Заключение
По меткому выражению Сазонова, с самого начала мировой войны в Европе сформировались три блока государств: «triple alliance, triple entente et triple attente» (т.е. Тройственный союз, Тройственное согласие и Тройственное ожидание). К последней «тройке» он относил Италию, Румынию и Болгарию [1]. Эти три государства, союзоспособность которых была довольно велика, не торопились присоединиться ни к одной из двух противоборствующих группировок. Сохраняя нейтралитет, они внимательно следили за ходом военных действий и выжидали, на чью сторону склонится окончательная победа. Но недаром Александр Дюма говорил, что «самым счастливым, самым везучим и самым удачливым является тот, кто умеет ждать». На исходе «болгарского лета», 27 августа 1915 г., как бы продолжая мысли своего знаменитого соотечественника, президент Франции Пуанкаре записал в своем дневнике: «Меня посетил Эрнст Лависс и рассказал мне, что намерен написать серию брошюр под заглавием: “За терпение”. Я одобрил и поддержал его мысль, так как никогда еще не было столь верно, что победителем окажется тот, кто проявит на четверть часа больше терпения и выдержки, чем другие» [2].
История первой мировой войны доказала справедливость утверждения древних римлян: «Vincit qui patitur!» – «Побеждает терпеливый!». Правительства Италии и Румынии, ведя войну нервов с дипломатиями обеих враждующих коалиций, все-таки дождались своего часа, сделали правильный выбор и, несмотря на все временные неудачи, в конце концов, оказались в стане победителей. В отличие от них, болгарский царь и члены кабинета Радославова, ждать не умели. До осени 1915 г., ведя торг с обоими воюющими блоками, они проводили в жизнь так называемую дипломатию вращающейся двери, которая впускала одних участников переговоров, в то время, когда другие уходили. В планах великих держав Болгария, как и все балканские государства, была вынуждена искать локальную проекцию на свои национально-государственные интересы.
После Балканских войн болгарский национальный вопрос стал одновременно и вопросом территориальным. Болгария имела претензии практически к каждому из своих соседей, и эта многонаправленность национально-территориального ревизионизма создала бы значительные затруднения любому внебалканскому фактору, поставившему перед собой задачу привлечь Болгарию в качестве союзника. Но, ведя переговоры с дипломатами обеих коалиций, царь Фердинанд и Радославов постепенно все более склонялись к союзу с Германией и Австро-Венгрией. Это и понятно – ведь территориальные предположения, ценою которых Центральные империи стремились «купить» болгарское военное содействие были целенаправленными, ибо затрагивали Вардарскую Македонию – ядро болгарских территориальных претензий. Летом 1915 г. Кобург и Радославов были введены в заблуждение временными успехами германского оружия, которые они сочли предвестниками скорой и окончательной победы Центральных держав. Не желая больше выжидать, опасаясь опоздать к дележу «балканского пирога», софийские стратеги сделали судьбоносный выбор. Характеризуя последствия этого выбора для Болгарии, можно только привести приписываемые Шарлю Морису Талейрану слова: «Это хуже, чем преступление, это ошибка!».
Известный болгарский историк А. Пантев справедливо пишет, что «понимание болгарского решения о вступлении в войну на стороне Центральных держав следует встраивать в конкретную событийную обстановку, сложившуюся к тогдашнему моменту, а не с оглядкой на последовавшую потом победу Антанты». В принципе это верно! Но тем неубедительнее звучит утверждение того же Пантева, что «в свете предоставленных ей тогда возможностей Болгария сделала правильный выбор» [3]. На самом же деле, в отличие от правительств Италии, Румынии и Греции, кабинет Радославова пренебрег собиранием точной, полной и объективной информации о состоянии экономики, человеческих ресурсов и военных потенциалов воюющих группировок. Ведь даже обыкновенное арифметическое сравнение данных показало бы неоспоримое преимущество Антанты. Поэтому выглядит радикальным и неубедительным утверждение болгарского исследователя
127
С. Иванова, что «Болгария включилась в военные действия не стихийно, а лишь после тщательного анализа своих возможностей, сопоставленных с возможностями всех потенциальных соперников и/или союзников» [4].
По мнению другого болгарского историка, М. Лалкова, «именно в выборе союзной коалиции коренится историческая ошибка болгарской политики осени 1915 г., а не в принципиальном решении воевать во имя национальных идеалов и за ревизию пагубного (Бухарестского 1913 г. – Г.Ш.) мирного договора. Это решение было регионально, исторически и этнически оправданным, но Болгария искала его осуществление в ошибочном, поспешно избранном направлении, за которое нация позднее заплатила жертвами, страданиями, лишениями и вторым разгромом» [5].
Хотя в истории нет сослагательного наклонения, тезис Лалкова возвращает нас к вопросу об альтернативности в ходе исторического процесса. Существовала ли альтернатива вступлению Болгарии в европейский конфликт в октябре 1915 г.? Не разумнее ли было продолжать проведение политики нейтралитета? Историки, оправдывающие принципиальное решение о вступлении в войну, утверждают, что после неудач в Балканских войнах болгарский национальный вопрос можно было решить только силой оружия. Мирный подход к развязыванию узла, завязанного в Бухаресте в 1913 г., доказал свою безрезультатность. По мнению Лалкова, определяющим оставался силовой фактор – другой альтернативы в решении общенациональных задач во время войны не было.
Но позволительно задаться вопросом: а имела ли доктрина реванша в тогдашней международной ситуации перспективы на успех? Фактически Лалков приходит к умозаключению, что Болгарии надо было воевать на стороне Антанты. Но и в таком случае, на наш взгляд, при любом раскладе балканского пасьянса, даже при самом благоприятном исходе для антантовского блока, война не могла принести болгарам целостное решение национально-территориального вопроса в том виде, как его представляли болгарские политические деятели – т.е. в виде воссоздания сан-стефанской Болгарии. Этому препятствовало само геополитическое положение страны, со всех сторон окруженной четырьмя противниками, каждый из которых был объектом ее территориальных притязаний. Ведь если даже допустить правоту точки зрения Лалкова, то для достижения болгарского национального идеала участие страны в войне на стороне Антанты было пусть необходимым, но отнюдь не достаточным условием. Для этого было необходимо к тому же, чтобы все ее соседи к исходу войны оказались в лагере побежденных, поскольку от соседей-нейтралов и тем более победителей она все равно бы никаких территориальных уступок не получила, даже если бы великие державы Согласия были готовы удовлетворить болгарские претензии.
Это доказывается и неудачным для Антанты исходом «болгарского лета» 1915 г., ибо одной из главных причин данной неудачи было упорное нежелание сербского и греческого правительств пойти на уступки болгарам в Македонии, несмотря на давление, оказываемое на них великими державами Антанты. Но Сербия, которую царь и Радославов считали для Болгарии врагом номер один, и к войне против которой не только они, но и значительная часть рядовых граждан были морально-психологически подготовлены, к моменту принятия окончательного решения болгарским правительством прочно связала свою судьбу с державами Антанты и уже более года воевала на их стороне. И если она не пошла на уступки в 1915 г., находясь в сложнейшей военно-политической ситуации, то неужели болгарские правители в дни принятия важнейшего внешнеполитического решения могли хотя бы на минуту усомниться в том, что сербы станут еще непреклоннее в случае победоносного для них исхода войны?
Все эти соображения, безусловно, делали еще более узким коридор, в котором находились Фердинанд и Радославов в момент решающего выбора. И в этом коридоре для Болгарии в конце лета 1915 г. оставались открытыми две двери. Одна из них была распахнута настежь. На ней висела табличка с надписью «Тройственный союз». Из-за порога, переступить который царя и Радославова усиленно зазывали, до их ушей доносился ласкавший слух журчащий плеск вардарских волн. Вторая дверь с табличкой «строгий
128
нейтралитет» вела в другой коридор, еще более узкий, длинный, извилистый и темный, конца которому не было видно. К тому же никто не знал, куда ведет этот коридор и что ожидает Болгарию в конце его. Уже гораздо позднее, в 1923 г., Иштван Буриан, занимавший в годы войны пост министра иностранных дел Австро-Венгрии, писал: «Если бы Болгария осталась нейтральной, ей пришлось бы отказаться от своей национальной программы. Ей было суждено идти только с нами» [6].
Что же, определенная доля истины в этом утверждении есть, по крайней мере, в первой его части. Отказаться от пестовавшегося десятилетиями сан-стефанского идеала было больно. Но ведь недаром говорят, что политика это искусство возможного, а достижение такого идеала являлось целью неосуществимой. При любом исходе войны, даже победоносном для Центральной коалиции, рассчитывать на установление сан-стефанских границ Болгария не могла именно из-за многонаправленности своих территориальных претензий. Беда заключалась в том, что царь Фердинанд и Радославов не могли, да и не хотели осознать реальность этого неприятного для себя факта, предпочитая гоняться за сан-стефанским миражом. Грей, который столь же страстно увлекался орнитологией, как и болгарский царь, выразился по этому поводу очень образно: «Предлагаемая нами птица была не только мельче и менее аппетитна, но и удалялась все глубже в дебри. Птица, предлагаемая Германией, была не только ярче и крупнее, она как будто только и ждала, чтобы ее схватили» [7].
Бесспорно, прав сербский академик Чедомир Попов, который пишет о своеобразном историческом парадоксе. Он заключался в том, что «те державы, которым Болгария могла эффективно помочь, обещали меньше, чем те, которым ее помощь приносила только временную выгоду. То, что это “меньше” было “вернее”, никто из тогдашнего болгарского германофильского руководства не увидел» [8].
Уже после войны, когда кабинет Стамболийского привлек к суду виновников обеих «национальных катастроф», он обвинял буржуазные правительства в том, что те ставили перед собой заведомо невыполнимые внешнеполитические задачи: «Не за объединением (всех болгар. – Г.Ш.) путем договоров и войн вам надо было гнаться, а за автономией Македонии и Адрианополя» [9]. А добиться достижения этих гораздо более умеренных целей можно было, на наш взгляд, попытавшись сохранить строгий нейтралитет в отношении обеих воюющих группировок. Имеется в виду не пассивное бездействие, а нейтралитет активный, предполагавший ведение в строжайшей тайне переговоров со всеми, в том числе с соседями Болгарии, и закрепление de jure территориальных обещаний за этот нейтралитет, раздаваемых обеими коалициями. Такую точку зрения еще весной 1915 г. с крестьянским простодушием и практичностью выразил Стамболийский: «Будем сидеть спокойно, скорее получим компенсацию вплоть до Вардара» [10]. Только оставаясь нейтральной, залечивая раны, полученные во время Балканских войн, наращивая свой военно-экономический потенциал, сохраняя боеспособную армию, Болгария могла бы рассчитывать на то, что в конце страшной войны, которая неминуемо обескровит всех участников – победителей и побежденных, – ее территориальные претензии частично будут удовлетворены. На большее, повторяем, надеяться не следовало с самого начала общеевропейского конфликта. Но для этого царю и Радославову необходимо было примириться с мыслью, что лучше получить хоть что-нибудь без особого риска, чем зарясь на многое и рискуя многим, потерять все. И ждать, ждать, ждать... Ведь общее военно-стратегическое положение Болгарии в сентябре-октябре 1915 г. было таково, что оставаясь нейтральной, она ни в коей мере не рисковала стать страной, оккупированной войсками той или иной воюющей коалиции. Тогда ей еще не грозила будущая участь Греции, высадка английско-французских войск в которой попросту вовлекла эту страну в орбиту антантовского блока, предопределив сам внешнеполитический выбор греческих правящих кругов.
Пантев пишет, что «Болгарии было все труднее оставаться нейтральной» [11]. На наш взгляд, очень трудно не означает невозможно. В начале осени 1915 г. возможности дальнейшего маневрирования на базе нейтралитета для Болгарии еще не были исчерпаны.
129
Тогдашняя ситуация принципиально отличалась и от положения, сложившегося в начальный период второй мировой войны, когда Болгария, оказавшись между гитлеровским молотом и сталинской наковальней, просто не имела возможности остаться нейтральной. В последнее время эта точка зрения все более утверждается в исторической науке [12].
Ошибка, допущенная царем и Радославовым в сентябре-октябре 1915 г., стала роковой и для них самих, и для всей Болгарии. Но была ли эта ошибка поправимой? Был ли возможен в принципе отрыв Болгарии от Центрального блока, по крайней мере, на протяжении периода, рассмотренного в книге? Первым необходимым для этого условием являлось осознание ошибки теми, кто ее допустил, и все еще продолжал находиться у власти. Но для такого осознания не сложились соответствующие предпосылки. После поражений сербской армии в Софии наступило головокружение от успехов, на сей раз уже своих, а не только Германии. Впрочем, и вера в счастливую звезду германского Генштаба оставалась здесь непоколебимой. С другой стороны, если не было осознания ошибки и желания исправить ее, то была ли хотя бы объективная возможность сделать это? Лучше всего ответил на данный вопрос в своей книге Г. Марков: «Болгарский государственный корабль, уже потерпевший один раз крушение и подремонтированный на скорую руку, должен был плыть в эскадре той или иной большой коалиции, следуя приказам флагмана. Он мог или победить, или пойти на дно, но не отделиться» [13]. Действительно, к концу рассмотренного периода Фердинанд Саксен-Кобург-Готский и правительство «либеральной концентрации» уже находились в сильнейшей степени экономической, политической и военной зависимости от Германии [14]. Поэтому успех возможных действий с их стороны, направленных на то, чтобы вырваться из крепких «объятий» германского союзника, был весьма проблематичен.
С другой стороны, и ситуация в самой антантовской коалиции тоже не благоприятствовала заключению сепаратного мира между ней и Болгарией. Если даже предположить, что болгары попытались бы вступить в переговоры со всеми великими державами Антанты одновременно, такие переговоры неминуемо должны были закончиться провалом из-за противоречий между самими державами. Внутри этого блока у болгар не было ходатая, который мог настойчиво ставить вопрос о сепаратном мире перед всей коалицией и добиваться хотя бы его всестороннего и беспристрастного обсуждения. Россия таким ходатаем стать не могла, главным образом, по причинам эмоционально-психологического характера, хотя, как известно, чувства являются плохими советчиками в политике. Французам претили соображения экономического и финансового порядка, а также весьма болезненный вопрос о причинах и целях Салоникской экспедиции, тесно связанный с личными амбициями Бриана. Британская дипломатия при обсуждении балканских вопросов вообще не играла роли первой скрипки в дипломатическом оркестре Союзников, ибо за небольшими исключениями руководящие военные и политические деятели Британской империи недооценивали место и роль Балканского полуострова в стратегии скорейшего и победоносного окончания войны.
Если рассуждать методом исключения, таким ходатаем по вопросу о заключении сепаратного мира с Болгарией могло стать только итальянское правительство. Между двумя странами до войны не существовало никаких серьезных противоречий, никаких проблем, которые имели бы исторические корни и тяжелым грузом давили на выработку их внешнеполитических курсов. По ряду причин Консульта была заинтересована в сохранении после войны сильной Болгарии. Именно Италия могла стать для болгар своеобразным троянским конем, с помощью которого при желании удалось бы «проникнуть» в лагерь Антанты и завязать предметный разговор о сепаратном мире. Поэтому в интересах дела можно было отделить позицию Италии по болгарскому вопросу от позиции ее союзников. Но, как следует из содержания нашей книги, болгарское правительство не стремилось к этому. Да и сама Италия была слишком слаба для того, чтобы свою, отличавшуюся от других, точку зрения воплотить в реальную самостоятельную политику. Теоретически Консульта могла только добиваться того, чтобы ее позиция была воспринята другими союзниками, благо даже решения межсоюзнической конференции, состоявшейся в Париже в конце марта 1916 г., оставляли «лазейку» для возможных усилий
130
Консульты в данном направлении.
В вопросе о сепаратном мире Антанты с Болгарией мы встречаемся с интересным случаем коалиционной дипломатии со всеми ее преимуществами и недостатками. Поистине во многом был прав Черчилль, который в другое время и по другому поводу говорил: «Несчастье вести войну вместе с союзниками, но еще большее несчастье вести войну без них». Союзническая дипломатия могла вывести Болгарию из войны через сепаратный мир, если бы имела в наличии совокупность трех необходимых элементов. Это: 1) подготовленные мирные предложения, которые удовлетворяли бы Болгарию с точки зрения территориальной; 2) реальные политические силы в стране, способные не только воспринять идею сепаратного мира, но и осуществить ее; 3) военные успехи на фронтах. Как следует из содержания книги, такой совокупности на всем протяжении рассмотренного периода у Антанты не было. И в этом смысле ошибка, допущенная царем Фердинандом и правительством Радославова 6 сентября 1915 г. на бумаге и воплощенная 14 октября того же года в жизнь, оказалась непоправимой во всех отношениях. Болгария осталась накрепко пристегнутой к германской военной колеснице и была обречена, вместе со своими союзниками, испить до дна горькую чашу поражения.
1. Михайловский Г. Н. Указ. соч. С. 67.
2. Пуанкаре Р. Указ. соч. С. 40.
3. История на България през погледа на историците. София, 1993. С. 524–525.
4. Иванов С. Германия и България 1914–1915. Велико Търново, 2002. С. 143.
5. Лалков М. Между възторга и покрусата. София, 1993. С. 90.
6. Burian S. Drei Jahre aus der Zeit meiner Amtsführung, im Kriege. Berlin, 1923. S. 108. См. также: Mach R. von. Aus bewegter Balkanzeit, 1879–1918. Berlin, 1928.
7. Grey of Fallodon, Lord. Op. cit. P. 198.
8. Попов Ч. Указ. соч. С. 75.
9. Бобчев И.С. Животъ, дейность и възгледи на Иван Евстратиев Гешов (1849–1924). София, 1933. С. 51.
10. Лалков М. Балканската политика... С. 267.
11. История на България през погледа на историците... С. 524.
12. Мировые войны ХХ века... Кн. 1. С. 242–243; Болгария в XX веке: Очерки политической истории. М., 2003. С. 67–68; Христов Д. Стратегически проблеми... С. 265; Захариев Л. Как българското лято беше превърнато в безкрайна зима // Дюнан М. Указ. соч. С. 3.
13. Марков Г. Указ. соч. С. 9.
14. Айрапетов О.Р. Балканы. Стратегия Антанты в 1916 году // ВИ. 1997. № 9. С. 53–54; Мировые войны ХХ века... Кн. 1. С. 452–455.