Византия и славяне (сборник статей)

Геннадий Григорьевич Литаврин

Раздел первый. ИЗ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ ВИЗАНТИИ IX-XIII вв.

 

1. Проблема государственной собственности в Византии X—XI вв.  ([*])

 

 

Византийская империя — единственное государство в Европе эпохи раннего средневековья, в котором детально разработанные нормы классического права частной собственности подданных были одним из столпов всего официального правопорядка в обществе.

 

Византийская империя, кроме того, — единственная страна европейского средневековья, в монархическом строе которой сохранились черты древних азиатских деспотий, где подданные лишь постольку и до тех пор обладали собственностью, поскольку и пока это было угодно деспоту, своеобразной собственностью которого они были сами.

 

Естественно поэтому, что без изучения судеб этого антагонистического единства, без глубокого осмысления эволюции столь противоречивых тенденций историческая наука не может достаточно полно осветить ход социально-экономического и общественно-политического развития Византийского государства.

 

Мы не намерены здесь поднимать заново столь всесторонне дискутировавшуюся проблему «азиатского способа производства» или

 

 

*. См. перевод данной статьи на французский (с небольшими добавлениями): BYZANTIAKA, t. 9, 1989, р. 11-46.

 

 

9

 

«азиатских форм феодализма» — мы остановимся лишь на одном вопросе, который далеко не идентичен указанной проблеме, но составляет один из ее важных элементов: на вопросе о государственной собственности в Византии.

 

Нет необходимости излагать здесь и весь ход связанной с этим вопросом дискуссии в советском византиноведении о первых этапах развития феодальных производственных отношений в Византии — последовательно и детально эта дискуссия изложена в книге З. В. Удальцовой. [1]

 

Упомянутая дискуссия в советской литературе касалась форм и этапов развития феодализма. Скоро, однако, с включением в нее византинистов западноевропейских стран, она приняла гораздо более острый идеологический характер: проблема квалификации общественного строя империи была поставлена в плане решения альтернативы — этатизм или феодализм. Закономерным следствием этого было пристальное внимание не только к таким вопросам, как характер и особенности крупного византийского землевладения, юридический и фактический статус париков, формы их эксплуатации, но и к вопросам о социальной сущности византийских налогов (централизованная рента или реализация прав суверена), о государственной собственности на землю и о видах ее эксплуатации.

 

Уже почти полстолетия назад крупнейший немецкий византинист Ф. Дэльгер отметил существование в Византии X-XI вв. «императорских доменов», на которых жили «парики», уплачивавшие в казну налоги. [2] Однажды этот исследователь даже определил их как Staatsparoiken, т. е. «государственных париков», но ничего не сказал об их отличии от других свободных налогоплательщиков. [3] Другой крупнейший специалист, югославский византинист Г. А. Острогорский, в 1948 г. высказал мысль, что частновладельческие земли, до того как они стали собственностью отдельных лиц, были полной собственностью государства, что «в условиях развитого феодализма, в сущности говоря, нет повинностей государственных и феодальных, и, во всяком случае, между ними нет непереходимой грани». [4] Болгарский историк Д. Ангелов также писал об императорских доменах как о бесспорном явлении и считал, что на них трудились парики особой категории, хотя и не показал, в чем состояла ее специфика. [5]

 

Далее обе стороны этой двуединой проблемы (государственная собственность и государственные крестьяне) трактовались в научной литературе

 

 

1. З. В. Удальцова. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969, с. 178 сл.

2. F. Dölger. Beitrage zur Geschichte der byzantinischen Finanzverwaltung, besonders des 10. und 11. Jh. — «Byzantinisches Archiv», 9, 1927, S. 25, 47, 63, 149, 151; Idem. Ein Fall der slavischen Einsiedlung im Hinterland von Thessalonike im X. Jh. — SKAW, Phil.-Hist. KL, H. 1, 1952, S. 7.

3. F. Dölger. Byzanz und die europäische Staatenwelt. Ettal, 1953, S. 219.

4. Г. А. Острогорский. Византийские писцовые книги. — BS, 9, 2, 1948, с. 235, 238.

5. Д. Ангелов. Принос к поземлените отношения във Византия през XIII век. — ГСУ. Ист.-филол. фак-тет, кн. 2, 1952, с. 74.

 

 

10

 

то порознь, то вместе, пока к началу 60-х годов не выкристаллизовались две противоположные концепции (мы имеем здесь в виду прежде всего историографию стран социалистического лагеря, так как в западной литературе вопрос об общественном строе в Византии так и не вышел за рамки формально-юридической контроверзы: феодализма не было, ибо не было развитой вассальной системы).

 

Концепцию всеобщей государственной собственности в Византии конца IX-XI в. как собственности феодальной и государственных крестьян как крепостных короны разработали почти одновременно советский византинист А. П. Каждан и Г. А. Острогорский.

 

В 1952 г. А. П. Каждан впервые сделал вывод, что нечастновладельческие крестьяне являются феодально зависимыми, как налогоплательщики казны, прикрепленные к своему податному тяглу. [1] Более детально он развил эту идею через четыре года [2] и окончательно обосновал в 1960 г. [3] Согласно взглядам А. П. Каждана, раньше чем восторжествовала вотчинная система эксплуатации, имел место более чем трехсотлетний период централизованной феодальной эксплуатации постепенно прикрепленного к тяглу налогоплательщика через государственный аппарат — период преобладания централизованной феодальной ренты, сходной по своей социальной сущности с рентой-налогом, характерным для восточных деспотий. Налицо были три главных фактора, придавших прежнему налогу характер централизованной феодальной ренты: 1. Утверждение государственной собственности на все земли империи; 2. Прикрепление налогоплательщиков к земле; 3. Отказ от присущих ранее (до «аграрного переворота» VIII-X вв.) византийской податной системе строгих принципов и норм исчисления и взимания налогов и преобладание местного обычая, столь характерного для рентных отношений.

 

Г. А. Острогорский тщательно аргументировал сходную теорию в 1954 г., акцентировав внимание на «крепостной» зависимости крестьян-налогоплателыциков от государства. По мнению этого ученого, если бы мы признали, что свободных крестьян, обязанных военной службой государству, было много и что они не были прикреплены к земле, нельзя было бы и говорить «об истинном развитии феодальных институтов в Византии». [4]

 

Концепции, развитые Г. А. Острогорским и А. П. Кажданом, нашли и сторонников, и противников. Часть византинистов-марксистов усмотрела в этой теории удачное решение казавшегося ранее трудно устранимым противоречия: с одной стороны, налицо вполне сложившееся

 

 

1. А. П. Каждан. Крестьянские движения в Византии и аграрная политика императоров Македонской династии. — ВВ, V, 1952, с. 77 сл.

2. А. П. Каждан. К вопросу об особенностях феодальной собственности в Византии VII-X вв. — ВВ, X, 1956.

3. А. П. Каждан. Деревня и город в Византии IX-X вв. М., 1960, с. 138-168.

4. Г. Острогорски. О византиским државним сељацима и војницима. Две повеле из доба Јована Цимиска. — Глас САН, 214. Одељенье друштвених наука, књ. 3. Београд, 1954, с. 39 сл.; G. Ostrogorskij. Quelques problèmes d’histoire de la paysannérie byzantine. Bruxelles, 1956, p. 22.

 

 

11

 

поместье с зависимым крестьянством, с другой — бесспорные данные о массе свободных от частной зависимости деревень налогоплательщиков казны. [1]

 

Мы также разделяли представление о IX-X столетиях как о периоде централизованного государственного натиска на крестьянство, возражая, однако, против характеристики налога в эту эпоху как феодальной централизованной ренты, против мнения о государственном прикреплении налогоплательщиков как феодально зависимых, несвободных людей и против попыток усмотреть в колебаниях уровня налогов свойство, присущее именно феодальной ренте. Известной непоследовательностью в нашей позиции было согласие с выводом о существовании в Византии X-XI вв. государственной собственности на все земли империи. [2]

 

Высоко оценив труд А. П. Каждана, безусловно остающийся на сегодняшний день наиболее фундаментальным исследованием поземельных отношений в Византии IX-X вв., М. Я. Сюзюмов признал справедливым заключение автора, что X столетие было в империи веком «аграрного переворота», когда оформилась не просто крупная земельная собственность, а именно — феодальная. [3] Однако по всем тем пунктам концепции А. П. Каждана, которые мы привели ранее, М. Я. Сюзюмов высказал решительное несогласие: не было ни всеобщей государственной собственности на землю, ни прикрепления крестьян к земле, ни централизованной феодальной ренты, ни коренных перемен в принципах византийского налогообложения. [4]

 

О сохранении в Византии вплоть до ее гибели в XV в. основных принципов податной системы сделала заключение и К. В. Хвостова. [5]

 

Несогласие со взглядами Каждана и Острогорского было высказано и в зарубежной историографии (острие этой критики там было обращено против Острогорского). Греческий историк И. Караяннопулос выдвинул ряд веских возражений против тезиса о прикреплении налогоплательщиков к тяглу, показав, что аргументирован этот тезис материалом источников недостаточно.

 

 

1. См., например: Μ. М. Фрейденберг. Аграрные отношения в Византии и XI-XII вв. Автореферат канд. дисс. М., 1952, с. 7; К. А. Осипова. Аллиленгий в Византии в X в. — ВВ, XVII, 1960, с. 35; Ее же. Система класм и Византии в X-XI вв. — ВО, 1971, с. 174.

2. Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия в XI-XII вв. М., 1960 с. 42-57; Его же. Рец. на: А. П. Каждан. Деревня и город... — ВИ, 1960, № 9; Его же. Темпове и специфика на социално-икономическото развитие на Бъллгария и сравнение с Византия (от края на VII до края на XII в.). — ИП, 1970, № 6, с. 29.

3. М. Я. Сюзюмов. Рец. на: А. П. Каждан. Деревня и город... — ВВ, XXI, 1962, с. 213.

4. М. Я. Сюзюмов. О характере и сущности византийской общины по Земледельческому закону. — ВВ, X, 1956, с. 41-44; Его же. Рец. на: А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 211-215.

5. К. В. Хвостова. Особенности аграрноправовых отношений в поздней Византии XIV-XV вв. М., 1968, с. 108 сл.

 

 

12

 

Уплата налогов и выполнение отработочных повинностей в пользу казны, по мнению этого исследователя, не может служить показателем несвободы: в противном случае все налогоплательщики, независимо от времени и места, должны рассматриваться как несвободные люди. [1]

 

Вывод о прикреплении налогоплательщиков к тяглу отверг и Н. Зворонос, по мнению которого отнюдь не все крестьяне, уплачивающие в казну падати, — «парики государства». [2-3] П. Лемерль считает верной догадку Ф. Дэльгера: государственные парики — лишь крестьяне, трудившиеся в поместьях казны. [4]

 

Среди критических замечаний названных выше авторов наиболее обстоятельные принадлежали И. Караяннопулосу и М. Я. Сюзюмову. Первый доказывал, что в двух грамотах последней четверти X в., послуживших основанием для вывода о крепостничестве в Византии, на самом деле такого рода данных не содержится. Второй, отвергая тезис о всеобщей государственной собственности, бегло сослался на Конституцию Юстиниана I, на новеллы Льва VI и на новеллу Василия II об отмене сорокалетней давности. При этом если критика первого была по преимуществу деструктивной (отвергая, он ничего не предложил взамен), то весьма конструктивные контррешения второго, к сожалению, вопреки обыкновению, не были тщательно обоснованы материалом источников.

 

Сомнения (также неаргументированные) в существовании всеобщей государственной собственности высказал и болгарский ученый Д. Ангелов. Родовая собственность, пишет он, в отличие от кому-либо предоставленной василевсом собственности казны, не могла быть отнята, а если, тем не менее, такого рода случаи имели место, то император выступал при этом не как собственник всех земель страны, а как суверен. [5]

 

Неудивительно поэтому, что А. П. Каждан, знавший о взглядах М. Я. Сюзюмова и И. Караяннопулоса прежде, чем завершил работу над упомянутой выше монографией, в сущности пренебрег их замечаниями, поскольку возражения критиков не были детально аргументированы. [6]

 

Охарактеризовав разные, хотя и тесно связанные друг с другом стороны концепции А. П. Каждана и Г. А. Острогорского, мы, однако, остановимся лишь на одном моменте — на вопросе о государственной собственности,

 

 

1. J. Karayannopulos. Рец. на: G. Ostrogorskij. Quelques problèmes... — BZ, 50, 1957, S. 171, 181.

2-3. N. Svoronos, in: «Archives de l’Athos, V. Actes de Lavra. I. Paris, 1970, p. 107; Idem. Société et organisation intérieure dans l’empire byzantin au XI^e siècles principaux problèmes. — «Proceedings of the XlIIth international Congress of byzantine Studies». London, 1967, p. 315.

4. P. Lemerle. Recherches sur le régime agraire à Byzance. — «Cahier de civilisation médiévale». 2, 1959, p. 273.

5. Д. Ангелов. Рец. на: A. П. Каждан. Деревня и город... — BS, 25,1, 1964, р. 116-118.

6. См.: А. П. Каждан. О социальной природе византийского самодержавия. — НАА, 1966, № 6.

 

 

13

 

который в монографии А. П. Каждана подвергся особенно детальной разработке и в решении которого мы раньше ошибались.

 

Обратимся к источникам, прежде всего к тем, на которых основано представление о всеобщей собственности государства на землю страны.

 

По мнению А. П. Каждана, в «Податном уставе» исчезло всякое различие между налогом (публичноправовым явлением) и пактом (частноправовым арендным платежом — автор называет его «рентой»), что может быть понято лишь в том случае, если допустить наличие юридической теории, согласно которой все земли государства, находящиеся в пользовании-владении частных лиц, рассматриваются как сданные им правительством в аренду. [1] Византийское право, утверждает автор, «рассматривало всякую недвижимость (курсив наш. — Г. Л.), как принадлежавшую государству и лишь уступленную императором лицу, которое выполняет государственные повинности». [2]

 

Действительно, в «Податном уставе» сказано буквально: «И взыскиваемый в налоговом округе пакт является государственным каноном...». [3] Но, во-первых, из контекста никак не следует, что здесь имеется в виду взыскание пакта за аренду частной земли. Уже Ф. Дэльгер, комментируя это место, считал, что речь идет, несомненно, об аренде государственной земли. [4] Упомянутые авторы, надо думать, понимают приведенный пассаж точно так же. Но непонятно, почему они не усматривают различия между каноном и пактом, о котором сказано несколько ниже: канон вдвое меньше пакта. [5] Во-вторых, речь в «Податном уставе» идет не просто о сдаче государством земли в аренду частным лицам, а о сдаче таких участков, которые были конфискованы государством после 30-летнего отсутствия хозяина или наследников этой заброшенной земли, как это с очевидностью следует из фрагмента «Трактата о налогообложении», изданного И. Караяннопулосом. [6] Лишь ликвидировав частный титул собственности на участок, казна стала сдавать его в аренду — причем за плату, вдвое превышающую канон, именно потому, что право собственности на землю принадлежит теперь государству, а не частному лицу, уплачивавшему ранее канон [7] (см. подробнее об этом ниже).

 

 

1. Cp.: J. Danstrup. The State and landed Property in Byzantium to c. 1250. — CM, 8, 1946, p. 241.

2. A. П. Каждан. Деревня и город..., с. 139-140.

3. F. Dölger. Beitrage..., S. 123.1-2.            4. Ibid., S. 155.            5. Ibid., S. 123.6-7.

6. J. Karayannopulos. Fragmente aus dem Vademecum eines byzantinischen Finanzbeamten. — «Polychronion. Festschrift F. Dölger». Heidelberg, 1966, S. 322, 324. Вопреки утверждению Ф. Дэльгера (F. Dölger. Beiträge..., S. 155), этот участок уже не принадлежит к ипотаге деревни (он стал «идиостатон»), а к ридзе он причисляется только при исчислении эпиболэ, как всякие идиостата, отделившиеся от деревни.

7. В связи с этим мы никак не можем согласиться с Г. А. Острогорским, утверждавшим, что μήτε γῆν ἰδίαν ἐχόντων и μήτε γῆν δημοσιακὴν κατεχόντων — являются тавтологией (G. Ostrogorskij. Quelques problèmes..., p. 31).

 

 

14

 

Далее. Юридической теории о принадлежности государству всякой недвижимости не существовало. Утверждая обратное, А. П. Каждан имеет в виду новеллу Льва VI № 114, но мы иначе толкуем ее важное в данной связи место. Приведем его в контексте:

 

«Владеющему недвижимостью позволено невозбранно и беспрепятственно продавать (ее), кому хочет; поскольку всякая недвижимость облагаема димосием, царственность моя разрешает покупать (ее) производящему уплату государственных тягот» (πᾶν γὰρ ἀκίνητον ὑποδημόσιον ὂν ἐκχωρετ ἡ βασιλεία μου τῷ τὴν καταβολὴν ποιουμένῳ τῶν δημοσιακῶν βάρων ἐξωνετσδαι). [1]

 

Ничего похожего на тезис о том, что «всякая недвижимость принадлежит государству», здесь не содержится. Речь в новелле идет о том, что со всех недвижимостей в государстве взимаются налоги и перемена собственника не возбраняется, поскольку на покупателя переносятся «тяготы», связанные с обладанием недвижимостью. Т. е. юридическая теория состояла не в утверждении принципа азиатской деспотии (вся недвижимость страны — собственность деспота), а в признании классического принципа римского права: «кто владеет — платит» налог, ибо это — священный долг каждого гражданина. [2] Короче эта мысль сформулирована в «Пире»: «За обладанием имуществом следуют налоги» (τέλη). [3]

 

Следующий аргумент А. П. Каждана — новелла Василия II об отмене сорокалетней давности. Казна, говорит император, имеет право восстановить свою собственность на любое имущество независимо от времени, когда ее право было нарушено, хотя бы это случилось во времена Октавиана Августа, независимо от того, кто был в этом повинен, сам ли похититель или правительственные эпопты и василики, ибо они нередко проявляют нерадение, корыстолюбие и дурные наклонности и лишь немногие из них неукоснительно выполняют царские повеления. [4]

 

А. П. Каждан понимает эту новеллу в том смысле, [5] что «практически» император «мог претендовать на любой земельный надел». [6]

 

Однако мысль Василия II состояла отнюдь не в том, что он имел право притязать на все и любые недвижимости, а в том, что незаконно похищенное у казны (в том числе — землю) фиск может вернуть независимо от сроков давности. Сам А. П. Каждан среди памятников юридического происхождения признает для Χ-ΧΙ вв. достоверной именно «Пиру», поскольку она действительно отражала «действующее право Византийской империи» той эпохи. [7] Но в «Пире» проблема, затронутая в новелле Василия II, толкуется как раз так, как мы ее интерпретировали.

 

 

1. Jus, III, р. 220.

2. См.: М. Я. Сюзюмов. Дофеодальный период. — АДСВ, 8, 1972, с. 9.

3. Jus, I, XV, 7, р. 44.

4. Jus, III, р. 315.

5. Cf.: F. Dölger. Рец. на: D. Zakythinos. Etatisme byzantin et expérience hellénistique («Mélanges H. Grégoire», 2, 1950). — BS, 45, 1952, p. 194.

6. A. П. Каждан. Деревня и город..., с. 140, прим. 78.            7. Там же, с. 17.

 

 

15

 

В случае овладения собственностью казны через «недобросовестный акт» (κακῇ πίστει), пишет Евстафий Ромей, права фиска признаются в силе не с момента обнаружения истины, а с момента их попрания. [1] Для захватчиков имущества казны, говорит юрист в другом месте, «время не устраняет возможности возбудить процесс» с целью привлечения их к суду, ибо похититель государственного имущества не может сослаться на срок давности; при этом ответствен нс только он сам, но и его наследники, хотя бы они ничем не воспользовались из похищенного у казны. [2]

 

Какие же это притязания императора на любой надел? Василий II грозился отнять не что угодно и у кого угодно, а только то, что было захвачено или получено у казны вопреки официальному закону или г несоблюдением его точного смысла.

 

А. П. Каждан ссылается в качестве доказательства своей точки зрения также на то, что нередкими бывали случаи, когда раздел имущества или уточнение границ между участками осуществлялись в соответствии с высотой доли налога, что византийские чиновники во время кадастровых ревизий производили «передел крестьянской земли в соответствии с суммой платимых каждым податей». «При этом, — говорит автор, — византийское право исходило из того, что именно выполнение повинностей было определяющим, первичным»: не платить подать и не иметь земли было синонимом. [3]

 

Синонимом это было действительно, но именно потому, что первичным было обладание имуществом, а вторичным — уплата за это налога — отнюдь не наоборот: внесение налога никак нс предполагало немедленного предоставления имущества от казны. Для этого нужно было это имущество у казны купить или получить в аренду, или добиться в качестве держания под уплату канона, или обрести в качестве дара императора с четко обозначенными условиями владения.

 

Что касается переделов крестьянской земли при кадастровых ревизиях, то мы не будем на этом тезисе задерживать свое внимание, отослав читателя к нашей статье и новейшей литературе вопроса, там цитируемой. [4] Ныне является признанным, что никаких периодических сокращений или расширений чиновники фиска для участков крестьян во время ревизий не производили — эти участки давно были частной собственностью налогоплательщиков с четко означенными границами. [5] Суммирование всей земли деревни (ипотаги) и всей суммы канона с нее (ридзы) предполагало предварительную индивидуальную оценку каждой стаей и обмер каждого индивидуального участка: узнав, сколько долей номисмы приходится на модий, определяли и налог каждого в соответствии с размером его собственного участка,

 

 

1. Jus, I, XXXVI, 1, р. 155.

2. Jus, I, VIII, 10, р. 23. См. также: I, XXXVI, 14, р. 159.

3. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 140.

4. См.: G. G. Litavrin. Les terres â l’abandon selon le «Traité fiscal», du X^e s. et leur importance pour le fisk. — «Etudes balkaniques», 3, 1971, p. 30.

5. См.: A. П. Каждан. Византийская культура. Μ., 1968, с. 39.

 

 

16

 

а не сокращали или расширяли этот участок за счет земель общины (или «государственной»?) соответственно с суммой налога, уплачиваемого домохозяином.

 

Напротив, если крестьянин не мог уплатить налога за свою землю согласно определенной чиновниками норме, его могли принудить для уплаты долга казне продать часть земли, могли взвалить на общину обязанность доплатить недостающее в силу круговой поруки, могли предоставить обнищавшему — после соответствующих хлопот — временную отсрочку платежей (куфисмос), могли изъять пустующие более 30 лет участки вместе с частью угодий общины. Но в X-XI вв. ему уже не нарезали надела, соответствующего платимому им канону. Никаких переделов земли община этого времени уже не знала.

 

Разделы же и размежевания границ (примеров этого немало в «Пире») производились по суду в соответствии с размерами налога, платимого каждым из тяжущихся, только в тех случаях, когда нр было других данных для решения спора. При этом предполагалось, что некогда, когда доли налога каждого из совладельцев или соседей устанавливались фиском, эти доли были определены в точной зависимости от размеров имущества. Ни о чем ином такой способ размежевания не говорит.

 

Наконец, еще один аргумент А. П. Каждана: ссылка на жалобу болгарского архиепископа Феофилакта Ифеста, что деревня, не записанная в каких-либо практиках и давно принадлежавшая архиепископии, была у нее отнята императором. [1] А. П. Каждан поясняет, что хотя Феофилакт недоумевает, он не ставит под сомнение «право императора конфисковать земли подданных», ибо оно (право казны конфисковать земли без суда) принадлежало императору в силу закона, признающего его верховным собственником всей земли государства: недаром архиепископ пишет, что эта деревня может быть подарена императором или его вельможами-наместниками кому угодно или так же просто может быть отнята властями у любого из «архонтов». [2]

 

М. Я. Сюзюмов, рассматривая этот аргумент А. П. Каждана, полагает, что письмо Феофилакта не может быть доказательством прав собственности императора на частные земли, потому что конфискация в данном случае противоречила церковным законам, согласно которым земли церкви являются неотъемлемыми. [3] В свое время мы проследили по переписке Феофилакта все перипетии, связанные с отнятой у него деревней, и установили, что об этом идет речь не в одном (изложенном выше) письме, а в нескольких письмах архиепископа. [4] Тексты других писем на этот счет не оставляют, по нашему мнению, сомнений в том, что Феофилакт приобрел «пресловутую землю» незаконно, что он, кроме этой деревни, «ничем казенным» более не владеет.

 

 

1. PG, t. 126, col. 533D—536А.

2. См.: А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 141 и прим. 84; с. 142.

3. М. Я. Сюзюмов. Рец. на: А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 214.

4. М. Я. Сюзюмов, рецензировавший нашу книгу, упустил это обстоятельство из виду (см.: ВВ, XXII, 1963, с. 298-304).

 

 

17

 

Слабость его протестов именно этим и объяснялась: обнаружив, пишет он, «у тогдашнего практора, благодаря моему скромному увещанию, готовность услужить, я владел ею», т. е. деревней. Теперь архиепископ схвачен за руку и готов «не противиться», но просить «даровать... деревеньку» церкви. Ранее эта деревня была поселением свободных налогоплательщиков — закабалил ее архиепископ постепенно благодаря патронатному договору с крестьянами. [1]

 

Под «практиками», в которые деревня не была внесена, в данном случае следует усматривать не ординарные кадастры для свободных сельских общин, а описи земли государственных учреждений. Теперь, после того как она конфискована у архиепископа, деревня стала собственностью казны («казенной»): ее могут подарить любому или снопа отобрать, если дар сделан без предоставления прав полной собственности.

 

А. П. Каждан, касаясь самого термина, которым архиепископ обозначил акт конфискации земли у архиепископии («отнята» — ἀποσπασθεν), отмечает, что выражение ἀποσπᾆν в таком смысле известно уже «Податному уставу». [2] Мы бы, однако, добавили при этом, что данный термин в упомянутом документе употреблен для обозначения конфискации именно такой земли, которая была обретена через совместное мошенничество правительственного чиновника и землевладельца, через нарушение закона. [3]

 

Итак, мы рассмотрели все аргументы в пользу тезиса о существовании в Византии Χ-ΧΙ вв. всеобщей государственной собственности на землю и признали их недостаточно убедительными. Однако, как следует уже из сказанного, подлинно государственные земли в эту эпоху существовали и казна признавалась их полноправным собственником. Какие же это были земли?

 

Для А. П. Каждана это государственная собственность, так сказать, в узком смысле — подлинно государственная или императорская земля (поместья), что в сущности синонимично, так как между царской и казенной землей отсутствовало всякое различие. [4] Несколько иначе смотрит на дело М. Я. Сюзюмов: в принципе, пишет он, оба вида земель обнимались понятием «государственная собственность», «которой бесконтрольно распоряжался император», но «разница... тем не менее была» и заключалась в том, что императорские земли — это земли с организованным хозяйством, а государственные состояли из конфискованных земель, на которых казна не вела собственного хозяйства. [5]

 

Обратимся к источникам, фиксируя при этом главное внимание, в соответствии с целями, поставленными в данной статье, не на различиях между государственной и царской землей, а на отличиях обеих этих категорий собственности от земель частных и общинных.

 

 

1. См.: Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 84 -87.

2. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 141.

3. F. Dölger. Beiträge..., S. 121, 14-22.

4. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 129-130.

5. М. Я. Сюзюмов. Рец. на: А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 214.

 

 

18

 

В «Податном уставе» и в «Трактате о налогообложении» Караяннопулоса в качестве основы нормального функционирования византийской податной системы названы два главных условия: любая недвижимость, облагаемая налогами, должна иметь своего юридического собственника (юридическое лицо), на имя которого она вписана в кадастры: эта недвижимость, кроме того, должна подвергаться эксплуатации, т. е. так или иначе приносить какой-то доход своему владельцу. Основным, однако, из этих условий является именно первое: доходный участок мог ускользнуть от внимания чиновников и не попасть в писцовую книгу, оставаясь вне налогообложения, пока его не обнаружат при ревизии, но даже полностью заброшенная и потерявшая плодородие парцелла не могла избегнуть налогообложения, если она внесена в кадастры на имя ее собственника, который не сумел своевременно добиться от казны податного послабления, отсрочки или полного изъятия. Во всех случаях осуществления налоговых льгот в первую очередь выяснялось, кто владелец не приносящей дохода недвижимости, находится ли он в пределах досягаемости для фиска, сколь долго отсутствует, известно ли — хотя бы примерно — место его пребывания, кто его наследники и каковы их права. Собственник недвижимости — главный ответчик перед фиском. Лишь после истечения 30 лет с момента, когда налог был официально снят с заброшенного участка, могли быть приведены меры по его конфискации в пользу казначейства. Конфискация означала передачу титула собственности на участок от частного лица, покинувшего землю, казне.

 

Оба налоговых трактата, рассказывая об этой операции, не содержат ни малейшего намека на какого-либо иного господина крестьянской земли, кроме самих крестьян; они отдают часть дохода со своих хозяйств только государству, [1] обходясь при этом безо всяких посредников, кроме официальных представителей фиска.

 

Оба налоговых трактата ориентированы не на разрозненных собственников самостоятельных участков (идиостата) и не на подвластные частным лицам зависимые деревни париков, а на свободные крестьянские поселения налогоплательщиков — собственников индивидуальных участков и совладельцев угодий, являющихся общинной собственностью. И при этом, наконец, оба трактата проводят строжайшее различие между землями государства и землями частных лиц (как членов, так и нечленов общины), между землями казны и общинными угодьями (землей общины как юридического собственника).

 

Лежащий между деревнями участок и не входивший в ипотагу ни одной из них не признается их собственностью, хотя и ἀδέσποτον, т. е. «бесхозный». Его собственник — казна. Он может быть испрошен кем-либо у правительственного эпопта при условии платить канон, он может быть возделан и самовольно, но также — при обнаружении этого — облагается каноном и переводится в разряд идиостатон. [2] О передаче титула собственности новому владельцу при этом трактаты не говорят,

 

 

1. Мы отвлекаемся в данном случае от солемниев; см. о них с. 34-35.

2. F. Dölger. Beiträge..., S. 116.24-43.

 

 

19

 

как и о юридическом статусе владения (кроме обложения каноном). Было бы опрометчиво торопиться с заключением, что этот участок становился частной собственностью лишь за обязательство уплачивать канон. Ведь в таком случае в X в. не возникла бы и проблема крестьянского малоземелья: население было довольно редким, отнюдь не сплошные территории были обработаны или попали в собственность частных лиц, и в угодья общин-деревень. Также невозможно пока сделать вывод, что государство, довольствуясь каноном с этого участка, как и с любого частновладельческого надела жителя деревни, выступало по отношению к новому хозяину участка лишь как суверен.

 

Заброшенная земля, у которой нет ни хозяина, ни наследника в течение 30 лет, отмежевывается и конфискуется государством — она становится собственностью казны, ибо «казне (δημοσίῳ) дается позволение делать с класмой что она хочет (ὄ βούλεται)· Ибо, если говорят, что василевс даровал такую землю тому-то или тому-то из всей обнаруженной класмы, то это значит, что 30 лет миновало». [1] До отчуждения земля, получившая статус класмы, вносится «в практик» (опись) секрета (геникона?). [2] Кажется, мы можем без риска ошибиться резюмировать: класма переходит в собственность государства (δημόσιον), и распоряжается этой собственностью император (василевс).

 

Класма, как и бесхозный участок, о котором выше шла речь, может оказаться возделанной и обретшей «владельцев» (νομεῖς). [3] В таком случае канон на нее восстанавливается, однако относительно титула собственности мы здесь также пока ничего не знаем.

 

Бывали «нередко» (πολλάκις), [4] как сказано в «Трактате о налогообложении», случаи, когда государство сдавало в аренду или продавало не только класмы, но и симпафии (т. е. земли, находящиеся в заброшенном состоянии менее 30 лет). Однако титул собственности купившего класму такого рода оставался условным — владение ею при обстоятельстве уплачивать канон «находится под угрозой востребования ее наследниками» (ὑπὸ ζήτησιν τοῖς κληρονόμοις), [5] а в случае продажи симмафии и возвращения законного наследника «теряют покупатели купленное», документ о сделке ликвидируется и неудачник имеет право требовать от казны возвращения попусту затраченных денег. [6]

 

Иными словами, отчуждение симпафии было условным, до истечения 30 лет их подлинным юридическим собственником остается прежний хозяин; документ о продаже обретет право свидетельствовать о титуле собственности только после названного срока. Мало того, опоздавший наследник не имеет права на безвозмездное овладение своей бывшей землей: он ее может только купить у государства,

 

 

1. F. Dölger. Beitrage..., S. 119.33-37.            2. Ibid., S. 116.13.            3. Ibid., S. 120.10-12.

4. J. Karayannopulos. Fragmente..., S. 322, 28f.            5. Ibid., S. 323.78-85.            6. Ibid., S. 322.58-323.63.

 

 

20

 

пользуясь при этом правом предпочтения. «Трактат» указывает довольно высокую плату: 24 номисмы за землю, с которой ранее взыскивался канон в размере одной номисмы. [1]

 

Если имело место при продаже или дарении класм мошенничество и эпопт, совершая отчуждение, указал в документе меньшее количество земли, чем действительно отдал, «излишек» возвращают казне (προσεκυρώθῃ τῷ δημοσίῳ), [2] не уплачивая при этом покупателю — участнику мошенничества — цену «излишка», как разъяснено в «Уставе». [3]

 

Приводя эти данные, мы отчасти сказали о судьбе класм, ставших собственностью казны: они дарились и продавались государством, т. е. императором, через правительственных чиновников — эпоптов. Титул собственности при продаже целиком переходил к тому частному лицу, которое покупало класмы. Что касается получателя дара, то здесь дело обстояло сложнее: все зависело от того, какое юридическое лицо получало дар и каковы были условия дара.

 

Кроме того, государство могло в течение неопределенного срока сдавать класмы в аренду (краткосрочную и долгосрочную) на весьма выгодных для себя условиях (с 10 модиев — 1 номисма), [4] иногда — жителям этого же села, [5] или отдавать (ἀνατεθῇ) какому-либо ведомству (секрету) [6] («посвящать» — ἀφοσιοῦνται, сказано в другом месте). [7] Класма может оказаться и в ведении какого-нибудь «царского эпискепсиса» (ἐπίσκεψις βασιλική) [8] или какой-либо куратории, которой дарит (ἀποχαρίζηται) ее василевс (эпискепсис приравнивается при этом к секрету). Важно при этом, что при передаче класмы правительственным или царским учреждениям предполагалось, что эти учреждения как юридические лица оказываются обладателями титула собственности на эту класму («секрет имеет власть продавать ее и отдавать, куда хочет» — ἔχει ἐξουσίαν πωλεῖν αὐτὸ τὸ σέκρετον καὶ ἐκδιδόναι, ὄπου βούλεται). [9]

 

Орфосис имеет в рассматриваемых трактатах два значения: восстановление канона на заброшенные земли, имевшие статус симпафий и класм, и восстановление отсутствовавшего собственника земли в его правах. Однако при этом проводится одно важное различие: восстановление налога и восстановление собственника в его правах — не всегда единый процесс. Временное или постоянное право владеть заброшенным участком предполагает восстановление налога, но не всегда влечет восстановление права собственности. Мы уже упоминали, что класмы (как и новь) могли быть испрошены кем-либо под условием уплаты канона или заняты самовольно. Канон эти люди в таком случае должны были платить безусловно.

 

 

1. J. Karayannopulos. Fragmente..., S. 321.23-322.28.            2. Ibid., S. 322.38-42.

3. F. Dölger. Beiträge..., S. 121, 16-21.            4. Ibid., S. 123.1-6.

5. J. Karayannopulos. Fragmente..., S. 321.9.

6. F. Dölger. Beitrage..., S. 116.17.            7. Ibid., S. 119.31.            8. Ibid., S. 120.19.

9. J. Karayannopulos. Fragmente..., S. 321.12.

 

 

21

 

Но вряд ли они обретали в таких случаях право собственности на класму и новь, ибо в «Трактате» разъяснено, ч го даже собственники и их наследники «не восстанавливаются» [в праве собственности] после 30 лет [отсутствия]» (οὐ γὰρ ὁρθοῦνται μετὰ τὴν λετίαν). [1] Для этого надо было выкупить право собственности у казны, одного согласия на уплату канона было для этого недостаточно.

 

Мы думаем, что это различие имело принципиальное значение в византийской действительности, гораздо более существенное, чем различие между казенной и императорской землей, которой в равной мере самовластно, как пишет М. Я. Сюзюмов и как мы видели из данных «Трактатов», распоряжался василевс.

 

В связи с этим мы хотели бы обратить внимание на оставляемую и историографии до сих пор в тени дефиницию «Податного устава», проводящего резкую грань между двумя видами плательщиков канона и империи.

 

«После заполнения [сборщиком налогов] всей налоговой графы приписка “уплатил такой-то” содержит указание на перемену имени [плательщика], от [имени] предшествующего владельца — к [имени] его наследника, зафиксированную тогдашним анаграфевсом, если приписка делается для деревни геникона; а если речь идет о практиках диикитов, то указывается плательщик, хотя бы он был наследником, и не требуется приписка, кроме единственной — “уплатил”». [2]

 

Забегая несколько вперед, скажем, что речь идет здесь не просто о различии в технике ведения налогового учета, а о юридически различных категориях налогоплательщиков: одни из них определены как жители «деревни геникона» (налогового ведомства), а другие — как вписанные в описи местных чиновников (диикитов). Уточнение прав на владение землей для первых необходимо ежегодно (от кого и кому они перешли, кто из чиновников это удостоверил), для вторых этого не требуется.

 

Мы считаем первых держателями государственной земли (земли геникона), не имеющими на нее титула полной собственности (подобно зависимым держателям земли крупных собственников), а вторых — свободными собственниками (членами или нечленами общин).

 

В новелле Романа I Лакапина от 922 г. сказано совершенно ясно, что класмы (κλασματικοὶ τόποι), подобно некоторым иным владениям, принадлежат димосию (казне). [3] Новелла Константина VII Багрянородного упоминает о несправедливом обычае продажи казной участков стратиотов, утративших способности нести лично военную службу, по император не позволяет этому обычаю обрести силу закона, как «зверскому и жестокому». [4] Этот император причислял к динатам не только епископов, но и богоугодные заведения, которые скупали крестьянские и стратиотские участки. [5] В новелле Никифора II Фоки от 962 г. вновь говорится о том, что эпопты и василики («царские люди»)

 

 

1. J. Karayannopulos. Fragmente..., S. 322.25.

2. F. Dölger. Beiträge..., S. 123.8-14.

3. Jus, III, p. 240.            4. Ibid., p. 264.            5. Ibid., p. 262-263.

 

 

22

 

продавали воинские участки, и император опять запрещает делать это. [1] По видимому, речь снова шла о стратиотах, имущественное состояние которых не позволяло им нести воинскую службу.

 

Согласно другой новелле этого же императора, казна имела право конфисковать земли тех армянских воинов, которые отсутствовали более 3 лет, а земли перебежчиков к сарацинам — немедленно. Эти конфискованные земли казна передавала отличившимся стратиотам или другим лицам, несшим «общеполезные обязанности», и перебежчикам из стана врагов. Если же они были отданы царскому монастырю или иным кураториям, а также знатным лицам в виде пожалований и милости (дара), а также если эти земли были проданы эпоптами через либеллы, то в случае возвращения наследников армянских воинов эти документы о продаже или хрисовулы о даре теряли силу: наследники имели право получить владения своих отцов не только после 3 лет, но и после 30 лет отсутствия. Те из вернувшихся армян, которые были в земле врагов, теряли свои владения (такова кара за их поступок), но им предоставлялись «иные места». [2]

 

Нетрудно заметить и здесь, сколь разно отношение государства к землям, составлявшим частную собственность армянских воинов, и к землям, пожалованным государством в качестве дара монастырям и частным лицам, не несущим какую-либо службу. Конфисковывались частные земли только за предательство; земли воинов, бросавших службу более чем на 3 года, несмотря на конфискацию, могли быть возвращены наследникам этих воинов в течение 30 лет. Сами перебежчики, вернувшись, могли получить «иные места». Напротив, те, кто получил земли, конфискованные казной у частных лиц, в виде дара, не могли быть уверены, что власти не отнимут их снова. Титул полной собственности им не давался. В этом — суть.

 

По новелле Никифора II Фоки о монастырях, казна не возбраняла благочестивым людям, принявшим схиму, строить в «пустынных местах» кельи и лавры, оговаривая, однако, запрещение выходить за пределы монастырской ограды для овладения землей [3] — она была государственной.

 

В «Пире» нередко употребляется термин δημοσιακὰ κτήματα в смысле βασιλικὰ κτήματα, и наоборот. «Частные» имущества (ιδικά) василевса и августы, говорится там, — это «имущества кураторий и эпискепсисов», находящиеся в ведении «казны» (δημοσίου). [4] Τὰ δημόσια, сказано в другом месте, — это те δημόσια, которые казна (δημόσιος) имела и приобрела прежде, чем (этот) василевс вступил на трон. Когда же он обрел царство, то присоединялись к сему также класмы и имущества, приобретенные в бою (τὰ ἐξ ἀδορίων). [5]

 

 

1. Jus, III, p. 285-286.

2. Ibid., p. 290-291.            3. Ibid., p. 296.            4. Ibid., I, XXV, 1, p. 155.

5. Ibid., XXXVI, 2, p. 156. Мы предполагаем, что ’αδορία — производное от латинского adorior — «вести наступательные действия».

 

 

23

 

Мы согласны с А. П. Кажданом, собравшим немало сведений о «государственной» и «царской» земле, [1] что практического различия источники здесь не проводят, [2] но его оппоненты правы в том, что эта земля — не вся территория страны, а лишь те ее пространства, которые не находились в частной собственности отдельных лиц и крестьянских общин. Юридический статус этих земель был, однако, весьма различен. Титул полной собственности на нее государство теряло только в случае продажи или дара в «полную собственность». Сдача же ее и аренду, в вечное держание под условием уплаты канона, передача церкви, монастырям или благотворительным учреждениям, а тем более правительственным ведомствам, а также воинам в награду за службу, и дар отдельным лицам и т. п. не лишали казну прав dominus eminens, хотя конкретные права получателя и казны могли быть при этом разнообразны и специально определены в каждом отдельном случае.

 

Иными словами, мы считаем, что такой сторонник и автор теории «государственной собственности» на все земли империи, как Дж. Данструп, прав в том, что государство продолжало сохранять право верховного контроля над теми землями, которые оно передавало в руки частных лиц и духовенства. [3] В X—XI вв. юридический статус большей части земель, «дарованных государством» частным лицам (не говоря уже о духовенстве), не был, по нашему мнению, идентичен статусу родовых частнособственнических земель: право верховной собственности в последнем случае оставалось в руках государства.

 

Что касается другого разногласия, отмеченного выше: рос или сокращался в течение X-XI вв. фонд государственных земель, то, видимо, здесь не может быть однозначного ответа. Л. Брейе полагал, что тот фонд в указанное время рос, [4] А. Андреадис и Дж. Данструп придерживались прямо противоположного взгляда. [5] А. П. Каждан склонен скорее поддержать Л. Брейе. [6] Пи нашему мнению, бывали периоды, когда этот фонд расширялся в силу двух главных причин: 1) крупные конфискации после подавления многочисленных заговоров и мятежей знатной провинциальной военщины или столичной аристократии; 2) завоевание соседних с империей земель, как это оговорено и в «Пире» Евстафия Ромея. [7]

 

 

1. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 127-141.

2. Иски относительно земель императора и августы, сказано в «Пире», учиняются «димосию» (Jus, I, XXXV, 2, р. 155156). Другой выразительный пример приведен А. П. Кажданом («Деревня и город...», с. 130. Подробно см.: Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия, с. 167-175): по акту Лавры от 1104 г. монахи отдали казне (δημοσίω) проастий в обмен на три царских (βασιλικών) проастия.

3. J. Danstrup. The State..., р. 231.

4. L. Brehier. Les institutions de l’Empire byzantin, II. Paris, 1948, p. 266.

5. A. Anaréadès. Deux livres récents sur les finances byzantines. — BZ, 28, 1028, p. 295; J. Danstrup. The State..., p. 224.

6. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 137.

7. Jus, I, XXXVI, 2, p. 156.

 

 

24

 

Когда в 934 г. византийцы взяли Мелитину, она была превращена вместе с округой в императорскую кураторию. [1] Еще в 1960 г. мы высказали предположение, что императорский фонд значительно пополнился с завоеванием Болгарии (в 971 г. ее северо-восток захватил Цимисхий, в 1018 г. всю страну — Василий II). [2] Ныне мы повторяем это с полной уверенностью. Неясным остается только, все ли земли Болгарии и вообще всех присоединенных территорий рассматривались при этом как земли казны (следуя Евстафию Ромею — «все добытое мечом принадлежит государству») или только те, которые и ранее в Болгарии, в период ее самостоятельного существования, не принадлежали частным лицам или были собственностью представителей болгарской династии и крупных вельмож, подвергшихся конфискации и выселенных из Болгарии.

 

Прямое упоминание о государственной земле в завоеванной Болгарии мы усматриваем в сообщении Яхъи Антиохийского, что управлять «имуществами» в нее были направлены василики [3] («царские люди»), о которых как о распорядителях землями казны наряду с эпоптами упоминается в приведенных выше свидетельствах новелл.

 

Прямое указание на это мы усматриваем и в типике монастыря Богородицы Милостивой, где сказано, что эта обитель была воздвигнута ἐν τόρῳ βασιλικῷ («на царском месте»), [4] и в практике передачи земли этому монастырю, когда 10 дворов δημοσιακοὶ πάροικοι («государственных париков») оказалось в окружении переданных монастырю земель — из категории класм. [5] О царских табунах, пасшихся в Северо-Восточной Болгарии и отправляемых ко двору ежегодно по 60-100 голов, сообщает и знатный хронист — участник IV крестового похода Робер де Клари. [6]

 

Найдены в Болгарии и печати «логофета стад» — управителя секрета, ведавшего конными императорскими заводами. [7]

 

Мы приводили все эти свидетельства в подкрепление нашего мнения о том, что фонд императорских доменов пополнился с завоеванием Болгарии в 1018 г. [8] Нам непонятно, почему А. П. Каждан,

 

 

1. Theoph. Cont., р. 416, 23 -417.2. См. об этом также: А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 131.

2. Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 138-151.

3. В. Розен. Император Василий II Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхъи Антиохийского. СПб., 1883, с. 59.

4. L. Petit. Le monastère de Notre Dame de Petié en Macédoine. — ИРАИК, VI, 1900, p. 90.

5. L. Petit. Op. cit., p. 43. Г. A. Острогорский ошибается, толкуя указанный термин попросту как «налогоплательщики казны» и заявляя, что ни о каких «императорских поместьях» в этом районе не известно (G. Ostrogorskij. Quelques problèmes..., p. 2). Неважно в данном случае, были ли «поместья», важно, как мы видели, что была «императорская земля».

6. Robert de Clari. La conquête de Gonstantinople. — «Poèmes et récits de la ville de France», XVI. Paris, 1939, p. 137-138.

7. Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 142.

8. Там же, с. 141, 151.

 

 

25

 

бегло заметив, что местонахождение печатей — не аргумент, и не сказав ни слова об упомянутых письменных свидетельствах, счел наш вывод «лишь догадкой», [1] хотя этот же автор в тогда же вышедшей монографии без указания на «Пиру», на основе свидетельства об овладении Мелитиной в 934 г. заключал, что «новые земли... в результате завоеваний... включаются в состав домена». [2]

 

После царствования Василия II (с конца 1025 г.) и до конца рассматриваемого в нашей статье периода (начало 80-х годов) фонд государственных (царских) земель имел, несомненно, постоянную тенденцию к сокращению не только в результате территориальных потерь империи, но и вследствие политики земельных пожалований императоров.

 

Строго говоря, пожалования государственных (императорских) земель кураториям, хотя те и имели право как правительственные (в «Пире» они названы императорскими) учреждения полностью распоряжаться ими, а также церкви и монастырям нельзя рассматривать как сокращение фонда этих земель. Но это верно на практике лишь относительно кураторий. Хотя церкви и монастыри, не подвластные частным лицам, были также в некотором роде царскими и император сохранял право контроля и верховной собственности, [3] мы не знаем крупных секуляризаций в период 976-1081 гг.

 

Мало того, и пожалованные частным лицам через хрисовулы государственные земли в качестве милости, дара, награды или как обеспечение определенного вида службы в строгом смысле не были полностью потеряны для казны. Именно эта юридическая теория, по которой на переданные без эквивалентного возмещения (продажной цены) земли государство сохраняло право верховной собственности, ярко проявилась в двух актах правительства, отделенных друг от друга более чем семидесятилетием.

 

В 985 г., отстранив от власти паракимомена Василия Нофа, еще недавно всесильного временщика, Василий II объявил, что отныне он подвергает пересмотру все хрисовулы и дарственные грамоты правительства, выданные во время всевластия Нофа, как акты, зачастую не имевшие законной силы. Лишь удостоверенные подписью Василия II, как признанные им, могли впредь сохранить законную силу. [4]

 

В 1057-1058 гг. Исаак I Комнин конфисковал много владений монастырей и частных лиц, несмотря на хрисовулы, предъявленные на эти владения, ибо рассматривал включенные в эти документы дарения государственных земель как незаконные акты своих предшественников. [5]

 

 

1. А. П. Каждан. Рец. на: Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 101.

2. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 137.

3. В недавно опубликованной работе А. П. Каждан неоднократно подчеркивает экономическую несамостоятельность византийских монастырей, их подчиненность государству как фактор, «в корне» отличавший их от западных аббатств (А. П. Каждан. Византийский монастырь..., с. 69-70).

4. Jus, III, р. 317.

5. Attal., р. 61, 6-17; Εὐδ. Τσολάκη. Ἡ συνέχεια τῆς χρονογραφίας τοῦ Ἰωάννου Σκυλίτσυ. Θεσσαλονίκη, 1968, σ. 104.617.

 

 

26

 

Напротив, мы не располагаем от изучаемой нами эпохи ни единым известием о том, что конфискации подверглась родовая недвижимая собственность, исключая случаи измены и осуждения за государственные преступления.

 

Точно так же у нас нет ни одного свидетельства того, что император в этот период пожаловал не только частному лицу, но и духовенству или правительственному учреждению хотя бы одну деревню (или даже один двор) со свободными крестьянами — собственниками своей земли.

 

Но как же в таком случае быть с упомянутыми нами же выше примерами дарений со стороны императора целых сел с крестьянами, хотя бы пример с дарением монастырю Ксенофонта Василием II метоха с 12 проскафименами [1] или пример с даром Андронику Дуке в 1073 г. обширных владений с несколькими поселениями Михаилом VII Дукой? Ответ нам представляется теперь нетрудным: это были государственные земли. В частности, земли Андроника, принадлежавшие казне, были переданы ранее ведомству богоугодных заведений Востока. Недаром по их периметру были расставлены пограничные камни с надписями «Царская граница». [2] Населены эти земли были государственными крестьянами (париками), являвшимися наследственными держателями казенной земли, а не ее собственниками.

 

Именно поэтому государство не усматривало юридического различия между положением этих крестьян до передачи их в «полную собственность» частного лица и их положением после этой передачи. До того как эти земли попали в секрет богоугодных заведений Востока, они входили в царский эпискепсис Алопеков (комплекс более обширных владений казны или императора). Роль чиновника секрета, осуществлявшего надзор за этими владениями и сбор доходов с крестьян, играл местный священник, именуемый прокуратором, получавшим в качестве руги 3 номисмы в год. [3] Крайне низкая оплата труда прокуратора исключает всякое предположение, что роскошный дворец в имении был предназначен для подобного чиновника. О прежней судьбе поместья свидетельствует и царящая на всей центральной усадьбе печать запустения. Многие постройки полуразрушены, инвентарь ничтожен, запасы посевного зерна для «хозяйственного домена» мизерны, сад запущен, рабы умерли.

 

Мы полагаем, что здесь возможны две гипотезы, одинаково вероятные: 1) либо это имение принадлежало некогда видному частному лицу, собственность которого как государственного преступника была конфискована, стала царским эпискепсисом, а затем передана в секрет богоугодных заведений; 2) либо эти земли никогда не были частной собственностью, дворец же был выстроен для видного правительственного лица,

 

 

1. Actes de l’Athos, I. Actes de Xenophon, publ. par L. Petit. — BB, X, 1903, p. 25, 214-216.

2. MM, VI, p. 4.

3. MM, VI, p. 15. Церковные каноны запрещали духовным лицам, соблазняясь малой синифией, играть роль прокураторов частных поместий, но разрешали эту роль в царских имениях, если того хотел император (PG, t. 138, col. 89А—В).

 

 

27

 

управлявшего обширным комплексом императорских поместий, постепенно пришедших в упадок после передачи их упомянутому секрету.

 

Имение лежало в плодородной долине во Фракисийской феме, близ Милета. Тем не менее множество крестьян в нем были крайне бедны, уровень же эксплуатации, видимо, был весьма высок.

 

Этот акт десятки раз оказывался в центре внимания исследователей, неизменно отмечавших, что в крестьянских платежах здесь не наблюдается существенных отличий от платежей свободных крестьян, но что в акте странным образом нигде не упомянуты размеры земельных держаний крестьян как важнейший фактор налогообложения. [1]

 

Что касается первого заключения, то справедливость его еще предстоит проверить; второе же обстоятельство нам ничуть не представляется странным; точно так же ни в одном из других актов мы не находим указаний на размеры крестьянских участков и держаний. Причина этого состояла, по нашему мнению, в том, что сама имущественная классификация крестьян (зевгарат, воидат, апор) включала указание и на размеры их держания. О том, как различались государственные и императорские поместья в X—XI вв. (и в юридическом, и в хозяйственном отношении), мы, к сожалению, осведомлены крайне слабо, несмотря на то, что А. П. Каждан собрал на этот счет почти весь наличный материал. Никаких данных, которые подтвердили бы вероятную гипотезу М. Я. Сюзюмова о том, что императорские поместья — это организованные хозяйства, а государственные земли — просто пустоши, мы не обнаружили.

 

О формах эксплуатации государственных земель нам известно крайне мало. Если судить по акту 1073 г., какая-то часть государственных поместий отводилась под домениальную запашку и, помимо денежных сборов с крестьян, давала натуральный доход: для посева были предназначены 260 модиев пшеницы, 150 модиев ячменя, 5 модиев бобов и 5 модиев льняного семени. [2] Согласно геометрическому трактату XIII в., на модий площади в Византии (на добрых землях) высевали 2 сыпучих модия, [3] т. е. 410 модиями (260 + 150) засеяли бы 205 модиев земли (около 20 га). [4]

 

 

1. См., например: П. Безобразов. Патмосская писцовая книга. — ВВ, VII, 1900, с. 75, 85 сл.

2. ММ, VI, р. 6.

3. Ф. И. Успенский. Византийские землемеры. — «Труды VI Археологического съезда», II. Одесса, 1888, с. 298.

4. П. Безобразов подчеркивает, что почвы в районе Милета были плодородными, но считает (в противоречии с упомянутым геометрическим трактатом), что один модий высевали на один модий земли, отводя, таким образом, под домениальную запашку 420 модиев. Этот ученый полагает, что названный в акте совокупный доход — 307 номисм — не весь доход имения, определяемый им примерно в 830-750 номисм (П. Безобразов. Патмосская писцовая книга, с. 105-106).

 

 

28

 

Из письма патриарха Николая I Мистика (901-907 и 912-925) известно, что клир Св. Софии снабжался пшеницей из владений Великой церкви — пересылали ее в Константинополь прокураторы церковных владений. [1] Прокуратор владений богоугодных заведений Востока не получал натурального довольствия: в акте четко определено, что ему «в качестве анноны» выдается одна из номисма «вместо 12 модиев пшеницы». [2] Следовательно, указанный в акте запас зерна на питание: 124 модия пшеницы, 60 модиев ячменя и 8 модиев льняного семени — был предназначен не для чиновников-управителей, а для работников-париков, проживавших в специальном помещении при центральной усадьбе. [3] На упомянутом зерне могли бы прожить 6-8 человек в течение года, т. е. столько работников, сколько действительно могло справиться с возделыванием домена в 2 га.

 

Остальное зерно, полученное при сборе урожая с этих 20 га, было, несомненно, отправлено в пункты, угодные секрету благочестивых заведений (при урожае сам-6 это составило бы до 2,5 тыс. модиев). [4]

 

Еще бóльшую площадь (около 600 модиев) управители имения сдавали в аренду соседнему монастырю и соседним крестьянам. [5]

 

Специфической формой организации государственных поместий были, конечно, конные заводы, все хозяйство которых подчинялось этой главной цели и требовало, несомненно, значительного числа работников-париков, не занятых ведением собственного самостоятельного полнонадельного хозяйства. В частности, кони разводились и в передаваемом Андронику Дуке имении. Отдавая все Андронику, царь оговаривает, что не передаются только кони. [6] Подобной же особой формой была, например, эксплуатация владений некоторых прибрежных сел, подчиненных распорядителю императорского стола (ὀ ἐπὶ τῇς τραπέζης) — они поставляли для дворца рыбу. [7] Великая церковь, например, имела владения, главной обязанностью которых была поставка капусты. [8]

 

Что касается прочих правительственных учреждений и богоугодных заведений (странноприимных домов, больниц, сиротских приютов, богаделен, домов призрения престарелых и т. п.), то их хозяйства на государственной земле, по-видимому, мало отличались от того имения, которое было передано Андронику Дуке. В основе его лежал зависимый крестьянский двор, обязанный уплатой денежных платежей и, видимо, натуральных поставок, часть земли обрабатывалась как домениальная трудом зависимых дворовых париков, часть сдавалась в аренду.

 

 

1. V. Grumel. Les regestes des actes du patriarcat de Constantinople, I. 1, Constantinople, 1936, № 772.

2. MM, VI, p. 15.            3. Ibid., p. 6.

4. Урожай в таком случае при пересчете на наши меры составил бы примерно 50 пудов с гектара.

5. ММ, VI, р. 6, 7, 12, 15.            6. Ibid., р. 5.

7. Const. Porphyr., De cerim., p. 488.18.

8. V. Grumel. Les regestes..., № 782.

 

 

29

 

А. П. Каждан, говоря о функциях правительственного чиновника, управлявшего императорскими поместьями и носившего наименование ὁ ἐπὶ τῶν οἰκειακῶν, приводит любопытную надпись на одной из сохранившихся печатей этого должностного лица по имени Ставракия: Δός, κύριε, ἀνώνη[ν], т. е. «Дай, господи, аннону»! Нам представляется удачной догадка А. П. Каждана, что одной из главных функций этого чиновника был сбор натуральных поставок — анноны. Автор считает, что этой догадке противоречит факт определения Ставракия в легенде печати не только как ὁ ἐπὶ τῶν οἰκειακῶν, но и как ὁ ἐπὶ τῶν βαρβάρων. [1] Но, на наш взгляд, вполне логично предположить, что Ставракий действовал как управитель императорских имений на завоеванной территории с иноплеменным населением («варварами»), — в таком случае оба определения легенды печати не противоречили бы, а дополняли друг друга.

 

Такую в сущности аннону поставляли присоединенные при Василии II грузинские земли (χῶραι) в качестве опсония (натурального довольствия) для войск, формируемых здесь для обороны фемы Ивирия от турок-сельджуков. Константин IX Мономах «отнял» эти «государственные земли» у войска (δημοσίων χωρῶν, ἀφείλετο ταύτας), [2] заставив их вносить подати в казну и лишив тем самым область защиты. [3]

 

Не может быть, по нашему мнению, в данном случае никаких сомнений, что завоеванные земли (или их часть? — ср. стр. 22) стали землями короны. Вряд ли, однако, здесь имелись какие-либо хозяйства, подобные имению Варис: государственные парики вносили продукты в счет налогов на содержание войска.

 

Мы считаем, что именно эти земли казна и имела право отдавать в пожалования, в дар, награду и в обмен на частновладельческие земли. Об обмене частных владений на земли казны неоднократно сказано в типике Бакуриани, [4] в актах Лавры, [5] в хронике Скилицы [6] и у восточных авторов-современников, [7] в письмах Феофилакта. [8] Во всех этих случаях нельзя, по нашему мнению, усматривать передачи частным лицам земель со свободными крестьянами — отдавались территории с государственными париками, статус которых как не собственников, а держателей своих участков признавался идентичным статусу частновладельческих париков. [9]

 

 

1. А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 136-137.

2. Attal., р. 44.19-22.

3. Cedr., II, р. 608.20-23; ср.: «Советы и рассказы Кекавмена. Сочинение византийского полководца XI века». Подготовка текста, введение, перевод и комментарий Г. Г. Литаврина. М., 1972, с. 152.28-154.1, 376.

4. Typicon Gregorii Pacuriani, ed. S. Kauchtschischvili. Thbilisiis, 1963, p. 28.11.

5. K. Lake. Early Days of Monasticism in Mount Athos. Oxford, 1969, p. 103.

6. Cedr., II, 464, 11-16.

7. См.: В. А. Арутюнова. Византийские правители Эдессы в XI в. — ВВ, 34, 1973.

8. См.: Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 86-87.

9. Почти так формулирует свой вывод и Г. А. Острогорский (Ostrogorskij. Quelques problèmes..., p. 24), понимая, однако, под государственными париками вообще всех крестьян, не принадлежащих частным лицам.

 

 

30

 

И это — не только юридическая теория, которая, как бывало с правовыми доктринами в империи, могла не иметь практического значения, а повседневная практика. Как частновладельческий парик не мог продать свое держание лицу, которое отказалось бы от парических обязанностей, так и государственный крестьянин мог отчуждать свой участок лишь с согласия господина. «Пира» фиксирует случай, когда земля одного из благочестивых учреждений оказалась сданной в длительную аренду без разрешения сакеллы, т. е. ведомства, которому были подчинены управляющие землей чиновники. Евстафий Ромей определил, что земля должна быть возвращена законному владельцу независимо от того, сколько с тех пор прошло времени (срок давности в данном случае не мог узаконить сделку). [1]

 

Даже воины, поселенные на государственной земле, обозначались иногда термином, обычным для частновладельческого крестьянства, — проскафимены. [2] А в акте Лавры от 1104 г. об обмене земли монастыря на государственную (императорскую) землю государственный парик выступает как ценность, равнозначная мельнице или пустующему участку. [3]

 

Конечно, случаи самовольного овладения государственной землей были. Такой случай мы усматриваем в акте от 1023 г. из Южной Италии, в котором сообщается, что около 40 лет назад умерший монах Иона раскорчевал и расчистил некое место, а затем передал его монастырю. Затем, на рубеже XI-XII вв. игумен Косьма, собрав пришельцев и бедняков, основал на этом месте деревню. Когда некие соседи возбудили дело против монастыря, пытаясь отнять у него землю, катепан Италии признал права монахов законными. [4] Т. е. признал именно тот катепан, которого назначил Василий II, воспрещавший самовольное овладение землями казны и бесконтрольное поселение на частных землях неимущих крестьян в качестве свободных от налогов париков.

 

Однако случаи такого рода не означали нарушения существовавшей системы: государственные (императорские) земли независимо от того, в какой форме они подвергались эксплуатации, независимо от того, подвергались ли они эксплуатации или лежали втуне, резко отличались от частновладельческих. Но среди самих частновладельческих земель существовали две категории, одна из которых (земли крупных собственников, эксплуатировавших труд зависимых людей) по своей социальной сущности, как мы полагаем, была ближе к государственным землям, чем ко второй категории частновладельческих земель (земли крестьян свободных).

 

Социально-общественный и юридический статус частнозависимых и государственнозависимых париков был почти идентичен:

 

 

1. Jus, I, XV, 9, р. 44-45.

2. А. Дмитриевский. Описание литургических рукописей... Τυπικά, I, Киев, 1895, с. 695.

3. Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 171-172.

4. A. Guillou, W. Holzmann. Zwei Katepanenurkunden aus Tricarico... «Quellen und Forschungen...», XLI. Tübingen, 1961, S. 27.

 

 

31

 

они не являлись собственниками своих участков со всеми вытекающими отсюда последствиями. Определяя эту зависимость как феодальную для первых, мы признаем ее по существу такой же и для вторых, но никак не для свободных налогоплательщиков казны. Но при такого рода заключении возникает как будто проблема новой датировки этапов феодализации. Если отказ от выводов А. П. Каждана и Г. А. Острогорского вел к опасности «запоздать» с определением эпохи утверждения феодальных отношений, то не ведет ли наш вывод, напротив, к перенесению этого рубежа в слишком ранний период. Ведь и парики, и императорские земли, на которых были основаны подчиненные короне монастыри, упоминаются уже в самом начале IX в. [1]

 

Нам представляется, что наши выводы не ведут к серьезным теоретическим затруднениям. Основным критерием периодизации по-прежнему останутся этапы вызревания феодального поместья, так как оно определяло и представляло главную тенденцию, генеральный путь эволюции аграрных отношений в империи. Формы эксплуатации государственных владений уподоблялись формам эксплуатации частных землевладельческих хозяйств, феодализируясь не ранее имений магнатов, и вслед за феодализацией этих имений. Это тем более понятно, что фонд государственных земель в течение IX-XI вв. почти непрерывно был источником формирования крупных частных поместий.

 

Прежде чем ответить на вопрос о том, каков был главный источник формирования феодального землевладения, мы должны дать оценку правительственным мероприятиям императоров Македонской династии, в течение столетия пытавшихся помешать процессу поглощении крестьянской собственности крупным землевладением.

 

К ак известно, дореволюционные русские историки, как и многие современные за рубежом, делали выводы о некоей внеклассовой защите государством мелкого крестьянского землевладения. А. П. Каждан дал очерк развития этой проблемы в литературе, показав, что полное и обоснованное переосмысление вопроса было осуществлено лишь в марксистской историографии: меры правительства преследовали цели сохранения контингента крестьян для их централизованной эксплуатации господствующей группировкой феодализирующейся аристократии через государственный аппарат. [2] По мнению А. П. Каждана, эти меры не столько препятствовали развитию феодализации, сколько ей способствовали. [3]

 

Возражения в ответ на эту идею были высказаны как в зарубежной, так и в советской литературе. Н. Зворонос разделяет мнение историков-марксистов о целях законодательства императоров Македонской династии, но он считает, что они были гораздо более широкими, что императоры сознавали угрозу всей государственной структуре со стороны крупных собственников, и хотя эффективность законодательства «оставалась, очевидно, весьма ограниченной», эти меры сыграли свою роль.

 

 

1. Theoph., р. 30, 486. См. об этом: А. П. Каждан. Деревня и город..., с. 94.

2. Там же, с. 174-175.            3. Там же, с. 188.

 

 

32

 

Они не были оставлены совсем, как полагает А. П. Каждан, после смерти Василия II, а продолжали применяться и в середине и в третьей четверти XI столетия. При этом Н. Зворонос вполне основательно ссылается на «Пиру», не оставляющую на этот счет никаких сомнений, на «Синопсис законов» Михаила Пселла и на схолии XI в. к «Василикам». [1]

 

М. Я. Сюзюмов также полагает, что мероприятия императоров Македонской династии сыграли сдерживающую роль в истории развития крупного землевладения в империи. Обращаясь к А. П. Каждану, М. Я. Сюзюмов спрашивает: «Неужели феодалам-динатам после запрета скупать у крестьян земли стало легче укреплять крупное феодальное землевладение? Неужели феодальные отношения усилились в результате того, что многим бедным крестьянам возвращена была земля бесплатно, как это явствует из новелл? Мы полагаем, что из того факта, что государство — орудие класса эксплуататоров, вовсе не следует отрицать отдельные попытки маневрирования со стороны византийской автократии». Конечно, продолжает М. Я. Сюзюмов, эти законы не могли остановить процесса, хотя бы потому, что богатая прослойка в общинах получила возможность законно, через право протимисиса, создавать крупные поместья. [2]

 

Мы не можем не присоединиться к этому мнению: и сами новеллы, и «Пира» содержат немало примеров разрушения феодальных имений, созданных в обход законодательства. Оно не остановило, но затормозило процесс феодализации. Другой вопрос — сколь прогрессивно оно было или сыграло ли вообще прогрессивную роль.

 

Мы считаем неоправданной тенденцию в византиноведении свести весь ход феодализационного процесса в Византии в основном к разложению общины, к утверждению идеи о решительном преобладании пути эволюции «снизу» как наиболее естественном исторически и экономически закономерном и т. д. Эту идею никто, кроме М. Я. Сюзюмова, не ставил под сомнение, хотя для Византии она никогда и никем не была доказана на материале источников, как и всякая идея, претендующая на установление «преобладания» каких-либо исторических феноменов над другими путем спекуляций при крайне ограниченном фактическом материале.

 

Помимо чисто теоретических (весьма и весьма общих) соображений, основным доводом в пользу этой теории является в сущности argumentum ex silentio: в официальных византийских документах фиксируются по преимуществу отношения государства с частными лицами, а не отношения между частными лицами. Поэтому от нашего внимания ускользает главный процесс — процесс создания собственности одного лица за счет собственности рядом находящихся многих лиц (имущественная дифференциация, разложение общины). Мы ничуть не против этой идеи как позиции (она достаточно проверена на материале средневековых стран Западной Европы),

 

 

1. N. Svoronos. Société.., р. 376-379.

2. М. Я. Сюзюмов. Рец. на: А. П. Каждан. Деревня и город.., с. 215-216.

 

 

33

 

но мы против нее как антиципации одного и того же вывода при любых условиях, в любую эпоху и в любой стране. Если мы выстроим в две колонки факты обоего рода: свидетельства об имущественной поляризации внутри общины и данные об обретении земель и доходов за счет ее в целом или от щедрости государя, то мы получим право скорее на противоположный, но столь же сомнительный вывод.

 

А. П. Каждан осуществил колоссальный труд по изучению путей формирования господствующего класса Византии в X—XII вв. Он с не оставляющей сомнений убедительностью показал, что так называемая «вертикальная подвижность» социальных сил была одним из основных факторов имперской системы и ее живучести: господствующие слои, даже близкие к трону самодержца, абсорбировали без особых препятствий множество удачливых лиц самого низкого происхождения. [1]

 

Однако в приведенном А. П. Кажданом материале имеется одна, ни наш взгляд, чрезвычайно важная и не прокомментированная автором деталь: среди многочисленных случаев создания феодальных родив их «основателями»-простолюдинами насчитываются буквально единицы, когда богатство простолюдина предшествовало его успехам на имперской службе. В подавляющем большинстве случаев зависимость была обратной: от первых успехов на службе — к постепенному созданию богатства.

 

В другом месте мы надеемся показать, сколь различны были условия жизни и деятельности индивидов и классов на феодальном Западе и и Византии с ее самодержавным строем. Теперь общепризнанно, но недостаточно оценено, что в пресловутых новеллах императоров Македонской династии как «динаты» определены не только действительно богатые люди, а даже схоларии — низшие воинские чины и практоры — низшие налоговые чиновники; [2] состояние их вряд ли превышало состояние полнонадельного крестьянина-зевгарата (50 номисм), но они обладали властью над зевгаратом — в этом была их сила.

 

Мы не ставим под сомнение вывод, что основным путем феодализации был путь экспроприации мелкой крестьянской собственности. Но мы сказали бы, что это был путь не через расслоение и разрушение общины, а через ее оскудение и закабаление. Государство препятствовало проникновению динатов в общину, мешало росту их внутри общины, но оно само лишало общины их земель, конфискуя заброшенные земли в качестве класм и создавая рядом со свободными деревнями, теряющими общинные земли и часть фонда, находившегося а личной собственности ее членов, динатские частные поместья и свои государственные имения, мало от частновладельческих отличавшиеся. Кольцо создаваемых казной идиостата — частновладельческих имений — сжимало общину все туже, пока не абсорбировало ее целиком. Ее жители превращались в неимущих и «неплатежных»,

 

 

1. А. П. Каждан. Состав господствующего класса Византии в Х-XII вв. (в печати); см.: Его же. Характер, состав и эволюция господствующего класса и Византии XI-XII вв. Предварительные выводы — BZ, 66, 1973, S. 47-60.

2. Jus, III, р. 263.

 

 

34

 

превращение которых в частновладельческих париков регулировалось, но не возбранялось законом. Закон, в частности, разрешал продавать или принуждать к продаже земли должников, особенно должников казны. И срок при этом был тем меньше, чем беднее был должник, так как он мог израсходовать на себя свое последнее имущество. [1]

 

Так, «закрывая дверь» феодализации, даже самые суровые из императоров — «гонителей» динатов — широко открывали ей «окно».

 

Остановимся коротко на переходной форме собственности между государственной и частной, которую французская исследовательница Э. Гликаци-Арвейлер, давшая обзор ее эволюции, определила как «уступку невещных прав» или «условные дарения». [2]

 

Еще в 1948 г. Г. А. Острогорский писал, что земельное пожалование в Византии «означало не только и не столько перенесение владельческих прав, сколько перенесение с государства на феодала права на получение с жалуемых земель сеньориальной ренты». [3] Возвращаясь к сказанному выше, мы целиком разделяем этот вывод применительно к раздаче государством в дар или обусловленное службой держание казенной (императорской) земли. Путь эволюции, как показал Г. А. Острогорский, в целом состоял при этом в переходе от «невещных прав» к правам на землю, а от них — к условной собственности на нее. Основной спор вызвала не эта констатация, а то, что Г. А. Острогорский обозначил ее как путь эволюции пронии. А. П. Каждан считал, что прония — это посотис или солемний (количество дохода), дарованный во временное пользование — неважно с чего, как земельное же пожалование прония неизвестна до второй половины XII в. [4] М. Я. Сюзюмов полагал, что прония создавалась разными путями, а не только из передачи прав на сбор дохода; но передачей земли она стала лишь при Мануиле I (1143-1180). [5] К. В. Хвостова, [6] как и мы в свое время, [7] поддерживала в основном мнение Г. А. Острогорского, который недавно вновь отстаивал свои прежние взгляды. [8] Э. Гликаци-Арвейлер определила пронию как дарение доходов с любого имущества, равнозначное дарению париков или ренты. [9]

 

Ныне мы имеем, кажется, право сказать, что споры вокруг самого термина для XI в. должны быть оставлены, так как мы располагаем

 

 

1. Jus, I, XV, 16; XVII, 11; XXVI, 27; LVIII, 1.

2. H. Glykatzi-Ahrweiler. La concession des droits incorporels. Donations conditionelles. — «Actes du XII^e Congrès d’etudes byzantines. Ochrid, 1961, II. Béograd, 1964, p. 108-114.

3. Г. Острогорский. Византийские писцовые книги, с. 234.

4. А. П. Каждан. Рец. на указ. соч. Г. Острогорского, с. 228; Его же. К вопросу об особенностях феодальной собственности.., с. 226.

5. М. Я. Сюзюмов. Внутренняя политика Андроника Комнина, с. 60; Его же. Некоторые проблемы истории Византии, с. 116.

6. К. В. Хвостова. Особенности аграрноправовых отношений..., с. 207 сл.

7. Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 144-158.

8. G. Ostrogorsky. Die Pronoia unter den Komnenen. — ЗРВИ, 12, 1970, c. 41-54.

9. H. Glykatzi-Ahrweiler. La concession..., p. 108, 110-111.

 

 

35

 

теперь четким юридическим определением этого понятия, зафиксированным во фрагменте «Трактата о налогообложении» от X-XI вв., опибликованном недавно И. Караяннопулосом.

 

Под заголовком: Τίνα εἰσὶ τὰ προνοιατικά («Что значит прониатские») — там сказано: Τὰ ἐφ’ ὅρῳ τῆς τοῦ ἀν[θρώπ]ου ζωῆς δωρούμενα παρὰ τοῦ βασιλέως [«Это] дарованные василевсом на срок жизни человека»). [1] Следовательно, это слишком широкое понятие, чтобы на первых этапах его развития, по крайней мере до Комнинов (1081 г.), мы смогли точно определить его значение. Оно обнимает и солемнии всякого рода, если они ограничены во времени (на одного человека), и харистикии, и василикаты (обычно выдавались на срок жизни человека).

 

Но вместе с тем приведенная формулировка позволяет из суммы приведенных выше взглядов отобрать (применительно уже к XI в.) ряд мнений, вполне оправдавшихся. Такими выводами мы считаем: прония — пожизненное условное дарение и доходов, и самой земли уже в XI столетии, причем и при условии управления и военной обороны крепостей (Михаил Дука в 1078 г. определял, что крепости предоставляются как дар ἐφ ἐνὶ προσώπῳ — «на одно лицо». [2] (Г. А. Острогорский); прония — временный солемний и харистикий, но как дарение париков или ренты она может выступать лишь на государственных землях и в поместьях крупных собственников (А. П. Каждан, Э. Гликаци-Арвейлер)).

 

Для наших целей в данном случае важно другое — констатировать, что солемнии и пронии уже в X—XI вв. жаловались как точно фиксированная сумма налоговой квоты или как доход с точно фиксированной территории или доходного объекта, независимо от того, государственная или частновладельческая это была собственность. Доход при этом понимался как вся масса или — чаще — часть установленных ранее для казны платежей.

 

Иными словами, солемнии и пронии (в виде налоговых пожалований) уже в XI в. распространялись на свободных налогоплательщиков государства и служили, таким образом, мостом, сближающим (чем далее, тем все более тесно) принципиально различные понятия собственности императорской и частной.

 

Э. Гликаци-Арвейлер повторяет как новый давно сделанный в марксистской историографии вывод, [3] что сбор налогов со свободных крестьян частным лицом неизбежно вел к усилению частноправовых отношений в ущерб публичноправовым, так как частное лицо было вынуждено волею обстоятельств заменить государственных чиновников ни этой территории лично подчиненным ему персоналом, исполнявшим те же функции. [4]

 

 

1. J. Karayannopulos. Fragmente..., S. 322.56-57.

2. Jus, III, p. 230.

3. См., например: Г. Г. Литаврин. Болгария и Византия..., с. 224-231; Его же. Рец. на: Г. Цанкова-Петкова. За аграрните отношения... — ВВ, XXVIII, 1968, с. 263-264.

4. H. Glykatzi-Ahrweiler. La concession..., p. 110, sq.

 

 

36

 

В доказательство тенденции к превращению в париков тех свободных налогоплательщиков, которые должны были впредь платить налоги частному лицу, сотни раз ссылались на знаменитую петицию монахов Лавры, испугавшихся, не стали ли они париками брата императора Алексея I Адриана, которому была дана привилегия взимать в свою пользу налоги с полуострова Касандра, где лежали владения Лавры. [1] Э. Гликаци-Арвейлер полагает, что испуг монахов — доказательство того, что пожалование налогов с правом получившего льготу собирать их своими средствами — недавнее явление. [2] Мы считаем, что дело обстояло как раз наоборот: практика уже показала, что сбор частным лицом налога ведет к парикии свободных ранее поселян. Отсюда — испуг монахов. В самом деле, о виде солемния, когда, например, само благочестивое учреждение, получившее пожалование, «вместо диикита» (ἀντὶ τοῦ διοικήτου) собирало подати «с неких не подвластных ему деревень» (χωρίων τινῶν μῂ ὐποκειμένων τῷ αὐτῷ), сообщается уже в «Податном уставе». [3]

 

В связи со всем сказанным мы можем теперь иначе истолковать известие Никиты Хониата о широком недовольстве при Мануиле I раздачей проний. [4] Оно было вызвано не тем, что этот император перестал делать какое-либо различие между государственными и патримониальными землями, а тем, что он перестал в своих пожалованиях отличать деревни государственных париков, сидевших на казенной земле, от земель свободных налогоплательщиков. Раздача в пронию свободных, подчиненных отныне господину пронии, означала уподобление их государственным парикам, что было равноценно частнофеодальной парикии.

 

Таким образом, путь, кратко намеченный Г. Острогорским: от пожалования налогов — к правам на землю, а от прав на землю — к условному феодальному землевладению — занял всего около столетия, а еще через полстолетия прония превращается в наследственную, сливаясь нередко с гениконом (родовым владением), тогда как остатки государственных земель стали истинно царскими поместьями, имевшими тенденцию к распадению на семейные апанажи — княжества.

 

Итак, отвечая на первый вопрос — об источниках формирования феодальных вотчин — мы, видимо, можем сделать вывод, что устоявшийся взгляд на возникновение крупных владений преимущественно в результате имущественной дифференциации крестьянской общины и вызревания феодальных элементов в самих ее недрах нуждается в уточнении. В Византии, где государственная власть в Χ-ΧΙ вв. была сильна и всемогуща (по сравнению со странами Западной Европы), ее роль как орудия классового господства в развитии византийского феодализма проявилась главным образом не в том, что она создала систему государственного «крепостничества» для реализации «коллективной феодальной собственности» в форме «централизованной ренты-налога»,

 

 

1. Lavra, № 39.            2. Ibid., р. 109.

3. F. Dölger. Beiträge..., S. 117, 42-118.3.

4. Nic. Chon., p. 272 -273.

 

 

37

 

а в пожалованиях частным лицам фонда государственных земель, в конфискации запустевших участков общинников», в укреплении над свободными крестьянами власти частных лиц через передачу им прав на сбор налогов с сельских округов и бесконтрольное ими управление.

 

В значительной мере благодаря трудам Г. А. Острогорского и А. П. Каждана мы можем теперь, видимо, отказаться и от того вывода, который вытекал из их концепции: на огромных пространствах «государственной земли» общинники-крестьяне, даже стратиоты, в том числе катафракты, которых А. П. Каждан первым назвал мелкими вотчинниками и «рыцарями западного типа», закрепощены, а в феодальных поместьях зависимые парики, исчисляемые едва тремя-шестью десятками, пользуются правом свободного перехода.

 

Роль государства в экспроприации самими феодалами крестьянской земли не может более, на наш взгляд, трактоваться в прямом противоречии со смыслом новелл императоров Македонской династии. Центральная власть в данном случае выступала как тормоз феодализации — в том числе и по отношению к процессу распадения общинного землевладения. Совсем другой вопрос — насколько эта политика была удачной и являлась ли она прогрессивной.

 

Признавая огромное значение пути феодализации «снизу», мы, тем не менее, не можем признать за ним решающую роль в условиях византийской государственности по сравнению с феодализацией (в только что уточненном смысле).

 

Итак, в X-XI вв. государственная (и царская) собственность еще весьма строго отличалась от частной и общинной (корпоративной) и охватывала лишь те земли, которые лежали за пределами частновладельческого сектора; внутри этой собственности казны наметилось развитие иерархии, возникла тенденция к утверждению права собственности государства и на земли мелких налогоплательщиков, но более отчетливые формы эти явления приобрели лишь в XII столетии.

[Previous] [Next]

[Back to Index]