III раздел
БАЛКАНЫ — ЗОНА СТОЛКНОВЕНИЯ ГЕОСТРАТЕГИЧЕСКИХ ИНТЕРЕСОВ
В. Тошкова
Институт истории БАН
СОВЕТСКИЕ ГЕОСТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ НА БАЛКАНАХ В 40-Е ГОДЫ XX ВЕКА
(по материалам Национального архива США)
Задолго до победы во Второй мировой войне правящие элиты СССР и США сосредоточивают свое внимание на организации послевоенного мира. Ответственность за подготовку соответствующих материалов, касавшихся государственно-политического устройства в мирное время, была возложена на специально созданные комиссии и комитеты в каждой стране.
Администрация Рузвельта имела определенное преимущество во времени, поскольку еще в апреле 1941 г. в ее недрах возникла идея «оживления умирающего Консультативного комитета по проблемам внешней политики». Она была сформулирована помощником государственного секретаря и начальником отдела особых исследований Л. Пазвольским в меморандуме заместителю госсекретаря С. Уэлсу от 11 апреля. Касаясь «принципиальных функций» комитета, он особо подчеркнул важность дискуссий по вопросу об «организации мира», состоявшихся в 1940 г. после возвращения Уэлса из Европы. Это предложение было конкретизировано в письме государственного секретаря К. Хэлла Ф. Д. Рузвельту от 22 декабря 1941 г. В нем сообщалось, что сформулированное президентом пожелание, чтобы Государственный департамент «продолжил и расширил объем своей работы по подготовке к эффективному участию этой страны (США. — В. Т.) в решении обширных и трудных проблем международных отношений» удовлетворено: в структуре департамента будет создан специальный комитет под председательством К. Хэлла. Президенту предстояло утвердить его состав, куда предполагалось включить несколько правительственных служащих и известных лиц, не входивших в администрацию, но обладавших необходимой квалификацией для выполнения поставленных задач. Задачей комитета являлись подготовка аналитических материалов и рекомендаций, предназначенных президенту с целью «превратить в программу внешней политики и конкретных мероприятий общие принципы, заложенные в Атлантической хартии» и в других официальных документах, а также изучение вопросов общей безопасности, ограничения вооружений, международного сотрудничества. Был поставлен
308
вопрос о финансировании деятельности комитета из государственного бюджета. В письме предлагалась следующая структура нового подразделения — три подкомитета, сферами внимания которых по первоначальному замыслу являлись политические и территориальные проблемы, проблемы вооружений, а также экономики и финансов. Подготовка обобщающих записок, проектов меморандумов и других документов возлагалась, главным образом, на отдел особых исследований при Государственном департаменте, однако при необходимости следовало привлекать к работе другие департаменты, официальные службы и неправительственных экспертов. В 1942 г. подразделения Консультативного комитета уже начали проводить регулярные заседания [1].
Что касается аналогичных советских структур, то они возникли на протяжении 1942-1943 гг. Речь идет о комиссиях Наркомата иностранных дел, руководимых В. М. Молотовым (позднее М. М. Литвиновым), И. М. Майским и К. Е. Ворошиловым. Советское «отставание» несущественно. Гораздо важнее, что некоторые концепции, цель которых — гарантировать безопасность СССР после войны и сохранить мир в течение продолжительного времени, идентичны американским. СССР и США проявляют взаимный интерес к послевоенным намерениям друг друга [2].
Иллюстрацией пристального внимания американской стороны к замыслам и целям Москвы являются протоколы заседаний вышеупомянутых подкомитетов. Важное место в них принадлежит анализу позиции советского руководства по дискуссионным политическим и территориальным вопросам, окончательное решение которых связывалось с итогами войны.
Еще в 1941-1942 г. в Государственном департаменте всесторонне рассматривалась позиция советского правительства, предполагавшая восстановление границ СССР, существовавших к июню 1941 г., содействие формированию «дружественных правительств» в граничивших с СССР странах и, как следствие этого, обретение прочных гарантий национальной безопасности Советского Союза. В это время американская сторона прогнозирует, что СССР будет стремиться завоевать доминирующие позиции в Восточной Европе [3].
Различные обстоятельства и факторы влияют на интенсивность, с которой сформированные экспертные группы обсуждали будущий геополитический ландшафт старого континента. Они отражались и на мотивации дававшихся руководству рекомендаций. Так, советско-британские договоренности в Москве (декабрь 1941 г.) и вызванные ими превентивные
1. National Archives, Washington, D. С. (NA), RG 59, Notter File: The Advisory Committee on Post War Foreign Policy (General).
2. Pechatnov Vl. The Big Three after World War II: New Documents on Soviet Thinking about Post War Relations with the United States and Great Britain // Cold War International History Project (CWIHP), Working Paper No. 13.
3. Davis L. E. The Cold War Begins: Soviet-American Conflict over Eastern Europe. Princeton University Press. Princeton-New Jersey, 1974. P. 70-74.
309
обращения в Государственный департамент генерала Сикорского с призывом не допустить нового «тайного» и «неблагоприятного» для Польши соглашения [1] явились ощутимым импульсом к активным обсуждениям в Консультативном комитете претензий Кремля по части послевоенного устройства.
Советско-британские переговоры — важная составляющая политической практики трудно утверждавшихся союзнических отношений. Их состояние зависело не только от реального вклада в разгром стран «оси», но и от удовлетворения претензий отельных участников антигитлеровской коалиции. Именно в силу этого, разделяя тревогу польского правительства в эмиграции, руководство Комитета нацелило экспертные группы на обсуждение вопроса о «регулировании» и «контроле» за спорными территориями в Европе.
В качестве самостоятельного объекта возможных советских интересов и геостратегических устремлений при эвентуальном согласии Запада признать приоритет Москвы американская сторона рассматривала Юго-Восточную Европу. В марте 1942 г. внимание экспертов было направлено на Болгарию, Румынию и Венгрию с прилежащими к ним «соседними территориями, включая Фракию и Буковину». При постановке задач указанным подкомитетам предлагалось, во-первых, рассмотреть довоенную ситуацию в «проблемных районах» и, во-вторых, обсудить «концептуальные проблемы» с целью «определить политические позиции» и связать «территориально-политические аспекты с чисто политическими» [2].
В рамках территориально-политического аспекта прочно утвердилась тема «региональной федерации», о чем свидетельствовали проведенные в 1942 г. в политическом подкомитете дебаты. Особый интерес вызвала постановка вопроса о «политической федерации» как «средстве обеспечения безопасности». В подготовленных к обсуждению 16 мая 1942 г. материалах был сформулирован тезис о том, что подобный союз явился бы «формой защиты от экономической и политической эксплуатации [Так в тексте. По смыслу следует читать: экспансии. — Прим. переводчика.] великих сил» [3]. С этим утверждением соседствовало опасение, что «национальный антагонизм» не только не изжил себя, но и обострился за годы войны. В силу этого в материалах доминировал вывод, что неразумно было бы ожидать от восточноевропейских стран объединения. Вместе с тем указывалось, что другой удовлетворительной альтернативы политической федерации нет. Ее реализация доказала бы, что «взаимная ненависть» между народами в регионе слабее «ненависти» к соседним великим державам — Германии и России. Поэтому внушенное восточноевропейцам
1. NA, RG 59, Hotter File, Committee on Territorial Problems, Minutes T-3. Meeting of March 28, 1942.
2. Ibid.
3. Ibid. Вох 55, Minutes P-II. Meeting of Мау 16, 1942.
310
чувство, что они представляют собой силу, превратилось бы в «новый конструктивный фактор» их дальнейшего развития.
Согласие с идеей федерирования мотивировалось также и интересами Соединенных Штатов. Их замыслы достижения постоянной стабильности в Европе базировались на том, что с помощью федерации можно будет держать под контролем Германию и Советский Союз и установить баланс сил с Великобританией.
Концепция восточноевропейской оборонительной конструкции эволюционировала в дискуссии 27 июня 1942 г., однако основное ее предназначение было сохранено [1]. С. Уэлс высказался за разделение предполагаемого Восточноевропейского союза на «Северную восточноевропейскую группу» и «Балканскую группу» с тем, чтобы создать «буфер», не подчиненный ни Германии, ни Советскому Союзу, ни Великобритании. К Балканской буферной зоне были отнесены Греция, Болгария, Югославия и Румыния. Среди участников дискуссии возобладало мнение, что именно эти страны станут объектом исключительного интереса России.
На заседании 9 октября 1942 г. предметом обсуждения стала «советская сила и амбиции» в Восточной Европе [2]. Перед экспертами был поставлен важнейший вопрос: «Каковы возможные границы России на западе и как удержать ее в этих пределах?». Предварительные выводы включали несколько вариантов. Самый неприятный был связан с констатировавшимся бессилием США и Великобритании воспрепятствовать каким-либо решением продвижению СССР на Запад не только до Берлина, но и до Адриатики. Отсюда акцент на другую возможность сопротивления этому, возможность, связанную с расчетом на роль правящих режимов в странах, которые в конце войны предстояло оккупировать. В разъяснениях по этому поводу проскальзывала надежда на то, что, вероятно, «националистические правительства» Румынии и Венгрии могли бы противостоять СССР вооруженным способом. Весьма смело звучали предположения о возможном применении американской стороной военной силы, чтобы предотвратить «чрезмерное» советское продвижение на запад.
В контексте поиска американской стороной убедительной контраргументации против политических и территориальных претензий Москвы обсуждалась и будущая принадлежность Буковины и Бессарабии. Было сформулировано категорическое утверждение, что Бессарабия «должна быть включена в реконструированную Россию». Не возникло возражений и против «общего утверждения», что «Россия имеет право восстановить статус великой державы и установить западную границу по крайней мере по состоянию на 1938 год».
Аналитический прогноз определял и будущие обязательства США. Неприятные воспоминания о «последней войне», в ходе которой США безуспешно пытались «потушить русскую революцию», исключали для
1. Ibid. Minutes Р-17. Meeting of June 27, 1942.
2. Ibid. Minutes T-23, October 9, 1942.
311
Вашингтона силовой вариант «восстановления старых режимов вторично». Данная констатация покоилась на убеждении, что «коммунистические революции» в странах Восточной Европы неизбежны. Это под сомнение не ставилось. Сомнения вызывало поведение «революционных» правительств, а именно перспективы объединения восточноевропейских стран с СССР. Более реальным считался вариант их превращения в «сателлитов» Москвы. В этом случае вопрос о «допустимых» границах не имел для СССР никакого значения.
Американские эксперты испытывали острую нехватку информации как о советских замыслах, так и об отношении Кремля к инициативам Лондона и Вашингтона, направленным на оказание военной помощи СССР и разработку подходов к послевоенному обустройству мира.
Для удовлетворения информационного голода специалисты занялись изучением советской прессы. В результате были подготовлены документы, анализирующие «советские военные цели». В примечании к меморандуму под номером Т-200 отмечено, что авторами использовались газеты «Правда», «Известия» и журналы «Коммунистический интернационал», «Большевик», «Мировая экономика и политика», «Партийное строительство» за период с июня 1941 по 7 октября 1942 г. [1].
Содержание документа, однако, выходило за рамки элементарного подбора цитат из подцензурных советских изданий. Аналитики сконцентрировали свое внимание на событиях, обойденных «полным молчанием», а также изучили материалы, вошедшие в идеологические клише. К первой группе принадлежала тема «региональных блоков или конфедераций». По некоторым ее аспектам, например, предложению о польско-чехословацкой конфедерации от ноября 1941 г., имелись лишь краткие сообщения ТАСС. Ко второй группе отнесены речи Сталина и статьи известных советских государственных деятелей, которые восславляли партию большевиков, марксистско-ленинское учение и содержали резкую критику «капитализма и империализма».
Наряду с антиимпериалистической риторикой американские аналитики подметили и обнадеживающие тенденции, выраженные в заявлениях советских руководителей о готовности СССР противостоять любым попыткам агрессии после войны, участвовать в экономическом восстановлении Европы, хотя предпочтение советская сторона отдавала не объединению мелких и слабых государств, а всеевропейской организации. В документе было обращено внимание на политику Кремля в тех районах, которые не считались «советскими».
Для характеристики позиции СССР авторы указали на один из призывов ЦК ВКП(б) к 1 мая 1942 г.: «...Пролетарии всех стран, объединяйтесь на борьбу с немецко-фашистскими узурпаторами!». Доктринальный подтекст содержался также в призыве к объединению коммунистов всего земного шара с советскими коммунистами в борьбе против «немецко-фашистских
1. Ibid. RG 43, Ph. Mosely, В. 30, F. The Soviet Union, T-200.
312
орд». Производили впечатление категоричность и убежденность заголовка статьи редактора «Правды» Г. Александрова «Огромная сила большевистских идей», помещенной в номере от 10 апреля 1942 г.
Под углом зрения использования старой коминтерновской традиции во внешнеполитических целях СССР и для контроля за его идеологическими партнерами была откомментирована резолюция Всеславянского конгресса, проведенного в Москве в августе 1941 г. Наряду с осуждением «панславизма» как «крайне реакционного» течения в резолюции содержались лозунги «славянской солидарности» и «национального патриотизма». Проведенные публичные акции и пропагандистские клише о славянской солидарности под эгидой «великого русского народа» расценивались в меморандуме как попытки вмешательства Москвы в подготовку национальных руководств в странах Восточной Европы еще в разгар военных действий против стран «оси». Аналогично расценено было замалчивание советской стороной «четнического движения» генерала Дражи Михайловича, а также солидарность с румынскими военнопленными, выступившими против Антонеску — своего подлинного «врага» (январь 1942 г.).
Болгария отнесена в меморандуме к разделу «нейтральных стран». Мотивация — сохранившиеся болгаро-советские дипломатические отношения и отсутствие болгарских частей на Восточном фронте. Не углубляясь в истину, авторы документа акцентировали внимание на тех официальных заявлениях, в которых подчеркивалось «огромное расположение» СССР к Болгарии и ее народу, а также содействие советской стороны при решении вопроса о Южной Добрудже в пользу Болгарии. Приводилась цитата из комментария С. А. Лозовского, в то время являвшегося не только заместителем наркома иностранных дел, но и заместителем начальника Совинформбюро: болгарский народ и его правители — все они являются жертвой гитлеровской Германии. Более того, отказ болгарской стороны от советского предложения о заключении пакта взаимопомщи с СССР (миссия А. Соболева в ноябре 1940 г. в Софии) Лозовский оправдал «сильным нажимом» со стороны Берлина. Но при этом заметим, что всего лишь два месяца спустя во время переговоров с А. Иденом Кремль займет суровую позицию: за союз с Третий рейхом Болгарию следует наказать, отняв порт Бургас и районы южнее, чтобы таким образом вознаградить Турцию [1].
14 сентября 1943 г. политический подкомитет подготовил дополнительный меморандум о «советских целях военного времени» [2]. Основой послужили советские газеты и журналы, изданные за период между 7 октября 1942 и 1 июня 1943 г. Автор обширного материала добросовестно проследил эволюцию взглядов высшего советского руководства на «роль России в войне». Отмечены, например, изменения «советской концепции»
1. Ржешевский О. Война и дипломатия. Документы, комментарии. 1941-1942. М., 1997. С. 11-25.
2. NA. RG 43, В. 30, F. The Soviet Union, Т 200а. September 14, 1943. Subject: Soviet War Aims as Presented by Soviet Sources.
313
политического характера и значения войны. Они выразились в растущем поиске «вдохновения в русской истории». Этот аспект, по мнению автора, восстанавливал связь между прошлым и настоящим России и особенно между «имперскими традициями великих царей и ленинско-сталинской политикой». Абсолютизация советского вклада в разгром стран оси предопределяла «особый вес и значение всех действий и деклараций СССР, прямо адресованных оккупированным странам», что, естественно, должно было стимулировать превращение Советского Союза в «серьезную международную силу, способную оказывать свое влияние на международную обстановку и изменять ее в интересах трудящихся». Непосредственную связь с исключительными заслугами советского народа в борьбе против «общего врага» имел и отмеченный автором «русский национализм», поддержанный указаниями вышестоящих органов раскрывать и пропагандировать «великую историческую миссию русского народа».
Более глубокий смысл американские наблюдатели находили в роспуске Коминтерна. По их мнению, не в интересах Москвы было копировать такие приемы собственной революционной экспансии, которые бы ограничили круг участников просоветского антифашистского похода на Балканы [1].
Июньские дискуссии 1944 г. в политическом подкомитете отразили необходимость реагировать на неожиданные для американской стороны аспекты «реальной политики», проводимой союзниками США. Без особого энтузиазма, с недомолвками в повестку дня включен вопрос об определении «сфер влияния» Великобритании и СССР. Известие о британско-советской «договоренности», согласно которой Греция и Югославия отошли к британской зоне ответственности, а Румыния и Болгария — к советской, привез из Каира известный корреспондент «Нью Йорк Тайме» Сайрус Сульцбергер. В комитете это сообщение было уточнено: Черчилль потребовал от американского президента принять этот план, который будет в силе «лишь в течение краткого времени» [2].
Будучи противником разделения мира на «сферы влияния», Рузвельт неохотно согласился, установив при этом срок действия соглашения — 3 месяца. Однако распределение «ответственности» в отношении Балкан усилило интерес Вашингтона к военнополитическим амбициям Москвы после освобождения советской территории от агрессора. Потенциальные возможности расширения советского влияния на Балканах — часто встречающаяся тема в материалах тех звеньев Госдепартамента, которые были призваны отслеживать ситуацию и вырабатывать принципиальные установки. Однако расчеты относительно политической судьбы германских союзников оказались проваленными наступлением Красной Армии в юго-западном направлении, не случайно совпавшим с радикальными событиями
1. Ibid. В. 30.
2. Ibid. RG 59, Notter, В. 138, F. Policy Committee, Minutes, June 26, 1944, June 28.
314
в Бухаресте и Софии. Смена правительств в Румынии и Болгарии и превращение их территорий в советскую оперативную зону на юго-востоке Европы привели к переоценке американской стороной возможных советских претензий в этом регионе. Признавая преимущества, которыми каждая из трех союзных держав пользовалась в оккупированных ее войсками странах, США пытались договориться или завоевать известные преимущества (или равные права) на территориях, занятых СССР. Эта задача стала частью более обширной программы, отразившей цели Соединенных Штатов в «большой тройке» на завершающей стадии войны. Позиция Государственного департамента была изложена в «меморандуме президенту» от 6 сентября 1944 г. в связи со встречей Рузвельта и Черчилля в Квебеке (Канада). Исходя из убеждения, что «солидарность» трех великих держав будет иметь огромное значение для послевоенного мира, авторы документа вместе с тем определили как возможные недоразумения, так и пути их преодоления:
«Существует опасность, — подчеркивали они, — что советское правительство сочтет дружеские отношения проявлением слабости и продолжит свои действия, полагая, что сможет получить все преимущества от сотрудничества с Соединенными Штатами и Великобританией, независимо от характера проводимой в отношении своих соседей политики. Так может произойти, если британцы и мы не продемонстрируем более убедительно, что Советский Союз должен следовать согласованным международным принципам, что будет не только исключительно полезно для него самого, но и крайне необходимо для продолжения его сотрудничества с западными государствами...» [1].
Приближение победы не облегчило американской стороне поиски наиболее перспективного подхода к оценкам действий Москвы. При этом многие прогнозы относительно усиления амбициозности советской стороны и роста ее претензий на влияние в мире начали подтверждаться по мере реализации военно-политических планов советского руководства на освобожденных территориях. Почти безошибочным оказался вывод о том, что Балканы останутся «регионом потенциального конфликтного давления», но на этот раз соперничать будут Великобритания и СССР, как и предрекавшаяся «опасная возможность» установления «коммунистической диктатуры на территориях, оказавшихся в состоянии дезорганизации», где имеет успех руководимое коммунистами движение Сопротивления, хотя населению Балкан не особенно импонирует коммунистическая идеология [2].
С учетом этого в Государственном департаменте были выработаны основные принципы, которых американское правительство намеревалось
1. Ibid. RG 59, 740. 0011 EW/9-644. Memorandum to the President, September 6, 1944. Subject: Anglo-American-Russian Relations; U. S. Relations with the Soviet Union.
2. Ibid. Notter, В. 138, Роliсу Committee, Attachment В to Minutes of August 3, 1944, Reports on Greece and Yugoslavia.
315
придерживаться, независимо от характера территориального и политического устройства Восточной и Юго-Восточной Европы после войны. Они уточнены таким образом, чтобы, соответствуя либеральным устоям Соединенных Штатов, американские интересы не могли бы на этом этапе быть приравнены к интересам Великобритании или Советского Союза. Эти принципы включали в себя:
«1. Право народов самим, без внешнего вмешательства, избирать и защищать тот тип политической, социальной и экономической системы, который они пожелают...
2. Одинаковые возможности для торговли, передвижения и свободы вести переговоры через правительственные учреждения или частным образом, независимо от того, какая экономическая система действует в данной стране.
3. Равное и неограниченное право получения информации аккредитованными представителями официальной прессы, радио, кинохроники и информационных агентств других стран в соответствии с возложенной на них обязанностью сбора информации для распространения среди населения; право отправлять собранную информацию безо всяких препятствий и дискриминации за пределы страны.
4. Предоставление возможности американским филантропическим и образовательным организациям осуществлять свою деятельность в соответствующих странах, рассматриваемых как наиболее облагодетельствованная нация.
5. Всесторонняя защита американских граждан и содействие и защита законных американских экономических прав, реальных или потенциальных» [1].
В ходе дискуссий, возникших при обсуждении перечисленных принципов и их формулировок, звучали голоса о том, что во многих случаях их воплощение в жизнь потребует компромиссов. Но одно ясно — они явятся проверкой готовности московской правящей элиты соблюдать некоторые универсальные нормы демократии.
Проверка началась с наблюдения за исполнением «соглашений» о перемирии с бывшими сателлитами Германии — Румынией, Болгарией и Венгрией через Союзные контрольные комиссии. Совместная деятельность в составе СКК в Бухаресте, Софии и Будапеште давала возможность членам американских миссий накопить впечатления о советской военно-политической и дипломатической практике путем общения в рамках СКК с официальными представителями местной власти, политических партий и оппозиции [2]. Тесные контакты создавали предпосылки и для конфликтов,
1. Ibid. В. 137. Report to the Policy Committee Regarding United States Interests and Policy in Eastern and Southeastern Europe and the Near East, PC-8 (2nd Revision). November 1, 1944.
2. Boll M. Cold War in the Balkans: American Foreign Policy and the Emergence at Communist Bulgaria, 1943-1947. The University Press of Kentucky, 1984.
316
явившихся почвой, на которой проклюнулись первые ростки «холодной войны».
Выводы американских дипломатических и военных наблюдателей свидетельствовали о том, что речь шла не только о победе над агрессором: основная цель Кремля связывалась прежде всего с необходимостью охранять «безопасность» Советского Союза. В силу этого большинство советских инициатив, вызвавших критику за границей, американские специалисты объясняли именно стремлением советской стороны обеспечить «период мира» для СССР любой ценой. По их оценкам, такой подтекст имели советское противодействие идее «региональных блоков», требование СССР принятия «единодушных решений» в Совете безопасности ООН, «радикальные чистки реакционных элементов» в освобожденных странах, поддержка «марионеточных режимов» во всех соседних странах. Было отмечено также «теплое» и «одобрительное отношение» советского руководства к Болгарии. «Особые привилегии», предоставлявшиеся этой стране, объяснялись «сочетанием» традиционной русской благосклонности к славянам-болгарам, стратегическим местоположением Болгарии (соседство с оккупированной англичанами Грецией), удовлетворением деятельностью правительства Отечественного фронта, «энтузиазмом болгар при проведении чисток» и «унизительной и угодливой покорностью болгарских делегатов во время переговоров о перемирии» [1]. Отношение советской стороны к Румынии, являвшейся частью стратегического периметра западных границ СССР, было более сдержанным. По мнению автора доклада, она продолжала оставаться для Советов «ужасным ребенком», и они не скрывали своего недовольства отказом Бухареста от максимального сотрудничества и выполнения своих обязательств по перемирию. Чтобы как-то воздействовать на обстановку, заместитель наркома иностранных дел А. Я. Вышинский отправился в румынскую столицу, где провел несколько недель [2].
1945 год — год победы антигитлеровской коалиции, обернулся столкновениями, свидетельствовавшими о том, что будущее сотрудничество союзников вряд ли будет безоблачным. На конференциях в Ялте в феврале и Берлине (Потсдаме) в июле 1945 г. пришлось прилагать усилия для снятия напряжения, возникшего при рассмотрении спорных вопросов, — особенно при определении статуса бывших сателлитов и освобожденных от гитлеровской оккупации стран Восточной и Центральной Европы. Отслеживая комментарии советской стороны в связи с завершением встречи в Крыму, американская миссия в Москве пришла к выводу о том, что принятые в Ялте решения созвучны взглядам Кремля и будут использованы для достижения советских внешнеполитических целей. Примером явилась
1. NA, RG 218, В. 17, F. 111, Harriman to the State Department, Moscow, January 10, 1945, Tel. No 90.
2. Три визита А. Я. Вышинского в Бухарест. 1944-1946. Документы Российских архивов / Отв. ред. Т. А. Покивайлова / М., 1998. С, 59-63.
317
отставка румынского правительства во главе с Радеску. Это событие было подано советской прессой как результат «неспособности» кабинета Радеску установить «демократическими средствами порядок» в стране, что привело к «доминации профашистских элементов» в тылу Красной Армии [1].
Доказательства несовместимости взглядов вчерашних союзников на устройство и перспективы развития все еще неподеленной Европы американские представители находили очень часто. Попытки сблизить позиции путем компромисса и заявлений о терпимости к чужому мнению, предпринятые посланником президента Марком Этриджем во время его специальной миссии в Бухарест, Софию и Москву, были малоэффективными: оказать серьезную поддержку прозападной оппозиции в этих странах не удалось. Возникшие в 1946 г. осложнения отношений стремительно нарастали, вызвав у администрации США серьезные опасения, что СССР готовит нападение на Турцию [2]. 1946 годом датируется первый серьезный кризис, возникший в «рожденной по расчету» коалиции. По мере его развития американская сторона постоянно углубляла свой интерес к балканским замыслам Кремля. Интенсивно обсуждался в то время вопрос о возможном «конфликте политических целей» Соединенных Штатов и Советского Союза. В докладе «особого комитета» при Координационном комитете Государственного департамента и департаментов войны и флота«политические цели России» были четко определены как «экспансионистские, односторонние и резко расходящиеся с целями Объединенных Наций, за исключением лишь тех случаев, когда это выгодно [СССР. — В. Т.]». Подчеркивалась приверженность советского руководства, объяснявшаяся желанием продолжать властвовать, идее «внешней угрозы» и догме, что «коммунизм и социализм не могут сосуществовать»; «советское могущество» объяснялось «тоталитарным контролем в России и ее сателлитах», состоянием мирового коммунистического движения, «хаотическими политическими и экономическими условиями», возникшими в результате войны.
Трудности, испытывавшиеся американцами в поиске приемлемых путей разрешения возникших противоречий, проистекали из характерной для их политического мышления «презумпции»: независимо от того, хотят русские или нет развязать вооруженный конфликт, война окажется «неизбежной», если Советы не откажутся от реализации своих нынешних политических целей. По мнению составителей меморандума, несомненно, хорошо знакомых с советской действительностью, в тот момент было невозможно убедить русский народ в том, что логика советского руководства, согласно которой коммунизм и капитализм несовместимы, а
1. NA, RG 218, В. 17, Р. 111, Harriman to the Secretary of State, Moscow, March 15, 1945, Tel. No 757.
2. Mark E. The War Scare of 1946 and Its Consequences // Diplomatic History, Vol. 21, Number 3, Summer 1997. P. 383-415.
318
коммунизм — «единственная надежда масс», являлась ошибочной. Одновременно авторы самокритично признавали, что на фоне пропаганды преимуществ демократии многие американцы «искренне» упрекают собственное руководство за то, как демократические принципы применяются по отношению к национальным меньшинствам в США и к колониальным народам. Среди возможных объектов критики в адрес американской администрации указывались расхождения между заявлениями о проводившейся «демобилизации» и одновременным ростом числа американских военных баз, продолжавшимся производством атомного оружия и военным сотрудничеством с Британской империей.
Признание «грехов» и за Америкой не изменило соотношения «прегрешений» в пользу Москвы. Среди преимуществ, которыми располагали США, была и ООН, поскольку «цели России» не совпадали с целями этой организации. Это обстоятельство подтолкнуло Государственный департамент к «умному» использованию сложившейся обстановки с тем, чтобы «мобилизовать мировое общественное мнение против советского экспансионизма» и заставить Россию сообразовывать свои действия с международными правовыми нормами, учитывая «чувствительность» русских к массовым настроениям. По сути дела, политика, на которую ориентировалась американская дипломатия, сводилась к обеспечению «общественной поддержки» послевоенной трансформации, согласовывавшейся с законом, и лишению таким образом России претензий на то, чтобы быть «другом» и «лидером» колониальных и бедных народов, а также нацменьшинств.
Вытеснение СССР с занятых им позиций предполагалось завершить поддержкой американских обещаний о «будущей экономической безопасности этих народов». Демонстрировавшиеся усилия по поддержанию международной безопасности подкреплялись заверениями в том, что Вашингтон не собирается использовать атомное оружие в агрессивных целях, рассматривая его лишь как «репрессивную меру против агрессии», что американская сторона найдет эффективные способы регулирования процесса атомного вооружения.
Фактически нейтрализация советского влияния при недопущении опасной конфронтации с СССР превратилась в главную задачу американской военно-политической элиты. В силу этого в заключениях экспертов Координационного комитета предпочтение отдавалось политике, способной «не допустить» или «отсрочить» столкновение между Америкой и Россией, выиграв время в расчете на изменение «русских политических целей». Вместе с тем авторы подготовленного комитетом доклада считали необходимым, чтобы американские руководители проявляли твердость в своих отношениях с Москвой в рамках ООН, способствовали росту дипломатического и морального престижа Америки, в основе которого лежали военное преимущество (обладание атомным оружием) и экономические возможности.
319
В заключительном разделе доклада содержалась рекомендация приложить все усилия для устранения «любой ценой» угрозы войны со стороны Советского Союза, не компрометируя, однако, «фундаментальные интересы и безопасность США». В значительной мере эта формулировка скрывала корыстную цель выиграть время для того, чтобы посеять недоверие среди русских к собственному руководству и изобрести способы «эффективного прорыва закрытого информационного поля России». Определялась также задача наступления против коммунистической пропаганды. Здесь основным методом должна была стать помощь и содействие экономическому процветанию государств Европы. Не были забыты и «побежденные вражеские государства», где союзникам предстояло навести порядок вместо «политического хаоса» [1].
Что касается внешнеполитических планов советской стороны, то в США при их оценках акцент неоднократно делался на тех действиях Москвы, которые были направлены на создание советского военного потенциала. По мнению американцев, эти планы, как и возможные действия по их реализации, имели целью «полностью» подчинить страны-сателлиты мирным путем, «установить контроль над стратегическими районами», вызвать «дезинтеграцию» возможностей капиталистических стран к сопротивлению и достичь их «полной изоляции».
Опираясь на конкретные данные, авторы доклада Объединенного комитета стратегического наблюдения от 25 июля 1946 г. отметили реальные достижения Кремля. Это — размещение значительных оккупационных сил на подконтрольных Советскому Союзу территориях, полное подчинение армейского командования в странах-сателлитах Советского Союза в Восточной Европе, «чистки» в отношении всех заподозренных в антисоветских настроениях. Подозрения в агрессивных замыслах СССР по отношению к Западной Европе или Турции вызвало у американских специалистов размещение советских воинских частей в Германии, Польше и на Балканах. Под этот же воинственный знаменатель было подведено и блокирование советской стороной американского участия в гражданской авиационной программе по созданию совместных воздушных кампаний в Восточной Европе, Финляндии, Иране, Манчжурии, что заметно усиливало советские стратегические позиции. Масштаб советской угрозы определялся с учетом констатировавшегося контроля СССР над Черным морем и с «продолжавшимися усилиями» установить такой контроль и над Проливами. К советским планам были отнесены в докладе попытки создать «марионеточные режимы» на Балканах, в Турции и Иране, чтобы обеспечить коридоры для выхода к Адриатике, в Восточное Средиземноморье и к Индийскому океану. Все это объяснялось целью расширения советского влияния на Среднем Востоке, что означало бы угрозу «доступу западных сил к значительным нефтяным залежам в этом районе».
1. NA, RG 165, Entry 421, В. 251, ABC Russia. Subject: A Report by Special Committee of SWNCC.
320
Нельзя не отметить прозорливость, с которой в документе отмечены меры, предпринятые Москвой в целях окончательно включить подвластные страны в «советскую сферу влияния». Среди них — создание смешанных предприятий, требование выплаты репараций, изъятие торгового флота и промышленных объектов. Не был упущен и существенный «кадровый» элемент политики Кремля — использование находившихся в СССР военнопленных не только в экономике, но и с целями их «индоктринации», то есть превращения в носителей советских идей. Такие военнопленные рассматривались как «советские агенты». Для укрепления советских позиций в соседних странах использовалась Русская православная церковь, исламские, а также различные иностранные культурные организации [1].
Что касается «турецкого кризиса», то он превратился в Проверку не только серьезности советских намерений на Балканах, но и готовности США противостоять Москве. Трудно или даже невозможно было бы дать ответ на вопрос, решился бы Сталин снова воевать и притом так скоро, в условиях, когда его партнеры еще не подписали мирные договоры и если Москва не располагала информацией о решении президента Трумэна любой ценой защитить Турцию. Тем не менее можно все же допустить, что едва ли Кремль позволил себе подобную авантюру с непредсказуемым исходом. Поэтому более правдоподобной является гипотеза, согласно которой «война нервов», воплощенная в реальные военные маневры и серьезную антитурецкую пропаганду, планировалась не столько с целью вызвать американскую реакцию, сколько продемонстрировать свою силу и, угрожая Западу, консолидировать просоветские силы и «законным путем» устранить с политической сцены прозападную оппозицию. Во всяком случае американская администрация столкнулась с различными коллизиями, инициированными Москвой и связанными с послевоенным структурированием Юго-Восточной Европы, которые давали американцам возможность более объективно оценить шансы будущего сосуществования Востока и Запада. Для американцев объем разумных компромиссов приобретал все более ограниченный вид, особенно по отношению к странам Юго-Восточноевропейского региона, являвшегося в силу своего геостратегического положения приоритетным для СССР. Данная тенденция отчетливо проявилась перед вступлением в силу мирных договоров.
Проблемы реализации «военных статей» договоров бывшими сателлитами Германии обсуждались американскими и английскими военными представителями на специальном заседании в Софии. 23 июня 1947 г. они констатировали, что проведенные ко времени заседания обсуждения касались лишь процедурных вопросов и имели «негативный результат». В целях «эффективного осуществления» мирных договоров участники заседания высказали совет правительствам США и Великобритании «выработать и принять ряд основных правил, технических мер и условий»,
1. Ibid. Information on Probable Soviet Line of Action as Given at P and О Conference, 20 June 1946.
321
которые позволили бы американским и английским представителям в этих странах «атаковать, а не отступать», контролируя их выполнение. Призывы проявить твердость были основаны на убеждении, что правительства Болгарии, Венгрии и Румынии не имели намерения выполнять условия мирных договоров и намеревались проводить «преднамеренную политику лавирования и обмана», «молчаливо» поощряемую и одобряемую аккредитованными в этих странах советскими официальными лицами [1].
Осенью 1947 г. Вашингтон оказался перед лицом нового вызова — был создан Коминформ. 10 октября от имени директора Центральной разведывательной группы США был подготовлен меморандум, предназначенный президенту Трумэну. В документе анализировались «непосредственные» и «долгосрочные цели» новой организации, возможное отражение ее деятельности в Западной Европе, «цели советской тактики» [2].
Непосредственные цели Коминформа, определившие перемену в стратегии и тактике Кремля, характеризовались следующим образом:
— «усилить коммунистический контроль и интеграцию политики коммунистов в сателлитных районах»;
— более эффективно координировать действия компартий в странах-сателлитах и компартий Западной Европы с тем, чтобы воспрепятствовать восстановлению последней с помощью США. Тактические сбои и ошибки в процессе синхронизации действий, допущенные компартиями в странах-сателлитах, оцениваются советской стороной как негатив, снижающий эффективность позиции СССР, противопоставленной американской программе экономического восстановления Европы. Эти ошибки в синхронизации действий и тактики заключались, как отмечалось в меморандуме, например, в казни Н. Петкова в тот момент, когда итальянский коммунистический лидер П. Тольятти защищал перед своими соотечественниками права человека, или в провале попыток чехословацких коммунистов помешать принятию правительством первоначального решения об участии в «плане Маршалла»;
— «предупредить коммунистические партии Франции и Италии, а также других западноевропейских стран, что они не являются сами себе хозяевами, а должны соотносить свои действия с политикой и планами Кремля».
Что касается долгосрочных целей Коминформа, то они определялись, главным образом, как расширение сфер его влияния, подавление противников из числа «социалистов и демократов» и создание «крепкого ядра, состоящего из идеологически непоколебимых коммунистов, способных действовать открыто или использовать нелегальные методы в случае необходимости».
Тем не менее предполагаемые намерения Кремля не шокировали аналитиков Центральной разведывательной группы. Оценив в значительной
1. Ibid. June 24, 1946.
2. Ibid. RG 218, В. 19, F. 123. Central Intelligence Group. Memorandum for the President, 10 October 1947.
322
мере правильно замыслы Сталина, они не стали драматизировать ситуацию, преувеличивать возможности нового «издания» Коминтерна по мобилизации мирового коммунистического движения и объявлению войны лагерю капитализма. Произведенный публикацией декларации Коминформа эффект американцы охарактеризовали как типичное для советской пропаганды желание поразить «наблюдателей, колеблющихся и оппортунистов в Западной Европе солидарностью и жизненной силой коммунистической организации в отличие от расколотого и страдающего всевозможными пороками капиталистическо-социалистического мира, поддерживаемого Соединенными Штатами». Это намерение Кремля в меморандуме было усилено констатацией нескрываемого желания советской стороны объявить войну «поддерживаемой США восстановительной программе» и, вероятно, «воскресить надежду на свои возможности, заставить пацифистов в Соединенных Штатах и Соединенном Королевстве оживить свою деятельность».
Внимательному рассмотрению подверглась и негативная ситуация, в которой оказались компартии Франции и Италии. Прогнозировалась потеря ими голосов на выборах, связанная, в частности, с тем, что их членство в Коминформе явилось разоблачением, сбросило с коммунистов «националистическую маску», а лидеры предстали перед обществом как «послушные слуги Кремля». В меморандуме подобная ситуация была оценена как благоприятное обстоятельство, связанное со «значительным» укреплением позиций «умеренных некоммунистических партий в правительствах Западной Европы» при отсутствии угрозы экономического кризиса. Коминформ вносил нечто новое и в «советскую тактику». Фактически его создание, по мнению Вашингтона, означало признание Москвой того факта, что шансы западноевропейских компартий прийти к власти с помощью «парламентских средств» уменьшились. Предпочтение явно должно было быть отдано «подрывным действиям». В свою очередь, это доказывало: «Советский Союз убежден, что предстоит пережить экономический коллапс сначала в Европе, а затем в США».
Заключительные фразы меморандума констатировали, что Коминформ — это «первое публичное признание создания блока», который призван обеспечить Кремлю «мировое господство». Кроме того, авторы документа подчеркивали понимание советской стороной, что подобные расчеты оттолкнут те западные демократические элементы и просто симпатизирующих СССР, которые совсем недавно надеялись на возможность политического сотрудничества с компартиями в собственных странах, на компромисс между Востоком и Западом.
Надежды, действительно, оказались поколеблены, и отношения между СССР и США вступили на опасный путь государственно-политической и идеологической конфронтации. Усилия к этому прикладывали обе стороны.
Перевела Т. Волокитина