Приложенія
Приложеніе А. Данныя славянскаго разселенія 233
Приложеніе Б. Замѣчанія о македонскомъ освободительномъ движеніи 236
Приложеніе В. Почтовый скандалъ 247
Приложеніе А.
О славянскомъ разселеніи на Балканахъ.
Вотъ статистика знаменитаго ученаго географа Риттера, очень хорошаго нѣмецкаго патріота, котораго, конечно, никто не заподозрить въ стремленіи создать Великую Болгарію, въ обиду сербамъ и въ угоду русскимъ. Въ Македоніи, по Риттеру,
Болгаръ 1.124,288
Турокъ и помаковъ 360,626
Сербовъ, албанцевъ и валаховъ 422,357
Грековъ 59,833
Сербская печать не только не опровергала этой статистики Риттера, но и попала-то она, цитированиая въ извѣстной книгѣ Лавелэ, въ руки послѣдняго автора чрезъ хорватскій журналъ «Слобода».
Преобладающимъ національнымъ элементомъ въ Македоніи признаютъ болгаръ Реклю, Убичини, Круссъ, Лежанъ и Кипертъ, авторъ знаменитой этнографической карты, сыгравшей столь важную въ дипломатической исторіи Балканскаго полуострова за послѣднія десятилѣтія. А вотъ мнѣніе по этому поводу князя Бисмарка, высказанное 19-го февраля 1878 года въ отвѣтной рѣчи на запросъ Бенигсена:
«Этнографическое положеніе Болгаріи,—что мнѣ извѣстно изъ достовѣрнагѳ источника и какъ оно видно изъ лучшей карты, какую только мы знаемъ, карты Киперта,— таково, что національныя границы ея переходятъ: на западѣ, почти безъ чуждой примѣси, по ту сторону Салоникъ,
234
а на востокѣ, съ небольшою чуждою примѣсью турецкаго элемента, простираются вплоть до Чернаго моря».
Цифры Офейкова (Шопова) представляютъ собою плодъ многолѣтняго изученія Македоніи. Онѣ провѣрены Эмилемъ де-Лавелэ, чрезъ сношеніе съ разными достовѣрными корреспондентами, а, послѣ Лавелэ, повѣрку его сообщенія произвелъ майоръ Троттеръ, лично проѣхавшій по Македоніи. Именно по его окончательному свидѣтельству, «въ Ускюбѣ сербовъ уже нѣтъ».
«Чтобы разрѣшить этнографически! вопросъ, — говоритъ Троттеръ, — было бы достаточно послать въ Македонію двухъ болгарскихъ архіепископовъ, уже утвержденныхъ Портою, и произвести преобразованія, условленныя Берлинскимъ трактатомъ. Тогда вскорѣ все населеніе признало бы себя болгарскимъ; сербскія и греческія притязанія пали бы сами собою, за исключеніемъ округовъ, которые мною указаны (Призренъ, Дьякова, Приштина, Митровица, Ново-Базаръ etc.)».
Первую реформу (епископальную) уже удачно произвелъ Стамбуловъ въ 1894 году: это — его послѣдній успѣхъ предъ паденіемъ. И, дѣйствительно, успѣхъ болгарскаго экзархата въ Македоніи превзошелъ всѣ ожиданія, тогда какъ сербамъ и до сихъ поръ (1903) не удается отвоевать у грековъ ускюбскую митрополію для своего Фирмиліана. Вторая половина pia desideria Троттера еще ждетъ осуществленія.
Сербы Эмиля де-Лавелэ очень не долюбливаютъ, какъ болгарофила. Однако, дай Богъ, чтобы любой славянинъ такъ благожелалъ балканскимъ славянамъ и такъ здраво мыслилъ о будущей балканской федераціи, какъ Эмиль де-Лавелэ, хотя онъ и не любилъ Россіи и боялся ея вліянія на Балканахъ. И этотъ человѣкъ былъ глубоко правъ, когда писалъ, во время братоубійственной войны, поднятой сербами противъ болгаръ:
«Если бы вмѣсто того, чтобы принять сторону турокъ и совершить столь же безсмыслѣнное, сколько и преступное нападеніе на братьевъ, — Сербія
235
вступила въ союзъ съ Болгаріей и съ Греціей, съ цѣлью освободить Македонію, то нынѣ она владѣла бы Старою Сербіею; Греція могла бы расширить свои предѣлы до границы своей этнической области; а остающаяся часть провинціи подпала бы подъ власть Болгаріи».
Но, вмѣсто того, чтобы стремиться къ простой и прямой разгадкѣ территоріальнаго распредѣленія Балканъ, Миланова Сербія, озлобленная объединеніемъ Болгаріи и Румеліи, бросилась нелѣпымъ набѣгомъ на болгаръ и потерпѣла тяжкое наказаніе въ Сливницѣ и Пиротѣ. Человѣка, посвятившаго перо своей цѣли непремѣнно доказать Европѣ необходимость стройной балканской федераціи, странно подозрѣвать въ желаніи пробудить междуславянскую распрю, а де-Лавелэ былъ именно такимъ человѣкомъ, и глубокою скорбью дышатъ страницы, написанныя имъ о сербско-болгарской войнѣ, этой великой политической глупости, которою Миланова Сербія значительно подорвала вѣру въ себя во всемъ славянствѣ и обрубила себѣ крылья, нужныя для полета къ идеалу объединенной великой Сербіи.
236
Приложеніе Б.
Замѣчанія объ освободительномъ движеніи въ Македоніи.
Сочувствовать македонской свободѣ можетъ и долженъ каждый славянинъ. Но македонская свобода не можетъ быть достигнута собственными же, македонскими средствами. Страна слишкомъ мала и слаба, чтобы бороться противъ стамбульской мощи, которой стоитъ только знакъ подать, чтобы десятки тысячъ свирѣпыхъ аскеровъ бросились на «Румели-вилайэти» и раздавили его, какъ мышь, прежде чѣмъ Европа спохватится, — даже прежде чѣмъ Европа узнаетъ. Итакъ, собственными силами Македонія освободиться не можетъ.
Желать вооруженнаго движенія въ Македоніи сейчасъ, при полной неподготовленности страны къ возстанію, при связанныхъ у всей Европы рукахъ, при сербо-болгарской розни, при огромныхъ заготовленіяхъ, сдѣланныхъ турками противъ самомалѣйшей возможности движенія, можетъ только злѣйшій врагъ, безсовѣстнѣйшій врагъ славянства. Или же круглый дуракъ. Такъ, именно этимъ самымъ словомъ и выразился въ бесѣдѣ со мною о македонскихъ комитетахъ одинъ изъ высокопоставленныхъ рѣшителей судебъ балканскаго славянства. Никто въ Европѣ, ни одна изъ великихъ державъ не въ состояніи сейчасъ дѣятельно вступиться за македонцевъ противъ турокъ,— кромѣ, развѣ что, Австріи. Но одно имя Австріи производитъ панику въ македонскомъ славянствѣ, да и — кто же
237
пуститъ Австрію хозяйничать въ Македоніи? Вѣдь это было бы крушеніемъ всѣхъ идей панславизма, это было бы концомъ восточнаго вопроса, это было бы рѣшительною и послѣднею побѣдою міра германскаго надъ міромъ славянскимъ. Послѣ того намъ, русскимъ, осталось ли бы лишь скромненько сойти въ разрядъ государствъ съ зачеркнутыми историческими задачами, съ непризнанными расовыми идеалами, — государствъ въ родѣ современныхъ Италіи и Испаніи, только въ увеличенномъ форматѣ. Молодыя славянскія государства, сосѣдствующія съ Македоніей, слишкомъ юны и слишкомъ бѣдны, чтобы вступить въ борьбу за нее съ могущественною сюзеренкою. Притомъ, государства эти раздираются и внутреннимъ нестроеніемъ, и внѣшнею семейною враждою. Болгары и сербы взаимно ненавидятъ другъ друга, каждый считаетъ Македонію своимъ законнымъ достояніемъ. Создавать Македонію для Македоніи ни болгаре, ни сербы не имѣютъ ни малѣйшаго желанія. Энтузіасты автономной Македоніи встрѣчаются только между македонскими же уроженцами. Ни сербу, ни болгарину автономія Македоніи ничуть не улыбается. Что же касается до того — станетъ ли Македонія болгарскою или сербскою,—то любой болгаринъ скажетъ вамъ съ полнѣйшею искренностью:
— Пусть лучше вѣчно владѣютъ ею турки, чѣмъ дать ее сербамъ и пустить ихъ къ Эгейскому морю.
А сербъ:
— Пусть лучше турки творятъ тамъ, что хотятъ,— только бы ваши проклятые братушки не осуществили Великую Болгарію отъ моря до моря!
Въ Македоніи не рѣшенъ вопросъ народностей и врядъ ли когда-либо будетъ удовлетворительно рѣшенъ. Если вѣрить Гопчевичу и Ястребову, въ ней почти нѣту болгаръ: все сербы. Если вѣрить Офейкову и Милюкову,—нѣту вовсе сербовъ, все болгары. Вѣроятнѣе всего, что мы имѣемъ дѣло съ совершенно самостоятельною вѣтвью славянства,
238
промежуточною между болгарствомъ и сербствомъ. Но сама по себѣ вѣтвь эта недостаточно значительна, чтобы отвоевать себѣ свободу и сдѣлаться государственною единицею. Слѣдовательно, какъ бы ни рѣшился вопросъ ея національности, она лишена возможности жить, такъ сказать, въ самое себя и обречена служить, политическимъ матеріаломъ— прямо для сосѣдей, переносно и косвенно — для Европы, руководящей сосѣдями.
Основная причина неудачъ македонской революціонной организаціи заключается въ томъ, что она пытается средствами, исторически доказавшими свою разрушительность противъ государственнаго порядка на европейскій ладъ, ниспровергнуть систему и власть, ничего общаго съ европейскимъ порядкомъ не имѣющія; что тактикою, которая рушила много европейскихъ правительствъ, она думаетъ уничтожить военное иго, длящееся въ Македоніи и Старой Сербіи вотъ уже пять вѣковъ; что орудія, побѣдоносныя въ войнѣ гражданской, междоусобной, примѣняются къ войнѣ внѣшней, потому что турокъ—не согражданинъ и не согосударственникъ славянина, а былъ, есть и будетъ его внѣшній врагъ.
Обычная революціонная система дѣйствія въ Европѣ— это подорвать довѣріе народное къ существующему политическому строю, къ охранѣ государствомъ правъ имущества и личности, наглядно явить безсиліе правительства, либо даже злонамѣренность его противъ гражданства. Съ этою цѣлью революціонеры устраиваютъ смуты, покушенія, наполняютъ край бандами повстанцевъ, сила и энергія которыхъ должны убѣдить мирное населеніе, что революція уже сильнѣе дряхлаго и расшатаннаго правительства, что ей молено и стоитъ довѣриться, что практично и цѣлесообразно пойти за нею, что она—другъ страны, тогда какъ ниспровергаемое правительство—ея злѣйшій врагъ. Убѣдить гражданство во враждебности къ нему правительства и въ обманчивости послѣдняго—первый шагъ всякой
239
европейской революціи. Но въ христіанскихъ провинціяхъ Турціи онъ не нуженъ, безцѣленъ и безсмысленъ. Ибо онъ является уже post factum.
Нельзя разрушать того, что никогда не существовало,— поэтому нельзя и разрушить «существующаго порядка» въ христіанскихъ областяхъ Оттоманской имперіи.
Оттоманской имперіи, какъ гражданскаго правительства, не существуетъ, никогда не было и никогда не будетъ существовать. Больше того: послѣ пятисотлѣтняго обладанія Балканскимъ полуостровомъ; не будучи правительствомъ, ей не стоитъ, невыгодно, нежелательно превращаться въ таковое. Къ тому приглашаетъ ее Европа требованіемъ реформъ въ славянскихъ земляхъ, а Турція, чувствуя, что въ реформахъ этихъ ея смерть, систематически и очень ловко уклоняется изъ года въ годъ, сперва отъ признанія ихъ въ теоріи, а потомъ—отъ примѣненія теоріи къ практикѣ.
Вотъ основныя положенія современнаго балканскаго политическаго катехизиса, ихъ же и сами турки пріемлютъ.
1. Македонское христіанство въ ужасномъ положеніи.
2. Болгаре и называющіе себя болгарами въ Македонія претерпѣваютъ жестокія притѣсненія.
3. Переворотъ въ Македоніи, по современнымъ политическимъ условіямъ, парализующимъ силу европейскихъ державъ, невозможенъ, но—
4. Необходимо, чтобы султанъ осуществилъ программу реформъ берлинскаго трактата.
5. А турки объ этихъ реформахъ и слышать не хотятъ,—
6. Потому что, правду-то говоря, самъ султанъ, какъ жестокій фанатикъ и палачъ въ душѣ, прежде всѣхъ и упорнѣе всѣхъ никакихъ реформъ не хочетъ.
Турки не боятся никакихъ перемѣнъ въ своемъ собственномъ внутреннемъ строѣ, но у нихъ является инстинктивный трепетъ предъ всякими улучшеніями въ бытѣ народовъ,
240
ими управляемыхъ. Они не испугались обмануть Европу введеніемъ Митхадовой конституціи, не испугались, что слабое подобіе конституціонныхъ формъ переродитъ ихъ расу, сломаетъ исконный строй полутеократической, полутираннической власти. Они понадѣялись на свойственный имъ внутренней консерватизмъ вѣры, ума и духа, сильнѣйшій веякихъ внѣшнихъ формъ, и оказались правы. Они пообѣщали Европѣ, что перемѣнятся. Европа, повѣривъ имъ на слово, логически вывела изъ этой вѣры еще и другую, — что, разъ турки перемѣнятся сами, перемѣнится и воистину ужасный гнетъ ихъ на подвластный имъ христіанскій слой. Но турки надули по всему фронту. Отстранивъ защитниковъ порабощениаго христіанина фальшивыми обѣщаніями, они лишь выиграли время—и не перемѣнились ни сами, ни въ своемъ обращеніи съ иновѣрными подданными. Послѣдніе имѣютъ въ Турціи права только, покуда Европѣ есть время и возможность слѣдить за ними. Но едва небрежность или необходимость принуждаютъ Европу отвернуться въ сторону отъ Балканскаго полуострова, какъ права христіанъ на немъ исчезаютъ безслѣдно всюду, кромѣ автономій, и конституціонный турокъ, снимая личину, является старымъ свирѣнымъ янычаромъ-угнетателемъ, истребителемъ, разбойникомъ, насилователемъ, убійцею.
Если Оттоманская имперія въ балканскихъ своихъ провинціяхъ не есть правительство, то—что же она собою представляетъ?
На этотъ вопросъ—вотъ мой отвѣтъ:
— Военную оккупацію, длящуюся полтысячи лѣтъ, но столь же опредѣленную, типическую, ясную, какъ въ первые дни ея возникновенія.
Военная оккупація, вооруженный лагерь въ мирной и безоружной странѣ—и ничего больше. Лагерь, управляемый собственнымъ закономъ, собственнымъ обычаемъ, собственною религіею, ничего общаго не имѣющій со страною, въ которой онъ расположился, предоставившій ей лишь
241
обязанность—питать его въ такихъ-то и такихъ-то размѣрахъ денежнаго обложенія и натуральныхъ повинностей. Вся исторія турецкаго владычества въ славянскихъ земляхъ — свидѣтельство полнѣйшаго нежеланія мусульманской власти знать, какъ живутъ, вѣруютъ, управляются въ средѣ своей крѣпостные христіане, ею завоеванные, внѣ тѣхъ контрибуцій деньгами и натурою, которыя она на нихъ наложила, и внѣ тѣхъ злоупотребленій этими контрибуціями, которыя она, по праву завоевательницы, себѣ позволяла. Всякій протестъ противъ контрибуцій или даже злоупотребленій ихъ именемъ принимался въ турецкомъ правительствѣ, какъ бунтъ населенія противъ лагеря, разбитаго въ его странѣ постоемъ. И—каждый протестъ такого рода, всякое столкновеніе при фуражировкѣ вело къ немедленной военной экзекуціи мѣстности, гдѣ они явились, безъ разбора, кто правъ, кто виноватъ. Преслѣдуются интересы не справедливости, морали и права, но торжествующей вооруженной силы; она—ultima ratio; счеты правительства или, вѣрнѣе сказать, главной штабъ-квартиры ведутся только съ нею; все, кромѣ нея, въ странѣ безправно и существуетъ только ея милостью и снисхожденіемъ. И, повторяю, существуетъ само по себѣ, не общаясь съ завоевателемъ ни въ вѣрѣ, ни въ законѣ, ни въ обычаѣ.
Учредивъ гдѣ-либо военную оккупацію, европейскія государства стремятся прежде всего—послѣдовательно, систематически— превратить ее мирною эволюціей въ твердый государственный порядокъ, перевести временный строй захвата въ условія постоянной гражданственности. Къ этому были всегда направлены усилія администраціи австрійской— въ Босніи и Герцеговинѣ, и—опытъ особенно блистательный, по удачѣ своей—нѣмецкой въ Эльзасѣ и Лотарингіи. Но вотъ именно о чемъ никогда не хлопотали турки Быть лагернымъ самоуправленіемъ, не мѣшаясь съ чуждымъ населеніемъ, отнюдь не превращаясь въ его правительство,— всегда оставалось ихъ историческимъ административнымъ
242
принципомъ. Это—тираннія орды-завоевательницы, а отнюдь не тираннія феодальнаго и полицейскаго государства, противъ пережитковъ котораго побѣдоносно боролись французы, итальянцы, испанцы XIX вѣка тайными революціонными организаціями, давшими образцы энергичной организаціи македонскихъ комитетовъ. Эти двѣ тиранніи—два совершенно разныя зла. Настолько разныя, что, какъ мы увидимъ, усилія и средства, вредныя одному изъ нихъ, оказываются не только безвредными, но даже выгодными для другого. Какъ ученики европейской цивилизаціи, болгаре-македонцы, въ угнетеніи своемъ, схватились и за ея революціонныя средства, увѣровавъ въ ихъ историческую панацею. Но—покуда—примѣненіе къ дѣлу кодекса старинныхъ карбонаровъ etc. не повело въ Македоніи ни къ малѣйшему ослабленію турецкой силы, а, наоборотъ, лишь способствовало къ ея сплоченно, укрѣпленію и ожесточенію. Почему? Да именно потому, что македонцы охотятся не на того звѣря и не съ тѣмъ оружіемъ, какъ надо. Предъ ними — сила совсѣмъ особаго рода, до безразличія закаленная противъ революціонныхъ попытокъ на европейскій ладъ и необычайно упругая въ противодѣйствіи имъ.
Турецкая система длящейся военной оккупаціи не выработала подъ Балканами отношеній государства къ гражданину, гражданина къ государству: существуютъ только отношенія завоеванныхъ къ завоевателямъ, порабощенныхъ туземцевъ къ пришельцамъ-поработителямъ, безоружныхъ, безправныхъ, сдавшихся на милость побѣдителя— къ отлично вооруженнымъ, полноправнымъ солдатамъ-покорителямъ. Обыватель никогда не считалъ турка-правителя другомъ и защитникомъ, всегда зналъ что это—его злѣйшій, опаснѣйшій, жесточайшій врагъ. Обратно, Турокъ-правитель никогда не видѣлъ въ райѣ гражданъ, подлежащихъ управленію, но всегда разсматривалъ ихъ, какъ полузамиреннаго непріятеля, который не воюетъ только потому, что безсиленъ, котораго не убиваютъ только потому, что
243
нужны рабочія силы, скотъ, хлѣбъ, сѣно и т. п., которыми пользуются, какъ рабомъ, какъ крѣпостнымъ, покуда онъ смиренъ, а—чуть враждебно шевельнулся—бросаютъ на него военную силу и производитъ рѣзню, какъ въ военное время. Итакъ, подрывать довѣріе къ правительству организаціей безпорядковъ еѣс. въ Турціи,—значить ломиться въ открытыя двери. Безпорядки въ Турціи исторически организованы самимъ Стамбуломъ, о довѣріи и доброжелательномъ уваженіи къ Стамбулу со стороны райи нечего и говорить: смѣшно ему быть, откуда ему быть. Учить райю злобѣ и готовности возстать на турокъ нечего: сами турки пятьсотъ лѣтъ ихъ тому учатъ. Сами турки сдѣлали противъ себя ту черновую революціонную работу, на которую тратятъ свою энергію болгаро-македонскіе комитеты.
Всякій безпорядокъ, какимъ революціонные эмиссары хотѣли поколебать престижъ турецкой власти, до сихъ поръ оказывался престижу этому только на пользу. Дѣйствующему оккупаціонными средствами, желающему чувствовать себя не только на военномъ, но даже на боевомъ положеніи турецкому правительству всякая шайка, всякое покушеніе etc.—прямо на руку. Потому что безпорядки среди райи оправдываютъ вѣковой взглядъ на нее, какъ на покоренную, но не усмиренную до конца, исподтишка еще воюющую сторону, и даютъ возможность примѣнять къ ней жестокіе правы, законъ, обычай войны—звѣриную мораль и кулачное право. Турки не только не боятся безпорядковъ въ Македоніи, — нѣтъ, безпорядки нужны имъ, желанны, необходимы: они питаютъ то военное положеніе, къ которому Порта привыкла для Македоніи, которое она сдѣлала своею правительственною системою.
— Меня считаютъ болгарофобомъ — говорилъ мнѣ И. А. Зиновьевъ.—Да вовсе нѣтъ! Я отношусь совершенно одинаково ко всѣмъ славянамъ и—были бы люди порядочны и симпатичны, а что мнѣ въ томъ: болгаринъ ли, сербъ ли, македонецъ ли? Но я русскій представитель и посланъ сюда
244
блюсти русскіе интересы прежде всего. Съ русскими интересами неразрывно связано извѣчное покровительство балканскому славянству, нравственная опека надъ нимъ. Но покровительство не есть хожденіе Россіи на славянскихъ помочахъ, опека не есть слабохарактерное потворство.
Между тѣмъ, что касается македонскаго вопроса, болгаре, какъ наиболѣе избалованныя дѣти наши во всемъ славянскомъ мірѣ, хотѣли именно повести Россію за собою, куда они сами рвались, слѣпо зажмуря глаза, требовали, чтобы опека превратилась въ потворство. Дѣйствія македонскихъ комитетовъ, долгое время покровительствуемыя или терпимыя болгарскимъ правительствомъ, имѣли прямой расчеты:
— Мы заставимъ турокъ выйти изъ той сдержанности, которую они на себя приняли и съ трудомъ, выносятъ,— рядомъ мелкихъ вспышекъ, убійствъ, вымогательствъ мы разбудимъ фанатическое негодованіе мусульманъ, султанъ принужденъ будетъ уступить требованіямъ своихъ подданныхъ-единовѣрцевъ, и въ Македоніи начнутся турецкія звѣрства, потечетъ кровь, запылаютъ села. Для достиженія великой цѣли безразлично, погибнетъ ли пятьдесятъ человѣкъ или пять тысячъ,—главное: надо вызвать рѣзню, которая, въ свою очередь, вызвала бы необходимость европейскаго вмѣшательства, а—такъ какъ защита славянъ вѣковое дѣло Россіи, и не уступитъ же она македонскаго вопроса Австріи—то слѣдовательно, volens-nolens, Россія должна снова прислать сотни тысячъ своихъ солдатъ на Балканскій полуостровъ и штыками ихъ добыть Македоніи свободу, то-есть положить страну въ ротъ болгарамъ.
Потому что вѣдь они не признаютъ въ Македоніи иной націоналнности, кромѣ болгарскай. Слѣдовательно, будущая свобода Македоніи—для нихъ, либо исполненіе Санъ-Стефанскаго договора и объединеніе Македоніи съ княжествомъ Болгарскимъ, лпбо созданіе новаго автономнаго
245
болгарскаго тѣла, которое, опять-таки, рано или поздно сольется съ первымъ въ «Цѣлокупную Болгарію».
Вѣра въ стихійную мощь Россіи, инстинктивно сильная въ славянахъ, даже когда они руссофобы, заставляетъ македонскихъ революціонеровъ легкомысленно думать:
— Э! Россія только притворяется, что ей нельзя сейчасъ заняться нами. Заставимъ заняться,—такъ выдержитъ! Не впервые! И, слѣдовательно, церемониться съ нею, принимать въ расчетъ ея удобства и неудобства, желанія и нежеланія—незачѣмъ.
И опять—пресловутое всебалканское разсужденіе:
— Не Австрію же она къ намъ впуститъ!
Допустимъ, что всѣ эти самонадѣянныя мечтанія справедливы, что—въ случаѣ чего — и впрямь, хоть скрѣпя сердце, выдержимъ. Но съ какой же стати намъ, вообще, «выдерживать»-то? Гдѣ эта русская необходимость, что насущно требуетъ русскихъ денегъ, русской крови? Развѣ онѣ такъ дешевы—эти деньги, эта кровь?
Было бы глупо и пошло утверждать, что между турецкими властями и христіанскимъ населеніемъ Македойіи существуютъ добрыя отношенія. Ихъ нѣтъ и не можетъ быть. Турки и славяне — естественные враги, собака и кошка въ одной клѣткѣ. Турецкая администрація отвратительна, турецкій законъ—миѳъ, злоупотребленія имъ безконечны, подозрительность власти, постоянно угрожаемой, болѣзненно обострена, мстительность безпощадна. Но разнится ли въ этихъ отношеніяхъ Македонія отъ другихъ провинцій Турціи, населенныхъ «румъ-миллети», христіанами? Увы, нѣтъ: въ любой области турецкой, гдѣ есть христіане, имъ живется такъ же трудно и безправно, такъ же невѣрно и рабски-мучителыно. Не говоря уже о несчастной Арменіи,—пустите прыткаго дипломата или сенсаціоннаго корреспондента въ любой вилайэтъ Турецкой имперіи, и знакомство съ его тюрьмами, судами, полицейскими дѣлами, консульскими донесеніями не замедлить
246
подарить Европу новымъ христіанскимъ вопросомъ, ничуть не уступающимъ, по насущности своей, македонскому, если еще его не превосходящимъ. Чтобы не ходить далеко за примѣромъ, укажу прямо на Старую Сербію, гдѣ, съ благословенія турокъ и двусмысленнаго потворства Австріи, производится систематическое вытѣсненіе славянской расы съ ея дѣдины и вотчины, и гдѣ сами турецкія власти должны чуть не умолять албанскихъ головорѣзовъ, чтобы они довольствовались частичными притѣсненіями христіанъ, не спѣша насладиться давно подготовляемою общею бойнею.
Угнетательная энергія турецкаго режима проявлялась въ Македоніи (при условіяхъ обычнаго, не революціоннаго времени) не больше, чѣмъ въ любой другой провинціи. Слѣдовательно, изъ фактовъ угнетенія, при всей безспорности ихъ, не вытекаетъ спеціально-обособленнаго македонскаго вопроса, а вытекаетъ лишь подтвержденіе огромнаго общаго вопроса христіанской беззащитности предъ мусульманской властью и волею. Но ото уже—вопросъ, который не можетъ быть разрѣшенъ даже самыми широкими и либеральными реформами, вопросъ, удовлетворительный отвѣтъ на который со временемъ получится только въ паденіи Оттоманской имперіи. Эта часть восточнаго вопроса подлежитъ такому же способу рѣшенія, какой примѣнилъ Иванъ Грозный къ волжскимъ магометанскимъ царствамъ Казанскому и Астраханскому, какъ раздѣлались мы съ Крымскимъ ханствомъ и т. д. Такія историческія перспективы далеки и сомнительны, если онѣ и осуществятся, то не внутренне революціоннымъ, а внѣшне завоевательнымъ путемъ, ибо—сколько бы ни писали о слабости и готовности Оттоманской имперіи распасться и разложиться —внутренняя христіанская революція, даже всеобщая, умертвить ее не въ состояніи. Революціонным путемъ отъ турокъ самостоятельно добивались автономіи и расширенія правъ только мусульмане; всѣ автономія, права,
247
льготы, которыя имѣютъ турецкіе христіане, всегда были, есть и будутъ плодами завоевательныхъ движеній Европы, а, точнѣе сказать, сражавшейся за Европу, какъ вѣрный, хотя и мало оцѣненный и часто въ просакъ попадавшій, мечъ ея—Россіи.
1901.
248
Приложеніе В.
Почтовый Скандалъ.
Въ послѣдній разъ, что я былъ въ Константинополѣ, надъ многоскандальною головою Оттоманской Порты шумно разразился новый—«почтовый» скандалъ. Иностранныя почты обнаружили, что турки завели «черный кабинетъ», подвергаютъ заграничную корреспонденцію предварительному просмотру.
Дѣйствительно, мерзость! ужъ такая мерзость, что мерзѣе и бытъ не можетъ. И вѣдь—исключительно—турецкая мерзость, неправда ли? Вѣдь ужъ въ Европѣ-то нигдѣ ничего подобнаго никогда не бываетъ?
Я отъ души смѣялся, читая въ «Neue Freie Presse»— телеграмму, что въ одинъ прескверный день жители Константинополя были возмущены, получивъ корреспонденцію, «съ явными слѣдами неумѣлаго вскрытія». Выходило по смыслу такъ, что причина возмущенія—не зачѣмъ турки вскрываютъ письма, но зачѣмъ они неумѣло вскрываютъ, оставляюсь явные слѣды вскрытія. Вскрывай-молъ... шутъ съ тобой! да хоть конвертовъ-то не порти! И, дѣйствительно, если хотите, то вѣдь оно — на самомъ-то дѣлѣ, такъ и есть. Ибо «черные кабинеты»... гдѣ ихъ нѣту, господа? Разница лишь въ совершенствѣ вскрытія, а не въ его отсутствіи. Турокъ — невѣжда, наивенъ, грубъ: онъ конвертъ рветъ, печать ломаетъ, а потомъ клейстеромъ замазалъ письмо, и—маршъ по назначенію! Конечно, каждый адресатъ
249
сейчасъ видитъ, что строками, къ нему обращенными, поинтересовался кто-то посторонній, и приходитъ въ негодованіе. Въ Европѣ это дѣло обстоитъ гораздо тоньше, а потому никогда никого въ негодованіе не приводитъ, — даже тѣхъ, кто, безъ всякихъ надорванныхъ конвертовъ знаетъ по опыту и соображенію, что письма читаются. Выходитъ, стало бытъ, дѣло-то вовсе не въ томъ, читаетъ государство частныя письма или не читаетъ, а въ томъ— соблюдаетъ ли оно при семъ апарансы чистоплотности или шпекинствуетъ наголо, въ открытую, безъ церемоній. Турція, по новости для нея сихъ европейскихъ упражненій, по азіатской глупости и по грубости, апарансовъ не соблюдаетъ,—зато и показанъ на ней примѣръ благороднаго всеевропейскаго негодованія. А вотъ гг.—тѣ апарансы соблюдать мастера, и зато не только никто не оказываетъ на нихъ примѣровъ благороднаго негодованія, но напротивъ, когда такой примѣръ показывается теперь на Турціи, они имѣютъ возможность и право негодовать и протестовать въ самомъ, что ни есть, первомъ ряду. Вотъ что значитъ разница между страною варварскою и государствомъ высокоцивилизованнымъ, и таково сладки плоды истиннаго прогресса! Того самаго прогресса, о которомъ одинъ изъ щедринскихъ героевъ съумиленіемъ говорить:
— До чего люди доходятъ! Возьмите хоть бы наше дѣло: бывало, по старинному-то, письмо изъ конверта шпилькою выматываешь-выматываешь... и себѣ мука, и времени потеря, и адресату неудовольствіе. А нонеча,— подержалъ конвертъ надъ паромъ, сейчасъ онъ по швамъ лопнетъ,— ты и правъ!... Просто!
Осторожности ради, я, когда приходилось писать съ австрійской территоріи щекотливыя корреспонденціи, никогда не адресовалъ ихъ прямо въ редакціи газетъ, въ которыхъ сотрудничалъ, но направлялъ къ кому-либо изъ членовъ редакціи, на частную квартиру.
— Довольно невинная хитрость,—сказалъ мнѣ одинъ
250
славянскій журналистъ, когда я ему признался въ своемъ маневрѣ. — Неужели вы воображаете, что ваши письма, все-таки, не читаются?
— Да откуда же знать, что это — корреспонденціи?— Съ какой стати регистраторъ можетъ заподозрить письмо, адресованное какому-нибудь штреку, и подвергнуть его перлюстраціи?
— По очень простымъ соображеніямъ: письма тяжелѣе и толще обыкновенныхъ, посылаются часто, регулярно, по одному и тому же адресу иностранца, да еще русскаго. Странно! надо взглянуть: что-то въ нихъ пишется? Ну, вотъ которое-нибудь изъ писемъ раскроютъ для опыта, на удачу. Ну, статью-то отъ письма отличить немудрено. А затѣмъ и слѣдуетъ циркулярно-секретное распоряженіе: письма, поступающія на имя такого-то, подвергнуть осмотру. Вамъ не случалось испытывать необъяснимыхъ перерывовъ въ доставкѣ вашихъ писемъ? Все идетъ корреспонденція правильно, аккуратно, а вдругъ какое-нибудь письмо ни съ того, ни съ сего опоздаетъ на день, на два... Повѣрьте, что эти мнимые неаккуратности почты суть не иное что, какъ результаты перлюстраціи. Это значитъ, что письмо ваше прогулялось въ округъ для перевода и ознакомленія съ вами тайной полиціи.
— Не вѣрится какъ-то...
— Да?
Собесѣдникъ мой засмѣялся.
— Пробовали вы когда-нибудь завести въ Австріи тайнаго корреспондента — хотя бы не ради прямого сотрудничества, а только ради политической информаціи?
— О, сколько разъ.
— Ну,—и что же? Долго корреспондента вашъ оставался загадкою? Долго удавалось ему скрыть свое имя и адресъ?
— Къ сожалѣнію, вы правы: какими псевдонимами ни прикрывайте политическаго корреспондента, а не далѣе,
251
какъ черезъ мѣсяцъ, а то и меньше, въ заинтересованномъ правительствѣ уже всѣ знаютъ, что это пишетъ онъ, а не кто другой... Но, признаюсь, я приписывалъ это нескромности самихъ корреспондентовъ,—что они разбалтываютъ свое положеніе...
— О, нѣтъ! Это—перлюстрація. Она повсемѣстна въ Австріи—всюду, гдѣ послѣдняя достаточно сильна, чтобы ее себѣ позволить, или не жалѣетъ денегъ, чтобы ее покупать. А наипаче—въ нашихъ, въ славянскихъ земляхъ. Полиція Каллая въ Босніи и Герцеговинѣ ничуть не стѣсняется съ славянскими письмами. Вы сегодня написали пріятелю письмо съ политическимъ намекомъ, а завтра васъ приглашаюсь объяснить, что, собственно, имѣли вывъ виду, когда писали такія-то и такія-то продерзостныя строки? Въ Босніи и Герцеговинѣ, когда надо помѣняться важными свѣдѣніями, обыватели не пишутъ другъ другу по почтѣ, а отправляюсь, по старинѣ, цыдулки съ оказіей...
Разговору этому—пять лѣтъ времени. Но на-дняхъ я имѣлъ случай убѣдиться, что собесѣдникъ мой, если нѣсколько преувеличивалъ въ подробностяхъ, то не лгалъ въ основѣ дѣла... а, можетъ-быть, даже не преувеличивалъ и въ подробностяхъ.
Въ маленькомъ далматскомъ городкѣ, гдѣ я задержался болѣе, чѣмъ хотѣлъ, и, ничѣмъ не развлекаемый, работалъ аккуратно и регулярно, познакомился я съ почтовымъ пріемщикомъ. Въ воскресенье повелъ его въ ресторанъ, угостилъ виномъ, онъ напился и растаялъ. И вдругъ, въ припадкѣ откровенности, сталъ прехитро ухмыляться и, грозя мнѣ пальцемъ, повторялъ мой петербургскій адресъ, который я проставляю на заказныхъ письмахъ.
— Что вы хотите сказать? — спросилъ я, непріятно удивленный.
А онъ наклоняется ко мнѣ и говорить на ухо мой псевдонимъ и названіе газеты, въ которой я работалъ...
При Миланѣ въ Сербіи не существовало частной переписки:
252
все читалось, и многіе, неосторожно ввѣривъ свои мысли почтовому ящику, немедленно попадали затѣмъ въ тюрьму. Процессъ Дрейфуса доказалъ, что «чернымъ кабинетомъ» не брезгуетъ даже республиканское правительство Франціи.
Что касается насъ грѣшныхъ, русскихъ... Ахъ, господа! именно наша сатира возвела въ перлъ творенія почтмейстера Шпекина, и имя его пріобрѣло нарицательный характеръ...
1901.