I раздел
МИРООЩУЩЕНИЕ И МЕНТАЛЬНОСТЬ БАЛКАНСКИХ НАРОДОВ. НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИДЕАЛЫ, ЦЕННОСТИ И ГЕРОИ
Г. Д. Шкундин
Институт славяноведения РАН
ПОРТРЕТЫ БОЛГАРСКИХ ДИПЛОМАТОВ ПЕРИОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: ДИМИТР РИЗОВ И СИМЕОН РАДЕВ
Около восьмидесяти лет назад один злоязычный болгарский острослов, неплохо знавший тогдашние балканские реалии, заявил с изрядной долей горечи: «На Балканах возможно все, но совершенно невообразимы три явления: греческая конница, румынский флот и болгарская дипломатия». Сказано хлестко, хотя сентенция явно сомнительна. В значительной степени она вызвана стереотипом, который именно тогда — после понесенных Болгарией сокрушительных поражений 1913 и 1918 гг. — начал укореняться в исторической памяти болгар.
И поныне на обывательском уровне существует мнение, что, обладая в ушедшем веке самой мощной армией на Балканах, Болгария, тем не менее, не смогла пожать плоды военных побед из-за того, что не имела, в отличие, например, от соседней Румынии, ни квалифицированной дипломатии, ни сильной внешнеполитической пропаганды [1]. Дескать, сначала правящая элита ввязалась в Балканские войны, не до конца подготовленные дипломатически, затем по наущению «непрофессиональных» дипломатов дважды вовлекла страну в мировые конфликты «не на той стороне». Тем не менее армия героически сражалась, но каждый раз болгарские представители на послевоенных конференциях якобы неумело отстаивали национально-государственные интересы своей страны, не могли убедить победителей в справедливости ее территориальных претензий и в результате неизменно упускали за столами, покрытыми зеленым сукном, все те приобретения, которых добились воины на полях кровавых сражений. По логике выходило, что неблагоприятными итогами войн, называемыми в болгарской историографии национальными катастрофами, и нерешенностью национального вопроса в том идеальном (сан-стефанском)
1. Среди иностранных политиков одним из первых это подметил лидер германской католической партии Центра М. Эрцбергер. Он отмечал: «В Балканской войне Болгария показала миру, что мало давать и выигрывать битвы — нужно завоевать для себя общественное мнение невоюющего мира» (См.: Эрцбергер М. Германия и Антанта. М., 1923. С. 13).
60
виде, которого добивались несколько поколений, страна во многом «обязана» своим дипломатам.
В последние годы историки Болгарии сделали многое для того, чтобы, оставив в стороне вполне объяснимые эмоции, уйти от такого категоричного негативизма и восстановить подлинные страницы дипломатической истории страны. Общепризнано, что болгарская внешняя политика знала и длительный период восхождения — от освобождения от османского ига в 1878 г. до Балканских войн [1]. Удачные эпизоды случались и позднее, например, в 1940 г. Тогда болгарская дипломатия, воспользовавшись благоприятной международной конъюнктурой, сумела добиться бескровного и окончательного возвращения румынами Южной Добруджи. По окончании Второй мировой войны этот факт был признан всеми державами-победительницами, несмотря на то, что к тому времени Болгария уже имела статус побежденного государства.
Но в данной статье мы обращаемся к годам Первой мировой войны. Тогда Болгария, воевавшая в составе Четверного союза, потерпела поражение от антантовского блока, что юридически было зафиксировано в Нейиском мирном договоре 1919 г.
Говорят, что победителей не судят. А побежденных, как видно на болгарском примере, судят, и сурово! Виновники поражения в войне были преданы суду. Таким образом, драматизм ситуации на порядок превысил пределы, допустимые для каждого побежденного в войне государства. Конечно, судьбоносное решение о вступлении в войну на стороне Центральных держав принимали не дипломаты, а высшее политическое руководство в лице царя Фердинанда Кобургского и главы правительства «либеральной концентрации» В. Радославова, не выпускавшего из своих рук также портфель министра иностранных дел. Они же руководили и действиями Болгарии в коалиционной войне — Радославов до своей отставки в июне 1918 г., а царь до фиаско, которое последовало спустя еще три с половиной месяца.
Но и от дипломатических представителей за рубежом тоже кое-что зависело. Ведь они поставляли монарху и главе кабинета информацию, достоверность которой во многом влияла на эффективность принимавшихся внешнеполитических решений. В идеале они же должны были осуществлять и предварительную экспертизу данных решений. Не несут ли и эти дипломаты среднего ранга свою долю вины за национальную катастрофу 1918-1919 гг.? Для того чтобы посмотреть, как все обстояло в действительности, заглянем в галерею портретов болгарских дипломатов и перелистаем некоторые страницы дипломатической истории страны.
В этой галерее внимание наблюдателя неизбежно привлекут два самых колоритных, на наш взгляд, персонажа — Димитр Ризов и Симеон Радев. Первый до мая 1915 г. был болгарским представителем в Риме, а
1. Стателова Е., Попов Р., Танкова В. История на българската дипломация 1879-1913. София, 1994.
61
затем занимал ключевой пост посланника в Берлине вплоть до своей смерти, последовавшей весной 1918 г. Второй же в 1913-1916 гг. представлял интересы своей страны в Бухаресте, а затем в течение непродолжительного времени руководил болгарской миссией в Швейцарии.
На первый взгляд, между этими двумя фигурами было мало общего. Слишком уж они различались по возрасту и по дипломатическому стажу. Ризову к началу мировой войны исполнилось 52 года, служба в Берлине была венцом его многолетней карьеры. Радев был на семнадцать лет моложе. Он представлял собой начинающего дипломата, который, впрочем, быстро набирался профессионального опыта.
Разнились их партийно-политические пристрастия. Ризов часто менял свои политические позиции и поэтому заслужил прозвище «человека сотни мнений». В молодости он отдал дань социализму, затем тяготел к либеральной партии и в октябре 1914 г. даже заявил ее лидеру Радославову о своем желании вступить в ряды либералов [1]. Радев же первоначально симпатизировал народно-либеральной партии (стамболовистов), даже считался одним из близких сподвижников ее лидера Н. Геннадиева, благодаря которому в 1913 г. был принят на дипломатическую службу [2]. Но вскоре он разочаровался в этой партии и отошел от нее, сохранив, впрочем, добрые личные отношения с Геннадиевым. Более того, именно под давлением последнего царь Фердинанд, не любивший Радева и за глаза называвший его «Симо-Иуда», согласился подписать указ о его назначении посланником в Бухаресте. Спустя полвека, вспоминая эти события, Радев признался, что принял это назначение, поскольку, по его словам, оставаясь в Болгарии, отойти от Геннадиева было невозможно [3].
Не во всем совпадали и внешнеполитические симпатии двух дипломатов. Ризова в молодости отличали русофильские взгляды. Он бывал в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого, часто общался с М. Горьким [4] и другими выдающимися представителями русской культуры, с некоторыми политическими и общественными деятелями России, до мировой войны находился в хороших отношениях с русскими дипломатами. Например, прослуживший много лет на Балканах Ю. Я. Соловьев считал его убежденным русофилом и не изменил своего мнения даже после мировой войны [5]. Между тем с началом войны Ризов непоколебимо уверовал в непобедимость Германии и в то, что только в союзе с ней Болгария сможет осуществить свои национальные идеалы.
1. ЦДА. Ф. 313. On. 1. А. е. 952. Л. 6-7.
2. Сохранились письма Геннадиева, возглавлявшего тогда внешнеполитическое ведомство, царю. В них он дал Радеву блестящую характеристику. См.: ЦДА. Ф. 3. Оп. 8. А. е. 1213.
3. Александър Балабанов, Симеон Радев в спомените на съвременниците си. София, 1983. С. 272, 471-472.
4. См. подробнее: Вильчинский В. П. Д. Ризов и М. Горький // М. Горький и его современники. Л., 1968. С. 204-214.
5. Соловьев Ю. Я. Воспоминания дипломата (1893-1922). М., 1959. С. 149.
62
Радев, напротив, всегда относился к России более чем сдержанно, заслужив у некоторых современников и позднейших историков репутацию крайнего русофоба [1]. По своей утонченности, изысканности, блестящему знанию основных западноевропейских (в первую очередь, французского) языков, по всему складу ума он больше походил на европейца, чем на выходца с Балкан. Ризов же всегда оставался балканцем. Он разговаривал на всех балканских языках, включая турецкий [2]. По словам неплохо знавшего его российского дипломата А. В. Неклюдова, «это был, без сомнения, интеллигентный и проницательный человек, получивший определенное культурное развитие; он знал, как ему адаптироваться в дипломатическом окружении, которое казалось столь неподходившим для бывшего бедного школьного учителя из Македонии» [3].
У этих двух дипломатов сложился разный имидж в историографии. Результаты деятельности Ризова исследователи оценивали, главным образом, отрицательно [4]. А объективно оценить Радева как дипломата трудно из-за несовершенства архивного законодательства Болгарии. Доступ к его дипломатическим мемуарам, находящимся в собственности Болгарской Академии Наук, разрешен только одному исследователю — его сыну д-ру Т. Радеву. Он же по своему усмотрению выборочно публикует отрывки из воспоминаний отца и старательно утверждает в историографии чрезвычайно положительную оценку его деятельности, подтвердить или опровергнуть которую другие исследователи не имеют возможности.
Но, несмотря на все перечисленные различия, между двумя персонажами было нечто общее, которое позволило нам рассмотреть их дипломатическую деятельность в рамках одной статьи. Во-первых, оба являлись не просто дипломатами, но также публицистами и журналистами. В годы великой войны каждый из них — в меру своих способностей и с разной долей успеха — пропагандировал болгарские национальные идеалы. А во-вторых, оба были выходцами из Македонии (Ризов — из Битоли, Радев — из Ресена). И вот эта боль за свою родину, за Македонию, страстное стремление навсегда воссоединить ее с «матерью-Болгарией» красной
1. Грънчаров С. Някои проблеми на съвременната българска историография за международните отношения в епохата на капитализма // Методологически и историографски проблеми на историческа наука. София, 1983. Т. 3. С. 220.
2. Мюър Н. Димитър Станчов. Патриот и космополит. София, 1991. С. 120.
3. Nekliudoff A. Diplomatic Reminiscences Before and During the World War 1914-1917. L., 1920. P. 88.
4. Влахов Т. Отношенията между България и Централните сили по време на войните 1912-1918 г. София, 1957. С. 176-178, 227; Лалков М. Балканската политика на Австро-Унгария (1914-1917 г.). София, 1983. С. 299; Илчев И. България и Антантата през Първата световна война. София, 1990. С. 49, 235-236; Он же. Родината ми — права или не! Външнополитическа пропаганда на балканските страни (1821-1923). София, 1996. С. 193, 269, 418, 478; Марков Г. Голямата война и българският ключ за европейския погреб. 1914-1916. София, 1995. С. 52, 160-161, 181.
63
нитью проходит через их дипломатическую корреспонденцию — и у экспансивного Ризова, не скрывавшего своих эмоций, и у более сдержанного Радева.
Попытаемся проследить, как вырабатывались и концентрировались тактические приемы болгарской дипломатии в годы Первой мировой войны.
Эта война с самого начала отличалась коалиционным характером. Поэтому главный вопрос, по которому должны были определиться все болгарские дипломаты в первый год мирового конфликта, звучал так: должна ли страна сохранить нейтралитет или воевать ради достижения своих национальных идеалов? Во втором случае неизбежно было присоединение к одной из двух враждовавших коалиций — Антанте или блоку Центральных держав.
Из всех болгарских дипломатических представителей в европейских столицах только Ризов в дни июльского кризиса 1914 г. безоговорочно советовал своему правительству вмешаться в войну на стороне Германии. Это целиком соответствовало внешнеполитическим планам Кобурга и Радославова. В условиях личного режима Фердинанда царь и правительство слышали из уст болгарских представителей за рубежом лишь то, что ни хотели услышать. Но, как говорится, язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. В Софии же опасались, что, болея душой за одную Македонию, не в меру словоохотливый Ризов раньше времени раскроет козыри, которыми располагала Болгария в большой дипломатической игре. Ризов — бывший комита [1], исходя из прежнего опыта полагал, что в Македонии могут произойти события, которые поставят Болгарию в трудное положение, несмотря на ее стремление остаться нейтральной. Поэтому Радославов 1 августа предписал ему: «Воздерживайтесь от излишнего македонствования. Будьте прежде всего болгарином и не забывайте, что интересы Болгарии требуют сохранения до конца строгого нейтралитета».
Но Ризов не привык, чтобы ему читали лекции по дипломатии. Спекулируя на близком родстве с Радославовым, он, в свою очередь, часто считал допустимым менторски поучать главу кабинета. В данном же случае он только отпарировал: «Прошу Вас не сомневаться в моей безусловной лояльности, а также и благоразумии. Мои македонские чувства я не делаю достоянием иностранцев. Однако думаю, что болгарские представители за рубежом должны быть не только репортерами, но и высказывать своему министру мнения, которые, разумеется, для того не являются обязательными». Ризов привел в пример глубоко почитаемого им Бисмарка, который любил выслушивать мнения своих дипломатов [2].
В принципе такой подход дипломата к исполнению своих обязанностей можно считать добросовестным. Ведь известно, что не в каждой из
1. Комита — бунтовщик, борец за освобождение Болгарии в период османского ига.
2. Марков Г. Указ. соч. С. 52.
64
сложившихся к тому времени дипломатических школ это приветствовалось. Например, у британских представителей за границей было принято воздерживаться от каких-либо личных комментариев перед собственным начальством. Они стремились «уйти» от выражения своего мнения по поводу текущих дипломатических проблем, дабы не брать на себя никакой ответственности, и тем самым превращались в «почетных почтальонов», более или менее аккуратно передававших по назначению полученную ими информацию [1]. Ризова, как видим, такой подход не устраивал. Но его ретивость не встретила понимания в Софии. «Министру незачем говорить академически», — написал Радославов на полях этой «извинительной» депеши Ризова.
Непоколебимую веру в непобедимость германской военной машины Ризов сохранил и после присоединения Болгарии к Центральному блоку, до конца жизни. В посланиях из Берлина, относящихся к 1917 и началу 1918 г., он не только умалчивал о назревавшем экономическом и политическом кризисе в Германии, но даже опровергал подобного рода данные, получаемые в Софии из других источников. Ризов самоуверенно предрекал: «Эта война может вызвать революцию повсеместно, но Германия будет последней страной, где революция может вспыхнуть». К его советам прислушивались в Софии, поскольку они ласкали слух царя, хотя Фердинанд относился к Ризову с нескрываемой иронией. На полях этой депеши Кобург начертал: «Наконец-то г-н Ризов изрек великую истину!» [2].
Ризов платил царю тем же. Он знал о нерасположении в Берлине к Кобургу и разжигал его. Приведем один пример. Весной 1916 г. после военного разгрома Сербии царь заявил о болгарских претензиях на Косово (Призрен, Приштину) и на часть территории Албании. Ризов же в беседе с австро-венгерским послом в Берлине князем Н. Гогенлоэ утверждал, что Болгария не имеет никаких претензий на албанские земли. По его словам, только «этот ненасытный Бурбон», т. е. царь, ослеплен желанием албанских территорий.
Ризов говорил также о «женской психологии» царя, который, по его словам, представлял для Болгарии наибольшую опасность. Он утверждал, что Радославов имеет те же мысли, что и он, Ризов, но боится энергично выступить против царя, ибо тот уже думает о том, как удалить от власти Радославова, ставшего для царя слишком крупной политической фигурой, и заменить его какой-либо безгласной личностью. Ризов обвинял Фердинанда в том, что при этом он заигрывал с людьми, которые совсем открыто поддерживали связи с Антантой, и что якобы имел чудовищное намерение поручить этим людям еще в ходе войны формирование правительства. Поэтому он выразил готовность, «как честно мыслящий болгарин», сделать все, чтобы помешать царю толкнуть страну в авантюру,
1. Никольсон Г. Дипломатия. М., 1941. С. 72.
2. Дипломатически документи по участието на България в Европейската война. Т. 2. София, 1921 (далее — ДД). № 1156. С. 741-742.
65
«для чего бы уже нашлось подходящее средство». Поскольку ранее Сизов был комитой и руководил вторжением болгарской четы в Македонию, последнее его замечание произвело тяжелое впечатление на Гогенлоэ, ибо выражение «подходящее средство» могло вполне подразумевать физическую ликвидацию царя.
По мнению Ризова, было бы хорошо, если бы Германия и Австро-Венгрия, несмотря на то, что в Болгарии есть много, по его словам, разумных людей, противостоящих ненасытности царя, в подходящий момент недвусмысленным и категоричным демаршем заявили болгарскому правительству, что оно должно быть счастливо тем, что получило границы, оговоренные в союзном болгарско-германском соглашении от 6 сентября 1915 г., и что в будущем нечего и просить области за пределами этих границ.
Докладывая 26 апреля об этом разговоре своему начальству в Вену, князь Гогенлоэ писал: «Г-н Ризов, по моему мнению, всем тем, что он сказал, выразил свое настоящее убеждение, хотя и способом, чересчур удивительным для посланника в отношении властителя его страны». Те же мысли Ризов высказал и руководителю германской дипломатии Г. фон Ягову, причем у последнего сложилось впечатление, что Ризов узнал, будто царь Фердинанд хочет отозвать его с должности посланника в Берлине и поэтому зол на него [1].
Таким был Димитр Ризов — всегда самоуверенный, наступательный, в той или иной степени позер. Свои давние повадки комиты он перенес и в дипломатию.
Сложнее обстояло дело с Радевым. Он хотя и разделял внешнеполитическую ориентацию царя и Радославова, все же с начала мировой войны придерживался мнения, что Болгарии не следует связывать себя договорами, а надо ждать развития событий и сохранять силы до конца. Во многих материалах, появившихся в Болгарии в 1999 г. к 120-летию со дня рождения Симеона Радева, подчеркивалась его дипломатическая прозорливость, помогавшая ему ориентироваться «в дебрях международных взаимоотношений. Он познавал в тонкостях капризы великих держав, маскарад интересов, где под образами херувимов скрывались хищники с налившимися кровью глазами и с разинутыми пастями. Он видел гораздо дальше современных ему болгарских государственных деятелей и поражался их близорукости, наивности, отсутствию у них творческой фантазии» [2]. В сентябре 1994 г. в беседе со мной д-р Т. Радев даже утверждал, будто его отец с самого начала войны знал, что ничем хорошим для Болгарии ее союз с Центральными державами не закончится, поэтому, дескать, и оставил дипломатическую службу в 1917 г. [3].
1. Avramovski Ž. Ratni ciljevi Bugarske i Centralne sile. 1914-1918. Beograd, 1985. S. 246-247.
2. Македония. 1999. 20 януари. № 3.
3. Сам Радев в 1929 г. в беседе с журналистом X. Брызицовым объяснял причины этой отставки желанием заняться исследованиями по истории Македонии и болгарского Возрождения. (См.: Александър Балабанов, Симеон Радев... С. 253.)
66
Между тем анализ дипломатической корреспонденции, вышедшей из-под пера Радева в годы войны, свидетельствует о том, что в главном для Болгарии вопросе — определении стратегического, судьбоносного для страны выбора: с кем идти? — Радев тоже проявил политическую близорукость, подобно Радославову и Ризову.
Приведу адресованное главе правительства письмо Радева из Берна от 19 марта 1916 г.: «...Получил с бескрайним душевным удовлетворением телеграмму, в которой Вы были так добры мне сообщить, что довольны моей деятельностью в Бухаресте. Благодарю Вас за этот знак доверия, как и за поощрение, которое Вы мне даете по этому поводу. Прошу Вас быть уверенным, что как прежде, так и в будущем я приложу все свои старания для честного и разумного выполнения миссии, которую царь и Вы возложили на меня, еще такого молодого и неопытного. Я буду вечно гордиться тем, что смог быть на моем скромном участке деятельности одним из ратников торжествующей и дальновидной политики, которой сегодня следует Болгария» [1]. Комментарии, как говорится, излишни!
В частных же вопросах Радев, действительно, проявлял редкую для начинающего дипломата дальновидность. Например, по вопросу о том, на чьей стороне будет воевать Румыния. Уже в июне 1914 г., после констанцского свидания императора Николая II и румынского короля Кароля I, Радев, анализируя известные ему факты, был достаточно убедителен в своих рассуждениях и категоричен в оценке. Он полагал, что окончательная ориентация Румынии на Антанту это только вопрос времени и чуть более настойчивых действий российской дипломатии [2].
Но даже будучи уверенным в том, каким будет окончательный внешнеполитический выбор румынского правительства, Радев прилагал все усилия для того, чтобы как можно более оттянуть развитие событий в неблагоприятном для Болгарии направлении. В начале августа 1914 г. он, подобно другим иностранным дипломатам, перебрался из Бухареста поближе к Синае, летней резиденции Кароля. Там, в карпатском селе Буштень, его застало известие о начале европейской войны. Все напряженно ждали заседания коронного совета, который должен был определить поведение Румынии. Радославов посчитал данный момент подходящим для того, чтобы оказать давление на румынские правящие круги. По требованию правительств Германии и Австро-Венгрии он дал указание Радеву сообщить главе румынского правительства И. Брэтиану, что Болгария не останется нейтральной, если Румыния решит действовать против Центральных держав. В Берлине и в Вене были убеждены, что при такой декларации со стороны Болгарии румынский король получит поддержку в коронном совете, когда выступит против объявления войны Австро-Венгрии.
1. ЦЦА. Ф. 313. А. е. 926. Л. 3.
2. Стоименов Н. Руско-румънските отношения през погледа на българския пълномощен министър в Букурещ Симеон Радев // Известия на Военноисторическото научно дружество. София, 1994. Т. 56. С. 193.
67
Но Радев медлил с объявлением требуемой декларации. Центральные державы уже находили опасным бездействие болгарского представителя в Бухаресте и подыскивали мотивы для того, чтобы потребовать от Софии его замены.
О дальнейшем развитии событий повествует П. Нейков, бывший тогда первым секретарем болгарской миссии в Румынии: «Симеон Радев поступил как политик, а не как чиновный бюрократ, и не исполнил предписание. Сразу по получении телеграммы (от Радославова. — Г. Ш.) мы взяли такси и поехали в Плоешти. Там, в комнате почтово-телеграфной станции, где в нашем распоряжении был один телеграфист, между Симеоном Радевым, находившимся на одном конце провода, и Радославовым на другом развернулся беспрецедентный спор в виде обмена телеграммами, которые я непрерывно шифровал и дешифрировал. Этот спор длился целых четыре часа, и наконец к десяти часам вечера Радославов отозвал свое предписание». Спустя много лет, уже сам будучи маститым дипломатом, Нейков задавался вопросом: «Кто другой из наших дипломатических представителей имел бы в подобный решительный момент не только политическое чутье, но и личную доблесть для того, чтобы проявить такое упорное сопротивление категоричному приказу своего начальства?». Симеон Радев не был профессиональным дипломатом. Этим обстоятельством, по мнению Нейкова, и объяснялось его поведение в данном эпизоде [1].
Радославов же записал в своем дневнике: «...Я сообщил Радеву требование Берлина и Вены, но Радев мне высказал некоторые аргументы в пользу откладывания такой декларации, тем более что она не произведет желаемого эффекта, а может иметь обратный, плохой эффект нам во вред. И таким образом, мы бы вынудили Румынию скорее перейти на сторону Тройственного согласия. Я согласился отложить это заявление» [2].
В период своего пребывания в Бухаресте Радев стремился отстаивать болгарские национально-государственные интересы, проводить самостоятельную политику, несмотря на давление со стороны германского и особенно австро-венгерского посланников. Они жаловались на Радева Радославову, обвиняли его в «перманентном русофильстве» (? — Г. Ш.), требовали его отзыва. В Вене не могли даже предположить, что зачастую Радев действовал по своей инициативе [3].
Племянник Геннадиева писатель И. Венедиков привел в своих воспоминаниях случай, рассказанный ему самим Радевым. В 1916 г. Фердинанд пригласил дипломата во дворец и спросил, вступят ли румыны в войну или останутся нейтральными. Радев якобы ответил царю: «Ваше Величество! Считайте, что они уже вступили». Тогда царь начал высказывать соображения в пользу того, что Румыния все же останется нейтральной, но Радев не изменил свою точку зрения. Наконец, Кобург раскрыл тайный смысл своего допроса. Оказывается, германский и австро-венгерский
1. Нейков П. Спомени. София, 1990. С. 161.
2. Радославов В. Дневни бележки 1914-1916. София, 1993. С. 65.
3. Лалков М. Указ. соч. С. 123, 180.
68
императоры уверяли его в том, что румыны обещали сохранять нейтралитет до конца войны. В таком случае, по мнению Фердинанда, три болгарские дивизии, стоявшие на добруджанской границе, можно было бы перебросить на Салоникский фронт против войск Антанты. Но Радев продолжал упорно стоять на своем.
Через несколько месяцев после этой аудиенции Румыния вступила в войну на стороне антантовского блока. Радев совершил долгое и утомительное путешествие из Бухареста через Россию, Швецию и Германию в Софию. Вскоре после возвращения домой он был приглашен к царю на обед, во время которого Фердинанд показал ему берлинские и венские газеты. В них высказывалось недовольство деятельностью внешнеполитических ведомств Германии и Австро-Венгрии и их представителей в Бухаресте. Журналисты возмущались: почему маленькая Болгария сумела получить правильные и своевременные сведения о прекращении румынского нейтралитета, а две империи с давними дипломатическими традициями, с разветвленной сетью агентов не только в Румынии, а во всем мире, оказались обманутыми?
Таким образом, Симеон Радев продемонстрировал свое глубокое понимание внутренней ситуации в Румынии. Он был настолько убедителен, что Фердинанд выполнил его рекомендации, не послушавшись советов двух императоров. Это случалось с Кобургом крайне редко [1]. После этого эпизода царь пожаловал Радеву знаки Ордена св. Александра с мечами на шею. Столь высокое отличие являлось совершенно необычным знаком монаршей милости. Ранее лица, не состоявшие на военной службе, не имели права носить этот орден [2].
Но вернемся к Ризову. Были случаи, когда и он проявлял большую прозорливость, отстаивая болгарские национально-государственные интересы перед партнерами по Четверному союзу. К 11 декабря 1915 г. болгарская армия завершила операции против сербов в Вардарской Македонии и остановилась на сербско-греческой границе, не переходя ее. Это было сделано согласно пожеланиям германского командования, дабы не дать повод Греции примкнуть к Антанте, которая начала высадку своих войск в Салониках еще 5 октября. Немцы стремились оттянуть на Балканы с Западного фронта как можно больше британско-французских сил, «сковав» их болгарской армией. В то же время они понимали, что после военного разгрома Сербии остается мало шансов заставить болгар участвовать в военных действиях на других фронтах. Ведь оккупацией Вардарской Македонии Болгария добилась осуществления своей основной военно-политической цели, ради которой она вступила в европейский конфликт [3].
1. Венедиков И. Спомени за Симеон Радев // Литературна мисъл, 1987. № 6. С. 92.
2. АВПРИ. Ф. Отдел печати и осведомления. Оп. 478. Д. 353. Л. 227.
3. Фалькенгайн Э. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях. М., 1923. С. 169, 174-175, 178.
69
В депеше от 17 декабря 1915 г. Ризов поделился с Радославовым своими тревогами: «С тех пор, как наши войска остановились на греческой границе, для меня Салоники стали кошмаром потому, что я глубоко убежден, что если в самом скором времени не будут изгнаны англичане и французы из Салоник, нас может постичь страшная катастрофа. Английские, французские, итальянские и российские газеты все более осознают судьбоносное значение Салоник в этой войне» [1].
Ризов был убежден в том, что необходимо перенести наступательные операции на греческую территорию. «Коленопреклоненно, со слезами на глазах прошу Вас, — заклинал он царя, главу правительства и главное болгарское командование, — не соглашайтесь останавливать наши войска на греческой границе. Этого хотят иностранцы из-за своих интересов, но это означает создание нового фронта, который будет гибелью для Болгарии и для всего дела» [2]. Поистине пророческие слова! Как явствует из резолюции Фердинанда, он разделял это беспокойство Ризова. Но никаких конкретных дипломатических и военных действий не последовало. Са-лоникская экспедиция Антанты на протяжении трех лет оставалась угрожавшей Болгарии миной замедленного действия. Эта мина взорвалась в сентябре 1918 г. и похоронила все успехи, достигнутые болгарским оружием в 1915-1916 гг.
Ризов одним из первых болгарских дипломатов уяснил коалиционный характер европейской войны. Он понял раньше других, что победы болгарской армии, сами по себе важные, не могут привести к почетному миру, если не будут подкреплены успехами войск всего Четверного союза на основных фронтах, прежде всего на Западном. Именно этим отличалось участие Болгарии в Первой мировой войне от всех предшествовавших вооруженных конфликтов балканского, т. е. регионального характера.
Ризов проникся психологией большой войны. Поэтому в своих донесениях из Берлина он проецировал болгарские и балканские дела на общеевропейский уровень. Его интересовали и развитие внутриполитической ситуации в России, и отношения Британии с ее колониями и доминионами в годы войны. Ризову было «тесно» на Балканском полуострове, который как бы останавливал полет его мысли, сковывал его творческое воображение. Ему хотелось держать в руках нити мировой политики. Он был вполне искренне убежден, что успех Четверного союза будет обеспечен, если кайзер Вильгельм II прислушается к его рекомендации, кого лучше назначить канцлером Германии, а генерал Э. Людендорф по его совету выберет участок на Западном или Восточном фронте, где лучше нанести удар по врагу.
Он выражал свое мнение часто, шумно, по разным поводам, в большинстве случаев через телеграммы царю и главе кабинета, с целью, чтобы они сообщили эту точку зрения туда, куда следовало. По словам одного
1. ДЦ. № 173.
2. Цит. по: Тодоров П. Политически образи. София, 1939. С. 69.
70
из современников Ризова, тот «был склонен на самые крутые повороты уже усвоенной политической линии; он готов был разбить и свою собственную голову, если бы какой-то сильный авантюрист избрал его своим советником» [1].
Правоту этих слов подтвердила миссия Ризова в Скандинавии. За несколько недель до Февральской революции он посетил А. В. Неклюдова и К. Н. Гулькевича, российских посланников в нейтральных Швеции и Норвегии. Болгарин пытался склонить Россию к сепаратному миру с германским блоком. Хотя Ризов заявлял, что действует исключительно от своего имени, Антанте с самого начала было ясно, что за его спиной стояла Германия [2]. Догадка оказалась верной: канцлер Т. Бетман-Гольвег почему-то питал иллюзию, что Ризов пользуется влиянием в российских либеральных кругах, и с согласия Фердинанда избрал его для столь щекотливой миссии. Тот же принял предложение быть главным фигурантом в этой акции, даже не посчитав нужным предварительно уведомить о ней Радославова.
Российские дипломаты, давно знавшие Ризова, дали ему убийственную характеристику «совершенно неблагонадежного и способного на все политического интригана, в сравнении с коим сам Фердинанд может считаться образцом прямоты и политической честности» [3]. Тем не менее об этом странном визите были немедленно оповещены союзники России по Антанте. Глава МИД Италии С. Соннино, знавший Ризова по римскому периоду его деятельности, заявил, что он не встречал человека более фальшивого и что он не мог бы назвать ни одного его хорошего качества. Французский посол в Петрограде М. Палеолог квалифицировал Ризова как очень интеллигентного человека, но «хитрого бандита, способного на все». Его коллега в Риме К. Баррер утверждал, что ничего, кроме предательства, от Ризова ожидать нельзя [4].
Естественно, при таком отношении к эмиссару никакой доверительный обмен мнений с ним был невозможен, даже если бы, вопреки действительности, царизм в последние недели своего существования был склонен к сепаратному выходу из войны. Но, получив от российских дипломатов отрицательный ответ, Ризов не унывал. Как будто предчувствуя, какие кардинальные перемены скоро произойдут в Петрограде, он заявил Неклюдову, что надеется через два месяца возобновить свой шаг и найти более благоприятный прием [5].
1. Тодоров П. Указ. соч. С. 66.
2. L’Allemagne et les problemes de la paix pendant la Premiere guerre mondiale. Т. I. Des origines a la déclaration de la guerre sous-ma rine a outrance (aout 1914 — 31 janvier 1917). Р., 1962. Р. 522-524, 564, 569-571.
3. АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3806. Л. 14; Ф. Секретный архив. Оп. 467. Д. 776. Л. 13об.; Константинополь и Проливы. Т. II. М., 1926. С. 384-385; Nekliudoff А. Ор. cit. Р. 88, 459-463.
4. АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3806. Л. 19-21, 25; Илчев И. България и Антантата... С. 235.
5. АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3806. Л. 35.
71
И действительно, он не заставил себя долго ждать. В марте 1917 г., узнав, что министром иностранных дел Временного правительства России стал давний болгарофил П. Н. Милюков, Ризов обратился с новым письмом к Гулькевичу, а затем 11 апреля встретился с ним в Христиании (Осло). Ризов рассчитывал на свое многолетнее знакомство с новым руководителем российской дипломатии и даже просил Гулькевича передать министру послание от него. Но Милюков, который за двадцать лет до этого дал Ризову рекомендательное письмо для Л. Н. Толстого [1], теперь инструктировал Гулькевича: «Вам следует избегать каких-либо письменных сношений с Ризовым, дабы не оставлять в руках этого ненадежного лица никаких документов» [2].
У Милюкова возник другой замысел. С порога отвергнув возможность сепаратного мира России с Четверным союзом, он решил не упускать случая и поручил Гулькевичу вступить в обмен мнениями с Ризовым на предмет перехода Болгарии в лагерь Антанты [3].
Беседа длилась более двух часов. Основной пафос разглагольствований Ризова сводился к доказательству выгодности мирного договора для судеб русской революции. Эту идею он выдвинул и в статье «Русская революция. Ее корни, надежды и будущее», опубликованной 4 апреля 1917 г. в газете «Берлинер тагеблатт». Здесь проводилась мысль о необходимости для России республиканского строя, Учредительного собрания и прекращения войны с Германией. В заключение предсказывалась будущая дружба русского и немецкого народов [4].
Однако для Гулькевича безрезультатность обмена мнениями с Ризовым вскоре стала явной. Иначе и не могло быть, поскольку слишком различались цели партнеров по переговорам. Ризов и стоявшая за ним Германия добивались сепаратного мира, но для России, а не для Болгарии, что подразумевал Милюков в стремлении продолжить войну с Германией.
Вся инициатива Ризова с самого начала несла на себе отпечаток авантюризма и несерьезности. У него не оказалось того качества, которое необходимо для человека, занявшегося так называемой «параллельной дипломатией»: он не умел расположить к себе партнера, внушить ему доверие. Радев же, напротив, этим свойством обладал в полной мере. Так, в сентябре 1915 г., когда уже проявилась его прогерманская внешнеполитическая ориентация, французский журналист М. Дюнан написал: «Это публицист неоспоримого таланта, написавший самую хорошую книгу, которую только европейцы читали о его стране (имелась в виду книга
1. Вильчинский В. П. Димитр Ризов в России // Славянские литературные связи. Л., 1968. С. 253.
2. АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3806. Л. 46.
3. См. подробнее: Шкундин Г. Д. Болгарское фиаско П. Н. Милюкова в 1917 г. // Новая и новейшая история, 1993. № 5. С. 197-209.
4. Risoff D. Bulgarien und Russland // Flugschriften des Berliner Ta geblatt. H.I I. Berlin, 1917. S. 57-58.
72
«Строители современной Болгарии». — Г. Ш.)... Г-н Радев, охотно декламировавший целые поэмы Виктора Гюго и Поля Верлена, является единственным среди балканских политиков, который может поддержать разговор об истории французской литературы и искусства» [1].
Поэтому, когда в марте 1917 г. Радев неожиданно покинул пост посланника в Берне, в дипломатических канцеляриях стран Антанты сразу же стали распространяться слухи (не оправдавшиеся), будто ему поручат миссию, аналогичную скандинавской миссии Ризова. И его имя вызывало у антантовских дипломатов гораздо большую симпатию, чем персона Ризова.
Последний же не успокоился. В мае 1917 г. он написал письмо М. Горькому, в котором в очередной раз предлагал заключение Россией сепаратного мира с Четверным союзом, опять мотивируя его необходимость интересами российской революции. Одновременно Ризов пытался убедить адресата в правоте принятого болгарским правительством решения воевать на стороне Германии [2]. Горький опубликовал это послание в газете «Новая жизнь», снабдив его нелицеприятным для Ризова комментарием. Тем самым он предал гласности все предыдущие контакты российских дипломатов с болгарином [3]. В петроградской печати поднялся шум, а любая гласность для «параллельной дипломатии» смертельна.
Так бесславно закончилась попытка Ризова взять на себя роль миротворца в российско-германских отношениях, хотя умер он, по словам Радославова, «с убеждением, что способствовал заключению мира между Россией и Центральными державами» [4]. В своей депеше Радославову из Берлина, датированной 17 ноября 1917 г., т. е. уже после октябрьских событий в Петрограде, Ризов писал: «С особенным личным удовлетворением констатирую, что в России уже восприняли два моих предложения — о перемирии и о созыве Учредительного собрания, — предложения, которые я сделал в столь раскритикованном письме к Максиму Горькому. Не сомневаюсь, что они восторжествуют, поскольку русский народ и русская революция неотложно нуждаются в мире, порядке и земле» [5].
После подписания Брестского мира с Советской Россией у Радославова возникла идея направить Ризова в Москву во главе временной болгарской миссии. «Таким образом, он и будет устранен из Берлина, и будет более полезен», — мотивировал глава кабинета свое решение в послании к царю 11 апреля 1918 г. [6]. Как видим, обоих стала раздражать чрезмерная
1. Дюнан М. Българското лято. Юли 1915 — октомври 1915. София, 1993. С. 223-224.
2. Митев Й. Едно писмо на Димитър Ризов до Максим Горки от 1917 г. // Известия на Военно-историческото научно дружество. София, 1980. Т. 30. С. 136-142.
3. АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 3806. Л. 84; Ф. Отдел печати и осведомления. Оп. 477. Д. 377. Л. 12; Новая жизнь, 1917. № 26. 18(31) мая.
4. Радославов В. България и световната криза. София, 1993. С. 189.
5. ДД. № 1373. С. 862.
6. ЦДА. Отделение «Чуждестранни архиви». КМФ-19. Инв. бр. 714/6. Л. 36.
73
услужливость Ризова в отношении германских правящих кругов. Ризов же ничего не подозревал об этом. Полагая, что его московская миссия не продлится долго, он не хотел оставлять пост посланника в Берлине. Ризов опасался, что он окажется, по его собственным словам, в положении «полномочного министра без епархии», а его семья останется на улице [1]. Скоропостижная кончина Димитра Ризова положила конец всем интригам вокруг него и его имени.
Ризова и Радева сближало то, что в годы войны они оба иногда выдвигали проекты, явно расходившиеся с планами Фердинанда и Радославова. Так, в конце 1916 г. в Четверном союзе оживленно обсуждалась будущая судьба т. н. «остаточной» Сербии, т. е. сербских территорий, оставшихся после аннексии болгарами Вардарской Македонии и Поморавья. Кобург и Радославов больше всего желали элиминирования Сербии, стремились к тому, чтобы само это название исчезло с географической карты, а династия Карагеоргиевичей ушла в небытие. Они выдвинули план присоединения «остаточной» Сербии к Черногории [2].
В такой ситуации главу болгарского правительства беспокоило поведение Ризова. Радославов признался германскому посланнику, что Ризов, вопреки инструкциям, воодушевлен идеей обновления сербского государства. Глава кабинета предупредил, что послания по сербскому вопросу он будет направлять лично Бетман-Гольвегу, ибо не уверен, что Ризов правильно интерпретирует точку зрения своего правительства [3].
Радев также выступил с идеей восстановления сербского государства, пусть даже уменьшенного и ослабленного. Он полагал, что такой вариант был бы для Болгарии выгоднее, чем раздел сербских земель с Австро-Венгрией. Посланник исходил из мысли, что во втором случае сербы, оставшиеся в Болгарии, неизменно стремились бы к объединению с единоплеменниками в рамках Австро-Венгрии. Это стало бы причиной постоянного антагонизма между дуалистической империей и Болгарией. Радев осознавал непопулярность такой точки зрения у себя на родине, но полагал, что в определенный момент Фердинанд, Радославов и германское общественное мнение вынуждены будут примириться с восстановлением независимой Сербии, тем более что этого, скорее всего, потребует Россия в качестве условия заключения мира [4].
В годы войны Радев и Ризов придавали большое значение пропаганде в Европе болгарских военно-политических целей. Радев еще в начале XX в. предлагал создать в Париже специальную информационную службу, которая бы знакомила европейское общественное мнение с македонской проблемой [5]. Такую деятельность он развил в Берне в конце 1916 —
1. Панайотов П. Българо-съветски отношения и връзки (1917-1923). София, 1982. С. 68.
2. Avramovski Ž. Ор. cit. Р. 270.
3. Ibid. Р. 271.
4. Ibidem.
5. Илчев И. Родината ми... С. 127.
74
начале 1917 г. [1]. Радев полагал, что во внешней пропаганде всегда необходимо придерживаться умеренности и толерантности [2]. Он так умело и изящно защищал болгарские интересы в швейцарской прессе, что его оппонент Э. Стайку, пропагандировавший там же шаги румынской внешней политики, говоря о Радеве, подчеркивал, что в Болгарии «разбой является либеральной профессией» [3].
Совсем других принципов придерживался во внешнеполитической пропаганде Димитр Ризов. В 1917 г. совместно с братом Николой он издал атлас «Болгары в их исторических, этнографических и политических границах» на английском, французском и немецком языках [4]. Книга предназначалась для защиты болгарских интересов на будущей мирной конференции. Ризов осуществил свою идею без использования финансовой помощи болгарского правительства, при его неодобрительном молчании. Когда же атлас был опубликован, эксперты указали на очевидные недостатки этого издания Радославову. Тот понял, что атлас может быть использован противниками Болгарии, поскольку в него были включены карты, ясно показывающие, что страна претендует, помимо прочего, и на территории, никогда не принадлежавшие ей и на которых нет значительного болгарского населения. Глава кабинета направил специальное письмо болгарским представителям за границей со следующей резолюцией: «Атлас является частным делом Ризова. Правительство не согласно с ним» [5].
Опасения Радославова оправдались уже после смерти Ризова. Накануне и во время Парижской мирной конференции 1919 г. в своей борьбе за Фракию греческие пропагандисты часто ссылались на атлас Ризова, дабы доказать, что никогда в своей истории, за редким исключением, Болгария не имела выхода к Эгейскому морю, на который она стала претендовать после Балканских войн. Греческий посланник в Берне А. Александри составил в 1918 г. брошюру-ответ Ризову под названием «Балканы и болгарские претензии на балканскую гегемонию» [6]. Уже в 1920 г. крестьянский лидер А. Стамболийский, ставший к тому времени главой правительства, в сердцах признался: «Покойный Ризов своим пустым атласом нанес больше вреда, чем какая бы то ни было другая книга. Он украл у нас Эгейскую Фракию» [7]. Хотя премьер явно сгустил краски, все же эта своеобразная оценка являлась лишним доказательством того, что эффективность пропагандистских усилий Ризова была обратна ожидаемой.
1. См. подробнее там же. С. 165-166, 274, 316.
2. Там же. С. 411.
3. Там же. С. 433.
4. Die Bulgaren in ihren historischen, ethnographischen und politischen Grenzen. (Atlas mit 40 Landkarten). Berlin, 1917.
5. ЦДА. Ф. 176. Оп. 3. А. е. 612. Л. 8.
6. Les Balkans et les pretentions bulgares a l'hegemonie balkanique. Réponse au ministre de Bulgarie a Berlin, M. Rizoff par le ministre de Grece a Berne M. A. Alexandri. Lausanne, 1918.
7. Илчев И. Родината ми... С. 478.
75
Личные взаимоотношения Ризова и Радева не всегда складывались гладко. В 1913 г. во время Бухарестской мирной конференции Ризов, узнав о предполагаемых условиях мирного договора, направил из Рима Радеву, члену болгарской делегации, гневную телеграмму: «Неужели ты, македонец, подпишешься под установлением нового рабства для Македонии?». Радев ответил довольно резко. Позднее в мемуарах он написал: «Ризов, македонец, мог мне телеграфировать, но не с укором, а с состраданием, что этот долг падает на меня» [1]. В годы мировой войны два дипломата много размышляли о судьбе многострадальной Македонии, обменивались мыслями. Их отношения сгладились. В 1917 г. Ризов прислал земляку свой атлас с надписью: «Любимому сыну Македонии и моему другу Симеону Радеву» [2].
Во время войны оба дипломата, независимо друг от друга, высказывали некоторые ценные мысли, например, призывали отделить позицию Италии по болгарскому вопросу от позиции ее союзников по Антанте [3]. Такая идея содержала рациональное зерно. Ведь между Италией и Болгарией до войны не существовало никаких серьезных противоречий, никаких проблем, которые имели бы исторические корни и тяжелым грузом давили на выработку их внешнеполитических курсов. По ряду причин Консульта [4] была заинтересована в сохранении после войны сильной Болгарии, особенно через призму противоречий Италии с Сербией и Грецией.
Но, к сожалению, эта идея не была востребована кабинетом Радославова. А зря! Ведь именно Италия могла стать для болгар своебразным троянским конем, с помощью которого при желании удалось бы «проникнуть» в лагерь Антанты и завязать предметный разговор о сепаратном выходе Болгарии из мировой бойни. Это могло повлиять на исход войны для болгар. И кто знает, может быть, не пришлось бы тогда Симеону Радеву в конце сентября 1918 г. при весьма печальных обстоятельствах — прорыв Салоникского фронта армиями Антанты (осуществление ризовского пророчества!), восстание отступавших болгарских солдат и их поход на Софию — снова возвращаться на дипломатическую службу.
Радеву предстояло выполнить ответственную, но неприятную миссию — он был прикомандирован в качестве эксперта к делегации, которая должна была заключить с представителями победившей Антанты соглашение о перемирии, а фактически о капитуляции болгарской армии. В Салониках ему пришлось пережить горькие минуты, когда командующий войсками Союзников французский генерал Л. Франше д'Эспере специально приурочил к ключевому моменту переговоров с болгарами сообщение
1. Радев С. Конференцията в Букурещ и Букурещкият мир от 1913 г. София, 1992. С. 66.
2. Там же. С. 137.
3. ЦДА. Ф. 176. Оп. 3. А. е. 468. Л. 59; А. е. 615. Л. 41; Salandra A. Souvenirs de 1914-1915. La neutralne italienne et l'intervention. Р., 1932. Р. 95-96.
4. Консульта — министерство иностранных дел Италии.
76
о том, что город Ресен в Македонии, «малая родина» главы делегации А. Ляпчева и его родственника и протеже Радева, занят индокитайскими отрядами французской армии и находится в их полной власти. По словам Ляпчева, поначалу Франше д'Эспере проявлял к Радеву особенную неприязнь, очевидно, по наущению сербских представителей при его штабе. Однако вскоре дело поправилось, и переговоры пошли нормально, чему способствовало совершенство Радева во французском языке [1].
Французы представили проект соглашения о перемирии и с видимой готовностью предложили болгарской делегации представить свой контрпроект к следующему заседанию. За время перерыва Симеон Радев его подготовил. Но здесь болгар ожидал новый неприятный сюрприз. Прежде чем приступить к рассмотрению радевского текста, Франше д'Эспере и начальник его штаба генерал Ш. Шарли предложили свой второй проект соглашения, в котором явственно ощущалось влияние притязаний со стороны Греции. В частности, был добавлен пункт об оккупации Струмицы греческой армией. Объяснялось все довольно просто. Оказывается, в перерыве между заседаниями в штаб антантовских войск прибыл глава греческого правительства Э. Венизелос, который и подверг французских генералов соответствующей антиболгарской «обработке».
Изменилась и общая атмосфера на переговорах. Французы стали более нетерпимы к болгарским аргументам. Ляпчев резко протестовал против вмешательства посторонних факторов в ход переговоров. Французский командующий, зная о мощном солдатском восстании и революционном кризисе в Болгарии, поставил под сомнение полномочия Ляпчева: «Мы не знаем, что происходит возле Софии. Может быть, Вы уже не министр». В этот критический момент Франше д'Эспере и Шарпи вышли в соседнюю комнату. Радев пошел за ними и сумел повлиять на то, чтобы злополучный пункт о Струмице был удален из проекта соглашения. Вскоре все трое вышли к Ляпчеву. Еще в дверях Франше д'Эспере начал со слов: «Франция великодушна... Струмица остается в ваших руках...» [2]. Во французский проект соглашения о перемирии внесли кое-какие изменения, предложенные в контрпроекте Радева. С подписанием 29 сентября 1918 г. Салоникского перемирия мировая война для Болгарии закончилась.
По возвращении в Софию Ляпчев доложил Фердинанду, которому оставалось пребывать на троне считанные дни, что заслуга в оставлении Струмицы за Болгарией принадлежит Радеву. Но и последний не мог совершить невозможного. Салоникское перемирие стало прологом Нейиского мирного договора 1919г., отрезавшего от Болгарии не только Струмицу, но и большую часть македонской земли, которая была столь дорога сердцам Радева и умершего к тому времени Ризова [3].
1. Абдикацията на цар Фердинанд. Документи, спомени, факти. София, 1993. С. 49.
2. Там же. С. 23, 51.
3. См. подробнее: Шкундин Г. Д. Салоникское перемирие как пролог мирного договора с Болгарией // Версаль и новая Восточная Европа. М., 1996. С. 53-85.
77
Оба они были личностями интересными и неординарными. Будучи выходцами с Балкан и неся на себе «родимые пятна» балканской ментальности, оба (каждый по-своему и с разной долей успеха) стремились стать европейцами. От большинства остальных представителей болгарского дипломатического корпуса они отличались самостоятельностью, независимостью во взглядах, широтой суждений. Жизнь и деятельность каждого из них заслуживают того, чтобы стать предметом специального изучения. Единственное, от чего хотелось бы предостеречь будущих исследователей, это от однозначности и категоричности оценок этих неординарных исторических персонажей.