Арх. Леонидъ: Нѣсколько новыхъ замѣчаній къ нашей статьѣ: „Откуда родомъ была св. великая княгиня Ольга” (1889)

Ежемѣсячный журналъ. Годъ восьмой, Томъ XXVII.

ОКТЯБРЬ. 1889 г.

Редакторъ-издатель А. С. ЛАШКЕВИЧЪ.

Kіевъ, Типографія Г.Т. Корчакъ-Новицкаго, Михайловская улица, д. № 4.

Сканове в .pdf формат (1.5 Мб) от Асен Чилингиров

Архимандритъ Леонидъ:

Нѣсколько новыхъ замѣчаній къ нашей статьѣ: „Откуда родомъ была св. великая княгиня Ольга” (Русская Старина, іюль 1888 года),

— по поводу статьи И. И. Малышевскаго: „О происхожденіи великой княгини русской Ольги св.” (Кіевск. Стар., 1889 г., мѣсяцъ іюль и августъ).

Изъ „Проложнаго житія св. Ольги”, первой древнѣйшей редакціи онаго (Прологъ Румянцевскаго музея ХІІІ—XIV вѣка; то же самое житіе въ Хлудовскомъ Прологѣ XIV вѣка).

Съ особеннымъ любопытствомъ и удовольствіемъ прочли мы статью „О происхожденій св. Ольги" досточтимаго И. И. Малышевскаго, въ которой между прочимъ подробно обслѣдованъ имъ открытый нами „Владимірскій лѣтописецъ", одно мѣсто коего касается не маловажнаго вопроса о происхожденіи св. Ольги. Этотъ памятникъ древней русской письменности XV вѣка обратилъ на себя наше вниманіе именно потому, что, вопреки извѣстію нашего лѣтописнаго свода ХІУ в. о сѣверномъ происхожденіи св. Ольги, сообщаетъ извѣстіе о ея южномъ происхожденіи.

Прочтя съ подобающимъ вниманіемъ статью нашего многоуважаемаго ученаго и знатока церковной исторіи, мы охотно и безъ всякаго колебанія признаемъ, что въ тѣхъ мѣстахъ нашего лѣтописнаго свода, гдѣ говорится о Плесковѣ, разумѣется русскій Плесковъ (Псковъ), а не болгарскій, какъ мы полагали доселѣ.

II

Прибавимъ въ этому отъ себя еще одно замѣчаніе: въ нашемъ изслѣдованіи, мы выразили мнѣніе, что наши книжники ХІV—ХVI вѣковъ могли узнать о существованіи болгарскаго Плескова изъ рукописи славянскаго (болгарскаго) перевода хроники Константина Манассіи, 1344 года, находящейся въ московской синодальной библіотекѣ, на поляхъ которой есть современныя замѣтки, и въ одной изъ нихъ упоминается Плиска (Плесковъ). Мы отказываемся отъ этого предположенія, припомнивъ, что рукопись эта сдѣлалась извѣстною въ Россіи лишь со временъ Арсенія Суханова, который привезъ ее въ Москву съ Аѳона вмѣстѣ съ иными лишь въ 1650 году.

Но для того, чтобы отдать рѣшительное предпочтеніе свидѣтельству о сѣверномъ происхожденіи св. Ольги изъ Плескова (Пскова), необходимо еще доказать, что свидѣтельство о семъ лѣтописнаго свода XIV вѣка точно принадлежать нашей первоначальной лѣтописи, писанной въ Кіевѣ въ началѣ XII вѣка, а не есть позднѣйшая вставка въ него, относящаяся къ 1237—1250 годамъ, т. е. не къ кіевскому, а къ Владимірскому періоду нашей исторіи.

Такое предположеніе не есть нашъ голословный домыслъ; на это существуетъ весьма основательная причина, а именно: кромѣ лѣтописнаго свода есть еще одинъ важный источникъ свѣдѣній о св. Ольгѣ; это древнее проложное житіе ея, завѣдомо относящееся (по сочиненію) къ до-монгольскому, т. е. кіевскому періоду [1]. Оно сохранилось въ древнихъ прологахъ; намъ извѣстны два такіе пролога съ житіемъ св. Ольги: румянцевскаго музея ХIII—ХIV вѣка и хлудовской библ. ХIV вѣка.

Въ обоихъ этихъ прологахъ съ житіемъ св. Ольги (древней, первой редакціи) нѣтъ ни одного слова о происхожденіе св. Ольги изъ Плескова, тогда какъ во всѣхъ прочихъ прологахъ ХІV—ХVІ вѣковъ, гдѣ встрѣчается (подъ 11 іюля) житіе святой Ольги, оно является уже въ иной редакціи (вторая), написанной очевидно подъ вліяніемъ лѣтописнаго свода, почему въ самомъ началѣ этого житія и встрѣчается извѣстное выраженіе

„Сія блаженная Ольга родомъ Пльсковытыни".

1. Таково мнѣніе и покойнаго И. И. Срезневскаго.

III

Это и приводить насъ къ заключенію, что извѣстіе о происхожденіи св. Ольги изъ Плескова (Пскова) не принадлежитъ первоначальной лѣтописи (нач. XII вѣка), а вставлено въ нее, какъ отголосокъ народныхъ сказаній новгородско-псковской области, возникшихъ подъ вліяніемъ мѣстнаго преданія о посѣщеніи великой княгиней Ольгою въ числѣ мѣстъ новгородской области русскаго Плескова (Пскова) въ 947 году. Но принадлежатъ ли это упоминаніе о Плесковѣ первоначальной лѣтописи нач. XII вѣка? Сомнительно! [1].

Въ кіевской же Руси было свое собственное преданіе о происхожденіи св. Ольги. Преданіе это, послѣ татарскаго погрома Кіева въ 1237 года, принесено кѣмъ либо изъ кіевлянъ въ срединную, Владимірскую Русь и тутъ было вписано въ мѣстную лѣтопись, какъ надобно полагать, во вторую половину ХШ или въ первую XIV вѣка. Преданіе это гласитъ, что Олегъ

„поятъ Игорю жену въ Болгарѣхъ, княжну именемъ Ольгу, и бѣ мудра вельми“.

Таково южное кіевское преданіе о происхожденіи св. Ольги, сохранившееся въ краткомъ Владимірскомъ лѣтописцѣ исхода XV вѣка.

Изъ всего этого слѣдуетъ такое заключеніе: оба преданія (новгородско-псковское и кіевское) по своей первоначальной записи не далеки одно отъ другаго и потому оба заслуживаютъ равнаго вниманія любителей отечественной исторіи.

Многоуважаемый И. И. Малышевскій, изслѣдуя варіанты отрывка Владимірскаго лѣтописца, приложеннаго къ нашей статьѣ, (числомъ 8), подвергъ ихъ подробному анализу; шесть изъ нихъ, по обнаруженнымъ тщаніемъ изслѣдователя первоначальнымъ источникамъ, оказались достаточно доброкачественными въ историческомъ

1. Замѣчательно, что въ Ипатскомъ спискѣ (половины ХІV или начала XV вѣка) мѣсто это было написано, а потомъ зачеркнуто. Вѣроятно описатель его зналъ, что оба мѣста первоначальной лѣтописи, въ которыхъ упоминается Плесковъ (подъ 903 и 947 годами), есть вставка въ нее изъ новгородскаго лѣтописнаго свода нач. ХIII вѣка, и потому хотѣлъ ихъ исключить вовсе изъ своего списка: второе исключилъ, а первое запамятовалъ исключить. Новгородскій же лѣтописный сводъ, какъ извѣстно, составленъ вскорѣ послѣ 1204 г. (см. начало Новгородской лѣтописи въ рукоп. графа Толстаго. Отд. II, № 119). Итакъ, вотъ когда именно (послѣ 1204 г.) попали въ него эти и другія вставки, сдѣланныя на основаніи народныхъ легендарныхъ преданій, во славу Новгорода, соперничавшаго искони съ „матерью градовъ русскихъ”, переявшей у него первенство еще въ 882 г. удерживавшаго оное въ продолженіи 3 1/2 столѣтій (до 1237 г.). Изъ новгородскаго лѣтописнаго свода вставки эти перешли въ лѣтописный сводъ серединной (владимірской) Руси, въ первой же половинѣ ХIII вѣка (послѣ 1237 и не позже 1250 г.)

IV

отношеніи, (хотя и не всѣ въ равной степени), седьмой варіантъ: „Деревы (Древляне); рекше Литва" онъ назвалъ „неудачнымъ". Не отрицая справедливости этого эпитета, замѣчу однако, что лѣтописецъ XV вѣка словами „рекше Литва" вовсе не желалъ выразить (какъ полагаетъ изслѣдователь) мысль, что онъ считаетъ древлянъ литовскимъ, а не славянскимъ племенемъ, а то, что въ его время (въ XV вѣкѣ) древляне жили въ предѣлахъ литовской, а не московской Руси. Замѣтимъ при томъ, что предъидущіе варіанты (числомъ 7) имѣютъ не самостоятельное, а лишь пояснительное значеніе и состоятъ всего изъ двухъ, много трехъ словъ, и уже по одному этому не могутъ идти въ сравненіе съ главнымъ варіантомъ Владимірскаго лѣтописца, то есть съ тѣмъ его мѣстомъ, которое свидѣтельствуетъ о южномъ происхожденіи св. Ольги и читается такъ:

„Игоря же жени (Олегъ) въ Болгарѣхъ, поятъ же за него княжну, именемъ Ольгу, и бѣ мудра вельми".

Предъ нами не два и не три пояснительныхъ слова, а цѣльное, округленное предложеніе, выраженное при томъ ясно и опредѣленно [1].

Досточтимый И. И. Малышевскій, приступая къ изслѣдованію этого главнаго варіанта лѣтописи, прямо заявилъ, что онъ считаетъ его „собственнымъ домысломъ" лѣтописца, вѣроятно на томъ основаніи, что источникъ этого варіанта имъ не обнаруженъ.

1. Кстати, позволимъ себѣ заявитъ здѣсь многоуважаемому И. И. Малышевскому в всѣмъ интересующимся обсуждаемымъ вопросомъ, что свидѣтельство о южномъ происхожденіи св. Ольги, приведено нами изъ подлинной рукописи, въ коей находится владимірскій лѣтописецъ, съ дипломатическою точностью: слово въ слово, и буква въ букву (съ раскрытіемъ титлъ), а потому и вопросъ изслѣдователя, вѣрно ли прочтено или переписано выраженіе „въ Болгарѣхъ0, не стоитъ ли вмѣсто него „въ Болярѣхъ”, мѣста не имѣетъ.

Полагаемъ, что такое чтеніе не можетъ быть допущено и въ видѣ догадки, потому что, будучи не лишено смысла въ настоящее время, но отношенію къ первоначальной) періоду нашей исторіи оно едва ли найдетъ подтвержденіе въ примѣрѣ изъ лѣтописи.

V

Мы не удивляемся такому предположенію, но согласиться съ нимъ не можемъ.

Весьма понятно, что почтенный изслѣдователь, признавая неоспоримымъ извѣстіе о сѣверномъ происхожденіи св. Ольги (въ защиту котораго и написана его статья), и какъ принадлежащее, по его мнѣнію, первоначальной лѣтописи, писанной въ Кіевѣ въ нач. XII вѣка, и принимая во вниманіе, что извѣстіе о южномъ происхожденіи св. Ольги нашлось пока лишь въ одной второстепенной и краткой лѣтописи XV вѣка, конечно имѣлъ полное право усумниться въ его подлинности и потому обозвать его „собственнымъ домысломъ" лѣтописца. Но мы, какъ сказали выше, не можемъ считать доказаннымъ, что извѣстіе о сѣверномъ происхожденіи Ольги „изъ Плескова" (Пскова) принадлежитъ нашей первоначальной лѣтописи (нач. XII вѣка), а по изъясненнымъ выше причинамъ, считаемъ это извѣстіе позднѣйшею вставкою въ лѣтописный сводъ, сдѣланною не въ кіевскій, а во Владимірскій періодъ нашей исторіи, а именно между 1237 и 1250 годами, изъ новгородскаго лѣтописнаго свода нач. XIII вѣка (послѣ 1204 г.), а извѣстіе о южномъ происхожденіи св. Ольги отъ болгаръ, сохранившееся въ лѣтописцѣ XV вѣка, признаемъ заимствованнымъ изъ источника болѣе древняго, восходящаго тоже ко второй половинѣ ХШ или по крайней мѣрѣ къ первой половинѣ XIV вѣка, однимъ словомъ, считаемъ оба эти извѣстія (по записи) одновременными или не далекими одно отъ другаго и потому имѣющими равное право на вниманіе.

Высказавъ свое мнѣніе касательно „сочиненности" извѣстія южномъ происхожденіи св. Ольги Владимірскаго лѣтописца, многоуважаемый И. И. Малышевскій, какъ бы въ оправданіе или подкрѣпленіе онаго мнѣнія, сопоставляетъ съ нимъ извѣстіе, относящееся къ тому же самому вопросу о происхожденіи св. Ольги, изъ лѣтописца нач. XVII вѣка (1606 г.), находящееся въ одномъ изъ сборниковъ Императорской публичной библіотеки (изъ Погодинскаго собранія). Извѣстіе это читается такъ:

„Посемъ (послѣ похода Олега на Царьградъ) женись Князь Игорь Рюриковичъ во Плесковѣ, поя за себѣ Княжну Ольгу дщерь Тмутаркана, Князя Половецкаго".

Приведя эту выписку, изслѣдователь говоритъ:

VI

„не можетъ быть сомнѣнія въ томъ, что это сообщеніе не есть извѣстіе, почерпнутое изъ какого либо древняго источника, а собственное мнѣніе, собственное измышленіе автора краткой лѣтописи москвича XVII вѣка". Мы не думаемъ ошибиться, сказавъ, что приведеніе этого извѣстія на среду сдѣлано изслѣдователемъ для показанія „возможности" сдѣлать то же самое заключеніе и относительно извѣстія Владимірскаго лѣтописца ХV вѣка.

Но мы отказываемся согласиться съ мнѣніемъ достопочтеннаго изслѣдователя о „сочиненности" и этого извѣстія лѣтописца XVII вѣка. Но нашему мнѣнію, онъ повиненъ передъ судомъ исторической критики вовсе не въ „измышленіи" извѣстія, а въ неумѣлой поправкѣ его первоначальнаго чтенія, изъ желанія согласовать оное съ извѣстіемъ лѣтописнаго свода. Полагаемъ, что первоначальное чтеніе было таково:

„Посемъ женись князь Игорь Рюриковичъ въ Тмутарканѣ, поя за себѣ княжну Ольгу, дщерь князя тмутарканскаго".

Лѣтописецъ ХУІІ вѣка, не понявъ смысла этого извѣстія, вздумалъ „пояснить" его слѣдующимъ образомъ: онъ вмѣсто „въ Тмутарканѣ" доставилъ „въ Плесковѣ", но по добросовѣстности (зачто ему великое спасибо!) не выключилъ вовсе слова „Тмутарканъ" а только изъ географическаго термина (названіе города и области) сдѣлалъ имя собственное; вмѣсто же князя „тмутарканскаго" поставилъ (по догадкѣ) „половецкаго", чтобы избѣгнуть повторенія одного и того же слова, уже измѣненнаго имъ въ своемъ значеніи.

Таковъ, по нашему мнѣнію, процессъ испорченности первоначальной записи; полагаемъ, нѣтъ надобности доказывать, что наши древніе лѣтописцы (до ХѴIIІ вѣка) не были охочи сочинять подложныя лѣтописныя сказанія, а если иногда и бывали виновны, какъ въ настоящемъ случаѣ, въ неудачныхъ поправкахъ той или другой первоначальной записи, то все таки дѣлали это не смѣло, а скорѣе робко, подчасъ и неумѣло.

Очевидно, что въ разсматриваемомъ варіантѣ лѣтописецъ, встрѣтивъ двукратное повтореніе слова Тмутаркань, („въ Тмутарканѣ", и „Тмутарканскаго") и инстинктивно понявъ, что оно въ этомъ извѣстіи имѣетъ какое то выдающееся значеніе, потому и не рѣшился вовсе исключить его, и тѣмъ сохранилъ для насъ драгоцѣннное указаніе, о какихъ именно „болгарахъ" идетъ рѣчь въ опредѣленномъ и ясномъ извѣстіи о южномъ происхожденіи св. Ольги во Владимірской лѣтописи ХV вѣка.

VII

Ясно открывается, что тамъ разумѣются болгары не дунайскіе (какъ мы полагали прежде), а азовско-черноморскіе, тѣснѣе тмутараканскіе, которыхъ византійскіе историки X вѣка именуютъ „черными болгарами”, единоплеменники болгаръ дунайскихъ.

О черныхъ, или тмутараканскихъ болгарахъ и ихъ отношеніи къ кіевскимъ великимъ князьямъ свидѣтельствуетъ договорная грамота в. к. Игоря 946 года, изъ которой видно, что они въ это время уже состояли въ вассальной зависимости отъ Игоря и потому онъ обязуется удерживать ихъ отъ нападенія на Корсунь и греческія крымскія колоніи.

Вассальному подчиненію, конечно, предшествовали мирныя дружескія отношенію сихъ болгаръ къ кіевскимъ руссамъ, вѣнцомъ этихъ отношеній, по мудрой политикѣ в. к. Олега, и была женитьба его воспитанника и родича князя Игоря (въ 903 г.) на княжнѣ Ольгѣ, дочери тогдашняго тмутараканскаго князя.

А при св. Владимірѣ, при раздѣленіи имъ великаго княжества кіевскаго на удѣлы,—Тмутаракань уже является удѣломъ одного изъ его сыновей,—Мстислава, о чемъ упоминается въ лѣтописяхъ подъ 988 годомъ. Княжество это составляло самый дальній юго-восточный край тогдашней кіевской Руси и принадлежало ей до исхода XI вѣка, въ которомъ, или въ началѣ XII вѣка, было отторгнуто половцами.

Въ послѣдній разъ тмутараканское княжество является на страницахъ лѣтописнаго свода подъ 1096 годомъ. Ко многимъ и интереснымъ заключеніямъ ведетъ извѣстіе кіевскаго преданія о происхожденіи св. Ольги отъ болгаръ, и именно отъ тмутараканскихъ, или азовско-черноморскихъ.

Это извѣстіе между прочимъ упраздняетъ справедливое возраженіе И. И. Малышевскаго относительно язычества Ольги. „Не вѣроятно, говоритъ онъ, чтобы болгарская княжна X вѣка была и пришла въ Русь язычницею, а не христіанкою“. Это дѣйствительно, если не невозможно, то мало вѣроятно, зная, что у дунайскихъ болгаръ христіанство еще во второй половинѣ IX вѣка уже сдѣлалось господствующею религію и что это дѣло (т. е. принятіе христіанства), какъ и у насъ въ кіевской Руси при св. Владимірѣ, шло сверху внизъ, а не на оборотъ, т. е. что христіанство было принято сперва княземъ и боярами и потомъ, по ихъ примѣру, народомъ.

Но у болгаръ тмутараканскихъ это было наоборотъ. Тамъ частныя обращенія въ христіанство, благодаря сосѣдству сильныхъ

VIII

греческихъ центровъ, каковы Корсунь и Сугдея, начались съ VII вѣка и продолжались въ послѣдующія вѣка, съ разными колебаніями, по недостатку сильной централизаціи и по поводу ихъ вассальной зависимости въ IX вѣкѣ отъ хозаръ, съ которыми „черные болгары“ долго вели кровопролитныя войны, оспаривая свою независимость при помощи кіевскихъ руссовъ, и лишь къ началу X вѣка успѣли наконецъ сладить съ хозарами, послѣ того когда на смѣну хозарскихъ гарнизоновъ въ ихъ городахъ явились гарнизоны изъ кіевскихъ руссовъ. Посему нѣтъ ничего невѣроятнаго, что дочь тмутараканскаго князя, выйдя замужъ за русскаго в. к. Игоря язычника, хотя пришла на Русь оффиціально тоже язычницею, но какъ рожденная въ такой странѣ, гдѣ христіанство издавна уже пустило глубокіе корни въ народѣ (такъ что въ исходѣ IX вѣка Тмутаракань (греческая Таматарха) въ Уставѣ императора Льва Философа уже значилась въ числѣ епархій, подвѣдомственныхъ константинопольскому патріарху),—принесла съ собою въ Кіевъ твердое душевное предрасположеніе къ христіанству, и именно къ восточно-греческому. Посему когда наступило сему благопріятное для нея время (по смерти мужа язычника) и отправилась для крещенія не въ Римъ, (то было бы вѣроятнѣе, если бы она была варяжкою), а въ Царьградъ, не къ панѣ, а къ патріарху.—Послѣдуя примѣру досточтимаго И. И. Малышевскаго, въ заключеніе нашей статьи скажемъ, что хотя мы и не скрываемъ, по всему вышесказанному, своего сочувствія къ извѣстію о южномъ происхожденіи св. Ольги, но вовсе и не памѣрены придавать ему „рѣшающаго" значенія, а стоимъ лишь на томъ, что извѣстіе это отнюдь „не сочинено", а будучи по времени записи недалекимъ отъ такого же извѣстія о сѣверномъ ироисхожденіи св. Ольга, имѣетъ цосему равное съ нимъ право на вниманіе любителей исторіи.

Вопросъ остается „открытымъ" до находки иныхъ записей относительно южнаго (кіевскаго) преданія о происхожденіи св. Ольги. А что эти находки возможны, доказываетъ найденная нами запись Владимірскаго лѣтописца XV вѣка и варіантъ того же извѣстія въ лѣтописи XVII вѣка, разумѣется въ его первоначальномъ, (а не испорченномъ неудачной поправкой лѣтописца") видѣ.

Архимандритъ Леонидъ.

Синодальные указы константинопольского патриарха Алексея Студита и проблем йерархии русской церкви до 1039 года

[Back to Index]