематичное изображение юрты. Однако, как правило, рисунки воспроизводят вид сбоку, а здесь больше напоминают план. В целом, композиция отличается схематичностью, непрофессионализмом исполнения. И в то же время "художник" достаточно верно воспроизвел особенности быта определенных кругов современного ему населения.
Этот рисунок по своему стилю и сюжету так же, как и многие прочерченные знаки на керамике Биляра, может быть поставлен в ряд с известными рисунками с памятников салтово-маяцкой культуры и Дунайской Болгарии, средневековых памятников Крыма (8, 12, 14, 15). По мнению С.А.Плетневой, подобная графика распространяется в степях только в тех районах, где встречаются эпиграфические памятники тюркского рунического письма (12, С. 91). Замечательным подтверждением этого является находка в Биляре в 1983 г. ручки от кругового сосуда с рунической надписью (16). И хотя находки рисунков и надписей на памятниках Волжской Болгарии пока единичны, тем не менее, они служат дополнительным основанием для включения ее в систему этих культур, близость которых обусловливается не только сходным направлением культурно-исторического развития, но и в ряде случаев общностью происхождения. Это позволяет говорить о весомой, если не доминирующей роли болгарского компонента, в формировании духовной культуры Волжской Болгарии.
103
1. Кочкина А.Ф. Гончарные клейма Билярского городища // Средневековые археологические памятники Татарии. - Казань, 1963.
2. Халиков А.Х. Сфероконические сосуды // Посуда Биляра. - Казань, 1936.
3. Полубояринова М.Д. Знаки на золотоордынской керамике // Средневековые древности евразийских степей. - М., 1980.
4. Щербак А.М. Знаки на керамике из Саркела // ЭВ, 1958. - ХII.
5. Биджиев Х.Х., Гадло А.В. Раскопки Хумаринского городища в 1974 году // Археология и этнография Карачаево-Черкессии. - Черкесск, 1979.
6. Милорадович О.В. Знаки на керамике Верхнего Джулата // Кавказ и Восточная Европа в древности. - М., 1973.
7. Дончева-Петкова Л. Знаци върху археологически паметници от средневековна България (VII-Х в.) - София, 1980.
8. Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес (XII-XIV) // МИА. - 1950. - № 17.
9. Талис Д.Л. Черепица с метками из раскопок Баклинского городища // СА, 1968. - № 2.
10. Кадеев В.И. Средневековые граффити из Херсонеса // СА, 1968. - № 2
11. Джанлоладян Р.М. Сфероконические сосуды из Двина и Ани // СА, 1958. - № 1.
12. Плетнева С.А. Рисунки на стенах Маяцкого городища // Маяцкое городище.- М., 1984.
13. Халикова Е.А. Билярские некрополи // Исследования Великого города. - M., 1976.
14. Въжарова Ж.Н. Памятники Болгарии конца VI-XI вв. и их этническая принадлежность // СА, 1968. - № 3.
15. Овчаров Дм. Ранносредновековните графитни рисунки от България и въпросът за техния проиэход // Преслав-Плиска, 2. - София, 1984.
16. Кочкина А.Ф. Рунические знаки на керамике Биляра // СТ, 1985. - № 4.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
104
Рис. 1.
1-16 - I группа;
17-32 - II группа; 23, 24 - знаки, прочерченные по сырой глине на днищах.
105
Рис. 2.
1-13 - III группа; 8 - знак, прочерченный по сырой глине на днище;
15-16 - IV группа;
17-25 - V группа; 17, 21, 22 - знаки, прочерченные по сырой глине на днищах;
26-27 - VI группа;
28-30 - VII группа.
106
Рис. 3.
1-2 - VIII группа;
3-7 - IX группа;
8-9 - X группа;
10-12 - XI группа; 11 - знак, прочерченный по сырой глине на ручке кувшина;
18-20 - неопределимые изображения;
21-22- "орнаментальные" знаки, прочерченные по сырой глине на днищах;
23-25 - сюжетные знаки; 26 - рисунок на сосуде (развертка).
11. ОРУЖИЕ БЛИЖНЕГО БОЯ ВОЛЖСКИХ БОЛГАР VIII-Х вв.
И.Л.Измайлов
В работе исследуется оружие, найденное в могильниках на всей территории ранней Волжской Болгарии (1) и хронологически укладывающееся в пределах второй половины VIII-Х вв., независимо от узкой этнической принадлежности археологического памятника. Подавляющая часть предметов вооружения происходит из Большетарханского (2), Немчанского (3), "116 км" (4), Большетиганского (5, 6), Танкеевского (7, 8) и Лебяжского могильников (1).
Суммируя весь материал, следует сказать, что из изученных около 1600 погребений VIII-Х вв., в 100 обнаружены различные предметы вооружения. Из этих погребений происходят 16 сабель, 50 боевых топоров, 5 наконечников копий и 2 кистеня.
Сабля - прямой или изогнутый однолезвийный клинок с отклоненной в сторону лезвия рукоятью (9, С. 164), - была наиболее важным и распространенным рубяще-колющим оружием болгар и играла ведущую роль в арсенале наступательного оружия. Находки сабель по могильникам распределяются неравномерно: в Большетарханском - в 31 погребении с оружием - 2 сабли; в Большетиганском - в 17-9; в Танкеевском - в 50 - 6, в Немчанском - в 2 - 1; в "116 км" - 1. Все это позволяет говорить как об этнических, религиозных, так и социальных различиях. В археологической литературе отмечалось, что учитывая ценность этого оружия, положить его в погребение могла только богатая семья (10, С. 157). В большинстве других семей сабля передавалась по наследству. Попасть в могилу она могла тогда, когда у погребенного отсутствовало мужское потомство, т.е. обычно у погибших юношей. Возможно,
108
поэтому в Большетиганском могильнике (где было погребено довольно много юношей фертильного возраста) найдено столько сабель. Следовательно, можно отметить, что между значением сабли и числом ее находок не прямая, а обратная зависимость: именно из-за своего ведущего положения в комплексе вооружения она реже встречается.
В погребениях раннеболгарского времени сабля чаще всего (в 10 случаях из 13 зафиксированных) лежала слева от костяка под или над рукой. В остальных случаях сабли находились в кенотафе (Большетиганский могильник), а также справа от костяка (Большетиганский и Танкеевский могильники). Стабильное положение сабли в могиле, известное и во многих других синхронных могильниках (11, 12), позволяет предполагать, что она в качестве символа оружия определенной категории воинов имела строго сакрализованное место в системе заупокойных даров.
Сабля представляет собой сложное военно-техническое изделие. Эффективность применения ее зависит от динамического соотношения между клинком и рукоятью, когда за счет изогнутого клинка или скошенной рукояти уменьшается угол резания, что придает удару рубяще-режущий характер. Для ранних сабель, в том числе и раннеболгарских, которые не отличались большой кривизной клинка, это достигалось за счет отклонения рукояти к лезвию, "чтобы в момент удара сабельная полоса не образовывала тупого угла к оси протянутой руки, а лежала бы в одной с ней горизонтальной плоскости" (13, С. 62, прим.).
Исходя из этого, все сабли VIII-ХХ в. (по совокупности таких параметров как длина лезвия, выгиб полосы и угловое отклонение рукояти от центра клинка) делятся на два типа (табл. 1). Подтипы выделяются по форме перекрестья.
Тип I (10 экз.) характеризуется выгибом полосы до 0,9 см, длиной лезвия до 73 см и угловым отклонением до 8°.
Подтип А с перекрестьем со слегка опущенными вниз кончали, завершающимися шарообразными утолщениями (5 экз.); подтип Б с прямым перекрестьем (3 экз.); подтип В без перекрестья (2 экз.).
Тип II (6 экз.) имеет выгиб полосы более 0,9 см, длину лезвия 74-90 см, а угловое отклонение более 9°.
Подтип А с опущенным вниз перекрестьем с шарообразными толщениями на концах (2 экз.); подтип Б с прямым перекрестьем (2 экз.); подтип В без перекрестья (2 экз.).
109
В Среднее Поволжье сабля проникла с волнами тюрко- и угроязычных кочевников, а болгары, участвовавшие в процессе создания сабли в более южных районах, принесли с собой уже довольно развитые виды этого оружия. Так, тип I можно отнести к так называемому "хазарскому" типу и по комплексу вещей датировать второй половиной VIII-серединой IX вв. (2, С. 63-65), чему не противоречат аналогии из памятников салтово-маяцкой культуры (10, с. 157), древнемордовских могильников (12, табл. XXV, 2, 3, 4; 14, С. 56, рис. 16, 1-5; 15, С. 163, 164, рис. 56), могильника Мыдлань-Шай (16, С. 58) и погребений южноуральских кочевников (II, рис. 21, 24, 47, 61; 17, С. 178). Тип II по комплексу вещей датируется серединой IX-началом X в. и может быть условно назван "печенежским" (10, С. 158). Ближайшие аналогии им известны из печенежского могильника близ Саркела-Белой Вежи (18, С. 240-241), из памятников венгров эпохи Арпадов (19, С. 8), а также из погребений приуральских кочевников (II, рис. 66, 69, 71) и памятников Верхнего Прикамья (2о, рис. 14).
Развитие раннеболгарских сабель, таким образом, шло в сторону увеличения длины клинка, выгиба полосы и совершенствования изгиба рукояти. Набор перекрестий, как показывает анализ сабель волжских болгар VIII-Х вв., был стабилен. Бурное развитие типов перекрестий у волжских болгар начинается уже в домонгольский период в условиях изменившейся боевой практики (21). Ранняя сабля была эффективным оружием привелигированной части войска, которая увеличила мощь удара тяжеловооруженной конницы и повысила ее устойчивость в ближнем бою.
Значительная часть сабель найдена вместе с частями ножен. Суммарно их устройство представляется таким. Ножны состояли из деревянного каркаса, обтянутого кожей. Они имели по две обоймы с петлями (чаще всего, видимо, сплошные, без отверстий). У многих ножен нижний конец был украшен обкладкой из листового серебра или посеребренной бронзы, достигающей в длину до 40 см, что предотвращало разрезание ножен саблей, т.к. благодаря изгибу полосы именно на нижнюю треть приходилось основное давление (22, С. 50). Носились сабли в ножнах на левом боку на боевом поясе с помощью ремней, закрепленных в петлях.
Боевые топоры - были достаточно распространены в раннеболгарское время. Среди находок VIII-Х вв. выделяются чеканы - топоры, тыльная часть вытянутого обуха которых снабжена молотком.
110
Всего известно 50 топоров, найденных примерно в 10% всех мужских погребений Танкеевского и Большетиганского могильников, а также в Лебяжском погребении.
В погребениях боевые топоры располагались у ног умершего. Из 13 установленных случаев (остальные происходят из разграбленных или разрушенных погребений) в 11 они лежали справа и в 2 - слева. Причем в большинстве случаев топоры, видимо, вбивались в дно могилы, а рукояти их находились под рукой. Учитывая, что топор никогда не был найден вместе с саблей, его следует считать символом оружия (со строго определенным положением среди другого погребального инвентаря) для особой категории воинов.
Типология топоров из Танкеевского могильника была детально проработана Е.П.Казаковым [1] (7, С. 104),что позволяет с соответствующими дополнениями использовать ее для классификации всех раннеболгарских топоров. По форме лезвия выделялись отделы, по форме обуха - группы, по общему виду бойка - типы (табл. II).
Отдел А - топоры с вытянутым, подтреугольной формы лезвием. Тип А I включает топоры-чеканы с вытянутым более чем на 8 см обушком (2 экз.); тип А II объединяет топоры-чеканы с обухом более 2 см и длинным клиновидным лезвием (23 экз.); тип А III - топоры с обушком менее 2 см и длинным узким лезвием (15 экз.).
Отдел Б - топоры с недлинным, оттянутым в сторону рукояти лезвием. Тип Б II включает топоры с обухом более 2 см (3 экз.); тип Б III объединяет топоры с обушком менее 2 см (2 экз.); тип Б IV составляют топоры без выступающего обушка (4 экз.).
Отдел В - топоры с трапециевидным лезвием. Тип В I (I экз.) - чекан с вытянутым более чем на 8 см обушком.
Железные топоры-чеканы появляются еще в эпоху раннего железа в степях Евразии, а позднее, в VIII-Х вв. н.э., распространяются на огромной территории от Венгрии до Приморья и были известны многим народам. Однако подлинного расцвета этот вид оружия достиг у племен салтово-маяцкой культуры (3, С. 143; 7, С. 158). Но вряд ли из этого можно сделать вывод, что они являются
1. Выражаю искреннюю благодарность Е.П.Казакову за возможность познакомиться с неопубликованными материалами.
111
"специфическим алано-болгарским оружием" (10, С. 158).
Аналогии раннеболгарским топорам типов А I, II и III известны из салтовских памятников (10, С. 157, рис. 43; 24; 23, С. 13-20), из могильников Прикамья (16, табл. ХII, 14-16; 6, табл. XVII), Приуралья (II, рис. 41, 14) и Венгрии (19, С. 11), где они датируются VIII-Х вв. Топоры типа Б II и Б III близки находкам IX-X вв. из Подонья (10, рис. 43, 22; 25, С. 100), Прикамья (26, табл. XVII, 10), Приуралья (11, рис. 50) и древнемордовских могильников (15, С. 192, рис. 63, 3, 4). Топоры типа Б IV широко встречаются у оседлого населения из Подонья (27, рис. II), в древнемордовских и древнерусских погребениях (28, табл. XIV, XVI; 12, табл. XI; 15, С. 194, рис. 63, 9) и датируются IX-X вв. Другой тип В I по многочисленным аналогиям (28, табл. XII, 1-4; 11, рис. 49, 28; 15, С. 194, рис. 63, 14) относится в целом к IX-X вв.
Используя данные анализов погребальных комплексов и указанные аналогии, можно составить общую схему эволюции боевых топоров у ранних болгар. Боевые топоры появляются у народов Среднего Поволжья в VIII в., а уже в IX-X вв. играют значительную роль в наборе вооружения. Причем, если в VIII-IX вв. бытовали в основном чеканы, то в IX-X вв. появляются топоры отдела Б. Такое расширение количества типов обычно ассоциируется с тем, что наряду с собственно боевыми топорами-чеканами появляются топоры "универсальных" форм, которые могли использоваться как в бою, так и в хозяйстве (28, С. 29). Подобные тенденции в эволюции топоров связываются, с одной стороны, с дальнейшей специализацией и дифференциацией дружинного оружия, а с другой - с распространением универсальных топоров у населения, не занятого постоянно военными походами (19, С. 13).
По мнению исследователей, боевой топор был оружием рядового дружинника и был характерен для легкой кавалерии, действующей рассыпным строем (23, С. 143). Чеканы, скорее всего, были характерны для основной массы дружинников и применялись против защищенных доспехами противников во время затяжного кавалерийского боя (23, С. 45). Эффективность топора была достаточно высокой за счет сужения площади, по которой наносится удар (22, С. 64), что позволяло действовать одной рукой, делая чекан удобным для всадника. Длина рукояти, судя по материалам раннебулгарских погребений, была около 80 см (8, С. 176, 196, 197).
Копье - колющее древковое оружие ближнего боя, редко встречается
112
в могильниках ранних болгар, однако имеет большое значение для характеристики их набора оружия. Они найдены в Большетарханском (2 экз.) и Танкеевском (4 экз.) могильниках. Также немного находок копий в погребениях салтовских племен, приуральских кочевников и венгров.
По мнению Л.Ковача, из-за длины копья трудно было положить его в могилу: оно, скорее всего, служило своеобразным надгробным памятником (19, С. 14). Подобный обряд был зафиксирован у поволжских болгар Ибн-Фадланом, который, описывая погребение знатного воина, отметил, что родственники умершего "водружают у двери его юрты знамя" (29, С. 140). Иногда копья клались в погребения, видимо, со сломанным древком. Так, в Танкеевском могильнике наконечники лежали вдоль правой ноги умершего (8, С. 175).
Все раннеболгарские копья втульчатые и различаются формой и размерами. По сечению наконечника они делятся на отделы, а по форме пера - на типы (табл. III).
Отдел А включает копья с четырехгранным пером. Тип А I - узколезвийные клиновидные наконечники - пики (4 экз.) длиной 31 см, шириной до 3 см, диаметром втулки 4 см. Отдел Б объединяет копья с линзовидным пером. Тип Б I - плоские листовидные (1 экз.), длина 20 см, ширина 3 см, диаметр несомкнутой втулки 3 см. Тип Б II (1 экз.) имеет удлиненно-треугольную форму пера со сглаженными плечиками длиной до 30 см, шириной 3 см и диаметром втулки 3 см.
Подобные копья широко бытовали у разных народов Восточной Европы, что позволяет привлечь дополнительные данные для их датировки. Копья типа А I известны из Прикамья (16, табл. ХII, 5; 31, С. 150), в мордовских могильниках (12, табл. XXXV, 2, 5; 15, С. 185, рис. 59, 12-14) и в сросткинских памятниках (32, С. 195, рис. 88), что позволяет датировать их VIII-IX вв. (10, рис. 43), а Б II - в Игимском могильнике рубежа IX-X вв. (33, рис. 2, 3).
Вполне возможно боевое применение и так называемых "втоков" (2 экз.), найденных в Танкеевке (7, табл. XIV, 30, 21). Пока трудно сказать, выполняли ли они роль копий или же вдевались на обратный конец древка. Во всяком случае, они имеют прямое отношение к древновому оружию. Аналогии им известны в погребениях приуральских кочевников (17, С. 186).
Таким образом, можно отметить наличие у ранних булгар уже в VIII в. пик и плоских листовидных копий. Такой набор показателен тем, что демонстрирует наличие одновременно кочевнического копья,
113
предназначенного для пробивания доспеха противника, и копья, служившего универсальным орудием войны и охоты для простого конного и пешего воина. Пика продолжала сохранять свое важное значение на протяжении всего раннеболгарского периода и позже являлась основным древковым оружием. В IX-X вв. появляется новый тип копья, сочетающий в себе свойства пики и широколезвийного копья, который можно было успешно применять в условиях маневренной конной борьбы.
Кистень - ударное оружие ближнего боя, состоявший из костяной или металлической гирьки, подвешенной на ремне. Из Большетарханского могильника известно 2 кистеня, которые относятся к разным типам (табл. IV) [1].
Тип I - костяной, грушевидной формы кистень со сквозным отверстием диаметром в 2,5 см (2, С. 50, рис. 15, 2).
Тип II - железный, усеченно-биконической формы с узким отверстием и углублением на плоскостях (2, С. 45, табл. XI, 5).
Оба типа можно датировать по сопровождающему инвентарю второй половиной VIII-IX вв. Эти кистени продолжают, несомненно, южные кочевнические традиции.
По мнению А.В.Крыганова, кистени появились у салтовцев Подолья не ранее конца VIII в., а вероятнее всего, в начале IX в. (34, С. 66). Нам кажется, что в южнорусских степях это оружие могло появиться несколько раньше, т.к. кистени встречены в Большетарханском могильнике, который хорошо датируется находками монет серединой VIII-первой половиной IX вв. (2, С. 63-65). Видимо, булгары, придя на Среднюю Волгу в начале VIII в., уже знали это оружие.
Хотя кистени впервые появились в степях Юго-Восточной Европы, но в дальнейшем, вплоть до XIV в. у кочевников они были мало распространены (35, С. 32). Более широко кистени стали употребляться оседлым и полуоседлым населением, поскольку находки таких изделий явно тяготеют к раннегородским центрам (34, С. 67, 68; 21, С. 128). Определенно кистени были довольно многофункциональным оружием и применялись различными слоями общества. [2]
1. В публикации они ошибочно названы "булавой" (2, С. 50) и "железным грузиком" (2, С. 45).
2. Вызывает сомнение, что кистени как оружие сколько-нибудь регулярно применялись женщинами (34, С. 68). Вывод об этом сделан, видимо, на основании находок кистеней в женских погребениях и не учитывает сложных религиозных представлений, нашедших отражение в погребальных обрядах. Такой "зеркальный" метод использования погребального инвентаря для воссоздания набора был уже подвергнут критике А.Н.Кирпичниковым (36, С; 41).
114
Наибольшую популярность, однако, кистени получили в качестве эффективного дополнительного оружия, которые пускались в ход во время внезапных столкновений и рукопашных схваток конными дружинниками (23, С. 64, 65). Значительного расцвета и типологического разнообразия достигли кистени у болгар в домонгольский период.
Анализ погребений с кистенями не позволяет пока однозначно определить их социальный статус, но принимая во внимание исторические аналогии, концентрацию находок у городских центров, находки кистеней в погребениях вместе с другим оружием и конским снаряжением, следует присоединиться к мнению тех исследователей, которые считали это оружие характерным для конных дружинников (24, С. 43; 23, С. 65).
Несмотря на значительное количество вскрытых погребений, находки предметов оружия в отдельных могилах между собой практически не коррелируются. Для памятников салтовского типа вообще характерно небольшое количество погребального оружия (37, С. 37, 38; 38, С. 9-12; 39, С. 173). Поэтому вполне определенно, что каждый предмет вооружения был символом социального ранга, места владельца в военной организации.
Есть смысл выяснить характер взаимовстречаемости предметов оружия ближнего боя с метательным вооружением и конским снаряжением. В Большетарханском могильнике сабли оба раза найдены вместе с наконечниками стрел и конским снаряжением, копья - с наконечниками стрел и снаряжением коня, кистени - один раз со стрелами. В остальных 30 погребениях с наконечниками стрел конское снаряжение или жертвенный конь встречено только шесть раз (2).
В Большетиганском могильнике из 17 погребений с оружием - в семи из 9 случаев - найдены одновременно сабля, наконечники стрел и конский комплекс (в двух случаях - вместе с конским снаряжением). В пяти других погребениях метательное оружие - с костями коня (5, 6).
115
Танкеевский могильник также дал интересную картину взаимовстречаемости оружия и конского снаряжения. Сабли в двух случаях сопровождались наконечниками стрел и конем, а копье и втоки - 3 раза встречены с конской уздой и наконечниками стрел. Только в одном погребении копье найдено вместе с конем, 7 раз - с наконечниками стрел и конем (или конской уздой) и 21 - только с метательным оружием. Наконечники стрел с конем или его снаряжением найдены в семи погребениях (7, 8).
В могильнике "116 км" сабля также найдена вместе с наконечниками стрел и конским снаряжением (4).
На основании этого можно сделать вывод о том, что большинство раннеболгарских воинов VIII-Х вв. были всадниками. В разных могильниках соотношение оружия и погребенных коней (или конского снаряжения доставляет 40-70%. Анализ распределения оружия ближнего боя в погребениях с метательным оружием и конским снаряжением наводит на мысль о существовании групп воинов, различающихся набором вооружения. Явно выделяются богатством инвентаря и полным набором снаряжения погребения с саблями и копьями, что прослеживается на материалах всех могильников VIII-Х вв. Другая группа - с топорами или иногда с кистенями, с наконечниками стрел и конским снаряжением (или без него). Третья группа - только с метательным оружием (изредка с конским набором). Несомненно, что эти группы соответствовали различным слоям войска: сабли, копья, боевые топоры и кистени имели на вооружении профессиональные военные - конные дружинники, а топоры (в основном универсальных форм) и метательное снаряжение - основная часть войска. Разумеется, это не исключает применения разнообразного набора вооружения, в том числе копий и сабель. В целом, такая специализация по видам вооружения отражает, скорее всего, реальности социальной поляризации войска, т.к. для того, чтобы закрепиться в качестве вполне конкретных символов в погребальном инвентаре (что наглядно демонстрируют виды оружия ближнего боя), необходима была длительная и устойчивая связь определенных наборов вооружения с разными социальными слоями войска.
Таким образом, можно констатировать, что раннеболгарские воины были вооружены совершенным набором оружия ближнего боя, который включал сабли, копья, топоры и кистени. В период VIII-Х вв. шла заметная модификация и развитие как различных типов и видов оружия, так и всего комплекса снаряжения. На основе распределения
116
оружия ближнего боя в погребениях и его соотношения с метательным вооружением и конским набором можно выделить группы воинов, имевших различный набор оружия. Есть основания полагать, что эти группы свидетельствуют о процессе активной социальной дифференциации войска и выявлении слоя профессиональных военных - конных дружинников. Именно эта, вооруженная разнообразным комплексом боевых средств конная дружина, была основой раннеболгарской военной организации и способствовала становлению в начале X в. феодального государства.
1. Хлебникова Т.А., Казаков Е.П. К археологической карте ранней Волжской Булгарин на территории ТАССР // Из археологии Волго- Камья. - Казань, 1976.
2. Генинг В.Ф., Халиков А.Х. Ранние болгары на Волге. - М.: Наука, 1964.
3. Матвеева Г.И. Погребения VIII-IX вв. у разъезда Немчанка // Древности Волго-Камья. - Казань, 1977.
4. Матвеева Г.И. Погребения VIII-IX вв. в окрестностях г.Куйбышева // Очерки истории и культуры Поволжья. - Вып. I. - Куйбышев, 1976.
5. Chalikova Е.А., Chalikov A.H. Altungarn an der Kama und in Ural (Das Gräberfeld von Bolschie Tigani). - Budapest, 1981.
6. Халиков А.Х. Новые исследования Большетиганского могильника // Проблемы археологии степей Евразии. - Кемерово, 1984.
7. Казаков Е.П. Погребальный инвентарь Танкеевского могильника // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. - Казань, 1971.
8. Chalikova Е.А., Kazakov Е.Р. Le cimetiere de Tankeevka // Les anciens hongrois et ethnies a l'Est. - Budapest, 1977.
9. Плотников Ю.А. Рубящее оружие прииртышских кимаков // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск: Наука, 1981.
10. Плетнева С.А. От кочевий к городам // МИА, 1967. - № 142.
11. Мажитов Н.А. Курганы Южного Урала VIII-ХII вв. - М.: Наука, 1981.
12. Иванов П.П. Материалы по истории мордвы VIII-XI вв. - Моршанск, 1952.
117
13. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Вып. I. - М.-Л.: Наука, 1966.
14. Петербургский И.М. Второй Старобадиканский могильник // Вопросы древней истории мордовского народа. - Саранск, 1987.
15. Циркин А.В. Материальная культура и быт народов Среднего Поволжья в I тыс.н.э. - Красноярск, 1987.
16. Генинг Б.Ф. Древнеудмурдтский могильник VIII-IX вв. Мыдлан-Шай // ВАУ, 1962. - Вып. 3.
17. Иванов В.А. Вооружение средневековых кочевников Южного Урала и Приуралья (VII-XIV вв.) // Военное дело древнего населения Северной Азии - Новосибирск: Наука, 1987.
18. Плетнева С.А. Кочевнический могильник близ Саркела-Белой Вежи // МИА, 1963. - № 109.
19. Ковач Л. Вооружение венгров-обретателей Родины (сабли, боевые топоры, копья): Автореф.дис. канд.ист. наук. - М., 1981.
20. Оборин В.А. Раскопки памятников железного века в Верхнем Прикамье // ВАУ, 1962. - Вып. 2.
21. Измайлов И.Л. О русско-булгарских связях в области техники и военного дела // Волжская Булгария и Русь. - Казань, 1986.
22. Худяков Ю.С. Вооружение енисейских кыргызов VI-XII вв. - Новосибирск: Наука, 1960.
23. Мерперт Н.Я. Из истории оружия племен Восточной Европы в раннем средневековье // СА, 1955. - XIII.
24. Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата. - Харьков, 1985.
25. Кухаренко Ю.В. О некоторых археологических памятниках на Харьковщине // КСИИМК, 1951. - Вып. XI.
26. Семенов В.А. Варнинский могильник // Новый памятник поломской культуры. - Ижевск, 1980.
27. Сорокин С.С. Железные изделия Саркела-Белой Вежи // МИА, 1959. - № 75.
28. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. - Вып. 2. - М.: Наука, 1966
29. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. - Харьков, 1956.
30. Окладников А.П. Конь и знамя на Ленских писаницах // ТС, 1951. - Вып. I.
31. Оборин В.А. Баяновский могильник // Уч.зап.Перм гос.ун-та, 1953. - Вып. 3. - Т. IX.
118
32. Худяков Ю.С. Вооружение средневековых, кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск: Наука, 1986.
33. Казаков Е.П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии. - М.: Наука, 1978.
34. Крыганов А.В. Кистени салтово-маяцкой культуры Подонья // СА, 1987. - № 2.
35. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. - М., 1966.
36. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. - Вып. 3. - М.-Л.: Наука, 1971.
37. Халиков А.Х. Изучение археологической культуры ранних болгар на Волге // Плиска-Преслав. - Т.2. - София, 1981.
38. Плетнева С.А. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовья // Плиска-Преслав. - Т.2. - София, 1981.
39. Флеров В.С. Маяцкий могильник // Маяцкое городище - М.: Наука, 1984.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
119
Рис. 1. Классификация сабель населения Среднего Поволжья раннеболгарского времени.
120
Рис. 2. Схема типологии боевых топоров ранних болгар VIII-Х вв.
121
Рис. 3. Типология наконечников копий ранних болгар VIII-Х вв.
Рис. 4. Типы кистеней раннеболгарского времени.
12. О ВЗАИМОДЕЙСТВИИ БОЛГАРО-САЛТОВСКОГО И ПРИУРАЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ (ПО МАТЕРИАЛАМ КЕРАМИКИ ВОЛЖСКОЙ БОЛГАРИИ)
Е.П.Казаков
В различных областях Восточной Европы, куда переселялись болгаро-салтовские этнические группы, они вступали в контакты с местным населением. В результате тесного этнокультурного взаимодействия пришлых болгаро-салтовских групп с урало-прикамскими в Среднем Поволжье в рамках первого государственного образования происходило формирование нового этноса. Следы такого взаимодействия хорошо прослеживаются на массовом керамическом материале.
Этнокультурное взаимодействие, судя по материалу, на каждом хронологическом этапе имело свои особенности. Так, на первом этапе раннеболгарского периода (вторая половина VIII-первая половина IX вв.) фактически не было групп керамики, органически объединяющих черты болгаро-салтовской и приуральской посуды. Само же взаимодействие отражалось, в частности, в том, что в болгаро-салтовских памятниках (погр. 2, 61, 38, 87, 102, 128, 156, 286 Большетарханского могильника) появляется приуральская керамика сылвенского и среднеуральского облика (1, табл. VIII, 11-19), а в приуральских (погр. 44 Большетиганского могильника) - типично салтовская круговая керамика. Случаи, когда разнокультурная керамика находилась в одном комплексе, зафиксированы в ранних погребениях Танкеевского могильника. Так, в погребениях 440, 441 раскопа V найдены вместе ломоватовский лепной и болгарский круговой сосуды (1, р. 188, pl. XIV).
Иное положение наблюдается на втором этапе раннеболгарского периода (вторая половина IX-первая четверть X вв.). В этот период, особенно в его конце, фиксируется глубокое и широкое взаимодействие болгаро-салтовских и урало-прикамских этнических групп. Видимо, вследствие этого в погребениях Танкеевского могильника рубежа IX-X и начала X вв. в массе появляется новая группа керамики: лепные одноручные кувшины (рис. 1, 1-9). Они составляют 10% всего керамического материала (16% лепной керамики).
Высота этих массивных, толстостенных сосудов около 20 см, цвет серо-коричневый или серо-черный. Поверхность гладкая (30 экз.), лощеная (11 экз.) или неровная, бугристая (4 экз.). Тулово сосудов с восстановленной формой шаровидное (21 экз.), бомбовидное (15 экз.)
123
или приземистое, как бы срезанное снизу (10 экз.). Дно уплощенное (32 экз.), округлое (13 экз.) или плоское (4 экз.).
Венчики чаще всего плоские, горловины, как правило, широкие, блоковидные со сливом.
В тесто сосудов примешивалась толченая раковина (30 экз.), органические остатки (25 экз.), иногда обожженная глина (4 экз.).
9 сосудов украшены горизонтальными каннелюрами, 4 - оттисками веревочки, 2 - резной волной и 3 - резными линиями и насечками.
Судя по форме, характеру расположения каннелюр, данная посуда явно имитирует болгаро-салтовские одноручные кувшины, изготовленные на круге, с их северокавказскими (аланскими) в своих истоках принципами профилирования. Однако раковинная примесь в тесте, плоские, иногда с насечками, венчики, веревочный орнамент свидетельствуют об изготовлении их урало-прикамским населением. Орнамент на сосудах из погребений 675а, 944, 999 напоминает орнаментацию на кушнаренковской и кара-якуповской посуде. В погребении 944 вместе с лепным кувшином стоял кара-якуповский круглодонный сосуд с таким же орнаментом (3, С. 129, рис. 8, 5).
Лепные кувшины и другой вещевой материал, а также погребальный обряд свидетельствуют об урало-прикамской принадлежности погребений. Обычно такими сосудами сопровождались богатые погребения воинов-всадников с серебряными погребальными масками, комплексом из черепа и костей ног коня, предметами вооружения и т.д. (рис. 2). Нередко погребения воинов были парными или тройными (4, С. 181, рис. 3).
Очевидно, эти комплексы относятся к довольно состоятельной и значительной (7,5% всех погребений Танкеевки) части населения, которая в канун становления государства оказалась наиболее восприимчивой к инновациям, привнесенным болгаро-салтовскими этническими группами (5, С. 25-26). Эта же, выделяющаяся по социальному положению, часть населения чаще всего заимствовала и круговую посуду. При этом "престижность" последней подтверждается тем, что в могилах неоднократно встречены подремонтированные круговые кувшины с рядами просверленных отверстий вдоль трещин.
Таким образом, возникновение такой группы гибридной керамики, как лепные кувшины, во многом было обусловлено социально-экономическим развитием самого раннеболгарского общества, появлением на круговые кувшины спроса, который не получал соответствующего предложения.
124
Лепной кувшин, имитирующий форму круговых салтовских сосудов, встречен в погребении 301 Тимеревского могильника в Ярославском Поволжье (6, С. 49, рис. 28). Исследовательница, датируя сосуд IX-X вв., считает местом его изготовления Волжскую Болгарию. Лепные кувшины встречаются и в контактной алано-болгаро-славянской среде Подонья (раскопки А.З.Винникова).
Прототипом другой группы новообразованной гибридной керамики Танкеевского могильника стали лепные, собственно болгарские, в отличие от заимствованной (от алан?) круговой посуды, горшки. Подражающие им экземпляры имеют небольшие размеры, слабо выраженное тулово, уплощенное днище и примесь раковины в тесте (2, р. 208, р. ХXIV, 6). Подобные сосуды есть и в Тетюшском могильнике.
Во второй-третьей четверти X в. в болгарском обществе происходят глубокие изменения. Кочевой образ жизни сменяется оседлостью, появляются постоянные поселения и города, бурно развиваются ремесла, оформляется государство, мусульманство вытесняет язычество.
В это же время в Волжскую Болгарию проникают новые этнические группы. Среди них наиболее значительными были, видимо, мусульманизированные с высокоразвитой земледельческой культурой новые болгаро-салтовские группы, которые во многом и способствовали происходившим глубоким изменениям, а также пришлые постпетрогромские группы Среднего Урала, занявшие в X в. широкую территорию, ранее заселенную кушнаренковскими кочевниками.
Постпетрогромская керамика легко выделяется благодаря своей специфичности (рис. 3, 1-5; рис. 4, 1). Вся она горшковидная, круглодонная, обычно серо-черная, с примесью раковины в тесте. Характерна четко выделяющаяся от раздутого тулова высокая (3 и более см) цилиндрическая горловина, имеющая скошенный вовнутрь венчик, украшенный, как правило, насечками или оттисками гребенки. Шейка, как правило, украшалась горизонтальными оттисками веревочки, а верхняя часть тулова гребенчатыми оттисками. При этом погребальная керамика (рис. 3, 1, в отличие от поселенческой имеет меньшие размеры и изготовлена с большей тщательностью.
Такая керамика, несомненно, родственна посуде со шнуровой орнаментацией поломской и ломоватовской культур, но имеет иную профилировку и орнаментацию. Истоки ее обнаруживаются в петрогромских памятниках Среднего Урала (7, С. 321, табл. ХXIII, 21-27). Хотя В.А.Могильников и датировал петрогромские памятники Х-XIII вв. (7, С. 179),
125
однако, судя по материалу Аятского могильника (8, С. 107-110), такая керамика существовала на Среднем Урале еще в то время, когда Южное Приуралье и часть Среднего Поволжья были заняты кушнаренковскими кочевниками.
В X в. население с традициями изготовления постпетрогромской керамики через северную Башкирию (там обнаружены подкурганные погребения с монетами конца X в. с такой керамикой - Мрясимовский, Каранаевский и другие могильники) проникает в Восточное Закамье и Волжскую Булгарию (9, С. 70-72; рис. 5). Практически на каждом булгарском поселении, не исключая и столичных центров, 1,5-3% керамики представлены обломками такой посуды (10, С. 110-111, рис. 6-7). На каждом памятнике непременно присутствует и гибридный вариант этой посуды (рис. 3, 6-9; рис. 4, 2).
Т.А.Хлебникова выделила постпетрогромскую посуду болгарских памятников в VII группу, правда, пытаясь связать ее происхождение с неволинской керамикой (11, С. 110-111), хотя последняя имеет иные пропорции и орнамент. Гибридную группу, органически объединяющую черты лепной постпетрогромской и круговой болгарской посуды (группа VIII) она связывает по происхождению с кушнаренковской керамикой (11, С. 112-114). Однако по форме, деталям профилировки, композиции орнамента, а иногда и по тесту, имеющему примесь раковины, эта посуда полностью повторяет постпетрогромскую. Лишь веревочная и гребенчатая орнаментация часто заменяется характерными для болгарской круговой посуды резными линиями. При этом рисунок орнамента, композиция его обычно полностью повторялись (рис. 3, 6-9; рис. 4, 2).
Следует отметить, что постпетрогромская посуда, так же, как и ее измененный под влиянием собственно болгарской посуды гибридный вариант, бытуют весь домонгольский период и доходят до золотоордынского времени. Объяснить это, видимо, следует не столько устойчивостью этнографических признаков приуральского населения, проживающего в Волжской Болгарии, сколько постоянными контактами на протяжении всего этого периода волжских болгар с огромным миром приуральских племен. Последние даже в XIV в. продолжали сохранять лепную круглодонную посуду с веревочно-гребенчатой орнаментацией (памятники чияликской культуры) на Востоке Татарии и в Башкирии (9, С. 72-73). В закрытых комплексах домонгольского времени Волжской Болгарии нередко прослеживается одновременное существование типичной постпетрогромской керамики и ее "булгаризирующийся"
126
гибридный вариант, а также лепная и круговая болгарская посуда (рис. 4).
Новообразованный гибридный вариант постпетрогромской керамики нередко оказывал сильное влияние на формирование ряда горшковидных форм болгарской круговой посуды. При этом сохранялась характерная высокая цинлиндрическая форма, скошенный вовнутрь венчик и иногда орнаментальная композиция. Подобная керамика, в частности, встречена на болгарских памятниках золотоордынското времени (12, С. 28, рис. 12; С. 32, рис. 5, 1, 2, 4 и др.).
Изучение механизма этнокультурного взаимодействия собственно болгарского и приуральского населения в Волжской Болгарии только начинается. Видимо, на этот процесс оказывали влияние различные факторы: социально-экономическое развитие самого болгарского общества, политические изменения в регионе, этнические перемещения и т.д. Во всяком случае на каждом хронологическом этапе он имел свои особенности как по своему характеру, так и по составляющим этническим группам взаимодействия. Массовость или уровень смешения взаимодействующих элементов в той или иной группе новообразованной гибридной керамики также зависели от численности и уровня взаимодействия той или иной группы приуральского населения с населением Волжской Болгарии.
Неоднозначно решается вопрос и об этнической принадлежности носителей групп гибридной керамики. Такая посуда изготовлялась, как правило, приуральским населением, вошедшим в состав населения Волжской Болгарии, в подражание посуде болгар. Особенно хорошо это прослеживается на материале приуральских (ломоватовских, кушнаренковских) погребений воинов-всадников с лепными одноручными кувшинами рубежа IX-X вв. и начала X вв.
Существование в течение длительного времени вариантов гибридной постпетрогромской керамики объясняется постоянной инфильтрацией на протяжении Х-XIII вв. урало-прикамских этнических групп в Волжскую Болгарию. Следует, однако, отметить, что впоследствии некоторые элементы постпетрогромско-болгарской гибридной керамики стали неотъемлемыми элементами круговой посуды болгар и носителями ее, несомненно, являлись волжские болгары, как новообразованный этнос.
127
1. Генинг В.Ф., Халиков А.Х. Ранние болгары на Волге. - М., 1964.
2. Khalikova E.A., Kazakov E.P. Le cimetiere de Tankeevka // Les anciens hongrois et les ethnies voisines a l'Est. - Budapest, 1977.
3. Казаков Е.П. Кушнаренковскке памятники Нижнего Прикамья // Об исторических памятниках по долинам Камы и Белой. - Казань, 1981. - С. 115-135.
4. Казаков Е.П. Знаки и письмо ранней Волжской Болгарии по археологическим данным // СА. - № 4, 1985.
5. Казаков Е.П. К вопросу о социальной и этнической принадлежности погребений с конем Танкеевского могильника // XVII Всесоюзная финно-угорская конференция (тезисы докладов). - Устинов, 1987. - Т. II.
6. Мальм В.А. Культовая и бытовая посуда из Ярославских могильников // Ярославское Поволжье X-XI вв.(по материалам Тимеревского, Михайловского и Петровского могильников). - М., 1963. - С. 43-50.
7. Финно-угры и балты в эпоху средневековья. - М.: Наука, 1987.
8. Берс Е.М. Археологические памятники Свердловска и его окрестностей. - Свердловск, 1963.
9. Казаков Е.П. О происхождении и этнокультурной принадлежности средневековых прикамских памятников с гребенчато-шнуровой керамикой // Проблемы средневековой археологии Урала и Поволжья. - Уфа, 1986. - С. 67-75.
10. Хуэин Ф.Ш. Лепная керамика // Посуда Биляра. - Казань, 1986. - С. 4-23.
11. Хлебникова Г.А. Керамика памятников Волжской Болгарии (к вопросу об этнокультурном составе населения. - М.: Наука, 1984.
12. Хлебникова Т.А. Неполивная керамика Болгара // Город Болгар. Очерки ремесленной деятельности. - М.: Наука, 1988.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
128
Рис. 1. Одноручные кувшины Танкеевского могильника. Круговой сосуд: 1 - погр. 527; лепные сосуды: 2 - погр. 62, 3 - погр. 820, 4 - погр. 774, 5 - погр. 789, 6 - погр. 815, 7 - погр. 974, 8 - погр. 180.
129
Рис. 2. Погребение 1016 Танкеевского могильника. 1-11 - цветной металл, 12, 13, 18-24, 27 - железо, 25 - дерево, серебро, 26 - железо, кость.
130
Рис. 3. Постпетрогромская керамика. 1 - курган 7 Каранаевского могильника; 2-9 - Измерское селище.
131
Рис. 4. Керамика из комплекса 1 раскопа, III Измерского селища.
132
Рис. 5. Распространение памятников с петрогромской керамикой на правильных
объектах Среднего Урала;
б - площадь распространения памятников петрогромской культуры (по В.А.Могильникову);
в - площадь распространения постпетрогромских памятников в Х-начале XIII вв.;
г - направление движения петрогромского населения в X в.;
д - границы Волжской Болгарии.