Общественно-политическое развитие Македонии в 50-70-е гг. XIX века

Ксения Струкова

Глава четвертая. Национально-освободительная борьба против османского ига в 50-70-е годы XIX в.

 

 

Выше мы отмечали, что основным содержанием общественно-политической жизни Македонии с 50-х до середины 70-х годов XIX в. было движение против греческой церковно-культурной гегемонии, в то время как в Болгарии (северной и южной) 50-е годы уже ознаменовались переходом к активной политической деятельности. В центрах болгарского национально-освободительного движения - Константинополе, Бухаресте, Одессе - с развитием Восточного кризиса началась лихорадочная разработка политических программ и планов повстанческой деятельности в болгарских землях. В записках, поданных русским государственным и военным лицам в 1853-54 годах, несмотря на отдельные разночтения, четко проступило основное политическое требование: получение национальной автономии по примеру соседних народов [1]. Одновременно вполне определенно была намечена этническая территория: “между нижним Дунаем и Архипелагом”, т.е. Болгария (географическая), Фракия, Македония. Настойчиво обращалось внимание на то, что Болгария заключается “не в одних пределах, очерченных географией политически пристрастною”, а простирается далеко за Дунай: на юг до Салоник и Кавалы, на юго-запад до Охрида, на восток до Черного моря, на запад до р. Тимок [2]. Авторы подобных записок - в основном представители либерально-буржуазного направления - все свои надежды в достижении намеченных целей возлагали на Россию [3].

 

Следует заметить, что среди лидеров болгарской буржуазной эмиграции в России, Дунайских княжествах, болгарской колонии в Константинополе в этот период (как, впрочем, и позднее) было очень мало выходцев из Македонии. Мы можем назвать только единицы - Константина Петковича, выпускника Петербургского университета, приехавшего в турецкую столицу в начале 1853 года4, иеромонаха Нафанаила (Натанаила), закончившего в 1851 г. Киевскую духовную академию (до этого учился в Кишиневе и Одессе), принимавших активное участие во всех начинаниях болгарской буржуазии в Константинополе.

 

 

150

 

Намерение русского правительства, в отличие от прежних войн с Турцией, сочетать военные действия с повстанческим движением среди христианских народов Османской империи, было фактором первостепенной важности, повлиявшим на появление различных планов подготовки болгарского восстания. Нам представляется, что новая тенденция русской политики стала ясна болгарским буржуазным кругам еще до воззвания Паскевича к балканским славянам в апреле 1854 г.

 

Чтобы направить в нужное русло нараставшее народное движение в Болгарии, представители болгарской буржуазной эмиграции в Одессе намеревались до перехода русских войск за Дунай послать в турецкие провинции через Сербию под видом торговцев, специальных эмиссаров: Найдена Герова, Савву Радулова, Савву Филаретова. В Македонию должен был выехать одесский торговец Симо Андреевич, родом из Призрена5. Был тщательно продуман список лиц, с которыми эмиссары должны были установить связь. В первую очередь рекомендовались воспитанники светских и духовных учебных заведений России. В Северной Болгарии опорными пунктами намечались Шумен, Тырново, Трявна, Елена, Габрово, Свиштов, где должны были действовать Иван Богоев (Богоров), Стефан Пенювич Ахтар, Николай Михайловский, Петко Славейков. Никифор Мудрон, Илья Трудов, Апостол Конкович, Цветко Родославов. В списке упоминались и представители духовенства - епископ Врачанский Дорофей, епископ Ловчии Иларион, начальник его канцелярии Митрофан [6].

 

В южной части Болгарии, за Балканами, главным организатором подготовки населения к приходу русской армии намечался отец Христо Ботева Ботю Петков. Он же был избран русской и бухарестской эмиграцией руководителем движения во всей Фракии. В Ески-Загре работу мыслилось поручить Захарию Княжескому, в Сливно - Добре Чинтулову, в Казанлыке - Стоянчо Груеву. Из духовенства собирались привлечь игумена Рильского монастыря Иосифа, игумена монастыря в Татар-Пазарджике Галактиона. Через иеромонаха Нафанаила надеялись заручиться поддержкой духовенства Зографското монастыря на Афоне [7].

 

Приведенные выше данные показывают, что продуманный план, опиравшийся на вполне реальные внутренние силы, имелся только для севера и юга Болгарии. На Македонию и “всю Фракию” пока была сделана только формальная заявка.

 

Весьма близкая картина вырисовывается и при анализе деятельности радикально настроенной болгарской буржуазии, представителем которой выступал Г.С.Раковский. “Тайное общество”, образованное Г.С. Раковским в 1853-54 годах с целью действенной подготовки болгарского народа к всеобщему вооруженному восстанию, опиралось на довольно разветвленную сеть отдельных групп своих единомышленников в различных городах Болгарии, среди них:

 

 

151

 

Видин, Свиштов, Тырново, Елена, Дряново, Габрово, на юге страны между Казанлыком и Колофером [8]. То есть главными районами восстания были избраны округа, прилегающие к Балканам с севера и юга, а также северозападная часть Придунайской Болгарии [9]. В этих местах, особенно в городах Северной Болгарии, имелись прочные традиции повстанческой борьбы против турецких угнетателей, определенные кадры общественно-политических деятелей.

 

С целью выяснить возможность выступления в “македонских пределах”, соседних со Св. Горой и, кроме того, установить связь с руководителями готовившегося восстания греков в Эпире и Фессалии, Павел Грамадов посетил иеромонаха Нафанаила в Зографском монастыре на Афоне. Он действовал не только по заданию Г.С. Раковского, но и по поручению русского командования [10]. Нафанаил и Зографские старцы, хорошо знавшие “действительное положение в Македонии” и, сознавая трудности предпринять что- либо реальное для подготовки восстания, посоветовали отдать предпочтение составлению отрядов в Валахии, которые вместе с русскими перешли бы Дунай [11]. Другими словами ситуация в Македонии была совсем иной, чем в Придунайской и Забалканской Болгарии: здесь не было ни одного опорного пункта внутри македонских районов, ни одного общественно-политического деятеля, пользующегося нужным авторитетом, помимо все того же иеромонаха Нафанаила на далеком Афонском полуострове.

 

Как показывают различные материалы, Раковский и его соратники в понятие “вся нация” [12], включали и македонцев. Однако, “Тайное общество” только теоретически можно рассматривать как попытку создания первой болгарской общенациональной революционной политической организации, имея в виду Болгарию, Фракию и Македонию [13]. Фактически деятельность общества была значительно уже, ибо не только Македония, но и большая часть Фракии остались вне рамок его практических усилий. Ведь посещение П. Грамадовым Нафанаила носило, в сущности, чисто информативный характер и не выходило за рамки общих переговоров, которые велись в частности также с греками и сербами.

 

Выпадение Македонии, как серьезного и равноправного партнера, из тактических планов обеих группировок болгарской буржуазии не было случайным. Македонцы были еще очень слабо дифференцированы в национальном отношении, кадры интеллигенции почти равны нулю, общественная мысль только начинала вырываться из рамок средневековых идеалов и морали, подниматься на борьбу за родной язык, культуру, независимую от Константинополя церковь. Такое положение было вполне естественным, т.к. вплоть до 40-х годов XIX в. Македония представляла собой конгломерат полунезависимых, мало связанных друг с другом владений всемогущих турецких феодалов,

 

 

152

 

таких как Али-паша Янинский, Джеладин-бей Охридский, Исмаил-бей Сересский и им подобных, где христианская райя, за незначительным исключением, была низведена до положения безгласных рабов. Понятно, что в таких условиях общественно-политическое развитие не могло прогрессировать должным образом. Кроме того освободительная борьба в Македонии осложнялась наличием значительной мусульманской прослойки (около 1/3 всего населения), присутствием постоянных контингентов турецких регулярных воинских единиц (Битоль был стратегическим центром, где помещалась главная квартира румелийской армии), частой переброской через территорию Македонии правительственных войск в соседние балканские провинции.

 

Вместе с тем, несмотря на отсутствие серьезных попыток организовать население Македонии на сознательную борьбу с турецкой феодально-бюрократической властью как политической системой, в среде македонцев росло стихийное недовольство. Тяжелые чрезвычайные налоги продуктами и скотом, вызванные военными нуждами Османской империи, большие злоупотребления, допускавшиеся правительственными чиновниками при их взимании, порождали жалобы и протесты в адрес высшей местной администрации. Взрыв недовольства вызвало распоряжение султана о призыве в армию и христиан. В знак протеста из Костурского района и других мест Македонии, близких к греческой границе, в свободную Грецию и частично в Валахию бежало около 400 человек [14]. Часть недовольных общим положением уходила в горы, пополняя гайдуцкие отряды. Подобно соседним балканским провинциям, гайдучество, как старейшая форма отпора турецким насильникам, не прекращалось в Македонии с момента утверждения здесь власти османов, оживляясь в период внешних и внутренних затруднений Турции. Так было и в настоящий момент. Например, чета Илю воеводы (деда Илю Малешевского, капитана Илио), одного из старейших и наиболее популярных гайдуков нового времени не только в Македонии, но и за ее пределами, действовавшая в Ма- лашевском Балкане и Пирине (узле гор, лежащих на границе Болгарии, Фракии и Македонии) с 40-х годов, в период Крымской войны возросла до 70-ти человек [15]. Нет сомнения, что в 50-е годы деятельность Илю была такой же, какой описал ее в 1861 г. Н. Геров: “Со своей многочисленной дружиной он охраняет, по возможности, край от разбойников, провожает купцов и караваны по опасным дорогам, при случае, наказывает насильников за притеснения их относительно христиан” [16]. То есть гайдучество в Македонии продолжало сохранять свой прежний характер разрозненного, частного отмщения туркам.

 

Крымская война оживила в Македонии давние симпатии к русским и веру в помощь России [17]. “Если бы вы находились в Македонии во время Восточной войны, - писал в начале 60-х годов Р. Жинзифов, - то увидели бы горожан и селян, окружающих учителя, который им читает газету с известиями

 

 

153

 

об успехах и неудачах России. “Что еще ли московцы не перешли Балкан?” - спрашивали одни. “Взята ли Силистрия?” - осведомлялись другие. “Скоро ли они будут к нам?” [18].

 

Свобода была желанна, но получить ее мечтали из чужих рук. Мысль о возможности собственными силами сбросить власть многовекового тирана еще не возникала. Даже участие уроженцев Македонии в болгарских добровольческих отрядах русской армии в период Крымской войны было, по- видимому, минимальным. Во всяком случае, в списках добровольцев, награжденных русским правительством за храбрость, значилось только одно имя некого Петра Горофу из Восточной Македонии (Разлог) [19]. Известен также факт создания в 1853 г. на собственные средства конного взвода болгарских волонтеров неким Кирияком Араковским, уроженцем Македонии, проживавшем в Одессе. Араковский со своим взводом участвовал во многих боевых операциях и был награжден золотой медалью “За храбрость” на Георгиевской ленте [20].

 

Надо сказать, что болгарские лидеры не придавали Македонии серьезного значения в данном плане. Например, Н. Палаузов, высказавшись за создание за Дунаем “собственных” дружин добровольцев (в отличие от формирования в княжествах на деньги русского правительства), стремился мобилизовать с этой целью средства только “для задунайцев и забалканцев наших” [21].

 

В 50-е годы Македония осталась в стороне и от такого вида выражения протеста, как посылка на имя русского императора и высокопоставленных русских должностных лиц различных обращений с жалобами на тяжесть своего положения, а также с просьбами об освобождении от турецкого ига, в то время как из районов по обе стороны Балкан такие заявления поступали непрестанно как от отдельных лиц, так и от целых общин [22]. Под прошениями общин стояли многочисленные подписи. Так, под обращением Свиштовской общины подписалось 209 человек [23]. За своих собратьев - “болгар задунайских” - просили русских болгары-эмигранты из Джуруджево (Гюргово) [24].

 

Приведенные факты всей своей совокупностью свидетельствуют о недостаточном уровне общественного развития македонцев в 50-е годы XIX в. и об отсутствии здесь, в этот период, серьезного влияния болгарской политической мысли. В этом нет ничего удивительного. Руководящие политические деятели Болгарии были еще сами недостаточно сильны, находились преимущественно вне пределов страны (в Константинополе, Бухаресте, Одессе), искали поддержки не только у великих держав, но и у Сербии и Греции (деятельность Раковского, “Добродетельной дружины”, Каравелова и других). Поэтому вполне закономерно, что они поддерживали тесную связь с областями, более окрепшими в национальном отношении, и не имели еще достаточной базы для расширения своего политического влияния на другие регионы. Для Македонии

 

 

154

 

в силу самого географического ее положения более непосредственными оставались все еще, как и в первой половине XIX в., контакты с Сербией и Грецией, усиленные в данном случае одним и тем же фактором - военным столкновением России с Турцией. По крайней мере возможность восстания в городах Македонии и самом Скопье весной 1854 г. турецкие власти связывали с происками, по их мнению, русских и сербского князя, а также с распространившимися слухами о подготовке в Сербии 60 000 отряда, готового перейти границу [25].

 

Надо сказать, что на территории Македонии, за исключением самых южных районов, с конца XVII в. не было восстаний. Помимо чет, самые недовольные обычно уходили сражаться “против общего врага христиан” в ряды сербских и греческих повстанцев. Во время греческих движений против турок в первой половине XIX в., агитаторы ходили по македонским селам и записывали молодежь, которая хотела биться “за веру” [26]. Как писал А. Шопов, все, что было в Македонии “живого, сильного, богатого”, устремлялось тогда помогать грекам [27]. Греческая революция 1821 г. имела непосредственный отзвук в Македонии. В 1822 г. в г. Няуста вспыхнуло восстание, жестоко подавленное турецкими властями [28]. В 1839 г. центральная этерия готовила восстание для освобождения Македонии и присоединения ее к Греции. Агенты этерии и ее филиалы имелись во многих городах Македонии. По словам Динго? Дражиловича? Динко Дыржилов(ич)а, который представлял этерию в Ламии, в разные места Македонии было послано 140 человек, в основном местных уроженцев; но они ничего не смогли сделать. Некоторые из них были схвачены турецкими властями, другие сумели бежать и вернуться в Грецию [29].

 

В 1853-54 годах, под влиянием политической агитации, идущей из Греции, сильное брожение проявилось в южной Македонии. Главный тайный комитет, созданный в Афинах осенью 1853 г. “для освобождения всей греческой нации”, желая использовать благоприятную международную ситуацию, начал готовить восстание, намереваясь путем “вторжения свободной Греции в Фессалию, Эпир и Македонию”, добиться присоединения к королевству населенных греками провинций [30]. По плану, одобренному руководством Главного комитета, после успешных операций в Эпире и Фессалии, в Македонию немедленно должен был отправиться отряд Тсами Каратассо, уроженца Македонии, сына одного из руководителей революции 1821 г. [31].

 

Восстание греков против турок началось действиями в Эпире 15/24 января 1854 г. Операции были начаты в январе с тем, чтобы турки с Дуная не могли придти на помощь мусульманам в Македонии и с тем, чтобы восстание христианского населения совпало с переходом русской армии через Дунай [32]. В прокламации, подписанной Караискаки в Арте 30 января 1854 г., с пафосом отмечался широкий диапазон событий; “как дракон с семью головами, уже воспрянули

 

 

155

 

Ионические острова, Эпир взволновался, Фессалия пришла в движение, Македония всколыхнулась, Фракия ждет; свободная Греция похожа на действующий вулкан, низвергающий лаву: она бросает отважных воинов в свои земли” (“sur ses contrées”). Караискаки призывал повстанцев к смелости (“смелость и еще раз смелость!”), указывал, что 6-ти миллионам свободных греков, ионийцев, эпиротов, фессалийцев, македонцев и фракийцев противостоят слабые варвары, разбитые у берегов Дуная большой и грозной армией [33]. На знамени повстанцев была начертана эмблема: “Е.Ѳ.М. ” - Эпир, Фессалия, Македония [34].

 

Несмотря на ограниченность восстания в Эпире и движения в Фессалии, рейд Каратассо в Македонию в район Салоник был все же осуществлен [35]. Повстанцы хотели занять Афон, но не смогли этого сделать, хотя там восстали многие монахи и миряне-ремесленники, работавшие в монастырях. В восстании святогорцев участвовали и монахи болгарского монастыря Зограф. Одним из деятельных участников восстания был известный нам иеромонах Нафанаил. Позднее, спасаясь от турецких репрессий, провинившиеся монахи бежали в Валахию и Молдавию [36]. Вскоре после ультиматума Порты греческому правительству в марте 1854 г. Каратассо, вместе с остальными отрядами, ушел за греческую границу [37].

 

Сильное брожение в рассматриваемый период наблюдалось в Македонии в богатых влашских селах в Битольском районе [38].

 

После временного затишья, вызванного победой антирусской коалиции в Крымской войне, национально-освободительная борьба балканских народов вновь оживилась. Провозглашенный Портой под влиянием европейских держав хатт-и-хумаюн 1856 г., обещавший равноправие христиан и мусульман и реформу управления, так же, как Гюльханейский хатт-и-шериф 1839 г. не дал почти никаких практических результатов. По-прежнему не обеспечивалось равенство христиан и мусульман, безопасность личности и имущества, свобода вероисповеданий, справедливость судопроизводства. Росли налоги, произвольные поборы, эксплуатация со стороны государства и феодалов. Безнадежность добиться какого-либо улучшения в рамках Османской империи, глубокие социально-экономические изменения, укрепление класса буржуазии, рост интеллигенции, влияние демократической мысли Запада, требовавшей освобождения всех народов от рабства, создания национальных государств, и особенно борьба за освобождение и объединение Италии были причиной новой волны выступлений против турецкого владычества на Балканах. Уже в 1857-58 годах в Боснии и Герцеговине вспыхнуло второе восстание Луки Вукаловича, вызвавшее черногоро-турецкую войну 1858 г. Под влиянием этих событий Раковский, находясь в Одессе, разрабатывает в ноябре-декабре 1858 г. новый план освобождения Болгарии, пишет обращение к патриотам-болгарам [39]. Призывая к вооруженной борьбе за свободу, Раковский мечтал об общем антитурецком фронте всех балканских

 

 

156

 

народов. Он хотел, чтобы вслед за Черногорией, Боснией и Герцеговиной поднялись болгары, вступили в борьбу Сербия и Греция. В случае отсутствия условий для всеобщего восстания внутри Болгарии, Раковский считал необходимым обязательно поднять Видинскую и Тырновскую области, как стратегически важные в борьбе с турецкими силами. Македонию в своем плане 1858 г. Раковский упоминает только один раз и то в связи с Грецией, которая в случае восстания “направит свои отчаянные четы в Фессалию, Эпир и Македонию” [40].

 

Но особенно богаты событиями оказались 60-е годы. Балканские политические деятели пришли к убеждению, что настал удобный момент для решительных действий против Турции. Сербия, Греция, Черногория стремились, опираясь на освободительное движение других балканских народов, поднять на Балканах всеобщее восстание, разрушить остатки турецкой власти. Интересы национально-освободительного движения балканских народов определенным образом сближались с интересами внешней политики России. Стремясь укрепить свое влияние на Балканах, поколебленное Крымской войной, русская дипломатия отказалась от прежней ориентации на исключительное поддержание православия [41] и, проявив усиленный интерес к национально-освободительной борьбе на Балканском полуострове, выразила готовность оказывать ей содействие в меру своих возможностей, определявшихся интересами России и международной обстановки [42]. В 60-70-е годы XIX в. Россия определенным образом содействовала ликвидации турецкого гнета и становлению национальных буржуазных государств на Балканах.

 

Центральную роль русская дипломатия отводила Сербии, которая должна была стать ядром, собирающим вокруг себя славянские элементы Турции. Эти же цели, но из других побуждений, преследовал новый князь Сербии Михаил Обренович, вступивший на престол в сентябре 1860 г. Второе правление Михаила Обреновича (1860-1868) отличалось резкой активизацией внешней политики Сербии, опиравшейся на помощь и поддержку России. Князь Михаил являлся выразителем интересов сербской буржуазии, которая еще в 1844 г. пером Илии Гарашанина формулировала свои объединительные, а в существе своем великодержавные претензии [43].

 

В целях реализации внешнеполитических замыслов кн. Михаила И. Гарашанин развил энергичную деятельность, создав широкую сеть тайных агентов, ведших подготовку восстания в славянских областях Османской империи и Австрии: Боснии и Герцеговине, Старой Сербии, Македонии, Военной Границе и Хорватии. Белград сделался местом формирования повстанческих чет.

 

Бурный период 60-х годов был открыт очередным выступлением герцеговинцев и черногорцев: в январе 1861 г. в Герцеговине вспыхнуло третье восстание под руководством Л. Вукаловича, вскоре началась черногоро-турецкая война

 

 

157

 

(апрель 1862 г.) на развитии национально-освободительного движения сказалась также широкая пропаганда на Балканах планов итальянских и венгерских революционеров о совместном со славянскими народами выступлении против Австрии и Турции. Гарибальди, чье имя пользовалось большой популярностью в балканских странах, после объявления Турцией войны Черногории, опубликовал в апреле 1862 г. воззвание, в котором от имени Италии приветствовал порабощенные народы Востока, призывая их к “общей и одновременной революции” [44].

 

В этой обстановке всеобщего подъема и новых надежд Раковский, по- прежнему воодушевленный идеей союза балканских народов, разработал тактическую основу болгарского восстания. К концу 1861 г. [45] он составил “План освобождения Болгарии”, где указал, что “народный дух повсюду подготовлен к восстанию против турок” [46]. В важнейших городах и многих селах Болгарии, Фракии и Добруджи - Видине, Свиштове, Рушуке, Силистре, Тулче, Варне, Врце, Севлиево, Ловече, Трояне, Габрово, Тырново, Шумене, Разграде, Анхиало, Бургасе, Айтосе, Карнобате, Ямболе, Сливене, Казанлыке, Шипке, Габарчеве, Калофере, Карлово, Сопоте, Копривштице, Клисуре, Самокове, Софии, Пловдиве, Старой и Новой Загоре, Чирпане и других - в значительном количестве уже заготовлены оружие и порох. В большинстве названных городов созданы тайные комитеты, которые распространяют среди народа идею восстания, ожидаемого весной 1862 [47]. Сигналом к восстанию послужит вторжение из Сербии хорошо вооруженного отряда в 1000 человек, который по Балканскому хребту пройдет до Тырново и Черного моря [48].

 

В этом детально разработанном плане Македония упоминается в самом конце, в разделе, где анализируется наличие в болгарских землях турецких сил. О ней говорится только следующее: “Из Македонии турки не смогут получить ни помощи, ни арнаутов, т.к. тамошние места разбужены и не останутся мирными” [49]. Таким образом, Македония и на этот раз оказалась вне рамок активной подготовки к восстанию, охватившей придунайскую и забалканскую территорию. В случае успеха общего восстания болгарские лидеры рассчитывали здесь, по-видимому, на стихийный подъем масс, ибо имя Раковского, его идеи были в какой-то мере известны в Македонии. Почитателями Раковского были братья Миладиновы, К. Шапкарев, Г. Икономов и К. Даржилович и ряд других, в целом, однако, весьма узкий круг интеллигенции и ремесленно- торговой буржуазии, знакомство которых с идеологией Раковского носило к тому же чисто познавательный, а не действенно-пропагандистский характер. По всей вероятности, Раковский гораздо более надеялся на связи с македонскими гайдуками, часть которых в лице четы Илю Малешевского прибыла в Белград зимой 1861/1862 годов [50]. Более того, Илю-воевода (наряду с Филиппом Тотю) стал одним из ближайших помощников Раковского в организации и обучении

 

 

158

 

Белградского отряда [51]. Однако, по свидетельству известного болгарского либерально-буржуазного деятеля Ивана Касабова, вскоре между Раковским и воеводой Илю возникли трения. Вследствие этого, после кровавых столкновений между сербами и турками, вызвавших бомбардировку Белграда в июне 1862 г., сербское правительство якобы создало два болгарских отряда - один под руководством Раковского, другой - воеводы Илю, стремясь тем самым усилить их разногласия [52]. После роспуска болгарских волонтеров и вывода их из Белграда, воевода Илю остался в Сербии [53]. Другой известный македонский гайдук из четы Илю - Христо Македонский - судя по его последующей деятельности, направился в Дунайские княжества.

 

Что же наблюдалось в самой Македонии, когда все Балканы готовились к сокрушению османского ига? Под влиянием внутренних и внешних факторов здесь произошло заметное оживление гайдуцкой деятельности. Общее число самостоятельных гайдуцких чет стало довольно значительным. Среди руководителей чет даже появились две женщины: Румена-воевода и Сирма- воевода (первая действовала в Восточной Македонии, вторая - в дебарско- кичевских горах). Однако в целом четы действовали разрозненно, не выходя за рамки стихийного, неорганизованного протеста.

 

Общее оживление деятельности гайдуков породило один не осуществившийся проект. Болгарский либерально-буржуазный деятель Н. Геров, состоявший русским консулом в Филиппополе, весной 1861 г. строил планы использования отряда Илю для начала восстания в европейской Турции. Геров намечал, что Илю со своей дружиной начнет действия в горах Восточной Македонии, выступив первоначально (для дезориентации турецких властей) лишь с требованием выполнения постановлений хатт-и-шерифа и устранения злоупотреблений. В случае успеха этот демарш поднимает дух христианского населения, и тогда восстание легко распространится по всей Турции [54]. Н. Геров предполагал лично встретиться с Илю Малешевским и обсудить все детали. Однако, в апреле 1861 г. МИД России высказался отрицательно по поводу запроса русского посла в Константинополе о возможности свидания Н. Герова “с известным капитаном Илио”. Герову было предписано воздержаться от сношений с ним “впредь до дальнейших указаний” [55].

 

Недовольство и возбуждение царило среди остального населения Македонии. Его не смогли сдержать репрессии, которые вызывала инспекционная поездка великого визиря летом 1860 г. в Македонию (вслед за Болгарией и Старой Сербией), предпринятая в целях укрепления авторитета центральной власти и устранения, путем террора, опасности всеобщего восстания христиан в европейской Турции, чего панически боялось турецкое правительство. Арест и смерть в тюрьме Д. Миладинова, арест и ссылка в Малую Азию Джинота и других,

 

 

159

 

несправедливая казнь македонского юноши, убившего при самообороне напавшего на него турка, и другие полицейские меры только лишний раз продемонстрировали всю жестокость и неприглядность турецкой власти. Русский консул в Битоли М. Хитрово, совершивший в апреле 1862 г. поездку из Битоля в Салоники, писал о всеобщем недовольстве населения существовавшими порядками, напряженном ожидании христиан решительного изменения их участи под влиянием внешних событий. При этом он отмечал, что недовольство христиан в Салоникском санджаке было несравненно сильнее, чем в Битоли [56].

 

Росту общественной активности и общественного сознания среди македонцев, наряду с развитием культурно-просветительной и церковной борьбы, шедшей в непосредственном контакте с ведущими болгарскими деятелями через прессу и по другим каналам, чрезвычайно содействовало также усиление с начала 60-х годов, как и повсюду на Балканах, влияния Сербии и Черногории. Сообщения, поступавшие весной 1862 г. о неудачах турок в Герцеговине и Черногории и об успехах христианского оружия, составляли, в частности в Битольском санджаке, предмет горячих толков и всеобщих разговоров не только в городах, но даже в самых отдаленных селах. Имена князя Николая и Луки Вукаловича сделались известны каждому крестьянину, в то время как прежние войны черногорцев, как и вообще дела всего севера не производили здесь никакого впечатления. Волнения на греческой границе скорее находили отклик среди здешнего населения. Теперь в Битоли значительно возросло число получаемых газет, они читались с жадностью и быстро передавались из рук в руки. В Велесе и его окрестностях, где, по словам Хитрово, “славянское народонаселение” было гораздо более развито, чем битольское, события в Герцеговине и вести о черногорской войне “произвели еще несравненно сильнейшее впечатление” [57]. Из окрестностей Велеса довольно много молодежи ушло к Луке Вукаловичу и в Сербию [58]. В черногорской войне участвовало много дебрян, еще большее число их тайно ушло в Сербию при первых известиях о белградских событиях, с которыми турецкие христиане повсеместно связывали большие надежды [59].

 

М. Хитрово находился в Велесе, когда там (в июле 1862 г.) были получены первые сведения о событиях в Белграде. Вот что он писал о реакции велешан: “Известия эти породили между христианами сильные надежды. Со всех сторон меня осыпали вопросами о сербских событиях, везде я слышал выражение задушевной надежды, что сербо-турецкое недоразумение не кончится примирением и что будет война, которая освободит всех христиан Турции. Простой народ наивно спрашивает: скоро ли нас серб завоюет? Черногорские дела так же сильно занимают велешских христиан. Всякий день распространяются между ними различные слухи о ходе событий на театре войны” [60]. В это же время Хитрово получил сведения о готовности

 

 

160

 

значительного числа сел в окрестностях Велеса взяться за оружие при первых слухах о войне в Сербии [61].

 

Большие надежды на Сербию в 1862 г. возлагало и население Салоникского санджака. Русский консул в Салониках А.Ф. Лаговский писал, что на Сербии сосредоточены ожидания славянского населения в будущем, отмечая при этом увеличивающееся охлаждение славянского населения к греческому воздействию [62].

 

Черногорская война, сербо-турецкий конфликт, оставшиеся без ожидаемых результатов, хотя и произвели в Македонии грустное впечатление на христианское население, тем не менее были восприняты лишь как временная отсрочка событий, которые, рано или поздно, неминуемо произойдут [63].

 

В отчете МИДа России за 1863 г. указывалось, что влияние Сербии на славян Османской империи постоянно усиливалось. При этом подчеркивалось, что особенно жители Македонии поддерживают связь с сербским правительством и ждут от него указаний, в то время как в Придунайской Болгарии значительно влияние болгарских купцов, проживающих в Валахии [64].

 

Надежды на восстание в Болгарии, следствием которых была неудавшаяся попытка в Тырново и Габрово летом 1862 г. подняться против турок, а также слухи о гайдучестве в Бажанах получили отзвук и в Македонии [65]. Последней вспышкой первой половины 60-х годов был рейд в 1864 г. четы Христо Македонского, выполнявшего, как и Хаджи Димитр направившейся в Болгарию, задание Раковского [66]. Чета Хр. Македонского прошла почти в меридианальном направлении от Колофата (Румыния) до района Салоник [67], затронув в общем только самый край Восточной Македонии.

 

Подводя итог, можно сказать, что события в Сербии, Черногории и Болгарии имели большой резонанс в Македонии. Они способствовали усилению ее межбалканских контактов, повышению общественной активности в городах и селах, ускорили процесс высвобождения из-под греческого влияния. “Недавние события в Сербии, Черногории и Болгарии..., - писал в январе 1864 г. Хитрово, - возвратили народонаселение Македонии... славянскому миру, возбудив в нем давно забытые чувства национальности и законные народные стремления” [68].

 

Вместе с тем, несмотря на “чрезвычайное настроение умов между христианами”, все ограничилось одним ропотом недовольства. Не было сделано никаких серьезных попыток к организации и подготовке народных масс к решительной борьбе, ре выявилось авторитетных политических деятелей, хотя пробуждение политических стремлений было уже вполне очевидным [69].

 

Однако, содержание общественно-политической жизни Македонии в первой половине 60-х годов не ограничилось воздействием, идущим из Сербии, Черногории, Болгарии. В юго-западных, южных и юго-восточных районах

 

 

161

 

Македонии, преимущественно в городах, по-прежнему преобладало влияние греческой общественно-политической мысли, питаемое живыми связями с соседними Эпиром и Фессалией, бывшими местом постоянной активности греческих патриотических организаций - этерий, находившихся в тесном контакте с греческими политическими деятелями и национальными обществами в Королевстве, на Ионических островах, в Италии. Греческая пропаганда, опиравшаяся на четко сформулированную национальную программу, помимо греческого населения находила отклик у местных эллинизированных валахов, грекоманствующей части славянской буржуазии. Греческое национально-освободительное движение на территории Македонии в первой половине 60-х годов имело четко выраженную политическую окраску.

 

С начала 60-х годов XIX в. в Греции вынашивались планы восстания, первоначально под влиянием событий в Италии, а затем в ожидании сербо-турецкого военного столкновения. Агитация в пользу будущего греческого восстания не ограничивалась Эпиром и Фессалией, но захватывала и Македонию. В сообщениях русскому послу в Константинополе Лобанову- Ростовскому Битоль называли центром, куда шли все предварительные распоряжения [70].

 

В начале 1860 г. в Битоле была сделана попытка создать род политического клуба, названного устроителями “казино”. Руководил им учитель Мина Бишта, валах по происхождению. Члены казино (по данным Лаговского их было около 50 человек [71] преследовали, как сообщил позднее Хитрово, известные политические цели и находились в связи с тайными обществами и даже некоторыми государственными деятелями Греции [72]. Освобождение из-под турецкого ига мыслилось ими только “при условии полного преобладания греческих стремлений” [73], т.е. посредством присоединения Македонии к Греции. Идеи казинистов не нашли большого сочувствия у окрестного сельского славянского населения, но у городского населения Битоля, особенно среди буржуазной молодежи, пропаганда казинистов пустила глубокие корни [74]. Политическая сущность казино тщательно маскировалась: официально оно функционировало как читальня. Сюда собирались якобы для просмотра различных газет - греческих, немецких, французских и др. (всего их выписывалось около 15-ти) [75]. Казинисты не сумели сделать ничего серьезного, так как уже летом 1860 г., во время посещения Битоля великим визирем, казино было закрыто по доносу греческого митрополита Венедикта [76]. 9 человек из членов казино, в том числе М. Бишту, были арестованы и сосланы в Малую Азию. В Константинополе сочли, что в Битоли был открыт очаг греческого заговора [77].

 

Несмотря на провал, оставшиеся члены клуба, разбившись на мелкие кружки, не прекратили своей деятельности. Не имея средств, они обратились

 

 

162

 

в 1861 г. к Хитрово за материальной поддержкой [78]. Следы кружковцев снова обнаружились в 1862 г. Если верить данным одного доноса турецким властям, то битольское тайное общество (этерия) насчитывало до 40 человек и готовило восстание [79].

 

Подобное казино, тайно функционировало в 1864-1866 гг. в Салониках. В декабре 1866 г. оно было закрыто турецкими властями [80].

 

В конце декабря 1860 г. известный уже нам Тсами Каратассо прислал в Салоники 2-х своих доверенных лиц, снабдив их рекомендательным письмом к русскому консулу Мустаксиди, греку по национальности. Каратассо намеревался сделать Салоники, столицу Македонии, как он подчеркивал, центром операции по освобождению христиан Турции. Но для успеха дела он считал необходимым заручиться покровительством России. Консул дал понять уполномоченным Каратассо всю необдуманность этого проекта и советовал эмиссарам Каратассо покинуть город [81]. Однако в январе 1861 г. уполномоченный Каратассо Атанасио Драмис, проживавший в Италии, снова посетил Мустаксиди. Он заявил, что нашел в Македонии массу людей, одушевленных идеей освобождения, но не увидел средств для ее осуществления. Он не переставал повторять, что ничего нельзя сделать без России. Из Салоник Драмис направился в Афины, а оттуда в Италию, надеясь по пути получить дальнейшие инструкции от Каратассо [82].

 

В конце 1860 г. турецкие власти были взволнованы слухами о посещении Битоля эмиссаром Гарибальди неким Ланге, который, якобы, вербовал волонтеров среди чайковцев [83]. В декабре 1861 г. снова распространились слухи, что в Битоли, по пути в Боснию, остановился какой-то гарибальдийский офицер. Он имел будто бы тайные свидания с офицерами местных полков, предлагал им вступить в сношения с тайным обществом в Греции, имеющим широкую сеть агентов по всей европейской Турции. Гарибальдиец встретился как будто и с представителями славянского населения [84]. Есть основание предположить, что эти слухи имели реальную базу, ибо хорошо известно о деятельности гарибальдийских эмиссаров в Албании и Боснии. По-видимому, заглядывали они и в Македонию, где имя Гарибальди, или как называли его турки - Кара-балта (Черная секира), пользовалось огромной популярностью [85].

 

Особенное возбуждение в районах Македонии, находившихся под греческим влиянием, наблюдалось в 1862 г. в связи с черногорской войной и бомбардировкой Белграда. Большинство христиан готовилось принять участие в борьбе против Турции. Они ожидали выступления Эпира и Фессалии, где греческие этерии должны были поднять восстание, как только Сербия возьмется за оружие [86]. Русский консул в Янине сообщал, что “христиане (и даже не одни христиане) санджаков Битоли и Салоник все свое внимание обращают на Эпир и Фессалию и будут соображать свои поступки с поступками

 

 

163

 

этих провинций” [87]. Такого же мнения был и Хитрово, считавший, что как только двинутся греческие капитаны, к ним, без сомнения, присоединится все население Южной Македонии, давно подготовленное эпиротскими деятелями к будущим событиям [88]. При благоприятных условиях восстание в Эпире и Фессалии встретило бы, по мнению Ионина, поддержку со стороны македонского славянского населения и многих местных мусульман [89].

 

Поскольку ожидание затягивалось, янинская этерия в начале августа 1862 г. предложила свой план восстания, который тоже охватывал Македонию. Излагая его в письме к тогдашнему греческому военному министру Спиро Милио, эпироты подчеркивали важность того, чтобы в дальнейшем инициатива восстания исходила бы от Греции, а не от Сербии. Тогда греки, овладев положением, смогли бы располагать Македонией “без дележа” (“sans partage”) [90].

 

Эта фраза указывает, что этеристам в Греции и Эпире было известно содержание тайных сербо-греческих переговоров 1860-1861 годов о разделе Македонии на сферы влияния и что в планах совместных действий сербов и греков против Турции этот вопрос решался в том же аспекте, хотя для греков было предпочтительнее получить всю Македонию.

 

В сентябре 1862 г. установили связь с Яниной представители Каваллы (Сересский санджак). Получив инструкции от местного комитета, кавальцы отправились в Салоники, а потом в Болгарию, в Большой Балкан, где они, по их словам, имели много друзей, особенно в Габрово [91].

 

Деятельность греческих эмиссаров в европейских провинциях Турции, в том числе и в Македонии, продолжалась, хотя не с прежней интенсивностью, и в 1863 г. [92].

 

Отряды греческих кифтов, действовавших в Эпире и Фессалии в 1864 г., проникали и в южные районы Македонии [93].

 

Приведенный материал говорит о неизменном внимании греческих политических кругов к Македонии, а также о том, что греческое население Македонии обуславливало открытую борьбу с Турцией надежной поддержкой извне, прежде всего успешным восстанием в Эпире и Фессалии.

 

В 60-е годы XIX в. недовольство политикой турецкого правительства нарастало и среди мусульман. На северо-западе Македонии - в районах Скопье, Дебара (Дибры), Тетово, Охрида, где было много албанцев-гегов и исламизированного местного населения, ширилось, как и в соседней Албании, сопротивление правительственным чиновникам [94]. Мусульманские беи южных районов Македонии (в основном албанцы - тоски и потурченцы) выражали и более решительные намерения. Давние связи с греческим населением Эпира, Фессалии и Македонии способствовали готовности многих из них примкнуть к восстанию христиан, если оно примет размеры, дающие некоторые

 

 

164

 

гарантии на успех [95]. Например, некий Сулейман-ага, богатый бей из Караджова близ Битоля (“мусульманин и славянин-македонец”) вступил в 1862 г. в прямые контакты с греческими патриотическими кругами Эпира, предложив конкретный план совместных действий против Турции, обещая при этом поднять в условленное время население Караджова и даже попытаться овладеть Салониками [96] А.Ф.Лаговский в своих донесениях за 1866 г. так, например, характеризовал положение в подведомственной ему области: “Отовсюду все те же жалобы на постоянно увеличивающиеся налоги, везде нищета, отчаяние и смутное ожидание чего-то, долженствующего вывести страну из настоящего положения” [97]. Впечатления консула в Битоле были аналогичны: “Эти правительственные распоряжения и меры, употребляемые чиновниками при сборе налогов, возбуждают общее недовольство и доводят до отчаяния местное население” [98]. Реорганизация местных органов власти, изменение административных границ, насаждение многочисленных чиновников, жаждущих обогащения и другие мероприятия, проводившиеся в европейской Турции в 1864-68 гг. усиливали анархию в управлении, вели к росту злоупотреблений, еще большему угнетению населения [99]. Тяжесть турецкой феодально-бюрократической системы, становившейся все невыносимее, способствовала живой реакции македонского населения на всякое движение, враждебное турецкому правительству. По свидетельству русских консулов в Македонии сочувствовали “всякому волнению, где бы оно ни произошло, и всякому выражению неудовольства, кем бы оно ни было заявлено против правительства” [100].

 

В связи с новым обострением обстановки на Балканах турецкие власти усилили политический нажим на христианское население. Местной полиции был отдан приказ неусыпно следить за всеми христианами, особенно в округах, пограничных с мятежными провинциями. Производились аресты, обыски [101]. Турецкие чиновники всячески стремились пресечь распространение в македонских санджаках информации о событиях на Крите. Так, в Битоль и его окрестности стали нерегулярно поступать греческие газеты, адресатам не выдавали телеграмм, если в них упоминалось что-либо о Крите [102]. Но, несмотря на принимаемые меры, нежелательная для властей информация быстро распространялась среди населения, с большим вниманием следившего за борьбой критян.

 

Известия об успехах критян на первых этапах восстания вызывали всеобщее воодушевление среди всех христиан, рождали у них уверенность, что наступает конец турецкого владычества, а местных феодалов заставляли сомневаться в прочности Османской империи и опасаться за судьбу своих земельных владений [103]. Самая непосредственная реакция на Критское восстание была в южных районах Македонии, продолжавших поддерживать

 

 

165

 

связь с этеристами Эпира и комитатами в Греции [104], которые в свою очередь не теряли интереса к Македонии.

 

Еще летом 1865 г. Афинский комитет, уже занятый подготовкой восстания на Крите, послал в Македонию известного борца против турецкой тирании - Петко-воеводу для выяснения возможности восстания македонского населения одновременно с восстанием критян [105]. Осенью того же года Петко вернулся в Афины, не обнаружив в Македонии людей, воодушевленных идеей восстания [106]. Основой для такого вывода послужили различные факторы. Прежде всего это нежелание славянского населения, составлявшего в Македонии значительный процент, содействовать планам присоединения Македонии к Греции. Борьба против Константинопольской патриархии, принявшая в Македонии во второй половине 60-х годов острые формы, отдаляла славянское население от греческого, мешала объединению сил для совместных действий против Турции. Кроме того, как показали события первой половины 60-х годов, и греческое и славянское население Македонии были готовы взяться за оружие лишь тогда, когда в сопредельных провинциях обозначится успех восстания или в борьбу вступят свободные балканские государства - Сербия и Греция.

 

Тем не менее, в начале мая 1866 г. молодой политический деятель Леонид Булгарис, высадившись в Кассандре с горсткой смельчаков, направился в Македонию [107]. Однако смелый рейд окончился безрезультатно. Вскоре после высадки отряд Булгариса наткнулся на турецких жандармов. Члены отряда дрались с возгласом: “За свободу Македонии”. В стычке было ранено 8 человек, остальные, видя невозможность сопротивляться, рассеялись, направляясь на север [108]. Не встретив поддержки местного сельского населения, греческие волонтеры вынуждены были сдаться. 15 человек сложили оружие у Нигриты, Л. Булгарис сдался близ монастыря св. Георгия, в горах по направлению к Серу [109].

 

Вместе с другими арестованными (26 чел.) Булгарис был доставлен в Салоники, а оттуда в Константинополь. Среди бумаг Булгариса, изъятых при аресте, было обнаружено письмо Гарибальди, в котором выражалось сочувствие итальянцев предприятию Булгариса и готовность помогать ему [110].

 

На допросах Булгарис показал, что он принадлежит к обществу, цель которого - расширение границ Греции. Вместе с тем он утверждал также, что он намеревался пробраться в центральную Болгарию и даже далее в Дунайские княжества. Предполагая найти сочувствие в жителях Македонии, он собирался увеличить ими свой отряд и таким образом действовать “для освобождения болгар” или, по крайней мере, стараться заставить турецкое правительство точно исполнять хатти-хумаюн [111].

 

 

166

 

Надо заметить, что если с Булгарисом и его сподвижниками турецкие власти обращались весьма милостиво, то с местным населением разговор был другой. Хватали и сажали в тюрьму всех, кто только виделся с Булгарисом и говорил с ним или с его товарищами [112].

 

С весны 1866 г. в Салониках и Сере действовали местные этерии, причем самой деятельной из них была сересская этерия [113]. В других городах как Костур, Кожани, Сатиста и пр. наблюдалась активность греческих эмиссаров. Многие из этих городов неоднократно посещались греческим консулом в Битоле, с которым поддерживали связь салоникские этеристы [114]. Так, по- видимому, осуществлялась координация действий, взаимная информация о состоянии дел. В Битоле проявляли активность бывшие казинисты [115].

 

Усилия местных этеристов и греческих эмиссаров были направлены к подготовке населения к поддержке ожидаемого в Эпире и Фессалии восстания.

 

При этом македонские этеристы (салоникские и в особенности серес- ские) не скрывали своих великогреческих идеалов, тем самым еще более раздражая идеологов славянского большинства населения, ни в коем случае не хотевших допустить, чтобы Македония досталась грекам [116].

 

Стремление посильно помочь борцам против общего врага проявилось во многих местах Македонии. В декабре 1866 г. в Битольском и Салоникском санджаках проводилась подписка в пользу критян и для нужд ожидаемого восстания в Эпире и Фессалии. В Битоле и его окрестностях сбор средств происходил под видом пожертвований на постройку православной церкви в Афинах [117]. В других местах подписка велась секретно. В Сере, богатом торговом и ремесленно-промышленном центре, было собрано более десяти тысяч ливров [118]. В то же время на Крит из Салоник, Сера и Битоля отправилось, по словам русского консула, “довольно значительное количество молодых людей” [119]. Возможно среди них был и битольчанин Спиро Джеров, прославившийся на Крите своей храбростью.

 

Приготовления греков в Салониках и Сере были, как говорят документы, “более чем когда-либо энергичны”. Все с нетерпением ожидали восстания в Фессалии и Эпире [120]. В городах и местечках Битольского вилайета, например, в Магарове, Тырнове, Маловиште, Костуре и др. население деятельно приобретало оружие и порох [121].

 

Ограниченность вспыхнувшего в декабре 1866 г. восстания в Эпире (всего в 3-х округах - Аграфе, Аспропотамо и Радовице), быстрое его прекращение (через месяц), делали нереальными какие-либо противоправительственные выступления в Македонии. Однако местные этерии продолжали свою деятельность, рассчитывая, что в феврале или марте 1867 г. произойдет общее восстание в Эпире и Фессалии, одновременно с которым будет сделана

 

 

167

 

попытка послать в Македонию сильный отряд, долженствующий пробраться к Серу и утвердиться там как в центре, наиболее удобном для действия [122].

 

Активизация действий повстанцев на Крите привела в марте 1867 г. к возобновлению вооруженной борьбы в Аграфе. Однако силы и размах этой борьбы опять-таки не давали уверенности в возможность решительной победы над турецкими войсками. Но только в этом случае в можно было реально рассчитывать на нарушение “наружного спокойствия” в македонских вилайетах, на открытые выступления против правительства. Слишком слабы и распылены были внутренние силы, слишком мощен занесенный над ними кулак, чтобы без надежной и эффективной помощи извне можно было отважиться на решительную борьбу, хотя и с дряхлеющим, но еще сильным врагом.

 

Поэтому неудивительно, что македонским этериям отводилась подчиненная, вспомогательная роль, они не были полностью в курсе планов Главного комитета в Афинах, часто действуя в силу этого обстоятельства вяло и ощупью [123]. По свидетельству русского консула малейший слух был в состоянии заставить их приостановить свою деятельность или возбудить излишние восторги - и то и другое мешало делу [124].

 

Под воздействием Афинского комитета местные этерии стали проявлять в 1867 г. известное стремление к сближению с теми кругами македонской буржуазии и интеллигенции, которые проявляли сочувствие к повстанцам Крита, Эпира, Фессалии и обнаруживали горячее желание сбросить турецкое ярмо. Однако последние недоверчиво отнеслись к греческой инициативе. Обе стороны понимали громадность пользы от соединения сил и общности действий [125], тем не менее решительных успехов в этом направлении достигнуто не было, так как слишком многое разделяло эти два лагеря; разные взгляды на национальный облик Македонии, конечные цели национально освободительного движения, церковная борьба и т.д.

 

По всей вероятности в 1868 г. происходит спад активности македонских этерий, ибо мы не находим больше сведений о них в консульских донесениях. Вместе с тем турецкое правительство не без оснований продолжало подозревать местных христиан в готовности восстать при первом удобном случае [126]. Поэтому в декабре 1868 г., ввиду возможности войны с Грецией, из Константинополя был получен приказ о немедленном сборе всех 16-ти редифных батальонов III армейского корпуса, расквартированного в Битоле. Часть из них должна была остаться в этом городе, другие направлялись в Кожани, Сатисту и Сельфиджи, остальные в Фессалию и Эпир. Это мероприятие имело двойную цель: в случае войны помешать греческим отрядам

 

 

168

 

перебраться через горы, а до этого держать в повиновении местных христиан [127].

 

Критское восстание и его эхо на Балканах вызвали среди всех христиан Македонии напряженный интерес к тому, какую позицию в развертывающихся событиях займут Сербия, Черногория и Греция [128]. В 1866-1867 гг. здесь упорно циркулировали слухи о скором выступлении Сербии и Черногории. “Глаза всех обращены на Сербию и Черногорию”, - писал русский консул [129]. Подвиги критян, восстания в Эпире и Фессалии рассматривались как предвестники вмешательства в борьбу названных государств и желанного сокрушения власти султанской Турции на Балканах [130].

 

Подъем освободительной борьбы на Балканском полуострове сербское правительство по-прежнему стремилось использовать в своих интересах. Наряду с активной деятельностью по созданию Балканского союза сербские политики уделяли большое внимание подготовке реализации планов общебалканского восстания. С этой целью сербские агенты рассылались по всему Балканскому полуострову. Продолжали действовать они и в Македонии. Помимо различных политических агентов сюда из Сербии тайно направлялись офицеры для изучения македонской территории и составления плана возможных военных действий в случае общебалканского или южнославянского восстания [131]. Весной 1867 г. по заданию сербского правительства в Македонию и Албанию выехал Стоян Везенков, известный также под конспиративным именем Зека Бисова. Он посетил Салоники, южные районы, Битоль, Прилеп, Крушево, Демирхисар, Кичево, Дебарский округ, опуда направился в Албанию, а затем в Сербию. Всюду на своем пути он агитировал за восстание и раздавал оружие для борьбы против Турции [132].

 

Сербское правительство засылало для агитации в Македонию ее уроженцев, приходивших в Сербское княжество на заработки. Согласно сведениям, получаемым из македонских земель, подготовка к восстанию лучше всего была организована в Битольском и Прилепском округах, и очень слабо в Гостиварском, Тетовском и Скопском [133]. В связи со сказанным понятно, почему каждое известие о вероятности открытого вмешательства Сербии в борьбу встречалось в Македонии с воодушевлением, в то время как сведения об урегулировании вопроса о выводе турецких гарнизонов из сербских крепостей и другие свидетельства о мирных отношениях между Сербией и Портой вызывали всеобщее разочарование [134].

 

Брожение в Албании, где активно действовали сербские эмиссары, затрагивало и северо-западные районы Македонии. Так, албанцы г. Дебара изгнали турецкого каймакама и отказались принять нового, заявив, что не нуждаются в турецких чиновниках. Турецкое правительство пошло на уступки, согласившись перенести место пребывания каймакама в Охрид [135]. Увеличилось число недовольных

 

 

169

 

среди мусульманских беев южной Македонии, таковые были в целом ряде македонских городов - Сересе, Драме, Тиквеше, Бере, Енидже, Водене, Владово [136]. Интересно, что в первых рядах недовольных были беи-владельцы чифликов. Они считали действующую систему управления разорительной, ведущей к уничтожению “всех средств к существованию, как их самих, так и их вассалов”. Недовольство мусульман центральным правительством проявлялось и в чрезвычайной медленности набора башибузуков. Например, в 1867 г. даже самый влиятельный из беев Драмы, который прежде отличался большой быстротой реакции в подобных ситуациях, медлил отозваться на призыв правительства. Тем более не было энтузиазма у простых мусульман, общая бедность среди которых отмечалась консулами [137].

 

Заботясь о своем политическом влиянии в Македонии, Сербия все еще действовала лояльно по отношению к болгарам, так как сербское правительство не могло, в разгар создания Балканского союза пойти на открытое ухудшение сербо-болгарского сотрудничества. Но оно отнеслось в целом сдержанно к программе болгаро-сербских политических отношений, разработанной в январе 1867 г. “Добродетельной дружиной”, органом консервативных кругов болгарской буржуазной эмиграции в Румынии и принятой в апреле того же года на съезде болгарских представителей в Бухаресте. Подготовленный договор предусматривал объединение Болгарии и Сербии в единое южнославянское государство под главенством сербской династии. В составе нового государства Болгария (с Фракией и Македонией) должна была сохранить автономию [138]. Однако сербское правительство не торопилось подписывать договор, ограничившись общими заявлениями Гарашанина. Подготовка второго болгарского отряда Раковского, проводимая в Белграде в 1867-68 годах в предвидении скорого военного выступления против Турции, также была сведена на нет. В апреле 1868 г. отряд был расформирован по распоряжению сербского правительства [139].

 

 

После смерти князя Михаила внешняя политика Сербии заметно меняется: происходит отказ от общебалканского сотрудничества, берется курс на изменение сербо-болгарских отношений. В августе 1868 г. Регентство создает специальный “Комитет помощи сербскому просвещению в областях, входящих в состав Османского государства” [140]. Он состоял из следующих лиц: председателя Никифора Дучича и членов: проф. Панта Сречковича, Милоша С. Милоевича, Стояна Новаковича, работавшего в данном комитете до своего назначения министром просвещения в декабре 1872 г. [141]. Комитет развил активную деятельность по расширению сети сербских школ заграницей, а также по привлечению славянской молодежи европейских провинций Турции для обучения в самой Сербии. М. Милоевич поддерживал тесные связи с многими

 

 

170

 

македонцами, пришедшими в княжество на заработки [142]. Меняется отношение официальной Сербии к болгарскому церковному вопросу. Вместо прежней поддержки болгарских требований о церковной автономии, Сербия теперь сопротивляется этому, выдвигая свои контртребования на ряд округов. Создание болгарского экзархата в феврале 1870 г. положило начало открытой борьбы между Сербией и Болгарией за северо-западные македонские епархии [143].

 

Помимо интереса к движению на Крите, в Эпире и Фессалии, к событиям в Сербии и Черногории, христианское население Македонии и прежде всего его славянская часть проявляло напряженное внимание к действиям болгарской стороны в создавшихся условиях. С жадностью воспринималась любая информация. В декабре 1866 г. распространились, например, слухи, что капитан Илю с 2000 волонтеров находится в Балканских горах [144]. Известия, полученные летом 1867 г. о переходе весной из Румынии в Северную Болгарию болгарских революционных чет (П. Хитова и Ф. Тотю) пробудили надежду на то, что “Болгарский комитет в Молдовалахии” примет участие в ожидаемом в Турции всеобщем восстании [145]. В 1867 г. в Македонии упорно поддерживались слухи об усиливающемся будто бы восстании в Болгарии [146]. Известие о стычке болгарских четников с турецкими войсками близ Рущука летом 1868 г. (чет Хаджи Димитра и Стефана Караджи) и о том, что одному отряду удалось пройти в Балканские горы, обрадовало жителей Македонии. Все с восторгом говорили о храбрости своих собратьев и полагали, что им удастся сильно потревожить турецкое правительство, особенно, если Критское восстание будет продолжаться [147]. Уроженцы Македонии, а также представители македонской эмиграции в Румынии, Сербии и южной России участвовали в четах П. Хитова, Ф. Тотю, X. Димитра и Ст. Караджи [148]. Например, в чете Ф.Тотю было 10 человек охридчан [149]. В дружине X. Димитра имелось 8 человек из Македонии [150]. Среди них были герой критского восстания Спиро Джеров, известный воевода Христо Македонский. С. Джеров погиб в июле 1868 г. на Бузулудже вместе с X. Димитром и другими четниками в последнем бою четы с турецкими войсками [151щ.

 

Появление болгарских чет в Дунайском вилайете вызвало передвижение турецких войск [152]. Местные власти тревожила также деятельность болгарской эмиграции в Румынии. Принимались меры, чтобы не допустить распространения ее влияния на Македонию. Так, летом 1867 г. был отдан приказ об аресте учителя народного училища в Охриде Василия Диамандиева, только что вернувшегося из Румынии. Он был заподозрен в связях с “болгарским комитетом” в Бухаресте. Кем-то предупрежденный, В. Диамандиев успел скрыться [153]. В ноябре-декабре 1868 г. в Охриде были арестованы Георги Прличев Пырличев и его племянник Пармак, а в Битоле родственники Спиро Джерова. Поводом послужило письмо, найденное турецкими властями г. Свиштова у одного охридчанина,

 

 

171

 

возвращавшегося из Валахии. Письмо было от проживавшего в Румынии брата Пармака, в котором тот сообщал о последних действиях болгарских дружин против турок и о своем личном участии в нападениях под предводительством капитана Спиро Джерова [154]. Родственники С. Джерова после допроса были освобождены, а Г. Прличева Пырличева и его племянника еще держали некоторое время в цепях в дебарской тюрьме, куда они были доставлены из Охрида.

 

Восстания и брожение среди христианского населения европейских провинций Турции вызвали взрыв фанатизма среди определенных слоев мусульманского населения. Особенно это касалось западной Македонии. Население Охридского округа, например, в прошении, поданном в сентябре 1868 г. просило у султана “защиты и справедливости”, указывая, что их невыразимые страдания “достигли крайности”, страх и ужас владеют всеми, никто не смеет выйти в поле на работы спокойно, на самом рынке нет никакой безопасности” [155]. С просьбой о защите македонское население обращалось также к местным властям, в иностранные консульства, в том числе и русское [156]. О безвыходном положении македонского населения, особенно в селах, публиковались корреспонденции с мест в константинопольских газетах “Цариградски вестник”, “Македония” и др.

 

Более решительные акции македонских славян не вышли за рамки гайдуцкой деятельности. Где-то в 1867 г., в промежуток после возвращения с Крита и ухода в чету X. Димитра, С. Джеров действовал с вооруженными отрядами в юго-западной Македонии - в районах Битоля, Лерина, Костура, Водена, Охрида - нападая на села, которые служили пристанищем турецким разбойничьим бандам [157]. Авторы используемых книг называют эту деятельность “восстанием”. Вряд ли можно с ними согласиться, ибо приведенный материал говорит об обычных выступлениях гайдуков, ограничивающихся только защитой от прямых турецких насилий. Возможно, конечно, что Джеров, только что вернувшийся с Крита, и вел какую-то политическую пропаганду, но данных об этом никаких не приводится. Авторы ограничиваются лишь констатацией, что “революционное движение” было выдано греческим епископом Битоля [158].

 

При всей незначительности внешних проявлений, общественное развитие македонских славян продолжало прогрессировать. В донесениях русских консулов второй половины 60-х годов уже имеются сообщения о наличии немногочисленных, но влиятельных “вождей” среди славянского населения [159] (к сожалению, фамилии не указываются), о появлении среди городской ремесленно-торговой буржуазии (“среднего класса”) и интеллигенции отдельных кружков, где обсуждались события на Балканах и связанные с ними надежды160. В целом, по сравнению с 50-ти годами, прогресс был вполне очевиден. Небольшие, но выразительные симптомы подтверждают это. Так в период

 

 

172

 

Крымской войны жители, чтобы узнать газетные новости, собирались вокруг учителя; в первой половине 60-х годов газеты уже переходили из рук в руки, а во второй половине 60-х годов появились первые признаки попыток определенной организации национальных сил среди буржуазных кругов и интеллигенции. Одновременно нельзя не отметить усилившегося влияния болгарской политической мысли как следствие возросших связей в ходе церковной и культурно-просветительной борьбы против греческой гегемонии. Во всяком случае свидетельство русского консула о том, что трудно ожидать “общее движение в Македонии без сигнала из центра Болгарии” [161] следует признать объективным. Из-за неполноты сохранившихся данных трудно сказать, были ли у “македонистов”, появившихся в 60-х годах XIX в., какие-либо особые требования в политическом плане. Зыбкость их взглядов в национальном отношении заставляет сомневаться в этом, во всяком случае для данного периода.

 

Наряду со всем сказанным надо отметить, что политические деятели Болгарии по-прежнему не предпринимали серьезных шагов к активной деятельности на территории Македонии. Все внимание, как и прежде, направлялось на Болгарию и Фракию. Они были в центре планов Раковского, здесь началась и протекала деятельность Василия Левского, ознаменовавшая новый, более высокий этап в болгарском революционном движении в идейном и организационном отношении. Очередной провал планов достижения свободы Болгарии при поддержке Сербии заставил В. Левского искать новых путей борьбы с многовековым врагом. 1868-1869 годы были периодом широкой агитационно-организационной деятельности В. Левского в Болгарии, временем, когда окончательно созрела новая революционная тактика В. Левского, в основе которой лежала вера в свой народ и его силы, убеждение, что только тщательно подготовленное внутренними комитетами всеобщее вооруженное восстание может принести долгожданную свободу [162]. Как хорошо известно, в декабре 1868 г. Левский совершил свою первую поездку по Балканам. Из Константинополя он направился во “Фракию и Болгарию”, посетив Пловдив, Карлово, Сопот, Казанлык, Сливен, Тырново, Ловеч, Плевен, Никополь. В феврале 1869 г. Левский вернулся в Румынию [163]. В мае 1969 г. Левский снова направился в Придунайскую и Забалканскую Болгарию, посетил Плевен, Ловеч, Карлово, Калофер, Казанлык, Пловдив, с. Пе- руштицу, Пазарджик, Сопот, Чириан, Старую Загору, Сливен, Трявну, Габрово, Лясковац, Севлиево, Тырново, некоторые села в окрестностях последнего и в июле 1869 г. через Ловеч, Плевен, Никополь вернулся в Румынию [164].

 

И в дальнейшем деятельность Левского и его соратников практически ограничивалась территорией севера и юга Болгарии, хотя для Левского Македония,

 

 

173

 

безусловно, являлась органической частью болгарской нации (см. его корреспонденцию в газету “Свобода” [165]), и он имел в виду распространить и здесь идейное и организационное влияние комитетов [166]. Мнение Левского соответствовало взглядам всей организации. Об этом говорит решение общего собрания, состоявшегося в Бухаресте в апреле 1872 г., на котором представители комитетов в Болгарии, Валахии и Бессарабии (Болград) подтвердили, что Левский является “главным апостолом всей Болгарии, Фракии и Македонии” [167].

 

Посмотрим, что происходило в Македонии. Первые данные сохранившихся источников относятся к 1870 г. Они говорят об известной пропагандистской и агитационной работе, проводимой в Македонии как местными силами, так и специально направленными сюда людьми. Уроженец Македонии Михаил Костенцев, открывший в 1870 г. в Штипе книжную лавку, во время одного из своих первых посещений Пловдива с целью приобретения книг, был представлен Хр. Дановым В. Невскому и получил от последнего 12 прокламаций с призывом к восстанию. При этом Левский сказал Костенцеву: “Раздашь их в каждом городе, выбрав самого умного и хорошего учителя, он прочтет прокламацию другим учителям, а они распространят весть среди населения” [168]. М. Костенцев роздал прокламации учителям в Криво-Паланке (Георгию Христову), Штипе (Михаилу А. Ковалеву), Струмице (В. Стоянову), Сересе (Салганджиеву), Мелнике (кому-то из с. Гайтаново), Тиквеше, Прилепе, Охриде, Струге (учителю из Дебара) [169].

 

Весной 1870 г. в Неврокопский район под видом торговцев прибыло 10 человек с иностранными паспортами - русскими, итальянскими и немецкими. Они ничего не покупали, а ходили из села в село. Ст. Веркович писал, что, по словам одного “надежного человека,” это были “тайные эмиссары болгарского комитета в Валахии”, прибывшие взбунтовать к весне край, со своей стороны то же самое сделают греки в Эпире [170].

 

Известно, что по предложению В. Невского македонские учительницы - Неделя Караиванова (баба Неделя) и ее дочь Станислава, отличные к тому же мастерицы по шитью шелком, работавшие тогда в Велесе, вышили для Центрального комитета великолепное национальное знамя [171]. Они участвовали и в вечерних беседах велесской молодежи, собиравшейся в доме Георгия Капиданова, где, по словам учительниц, они читали “Корреспонденции Центрального комитета”, пели хором народные песни, что порождало у присутствующих “сильное желание восстания”. Капиданов даже направился в Битоль к русскому консулу Якубовскому, у которого просил материальной помощи для посылки “нескольких юношей в Балканы” [172].

 

В 1871 г. Арсений Костенцев, брат М. Костенцева, бросив учительство, отправился разносить книги по македонским городам. Вот что он вспоминал

 

 

174

 

позднее об этом:

 

“Обошел Кавадарци, Неготино, Куманово, Паданку, Кратово, Кочани, Виници, Царево-Село, Бобошево, Дупницу и Джумаю; в этих местах начал проповедовать данную мне дедом Славейковым идею, чтобы учителя, священники и молодежь готовились, как и население, к восстанию. Уверял, что во Фракии и Болгарии все готово, что Россия обещала, как только мы подымемся и она начнет войну и освободит нас, как освободила Румынию, Сербию, Черногорию и Грецию; внушал повсюду, что мы - учителя, священники и молодежь - должны вдохнуть нечто в простой народ, ибо стыд для нас еще оставаться рабами турок” [173].

 

А что делалось в организационном отношении? Практически, по-видимому, ничего серьезного. В своем письме от 20 июля 1871 г. группе деятелей в Валахии В. Левский, в связи с подготовкой общего собрания представителей всех комитетов, сообщал, что “большинство мест в Болгарии и Фракии готово к первому созыву”, что было указано приготовиться и Македонии, но затем решили здесь повременить и тронуться в дорогу оттуда, где прежде будут собраны деньги [174]. В марте 1872 г. в Серее специально для того, чтобы встретиться и познакомиться со Ст. Верковичем, прибыл некий Димитрий Петров, софийский торговец, отрекомендовавшийся представителем Болгарского тайного комитета. Он уверил Верковича, что комитет имеет широкие контакты по обе стороны Балкан (“отсам и оттатък Балкана”), но что касается Македонии, то до настоящего момента Комитет не имел возможности найти кандидата, которому мог бы доверить там свою работу, хотя такой человек крайне необходим. После долгих обсуждений пришли к выводу, что нет кандидатуры надежнее Ст. Верковича [175]. Однако, несмотря на согласие Верковича принять на себя эту трудную, но почетную миссию, Комитет не искал больше контактов с ним. Как выяснил Веркович, это произошло в силу распространившихся слухов о защите, якобы, Верковичем сербских интересов в Македонии [176].

 

Т. Пеев в июле 1872 г. сообщил В. Левскому о своем желании отправиться “пропагандировать среди нашего народа народное дело и собирать материальные средства... в Радомире, Кюстендиле и дальше в Македонии”, подчеркивая, что эти места “остаются заброшенными” (“остават занемарени”) [177]. В июле 1872 г., затрагивая вопрос о созыве общего собрания (“скупщины”) и находя невозможным сделать это в Болгарии, так как. турки были начеку, Т. Пеев предлагал следующее: “если распространим дело на Македонию (подчеркнуто мною - К.С.), то можем в этих районах, где еще не догадались, как здесь, провести собрание" [178]. В августе 1872 г. Т. Пеев снова обращался к В. Левскому с просьбой о полномочиях для работы в Македонии [179]. Из письма В. Левского от 25 августа 1872 г. узнаем, что полномочия в Македонию хотел получить и Д. Обшти, сам уроженец Македонии [180], но Левский воспротивился этому из-за

 

 

175

 

неподготовленности Обшти к серьезной революционной работе [181]. Интересен и такой факт. В переговоры, которые Левский настойчиво вел со старыми гайдуцкими воеводами П. Хитовым и Ф. Тотю, не был почему-то вовлечен Илю Малешевский.

 

Таким образом, как показывает анализ источников, серьезной работы в Македонии не велось, людей, нужных для ее организации, не нашлось ни на месте, ни среди деятелей Болгарии и Фракии. Правда, попытки создания отдельных заговорщических групп и подобий комитетов имели место в Прилепе, Велесе, Охриде, Кукуше, Штипе, Горной Джумае, Криво-Паланке, Водене, Крушево. Однако, эти разрозненные группы, возникавшие только в городах, были организационно не оформлены, не имели связи между собой, чаще появлялись в результате косвенного, а не прямого воздействия комитетов Левского. Можно с полным основанием сказать, что как в Кукуше [182], так и в других местах, эти опыты были детскими, наивными и не имели серьезного значения. Как правильно отмечал в свое время Т. Влахов, революционная сеть не распространилась на Македонию [183]. Ив. Унджиев, свыше 40 лет [184] исследующий деятельность В. Левского, вынужден отметить известную локальную ограниченность действий Левского по созданию внутренней организации и указать на отрывочность и недостоверность сведений о работе в Македонии [185].

 

Об удельном весе Македонии во всей деятельности В. Левского мы можем судить хотя бы по такому косвенному показателю: из 357 страниц последнего издания книги Унджиева о Левском (София, 1967) едва ли наберется 2 страницы о Македонии! То, что Македония не была охвачена комитетами Левского, Унджиев объясняет преждевременной смертью последнего. Нам представляется, что дело было сложнее, хотя Левский, бесспорно, серьезнее всех своих предшественников думал о вовлечении Македонии в общую борьбу. Думается, что Левский должен был хорошо представлять ситуацию в Македонии, об этом говорит все его поведение. Он не мог не понимать, что в Македонии из-за общественной отсталости населения, ряда внутренних, а отчасти и внешних факторов, на данном этапе трудно было думать о серьезной революционной деятельности.

 

Нельзя забывать, что разрыв между Македонией с одной стороны и Болгарией и Фракией с другой в общественно-политическом отношении продолжал оставаться значительным, несмотря на все успехи культурно-просветительной и церковной борьбы. В рассматриваемый период в Болгарии совершался массовый переход к новым формам борьбы против турецкого ига, обусловленный преодолением буржуазно-либерального влияния на национально-революционное движение. Для большинства ее населения свержение политической власти Турции революционным путем становилось

 

 

176

 

главной, первоочередной задачей дня, для выполнения которой имелись не только опытные руководители, но и народные массы были готовы к идеологической и организационной работе Левского и его сподвижников, что с полной убедительностью подтвердилось всем развитием событий в конце 60 - начале 70-х гг. XIX в. Целеустремленность и самоотверженность руководителей, общий энтузиазм и решимость идти до конца, прекрасно отразившиеся в гордом лозунге “Свобода или смерть”, территориальная широта организационной сети, значительный численный состав комитетов, охват сельского населения - ничего подобного не было в Македонии.

 

Как видно из приводившегося выше материала, в Македонии не было еще идеологически зрелого ядра интеллигенции, готового к распространению революционных идей, способного организовать и подготовить народ к всеобщему восстанию. Немногочисленная местная интеллигенция, среди которой наряду с учителями большую роль играло низшее духовенство, не ощущала особого различия между идеологией В. Левского и П.Р. Славейкова, продолжала больше надеяться на внешнюю помощь, чем на внутренние силы, оставаясь сама инертной и нерешительной. Характер агитации и работы среди населения был гораздо ближе к уровню деятельности групп “Тайного общества” Раковского, чем комитетов Левского. Общественно-политическая активность выразилась больше в усилении петиционной кампании. Жалобы на невыносимые условия существования, непрекращавшиеся злоупотребления, насилия и притеснения всякого рода, сопровождавшиеся просьбами о защите, направлялись местным властям, самому султану, представителям великих держав.

 

Все это объяснялось не только слабостью македонской буржуазии, террором мусульман, но и целым рядом обстоятельств, распылявших силы. Вспомним, что в Македонии продолжало сохраняться церковно-культурное и политическое соперничество с греками. Ни константинопольская патриархия не отказалась от своих притязаний на македонские епархии, ни греческие политические круги от своих надежд включить когда-нибудь Македонию в границы Греческого королевства. Со второй половины 60-х гг. XIX в. в борьбу за Македонию открыто включились Сербия и Румыния. Последняя претендовала на защиту прав валашского населения Македонии, число которого она всячески стремилась преувеличить за счет других национальностей. Весь этот прочно завязавшийся клубок противоречий, хотя еще оставался внутренним делом Турции, уже привлек внимание Европы. Так, весной 1869 г. газета “Македония”, основываясь на извлечениях из венской “Der Ost”, в статье “Греки, болгары, сербы” писала, что Македония является яблоком раздора не только между греками и болгарами, но и сербами, и даже румынами. В статье с иронией отмечалось, что “греки, болгары, сербы, румыны делят между собой зайца, который еще бежит из леса” [186].

 

 

166

 

Обстановка осложнялась и известными центробежными тенденциями, появившимися в 60-х гг. XIX в. в славянской среде по отношению к Болгарии. Речь идет о “македонистах”, заявлявших, что македонцы и болгары отнюдь не равнозначные понятия, в связи с чем в начале 1871 г. с призывом к единству выступил на страницах своей газеты П.Р. Славейков, впервые употребивший термин “македонский вопрос” [187].

 

Политическая пропаганда соседних балканских государств, этническая пестрота населения, различие национальных платформ и национальных интересов, несмотря на отдельные попытки к взаимному сближению, чрезвычайно осложняли общественно-политическую жизнь Македонии, отрицательно сказываясь на политической зрелости македонского населения.

 

В середине 70-х гг. XIX в. разразился самый глубокий Восточный кризис XIX века. В отличие от всех предшествующих, он был вызван не вмешательством России, а открытым выступлением угнетенных балканских народов [188]. Кризис был проявлением острых национальных и социальных противоречий, углубленных соперничеством великих держав. Началом кризиса послужило восстание в Боснии и Герцеговине, вспыхнувшее летом 1875 г. В Итоге в Европейской Турции не осталось ни одного района, не затронутого в той или иной мере подъемом национально-освободительного движения. Революционно-демократические силы на Балканах стремились к созданию единого фронта борьбы против общего поработителя. Возросли контакты между революционными деятелями Сербии и Болгарии. Эхо общего энтузиазма отозвалось и в Македонии, хотя события здесь имели свою специфику, стихийное недовольство народных масс, в первую очередь крестьянства и городской бедноты - мелких ремесленников, торговцев, поденщиков - стремительно нарастало. Этому способствовали также неурожаи 1874 и 1875 гг., вызвавшие во многих местах голод, застой торговли и т.п.

 

По некоторым данным в 1875 г., одновременно с Боснией и Герцеговиной, произошло восстание в северной Македонии [189].

 

События в Боснии и Герцеговине оживили деятельность БРЦК, переживавшего кризис после гибели В. Невского. Среди болгарских революционеров выдвинулась яркая личность Хр. Ботева. Началась деятельная подготовка к всеобщему восстанию. Неудача Старо-Загорского восстания 1875 г. не повлияла на решимость сбросить ненавистное иго. “В бой, жители Мизии, Фракии и Македонии!” - звала одна из листовок 1876 года [190].

 

Однако, в силу отмеченных выше причин, Македония, как и прежде, оставалась в целом вне рамок активной комитетской деятельности. Как показывают последние исследования болгарских ученых, между восстанием в селе Разловци в северо-восточной Македонии, происшедшим весной 1876 г. и Апрельским восстанием в Болгарии не было организационной связи [191], хотя несомненно, что

 

 

178

 

вслед за Боснией и Герцеговиной события в Болгарии также оказали воздействие на общественную жизнь в Македонии.

 

Руководителем восстания был Димитрий Поп-Георгиев, по прозвищу Беровский. Он родился в с. Берово, в Восточной Македонии. Здесь получил начальное образование, в конце 50-х гг. уехал для продолжения учебы в Одессу, откуда в 1861 г. перебрался в Белград, где принял участие в событиях 1862 г. Затем Д. Поп-Георгиев вернулся в родное село и стал работать учителем, принимая активное участие в церковной борьбе и других общественных делах [192]. В 1874 г. он организовал выступления против греческого митрополита Струмицы, в результате чего был обвинен как бунтовщик против турецкой власти и арестован вместе со своими двумя братьями. Через некоторое время они были освобождены под большой залог и перебрались в Салоники. Здесь Д. Беровский начал разрабатывать план восстания [193]. Из представителей интеллигенции, торговцев и ремесленников он организовал в конце 1875 г. кружок единомышленников, куда кроме него вошли его три брата: Константин, поп Иван и Алекса, а также Стоян Цоцов, Гоге Ширтов, поп Петр Солунский, два брата Евровы, солунские учительницы баба Неделя и Станислава Караиванова [194]. К деятельности кружка Д. Беровский привлек и своего тестя попа Стояна из с. Разловци, который стал активнейшим участником подготовки восстания, превратив Разловци в центр подготовительной, а затем повстанческой деятельности [195].

 

Пиянец и Малешево, горные районы северо-восточной Македонии, где началось восстание, издавна славились своим свободолюбием и непокорностью. Здесь не было дома, из которого кто-нибудь из мужчин не ушел в гайдуцкие четы. Этот край дал самых знаменитых македонских воевод - Илю Малешевского, Румену-воеводу и других.

 

С момента основания кружка Д. Беровский занялся организацией закупки оружия, пороха, пуль. Где-то в это время или несколько позднее бабе Неделе и Станиславе было поручено изготовить знамя. По свидетельству А.М. Селищева, который во время своего путешествия в 1914 г. посетил сына Д. Беровского и видел хранящуюся у него реликвию, это было “великолепное красное шелковое знамя”. В желтом прямоугольнике был вышит темно-красный лев, перед его изображением подпись: “Македония”. На знамени помета: “На Осмии маія 1876” (намечавшаяся дата восстания). На двух больших лентах, закрепленных верхними концами на знамени и свободно ниспадавших перед эмблемой льва, было вышито: на одной: - “Встаньте” (“Станете”), на другой - “Чтобы я вас освободил” (“да ви освободя”). Станислава написала и стихотворение, призывавшее малешевцев к восстанию [196].

 

В разгар подготовки к восстанию в Салоники прибыл некий поп Геннадий из Софии [197]. Вот что писал позднее об этом посещении сын попа Стояна:

 

 

179

 

“Наступил 1876 год. Мы ничего не знали здесь о революционном движении, которое кипело в северной и южной Болгарии в этот знаменитый год. В марте месяце явился в Солунь известный в Софийском районе отец Геннадий, который обошел всю Болгарию, был в Сербии, Смирне, Константинополе и др. Поп Петр Солунский посвятил его в приготовления, которые велись в Солуни, и настоял, чтобы он непременно увиделся и поговорил с единомышленниками. В этих разговорах отец Геннадий им открыл, что вся Болгария и Фракия готовы и в мае поднимут сильные восстания” [198].

 

Вместе с Петром Солунским отец Геннадий проехал до Велеса, но они не смогли ничего предпринять из-за слежки турецких властей. Софийский гость уехал из Македонии, а заговорщики ускорили свои приготовления, так как близилась весна 1876 г. [199]

 

Д. Беровский и поп Стоян Разловский замышляли не простой местный бунт, а более широкое движение, которое должно было охватить большую часть Восточной Македонии. В конце апреля - начале мая (по старому стилю) 1876 г. в околии Пиянец было проведено два совещания, на которых был обсужден план действий. Согласно принятому решению, Д. Беровский с небольшой четой должен был предварительно обойти околии Пиянец, Малешево, Радовишт, Струмицу, Петрич, Мелник, чтобы призвать мужчин быть готовыми взяться за оружие, а детей, женщин и стариков подготовить к отправке в горы. Восстание было решено начать в околии Пиянец, с ее административного центра Царево Село, затем распространить на Малешево и другие намеченные районы [200].

 

Со своей организационно-агитационной четой Д. Беровский направился сначала в малешевские села. До 7 мая он обошел почти весь район, но результаты его не очень радовали, так как население не везде соглашалось принять участие в восстании. Вернувшись в с. Разловци, он готовился перейти в Осоговские горы для агитации в селах Пиянца. По-видимому, начало восстания, по сравнению с более ранними планами, хотели несколько отодвинуть из-за плохой подготовленности населения. Но неожиданно в Разловци пришли полевые сторожа и заптии, что-то, очевидно, подозревавшие. Их угрозы, арест 10 крестьян, намерение обратить в ислам 2-х местных девушек ускорил решение выступить. Знак к восстанию был дан в ночь с 7 на 8 мая (по новому стилю с 19 на 20). Было собрано около 60 человек, способных к борьбе. Их разделили на две четы: первая должна была отвести население в горы, другая обеспечить защиту с. Разловци от турецких отрядов и башибузуков. В Разловци восставшие крестьяне убили пришедших полевых сторожей и заптиев, сожгли налоговые списки, долговые документы и т.п. С отрядом в 30-40 человек Д. Беровский с развевающимся впереди знаменем двинулся поднимать другие села. По дороге они имели несколько мелких

 

 

180

 

стычек с местными турецкими отрядами. В этих столкновениях Беровский был тяжело ранен в голову. Ранение Беровского, неожиданное ухудшение погоды, быстрое вмешательство турецких властей и башибузуков помешали распространению восстания вширь. Восставшее село Разловци турецкие власти и башибузуки разграбили, а потом подожгли. Турецкие репрессии затронули другие близкие села и некоторые города. Большое число крестьян и горожан было арестовано, подвергнуто истязаниям и осуждено.

 

Поп Стоян, чтобы не попасть в руки турецких властей, покончил с собой. Отряду Д. Беровского удалось пробиться в горы Малешево и перезимовать в с. Сажданик. Весной 1877 г. чета начала действовать в Осоговских горах [201].

 

Несмотря на слабую подготовку, нечеткую программу, восстание в с. Разловци было первой в Македонии попыткой поднять народ на организованную вооруженную борьбу с турецким режимом. Вместе с тем в нем было гораздо больше черт стихийного крестьянского антифеодального бунта, четнической тактики, чем сознательного политического движения. Характерно, что именно в таком плане оно было воспринято современниками и сохранилось в народной традиции. Софийская учительница Иорданка Филиппова в письме русскому консулу в Пловдиве Н. Герову 22 сентября 1876 г. характеризовала восстание в с. Разловци как простую гайдуцкую акцию, вызванную бесчинствами и насилиями полевых сторожей. Она писала под впечатлением рассказов македонских крестьян, привезенных из Струмицы в Софию и после длительного следствия выпущенных здесь на свободу [202]. В народной песне, посвященной восстанию, которая до сих пор поется в восточной Македонии, причиной восстания также называются своеволия полевых сторожей и насилия над девушками и женщинами. Первое место в руководстве восстанием отводится попу Стояну, с которым население сталкивалось непосредственнее, чем с Д. Беровским [203].

 

Рассматриваемые события снова обнаружили ту большую роль, которую играло патриотически настроенное духовенство в общественно-политической жизни Македонии. Вспомним об иеромонахе Нафанаиле, высказываниях А. Костенцева. Эта черта, присущая Македонии, проявится и в дальнейшем, свидетельствуя об отсталости общественных отношений в этой части Балканского полуострова.

 

Отголоски старой тактики времен Раковского (агитационно- организационный поход Д. Беровского с четой в преддверии восстания), символика знамени повстанцев, лишний раз говорят об отсутствии организационной связи между Апрельским восстанием и событиями в восточной Македонии. Обращает на себя внимание различие лозунгов, а оно, по всей вероятности, не случайное, ибо учительницам, вышивавшим знамя и для

 

 

181

 

Левского, были известны лозунги революционеров в Болгарии. По- видимому, руководители кружка считали, что выбранные ими призывы будут понятнее и ближе населению, и призывали они повстанцев под знамя, на котором реяла надпись “Македония”, а не “юго-западная Болгария” или что- то в этом роде. На наш взгляд этот факт указывал на глубокие корни местного патриотизма.

 

В 1876 г. было неспокойно и в других районах восточной Македонии. Весной названного года велась подготовка к восстанию в Горно-Джумайском районе. Турецкие власти сумели ее обнаружить и арестовали трех жителей Горной Джумаи - Георгия Мицова, учителя Димитрия Маркова и Георгия Чапрышыкова. Д. Марков был осужден на смерть и повешен [204].

 

Непосредственная организационная связь с Болгарией обнаруживается в Банско-Разложском районе. Д. Дойнов указывает, что почти весь этот район был включен в революционную сеть IV Панагюрското округа. Он считает, что здесь проводилась широкая подготовка к восстанию, как в составной части IV революционного округа. В с. Долно Драгалиште был создан главный комитет Разложского района. Как делегат Разложского района в Обориште был направлен учитель Георгий Чалаков из с. Долно Драгалиште [205]. После Апрельского восстания в Разложском районе было арестовано более 30 человек - учителя, священники, представители торгово-ремесленной буржуазии. Однако летом 1876 г. все они были освобождены [206].

 

Отдельные лица из Банско-Разложского района участвовали в боевых действиях в Панапориште, Брацигово, Батаке и др. местах [207]. Известно, что в чете Христо Ботева было несколько человек из Македонии [208].

 

После балканских восстаний 1875 и 1876 гг. летом 1876 г. вспыхнула сербо-турецкая война. В борьбе приняли участие интернациональные добровольческие отряды, формирование которых началось еще до открытия военных действий. Среди них были также четы из Македонии: Илю Малешевский (Марков) собрал 100 человек Христо Македонский - 180 (в его чете находились и румынский капитан Леонид Роман и чехи: Авдреши Вирга, Бени Хига, Бобе Януш, Хокем Моро, Роберт Коспер, Григор Восрих) [209]. Причиной добровольческого движения в канун и в период сербо-турецкой войны был политический и социальный гнет на Балканах, сопровождавшийся жестоким насилием над порабощенными южными славянами, которые вели борьбу за свою свободу.

 

Как известно, Македония принадлежала к наиболее угнетаемым районам Европейской Турции. После убийства в Салониках французского и германского консулов в мае 1876 г. толпой фанатичной мусульманской черни, православное население жило в постоянном страхе, опасаясь всеобщей резни христиан. Частые переброски через территорию Македонии в Боснию и

 

 

182

 

Герцеговину к границам Сербии и Черногории регулярных войск и отрядов башибузуков, чрезвычайные налоги и подати военного времени, возросшая безнаказанность местных властей и феодалов делали нестерпимым положение христианского населения Македонии.

 

Готовясь к войне с Турцией, Россия с весны 1877 г. тоже начала формировать на румынской границе вспомогательные отряды. Сюда устремились массы добровольцев из Сербии. Несколько позднее Болгарского ополчения были созданы так называемые вольные части. Они предназначались для охранительной и сторожевой службы на флангах и впереди русской армии. Организацией чет занимался бывший русский консул в Битоли М. Хитрово, его помощником был Стоян Везенков из Крушева. Четы были сформированы из македонских добровольцев (около 400 чел.), многие из которых принимали участие в сербо-турецкой войне. Во главе чет (их было всего пять) были поставлены уроженцы Македонии, уже завоевавшие себе авторитет предшествовавшей деятельностью: Илю Малешевский, Георгий Пулевский, Георгий Антонов и др. [210] Четы действовали то вместе, то отдельно. Сформированные позднее болгарского ополчения, четы смогли принять участие лишь в зимнем походе через Балканы и в последующих военных действиях. Они постоянно находились на флангах и впереди русских колонн, имея частые стычки с башибузуками и даже регулярными войсками, доставляя сведения о численности, движении и намерениях неприятеля [211].

 

С переходом русских войск за Балканы четы под начальством Илю Малешевского вместе с отрядом подполковника Задарновского двинулись к Кюстендилу. Этот город был взят с хода, причем четы охраняли окрестные селения от башибузуков. Пройдя Кюстендилскую область, дед Илю с отрядом в 150 человек проник в северо-восточную Македонию в районе Пиянца и связался с четой Д. Беровского, действовавшей в этих местах с весны 1877 года [212].

 

Целые два месяца отряды деда Илю и Д. Беровского контролировали весь Малешевско-Пиянецский район, разоружив местные власти и создав новые полицейско-административные органы во главе со старейшинами. После заключения Сан-Стефанского мира турецкие власти получили приказ очистить мятежные районы от повстанцев. Преодолевая упорное сопротивление, турки сумели к 12 апреля 1878 г. восстановить здесь свою власть [213].

 

Почти одновременно с действиями Илю Малешевского и Д. Беровского в Кумановской, Кривопаланской и отчасти Кратовской казах под влиянием македонских добровольцев, находившихся в сербских войсках в районе г. Враня и перешедших в Македонию, в начале 1878 г. произошло массовое выступление населения, в основном крестьянства. Его мотивы были больше социальные, чем политические. Жители этих мест прежде всего хотели отомстить

 

 

183

 

мусульманам за все притеснения, а также за грабежи башибузуков и турецких войск при отступлении. Число повстанцев в этом районе достигло 3-4 тыс. человек. Их силы группировались в 2-х пунктах - в монастыре Забел и монастыре Карпини. С просьбой об оружии повстанцы обратились к сербским пограничным властям и к князю Милану. Им было обещано 2000 ружей и другая помощь. Повстанцы продержались до лета 1878 г. 4 июня турецкие власти заняли город Криво-Паланку и продвинулись до демаркационной линии. Вместе с повстанцами за сербскую границу ушло много местного населения, осевшего в районе Враня на постоянное жительство. Часть повстанцев осталась в горах Козяк и Герман, продолжая оттуда тревожить турок [214].

 

Помимо отмеченных очагов борьбы, по Македонии бродило много мелких чет. Большинство их возникало стихийно, без ясно выраженного политического характера и продолжало старую гайдуцкую традицию. В Серском, Неврокопском и Мелникском районах действовала чета Тодора Паласкаря, в которой был и будущий воевода Кресненского восстания Стоян Карастои- лов. Здесь же действовали еще две четы Кочо Лютого и Стойко Цепаревца. В Прилепском районе действовала группа Диме Шикева, а в горах Бабабуны - Нико Бендера. Отдельные мелкие четы появились в районах Салоник, Охрида, Костура, Битоля [215].

 

Помимо стихийных выступлений народных масс, являвшихся прежде всего выражением антифеодального и социального протеста, в кругах городской буржуазии и интеллигенции появлялись и определенные политические стремления. В силу предшествовавшей церковной борьбы и создания независимой болгарской экзархии большинство интеллигенции Македонии ориентировалось на Болгарию, хотя политические идеалы оставались еще достаточно туманными. Приветствовались любые изменения, которые принесли бы облегчение существования славянского населения и ослабление турецкого давления. В Македонии были бы рады и осуществлению предложений Константинопольской конференции 1876 г., которая, по словам представителей Прилепской общины, даровала “нам, бедным македонцам, местную автономию” и породила неосуществившиеся надежды на улучшение [216]. Слухи о предполагаемой войне России с Турцией вызвали первоначально в некоторых местах Македонии, в частности в Битоли, больше страха перед возможными мусульманскими неистовствами, чем размышлений о давно желанном освобождении. Однако, и здесь стали высказываться надежды, что битольский санджак войдет “в границы болгарской автономии”. Русский консул в Битоли добавлял, что такой вариант с удовольствием приняли бы и местные валахи [217].

 

Объявление войны было встречено большинством населения Македонии с нескрываемой радостью, энергично приветствовалось и подписание Сан-Стефанского мира.

 

 

184

 

Русские войска ждали повсюду - в Сересе, Велесе, Прилепе, Охриде, Битоле, Ресене и т.д. В Охриде известный македонский учитель Гр. Прличев Пырличев сложил песню в честь освобождения, которую пели в каждом доме. Однако, за исключением Горно-Джумайского района, занятого еще до перемирия, русские власти не приступили к занятию Македонии, хотя, как известно, определенные планы на этот счет существовали. Причиной их невыполнения было ухудшавшееся внешнеполитическое положение России, главным образом из-за угрозы возможной войны с Англией и Австро-Венгрией, а также из-за возникших осложнения в Родопах [218]. Вопреки настояниям Н.П. Игнатьева и ряда других дипломатических и военных лиц, командование русской действующей армии и особенно главнокомандующий, проявляли колебания. В Македонию не были направлены ни намечавшийся ранее для этого 4-й корпус, ни кавалерийские отряды, которые в сотрудничестве с местными вооруженными четами могли бы занять македонскую территорию [219].

 

Как известно, Сан-Стефанский прелиминарный мирный договор вызвал не только восторженные отклики. В сущности этого следовало ожидать и, по- видимому, к подобной реакции русская дипломатия в общем-то готовилась. О том, что договор в Сан-Стефано с самого начала был мертворожденным, говорит хотя бы его название - “прелиминарный”, т.е. “предварительный”, что указывало на неизбежность переговоров заинтересованных держав, помимо воевавших сторон, для выработки окончательного мирного договора России с Турцией. Действительно, разве можно было ожидать согласия Австро-Венгрии на подобный вариант после Рейхштадского и других соглашений, специально оговаривавших недопустимость создания на Балканах крупного славянского государства? А Англии? Д. Благоев не без основания назвал Сан-Стефанский договор “достаточно хитрой дипломатической игрой со стороны России”, хотя не совсем верно раскрыл ее побудительные мотивы, считая, что разделение северной и южной Болгарии было в интересах царской дипломатии, так как помимо достижения других целей, поддерживало у порабощенных народов представление об “освободительной миссии” русского царизма на Балканском полуострове [220].

 

Сан-Стефанский договор был “большим запросом”, манипулируя которым русское правительство хотело добиться от европейской дипломатии максимума уступок в пользу создаваемого национального болгарского государства.

 

Включение Македонии в границы Болгарского княжества вызвало со стороны Греции и Сербии многочисленные протесты и представления.

 

Константинопольская патриархия, как орудие греческого правительства, через своих митрополитов и силогосы, организовала посылку писем и телеграмм

 

 

185

 

великим державам с протестом против включения Македонии в состав проектируемой Сан-Стефанской Болгарии. Когда Россия вынуждена была согласиться на созыв Берлинского конгресса, усилилась посылка апелляций этому международному форуму. В посланиях выдвигалось требование включить Македонию в греческое государство, а если это невозможно, то оставить и дальше под властью Турции.

 

В Сербии еще в 1877 г., после окончания первой сербо-турецкой войны, из эмигрантов Старой Сербии и Македонии был создан специальный Комитет во главе с дечанским архимандритом Саввой, в замен прекратившего в 1876 г. свою деятельность Комитета сербского просвещения в областях Османской империи. Активность нового Комитета особенно возросла в связи с Сан-Стефанским миром. Комитет направлял протесты европейским государствам и русскому царю, ратуя за объединение Старой Сербии и Македонии с Сербским княжеством. Подобные документы, настаивавшие на защите сербских интересов, как представлял их себе Комитет, направлялись и сербскому правительству. Активность Комитета достигла своего апогея во время Берлинского конгресса, архимандрит Савва прибыл в Берлин, чтобы, как уполномоченный Старой Сербии и Македонии, отстаивать перед великими державами требования Комитета [221].

 

Политическая активность сербского правительства и Комитета накануне Берлинского конгресса не ограничилась только протестами перед великими державами. Попутно начался сбор исторического, этнографического и лингвистического материала, долженствующего доказать, что Македония принадлежит Сербии. На страницах газеты “Српске Новине” в мае-июне 1878 г. были напечатаны две большие статьи. Первая называлась “Какой славянской ветви принадлежат славяне в Верхней Албании и Македонии”. Ее автором был Деспот Баджович, родом из Крушево [222]. Вторая - “Старые сербы” - принадлежала перу Димитрия Алексиевича из окрестностей Дебара [223].

 

Не хотела смириться с Сан-Стефанским договором, а затем решениями Берлинского конгресса и Турция. Турецкое правительство, поддерживаемое Англией, а в некоторых случаях и Австрией, разжигало турецко-мусульманское сопротивление в районах, которые должны были отойти другим государствам, а также в тех местах, которым угрожали болгарские притязания. Одним из центров турецкого движения стала Албания и северозападные районы Македонии. Турецкие агенты обходили эти провинции, поощряя мусульманское население, собирая с помощью местных властей насильственным путем подписи под различными петициями и т. п. [224] После шумной подготовки 10 июня 1878 г. в Призрене было торжественно провозглашено создание Албанской лиги [225]. Целью Лиги объявлялась защита прав султана на земли Османской империи. От имени мусульманского, православного

 

 

186

 

и католического населения “провинции Монастыря [226], Албании, Боснии и Янины” заявлялось о непризнании иной власти, кроме власти султана, и готовности “до последней капли крови” защищать целостность Османской империи. Меморандумы такого рода были посланы турецкому правительству и представителям европейских держав в Константинополе [227].

 

Обстановка в Македонии особенно накалилась после Берлинского конгресса, когда сюда устремились целые караваны турецких и албанских беженцев из освобожденных территорий Болгарии и Сербии и оккупированных Австро-Венгрией территорий Боснии и Герцеговины. Озлобленные потерей своего положения и имущества, во многих случаях оставшиеся без средств к существованию, мусульманские беженцы (мухаджиры) вымещали свои беды на православном населении Македонии. Имелись случаи массового сожжения христианских сел, грабежей, убийств, особенно в пограничных районах. Нападению подвергались не только села, но и небольшие городки и местечки как Крушево, Охрид, Ресен, Струга. Шайки башибузуков нередко насчитывали от 200 до 500 человек. Деятельность Албанской лиги, мусульманские восстания в Боснии и Родопах еще более разжигали фанатизм турок и албанцев. Однако все это рождало в свою очередь отпор местного населения, имевший чаще всего форму простейшей самообороны и выражавшийся в активизации четнической деятельности, в большинстве случаев сохранявшей черты старого гайдучества. Одновременно представители македонской интеллигенции и зажиточных кругов организовали петиционную кампанию, направляя в адрес русского командования мольбы о помощи и покровительстве; депутации македонцев являлись к Дондукову-Корсакову в Пловдиве, а затем в Софии, прося не отделять их от Фракии и Мизии, а также защитить от неистовств башибузуков и других насилий [228].

 

Стихийные антифеодальные выступления крестьян, четническое движение, охватившее к лету 1878 г. всю Македонию, наличие в Кюстендильском и Горно-Джумайском районах значительного числа бывших ополченцев, надежды на определенную помощь русских оккупационных властей в Болгарии и другие факторы способствовали появлению идеи об организации на македонской территории вооруженного восстания как одного из звеньев общего протеста против решений Берлинского конгресса. Она была сформулирована духовенством и буржуазными кругами Македонии и Болгарии. Большую роль в организационной подготовке восстания сыграл бывший охридский митрополит Натанаил и комитеты “Единства”, созданные в августе 1878 г. по всей Болгарии для борьбы за “единство всех болгар и улучшение их политического положения” [229].

 

Внешними базами подготовки восстания были избраны Кюстендил и Джумая в силу их территориального положения. Для установления связи с македонскими

 

 

187

 

воеводами в Кюстендил прибыл Натанаил Охридский. Попутно он организовал благотворительные комитеты в пограничной полосе - в Кюстендиле, Дупнице, Горной Джумае и др. местах. 8/20 сентября Натанаил встретился в Рильском монастыре с Илю воеводой и Д. Поп-Георгиевым (Беровским). Началось постепенное стягивание чет к демаркационной линии между русскими и турецкими войсками у Горной Джумаи [230].

 

На совещании воевод четнических отрядов и руководителей восстания было решено первый удар направить на Кресну. Общее руководство четами было поручено известному македонскому воеводе Стояну Карастоилову [231]. Восстание началось 5/17 октября 1878 г. нападением на турецкую воинскую часть в Кресне. Бой длился 18 часов. Объединенные усилия македонских чет, восставших крестьян из окрестных сел, добровольцев, присланных из Болгарии, увенчались успехом. 6 октября турецкий гарнизон, потеряв 20 человек убитыми и ранеными, в количестве 121 человека (119 солдат и 2 офицера) сдался в плен [232]. По этому первому освобожденному местечку восстание получило название “Кресненского”, хотя во всех официальных документах повстанцев оно называлось “македонское восстание”, такое же название стояло на печати начальника штаба [233].

 

Восстание быстро распространилось на окрестные села по обе стороны реки Струмы, в результате чего было освобождено 36 сел. Героем этих дней был Стоян-воевода, которого его соотечественники в Македонии считали душою восстания [234].

 

Успешное развитие восстания ставило перед руководством серьезные задачи: надо было организовать на освобожденной территории новые административные органы, централизовать руководство восстанием, обеспечить доставку оружия и боеприпасов; приток пополнений. Числа 10-11 октября 1878 г. на общем собрании атаманом повстанцев был избран Адам Калмыков, ставленник Софийского комитета, начальником штаба - Д. Поп-Г еоргиев.

 

Успехи повстанцев вынудили турецкие военные власти г. Мелника вступить в ними в переговоры с тем, чтобы оттянуть время до подхода подкреплений. Одновременно турецкое правительство через дипломатические каналы обвинило русское правительство в инспирировании восстания. В силу этого русские власти запретили своим пограничным войскам всякое вмешательство в действия повстанцев и формирование чет на территории, где находились русские войска.

 

С развитием восстания появились первые разногласия среди руководства относительно конечных целей восстания, дальнейшей стратегии и тактики. Ставленники комитетов “Единство” А. Калмыков и Луи Войткевич стремились подменить массовое народное восстание действиями отдельных разрозненных

 

 

188

 

чет на возможно большей территории, с тем чтобы вызвать вмешательство европейской дипломатии в пользу ревизии Берлинского трактата. Д. Поп-Георгиев и другие македонские воеводы были противниками преждевременного расширения восстания на соседние районы, считали необходимым прежде всего закрепиться на занятых позициях, обеспечить войско восставших оружием и обмундированием, пополнить свои ряды новыми, свежими силами и лишь тогда предпринимать наступление.

 

Эти две совершенно различные позиции очень четко проявились в вопросе о вооружении - самой острой проблеме для восставших. Штаб восстания непрерывно требовал оружия и патронов. Комитеты “Единства”, несмотря на успехи восстания, не оказывали ему никакой помощи. Софийский комитет фактически оставил без оружия уже вполне определившийся центр восстания - Мелникский округ - и направлял все оружие и добровольцев в Кюстендил, где находились Войткевич и “дед” Натанаил [235].

 

18 октября, не без санкции Софийского комитета, Войткевич прибыл из Кюстендила в с. Влахи, где находился штаб восстания. С приездом Войткевича, между ним и Калмыковым началась борьба за власть. Угроза междоусобной войны нависла над восставшими. Перед лицом этой грозной опасности воеводы отстранили обоих претендентов на командование - Войткевича и Калмыкова. Во главе восставших стал Д. Поп-Георгиев совместно с македонскими воеводами, среди которых выделялся Стоян Карастоилов. Восставшие провозгласили свою полную самостоятельность от комитетов “Единства”. “Мы полагаем, - писали они Джумайскому комитету, - что ваша обязанность помогать нам средствами, а что касается военной стороны, то вы должны быть просто зрителями”236. Комитеты встретили письмо в штыки и приняли решение любой ценой сломить неповиновение повстанческих отрядов и восстановить свое господствующее положение. 30 октября 1878 г. Софийский комитет сообщил в Джумаю, что им принято решение арестовать Д. Поп-Георгиева, образовать временную комиссию представляющую Центральный комитет, в составе трех человек: Димитра Г. Стотелова, Пандо Урумова, Андрея И. Георгова. В начале ноября комиссия прибыла в Джумаю и начала свою деятельность. Она немедленно отстранила от руководства восставшими Д. Поп-Георгиева и восстановила в должности Калмыкова. Снова появился Войткевич. Был создан так называемый “военный совет”, куда вошли оба претендента на командование - Калмыков и Войткевич. Первый был оставлен в Мелникском районе, второй послан в Разложский район, где только что вспыхнуло восстание [237].

 

Сигналом к восстанию крестьян Разложского района послужило появление 5 ноября на его территории отряда Братана Маринова. Отрядами под руководством

 

 

189

 

Маринова и подоспевшего Войткевича 8 ноября было занято большое село Банско под Разлогом. Образовался новый район восстания.

 

Между тем турецкое командование закончило концентрацию войск и приступило к подавлению восстания. Свой главный удар турки направили против главного очага восстания Кресна-Влахи. Потерпев вначале неудачу, турецкие силы нанесли затем повстанцам решающее поражение, выбив их из Кресны и Влахи. Софийский комитет по-прежнему оставался инертным, рассчитывая, что зверства турок возбудят негодование европейской общественности, приведя в дальнейшем к вмешательству иностранных государств. Для беспрепятственного проведения своей пораженческой тактики Софийский комитет решил устранить воеводу Стояна. Между 24 и 27 ноября 1878 г. Стоян Карастоилов был предательски убит комитетской комиссией [238]. “Со смертью Стояна-воеводы, - писал позднее А. Костенцев, - умерло и Кресненское дело” [239]. Так завершилась первая фаза восстания, когда были достигнуты крупные успехи благодаря героизму македонских четников и восставших крестьян.

 

Вторая фаза восстания проходила при усилившемся влиянии из Болгарии. Софийский комитет уполномочил Натанаила руководить всеми административными и финансовыми делами Кресненского восстания. К Натанаилу подключился деятельный член Тырновского комитета Стефан Стамболов и делегат Русе Николай Обретенов. Из добровольцев, размещенных северо-западнее Кюстендил а, было сформировано 12 чет, каждая из которых состояла из 5080 чел. Начальником штаба этих добровольцев, чей центр был в Босилеграде, был назначен словенец Мирослав Хубмайер. Кроме штаба был создан военный совет - Военное управление - в который входили все руководители чет. С начала 1879 г. все руководство восстанием перешло в руки Натанаила. К этому времени положение восставших, державшихся еще на правом берегу Струмы в районе Киршиака, стало критическим. Деморализованные силы повстанцев не смогли долго выдержать натиска регулярных турецких войск, начавших наступление весной 1879 г. В конце мая 1879 г. Натанаил отдал распоряжение распустить четы. С уходом русских войск из Горной Джумаи и вступлением в этот городок турецких частей в июне 1879 г. прекратились все действия, связанные с Кресненским восстанием. Масса людей хлынула из восточной Македонии в Болгарию. Эмигрировало от 25 до 30 тыс. человек.

 

Одной из характерных черт Кресненского восстания было массовое участие в нем крестьян, стремившихся освободиться от феодальной эксплуатации и гнета. На это указывают все исследователи [240]. Кресненское восстание впервые обнаружило глубокие расхождения между внутренними и внешними силами относительно методов борьбы за освобождение Македонии [241]. Кресненское восстание подтвердило тот факт, что на территории Македонии

 

 

190

 

в 70-е гг. XIX в. не велось серьезной агитационно-организационной работы. Практически восстание возникло на базе на стихийного спорадического четнического движения с сильными гайдуцкими традициями, которые не были преодолены и в ходе восстания [242].

 

Обращает на себя внимание еще одна любопытная деталь. Несмотря на имевшее место вполне ощутимое стремление в самой Македонии включиться в общий с Болгарией фронт национально-освободительной борьбы, основные усилия в этом направлении предпринимались все же из Болгарии. На это обратил в свое время внимание Дондуков-Корсаков. В своем письме военному министру от 16 октября 1878 г. в связи с событиями в Македонии он, касаясь деятельности комитетов “Единства”, писал следующее: “Достойно замечания, что в то время, когда почти каждый город Северной Болгарии завел у себя такой комитет, в Македонии, имеющей около 40 городов, пока еще нет ни одного такого комитета. Как бы то ни было, но северные болгары, по-видимому, делают все, чтобы побудить к действию македонцев” [243]. Дондуков-Корсаков разделял мнение “людей, близко знающих Македонию” и считавших, что “в ней самой пока нет никаких серьезных задатков для достижения самостоятельности своими собственными средствами” в силу угнетенности и забитости народных масс и своекорыстия зажиточных городских кругов [244].

 

В период Кресненского восстания обнаружилось и другое явление - привязанность населения Македонии к своей территориальной терминологии. Не случайно с самого начала восстания во всех документах фигурировало название “Македонское восстание”. Только раз появилось воззвание к населению с грифом “Временное болгарское управление в Македонии” (ноябрь 1878 г.) [245]. С 1879 г., когда после убийства популярного воеводы Стояна Карастоилова особенно важно было удержать влияние руководства повстанческого войска среди населения, новый штаб в Босилеграде пользовался только штампом “Временное управление Македонии”, военные силы повстанцев назывались “македонским войском” [246]. Митрополит Натанаил подписывает одно из своих писем “один народолюбивый македончанин” [247], термин “македонец” очень часто встречается в письмах, направлявшихся в комитеты “Единства” [248]. Так, между прочим, называли себя и македонские эмигранты в Румынии, собравшие небольшие средства для Кресненского восстания и сообщавшие об этом в январе 1879 г. митрополитам Натанаилу и Кириллу и “всем македонцам, которые находятся на ратном поле” [249]. Кузман Боцович, учитель из Враня, говорил не только о македонцах, но и о македонском народе [250]. В обращении повстанцев Малешевского округа к английскому консулу 24 ноября 1878 г. с просьбой о помощи в освобождении

 

 

191

 

Македонии встречаемся только с выражениями: “нам македонцам”, “наша македонская кровь”, “святое имя Македония” и т.п. [251].

 

После подавления Кресненско-Разложского восстания в Македонии долгое время в ряде районов продолжалась борьба за освобождение в форме четнического движения. Не только во второй половине 1879 года, но и в 1880-1881 годах в Македонии действовали многочисленные вооруженные отряды.

 

Подводя итог изложенному, мы можем отметить, что вооруженные выступления против турецкого владычества на территории Македонии в 50-70-е годы XIX в. в целом не переросли в организованное революционное движение. И в этом отношении в Македонии обнаружилось отставание от Болгарии и Фракии.

 

 

---

 

Примечания

 

 

1. Конобеев В.Д. Национально-освободительное движение в Болгарии в 1853-1854 гг. //УЗИС. Т. XXIX. 1965.

 

2. Записка Николая Палаузова “О нынешнем положении болгар в Европейской Турции” (Представлена 20 июля 1853 г. кн. Горчакову; 9 февраля 1854 г. послана митрополиту Филарету, кн. Меншикову, кн. Паскевичу, графу Блудову, Г.А. Лидерсу, Г.Л. Липранди). См.:

Барсов Н. Тридцатилетие деятельности Одесского Болгарского настоятельства (1854-1884) и материалы для истории освобождения Болгарии. Одесса, 1895. С. 30, 37.

См. также “Копия с прошения проживающих в Константинополе болгар на имя его светлости князя Меншикова 1 мая 1853 г. (АВПРИ. Ф. ГА. 1-9. 1853-1856. Д. 11. Л.232-241); прошение болгар на имя русского императора от 14 февраля 1856 г. (там же, л. 251 об.) и др.

 

3. Конобеев В.Д. Указ. соч.

 

4. Конобеев В.Д. Указ. соч. С. 138. Пловдивски Кирил. Натанаил, митрополит Охридски и Пловдивски (1820-1906). София, 1952. С. 173-174.

 

5. Конобеев В.Д. Указ. соч. С. 164-165.

 

6. Там же. С. 165.

 

7. Там же. С. 166.

 

8. Там же. С. 140-152.

 

9. Там же.

 

10. Пловдивски Кирил. Указ. соч. С. 201-203. Конобеев В.Д. Указ. соч. С. 151.

 

11. Пловдивски Кирил. Указ. соч. С. 203.

 

12. См. в частности АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1853 г. Д. 164. Л. 231.

 

13. Конобеев В.Д. Указ. соч. С. 138-139, 145-146.

 

14. Историја на македонскиот народ. Кн. втора. Скопје, 1969. С. 34.

 

15. “Болгарские дружины в Балканах” // “Москва”. 1967, 6 окт.

Страшимиров А. Македонски войводи (Етюди на българските геройства в Македония). София, 1900. С. 5-6.

 

 

192

 

Архив на Н.Геров. Ч. 1 (1857-1870). Документи за българската история. Т. 1. София, 1931. С. 236-238, 332;

Лапе Љ. Одбрани текстови за историјата на македонскиот народ. Второ дополнето и проширено издание. II дел. Скопје, 1965. С. 64-69.

 

16. Архив на Н. Геров. Ч. 1. С. 236-238.

 

17. Еще в 1830 г. подполковник Менд, посланный в Македонию русским командованием, сообщал о надеждах христиан Румелии и Македонии на покровительство России, об “отменном уважении”, которым пользовались в Македонии русские, о том огромном интересе, который вызывало здесь “в каждом городе и каждом селе” появление русского офицера (“Записка о некоторых сведениях, собранных подполковником Мендом в Македонии”. АВПРИ. Ф. ГА, 1-9, 1815-1873 гг. Д. 22; Достян И.С. Россия и балканский вопрос.). В 1846 г. переводчик австрийского посольства в Константинополе граф Филипп Каврияни в одном из рапортов о своем путешествии по Албании и Македонии писал о больших симпатиях к России райи в Салоникском санджаке (Ников П. Австрийски консули в Турция за българите в Македония. // Македонски преглед. Кн. 5-6. 1925; Български патриарх Кирил. Съпротивата срещу Берлинския договор - Кресненското въстание. София, 1955. С. 13).

 

18. Письмо одного из учащихся в Москве болгар к редактору (по прочтении № 1 газеты “День”) “День”, Москва, 1861, 28 октября, № 3.;

Митрев Д. По тратите на подвигот на братя Миладинови. Књига за Миладиновци (1862-1962). Скопје, 1962.

 

19. АВПРИ. Ф. ГА, 1-9, 1853-1856 гг. Д. 11. Л. 320 об.

 

20. Улунян А.А. Из истории национально-освободительного движения в Болгарии 60-70-х годов XIX в. (По донесениям русских дипломатов). // Известия на института за история. Том 20. София, 1968.

 

21. Письмо Н. Палаузова от 26 марта 1834 г. к Иннокентию, архиепископу Херсонскому и Таврическому. См.: Барсов Н. Указ. соч. С. 48.

 

22. См., например, дело: “Прошения славянских общин на Высочайшее имя и частные ходатайства болгар”. - АВПРИ. Ф. ГА, 1-9, 1853-1862 гг. Д. 3.

 

23. Там же. Л. 33-35.

 

24. Там же. Л. 32.

 

25. АВПРИ. Ф. ГА, 1-9, 1853-1856. Д. 11. Л. 466-466 об.

 

26. Шопов А. Материали за българското възраждане в Македония. // Периодическо списание. Кн. XVIII. Средец, 1885. С. 443. То же происходило в Болгарии и Фракии (см. там же).

 

27. Там же.

 

28. Помимо репрессий всякого рода, город лишен был прав внутренней автономии, которыми он пользовался до восстания 1822 г.

 

29. Шопов А. Указ. соч.

 

30. АВПРИ. Ф. ГА 1-9, 1853-1854. Д. 2. Л. 2-13.

 

31. Там же. Л. 10 об. Djordjević D. Revolutions nationals des peuples balkaniques. 1804-1914. Beograd, 1965. P. 68.

 

32. Копия письма кн. Панайота Суцо из Афин кн. Константину Георгию Суцо в Бухаресте от 29 ЯНВ./10 февр. 1854 г. АВПР. Ф. ГА 1-9, 1853-54. Д. 2. Л. 62-62 об. П. Суцо отмечал между прочим, что греческое правительство находилось перед альтернативой: или внутренняя революция или закрыть глаза на происходящие события (л. 64).

 

33. АВПРИ. Ф. ГА 1-9, 1853-1854 Д. 2. Л. 68-68 об.

 

34. Djordjević D. Op.cit. Р. 87-88.

 

35. Там же.

 

36. Кирил патриарх български. Граф Игнатиев и българският църковен въпрос. Изследване и документи. София, 1958. С. 12.

 

 

193

 

37. Djordjević D. Op.cit.

 

38.. Кирил патриарх български. Указ. соч. С. 11-12;

Историја на македонскиот народ. Кн. втора. С. 33-34.

 

39. Архив на Г.С. Раковски. Том 1. София, 1952. С. 359-361.

 

40. Там же. С. 361.

 

41. Ибо восточный вопрос уже не заключался больше в вековом антагонизме между христианами и мусульманами. Со времени Парижского трактата религиозное чувство, составляющее главную основу связи между всеми христианами Балканского полуострова стало уступать национальному чувству.

 

42. Никитин С.А. Русская дипломатия и национальное движение южных славян в 50-70-е годы XIX в. // История, фольклор, искусство славянских народов. М., 1963.

 

43. Никитин С.А. Указ. соч.

 

44. Арнаудов М. Г.С. Раковски. Живот - дело - идеи. Второ изд. София, 1942. С. 70.

 

45. Напомним, что в 1860-1862 гг. Раковский находился в Белграде.

 

46. “План за освобождението на България”. Белград, 1861. Архив на Г.С. Раковски. Т. 1. София, 1952. С. 377.

 

47. Там же. С. 378.

 

48. Там же.

 

49. Там же. С. 379.

 

50. “Зимой в Белград вернулся известный дед Илю-македонец со своей четой... Раковский поместил его на квартиру в своем доме” (Касабов И. Моите спомени на възражданието на България с революционни идеи. София, 1905. С. 27).

 

51. Гацов Н.Г. С. Раковски - военен теоретик и организатор. // Сб. статей - Г.С. Раковски. Възгледи, дейност и живот. Том 1. София, 1964. С. 69.

 

52. Касабов И. Указ. соч. С. 31, 33. Интересно, что в сохранившихся “Списках некоторых участников легии Раковского” (список № 37 - 20 чел., список № 38 - 85 чел.) нет имен македонских четников. См. Архив на Г.С.Раковски. Том 1. С. 395-397.

 

53. Ему, как и П. Хитову, было назначено сербским правительством постоянное пособие.

 

54. Архив на Н.Геров. Ч. 1. С. 236-238.

 

55. АВПРИ. Ф. ГА, 1-1,1861. Д. 37. Л. 36.

 

56. АВПРИ. Ф. ГА, V А2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 304. Районы Западной Македонии, граничевшие с Албанией и имевшие значительную мусульманскую прослойку, отличались особенным произволом и беззаконием, что было естественной преградой на пути выражения какого-либо протеста со стороны христианского населения Македонии, и прежде всего его славянской части.

 

57. Донесение М.А. Хитрово Н.П. Игнатьеву, 10 мая 1862 г. АВПРИ. Ф. ГА, V А2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 323-324 об.;

Сенкевич И.Г. Новые материалы из истории южных славян. // Славянский архив. М., 1963. С. 242-243.

 

58. Там же. См. также АВПРИ. Ф. ГА IV-2, 1860-1871. Д. 11. Л. 254 об.

 

59. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 4323, Лл. 29-31; Сенкевич И.Г. Указ. соч.

 

60. АВПРИ. Ф. ГА, VA2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 403-403 об.

 

61. Там же. Л. 384.

 

62. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2260. Л. 218 об. - 219 об.

 

63. АВПРИ. Ф. ГА УА2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 444.

 

64. АВПРИ. Ф. Отчет МИДа за 1863 г. Лл. 157, 162об.-163.

 

 

194

 

65. АВПРИ. Ф.ГА VA2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 384. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1418. Л. 1-2;

Сенкевич КГ. Указ. соч. С. 244.

Христов X. Аграрните отношения в Македония през XIX в. София, 1964.

 

66. Арнаудов М. Указ. соч. С. 78 (Последнее изд. этой книги. София, 1969. С. 77).

 

67. История на България. Т. 1. София, 1953. Карта 1853-1874.

 

68. АВПРИ. Ф. ГА. VA2. Д. 1184. Ч. II. Л. 615.

 

69. АВПРИ. Ф. ГА. IV-2. 1860-1871 гг. Д. 11. Л. 193 об.; Архив на Н. Геров. Ч. I. С. 334.

 

70. АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1863. Д. 43. Л. 172.

 

71. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2259. Л. 254-254 об.

 

72. АВПРИ. Ф. ГА. VA2. Д. 1184. Ч. I. Л. 385-385 об.

 

73. Там же. Л. 386-386 об.

 

74. Там же.

 

75. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2258. Л. 254.

 

76. Вспомним, что по его же проискам был арестован Д. Миладинов. Греческое фанариотское духовенство, чье процветание было тесно связано с турецкой политической системой, выступало противником любого демократического движения, независимо от того, из какой национальной среды оно исходило.

 

77. АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1863. Д. 42. Л. 766-767.

 

78. АВПРИ. Ф. ГА VA2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 386 об., 387, 389 об.

 

79. Там же.

 

80. АВПРИ. Ф.Посольство в Константинополе. Д. 2264. Л. 240 об.-241.

 

81. АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 35. Л. 169-170 об.

 

82. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2259. Л. 3-4 об.

 

83. АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 35. Л. 36-37; В Битоли были расквартированы казачий и драгунский полки генерала Чайковского (Садык-паши), солдаты которых в большинстве своем были набраны из Среды славянского и греческого населения Македонии (АВПРИ. Ф. Миссия в Афинах. 1861-1869. Д. 820. Л. 211-212 об.; АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 43. Л. 172).

 

84. АВПРИ. Ф. ГА VA2. Д. 1184. Ч. I. Л. 203-204.

 

85. Там же. Л. 210 об.

 

86. АВПРИ. Ф. ГА, 1-9. Д. 1. Л. 163 об. В одном из своих донесений этого периода Ионин отмечал, что греческие турецкие провинции покрыты, как сетью, этериями и заключают в себе более средств для борьбы, чем славянские земли Турции (там же. Л. 838 об.).

 

87. Там же.

 

88. АВПРИ. Ф. ГА VA2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 325 об.

 

89. АВПРИ. Ф. ГА, IV-2, 1857-70. Д. 13. Ч. II. Л. 245.

 

90. АВПРИ. Ф. ГА, VA2. Д. 1100. Л. 99.

 

91. АВПРИ. Ф. ГА, IV-2, 1857-70. Д. 13. Ч.П. Л. 275-275 об.

 

92. Там же. Л. 359.

 

93. АВПРИ. Ф. ГА VA2. Д. 1184. Ч. II. Л. 740.

 

94. АВПРИ. Ф. ГА, 1-9, 1815-1873. Д. 1. Л. 763-764.

 

95. Там же. Л. 771.

 

96. АВПРИ. Ф. ГА, VA2. Д. 1100. Л. 40-42. Сенкевич И.Г. Албанское освободительное движение в годы Критского восстания 1866-1869 гг. // Первый конгресс балканских исследований. Сообщения советской делегации. Москва, 1966.

 

97. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2264. Л. 211.

 

98. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1422. Л. 37.

 

 

195

 

99. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Л.181-184 об.; Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2266. Л. 61-61 об., 154-154 об.

 

100. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1420. Л. 85.

Струкова К.Л. К истории национально-освободительной борьбы балканских народов против турецкого владычества во второй половине 60-х годов XIX в. // Советское славяноведение (материалы IV конференции историков-славистов. Минск, 31 января - 3 февраля 1968 г.). Минск, 1969 г.

 

101. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1420. Л. 36-36 об., 17-17 об.

 

102. Там же. Л. 32-32 об.

 

103. Там же.

 

104. Там же. АВПРИ. Ф. IV-2. Д. 11. Л. 224-224 об., 226-226 об., 263 об.-264,

 

105. Зоидис Г.И. Историческите връзки и общите борби на гръцкия и българския народ. София, 1959.

 

106. Там же. См. также Шишков Ст.Н. Беломорска Тракия в освободителната война през 1877-78 гг. Пловдив, 1929.

 

107. Djordjević D. Op.cit..; Јакшић Гр. Вучковић. В. Указ. соч. С. 250.

 

108. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 264. Л. 53-57.

 

109. Там же. Л. 58-59 об.

 

110. Там же.

 

111. Там же.

 

112. Там же. Лл. 68-68 об., 74-74 об. Булгарису удалось в Константинополе бежать из тюрьмы. Через Одессу он выехал в Европу. В 1867 г. он находился в Афинах.

 

113. Там же. Л. 238.

 

114. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1421, Л. 52-52 об.

 

115. Там же. Л. 20 об.

 

116. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2264. Л. 249-250.

 

117. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1420. Л. 97 об.-98.

 

118. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2264. Л. 238 об.

 

119. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Л. 238 об.-239.

 

120. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Л. 238.

 

121. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Л. 238-241.

 

122. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Лл. 20 об.-21.

 

123. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Лл. 108 об.; Ф. IV-2. Д. 11. Л. 242 06.-248.

 

124. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Л. 108 об.

 

125. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Л. 56-58.

 

126. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1423. Л. 4 об.

 

127. Там же.

 

128. АВПРИ. Ф. ГА, VA2. Д. 1185. Л. 44.

 

129. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1420. Л. 85 об., 102; Д. 2265. Л. 124-127.

 

130. Там же. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1421. Л. 7 об.-8; Д. 1420. Л. 102-102 об.

 

131. Џамбазовски К. Културно-општествените врски на македоните со Србија во текот на XIX век. Скопје, 1960. С. 70.

 

132. Џамбазовски К. Novi prilozi istoriji kulturno-političkih odnosa makedonskog i srpskog naroda u XIX veku. // Jugoslovenski istorijski časopis. Beograd, 1964. № 1.

Сенкевич И.Г. Албания в период восточного кризиса (1875-1881 гг.). М., 1965. С. 57.

 

133. Џамбазовски К. Указ. соч. С. 63. Последнее объяснялось наличием в названных округах значительного количества албанцев-гегов.

 

 

196

 

134. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1421. Л. 32 об.-33; ГА, УАг. Д. 1185. Л. 174-174 об.

 

135. Сенкевич И.Г. Указ. соч.

 

136. АВПРИ. Ф. ГА, IV-2. Д. 11. Л. 224 об.-226 об., 236 об.-264; Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Л. 18, 35 об., 36, 124 об.-126 об.

 

137. Там же.

 

138. Вукичевич М. Сербы и болгары в борьбе за свободу и культуру. СПб., 1913. С. 185-191.

Попова А.А. Национально-освободительная борьба болгарского народа в 60-х годах XIX в. // Вопросы истории. 1953. № 10.

 

139. Там же.

 

140. Џамбазовски К. Указ. соч. С. 92-94. Еще в 1866 г. тот же Милоевич обращался к И.Гарашанину с требованием, чтобы министерство иностранных дел оказало содействие защите сербских интересов за пределами Сербии. В качестве первого шага он предлагал послать в Старую Сербию и Македонию около 50-ти учителей, которые явились бы опорой сербскому влиянию (Там же).

 

141. Там же.

 

142. Там же.

 

143. Теплов В. Греко-болгарский церковный спор по неизданным источникам. Спб, 1889.

 

144. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1420. Л. 101-104.

 

145. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1421. Л. 64-64 об., 75 об.-76.

 

146. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1421. Л. 75-76 об. Скоре всего их источником была болгарская эмигрантская печать. Известно, что газета “Народност” в июле и августе 1867 г. печатала статьи, где умышленно преувеличивались действия четы Хаджи Димитра, говорилось о начале большого восстания в Болгарии и т. п. См.: Косев Д. Към историята на революционното движение в България през 1867-1871. София, 1958. С. 20-21.

 

147. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1422. Лл. 85-85 об. См. также Христов X. Указ. соч. С. 154.

 

148. Христов X. Указ. соч. С. 153.

 

149. Снегаров И. Град Охрид. Исторически очерк. // Македонски преглед. София. 1928. № 2. С. 91.

Унджиев Ив. Указ. соч. С. 257-258.

 

150. Бобчев И.С. Хаджи Димитр, Стефан Караджи и техните другари. София, 1930.

 

151. Егејска Македонја во нашата национална историја. Скопје, 1951. С. 90.

 

152. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1422. Л. 85.

 

153. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1421. Л. 64-65 об.

 

154. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1422. Л. 109 об.-110 об.

 

155. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1422. Л. 102-104.

 

156. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1430. Л. 9-10, 94 об.

 

157. “Егејска Македонија во нашата национална историја”. С. 90;

Djordjević D. Op. cit., C. 111.

 

158. Там же.

 

159. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Л. 56-58.

 

160. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1420. Л. 82-85 об.

 

161. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2265. Л. 23-23 об.

 

162. Унджиев Ив. Васил Левски. София, 1967. С. 118, 120-121; Косев Д. Указ. соч. С. 34-57.

 

163. Унджиев Ив. Указ, соч.; История на България. Т. 1. София, 1954. С. 421-422.

 

164. Там же.

 

163. Страшимиров Д. Т. Васил Левски. Живот, дело, извори. Т. 1. Извори. София, 1929. С. 210.

 

166. Там же, стр. 60.

 

 

197

 

167. Унджиев Ив. Указ. соч. С. 257-258.

 

168. Костенцев X. Михаил Г. Към историята на нашето духовно възраждане. Спомени от моето книжарство. //Списание на БАН. Кн. XXVI. Клон историко-филологичен. 14. София, 1923. С. 167.

 

169. Там же. С. 167-168.

 

170. Письмо Ст. Верковича от 3 марта 1870 г. См.:

Райкова Ана. Документи за национално-освободителното движение в Македония през 70-е години на XIX в. // Исторически преглед. 1968. № 1. С. 128-129.

 

171. Селищев А.М. Из биографии Станиславы Балкановой. // Македонски преглед. 1933. № 4. С. 25;

Дойнов Д. Национално-освободителните борби в югозападна България в навечерието на Кресненско-Разложкото въстание. // Кресненско-Разложкото въстание 1878. Доклади от научната сесия и тържествено чествуване на 90-годишнината от Кресненско-Разложкото въстание в Благоевград, документи и други материали. София, 1970. С. 32.

 

172. Записки Недели Петковой и Славки Караивановой, рукопись. См:. Дойнов Д. Указ. соч. С. 32.

 

173. Спомени на А. Костенцев. // Сборник на БАН. Клон историко-филологичен. 4. София, 1916. С. 39.

 

174. Страшимиров Д.Т. Указ. соч. С. 60.

 

175. Райкова А. Указ. соч. С. 129-135.

 

176. Там же.

 

177. Страшимиров Д.Т. Указ. соч. С. 362.

 

178. Там же. С. 366.

 

179. Там же. С. 368.

 

180. Унджиев Ив. Указ. соч. С. 224.

 

181. Страшимиров Д.Т. Указ. соч. Т. 1. С. 153.

 

182. Влахов Т. Кукуш и неговато историческо минало. София, 1963. С. 125-126.

 

183. Там же.

 

184. Д.Т. Страшимиров в 1929 г. выражал благодарность “молодому нашему ученому г. Ив. Унджиеву” за помощь в подготовке к печати первого тома своей работы о Левском. См.: Страшимиров Д.Т. Т. 1. С. 23.

 

185. Унджиев Ив. Указ. соч. С. 175, 268.

 

186. “Македония”. 1869. 2 мая.

 

187. “Македония”. 1871. 18 янв.

 

188. Карасев В. Г. и Конобеев В.Д. О связях русских, сербских и болгарских революционеров в 60-70-х гг. XIX в. // Первый конгресс балканских исследований. Сообщения советской делегации. Москва, 1966.

 

189. Влахов Т. Указ. соч.

 

190. Минев Д. Възвание на революционния комитет през 1876 г. // Известия на Българското историческо дружество. Кн. XXII-XXIV. София, 1948. С. 431.

 

191. Дойнов Д. Указ. соч. С. 35.

 

192. Лапе Љ. Разловечкото востание во 1876 година. // Годишен зборник на филозофскиот факултет на универзитетот во Скопје. Историко-филолошки оддел. Кн. 3. № 4. Скопје, 1950. С. 15.

 

193. Там же.

 

194. Там же. С. 16-17.

 

195. Там же. С. 17-18.

 

196. Селищев А.М. Из биографии Станиславы Балкановой. // Македонски преглед. 1933. № 4. С. 25-26;

Лапе Љ. Указ. соч. С. 19. Изображение знамени имеется в книге: Лапе Љ. Одбрани текстови за историјата на македонскиот народ. II дел., Скопје, 1965. С. 117, а также в ряде альбомов, в разное время изданных в Софии.

 

 

198 

 

197. Участник первого болгарского отряда в Белграде, близкий соратник и товарищ Левского и Илю Маркова, член Софийского революционного комитета. См.: Дойонов Д. Указ. соч. С. 35.

 

198. Стоянов К.П. Тридесет години назад. Исторически записки по първото македонско въстание. Кюстендил, 1903. С. 14. Цитирую по указ. статье Д. Дойнова, стр. 35.

 

199. Лапе Љ. Указ. соч. С. 19.

 

200. Там же. С. 20-21.

 

201. Лапе Љ. Указ. соч. С. 21-28; Дойнов Д. Указ. соч. С. 34.

 

202. Из архивата на Н. Геров. Т. II. София, 1914. С. 647; Лапе Љ. Указ. соч. С. 27.

 

203. Лапе Љ. Указ. соч. С. 4.

 

204. Спомени на А. Костенцев. С. 45; Дойнов Д. Указ. соч. С. 36.

 

205. Дойнов Д. Указ. соч. С. 36.

 

206. Там же.

 

207. Там же.

 

208. Стоянова Р. Социален произход и брой на Ботевите четници. // Сб. Априлското въстание. 1876-1966. София, 1966. С. 67-85.

 

209. Генов Ц. Добровольческое движение на Балканах во время сербо-турецкой войны 1876 г.

 

210. Овсяный Н.Р. Болгарское ополчение и земское войско. СПб., 1904. С. 56-57.

 

211. Там же. С. 57. Дойнов Д. Указ. соч. С. 40.

 

212. Овсяный Н.Р. Указ. соч. С. 58.

 

213. Парамонов В.А. Пиянец. Двумесечно царство през 1878 г. // Сп. Родина. 1939. Кн. 6. 143-161. См.:

Дойнов Д. Указ. соч. С. 40.

Историја на македонскиот народ. Кн. Н. С. 88.

 

214. Хаджи-Васиљеић Йов., Устанак срба у Кумановској и Паланечкој кази у 1878 години. // Сп. Братство. Књ. XI. Београд, 1906. С. 152-196. См.:

Дойнов Д. Указ. соч. С. 41;

Историја на македонскиот народ. Кн. Втора. С. 88-89.

 

215. Дойнов Д. Указ. соч. С. 40.

 

216. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2275. Л. 12.

 

217. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 1430. Л. 109-109 об. (Данные от ноября 1876 г.).

 

218. Тодоров Г.Д. Временното руско управление в България през 1877-1879. София, 1958. С. 407-408.

 

219. Христов Хр. Освобождението на България и политиката.. С. 182-185. Дойнов Д. Указ, соч. С. 42.

 

220. Благоев Д. Принос към историята на социализма в България. София, 1956. С. 60-63.

 

221. Џамбазовски Кл. Културно-општествените врски на македонците со Србија во текот на XIX век. Скопје, 1960. С. 140-141.

 

222. “Српске Новине”. 1878. 5-7 мая; Џамбазовски Кл. Указ. соч. С. 141.

 

223. “Српске Новине”. 1878. 30 мая -1 июня; Џамбазовски Кл. Указ. соч. С. 141.

 

224. АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2491. Л. 34-35.

 

225. В дальнейшем заседания Лиги происходили то в Призрене, то в Дебаре.

 

226. Битольский вилайет.

 

227. Селищев А.М. Славянское население в Албании. София, 1931. С. 114 и др.;

Български патриарх Кирил. Съпротивата срещу Берлинския договор. Кресненското въстание. София, 1955. С. 32-33;

Сенкевич И.Г. Албания в период Восточного кризиса (1875-1881 гг.). Москва, 1965. С. 104-105.

 

 

199

 

228. Овсяный Н.Р. Русское гражданское управление в Болгарии. Т. 2. СПб., 1906. С. 49-51. Сборник материалов по гражданскому управлению и оккупации в Болгарии в 1877-7879 гг. Вып. 5. СПб., 1906. С. 120, 189.

 

229. Български патриарх Кирил. Указ. соч. С. 26-28, 35.

 

230. Там же.

 

231. Български патриарх Кирил. Указ. соч. С. 83; Дойнов Д. Указ. соч. С. 55.

 

232. Левинтов Н. Кресненское восстание. // Вопросы истории. 1951. № 4. С. 78.

 

233. См. Български патриарх Кирил. Указ. соч.. Ч. II. Документа. С. 115-300. Историја на македонскиот народ. Кн. Втора. Фотография печати между 96 и 97 страницами.

 

234. Костенцев А. Указ. соч. С. 51.

 

235. Левинтов Н. Указ. соч. С. 80-82.

 

236. Там же. С. 82-83.

 

237. Левинтов Н. Указ. соч. С. 83.

 

238. Там же. С. 84.

 

239. Костенцев А. Указ. соч. С. 51-52.

 

240. Левинтов Н. Указ, соч.; Български патриарх Кирил. С. 310-311. Дойнов Д. Указ. соч.

 

241. Все это, только в больших масштабах и с большими жертвами повторится при подготовке и проведении Илинденского восстания 1903 г.

 

242. Бужашки Е. При изворите на народната съпротива. Записки за Кресненското въстание. На Иван П. Георгиев, писар в четата на Стоян Карастоилов. // Известия на Българското исторческо дружество. Кн. XXVI. София, 1968. С. 337-338.

 

243. Сборник материалов. Вып. 5. С. 61.

 

244. Там же. С. 63.

 

245. Български патриарх Кирил. Документа. С. 121-122.

 

246. Български патриарх Кирил. Документа. С. 136-137, 142-144, 152-155 и др.

 

247. Там же. С. 119-120.

 

248. Там же. С. 126.

 

249. Там же. С. 158-160.

 

250. Там же. С. 124-125.

 

251. Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III, Москва, 1967. С. 325.

[Previous] [Next]

[Back to Index]