15. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ М.Ф. РАЕВСКОГО
И.В. Чуркина
Михаил Федорович Раевский, долгие годы служивший протоиереем православной церкви при русском посольстве в Вене, — человек, о котором упоминают многие историки, исследующие русско-славянские отношения в 40-80 гг. XIX в. Но во всех этих трудах он находится как бы на втором плане, за кулисами событий. Его жизнь и деятельность изучены мало, а они представляют большой интерес для историков, ибо он являлся главным посредником в сношениях русской общественности, ученых и даже дипломатов со славянскими национальными кругами Габсбургской монархии. Раевский также играл определенную роль в контактах русских дипломатов и общественных деятелей с правящими и научными кругами полунезависимых славянских государств — Сербии и Черногории. Он не являлся простым передаточным звеном, но изучая обстановку в славянских землях, направлял в Россию сведения о развитии национальных движений славян, об отношении их деятелей к России.
Михаил Федорович Раевский родился 18 июля 1811 г. в Арзамасе в семье священника. Окончив нижегородскую духовную семинарию, в августе 1829 г. он поступил в Петербургскую духовную академию, в которой изучал богословские науки, философию, церковную и общую гражданскую историю, словесность, церковное красноречие, греческий, еврейский, немецкий, французский языки. В октябре 1833 г. Раевский получил степень кандидата богословских наук, а 29 марта 1834 г. был назначен священником православной церкви при русском посольстве в Стокгольме. В послужном списке Раевского указывалось: «Женат, поведение академическим правлением рекомендуется честного и дел до него никаких не касалось» [1]. С этих пор Раевский находился в двойном подчинении Синода и Министерства иностранных дел.
В Стокгольме Раевский пробыл 8 лет. Уже в самом начале своей службы — 20 июня 1834 г. — он, по словам составителя «Краткого очерка службы и заслуг протоиерея М.Ф. Раевского», «удостоился получить
288
лестный о заграничной своей службе отзыв Его Величества Государя императора Николая I». Позднее его ревность в служебных делах не уменьшилась. В 1840 г. по поручению обер-прокурора Синода он написал записку о состоянии лютеранской церкви и о положении ее духовенства в Швеции. [2]
Раевский не только успешно справлялся со своими служебными обязанностями, но и активно знакомился с культурной жизнью Швеции. Позднее в «Журнале Министерства народного просвещения» (ЖМНП) он опубликовал три статьи о постановке низшего, среднего и высшего образования в Швеции: «Упсальский университет», «О народных и элементарных школах в Швеции» и «Специальные школы в Швеции». [3]
Все три статьи о системе народного просвещения в Швеции носили чисто фактологический характер. В них приводились сухие данные об особенностях разных школ, количестве учеников и уроков, предметах, преподаваемых в них. Полностью отсутствовал какой-либо анализ и оценка школьного дела в Швеции. И все же, несмотря на это, статьи Раевского имели положительное значение. Они знакомили педагогическую общественность России с одной из самых прогрессивных для того времени систем просвещения в Европе, будили мысль русских педагогов. Бесстрастно приводимые Раевским факты вроде того, что шведские дети, не умеющие читать и писать, не допускаются к конфирмации, невольно заставляли задуматься лучших представителей русской педагогики о причинах огромного отставания России от передовых стран Европы в вопросах просвещения. Статьи Раевского получили отклик и за рубежом. Позднее, в декабре 1854 г., в письме к тогдашнему министру просвещения России А.С. Норову, Раевский отмечал, что его статьи о Швеции «тотчас после выхода явились в немецком переводе во многих газетах Германии». [4]
Летом 1842 г. Раевский по предложению обер-прокурора Синода был назначен священником русской посольской церкви в Вене вместо архимандрита Порфирия, отправившегося с особой миссией в Иерусалим.
Вена стала местом жизни и деятельности М.Ф.Раевского до конца его дней. Столица Австрии очаровала его. «Я ехал жить в Германию и представлял Вену напр. Берлином, — писал он Ганке в сентябре 1843 г., — но до сих пор не нахожу здесь ничего подобного между сими городами: ни в духе жизни, ни в характере народа — ни в чем! Это что-то
289
свое, отдельное и, признаюсь Вам, интересное для изучения ... Здесь смесь племен, одежд, религий, наречий. Кажется, жить в Вене мне будет приятно ...» [5].
Раевский появился в Вене незадолго до революции 1848-1849 гг., когда национальные движения славянских народов Австрии переживали период перехода от просветительства к борьбе за политические права. Особый интерес у него вызывала Прага, ибо чешское национальное движение из всех славянских движений было самым развитым. Уже в первые месяцы пребывания в Вене Раевский посетил Прагу. По-видимому, эта поездка была предпринята им не без ведома посольства, а возможно и по прямому его поручению. На последнее указывает установление Раевским связей с Ганкой, которые продолжались с 1843 по 1860 г. (т.е. до смерти последнего) и носили не только дружеский, но и в некоторой степени официальный характер.
Вацлав Ганка (1791-1860), филолог-славист, являлся одним из видных деятелей чешского Возрождения. С 1823 г. он работал библиотекарем одного из важнейших чешских национальных учреждений — Чешского музея в Праге. Ганка издал ряд средневековых чешских памятников, в том числе знаменитые фальсификаты: «Краледворскую рукопись» и «Зеленогорскую рукопись» (Любушин суд). Вместе с тем он написал ряд научных трудов, в том числе грамматику русского языка для чехов. В 1840 г. он стал членом-корреспондентом Российской Академии наук. Ганка отличался горячим русофильством, прекрасно знал русский язык. Русские путешественники, прибывавшие в Прагу, обращались за помощью прежде всего к нему. Среди них были и ученые, например, профессор Московского университета М.П. Погодин, слависты О.М. Бодянский, П.И. Прейс, И.И. Срезневский, В.И. Григорович и многие другие. К Ганке обращались не только ученые и частные лица, но и крупные российские чиновники, например, министр просвещения Сергей Семенович Уваров. В письме к Раевскому от 11(23) мая 1844 г. Ганка писал, что Уваров просил его подыскать чешского ученого, который бы согласился занять кафедру славянской филологии в Киевском университете Св. Владимира. Ганка рекомендовал на эту должность врача Й. Подлипского, но, судя по письмам последнего, назначение не состоялось. Кроме того, Ганка организовывал отправку в Россию чешских инженеров и техников для строительства железных дорог, о
290
чем свидетельствует его письмо Раевскому от 10 ноября 1844 г. Посылая в Россию техника Осипа Приборского, Ганка добавлял: «И если бы более таких людей Россия могла употреблять, то у нас их довольно». Через Ганку обычно обращались в русское посольство чехи, желавшие поехать в Россию. М.Ф. Раевский, решив вступить в Чешскую матицу, послал ему 10 гульденов серебром для этой цели. [6] Кроме того, через Раевского Ганка посылал и получал книги от русских ученых М.П. Погодина, И.И. Срезневского, В.И. Григоровича и т.д.
Неудивительно, что именно к Ганке обратился в первую очередь Раевский. Они сразу поняли друг друга. Их дружеские отношения продолжались до смерти Ганки. Крут обязанностей по отношению к русским и русскому правительству у Ганки был достаточно широк. И он мог с полным правом писать Раевскому 30 января (11 февраля) 1844 г., что он в Праге «как консул российский, хотя и не узнанный правительством». [7] Эти обязанности, по-видимому, не были для него легкими. В одном из своих ранних писем Раевскому (11(23) мая 1844 г.) Ганка прямо отмечал, что когда будет достроена железная дорога, Прага «без русского консула не обойдется». [8]
В 40-ые гг. Раевский выступал посредником в отношениях между Ганкой и болгарской эмиграцией в России (в частности, с Априловым), между Ганкой и черногорским князем великим сербским поэтом Петром II Негошем. [9] Через Ганку Раевский посылал книг и русинскому просветителю историку Д.И. Зубрицкому. Во всяком случае, в письме от 30 января (11 февраля) 1844 г. он просил Ганку передать ему Свод российских законов, которые достал для Зубрицкого Погодин. [10]
Из переписки между Ганкой и Раевским можно видеть, что Раевский до 1848 г. из чешских и словацких деятелей Возрождения был знаком с Шафариком, Колларом, Подлипским.
Добрые отношения установились у Раевского с крупнейшим национальным деятелем словаков, создателем словацкого литературного языка Людовитом Штуром. «В числе литературных новостей ..., — писал Раевский А.С.Норову 30 августа (11 сентября) 1845 г., — заслуживает особенное внимание газета знаменитого Штура на наречии совершенно новом для литературы, между народом, не видевшим ничего печатного на своем языке, разве молитвенники, между словаками, и эта нация имеет следовательно теперь свой отголосок». [11]
291
Из южнославянских национальных деятелей Раевский до революции 1848-1849 гг. познакомился с хорватами Людевитом Гаем и Иосипом Юраем Штросмайером, тогда еще капелланом придворной церкви в Вене.
Но наиболее тесные отношения завязались у Раевского с сербами, в которых он видел не только народ, близкий русским по языку и происхождению, но и исповедовавший с ними одну религию. Раевский выучил сербский язык и в дни сербских православных праздников произносил проповеди на сербском языке, что увеличивало число его прихожан за счет сербов, приезжавших в Вену или живших там.
Более, чем с другими, Раевский контактировал с Вуком Караджичем, знаменитым сербским филологом, этнографом и историком, реформатором сербского литературного языка. Тесное общение Раевского с ним объяснялось двумя факторами. Во-первых, русские ученые и официальные лица, приезжавшие в Вену, стремились познакомиться с Караджичем по приезде в Вену, а затем завязать с ним контакты; во-вторых, Раевский и Караджич жили в одном городе, что значительно облегчало их взаимное общение. Несмотря на то, что они жили в одном городе, сохранилась переписка, ведшаяся между ними. 13 писем Караджича Раевскому (1847-1862) и 10 писем Раевского Караджичу. Последние представляли собой записки, в подавляющем большинстве недатированные. [12]
Письма Караджича Раевскому более содержательны. В первом из них от 30 января 1847 г. Вук посылал Раевскому расписку в получении денег, очевидно за книги, которые он послал через торговую фирму в Вене «Вег и Крестич». [13] Скорее всего, книги предназначались профессору Московского университета Михаилу Петровичу Погодину. Он побывал в Вене в 1835 и 1839 гг., где познакомился с Копитаром и Караджичем. Но особо доверительные отношения у него сложились с Караджичем, с которым он начал переписку в 1837 г. А 24 сентября 1846 г. по новому стилю Погодин заключил с Караджичем нечто вроде соглашения, согласно которому русский ученый обещал ему платить определенные суммы за доставку ему старопечатных сербских книг. «Деньги по сей записке, — добавлял Погодин, — будет доставлять Вам достопочтенный иерей Михаил Федорович Раевский». Вук послал через Раевского Погодину в октябре 1846 г. 16 книг и 8 рукописей, в июне 1847 г. — 14 книг, в ноябре 1847 г. — 29 книг
292
и т.д. Раевский от своего имени пересылал их через посольство в Россию. Со своей стороны Погодин доставал для Караджича через обер-прокурора Синода по низкой цене русские богослужебные книги, которые Караджич обменивал в сербских монастырях на старопечатные сербские книги. Такое трудоемкое посредничество, по-видимому, тяготило Раевского. В июле 1848 г. Караджич сообщал Погодину: «М.Ф. Раевский отправился в Петербург, и неизвестно, возвратится ли еще сюда; но если и возвратится, он сказал мне, что более не хочет принимать комиссии». [14] Позднее Раевский в письме к графине Антонине Дмитриевне Блудовой, камер-фрейлине императрицы, дочери высокопоставленного чиновника графа Д.Н. Блудова, писал, что переслал Погодину сербских старопечатных книг на несколько тысяч рублей. [15]
Помимо Погодина Раевский обеспечивал книгообмен с Караджичем русского журналиста, этнографа, историка Н.И. Надеждина. Его и попечителя Одесского учебного округа Д.М. Княжевича Вук сопровождал в 1841 г. в путешествии по южнославянским землям. Об этом Надеждин сообщал в своем донесении министерству народного образования: «Всю вторую часть моего странствования от Триеста и обратно до Вены я совершил почти в неразлучном сообществе известного Вука Стефановича Караджича, наилучшего, какого только можно найти, знатока современного сербства». [16] В своем отчете Министерству народного просвещения Надеждин не был совершенно откровенным, о чем в частности сообщал графине А.Д. Блудовой впоследствии Раевский. В 1847 г. в Австрии возник вопрос о русских раскольниках. «Наше правительство, — писал Раевский, — послало сюда Н.И. Надеждина. Он объяснил Платону (епископу Бачки Атанацковичу — И.Ч.), что такое раскольники и, собравши сведения о раскольниках здешних, просил Платона написать об этом брошюру. Платон написал, мне поручено было напечатать. Я напечатал в Вене, сказавши, что это напечатано в Песте, и переслал 500 экземпляров в Россию, чтобы раздать нашим раскольникам как мнение о них не синода нашего, но уже другого иностранного владыки». За время пребывания в Австрии Надеждина, он и Платон, по свидетельству Раевского, стали большими друзьями. [17] Таким образом, Раевский исполнял в Вене и поручения правительства, скорее всего не совсем дипломатические. Через Раевского контактировал с Надеждиным также словенский ученый Ф. Миклошич. [18]
293
Наконец, В.И. Григорович, И.И. Срезневский, О.М. Бодянский, первые профессора славяноведения в России, тоже пользовались услугами Раевского для сношений с сербскими, чешскими, словацкими и сербскими учеными. Григорович посетил славянские земли позже других русских стипендиатов — в 1844-1847 гг. Большую часть времени он провел на Балканах в болгарских и македонских областях. В 1846 г. он добрался до австрийских славян. В Вене Григорович познакомился с Раевским, с которым переписывался во время своего пребывания в Австрии, посылая ему письма почти из всех городов, в которых он ему пришлось побывать. Раевский помогал ученому советами и рекомендациями к славянским ученым. 26 ноября Григорович писал из Праги своему венскому корреспонденту: «Ваши труды и беспокойства чувствуем мы, я и г. Ганка, который часто про Вас спрашивает». [19]
Раевский был знаком и с Карловацким митрополитом Иосифом Раячичем.
В 1847 г. Михаил Федорович получил сан протоиерея. Его представили к нему совместно со священником при русском посольстве в Лондоне Евгением Поповым с одобрения государственного канцлера графа К.В. Нессельроде, который нашел обоих кандидатов «весьма достойными награждения саном протоиерея». [20] 2 мая 1848 г. в рапорте канцелярии русского посольства в Вене Раевский так сообщал о своем посвящении в сан протоиерея: «Честь имею уведомить ... что по предложению Святейшего Правительствующего Синода и Министерства Иностранных дел для посвящения моего в сан протоиерея я ездил к управляющему в духовном отношении Венским округом митрополиту Карловацкому Иосифу. Посвящен был им 28 сентября 1847 г. и теперь получил на то грамоту». [21] Позднее в биографии, помещенной в чешском журнале «Светозор» и написанной самим Раевским, этот факт отмечался особо, ибо «до того времени подобных сношений не существовало между русскою и сербскою церковью». [22] Добрые отношения установились у Раевского с другим сербским прелатом — епископом Бачки Платоном Атанацковичем, сербским писателем и меценатом, о котором уже упоминалось.
Любознательный и образованный, с симпатией относившийся к славянским национальным движениям, Михаил Федорович Раевский легко приобрел расположение многих славянских деятелей в Австрии.
294
Уже до революции 1848 г. дом Раевского в Вене стал своеобразным центром общения русских ученых и общественных деятелей со славянами. В некрологе Раевскому «Московские ведомости» писали: «Не было ни одного русского ученого, который, интересуясь славянами, не искал бы знакомства и связей с отцом Раевским». [23] Корреспондент «Нового времени» Г.И. Веселитский-Божидарович (псевдоним — Аргус), опираясь на воспоминания самого Раевского, писал о круге лиц, бывавших у него: «До 1848 г. московские славянофилы толковали здесь с пражскими славистами, с словаками и словенцами, с хорватами и сербами об умственном и духовном единении всех славян, да тогда единение и существовало: вопросы практической политики не вносили еще розни в движение, не выходившее из сферы литературы и науки. Все сходились в желании возрождения каждой из славянских народностей и освобождения ее от давления иноплеменников. Но не с одними собирателями преданий и воскресителями народного языка (Штур, Гай, Враз) имел общение Михаил Федорович, он знавал близко и сделавшееся для нас почти мифическим поколение славянских героев: Милоша, [24] черногорского Петра Лесника, [25] сербского патриарха Раячича». [26]
Можно отметить пестроту взглядов тех славянских деятелей, которые окружали Раевского благодаря его толерантному отношению. Среди них был и демократически настроенный Штур, и консерватор Раячич, и либералы Миклошич и Штросмайер.
Активная деятельность Раевского среди деятелей славянского Возрождения проходила далеко не всегда с благословления русских дипломатических и правительственных кругов, хотя он и познакомился с рядом русских высокопоставленных лиц. Уже с 1845 г. Раевский состоял в личной переписке с членом комиссии прошений А.С. Норовым. Член Российской Академии наук, писатель Норов принадлежал к числу тех высокопоставленных чиновников, которые поощряли деятельность Раевского среди славян, и тот, по-видимому, делился с ним своими планами. Так 23 июля 1845 г. Норов выражал сожаление, что поездка Раевского по славянским землям не состоялась, и добавлял: «Вы могли бы сообщить нам много любопытного и совершенно нового, мы еще до сей поры весьма мало знакомы и связаны с этими землями и их народами». В том же письме Норов благодарил Раевского за сообщение ему сведений о трудах Ганки. [27] Можно понять, что
295
русский священник не забывал представлять русским ученым своего чешского друга.
В 1847 г. Раевский познакомился с графом Д.Н. Блудовым, главноуправляющим Второго отделения собственной его императорского величества канцелярии, который приезжал в Вену. Добрые отношения между ними сохранялись и впоследствии. В апреле 1847 г. в Вену приезжала великая княгиня Елена Павловна, жена брата царя Михаила Павловича. Она настолько была довольна Раевским, что наградила его наперсным крестом. И все же далеко не всегда общение Раевского со славянами нравилось русскому посольству в Вене. «Вы знаете, как смотрят дипломаты на связи со славянами, — жаловался он 28 марта 1850 г. графине А.Д. Блудовой, ставшей в 50-е годы его наиболее доверенной корреспонденткой, — тем тяжелее мое положение. Меня предупреждали об этом при самом моем приезде сюда». [28]
Уже до революции началась и благотворительная деятельность Раевского. В 1845 г. Михаил Каранович, студент 2 курса православной семинарии, благодарил его зато, что он уже дважды оказывал ему помощь, и просил Раевского помочь ему и в третий раз. [29]
На то, что уже до революции 1848 г. Раевский приобрел значительный авторитет у славянских политиков, указывает факт приглашения его на Славянский съезд в Праге. В этом отношении представляет интерес письмо Ганки Раевскому от 6 мая 1848 г. «Вот Вам несколько экземпляров нашего обвещения, — писал Ганка, — к которому нас принуждает неслыханная наглость немецкая, как Вам из разных газет известно. На сербском и лузатском [30] диалектах печатаются еще. Не думаете ли, чтоб было удобно теперь и на русском? И если так, то постарайтесь о переводе и мы будем тотчас печатать» [31] Славянские национальные деятели полностью рассчитывали на сочувствие Раевского славянским национальным требованиям, поэтому они просили его перевести на русский язык призыв на Славянский съезд. А в числе русских, приглашенных на Славянский съезд в Прагу, на первом месте стояло имя Раевского.
Но Раевский не воспользовался приглашением, а, опасаясь быть вовлеченным в водоворот революционных событий, в начале июля 1848 г. уехал в отпуск на 4 месяца в Россию. По возвращении в Вену начался новый этап его деятельности среди славян.