Перед глазами стои мощная фигура учителя. Он внимательно, чуть насмешливо смотрит через дымчатые очки. Знаю, что его взгляд будет сопровождать меня все время, пока я работаю над книгой. Это поможет мне не отдаляться от подлинных факторов; поможет избежать преувеличений, столь характерных для подобного рода сочинений. В течении длительного времени я имел возможность близко наблюдать жизнь учителя. Были годы, когда Афанасий Матвеевич Селищев был для меня не только учителе, но и самым близким человеком. Думаю, что в те годы и я не был безразличен к нему. Многое нас связывало, особенно в 1930-1933 гг. Память хранит много эпизодов и событий, говорящих о том, что для Селищева я был не только студентом и аспирантом, которому он передавал секреты своего мастерства. Только этим можно было объяснить, что человек замкнутого характера в разные годы наших встреч и бесед рассказывал мне о своем детстве, о матери, о людях, с которыми он встречался на своем жизненном пути. К тому времени относятся записи этих бесед, Теперь, через 50 лет, они очень помогли мне в работе над книгой.

Самые ранние впечатления детства у Афанасия Матвеевича были связаны с привольными степями Орловщины, с сильным и независимым ее народом. Кругом было много разного бродячего и шумного людя. Предки Селищева не знали крепостного права. Щедрая земля хорошо одаривала тяжелый труд землепашца.

Родился Селищев 11 января 1886 г, в богатом и хорошо известном на юге России селе Волове Ливенского уезда Орловской губернии. По современному административному делению село находится в Липецкой области РСФСР. Семья принадлежала  к “казенным”, т.е. к государственным крестьянам, которые составляли основное население села. Кроме “казенных”, жили здесь и так называемые цуканы, в прошлом помещичьи крестьяне, поселившиеся здесь во второй половине XVIII в. Очень рано мальчик должен был выполнять разнообразные обязанности сельского подростка: помогать по хозяйству, ездить в ночное, скирдовать сено... Раньше своих сверстнков он начал косить и пахать, так как не по летам был высок и силен.

Афанасий Матвеевич пронес через всю свою жизнь светлый образ матери. Мальчик был очень привязан к ней. И мать, кажется, любила Афоню больше других детей. Он выделялся среди них своим физическим и умственным развитием. Уже будучи профессором, Афанасий Матвеевич, человек отнюдь не сентиментальный складки, вспоминал свою мать всегда с чувством глубокого волнения.

В положенное время после завершения летних полевых работ Селищев начал посещать местное земское четырехкласное училище. Уже в первом классе он обратил на себя внимание учителя: хорошо и бегло читал, быстро и легко все запоминал, по всем предметам в классе был первым. Поражала страстная жажда знаний. Со второго класса учитель стал заниматься с мальчиком сверх программы, руководил его домашним чтением. После окончания училища по ходатайству учителя и инспектора народных училищ Селищев получил земскую стипендию, которая давала возможность продолжать обучение. Речь шла о реальном училище в уездном городе Ливны. Неожиданно возникло препятствие. Отец и слышать не хотел о дельнейшем учении. “Он уже и теперь знает больше моего. Его знаний для крестьянского дела достаточно”. Лишь активное и решительное вмешательство матери помогло учителю преодолеть сопротивление отца. Однако задержка привела к тому, что в Ливны Селищев пришел уже после завершения вступительных экзаменов. Шел в свой уездный город сельский паренек 50 верст пешком, босиком, за плечами болталась котомка, на палке через плечо нес новые сапоги. Встреча была холодной. Директор отказался даже выслушать мальчика. Помощь пришла от инспектора училищ. Вопреки правилам был проведен экзамен, на котором Селищев по всем предметам получил высший бал.

Началась новая и необычная для мальчика городская жизнь. Он снял угол в семье местного ремесленника. За жилье и еду платил половину своей стипендии, другую регулярно отсылал домой. Все каникулы проводил в родном селе. Уже в пятом классе начал преподавать ливенским недорослям русский язык и литературу. Это давало дополнительный заработок и воспитывало навыки будущего педагога. Именно в пятом классе реального училища Селищев принял решение продолжить образование в университете на историко-филологическом факультете. Только теперь он узнал, что для поступления в университет нужно иметь аттестат гимназии. Его можно было получить только после сдачи дополнительных экзаменов по латинскому, по античной, западноевропейской и русской литературам. Пришедшая недавно реформа министра Ванновского освобожала от сдачи экзамена по греческому языку.

Нелегко молодой Селищев входил в новую для него социальную среду. Его диалектическое произношение вызывало насмешки товарищей, иронических замечания учителей. Особенно раздражало фрикативное г, яканье, мягкий т в 3 л. ед. ч. настоящего времени глаголов - идёть. Здесь на помощь пришел  учитель словестности, который много сделал для исправления произношения орловского крестьянского мальчика. Уже в третьем классе речь Селищева не отличалась от речи учеников из интеллигентных семей. Изменение произношения, новый книжный склад речи не прошли незамеченными в родном селе. У отца Афанасий Матвеевич заметил новые черточки, обычные при его общении с горожанами. Заметно изменилось отношение к нему бывших товарищей, с которыми вместе рос. Эти отношения теперь утратили естественность и простоту. Совсем нередко пожилые мужики при встрече теперь первыми снимали картуз.

Афанасий Матвеевич реально и на первых порах болезненно ощущал свою отчужденность от родной среды, свой переход из крестьянского сословия в  интеллигенцию. Однако духовная связь Селищева с породившей его социальной средой никогда не прерывалась. Это особенно отчетливо проявляется в его описаниях русских диалектов. В них перед нами проходит целая галлерея людей с их индивидуальными особенностяму, заботами и надеждами, а не безликие информаторы обычных работ по диалектологии, где все ограничивается краткими сообщениями о поле, возрасте и уровне образования. Всегда чувствуется человек, отлично и близко знакомый с крестьянским трудом и бытом. Не так часто в диалектологических описаниях мы можем стретить такие места: “Прежде всего в каждом селе от каждого собеседника я слышал неизбежную жалобу на недостаток земли. От старика и старухи до парнишки все в один голос вопили: земли мало, земли дайте, хлеба недостает, сена не хватает... Земство должно скорее прийти на помощь молодому поколению старообрядцев и, учитывая особенности их быта и настроения, открыть хорошие образовательные школы и курсы... Невежественные руководители старообрядцев, их отцы и наставники, как страшного греха боятся отступлений от мельчайших преданий старины” (Селищев 1920, 14).

Книга переполнена глубоким сочувствием к крестьянству. В молодом старообрядце Антамоне, стремящегося получить образование, Селищев видел самого себя. “Во чтобы то ни стало нужно обуздать мракобесие уставщиков: они губят народную жизнь” (Там же). А вот другой пример из более поздней публикации: “Порой лес прерывался, и показывались поля с яровым хлебов: ячменем, пшеницей, овсов. Яровые хлеба в этом году чрезвычайно хорошо уродились бы в этой местности, если бы холода и дожди не помешали наливу. Ячмень кое-где, может быть, и удастя дождать. Но овес, высокий, густой, ветвистый, безнадежен: холода сгубят его” (Селищев 1927, 41).

Сценка из заседания суда в чувашском селе Б. Сундырь 24 сентября 1921 г.: “Много времени взяло разбирательство дела о краже 1 пуда ржи и 3 пудов 10 фунтов ячменя у чувашина из дереви Вурман-касы. Кража была учинена женщиной-чувашкой из деревни Кузькиной. Украденными семенами она засеяла свою полосу. Земля же потерпевшего осталась незасеянной. В краже эта женщина еще до суда созналась. Уличенная и в других кражах, она была страшно избита в деревне. На суде она сидела жалкая, какая-то вся обгрызанная, едва подававшая голос. Раньше же она в воровстве не была замешана. Что подбудило ее к воровству теперь, ни обвинители, ни свидетели не объяснили судьям. Разобрав дело, судьи вынесли такой приговор: урожай с полосы, засеянной украденными семенами, передать пострадавшему, а виновную в воровстве в наказание заключить в тюрьму на 3 месяца. Не только для наблюдений лингвистических, но и этнографических и социальных судебный разбор этого дела представлял богатый материал, а вне научных наблюдений он тяжелым гнетом ложился на душу” (Там же, 45). В. В. Виноградов имел все основания написать: “Любовь к крестьянству, к простому  народу, свою социальную связь с которым Селищев всегда чувствовал, бъет горячей волной в его диалектологических описаниях” (Виноградов 1947, 47). Со своей стороны крестьяне относились к ученому диалектологу с полным доверием и симпатией.

Сразу же после завершения обучения в Ливенском реальном училище Селищев  при Курской гимназии в 1905 г. успешно сдал все необходимые экзамены и осенью того же года поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Выбор университета был случайным, не случайным был выбор факультета. В 1905/06 учебном фоду в Московском университете по известным причинам занятий фактически не было. Весь учебный год Селищев упорно занимался изучением древнегреческого языка. Летом 1906 г. Селищев перевелся в Казанский университет, в котором прошел полный курс. В Казани он не только получил высшее образование, но и начал свою научную и педагогическую деятельность. С этим волжским городом восточного колорита было связано много событий, он стал ему родным. Селищев любил называть себя казанцем. Над его письменным столом висел снимок дорогого ему университета. Уже позже, в Москве, среди его посетителей можно было встретить казанцев (Н.П. Грацианского, С.П. Шестакова, молодого в те годы В.М. Хвостова и др.).

Впервые в Казани Селищев столкнулся с многоязычным населением. И это, конечно, не прошло бесследно для формирования специальных лингвистических интересов студента. “Кругом татарская речь, татарские типы, а в университете, где с самого начала его возникновения были представлены и востоковедные науки, еще сильна традиция тюркологов Казамбекова и Березина, монголистов Ковалевского и Бобровникова, знаменитого краеведа Фукса... Востоковедные интересы ярко выражены в уставе “Общества археологии, этнографии и естествознания при Казанском университете”... Первым местом соприкосновения А.М. Селищева с татарским миром была Казань” (Дмитриев 1947, 67). Селищев не стал тюркологом. Он избрал себе специальность слависта. Однако тюркологическая (в меньшей степени угро-финская и монгольская) проблематика мощно вошла в круг его специальных занятий и определила его постоянный интерес к проблемам языковых контактов. К концу жизни в автобиографии Селищев писал: “Основной мотив моих изучений - это исследование разноязычных связей в свете общественных отношений” (Аванесов 1947б).

Подготовку в области славяноведения на факультете Селищев проходил под руководством проф. Н.М. Петровского, потомственного казанского слависта. Автор многих работ по истории славянской филологии, по истории славянских литератур, славянской библиографии, Петровский, однако, был далек от проблем языкознания. Селищев так определил основное содежание трудов своего учителя: “Его многочисленные труды посвящены истории культуры славянских народов, преимущественно истории их литератур” (Селищев 1921а, 12).

Непосредственно под влиянием руководителя свои первые шаги в науке Селищев сделал именно в области историко-культурных и педагогических проблем. В 1912 г. вышел из печати первый труд молодого ученого. Это была статья в сборнике в честь профессора Д.А. Корсакова “Карл Гавличек о русской литературе и ‘Славяно-православной партии’”. Через год была опубликована первая книга Селищева “Взгляды К. Гавличка на Россию. История славянских взаимоотношений в половине XIX века”. Влияние руководителя сказалось в особом внимании молодого ученого в Чехии, в чешкой культуре и в выборе темы из истории русско-чешких культурных контактов, которым Петровский придавал большое значение.

Однако этот период длился недолго. Ко времени сдачи магисторских экзаменов научные интересы Селищева определились не только в общих чертах в смысле направления и метода, но и в отношении конкретных проблем. Получив под руководством Петровского отличную филологическую подготовку, Селищев в дальнейшем не стал в собственном смысле слова филологом. В списке его опубликованных работ отсутствуют темы текстологического характера, он не изучал и не издавал древних славянских памятников письменности, был далек от кирилло-мефодиевской преоблематики. Лишь в 1939 г. он издал с учебными целями “Образцы древнерусского письма XI-XVII вв.”. Других трудов аналогичного характера в списке публикаций профессора нет.

Уже в 1914 г. окончательно победили лингвистические интересы с явным уклоном в диалектологию, в изучение проблем языковых контактов. Вот почему никак нельзя согласиться с С.П. Обнорским, который в статье “Памяти А.М. Селищева” писал: “А.М. Селищев как славист, можно сказать, не был лингвистом, - он был филологом в широком смысле этого слова” (Обнорский 1947 , 7). Это утверждение ошибочно. В отличие от большинства современных ему славистов Селищев был прежде всего лингвистом, изучавшим живую речь, фонетические процессы, взаимодействие между языками, многие вопросы из праславянской фонетики. Уже в начале своего творческого пути он наметил четкую программу чисто лингвистических исследований. Филилогические труды в списке его работ занимают весьма скромное место. Большой интерес с молодых лет Селищев проявлял к этнографии. Исследований и наблюдений  этнографического характера у него много. Однако они обычно связаны с собственно лингвистическими вопросами.

Лингвистические взгляды молодого ученого формировались преимущественно под влиянием проф. А.И. Александрова, ученика И.А. Бодуэна де Куртенэ казанского периода. От профессора Селищев воспринял некоторые характерные признаки бодуэновской школы, в частности особый интерес в проблеме языковых контактов. Селищев был крупным специалистом в области физиологии речи. Его многочисленные исследования по диалектологии, по исторической фонетике показывают это наилучшим образом. Этим он обязан крупному казанскому фонетисту проф. В.А. Богородицкому. В одной важной для Селищева области он на факультете не имал опытного руководителя. Речь идет о диалектологии, о методах и приемах диалектологических описаний. Диалектологию на факультете представлял Е.Ф. Будде. Селищев не разделял общетеоретических и методических воззрений профессора, его приемов описаний диалектов. Селищев еще в молодые годы стал превосходным полевым диалектологом, опытным интерпретатором диалектных данных. Этим он был обязан только самому себе. Большое влияние на формирование общелингвистических взглядов Селищева оказал его старший товарищ А.Н. Боголюбов, сам испытавший сильное воздействие многих идей Н.В. Крушевского. В беседах со мной Селищев неоднократно вспоминал своего друга, горько сожалел о его ранней смерти. Мне известна лишь одна публикация Боголюбова - “Об изучении литературных языков. Методологический очерк” (Учен. зап. Казан. ун-та, 1914).

Еще в студентские годы Селишев принимал деятельное участие в работе педагогического общества при Казанском университете, позже в деятельности общества археологии, этнографии и естествознания. В газете “Камско-Волжская речь” (3 декабря 1908 г.) появилась заметка Селищева “Славяне в Австрии”. “Эта заметка возникла как отклик на лекцию проф. А.Л. Погодина, опубликованную в “Московском еженедельнике”. Автор не только давал информацию о содержании лекции, но и высказывал по этому поводу свои суждения, заслуживающие внимания” (Злыднев 1968, 91).

В своем фундаментальном анализе диссертации Н.Н. Дурново “Диалектологические разыскания в области великорусских говоров” Селищев свидетельствует, что еще в студенческие годы (в 1908-1910 гг.) он всесторонне изучал свой родной говор. К этому времени относятся его наблюдения над бытом так называемых “казенных” крестьян и цуканов.

В 1910 г. Селищев блестяще закончил университет и был оставлен при факультете для подготовки к профессорскому званию, по современной терминологии - был оставлен в аспирантуре. Одновременно его избирают преподавателем Высших женских курсов в Казани. Плодом его деятельности на женских курсах явилась его небольшая книжка “Введение в сравнительную грамматику славянских языков” (вып. 1. Казань, 1914). Селищев предполагал позже издать второй выпуск, в котором обещал показать отражение главных праславянских звуковых явлений в отдельных славянских языках. Однако своего обещания он не выполнил. К концу 1913 г. Селищев успешно сдает все предусмотренные планом экзамены и 20 декабря 1913 г. утверждается в должности доцента кафедры славянской филологии университета. 20 декабря, единственный день в году, Селищев ежегодно специально отмечал. Его близкие ученики неизменно посещали его в этот день.

Начался новый этап в жизни Селищева. На первых порах Н.М. Петровский поручил молодому доценту чтение лекций по курсу введение в славянскую филологию и по болгарскому языку. С самого начала лекции Селищева стали пользоваться на факультете большой популярностью. Они покоряли слушателей не только оригинальностью и глубиной содержани, но и внешней формой. Вспоминает от этом периоде его университетский товарищ историк Н.П. Грацианский: Я как-то попал на его лекцию, посвященную истории . Сюжет от моих интересов весьма далекий. Однако во время лекции мне, как и всем слушателям, казалось, что важнее вопроса об  в жизни нет. В первый же год своего преподавания Селищев опубликовал пособие по болгарскому языку - “Сборниче за език” (Казань, 1914). В него вошли тексты из произведений Каравелова, Ботева, Вазова, Михайловского, Елина-Пелина, Тодорова, Церковского, Яворова, Кунева, малоизвестного в те годы Чилингирова, с которым позже, во время пребывания в Болгарии, у Селищева установились дружеские отношения. Кроме того, были опубликованы отрывки из диалектологических текстов. Книжка “Сборниче за език” была опубликована без указания фамилии составителя.

Одновременно шла работа над будущей магистерской диссертации. Еще студентом III курса Селищев в своей записной книжке писал, что основной темой его будущих научных изысканий будет Македония. Так оно и стало. Для своей первой диссертации он избрал описание северо-западных говоров Македонии. Южным говорам была посвящена известная монография В. Облака “Makedonische Studein” (Wien, 1896). Кроме того, к южным говорам часто обращались в связи с изучением истории старославянского языка. Северные говоры, очень важные для изучения истории македонских говоров, были почти неизвестны. Однако в дальнейшем планы пришлось изменить. Для этого были свои причины.
 
[Back to Selishtev Page] [Next]