Разыскания в области болгарской исторической диалектологии.

Т. I. Язык валашских грамот XIV—XV веков

С. Бернштейн

V. Именное склонение в славянских грамотах Валахии XIV—XV веков

  В. Склонение мужского рода

Так же как склонение женского рода, склонение мужского рода в значительной своей части уже утратило старый синтетический характер. Однако новый аналитический характер его не выражен так последовательно, как склонения основ на а. Это вполне согласуется с данными современных болгарских говоров и литературного языка, в которых склонение мужского рода значительно архаичнее.

 

Ф л е к с и я  и

Ф л е к с и я  е

 

1. И м е н и т е л ь н ы й – в и н и т е л ь н ы й

Общая форма мужского склонения генетически восходит к старому именительно-винительному падежу. Данные валашских грамот свидетельствуют, что уже в XIV—XV вв. в живых славянских говорах Валахии отвердели не только конечные согласные полумягкие (перед ь), но и смягчаемые (перед j).

Примеры:

из грамоты Дана II — кобила или кон (В, IX, 18);

из грамоты Басараба III — дадоше един кон (М, IX, 14);

из грамоты Влада III — е купил един кон (В, CLXXV, 209);

из грамоты Раду IV — ми наидете един кон велик и хубав (В, CLXXVIII, 212).

275

Очень редко найдем в грамотах написание конь (например, из грамоты Влада I — от конь — В, LVIII, 83), что связано исключительно с книжной традицией. [1] В связи с этим нужно отметить, что валашские писцы в огромном большинстве случаев не следуют обычной старой книжной славянской традиции и не пишут ъ и ь после конечных согласных. Встречающиеся написания богъ (и еще колико деца му богъ припустит — М, IX, 19), предлогов въ, съ (въ сии монастир от Тисмену — М, IX, 10) характерны главным образом для древнейших грамот и для определенного круга слов.

Обычно же конечных ъ и ь не найдем:

из грамот Мирчи — и Дръстру граду владелец (М, IX, 1), по тѣх блата до где им е^с хотар (М, IX, 1), от съродник... от иноплеменик (М, IX, 1);

из грамоты Басараба II — и съ родител ми (В, СІ, 126);

из грамот Басараба III — и келïам, що су у си монастир (М, IX, 13), понеже ест дошѫл един купѫц турчин съ добру куплю и много (В, ХСVIII, 123);

из грамот Влада III — живот (М, IX, 17), Андріаш от Далник (В, CLXVII, 202);

из грамот Раду IV — он ест имал мир съ висоте (В, CLXXX, 215), іо Радоул въевода (В, CLXXIX, 213), Станчюл от Нѫмѫещи (В, CLXXXI, 217), от пред жупан Семка (В, СХСIII, 231) и мн. др.

Утрата мягкости конечных согласных является одной из характерных черт многих болгарских говоров. Среднеболгарские памятники дают некоторый материал, указывающий на утрату мягкости конечных согласных, но данных их для общих выводов совсем мало. Чхо же касается валашских грамот, то они дают совершенно точные указания, что в славянских говорах Валахии в XIV—XV вв. конечные согласные были всегда твердыми.

1. Написание в конце слова ь не указывало на мягкость предшествующего согласного. Это убедительно подтверждаетси такими написаниями, как господинь (из грамоты Мирчи Великого— и северинскому банству господинь — М, IX, 1), синь (из грамоты Раду IV — синь Хачков от рибник — В, СХСV, 234) и другими примерами.

276

Новоболгарский язык представляет значительное богатство флексий  м н о ж е с т в е н н о г о  числа мужского рода. Формирование этих флексий относится к глубокой древности. Для историка новоболгарского языка представляет, однако, большой интерес их специфическое употребление, которое в некотором отношении резко обособляет новоболгарский язык от старославянского. Среднеболгарские церковные памятники, а в равной мере болгарские грамоты, летописи и другие произведения письменности Второго Болгарского царства дают мало материала для истории флексий множественного числа. Больше можно извлечь из чергедских молитв и из Троянской притчи. Особенно ценными для историка новоболгарского языка в этом отношении являются валашские грамоты XIV—XV вв., которые представляют поразительные аналогии с новоболгарскими памятниками.

В современном болгарском языке получила широкое распространение флексия мн. ч. ове, восходящая, как известно, к им. мн. основ на ъ. Большинство  о д н о с л о ж н ы х  слов мужского рода множественное число образует с помощью флексии ове (еве). [1] Среднеболгарские памятники как церковного, так и светского содержания дают немало примеров употребления флексии ове (ови или овы) во множественном числе. Но даже в Троянской притче флексия эта встречается совсем не так часто, как в новоболгарском языке: не бѫдет свады междоу сватовы и болѣры на веселиихъ (49), призва... и врачевы (50), воловы не орати (54), оурове (оуръ — боярин, 55), и ножевы его събодошѫ (66). Лишь в дамаскинах в полной мере отражена эта особенность новоболгарского языка.

И в этом отношении валашские грамоты XIV—XV вв.

1. См.  L.  B e a u l i e u x, Grammaire delIa langue bulgare, Paris, 1938, p. 47. „Теперь мы можем смело формулировать правило, которое подтверждается всеми нашими говорами и которое гласит, что односложные слова мужского рода принимают во множественном числе окончание -ове” (Ц o н е в, История, II, стр. 485). Затем проф. Цонев указывает не различные отступления от этого правила. Вспомним, что и в глубокой древности к склонению основ на ъ относились слова  о д н о с л о ж н ы е: волъ, врьхь, ломь, медъ, полъ, сынъ, может быть, ледъ, садъ, ядъ и некоторые другие.

277

представляют поразительные аналогии не современным им среднеболгарским памятникам, а новоболгарским памятникам, впервые в истории болгарской письменности свободно отражавшим все особенности живого языка. В этих грамотах, так же как и в дамаскинах XVII—ХVIII вв., флексия ове является чрезвычайно продуктивной. Эти грамоты свидетельствуют, что в живом славянском языке Валахии уже в XIV—XV вв. флексия ове была так же продуктивна, как и в современном живом болгарском языке.

Из грамоты Мирчи Великого — у колико редове (С, XXIV, 24);

из грамот Дана II — хамове (В, XI, 21), хамови (В, XII, 27), [1] а от бобо и от желѣза и от лѫкови (В, IX, 18);

из грамот Александра — да ми поможете съ лѫковы, съ стрѣлы, съ орѫжïем (В, XXII, 42), стегови (М, ХIII, 9);

из грамоты Влада Дракула — лѫкови (С, XXV, 26);

из грамоты Владислава Дана — синове (М, IX, 7, там же синови);

из грамоты Влада Цепеша — и тузи ви пустих нѣколици волове и краве (В, LXX, 92);

из грамоты Раду III — тръгови... бродове (М, IX, 28);

из грамоты Басараба II — да ми купит и щитове и лъкове (В, XCIV, 121);

из грамот Басараба III — како ест узел сва таи земла и три градове (В, СХІІ, 139), синове (М, IX, 14), ест узел теи градове (В, СХIII, 141);

из грамот Влада III — три делове на мостище (М, IX, 19), путове (В, CLIX, 193), [2] и друзи хлапови шними (В, CLVIII, 192), лъкове и мъчеве и щитове (В, CLVI, 190), тръгове (В, CLI, 183); (CLVI, 189);

из грамот Раду IV — длъгове (В, СХСV, 234), мостове (В, LXXXIX, 227), гласове (В, CLXXVII, 224), ножове, столове (В, CLXXXV, 221), синови (В, СХСVІ, 235) и др.

1. В окончании -ови Милетич видит новообразование, возникшее в результате контаминации флексии -ове и флексии -и (см. СбНУ, XIII, стр. 111). Может быть, следует обратить внимание на то, что флексия -ови встречается лишь в том случае, когда на последнюю гласную не падает ударения, o чем мы можем судить на основании современного болгарского языка.

2. Это слово в современном болгарском языке множественное число образует с помощью суффикса -ища (пѫтища), который генетически представляет собой форму мн. ч. ср. р. от -ище.

278

Совсем в ином значении употреблялась флексия множественного числа ове в молдавских грамотах XV в. Во всех молдавских грамотах Стефана Великого, изданных проф. Богданом, можно найти лишь единичные примеры, когда бы флексия ове употреблялась для мужского рода неперсонального значения:

домове (из грамоты 10 января 1467 г.), бродове (11 сентября 1467 г.), дворове (30 агуста 1479 г.). [1]

Обычно же флексия ове имеет личное, персональное значение:

сынове (из грамот 10 января 1467 г., 30 декабря 1479 г., 29 февраля 1488 г., 1 марта 1488 г. и мн. др.), унукове (15 октября 1488 г.), панове (12 сентября 1864 г. и мн. др.), и от наших унукове (8 октября 1472 г.), где били грекове (8 октября 1462 г.; ср. в топонимии — село на имѣ Грикове — из грамоты 12 сентября 1464 г.), паркалабове (из грамот 10 сентября 1471 г., 6 июня 1472 г., 9 декабря 1473 г., 7 мая 1475 г. и мн. др.; встречается и паркалаби —17 апреля 1480 г., 9 октября 1487 г. и мн. др.), попове (15 марта 1490 г.), непотове (14 марта 1489 г.; встречается и непоти — 7 января 1491г.), предкове, предедове (15 марта 1490 г.), [2] где были кнѕове (13 августа 1471 г.), оуси оугрове (20 мая 1459 г.).

В неперсональном значении обычно употреблялась флексия и: млини, звири (из грамоты 13 марта 1466 г.) и др.

Категория персональности нашла свое отражение в молдавских грамотах, может быть, под влиянием польского языка.

Ф л е к с и я  и. Эта флексия, восходящая, как известно, к склонению основ на о, в современном болгарском языке „употребляется теперь очень ограниченно”, [3] так как широкое развитие получила флексия ове и некоторые другие, o кото-рых речь будет итги ниже. Пользуясь данными центрально-болгарских говоров, в которых неударные гласные е и и не

1. Единственный раз флексию -ове находим при слове среднего рода — селове (из грамоты 20 апреля 1491 г.).

2. Прѣдкове находим в грамоте от 12 августа 1452 г. молдавского воеводы Александра II (М, IX, 54),

3. Ц о н е в, История, II, стр. 484.

279

смешиваются в произношении, проф. Б. Цонев устанавливаег несколько групп слов, в которых во множественном числе употребляется флексия и.

Флексия и употребляется при случаях исчезновения гласной во множественном числе: овен—овни, орел—орли, косъм—косми, котел—котли, възел—възли и т. д. В этих же случаях флексия и последовательно употребляется и в валашских грамотах:

из грамоты Мирчи Великого — или емци (В, I, 4);

из грамоты Дана II — и въ дни Мирчѣ воеводѫ (В, IX, 17);

из грамот Басараба III — за тиизи злотворци (B, CXIX, 146) да узимате куплю от нашех купци на хотар (В, CXLV, 176);

из грамоты Влада III — су убили мехедннци у село Глогова (В, CL, 188);

из грамоты Раду IV — да ми направи некои прозорци на цръкву (В, CCI, 241);

из письма ворника Драгомира Манева — съм длъжен за некои овни (В, ССХІХ, 265), азъ купил тия овни летоска (там же);

из письма Драгомира Удриште — не ест бил у турци у дьни Басарабу (В, ССХХХV, 290). [1]

Флексия и употребляется также в том случае, если в единственном числе слово оканчивается на задненебный согласный: к, г, х. Это касается как многосложных слов (кожух), так и односложных (вълк). Однако современные говоры и литературный язык в этом случае для многих  о д н о с л о ж н ы х  слов пользуются флексней ове (ср. лит. бряг—брегове, диалект. вълк — вълкув᾿а). В некоторых случаях находим колебания: враг—врази, но и врагове. Все это хорошо известно современному болгарскому языку.

Последовательно проведенные результаты второй палата-лизации указывают, что общая форма множественного числа восходит к старому именительному, а не винительному падежу, что характерно для  б о л ь ш и н с т в а  болгарских говоров и для современного литературного языка.

1. Случаи употребления в подобных словах флексии -ове едииичны: из грамоты Влада III — да им донесет овнове от молдовскои землю (В, CLXXI, 206).

280

И в этом отношении валашские грамоты XIV—XV вв. вполне согласуются с новоболгарским языком: все слова, оканчивающиеся на задненебный согласный, имеют во множественном числе и.

Примеры:

из грамоты Раду II — и да с сѫдит сираци (В, IV, 9);

из грамот Дана II — яко невѣрници господства ми (В, IX, 18), и ратуѫт сираци и зло им чинит без никоѫ выни (В, XVI, 31), не щем азъ оставит чловѣци господства ми въ пагубѫ (В, ХVI, 31), от кожуси и крезнах нищо (В, XVII, 36), чловѣци господства ми (В, XVIII, 38);

из грамоты Влада I — сиромаси (В, LIV, 78);

из грамоты Влада II — юнаци (В, LXXVII, 99);

из грамот Раду III — иноци (М, IX, 8), дворници (там же);

из грамот Влада III — грѣси (М, IX, 17), глобници (Вен., 125), посланици (В, CLI, 183);

из грамот Раду IV — глобници (М, IX, 26), волни послушници (М, IX, 30), купити некои кожуси (В, ССІII, 242);

из письма жупана Албула — сираци люді (В, ССХ, 250);

из письма Драгомира Удриште — су га донесди власи (В, ССХХХVIII, 294).

Таким образом, валашские грамоты также подтверждают, что и в славянских говорах Валахии общая форма множественного числа мужского рода представляла собой окаменелую форму  и м е н и т е л ь н о г о  падежа, характеризующуюся изменением задненебных согласных перед гласным и дифтонгического происхождения. В связи с этим следует остановиться на одной существенной особенности новоболгарского языка, которая находит поразительное подтверждение в данных валашских грамот.

Дело в том, что иностранные заимствозания в болгарском языке не отражают совсем или отражают непоследователько результаты второй палатализации. Это касается не только новейших заимствований (ср. лозунг—лозунги, митинг— митинги), но и многих старых (ср. печенег—печенеги, редко печенези). Последовательно отражают изменения задненебных лишь наиболее древние заимствования (ср. древнейшее заимствование от болгар–тюрок белег—белези). В исследуемых нами валашских грамотах иностранные заимствования также не отражают второй палатализации.

Вот примеры из грамот Дана II:

от бубаки (В, ХІII, 28), нигде кумерки да не дават (В, ХVII, 35).

Оба

281

эти слова находим в различных фонетических вариантах во многих балканских языках:

рум. bumbac (хлопок, хлопчатобумажная материя),

новогреч. μπαμάκι,

болг. бубáк (ср. памук из турецкого),

серб. бомбак, бумбак.

В самих валашских грамотах это слово имеет несколько написаний:

бабак, бѫбак, бубак, бумбак (см. в издании Богдана стр. 15, 18, 20, 27, 28, 72). [1]

Слово кумерк (таможенная пошлина), восходящее к лат. commercium, известно новогреч. κουμέρκι, тур. gümrük, часто встречается в памятниках новоболгарской письменности (дамаскинах).

На основании встретившихся в грамотах  е д и н и ч н ы х  примеров, в которых отсутствуют результаты второй палатализации в словах незаимствованных, никаких общих выводов делать нельзя: ср. в грамоте Влада II — источники водние (М, IX, 17). Все встретившиеся случаи с суффиксом -ник (-ьник) во множественном числе представляют и.

Проф. Цонев отмечает, что в современном болгарском языке флексия и употребляется еще в том случае, если слово состоит из предлога и односложного корня, в котором нет беглой гласной: запис—записи, народ—народи. Ср. аналогичные случаи в валашских грамотах — сътворило господство ми закони (М, ХIII, 2), утвръдим закони (М, ХIII, 3) и др.

Ф л е к с и я  е. Уже в среднеболгарских памятниках можно обнаружить флексию е (ие) не только в основах на согласный, и на ь (ср. в старосл. дьне, гости), но и в других основах. Так, в Троянской притче находим не только обычные для старославянского языка граждане (66), властеле (53), но и твои корабле потонѫле (57), вьси велмѫже пръчьсти (58, 62, 65), и идѣхѫ добріи витезие (49), бѣше на них бисерие (49). Находим это окончание в основах мужского рода основ на а — стражие (63). Данные чергедских молитв вполне согласуются с этими данными: в них эта флексия употребляется чрезвычайно часто: dane (5), angele (7), roditele (8), bratie (8), vražmaše (39) и др.

1. Об этом слове см.  М и к л о ш и ч, Türkische Elemente, II, 37.

282

Значителъное развитие эта форма получает в новоболгарском языке. В дамаскинах встречаем ее очень часто. Так, в Свищовском дамаскине находим языце, философе и др. (см. издание Милетича). Проф. Цонев на основании самостоятельного изучения этого вопроса пришел к выводу, что отличительной чертой новоболгарского языка является чрезвычайно интенсивное распространение флексии е. Зто окончание „получают все существительные муж. рода, образованные с каким-либо суффиксом... и вообще все двухсложные и многосложные слова муж. р., которые согласно нижеуказанному правилу не могут иметь и во мн. числе”. [1] Далее Цонев указывает, что окончание е (ие) могуть иметь и односложные слова:

гостие (госте), людие (люде), дение (дене), мъжие (мыке), кралие (крале), царие (царе), коние (коне) и др.

Большинство восточноболгарских говоров не различает гласных и и е в безударном положении, не различает их и литературный язык. В связи с этим для большинства слов различие конечных гласных (например, родители или родителе, приятели или приятеле и мн. др.) не выразительно: оно выступает лишь в том случае, когда ударение падает на флексию (ср. в литер. языке конé, мъжé и др.)- Справедливость выводов Цонева бесспорно подтверждается наблюдением над центральными говорами, в которых безударные гласные не изменяют своей артикуляции. В новейшее время эти старые наблюдения Цонева подтвердил Цветан Тодоров на материале северо-западных говоров, так же, как известно, не знающих редукции неударного вокализма. [2]

Валашские грамоты XIV—XV вв. многочисленными примерами подтверждают, что аналогичный процесс был пережит и славянскими говорами Валахия. Данные этих грамот представляют особую в этом отношении ценность, так как они впервые по времени полно его отражают в отличие от современных им среднеболгарских памятников, в которых флексия е встречается сравнительно редко. И в этом отношении валашские грамоты XIV—XV вв. и новоболгарские памятники XVII—ХVIII вв. ближе

1. Ц o н е в, цит. соч., стр. 484.

2. Ц.  Т о д о р о в, Северо-западните български говори, стр. 279—281.

283

друг к другу, нежели к среднеболгарским памятникам XII—XV вв.

Примеры

из грамот Мирчи Великого:  нѫ тъкмо калугере (М, IX, 3), калугере да сѫ волни ловити (Вен., 22), и на Дѫбовицѫ у кола колико коне толкози и дук (В, I, 4), болѣре (Вен., 18);

из грамот Дана II — при дни старых господаре (В, XIII, 29), и се свѣдѣтеліе (В, XI, 22);

из грамоты Александра — нека да доходт и ваши люде зде (В, XXV, 46);

из грамот Басараба II — ере ме есте добри пріятеле (В, СІІІ, 130), мои добри приятеле ... каконо мои приятелие (В, ХСVІІ, 123);

из грамот Басараба III — яко мнози царіе въ царствіа си въселиш  с (M, IХ, 13), царъ их ест мъжие посекѫл, а жени и детца поробил (В, СХІІ, 139), да си купим жену от христіане (В, СХХVIІ, 158), родітеле (В, СХХVІІ, 157), каменіе (В, CXLVI, 177), по нашех людіе (В, СХII, 139), за теи вражмаше (В, СХІІІ, 141);

из грамот Влада III — нѣки татие (В, CLIV, 187), от ваших людіе (В, CLVII, 190), добри пріетеле (В, CLVII, 191), сѣнокосіе (Вен., 125), братие (В, CLVI, 190), ест дал и къще и виноградіе и све (В, СХСV, 234).

Валашские грамоты и данные современной румынской диалектологии свидетельствуют, что многие славянские говоры Валахии не различали гласных і и е в безударном положении, что их тесно связывало со славянскими говорами Мизии и восточной Фракии. Это легко объясняет, почему нередко в  б е з у д а р н о м  положении находим флексию и:

из грамоты Михаила I — люді от брашовѣн (В, III, 8);

из грамоты Раду II — и да не дръжите злих люді посрѣд вас (В, IV, 9);

из грамоты Дана II — що сѫ имали от прѣродители господства ми (В, VIII, 15);

из грамоты Раду III — понеже ви просим како мои пріатели (В, LXXXI, 105);

из грамоты Басараба II — а паркалаби от Бран (В, ХСV, 121);

из грамот Басараба III — мои вражмаши (В, СХХІ, 149), калугери (Вен., 122);

из грамоты Раду ІV — дижмари (М, IX, 26).

Подобные написания легко объясняются влиянием старой флексии и. В еще большей степени это характеризует современный болгарский литературный язык, в котором флек-

214

сия е пишется лишь в ударенном положении и в словах типа гражданинъ (непоследовательно). В литературном произношении в безударном положении е и i не различаются. Наличие же в определенных условиях старой флексии і (вълци, орли, записи) легко может объяснить написание приятели родители, господари. Проф. Цонев совершенно справедливо указывает, что современная орфография в этом случае находится в противоречии с самим языком, что убедительно подтверждается данными диалектологии.

Теми же условиями вызваны были написания в валашских грамотах пріятели и под., которые, однако, не получили такого развития в них, как в современном болгарском литературном языхе. Что написания во множесгвенном числе флексии и в многосложных словах, не оканчивающихся на задненебный согласный, в словах с разнообразными суффиксами вызваны исключительно фонетическими условиями (совпадением неударных е и і), подтверждается также написанием и в основах на солгасный: граждѣны си от главы си (В, XV, 30) ср. в современном болгарском языке — граждане.

Написание в нескольких случаях — кони (из грамоты Дана II — колико кони у кола — В, XI, 21; из грамоты Александра — да сѫт взели кони из моега двора — В, XXIV, 45; из грамоты Басараба III — а пак кони — В, СХІХ, 147) указывает, что в отдельных славянских говорах Валахии это слово во множественном числе имело ударение на корневую гласную. В современных болгарских говорах также при обычном конé находим кóне (кóни).

Чрезвычайно важно для выяснения употребления флексии е в славянских говорах Валахии сравнить и в этом пункте валашские грамоты с молдавскими грамотами XV в. Флексию е во множественном числе мужского рода представляют лишь слова бояре, болѣре, которые в славянских языках во множественном числе склонялись по основам на согласный (ср. в русском — бояре). [1] Обычной флексией является и, которую находим не только в слогах, склонявшихся прежде по основам

1. Находим в мoлдавских грамотах и бояри (грамота от 31 августа 1458 г.).

285

на о, но и на согласный (калугери, шолтоузи, пръгари, люди, хтитори и др.). Примеры с флексией е единичны и, вероятно, проникли из Валахии. Таким образом, молдавские грамоты указывают, что и в этом отношении славянские говоры Молдавии и Валахии в XV столетии были резко обособлены. Славянские говоры Валахии пережили тот же процесс активизации флексии е, что и болгарские говоры; в молдавских же, как и в других славянских говорах Украины, этого не наблюдалось. Слово братъ во множественном числе обычно пользуется собирательным суффиксом. В большинстве болгарских говоров находим — братя (брак᾿я). Это слово с этим же суффиксом находим и в валашских грамотах: из грамоты Влада III — честити братия (В, CLXII, 197). Находим в грамотах также братие и брати (М, XIII, 74).

Характерной особенностью морфологической структуры современного болгарского языка является употребление форм мн. ч. муж. р. в значении  м н о ж е с т в е н н о г о  н е о п р е д е л е н н о г о. Если при имени существительном стоит числительное, то форма множественного будет оканчиваться на флексию а (я), генетически восходящую к имен.-вин.  д в o й с т в е н н o г o  числа (5 вестника — няколко вестници, преди 7 деня — преди няколко дни, на работилницата работят 124 работника, но много работници). Следует, однако, отметить, что не только в говорах, но и в литературном языке эта нормализация строго не выдержана: и в записях диалектологических текстов и в языке писателей можно найти немало отклонений. Все это указывает, несомненно, на молодость этой нормализации. [1]

В валашских грамотах старую форму двойственного числа находим лишь при числительном два (оба):

из грамоты Мирчи — и оба пола по въсему Подунавіоу (Вен., 22);

из грамот Басараба III — два града (3, СХIII, 141; в той же грамоте — теи градове), понеже купише... два конѣ (т. е. коня) и една крава

1. Ср. в северо-западных болгарских говорах: два вола, три листа, шес попа, два коня, три котла, четирисе дена, три човева, два камена, но три дни, два ангеле, два аршине, два листове, осъм кошове и др. (см. Т о д о р o в, цит. соч., стр. 231).

286

(М, IX, 14), сѫм... послал два чловѣка на име Рътундул и Драгомир (В, СХХХIII, 164), сѫм... просил за два добра зидара (В, CXLVI, 177), два вола (М, IX, 14);

из грамоты Раду IV — от два закона (М, IX, 29). В очень редких случаях при числительном два находим старую форму множественного числа: из грамоты Раду IV — ест украл два кони (В, СХСVІІ, 236); единственное число: из грамоты Раду IV — на два дел (М, IX, 24; в той же грамоте — на една дел); из грамоты Мирчi — оба пол по въсему Подоунавіоу (М, IX, 4). [1] Уже при числительном три находим старую форму множественного числа: из грамоты Влада III — три делове на мостище (М, IX, 19). Таким образом, данные валашских грамот подтверждают, что в живом языке в XV в. категория множественного определенного и множественного неопределенного еще отсутствовала.

Одним из характерных новообразований славянского синтаксиса является замена старых форм вин. п. ед. ч. муж. р. формами род. п. для  о д у ш е в л е н н ы х  предметов. Процесс этот, как свидетельствуют памятники славянской письменности, начался в глубокой древности. Среди всех славянских языков современный болгарский язык занимает в этом отношении особое место: категория одушевленности и неодушевленности сменилась категорией определенности и неопределенности. Валашские грамоты XIV—XV вв. фиксируют одну из важнейших стадий этого процесса. Пользуясь данными этих грамот и современных говоров, можно изучить возникновение и развитие в болгарском языке этой новой категории.

Для одушевленных  л и ч н ы х  имен в прямом дополнении в грамотах употребляется форма род. п.

Примеры:

из грамоты Мирчи — да си ищет длъжника (В, I, 4);

из грамот Александра — како ест дръжал Дана воеводѫ (В, XXVII, 47), да му дасте чловѣка, добра, да го проводит вь Ораде (В, ХХVІІІ, 48), пустих

1. Очевидную ошибку писца представляет написание два кола (из грамоты Раду IV — два кола, али да будут големи и оковани — В, CLXXXIII, 219). Кола — слово женского рода.

287

болѣрина господства ми жупана Димитра (В, ХХVII, 48), пущам болѣрина ми Нѣгое (В, XXV, 46);

из грамоты Дана II — нѫ да си наидет своего длъжника (В, ХVIII, 39);

из грамоты Басараба II — и съ моем чловѣком послах и вашега чловѣка (В, ХС, 116);

из грамот Басараба III — сѫм послал два чловѣка, на име Рътундул и Драгомир (В, СХХXIII, 164), а Драгомира сьм послал (там же), ако щете дръжатя моега вражмаша (В, СХХХІІ, 163);

из грамоты Влада III — е узел брата га ми (М, IX, 18);

из грамоты Раду IV — съм посла^л нашега в^ренога болѣрина (С, ХІІІ, 13);

из письма жупана Г. Ласкара — Ханеша да го стиснете (В, ССХІІІ, 255).

Число подобных примеров можно было бы значительно увеличить. Эта особенность валашских грамот хорошо известна современным болгарским говорам, в которых при личных именах употребляются старые формы род. п. (брата му, зетя му, Ивана, Драгана, бога, деда и др.). [1] Эти формы нужно отличать от сходных кратких форм постпозитивного члена, которые могут иметь и полнуго форму синът—синá, старая же падежная форма только сúна (сúна му, но никогда не может быть синът му). Следует указать, что в современном языке круг слов  л и ч н o г o  значения теперь сравнительно с грамотами значительно сузился, охватывая слова главным образом  с е м е й н о г о  значения.

Иначе развивалась форма прямого объекта у  н е л и ч н ы х  имен.

Проф. Милетич уже давно правильно указал, что валашские грамоты отражают процесс формирования той новой категории, которая в некоторых балканских языках, и в том числа в болгарском, выражена постпозитивными членными формами. Только учитывая это, нам станут понятными те колебания в передаче прямого объекта, которые мы можем наблюдать в валашских грамотах XV в. При первом знакомстве с грамотами исследователь может быть поражен необычайной архаичностью их в передаче прямого объекта. Так, для многих слов, относящихся к одушевленным предметам, прямой объект будет

1. Ц o н е в, История, II, стр. 464.

288

выражен старой формой винительного падежа. Однако при более внимательном изучении нетрудно обнаружить, что это относится лишь к неличным именам:

из грамоты Басараба III — дадоше един кон (М, IX, 14);

из грамоты Влада III — е купил един кон (В, CLXXV, 209);

из грамот Раду IV — ми наидете един кон велик и хубав (В, CLXXVIII, 212), за един кон (М, IX, 26).

Как и в современном болгарском языке, числительное един во всех этих примерах является  н е о п р е д е л е н н ы м  членом. Таким образом, кон является общей нечленованной формой, а не старой формой винительного падежа, т. е. „архаизм” оказывается новообразованием. Это свидетельство валашских грамот для историка болгарского языка является чрезвычайно ценным, так как это самое  д р е в н е е  свидетельство, подтверждающее, что категория определенности и неопределенности в славянских говорах Валахии развивалась в том же направлении, что и в славянских говорах Мизии, Балкан, Фракии и Македонии. Это также, наряду со многими другими фактами, подтверждает, что в канцеляриях валашских господарей работали местные славяне, более или менее свободно отражавшие в деловом языке особенности своего живого языка. В современных им  б о л г а р с к и х  грамотах никаких следов этого процесса мы не находим.

Совсем необычное значение для славянских языков (и для старославянского и среднеболгарского) имеет форма коня. Как в современном болгарском языке, так и в валашских грамотах форма коня служит для выражения определенности. В этом отношении чрезвычайно показательна грамота Раду IV, напечатанная проф. Богданом под № СХСІХ (стр. 238). В ней мы несколько раз встречаем кон (в неопределенном значении или с указательным местоимением) и коня (орфограф. конѣ) в значении определенном. Речь идет об одном коне, который был куплен подданным Раду IV (сиромах господства ми) у одного из жителей Брашева (от чловѣка господства ви и от вашега стола). При первом упоминании при слове кон стоит указательное местоимение — зараді тъизи кон (Богдан переводит — despre acel cal). Это вполне согласуется с современным

289

болгарским синтаксисом: при указательном местоимении определяемое членной формы не имеет — аз говоря за този кон (ио не този коня). Затем через две строки в грамоте сообщается, что брашевские таможенные чиновники (вамеши) этого коня отобрали. В этом случае никакого определения нет, а употребляется форма коня (конѣ) — а пак по том кто су били вамеши господства ви а они му сут узели конѣ, которая соответствует по значению современной членной форме. Это тонко подметил румынский переводчик (după acela însă vameşii domnie; voastre i-an luat? calul). И дальше — тако господство ви знате и тогаи чловѣка вашега, що ест продал конѣ сиромаху господства ми: вполне закономерно употреблена форма определенная (в рум. пер. также calul). В дальнейшем говорится o человеке, который продал коня (известного), и вновь находим в грамоте конѣ (чловѣкь, що ест продал конѣ — omul care a vândut calul). Следует, однако, отметить, что не всегда в грамоте эта новая синтаксическая форма проведена последовательно. Богдан совершенно правильно ере му сте узели и кон и дукати переводит — şi calul si ducaţii. Наблюдая подобные случаи в валашских грамотах, проф. Милетич справедливо замечает: „Благодаря этой новой функции, которая незаметно и постепенно приближала винительную форму на а к категории членных форм, старая именительно-винительная форма вновь начинает употребляться и при одушевленных предметах в значении неопределенной формы”. [1] Процесс этот, нашедший всестороннее отражение в памятниках новоболгарской письменности, в валашских грамотах проведен далеко не последовательно. Нужно указать, что грамоты XIV и первой половины XV в. его почти не отражают. Но в грамотах конца XV в. (время правления Раду IV) категория определенности и неопределенности в передаче прямого объекта выражена уже совершенно четко. Постепенно сужается круг личных имен, старая форма родительного падежа сохраняется лишь в ряду слов, служащих для выражения семейных и родственных отношений, что характеризует

1. СбНУ, XIII, стр. 109.

290

уже новоболгарский язык. Таким образом, для истории категории определенности и неопределенности в современном болгарском языке данные валашских грамот могут оказать неоценимую услугу, так как собственно болгарские памятники до XVII в. об этом процессе ничего не говорят.

Категория определенности находит свое отражение и в словах для неодушевленных предметов. В связи с этим находим форму родительного падежа в значении членной формы не только для одушевленных предметов, но и для неодушевленных: из грамоты Раду III — он е платил евреину тому, що му е бил товара (М, XIII, 79).

Эта новая категория болгарского языка, так резко обособившая его от всех других славянских языков, [1] очень робко отражена писцами в валашских грамотах и в передаче подлежащего.

Примеры:

из грамоты Михаила I — аще ли не ви имал длъжникот от кѫду платит (В, III, 8);

из письма жупана Г. Ласкара — да доде момкот Дабѣжа (В, ССXIII, 255);

из грамоты Влада Цепеша — и отишли су молдовѣните у Молдову (М, XIII, 69; в грамоте молдовѣните встречаем три раза);

из грамоты Раду IV — що ю им е дал попа Макаріе (М, IX, 20). [2]

Молдавские грамоты Стефана Великого в отличие от валашских грамот имеют обычную для славянского синтаксиса форму прямого объекта: для неодушевленных предметов употребляется старая форма винительного, для одушевленных — родительного. Встретившиеся несколько случаев отклонений среди огромного количества грамот принимать в расчет нельзя.

1. В. К. Чичагов доказал, что в северновеликорусских говорах членной формы нет (исследование в рукописи).

2. Встречаем в грамотах членные формы, восходящие к указательным местоимениям — овъ, онъ: книгѫвѫ донесе, що ест писано оу книгуву вашено моление (ср. аналогичное явление в современных родопских и македонских говорах „Das Ostbulgarische,” S. 237—238). Истории членных форм в славянском языке Валахии будет посвящена специальная глава во втором томе нашего исследования.

[Previous] [Next]

[Back to Index]