Разыскания в области болгарской исторической диалектологии.
Т. I. Язык валашских грамот XIV—XV веков
С. Бернштейн

I. История изучения славянских грамот Валахии

К концу XIV столетия турецкий султан Баязид I завершил завоевание Болгарии. Вся Дунайская Болгария, Балканы, Фракия вошли в состав могущественной Оттоманской империи. Во всей социально-экономической и культурной жизни страны произошли глубокие изменения. Болгары утратили политическую самостоятельность, национальную независимость, превратились в бесправных подданных турецкого султана — райю. Старая феодальная культура лишилась основы для нормального развития. Многие деятели культуры и просвещения бежали в Сербию, на Афон, в Придунайские княжества и в другие страны. Монастыри — культурные очаги феодальной Болгарии — были разрушены или превращены в мечети. Лишь кое-где в захолустье сохранились небольшие скиты, в которых трудолюбивые книжники, невзирая на лихолетье, трудились над списыванием старых церковных книг, оберегали и поддерживали в народе православную веру, являвшуюся в мрачные столетия турецкого ига могучим орудием борьбы с притеснителями.

В связи с этими обстоятельствами с конца XIV столетия на Балканах произошло перемещение культурных центров. Болгария утратила свое значение. Появляется новый культурный центр в восточной Сербии, в Ресаве, где по инициативе деспота Стефана Лазаревича собираются выдающиеся деятели славянской письменности. В течение первой половины XV столетия этот центр играет большую роль. Памятники „ресавской” редакции получают широкое распространение

21

за пределами собственно сербских земель. Писцы подражают орфографии ресавских памятников, как в XIV столетии они рабски следовали архаистической тенденции Евфимия Терновского. Наряду с Ресавой книжная деятельность на славянском языке начинает быстро развиваться в Придунайских княжествах, прежде всего в Валахии. Еще до падения Болгарии здесь существовала славянская письменность, в канцеляриях валашских господарей писали грамоты на славянском языке, в православных монастырях переписывали славянские рукописи, необходимые в церковной службе. Но в XIV в. вся валашская письменность носила исключительно местный характер, она была провинциальной. С падением Болгарии и роль и значение Валахии на Балканах быстро растет. Растет значение ее культурных центров, в которые стекаются книжные люди из Болгарии. С начала XV в. Валахия становится одним из главных центров культуры и просвещения на Балканах. Здесь в большом числе переписываются церковные и светские памятники, создаются на славянском языке оригинальные произведения, среди которых находим такие выдающиеся произведения письменности, как „Слова наказательные воеводы валашского Иоанна Негоя к сыну Феодосию,” дошедшие до нас не только в славянском оригинале, но и в румынском и греческом переводах. [1] Большое развитие получает деловой канцелярский язык в связи с значительным ростом городов, торговли, монастырского и крупного боярского землевладения. Несколько позднее славянская письменность начинает развиваться в Молдавии, где, однако, она делает быстрые успехи, а к XVII в. оставляет далеко позади себя валашскую письменность.

Как уже отмечалось выше, славянская письменность в Валахии до сих пор изучена недостаточно. Это в равной мере относится как к церковной, так и к светской и деловой письменности. Укажем основные работы в области валашской дипломатики.

Интерес к валашским грамотам возник уже в первой половине XIX в. Первым, кто понял большое значение их для истории Валахии и болгарского языка, был русский ученый

1. См. „Памятники древней письменности и искусства”, CLII, 1904.

22

Ю. И. Венелин. Лишившись возможности продолжать свое путешествие по Болгарии, Юрий Венелин в 1830 г. из Варны через Добруджу поехал в Валахию, где надеялся отыскать старые славянские рукописи. В результате этой поездки он собрал значительное число славянских грамот, которые в 1840 г., уже после смерти Венелина, были изданы нашей Академией Наук под названием „Влахо-болгарские или дако-славянские грамоты, собранные и объясненные на иждивении императорской Российской академии Юрием Венелиным”. Издание сопровождалось предисловием, в котором Венелин дал общую характеристику языка грамот, и обширным историческим и филологическим комментарием к каждой грамоте. Издание заключало 4 грамоты XIV в., 16 грамот XV в., 24 грамоты XVI в. и 22 грамоты XVII в. Среди них находим грамоты валашские, молдавские и разные славянские грамоты императора Сигизмунда (сына чешского короля Карла IV), который, как известно, стремился овладеть всей Валахией и Молдавией. Грамоты были списаны Венелиным с подлинников, хранящихся в монастырях Бухарестской митрополии и в частных собраниях. [1] Он указал, что списана им была лишь незначительная часть. „Их станет, — писал он, — может быть, еще на несколько томов”. Древнейшая из опубликованных им грамот — дарственная грамота Владислава Тисманскому монастырю. Издатель ее датирует 1342 годом. Эта датировка ошибочна, так как Владислав правил с 1364 по 1372 г. Венелин дал в основном верную характеристику языка славянских грамот Валахии, указал на отличие этого языка от языка молдавских грамот, обратил внимание на сербские элементы в языке грамот, сделал много ценных и глубоких замечаний по общим и отдельным частным вопросам валашской дипломатики. В своих комментариях он обнаружил поразительно глубокое знание многих частных вопросов истории и быта Придунайских княжеств, понимание роли и значения славянского элемента в формировании

1. Венелину пришлось работать в тяжелых условиях. Всюду он встречал недоверие и недоброжелательство. Многие в нем видели шпиона, который под видом ученого проник в Молдавию и Валахию. Об этом см. в биографическом очерке Бессонова „Юрий Иванович Венелин”, напечатанном в Ж.М.Н.П., 1882, июнь, стр. 181.

23

культуры и языка валахов и молдаван. В истории изучения славянской письменности в Валахии и Молдавии труд Венелина сыграл первостепенную роль. Внимательный читатель легко обнаружит, что и в нашей работе некоторые идеи Венелина послужили основой для дальнейших разысканий. Естественно, что само издание уже не удовлетворяет современным требованиям и для лингвистических целей может быть привлечено как дополнительный материал. В нашем исследовании все цитаты из этого издания имеют пометку „Вен.”, после чего указывается странища издания.

На этот труд Венелина вскоре после его выхода обратил внимание П. Билярский. Согласившась с некоторыми положениями издателя, Билярский упрекает Венелина в том, что он не совсем точно переписал некоторые грамоты, в отдельных случаях сознательно руссифицировал текст, так что „трудно различать, что принадлежит валашским оригиналам и что прелагателю их”. [1]

К сожалению, исследования рано умершего ученого не нашли продолжателей ни в России, ни в других странах. Лишь время от времени в отдельных изданиях печатались грамоты (преимущественно молдавские), хранящиеся в различных библиотеках или частных собраниях. В издание болгарских грамот Василия Априлова вошла одна молдавская (30 января 1699 г.) от Иоанна Антиоха Константина, князя молдавского, данная Киприановскому монастырю в Бессарабии близ Кишинева. [2]

На молдавские грамоты обратил внимание Я. Ф. Головацкий в работе „Памятники дипломатического и судебно-делового языка русского в древнем Галицко-Владимирском княжестве и в смежных русских областях в XIV—XV столетиях” (Львов, 1867). Эти памятники привлекли его внимание с исторической стороны. В „Летописи занятий археологической комиссии за 1865—1866 гг.” (вып. 4, СПб., 1868) он напечатал среди нескольких молдавских грамот одну валашскую грамоту Мирчи Великого (ок. 1410 г.), хранящуюся в архиве магистрата Львова. Издана грамота неисправно. Интерес к этим

1. „Судьбы церковного языка”, II, стр. 258.

2. „Болгарские грамоты”, Одесса, 1845, стр. 109.

24

грамотам львовские историки проявили еще в 40-х годах ХIХ в. Так, независимо от Венелина валашской и молдавской дипломатикой заинтересовался историк Львова Д. Зубжицкий, который в своей хронике Львова опубликовал несколько извлечений из грамот, хранящихся в архиве города и имеющих отношение к его истории. [1] Эти документы привлекли внимание румынского слависта Хаждеу (см. ниже), Б. Дудика (см. „Die Archive im Königr. Galizien u. Lodom” в XXXIX т. „Archives f. Österr. Geschichtsquellen besonders abgedruckt”, 1867), A. A. Кочубинского (см. „Отчет о занятиях славянскими наречиями”, напечатанный в XVIII т. „Записок Новороссийского университета” за 1876 г., стр. 22—23) и, наконец, профессора Черновицкого университета Е. Калужняцкого („Обзор славяно-русских памятников языка и письма, находящихся в архивах и библиотеках львовских”, Киев, 1877). В XII т. львовского издания „Akta grodzkie i ziemskie” проф. Калужняцкий издал эти грамоты. [2] Из четырнадцати изданных им грамот к валашским относятся I (грамота Мирчи Великого, которую издатель датирует 1390 годом, не имея для этого, впрочем, надежных оснований, см. str. 204), III (грамота Мирчи Великого на латинском языке 1409 г.) и V (грамота Влада I Дракула 1439 г.). Остальные грамоты — молдавские. Обе славянские валашские грамоты изданы также литографически, что дает возможность пользоваться ими для лингвистических целей. В своем издании Калужняцкий допустил несколько ошибочных разделений слов, что объясняется недостаточным знакомством с южнославянскими языками. Так, в грамоте Мирчи читаем: почавше от желѣзныих вратъ до ридо самог Браилова. Калужняцкий не согласен с Хаждеу, который в своем издании дает дори до, так как якобы нельзя определить значение слова дори ни в славянском языке, ни в румынском. Издатель связывает это с румынским de-a-rîndul, что значит jednym porządkiem, jednym ciągiem. Чтение Хаждеу не может вызвать никакого сомнения, если знать, что слово дори в болгарском значит даже. Издание

1. „Kronika miasta Lwowa”, Lwow, 1884, str. 73—76, 97, 101, 109, 113, 115.

2. „Documenta mołdawskie i multanckie z archivum miasta Lwowa” „Akta grodzkie i ziemskie”, vol. VII, 1878, str. 195—252.

25

грамот сопровождается ценным комментарием. В нашем исследовании цитаты из этих грамот имеют помету „К”. Римская цифра указывает на номер грамоты.

Калужняцким же выполнено издание славянских грамот в известном нздании Е. Hurmuzaki „Documente privitore la istoria românilor” (vol. I, par. II, p. 815—889; vol. II, par. II, p. 656—729; vol. II, par. III, p. 706—707, 725—728). Издание грамот не преследует филологических целей.

Большое вниманиэ изданию грамот (почти исключительно молдавских) уделяло Одесское общество истории и древностей, в „Записках” которого И. Надеждин и главным образом Н. Мурзакевич напечатали много молдавских грамот, не ставя при этом перед собой строгих филологических целей (см. „Записки”, тт. I, II, III и IV). Некий Ф. Белоус в 1879 г. в Коломые плохо издал 12 молдавских грамот с очень слабыми комментариями (см. его „Несколько pyсcких и румынских грамот древних господарей молдавских”). Встречаем издание отдельных молдавских грамот в „Актах, относящихся к истории западной России”. В „Известиях Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете” В. Кочановский очень плохо издал 9 молдавских грамот, хранящихся в афонских архивах („Неизданные грамоты из афонских архивов”, т. IV, вып. 2, 1888). В 1887 г. В. Ульяницкий издал много грамот, хранящихся в Главном архиве Министерства иностранных дел (“Материалы для истории взаимных отношений России, Польши, Молдавии, Валахии и Турции в XIV—XVI вв.”). Для филологических целей издание совершенно непригодно. Издавались молдавские грамоты бессарабскими краеведами в местных изданиях и газетах.

Из этого краткого обзора видно, что после Венелина в течение долгого времени никто серьезно не приступал к изучению валашской и молдавской дипломатики. Ограничивались изданиями отдельных грамот (главным образом молдавских) и краткими комментариями к нам. Лишь с 90-х годов прошлого столетия начинается систематическое изучение валашских грамот. В 1892 г. болгарские ученые Л. Милетич и Д. Агура предприняли специальное путешествие по Румынии с целью изучения славянских рукописей. Согласно первона-

26

чальному плану они должны были заняться изучением лишь литературных памятников. Однако некоторые случайные неудачи заставили их перенести внимание на грамоты. „Сборник, o котором говорили выше, — единственный болгарский литературный памятник, который хранится в государственном архиве, так что после его осмотра нам не оставалось ничего другого, как обратить внимание на влахо-болгарские грамоты, которые имелись здесь в большом количестве”. [1]

Тщательное ознакомление с этими грамотами показало Милетичу и его спутнику, что они могут дать ценный материал для истории болгарского языка. В 1893 г. было напечатано их исследование — „Дако—ромъните и тяхната славянска писменост — С приложение на 84 влахо-молдавски славянски грамоти и 3 фототипически снимки” („Сборник за народни умотворения”, кн. IX, стр. 211). Значительная часть исследования (стр. 212—273) посвящена вопросу o происхождении румын и не представляет самостоятельной ценности. Вторая глава (стр. 273—322) посвящена анализу языка валашских грамот. К исследованию приложено издание 84 грамот. Более поздние издания показали, что в издании Милетича имеется много грубых ошибок.

В статье „Бележки от едно научно пътуване в Ромъния” Милетич и Агура знакомят читателей с задачами своих изучений, рассказывают o своем путешествии и o теплом приеме, который им оказал один из первых румынских славистов Хаждеу. Здесь же авторы издали предисловие к помяннику Быстрицкого монастыря XV в., представляющему большой лингвистический и исторический интерес. Издано это предисловие, по свидетельству А. И. Яцимирского, „довольно неисправно”. [2] Яцимирский же указал, что Милетич и Агура ошибочно приняли Ветхий завет XVI в., хранящийся в Национальном музее древностей, за Палею. [3]

1. „Бележки от едно научно пътуване в Ромъния”, „Сборник за народни умотворения”, кн. IX, София, 1893, стр. 182.

2. A. И.  Я ц и м и р с к и й, Славянские и русские рукописи румынских библиотек, СПб., 1905, стр. 213.

3. Там же, стр. 239.

27

Ha этом интерес к влахо-болгарской письменности у Милетича не прекратился. Милетич стремился обстоятельно доказать, что болгарский язык в Валахии не был „искусственным книжным языком, перенесенным из Болгарии в Валахию и позже разрушаемым переписчиками румынами, которые плохо усвоили этот язык и ошибались в его грамматике”. [1]

Летом 1895 г. Л. Милетич предпринял поездку в Брашов. В местном городском архиве он нашел „небрано лозе” — больше 400 влахо-болгарских грамот, дрeвнейшие из которых относились к концу XIV в. Здесь он встретил румынского слависта И. И. Богдана, местного уроженца, который также интересовался этими грамотами. В 1896 г. Милетич опубликовал 121 грамоту, предпослав им большое введение. [2] В исследовании автор сообщает много интересных сведений o Брашове. Основываясь на многих новых документах, Милетич доказал, что еще в XIV в. Брашов частично был заселен славянами. Он нашел указание, что соседнее село Ръжнов было болгарским. Здесь же он опубликовал найденную им в Брашове тетрадь начала XVI в., в которой неизвестным лицом были записаны на болгарском языке различные расходы. Милетич высоко оценил языковые данные этой рукописи.

Считая эти грамоты драгоценными памятниками живого языка, Милетич склонен был ограничить значение их как памятников исторических. „Их содержание действительно интересно, но того большого исторического значения, которое им придается до сих пор, они не имеют. Все эти грамоты имеют характер больше частных и интимных писем, в которых редко затрагиваются исторические события и то мимоходом”. [3] Позднейшие исследования румынских историков показали необоснованность этих замечаний. Эти грамоты дали большой материал не только для изучения экономической истории, но и для истории международных отношений Юго-Восточной Европы. [4]

1. „Сборник за народни умотворения,” кн. ХIII, стр. 4.

2. „Нови влахо-български грамоти от Брашов”, СбНУ, XIII.

3. СбНУ, XIII, 7.

4. Яцимирский правильно писал: „Они (брашовские грамоты. — С. Б.) незаменимы для славянских изучений в области языка, дипломатики, палео-

28

Издание брашовских грамот Милетича не было первым. Небольшая часть этой коллекции (19 грамот) оказалась в Висбадене, где ее купил у антиквара Д. Стурдза, который оценил их большое значение для отечественной истории и в 1888 г. опубликовал 12 грамот в изданиях Румынской академий наук (см. „Analele Academiei Romana”, ser. II, t. VIII). Издание это как будто не было известно Милетичу.

Еще до появления своего издания Милетич опубликовал грамоту царя Срацимира и две грамоты № 35 и № 36 в журнале „Български преглед” (г. II, кн. IX—X, стр. 304—310). Грамота Срацимира одновременно была опубликована проф. Богданом в Archiv Ягича (Bd. XVII), а позже проф. Г. А. Ильинским в „Грамотах болгарских царей”.

Издание брашовских грамот проф. Милетича сразу же обратило на себя внимание ученых. Откликнулся ыа них К. Иречек (см. „Archiv f. slavische Philologie”, XIX), который высказал целый ряд критических замечаний и сделал несколько важных дополнений, касающихся истории славянского элемента в Валахии. Оценить качество издания в то время было еще невозможно. Итоги лингвистических наблюдений Милетича могли интересовать Иречека в самой общей форме. Отрицательное суждение об исследовании Милетича высказал П. Сырку. Но оно не было подкреплено никакими собственными наблюдениями и носило декларативный характер.

Вновь вопрос об издании Милетича был поднят после издания брашовских грамот проф. И. И. Богданом, когда, наконец, ученые получили возможность сверить старые издания с новым и установить их качество. Сам проф. Богдан дал положительную оценку изданию Милетича. По его словам, издание Милетича хорошее (см. предисловие, р. XI). Он

графии, сигилографии, для истории турецких завоеваний на Балканском полуострове, старой славянской культуры, права, истории торговых отношений, военного дела и т. д.” (Ж. М. Н. П., июнь, 1907, стр. 436). Этими грамотами часто пользуется в своих исследованиях Н. Йорга, который издал румынские грамоты магистрата (См. „Analele”, XXI, и „Studii şi documente”, vol. X).

29

указывает только шесть ошибок в издании болгарского ученого:

в грамоте Мирчи I вместо Билчаревъ у Милетича напечатано Килчаревъ, при имени жупан Стоика пропущено прозвище Русин.

В грамоте Раду II (V) имя Влъксан напeчатано Влъкан;

в грамоте Дана II (XI) вместо виг рѣзан напечатано вил рѣзан;

в грамоте Влада I (XLIX) вместо априліа и день напечатано априліа к день;

в грамоте Басараба III (СХХѴІІІ) вместо моші любимеи (т. е. „любимой бабушке”, рум. moaşa — „бабушка”, в современном языке „акушерка”, „бабка”) Милетич напечатал мошнѣ любимеи.

Богдан указал еще на два неверных толкования слов. Слово турчъ Милетич понял в значении „турок”, тогда как это наименование местности (конникъ кои менет мимо Турчъ). В грамоте Басараба III (CXIV) Милетич создал слово вамене, считая не членной формой. В грамоте же не является отрицанием (ваме не су — „пошлины не берутся”).

Совсем иной отзыв на издание брашовских грамот Милетича находим у А. И. Яцимирского. По поводу издания этих грамот Богданом Яцимирский писал: „ ... издание Милетича не только плохое, но им очень опасно пользоваться”. [1] В статье „Славянские грамоты Брашовского архива в палеографическом и дипломатическом отношениях” его отзыв еще суровее: „Прежнее издание тех же документов проф. Л. Милетича в ХIII томе „Сборника” болгарского министерства просвещения оказывается настолько неисправным, что пользоваться им надо было и прежде с большой осторожностью, а теперь его издание утратило всякое научное значение, оставаясь печальным образцом того, кaк не следует издавать югославянские тексты”. [2]

Проф. Л. Милетич не преминул ответить Яцимирскому. В статье „Към грамотите от брашовската сбирка” (СбНУ, XXV) он резко полемизирует с русским ученым. Он утверждает, что Яцимирский „не дал себе труда прочитать мое издание и сравнить тексты”. Действительно, Яцимирский указывает только

1. Ж. М. Н. П., июнь, 1907, стр. 437.

2. Р. Ф. В., № 1, 1907, стр. 131—132.

30

те ошибки, которые отмечены были уже Богданом. Отмечая, что „подобных примеров можно было бы указать много”, Яцимирский, однако, не приводит ни одного собственного примера из грамот Милетича. Это дает основаняе Милетичу считать отзыв Яцимирского пристрастным и несправедливым.

То, чего не сделал Яцимирский, сделал сам Милетич. Он сравнил слово в слово тексты двух изданий, чтобы установить все, даже самые незначительные различия. Оказалось, что расхождений в изданиях во много раз больше, нежели указал Богдан. Лишь в очень редких случаях Милетич считает, что его вариант является правильным. Обычно он признаёт, что правильным является текст Богдана. В результате сравнения Милетича оказывается, что ошибки встречаются в 74 грамотах. В некоторых грамотах (например, в грамоте № 3) встречается по нескольку ошибок. Лишь 30 грамот, согласно наблюдениям Милетича, изданы без ошибок. Остальные грамоты не вошли в издание Богдана и поэтому не могут быть изучены в этом отношении.

Итак, сравнение самого издателя свидетельствует, что его издание содержит очень много ошибок. Поэтому совершенно непонятным является его вывод: „Из обзора различий двух изданий ясно видно, что текст грамот в моем издании передает оригиналы с большой точностью” (СбНУ, XXV, стр. 13). Милетич оправдывается тем, что большинство его ошибок не имеет существенного значения, так как касается отдельных вопросов правописания, написания отдельных букв и пр. Трудно оправдать подобные рассуждения в сочинении лингвиста, который, по собственным словам, предназначил свое издание прежде всего „для филологических целей” (СбНУ, XVI—XVII, стр. 497). Но даже и для историка его издание может сослужить плохую службу. Так, в одной из грамот Влада I (у Милетича № 36, у Богдана XXXIV) читаем: и шѫгишорѣне идѫт с мене (şi şaghişorenii merg cu mine). Милетич создает каких-то морѣн, превращая этим весь текст грамоты в загадку: и щѫт и морѣне идѫт с мене.

Ошибочна у Милетича хронология. Очень часто он приписывает грамоту не тому господарю, из канцелярии которого

31

она вышла. Некоторые грамоты XVI в. он отнес к XV в. Проф. Богдан старается извинить Милетича „незнакомством с историческими обстоятельствами, при которых они (грамоты. — С. Б.) писались” (XI). Богдан указывает также, что болгарский ученый воспользовался устаревшей и ошибочной исторической хронологией проф. Точилеску и его помощника Патруц (см. XII). Ho может ли все это оправдать ученого, поставившего перед собой задачу изучения славянской письменности в Валахии?

Отметим важнейшие хронологические неточности:

Михаил I был соправителем Мирчи Великого с 1415 по 1418 г., а не правил единоначально после Мирчи с 1418 по 1420 г., как это указывает Милетич.

Раду II (Празнаглава, у Милетича ошибочно наывается Раду III) правил в 1421 и с 1424 по 1427 г. (у Милетича с 1425 по 1427).

Александр правил с 1431 по 1433 г. (у Милетича дат нет).

Влад I Дракул (у Милетича ошибочно Влад II Дракул) правил с 1431 по 1433 и с 1433 по 1446 г. (у Милетича 1430—1439; 1442—1446).

Владислав II, или Владислав Дан (у Милетича ошибочно Влад III), правил с января 1447 по май — июнь 1456 г. (Милетич указывает 1452—1456).

Дан Претендент (у Милетича Дан III) правил только с 1459 по 1460 г. (у Милетича же указано, что он правил дважды: в 1439 и с 1446 по 1452 г.).

Раду III Красивый (у Милетича Раду IV Красивый) правил с августа 1462 по начало 1474 г. (у Милетича с 1462 по 1472).

Басараб III Молодой правил с ноября 1477 по начало 1478 и с апреля по июнь 1482 г. (у Милетича 1472—1475; 1477—1481). Последняя ошибка Милетича вызвана тем, что он смешал Басараба II Старого и Басараба III Молодого.

Часто встречаются ошибки в установлении принадлежности грамот различным господарям. Так, одну из грамот Раду II Милетич отнес к 1375—1380 гг., одну из грамот Басараба II Старого отнес к Басарабу III Молодому (у Милетича № 82, у Богдана ХСІ). Но и в ошибках этого рода Милетич не видит большой беды, так как „несколько отклонений от двух до трех десятилетий для истории языка не имеет значения” (СбНУ, XXV, стр. 5). И с этим заявлением Милетича нельзя серьезно считаться, потому что издатель не может предуга-

32

дать тех задач, которые могут возникнуть перед исследователем изданного им текста.

Итак, сам Милетич вынужден в конце концов признать многие недостатки своего издания, свидетельствующие об известной обоснованности критических замечаний Яцимирского.

При изучении изданий Л. Милетича мы обратили внимание на то, что нередко пример в исследовании автора читается в его же издании иначе. Это заставило нас с большой осторожностью отнестись к утверждению Милетича, будто он слово в слово сверил оба издания. Для проверки мы взяли грамоты, которые, по словам Милетича, в его издании и в издании Богдана не имеют расхождений. Результат оказался неожиданным. Приведем для примера одну грамоту Дана II (у Милетича № 18, у Богдана ХѴII), которая, по свидетельству Милетича, напечатана без ошибок (см. СбНУ, XXV, стр. 7):

у Богдана	у Милетича
Великыи	Великьи
Господинь	Господинъ
Оуггровлахіискои	Оуггровлихіискои
Свтопочившааго	С(ве)топочившааго
От вилар ипріа  д  доук (dela vilarul de Ypriu)	От вилар и прі  д  доук
От рутища резана нищо	От роутища резапа нищо
Тъкмо где	Тъкмо гдѣ
Оу Трьговищи	Оу Трьгоищи
От мажа воска	От маж воска
A от других	От других
Звѣри	Ѕвѣри
Със вол господина ми кралѣ	Със вол господина кралѣ
Соломон	Соломонъ

Как уже было отмечено, в 74 грамотах сам Милетич обнаружил ошибки. Однако им указана лишь незначительная их часть. Возьмем к примеру грамоту Басараба III (у Милетича

33

№ 85, у Богдана СХХѴII). Милетич насчитывает в его издании этой грамоты 8 ошибок. В действительности их 17:

Тщательное сличение двух изданий вскрывает в издании Милетича огромное количество опечаток, ошибок, ложных толкований текста. Часто Милетич не понимал содержания грамот, что подтверждается многими примерами. Так, в от вилар ипріа (т. е. из г. Ипра) Милетич из названия города сделал союз и и глагол пріа. Некоторые ошибки такого рода указаны выше.

Оценивая качество издания влахо-болгарских грамот Л. Милетича, мы вынуждены признать справедливость слов А. И. Яцимирского. В настоящее время его изданиями грамот можно пользоваться с большой осторожностью. Не только для лин-

34

гвиста, но и для историка эти издания таят в себе большие опасности. Издание Богдана полностью освободило от необходимости обращаться к старым изданиям брашовских грамот. До сих пор, однако, приходится пользоваться грамотами Милетича, напечатанными в IX томе „Сборника за народни умотворения”, так как позже большинство из них не перепечатывалось. В своем исследовании мы используем это издание. Примеры из этого издания помечены приметой „М, IX”. После нее арабская цифра указывает на номер грамоты.

Ошибки в своем издании брашовских грамот Милетич объясняет тем, что ему за восемь дней пришлось списать 120 грамот и прочитать в два раза больше. [1] Проф. Богдан „имел возможность сверить копии с оригиналами несколько раз” (СбНУ, XXV, 4). Несомненно, что Милетич работал в менее благоприятных условиях, нежели Богдан. Но причина не только в этом. Ведь при сличении обоих изданий Милетич мог дать все разночтения, а не ограничиться лишь небольшой их частью. Что помешало Милетичу правильно цитировать свои же издания? Почему он с ошибками цитировал тексты Богдана? Нужно припомнить в связи с этим, что и другие издания проф. Милетича не удовлетворяют строгим требованиям, а его издание Свищовского дамаскина отмечено существенными дефектами.

В XVI—XVII томе “Сборника за народни умотворения” проф. Милетич опубликовал одну брашовскую грамоту Дана II от 23 октября 1422 г., которая оказалась в Народном музее Будапешта. Он сообщает некоторые сведения o грамоте, высказывает несколько общих соображений o взаимоотношении славянского и румынского языков в Валахии в XIV—XV вв. и приводит текст грамоты. Чтобы лучше выяснить значение всех специальных терминов в грамоте, Милетич приводит латинский текст грамоты от 1431 г.

Как уже отмечено выше, в XXV томе Милетич напечатал статью „Към грамотите от брашовската сбирка”, которая вышла в связи с изданием брашовских грамот Богдана. В ней,

1. Сам Милетич в введении к своему изданию брашовских грамот писал: „Аз прочетох всичките грамоти грижливо” (СбНУ, XIII, стр. 6).

35

кроме ответа критикам и сравнения своего издания с изданием Богдана, Милетич делает краткие заметки o языке этих грамот и высказывает общие соображения об этническом характере старого населения Валахии в связи с болгарским характером языка старой письменности. Нужно указать, что анализ языка в этой статье значительно содержательнее, нежели в первых двух работах (см. ниже). В приложении Милетич публикует текст десяти грамот из издания Богдана.

Вопросами истории славянского языка в Валахии и взаимоотношения славян и румын к северу от Дуная Милетич продолжал интересоваться всю жизнь. Укажем его статью в сборнике „Добруджа” — „Българи и ромъни в техните исторически отношения” (София, 1917, стр. 69—118), его уже посмертную статью „Езикът на приписките в влахобългарската църковна писменост от XV—XVII в.” (“Списание на българската академия на науките”, кн. LIV, София, 1937, стр. 129—138). Милетич постоянно следил за трудами румынских лингвистов и историков и, начиная с 1893 г., часто откликался на них небольшима рецензиями (см. в журнале „Български преглед” I, 1; II, 7; II, 12; IV, 12; в журнале „Македонски преглед” II, 3; III, 4; IV, 2).

Милетич не ограничивался лишь ролью издателя грамот. Уже в первом своем труде он посвятил специальную главу языку изданных им грамот. Аналогичную главу находим в издании брашовских грамот. Эти же вопросы поднимаются Милетичем и в других указанных работах. Лингвистические исследования болгарского ученого также подверглись резким критическим замечаниям со стороны Яцимирского, Сырку и др. Уже после выхода первых двух основных исследований Милетича Сырку писал: „Так или иначе, но со стороны языка эти письма представляют неоцененный материал, который, нужно сказать, до сего времени или весьма мало или почти совсем не был эксплуатируем. Справедливость требует сказать, что его не так легко и эксплуатировать”. [1] Однако до сих пор никто после Милетича не приступал к детальному изучению язы-

1. „Из переписки румынских воевод с Сибинским и Брашовским магистратами”, СПб, 1906, стр. XI.

36

ка валашских, грамот (языку молдавских грамот посвятили статьи Яцимирский, Богдан и Ярошенко). Его труды по изучению языка грамот поныне остаются почти единственным источником для ознакомления с этой стороной славянской письменности у валахов. Полагаем, однако, что отзывы об исследованиях языка грамот Милетича несправедливы. Как лингвист Милетич стоял значительно выше своих критиков. Несомненно, что именно он, а не Яцимирский в основном правильно определил значение валашских грамот для истории болгарского языка. На многочисленных примерах Милетич показал, как живые особенности славянских говоров Валахии находят отражение в языке грамот. Он же убедительно доказал, что говоры эти самым тесным образом связаны были со славянскими говорами Мизии, Фракии и Родоп, т. е. были говорами болгарскими. Это положение было высказано уже Венелиным, но Милетич развил его, обосновал методами научного языкознания, в чем бесспорная заслуга Милетича. Если в своих первых работах он, может быть, слишком прямолинейно и решительно преувеличивает значение славянского (болгарского) элемента в Валахии в XIV—XV вв., то впоследствии в этом вопросе он в полной мере проявил свой научный объективизм. В статье „Към грамотите от брашовската сбирка” он писал: „Но, с другой стороны, я твердо стою на том, что еще во время, когда писали грамоты Мирчи Великого и его ближайших преемников, т. е. по крайней мере до 1440—1450 гг., все еще и между простолюдинами и между боярами были люди, которые говорили по-болгарски. Румынский язык не победил сразу; была, без сомнения, промежуточная эпоха двуязычья” (СбНУ, XXV, 24).

После выхода первых исследований Л. Милетича прошло свыше 50 лет. Поэтому совсем не удивительно, что они не удовлетворяют современному уровню науки. Многие теории его уже совсем устарели, приемы лингвистического анализа отражают состояние нашей науки конца XIX столетия.

Отметим наиболее существенные дефекты.

1. Автор не видит никаких различий между валашскими и молдавскими грамотами. Уже Венелин указал, что „разница в слоге грамот Бессарабии (т. е. Валахии) и Молдавии есть

37

разница двух славянских наречий. Грамоты в Валахии писаны на болгарском обыкновенном наречии; грамоты же молдавские на языке южно-русском”. [1] В дальнейшем эта мысль была подтверждена Богданом, Яцимирским и другими (см. ниже). Милетич, исследуя историю живого болгарского языка, в одинаковой степени привлекает данные грамоты Валахии и Молдавии, не отдавая себе отчета в том, что в молдавских грамотах все элементы болгарского языка являются элементами книжного языка.

2. Милетич не отличает грамот XIV—XV вв. от грамот XVI—XVII вв. В более поздних статьях он обращает на это внимание. Так, в статье „Към грамотите от брашовската сбирка” он правильно писал, что для истории болгарского языка имеют особенно большое значение древние грамоты, которые вошли в первый том издания Богдана. Милетич здесь верно подметил различия и в самих грамотах XV в. Но в своем исследовании „Дако-ромъните и тяхната славянска писменост” он это игнорирует.

В действительности между грамотами XIV—XV вв. и более поздними большие различия. Для историка болгарского языка особую ценность имеют грамоты до середины XV столетия. Грамоты второй половины XV в. важны главным образом для характеристики влияния сербского языка на книжный канцелярский язык Валахии. Грамоты от Михни I и позже дают многочисленные свидетельства того, как славянский язык становится только книжным языком. Многочисленные румынизмы делают эти грамоты драгоценными источниками для изучения особенностей живого румынского языка XVI—XVII столетий.

3. Анализ языка грамот требует предварительного филологического их изучения. Текст представляет собой сложное соединение канцелярских штампов, в которых трудно найти следы проявления индивидуальности писцов (логофетов), готовых выражений, взятых из церковной письменности, формул обращения, проклятия, идиоматических выражений и, наконец, живых словосочетаний. Задача исследователя состоит в том,

1. Цит. соч., стр. 319.

38

чтобы отделить связанные, готовые, мертвые словосочетания от живых, отражающих особенности разговорного языка. Это особенно важно при исследовании валашских грамот, представляющих в стилистическом отношении следы различных влияний и традиций. Милетич этому требованию не следует. Он приводит примеры из различных мест грамот, имеющих неодинаковую лингвистическую ценность. Именно поэтому его материал так противоречив и малопоказателен. Стремясь показать, что грамоты отражают черты живого языка, он очень часто оперирует элементами несомненно книжного, мертвого языка. Это давало повод критикам отрицать справедливость его общих выводов.

4. В своих исследованиях Милетич мало внимания обращает на сложность и противоречивость славянских элементов в канцелярском языке Валахии. Лишь в статье „Към грамотите от брашовската сбирка” он делает в этом направлении несколько замечаний. В своих же исследованиях он это игнорирует, а между тем в славянском языке валашской дипломатики нужно различать три самостоятельных пласта: местный славянский, отражающий черты славянских говоров Валахии, книжный среднеболгарский, результат влияния валашской церковной письменности, и книжный сербский, влияние которого становится особенно заметным с 30-х годов XV в. Милетич смешивает особенности живого языка и книжного (среднеболгарского), а особенности сербского языка в большинстве случаев даже не отмечает.

5. Вызывает серьезные возражения метод цитирования грамот. Очень часто Милетич разрывает единую аналитическую форму. Примеры подобного цитирования нами указываются в исследовании. Нельзя согласиться и с некоторыми другими приемами Милетича, на разборе которых мы подробно останавливаемся в своем месте.

Специальные интересы Милетича к изучению славянской письменности в Валахии не нашли в Болгарии поддержки. Проф. Б. Цонев в своих лекциях по истории болгарского языка обещал „изложить литературную деятельность в Румынии до введения румынского языка в церкви и училищах” („История на български език”, т. II, стр. 390), однако обещания этого

39

не выполнил. Как уже говорилось выше, данные языка валашских грамот почти не используются ни в специальных исследованиях, ни в сводных работах по истории болгарского языка.

Болгарский ученый С. Романский посвятил славянской письменности в Валахии свою первую, еще студенческую работу, напечатанную в „Известия на семинара по славянска филология при университета в София” (т. I, 1905). Сочинение это, написанное в связи с изданием П. А. Лавровым „наказательных слов” валашского воеводы Иоанна Нягоя к сыну Феодосию, обнаружило в молодом авторе солидную осведомленность в вопросах славяно-румынских отношений. После этой первой компилятивной работы можно было ждать уже специальных исследований в этой мало разработанной области. К сожалению, она явилась лишь случайным эпизодом в научной биографии Романского.

Осенью 1907 г. С. Романский предпринял специальное путешествие по Буковине, Галиции и Польше. В результате он опубликовал краткие сведения o влахо-болгарских рукописях церковного содержания, хранящихся в Львовской университетской библиотеке (см. заметку „Влахобългарски ръкописи в Львовската университетска библиотека”, „Периодическо списание”, XXI, стр. 7—8, 1910).

Выдающийся труд Ю. И. Венелина не нашел отклика и среди русских учеиых. Лишь время от времени в научных изданиях печатаются отдельные грамоты (главным образом молдавские), хранящиеся в русских библиотеках (см. выше). В трудах русских славистов (у В. И. Григоровича, И. И. Срезневского, A. A. Кочубинского и др.) можно найти немало отдельных высказываний o важности румынских изучений для славистики. Но об этом говорили от случая к случаю, в торжественных речах. Так, академик А. И. Соболевский в своей речи на годовом собрании Академии Наук 25 декабря 1916 г. сказал: „Румынская старина, славянская и православная, нам близка не менее, чем южнославянская, с которой мы так тесно связаны и которую мы так высоко ценим”. [1]

1. „Румыны среди славянских народов”. Оттиск из „Отчета o деятельности Академии Наук за 1916 год”, стр. 15.

40

Специальные исследования в области славяно-румынских отношений у нас связаны с именами только двух ученых — П. А. Сырку и А. И. Яцимирского. П. А. Сырку, большой знаток южно-славянской письменности, напечатал несколько этюдов общего характера o значении румыноведения для славистики. Много важных наблюдений можно найти в его трудах по болгарской письменности. Его высказывания лингвистического характера особой цены не имеют, — вероятно, и сам он не придавал им большого значения. Для нас особенно ценным является его посмертное издание грамот, хранящихся в архиве г. Сибина.

Валахия была тесно связана не только с Брашовом, но и с Сибином (рум. Sibiuu, венг. Nagy-Szében, нем. Hermaunstadt), c которым вела оживленные торговые дела. Этому способствовало выгодное географическое положение Сибина, находящегося у главного Карпатского прохода из Трансильвании. В архиве города хранится много валашских грамот, на которые впервые обратили внимание в середине 90-х годов прошлого столетия. Во время посещения Сибина Сырку списал 24 грамоты XV—XVII вв., которые предполагал издать с большим введением. Однако разные обстоятельства задержали выход этой работы. Лишь после смерти Сырку эти грамоты были подготовлены к печати и изданы Яцимирским, предпославшим изданию очень интересное предисловие, в котором даны оценка списанным копиям грамот и исследование их в историческом и стилистическом отношениях. [1] Кроме сибинских грамот, Сырку издал три брашовских грамоты. Первую он относит к Мирче Великому. Яцимирский убедительно показал, что эта грамота Мирчи II Чебана (1546—1554; 1558—1559), так как именно его мать называлась Дойка, как это отмечено в грамоте. Вторая грамота — Влада I Дракула; третья грамота — Басараба Нягое XVI в. В приложении к изданию напечатана грамота XVII в. Матвея Басараба, который ошибочно именуется Сырку Храбрым, и грамота

1. „Из переписки румынских воевод с сибинским и брашовским магистратами”, посмертный труд П. А. Сырку с предисловием А. И. Яцимирского, СПб., 1906.

41

1670 г. от Антония Воеводы (1669—1672), очень важная для истории сношений Валахии с Трансильванией.

Грамота Влада I Дракула позже была напечатана Богданом. Из сравнения изданий видно, что Сырку списывал свои копии небрежно: в них есть грубые ошибки. Так, в издании Сырку — руках, в издании Богдана — рѫках, — ошибка, которая может привести лингвиста к неверным выводам. Встречаем, как и в издании Милетича, ошибочные толкования текста. Так, из известного термина вицавоевода (вицъвоевода) Сырку сделал воеводу Вицу: и къда доиде Вица воевода. В нашем исследовании мы изредка приводим примеры из изданий Сырку как дополнительный материал. Они все имеют помету „С”. после которой указан номер грамоты.

Значительно больше было сделано А. И. Яцимирским. Большой знаток славянской письменности Валахии и Молдавии, румынской старины, Яцимирский открыл и опубликовал многие славянские памятники румынского происхождения. [1] Издания его отличаются точностью, в чем мы убеждались не раз при сличении их с оригиналами. Издавал Яцимирский преимущественно памятники религиозные. [2] Большое значение имеют его исследования истории славянской письменности в Валахии и Молдавии. Этому посвящены „Из истории славянской письменности в Молдавии и Валахии XV—XVII вв. Введение к изучению славянской литературы у румын. Терновские тексты молдавского происхождения и заметки к ним” (СПб., 1906); значительная часть исследования „Григорий Цамблак. Очерк его жизни, административной и книжной деятельности” (СПб., 1904) и его многочисленные статьи по различным проблемам славяно-румынских отношений. Далекий от лингвистики, Яцимирский вынужден был часто касаться лингвистических проблем: „Язык славянских грамот молдавского происхождения („Статьи по славяноведению”, III, стр. 154); „Славянские заимствования в румынском языке как данные для вопроса

1. См., например, его чрезвычайно ценные „Славявские и русские рукописи румынских библиотек”, СПб., 1905.

2. Яцимирскому принадлежит издание 13 молдавссих грамот XV в. из собрания Лукашевича (Москва)—„Древности”, IV, М., 1907, стр. 287—301.

42

o родине румынского племени” (Сборник статей, посвященных Ламанскому, II, 1908, стр. 792) и др.

Все издания, монографии и отдельные этюды по вопросам румыно-славянских взаимоотношений являлись подготовительными работами для большого синтетического исследования истории славянской письменности в Валахии и Молдавии, подробный план которого был сообщен Яцимирским в „Из истории славянской письменности в Молдавии и Валахии XV—XVII вв.” (стр. XI—XVI). Согласно этому плану, исследование Яцимирского должно было охватить все вопросы, связанные с историей письменности в Придунайских княжествах. Оно было задумано на широком историческом фоне. Специальные главы должны были рассмотреть вопрос o происхождении румынской народности, дать изложение истории Придунайских княжеств. Вторую главу автор предполагал посвятить изучению валашских и молдавских грамот („Памятники славянской письменности Валахии и Молдавии делового характера”). К сожалению, план этого обширного исследования не был выполнен. На тему второй главы предполагавшегося исследования Яцимирский напечатал лишь несколько ценных статей: „Валашские грамоты в палеографическом и дипломатическом отношениях” (Р. Ф. В., 1905, № 3), „Славянские грамоты Брашовского архива в палеографическом и дипломатическом отношениях” (Р. Ф. В., 1907, № 1), „Молдавские грамоты в палеографическом и дипломатическом отношениях” (Р. Ф. В., 1906, № 1 и 2) и много мелких заметок. Во всех этих работах Яцимирский обнаружил глубокую эрудицию в области истории Придунайских княжеств, их политических и экономических взаимоотношений с соседними государствами, особенностей быта населяющих их народов и пр. В этих работах Яцимирского много нового, оригинального. Никак нельзя согласиться с проф. Милетичем, который одну из статей Яцимирского („Славянские грамоты Брашовского архива”) назвал „съвсем лека компилативна статийка” („Към грамотите от брашовската сбирка”, стр. 18). Эта статья является результатом собственных наблюдений, а не компиляцией. Исследования Яцимирского в области славянской письменности у румын, его издания получили широкое признание. „Д-р А. И. Яцимирский является

43

очень хорошим знатоком славяно-румынских рукописей и нашей старой литературы”, — писал проф. Богдан. [1]

Историей славянской письменности в Молдавии занимался С. Н. Чебан. Он напечатал монографию „Досифей, митрополит сочавский и его книжная деятельность. К истории румынской письменности и румыно-русских литературных отношений XVII в.” (Киев, 1915) и несколько статей.

Интерес к славянским рукописям румынского происхождения у самих румын появился в 60—70-х годах прошлого столетия. Они вынуждены были приступить к изучению славянских языков, своей славянской письменности. Без этого невозможно было всестороннее изучение прошлого румынского народа, так как большинство исторических памятников было славянских. В свое время проф. Л. Милетич сообщил во многих отношениях примечательный факт. Ценнейшие славянские грамоты г. Брашова впервые попали в руки румынскому историку Точилеску, который не смог их прочитать. [2] Румынский исгорик не знал языка, на котором написано огромное большинство румынских памятников до XVII столетия. Трудно себе представить историка Польши, не знающего латинского языка! Всё  с л а в я н с к о е  у многих румынских историков и филологов вызывало такие эмоции, которые делали невозможным никакое объективное исследование. В известном труде по истории румынского языка и румынской литературы проф. А. Денсусияну читаем: „Одной из самых несчастных случайностей для языка, культуры и даже целостности румынского элемента было соприкосновение (contactulu) румын со славянами и введение славянского языка в церкви и в государстве”. [3] Тем не менее расширение научных интересов и новые задачи, поставленные перед румынской наукой во второй половине XIX в., заставили румынских ученых обратить серьезное внимание на „эпоху славизма”. Среди них прежде всего

1. „Letopiseţui lui Azarie”, „Analele A. R.”, t. XII, M. S. J, p. 62 (отдельный оттиск, р. 6).

2. „Нови влахо-български грамоти от Брашов”, стр. 6. Это не помешало ему очень неисправно издать несколько славянских грамот XV—XVII вв. в своем журнале „Revista ...”

3. „Istoria limbei şi literaturei române”, 1894, p. 75.

44

следует упомянуть румынского слависта проф. Хаждеу, посвятившего много внимания изданию и изучению средневековых славянских памятников Румынии. Занимался он и грамотами. [1] В своих изданиях Хаждеу допускал много ошибок и не соблюдал необходимых требований, которые ставятся перед издателем старых документов. Пользоваться его изданиями для лингвистических целей невозможно. Они могут быть привлечены лишь как дополнительный материал для характеристики топонимии, персоналий и лексических заимствований. Нельзя пройти мимо работ трудолюбивого ученого-дилетанта епископа Мельхиседека. Отсутствие необходимой методологической дисциплины и навыков критического анализа не помешали Мельхиседеку извлечь интересный новый материал, обработать его и сделать доступным для исследования. [2] В своих исследованиях Мельхиседек, далекий от антиславянской демагогии, высказал немало верных и трезвых мыслей, которыми мы в своем исследовании воспользовались. Наибольшую ценность имеют его работы по эпиграфике.

В „Revista pentru istorie, archeologie şi filologie” часто встречаем издание молдавских грамот Д. Ончула (voi. VII, fasc. II, р. 367), Т. Бурады (an. III, vol. V, р. 392).

Встречаем издание старых валашских и молдавских грамот в румынских переводах в серии Теодора Кодреску „Uricariu saŭ collecţiune de differite acte, care pot servi la istoria românilor”, которая выходила в Яссах с середины прошлого столетия. Издал очень исправно несколько древнейших валашских грамот А. Штефулеску в своем труде, посвященном истории Тисманского монастыря — „Mînăstirea Tismana” (Bucureşti

1. В 1865 г. Хаждеу издал грамоты, хранящиеся в архиве Львова, о которых речь была выше („Archiva istorica a României”, „Collecţiune critica de documente asupra trecutului”, B., 1865. B этом же издании напечатаны и другие грамоты, см. vol. I—IV. Несколько грамот помещены в издании „Columna lui Trajan”. K своему труду „Negru-Voda” (B., 1898) он приложил исполненные в красках снимки с грамот валашских господарей Владислава, Раду Негру и Александра.

2. См. „Catalog de cartile serbesci şi russesei manuscrise vechi, ce affa in bibliotheca s. manastiri Nemţului”, „Revista pentru istorie, archeologie şi filologie”, an. II, vol. I; an. II, vol. IV; an. I, vol. I; an. I, vol. VII и др.

45

1903). Историку важно учесть издание 52 славянских и румынских грамот (древнейшая 1458 г.) V. A. Urechia (CM. „Analele Academie Romane”, ser. II, vol. XI).

Систематическая и углубленная работа над изучением славянских рукописей румынского происхождения началась с момента организации в 1891 г. в Бухарестском университете кафедры славянской филологии, которую возглавил И. И. Богдан. Его интенсивная деятельность проявилась главным образом в издании старых текстов. Укажу „Vechile cronice moldoveneşt pănă la Ureche. Texte slave cu studiŭ, traducerě şi cu două fascimile”, B., 1891; „Cronice inedite atingă toare la istoria românilor”, 1895; „Documente, privitoare la relaţiile ţării Româneşti cu Braşovul şi cu ţara Ungureasca in sec. XV şi XVI.” 1905; „Documentele lui Ştefan cel Mare”, vol. I, II, 1913, и мн. др. Богдану же принадлежит превосходное издание славянского перевода летописи Манасии с указанием всех разночтений по всем спискам. Только благодаря изданиям Богдана возможно в настоящее время изучение языка славянских памятников Валахии и Молдавии. Об изданиях проф. Богдана А. И. Яцимирский справедливо писал: „И в общих приемах издания, и в каждой подробности объяснений к текстам видна глубокая научная школа И. Богдана, строгая дипломатическая и палеографическая дисциплина, умение проникнуться самодовлеющим интересом к каждому незначительному на первый взгляд сообщению документа”. [1] Слова эти, относящиеся к изданию документов Стефана Великого, могут с полным основанием быть отнесены ко всем изданиям румынского слависта. Издания Богдана сопровождаются обстоятельным историческим и филологическим комментарием, в котором издатель всегда обнаруживает исключительно глубокую эрудицию во всех областях румынской и славянской старины. Богдану принадлежит несколько этюдов по вопросу славяно-румынских взаимоотношений, o языке молдавских грамот и др. Большую ценность представляют его введения к изданиям старых текстов.

1. P. Ф. В., 1915, № 2, стр. 416.

46

В основу нашего исследования мы положили тексты брашовских грамот в издании проф. Богдана. Это издание вышло в 1905 г.; оно содержит грамоты до конца правления Раду IV Великого: „Documente privitoare la relaţiile ţării Româneşti cu Braşovul şi cu ţara Ungurească în sec. XV şi XVI”. Texte slave cu traduceri, adnotaţiuni istorice şi întroducere asupra diplomaticei vechi româneşti de J. Bogdan prof. la Universitatea din Bucureşti, membru al Academiei Române, vol. I, 1413—1508, B., 1905, p. СѴIII+400. К изданию приложен был альбом „Paleographisches Album enthaltend sechsundzwanzig Abbildungen rumänischer Urkunden aus dem XV. Jahrh.”.

Выше мы попутно сообщали о работе Богдана над изучением и изданием славянских грамот брашовского архива. Над изданием этих грамот он работал в течение многих лет, имея возможность много раз сверять свои копии с оригиналами. В 1902 г. вышло в свет предварительное издание небольшой части этих грамот в румынском переводе специально для историков („Documente şi regeste”), вызвавшее неодобрительный отзыв Точилеску. Но лишь в 1905 г. появилось полное издание всех грамот до 1508 г. Оно заключает в себе 250 славянских и 62 латинских грамоты. Особенно ценно введение, в котором сообщается много сведений o самих грамотах, об их внешних особенностях, языке и пр. Все славянские грамоты имеют румынский перевод. Многие из них обстоятельно комментируются. Издатель проделал большую работу для установления точной хронологии грамот, что требовало от него знания многих мелких фактов из румынской истории. Указание на имя воеводы не всегда может служить надежным основанием для хронологии, так как валашские воеводы часто носили одни и те же имена (например, Влад или Раду). Нужно было отыскать какие-то дополнительные данные (намек на какое-либо историческое событие, упомянутые имена родственников и пр.). Все это было выполнено Богданом с большим тактом и превосходным знанием дела.

Точность изданий проф. Богдана не вызывает подозрений. Это подтверждает и альбом, который дает возможность проверить издание грамот, вошедших в него. Тем не менее нельзя согласиться со всеми принципами издания Богдана, которые

47

он проводит последовательно. Так, он никогда не передает надстрочных знаков, которыми так богат текст грамот (титлы, ударения, придыхания и др.). Издатель не отмечает делений на строки в оригиналах. Все это, несомненно, ограничивает возможность использования этого превосходного издания для изучения фонетики, отчасти и морфологии. Так, указание на конец строки может объяснить некоторые пропуски букв. [1]

Все цитаты из издания Богдана в нашем исследовании имеют помету „B”. Римская цифра указывает номер грамоты, арабская — страницу.

Выше мы указали на издание сибинских грамот П. Сырку. Среди румынских ученых интерес к этим грамотам обнаружился в начале XX в. Находим 22 грамоты в издании Николаеску — „Documentele slavo-române cu privire la relaţiile ţarii Româneşti şi Moldovei cu Ardealul” (B., 1905). Лучшее издание сибинских грамот принадлежит профессору Клужского университета Сильвиу Драгомиру, хорошо известному своими работами по вопросам истории русско-румынских взаимоотношений (см. его раннюю работу o русско-румынских религиозных отношениях в XVII в. — „Analele Academiei Române”, t. XXXIV, 1912). B издании Клужского института национальной истории проф. Драгомир напечатал 70 грамот из архива барона Брукенталя в Сибине — „Documente noua privitoare la relaţiile ţării Româneşti cu Sibiul in sec. XV şi XVI”. Среди изданных грамот 50 валашских. Древнейшие из них восходят к господарю Раду III Красивому. В своем издании Драгомир следует принципам Богдана (см. выше), памяти которого он посвящает свой труд.

Значительное число исследований в области славяно-румынских языковых отношений принадлежит ученику Богдана, Илье Барбулеску. В отличие от своего учителя, проф. Барбулеску уделяет внимание главным образом общим вопросам. Его исследования посвящены многим проблемам славяно-румынских языковых отношений. С 1899 г., когда вышла его небольшая

1. Об этом см. в рецензии Яцимирского, Ж. М. Н. П., июнь, 1907, стр. 438—439. Никак нельзя согласиться с отзывом об изданиях Богдана проф. Огиенко, см. его статью в „Omagiu profesorului Jlie Barbulescu la 25 ani de profesorat, „Arhiva”. XXXVIII, 2—4, 1931.

48

диссертация на хорватском языке „Fonetika ćirilske azbuke u pisanju Rumunjskoga jezika XVI i XVII vijeka u svezi sa srpsko-slavenskim, bulgarsko-slavenskim i rumunjsko-slavenskim spomenicima”, проф. Барбулеску напечатал много исследований: „Cercetare istorico-filologice, II, Slavonismul şi introducerea limbii române”, 1900; „Kad su počele da ulaze u rumunjski jezik najstarije njegove slavenske riječi” („Zbornik u slavu Jagića”, Berlin, 1908); „L’origine des plus anciens mots et institutions slaves des roumains” (юб. сб., Бобчев, София, 1921); „Curentele literare la Români în perioda slavonismului cultural”, 1928; „Istoria literaturii şi gramatica limbii bulgare vechi”, 1930 и др. Из его изданий грамот укажу на грамоту Василия Лупула 1650 г. (см. „Revista”, an. V, vol. IX, р. 84).

Исследования проф. Барбулеску не всегда могут быть признаны объективными. Очень часто он слишком пристрастно решал вопросы o роли славянства в истории румынского языка, народа и самой культуры. Он часто отдавал дань временным настроениям, которые нередко толкали его на путь националистической демагогии. Отсюда не только его многие совсем необоснованные утверждения, но и многочисленные противоречия, на которых нам придется остановиться ниже. Без достаточных оснований проф. Барбулеску пытался пересмотреть и заново объяснить некоторые важнейшие вопросы румынской истории, что нашло суровую оценку в знаменитом труде Александра Филиппиде. [1] Тем не менее многочисленные труды Барбулеску дают немало для истории славяно-румынских языковых отношеиий. Он первый серьезно поставил вопрос o периодизации славянских элементов в румынском языке. В этих его наблюдениях есть много ценного и правильного. Верно в конце концов он решил вопрос об этнической принадлежности дакийских славян, для чего он воспользовался не только данными языка, но и народными обычаями. Много сделал И. Барбулеску как многолетний руководитель румынской славистики и как учитель многих румынских славистов.

1. „Originea Românilor I. Ce spun izvoarele istorice”, 1923—1925”, p. 804—824.

49

Подводя итог нашему обзору, в котором мы указали также важнейшие работы и в области молдавской дипломатики, мы можем констатировать, что интерес к славянским грамотам Румынии был значителен. Однако издавали и изучали эти грамоты почти исключительно историки и краеведы, среди которых часто встречаем простых любителей своей старины, а не ученых. Лишь издания проф. Богдана дают возможность в настоящее время исследовать некоторую часть валашских и молдавских грамот не только в историческом, но и в языковом отношении.

[Previous] [Next]
[Back to Index]